огрузили в автобусы, на которых подкатил штурмовой отряд, и куда-то увезли. Юговосточников, сидевших в отдельно стоящем здании с хорошо простреливаемой территорией вокруг, пришлось выковыривать целых полчаса, и из этого отделения не уцелел никто. И только в Центральном нападавших ждал неприятный сюрприз. В окнах горел свет, двор битком забили машины -- все указывало на то, что здесь полно клиентов. Но внутри офис был совершенно пуст. Только в вестибюле сидела небольшая компания и смотрела по телевизору, как диктор читает обращение к нации. -- Дежурный по отделению старший уполномоченный Корнеев, -- бросил через плечо один из зрителей бряцающей оружием толпе. -- Не шумите вы так, детишки, я не слышу ни хера, что он там бормочет... Как известно, на президентские дворцы и прочие крепости, в которых размещается власть, нападают только в двух случаях -- либо приезжает на танках собственная армия, которой надоело бездельничать, либо на машине таранит ворота сумасшедший идейный террорист со взрывным устройством в багажнике. Все остальные почему-то считают, что эти объекты слишком хорошо охраняются, и поэтому захватывать нужно в первую очередь банки, телевидение и нервные узлы энергетической системы, прикрытые не в пример хуже. Той же точки зрения придерживаются и лица, непосредственно отвечающие за государственную безопасность. Традиционно их усилия направлены в основном на выявление потенциальных маньяков-бомбистов и раскрытие антиправительственных заговоров в силовых министерствах. Непосредственной охране зданий и территорий внимания уделяется куда меньше -- это системы настолько отлаженные, что в них уже просто нечего подправить. Вроде бы. На самом же деле гарнизон любой крепости подсознательно чувствует себя припертым к стенке. В случае нападения извне гарнизону просто некуда отступить -- только откатываться все глубже внутрь. Да, атакующих обычно гибнет втрое, а то и впятеро больше, чем обороняющихся. Но если в атаку идут настоящие мастера, ситуация иногда меняется с точностью до наоборот. Удивительно, но после того, как легендарная "Альфа" раскурочила неприступный дворец Амина, ни у кого в голове соответствующий звоночек не прозвенел. В Центральном отделении АСБ города Москвы особенных специалистов по штурмовым операциям не водилось. Большинство уполномоченных имели, разумеется, боевой опыт, но воевали они давно и успели с тех пор обрасти жирком как в прямом, так и в переносном смысле. Отдел внутренней безопасности Агентства располагал по этим людям исчерпывающими данными и незадолго до путча выдал наверх соответствующий прогноз. Разумеется, в докладной не было сказано, что, когда некоторых сотрудников как следует прижмет, они могут повести себя, будто нажравшиеся мухоморов викинги. И тем более никто не учитывал давно известный факт -- в критической ситуации, когда нужно бросаться на амбразуру, психи и отморозки могут сработать не хуже самых продвинутых мастеров. Не ждал эксцессов и один из ведущих заговорщиков -- нынешний директор АСБ, лично курировавший подготовительные работы по выбраковке своих подчиненных "старой формации". Длительное планомерное давление на психику, осуществлявшееся на протяжении всего последнего года, должно было подготовить выбраковщиков к тому, чтобы они заранее смирились с печальной участью отставников и как следует ослабли духом. Служили в Агентстве люди негибкие, зачастую откровенно туповатые. Уполномоченные не должны были догадываться, что их всех ждет силовой захват, а потом -- если выживут -- обвинение в массовом терроре и геноциде русского народа. Директор просто не знал, что такое лично выбраковывать собственных напарников и какие после этого интересные мысли намертво застревают в голове. Что полтораста человек, немолодых уже, много курящих и пьющих, могут броситься на Кремль, путчисты не предполагали. Это как-то не укладывалось в их план захвата власти да и в схему мышления вообще. Временное правительство собралось в опустевшем по случаю выходного кремлевском "Первом корпусе" и, слегка нервничая, но очень довольное собой, внимало проникновенному голосу диктора, который уже перечислил страшные прегрешения старой власти и теперь зачитывал поименно состав кабинета, вырвавшего Союз из лап негодяев, коррупционеров и предателей. Все шло как по маслу. И действительно -- в городе перекрыто движение, милиция на посту, армия готова подавить беспорядки, спецслужбы бдят, Агентство "самоочищается". По сообщениям из краев и областей, там состав АСБ уже полностью заменен, региональные лидеры готовы присягать на верность -- им самим надоел до чертиков этот дамоклов меч, -- а трудовые коллективы подписывают верноподданнические телеграммы. Какие могут быть случайности? Только когда охрана испуганно сообщила, что через Боровицкие ворота бегут какие-то сумасшедшие, директор сообразил -- Центральное-то отсюда меньше чем в километре и преспокойно может дойти пешком, не привлекая лишнего внимания. Что оно и сделало. Как только сработал аварийный маяк Гусева, а Валюшок срывающимся голосом сообщил, что, похоже, его ведущего захватила какая-то спецслужба, у шефа сдали нервы. Он решил, что уже все -- предсказанная заваруха началась. Поэтому Центральное, само того не зная, опередило путчистов на верных полчаса. Вслед за Валюшком, который осторожно сел похитителям на хвост, послали группу Данилова. На месте оставили Корнеева и еще человек десять с задачей "побольше мельтешить и суетиться" перед глазами трех наблюдателей вероятного противника, которых засекли еще с утра. А само отделение дружно кинулось в подвал и по давно разведанным "на всякий пожарный" теплотрассам уползло аж до Кропоткинской. Некоторые от такой адской физкультуры чуть не отдали богу душуПотрепанные и очень грязные, но зато донельзя злые, аэсбэшники скрытно выбрались на поверхность через внутренние дворы, отряхнулись и небольшими группками пошли воевать. Заложили крюк, выскочили из-под Большого Каменного моста, растоптали милиционеров"вратарей", подорвали динамитом бронированную калитку(*Взрыв у Боровицких ворот Кремля в описываемый промежуток времени действительно имел место. Официальные власти никак его не комментировали, но по сведениям из компетентных источников, взорвались баллоны с ацетиленом, подготовленные для проведения сварочных работ. В этот момент рядом проходила караульная рота. По факту гибели двадцати шести и ранения восемнадцати человек было возбуждено уголовное дело, итоги расследования нам выяснить не удалось. -- Примеч. ОМЭКС.*) и оказались внутри главной крепости страны, в которой со времен достопамятного "январского путча" сидели все основные властные структуры. Ни мощная и хорошо вооруженная Служба охраны, ни Кремлевский полк к такому выкрутасу не были готовы. Охрана по большей части оказалась в разгоне, отлавливая записанных во враги народа депутатов Верховного Совета и министров на загородных дачах. А военные, как ни старались, задержать взбесившихся аэсбэшников не успели. И милиция, державшая оборону по периметру, тоже вынуждена была не отбивать атаку, а в основном догонять. А главное -- все, кому следовало встать нерушимой стеной на пути выбраковщиков, довольно смутно представляли, кто сейчас в стране хозяин, и не были уверены в том, что поступают разумно. В частности, новый комендант, явившийся принимать дела у старого и одновременно его арестовывать, первым делом выставил на стол бутылку коньяка. Так или иначе, но под огонь попал только самый хвост толпы, почти уже целиком втянувшейся в здание правительственной резиденции. Задние, как и положено выбраковщикам, телами прикрыли авангард, а тот, оказавшись внутри, принялся с диким энтузиазмом убивать всех кого ни попадя, не обращая внимания на возраст и пол. Когда полсотни окровавленных и взмыленных головорезов ввалилось в зал совещаний, где следили за развитием событий путчисты, телевизионный диктор еще не успел до конца рассказать народу, как его только что осчастливили. Лица самих благодетелей оказались не особенно радостными -- до них только что дошло, как по-дурацки они сами заперли себя в ловушке. Судя по тому, какие гости к ним нагрянули, -- ловушке смертельной. -- В чем дело?! -- во главе стола поднялся бывший региональный барон, а теперь -- премьер Временного правительства. -- Что это значит?! Он уже понимал, что это значит, но положено ведь говорить нечто патетическое в таких случаях. -- Караул устал! -- рявкнули из толпы. Шефа Центрального в зал доставили волоком -- ходить он уже не мог. Мышкин, радостно осклабившись, прицелился в директора АСБ. -- Этого не трогать... -- выдавил шеф. -- Пригодится еще. Другого какого-нибудь замочи... Путчисты, в большинстве своем ровесники выбраковщиков, "молодые выдвиженцы", начали, как в хорошей комедии, зеленеть. -- Кто тут у вас, так сказать, главный, пидарасы?! -- осведомился Мышкин. -- Я председатель Временного правительства! -- начал премьер. -- И я не позволю... Мышкин нажал на спуск. Он целился в верхнюю часть туловища, но у него дрогнула от усталости рука, и очередь эффектно разнесла самозванцу голову в мелкие клочки. -- А кто теперь, значит, главный?! -- спросил Мышкин снова, дождавшись, пока в зале не наступит относительная тишина. Слышно было, как в глубине здания отстреливается из трофейных автоматов от преследователей куцый и еле живой арьергард. Не знай путчисты, с кем имеют дело, они могли бы и потянуть время, дожидаясь помощи. Но к ним пришли смертники, а с такими шутки плохи. Тщательно продуманная схема переустройства власти в стране оказалась раздавлена простейшим человеческим желанием хотя бы немного пожить. -- Каковы ваши условия? -- холодно произнес директор АСБ. -- Полный назад... -- пропыхтел шеф. -- Тех наших, которые целы еще, -- отдайте. И вообще, все, что успеете, -- назад... Можете даже сказать людям, что ваш переворот удался. Но на самом деле -- вы меня понимаете... Сумеете договориться с прежним составом -- они и будут разбираться, как вам дальше жить и жить ли вообще. Прямо сейчас организуем каждому из вас личную охрану. И не дай бог... Ясно?! Теперь -- немедленно приказ козлам прекратить стрельбу. -- Это все не так-то просто... -- сказал один из путчистов, утирая с лица ошметки мозгов своего бывшего предводителя. Во главу стола никто старался не смотреть. Некоторых здесь уже стошнило. -- Мышкин! Забракуй еще кого-нибудь! -- распорядился шеф. -- Которого вам? -- На твой вкус. -- Секундочку! -- попросил директор АСБ и потянулся к телефону. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Можно только поражаться долготерпению народа, в течение почти десяти лет управляемого подобным государем. Но для того, чтобы понять "феномен Дракулы", надо учитывать существование постоянной внешней угрозы, висевшей над придунайскими странами в XV веке. Задание! -- орал, надсаживаясь, чей-то голос. -- Твое задание! "Господи, ну и кошмар же мне приснился! Все, пора в отпуск! -- подумал Гусев, мучительно пытаясь выбраться из тупого сонного остолбенения. -- А почему суставы так крутит? Погода, что ли, меняется?" -- Твое задание, сука! "Нет, это не только суставы. Это просто все болит. Везде. Как бы глаза открыть... И где я?" -- Значит, ты у нас герой. Ладненько... Бац! -- А-а-а!!! Бац! -- У-у-у!!! "Похоже, бьют кого-то. Интересно, за что". -- Леха, ты плоскогубцы не забыл? -- Обижаешь, начальник. Вот. Хрустнуло. -- Ва-а-а-а-у!!! -- Да перестаньте вы шуметь! -- попросил Гусев. Ему показалось, что он произнес эти слова громко и отчетливо, на самом деле -- едва выдавил. Язык еле ворочался, губы шевелились плохо и как бы сами по себе. -- Что он говорит? Пэ! Ничего, мой хороший, все будет нормально. Попробуйте ему водички дать, только осторожно. -- Сейчас, Паша, мы тебя унесем. Гусев разлепил-таки один глаз, огляделся и ничего не понял. Он лежал на полу в каком-то незнакомом помещении, над ним склонился улыбающийся Валюшок. На лбу у ведомого красовалась здоровая ссадина. -- Привет, -- сказал Валюшок. -- А я машину разбил. Представляешь, только что. На парковку тут заезжал, сунулся в "бардачок" за сигаретами. Высунулся, гляжу -- столб... Капот дыбом, фара -- на фиг. И спойлер мой треснутый вообще отвалился. Вот так... Рядом опять кто-то дико взвыл. Гусев с трудом повернул голову. В комнате ярко горела лампа, и в ее луче сидели два незнакомых голых мужика, намертво привязанные к стульям. Тот, что слева, был с ног до головы в кровище -- это он сейчас кричал. Правый выглядел невредимым, только очень расстроенным. Казалось, он вот-вот заплачет. Перед мужиками свирепо прохаживался туда-сюда Данилов с пассатижами в руках. Он тоже, наверное, куда-то врезался, потому что голова у него оказалась забинтована. -- Живой? -- спросил он. Гусев слабо кивнул в ответ. -- Ну и отлично. Расслабься, бывает.... Главное -- живой. А второстепенное мы сейчас выясним. С этими словами Данилов вытащил из кобуры свой любимый "ПСМ" и почти не глядя выстрелил окровавленному мужику в голову. Тот коротко вякнул. -- Надо же, промазал! -- удивился Данилов. -- Может, еще попробовать? Что скажешь, одноухий? Или -- ты у нас к тому же одноглазый? -- Су-у-ка... -- провыл одноухий. -- Нет, глаз потом вырву. А пока что ты будешь... Гомозиготный! Знаешь, что такое? -- Паша, -- Валюшок снова наклонился над Гусевым, -- ты, наверное, не понимаешь, что происходит. Это нормально, не беспокойся. Сейчас ребята там наверху закончат, и мы тебя вытащим. Ты в порядке, только лицо разбито немного. Ерунда, заживет... -- Гомозиготный -- это однояйцовый! -- провозгласил Данилов. -- Все равно вам хана, людоеды... -- прошипел "Гомозиготный". -- Все на каторгу пойдете, кого не убьют... -- Это ты, мил друг, на каторгу пойдешь. Ох и повеселятся же там! Ухо одно, яйцо одно, глаз тоже один -- насчет глаза я не забыл, не думай... Ты, милашка, будешь главный прикол инвалидного барака! А что касается людоедов... -- А-а-а!!! А-а-а!!! У-у-у!!! -- Это тебе за Гусева, палач недоделанный! -- О-о-о... -- Повторяю вопрос. Задание. Ну?! Раздался топот, как будто спускались по лестнице. В поле зрения появились несколько человек из группы Данилова. Старший оглянулся и вопросительно двинул подбородком. -- Умер Семецкий, -- сказали ему. -- Так что потери вчистую -- девять. И раненых -- десять. -- Меня-то зачем считать? -- Да нет, без тебя. Оказалось, Лопух с пулей в ноге бегал. Только сейчас заметил. -- М-да, бывает... Хорошо. Раненых грузите -- и в больницу. От шефа есть что-нибудь? -- Он в Кремле надолго застрял, непонятно, когда освободится. Говорит, сами пока разбирайтесь. Да, Корней звонил. Он вызвал отдыхающую смену, так никто не пришел. -- Чего и следовало ожидать. По домам тепленькими взяли. Главное -- чтобы именно взяли. Тогда вернут. Ладно, хватит трепаться, берите Гусева. И вот что, Миша, пока будешь ехать, пробейся на "вертушку", найди кого-нибудь, чтобы отцу его передал... Дальше Гусев ничего не услышал, потому что расслабился и то ли снова потерял сознание, то ли заснул. -- Ну, ты здоров дрыхнуть! -- сказал Валюшок, присаживаясь рядом с кроватью, игравшей роль больничной койки. -- Проспал революцию и контрреволюцию. Между прочим, тебя к ордену представили. -- "Беретту" мою принес? -- спросил Гусев невнятно. Прошло уже три дня, а сплошная опухоль, в вторую превратилось его лицо, едва-едва начала спадать. -- Извини, не нашли. -- Валюшок горестно развел руками. -- Может, потом объявится. -- Как же, объявится... Дознаватель какой-нибудь прикарманит. Жалко пушку, я из-за нее человека убил. -- Знаю я, как ты убил. Мне Данилов все расписал в красках. -- Наврал, конечно. -- Может быть. А знаешь, я ведь "браунингом" разжился. Все как положено, в бою взял. Когда тебя вытаскивали. -- Поздравляю. Машину-то чинишь? -- Некогда. Успею еще. Я пока на "двадцать седьмой". Колоритный аппарат, весь в пробоинах. Знаешь, как чайники на дороге шарахаются? Прямо жаль заделывать. -- Что в отделении? -- Не поверишь. Укомплектовано заново теми самыми мудаками, которые нас убивать приходили. И главное -- наглые такие... А знаешь, кто теперь начальник? Твой приятель Корней. Шеф на повышение уходит, чуть ли не директором. Гусев тяжело вздохнул. -- Я действительно все проспал, -- сказал он. -- Слушай, Леха, строго между нами. Где бутылка, салабон?! Валюшок от души рассмеялся. -- Я все ждал, насколько у тебя выдержки хватит. Вот. -- Он воровато оглянулся, как будто в палате еще кто-то был, и добыл изза пазухи литровую бутыль "Джек Дэниеле". -- Нормально? А тут, в пакете, я кока-колу принес, если захочешь разбавить. Там еще апельсины всякие, шоколад... -- Спасибо, -- выдохнул Гусев и так вцепился в бутылку, словно это был эликсир молодости. -- Не за что. Долго тебе здесь? -- Да хоть сейчас выписывайся. Я просто не хочу, честно говоря. Надо перележать недельку-другую. Да и... Старшие товарищи советуют. -- Охрана у тебя просто зверская. Такие лоси у дверей сидят... Представляешь, с ног до головы обыскали. Думал, все -- отнимут пузырь. А они только оружие забрали. Козлы. Будто я не выбраковщик! -- Ты выбраковщик, Лешка, -- сказал Гусев серьезно. -- Ты настоящий суперагент с лицензией на убийство. Если бы не ты... По большому счету, из-за тебя одного все получилось так, как... Ну, как оно сейчас есть. -- Да ладно... -- Ничего не ладно. Спасибо тебе. -- Мне тоже орден пообещали, -- заявил Валюшок без всякой ложной скромности. Видно было, что он своими подвигами гордится. -- Да всем достанется. Шефу -- Героя, остальным по Красной Звезде. Говорят, даже Корнееву что-то обломится. За проявленное мужество. Я все думал -- как это называется, когда тебе в рыло сапогом двинут! -- Не обижай Корнея. Не такое уж он дерьмо. У него, оказывается, дочь больная под браком ходит. Вот он и рвет на службе жилы. Видишь -- дорвался... -- Угу. Ты извини, мне пора. Да, ближе к вечеру Данилов подъедет. Ты не прикончи бутылку сразу, он намекнул, что хочет с тобой о чемто серьезно поговорить. -- Мне сейчас пара глотков -- и глаза на лоб, -- сказал Гусев печально. -- Алкоголь с обезболивающим... Ломовая смесь. А он не сказал конкретнее, в чем дело? -- Мне кажется, он тех уродов все-таки расколол, которые тебя допрашивали. Очень уж у него вид был загадочный. -- Какой там допрос... Так -- глумления и издевательства. Знаешь, я ведь почти ничего не помню. -- А это разве плохо? -- удивился Валюшок. Данилов приехал очень поздно и застал Гусева весьма и весьма навеселе. Тем не менее он тоже вытащил бутылку и сунул ее больному под кровать. -- Охрана у тебя педерастическая, -- сказал он. -- Расстреливать таких охранников. Видят же -- идет выбраковщик. Нет, все равно ноги врозь, руки на стену... Где они были, спрашивается, когда тебя сцапали? -- Да плюнь ты! -- Спасибо, выпивку не отняли. И то: "А не много ли будет?" Я говорю -- вам точно мало не покажется, когда сюда все Центральное придет! В Кремле никому мало не показалось... Блин, жалею страшно, что не участвовал. -- Ну, извини. -- Ерунда, бывает... -- Я, между прочим, тоже не участвовал. -- Ха-ха! Пэ, если бы не ты... По большому счету, из-за тебя одного все так удачно сложилось. -- Это не из-за меня, -- слабо возразил Гусев. -- Это Валюшок постарался. И на месте оказался вовремя, и с хвоста его не стряхнули. Умеет ездить парень. Ну, рассказывай, как там вообще. -- Да погано. Бардак. В целом по стране накрылось семьдесят процентов личного состава АСБ. В Москве самые маленькие потери у Юго-Западного, которое сразу лапки кверху сделало, ну и мы второе место держим. -- А сколько у нас? -- Больше половины. Убитыми -- сто восемьдесят семь. Из них в Кремле -- девяносто. Всех к Герою посмертно. Даже тех, кого по домам перестреляли. -- Много им с этого радости... Особенно семьям. Накатим по одной за помин невинно убиенных? -- Давай, -- согласился Данилов, подхватывая с тумбочки стакан. -- Живи, Данила. -- Живи, Пэ. Гусев пил осторожно, но все равно ему прижгло разбитую губу, и он поморщился. -- Ты обалденно вел себя на допросе, -- заметил Данилов. -- Это как? -- не понял Гусев. -- Достойно. Так довести этих козлов до белого каления... -- Да ты-то откуда знаешь?! -- Они все писали на видео. С самого начала. -- Черт побери! -- Гусев аж подскочил на кровати. -- И где пленка? -- Забрали. Приехал человек от некоего Гусева и забрал. Что, не надо было отдавать? Гусев на миг задумался. -- Ну, отчего же... -- сказал он. -- Может, так даже к лучшему. Пусть ознакомится. А я там ничего такого... В смысле, уболтали они меня или нет? -- Нет, успокойся. -- Ты видел? -- Не видел, они сказали. Точнее, один из них. Я все по науке сделал -- давил того, который посильнее. И второй сломался. Правда, не раньше, чем я первого убил. Все-таки удивительное существо человек! Знает ведь, что это старый метод армейских разведгрупп и второго "языка" тоже обязательно кончат! Но все равно начинает говорить. -- Данила. -- Гусев лег на бок, поворачиваясь к Данилову лицом. Против ожидания, тот не отшатнулся. Гусев на его месте не выдержал бы -- пару часов назад он добрел до ванной и опасливо посмотрел в зеркало. После чего зарекся это делать на месяц вперед. -- Слушай, дружище... Ты же выяснил, чего они от меня хотели? -- Да... Кажется, выяснил. Странная история, Пэ. Только учти -- что бы я такого ни узнал, мое отношение к тебе не изменилось. И никогда не изменится. Усек? -- Этот "язык" сказал тебе, что я по утрам пью кровь христианских младенцев? -- Приблизительно. -- То есть? -- насторожился Гусев. -- Понимаешь... Так странно... У них было две задачи. Первая -- как следует тебя помучить. Наверное, хотели потом отослать пленку туда, куда она в конечном итоге и попала. Чтобы твой старик был посговорчивее. -- Это-то очень хорошо, -- сообщил Гусев. Данилов покачал головой и что-то неразборчиво промычал. -- Чего еще? -- спросил Гусев. -- Всякие малявки будут учить меня, как устраивать семейные дела? -- Ни в коем случае. Прости. Я только подумал -- не было бы инфаркта... -- Этот старый хрыч сделан из железобетона. Скорее у тебя инфаркт будет. Ну и что дальше? -- А дальше... А дальше им было приказано узнать, кто настоящий автор "Меморандума Птицына". -- А я-то тут при чем? -- автоматически спросил Гусев. -- Ну... Не знаю, -- замялся Данилов. -- Нет, ты скажи, при чем тут я? Данилов поднял на Гусева честныепречестные глаза и очень тихо сказал: -- Вот и я думаю -- при чем здесь ты, Гусев? -- Что это значит -- "настоящий автор"? Я же тебе рассказывал... -- Заткнись, Пэ, -- ласково попросил Данилов. -- Думаешь, я тебе не верю? -- Подозреваю. -- А вот я хочу тебе верить, -- произнес Данилов с нажимом. -- Раньше верил и дальше хочу. И что бы ты мне ни сказал теперь -- я буду верить. -- А тебе очень хочется знать правду? -- спросил Гусев агрессивно. -- Наверное. Может быть. Все-таки интересно, кто это придумал. Это ведь не была коллективная идея, что бы там ни говорили. Такое мог придумать именно один человек. Гусев почувствовал, что охватившая его внезапно злоба прошла. -- А какой это был человек, как по-твоему? -- спросил он мягко. -- Очень несчастный, -- сказал Данилов уверенно. -- И обозленный на весь мир. -- Совершенно неспособный принимать действительность такой, какая она есть... -- подхватил Гусев. -- Да-да. Вот именно. Он хотел все изменить. -- Хотел сделать мир чистым и справедливым. Хотя бы в одной стране. Хотел создать единое общество, не разорванное, как обычно, на бандитов и людей, а цельное. Уничтожить основу преступности -- ее воспроизводство. Дело ведь не в экономике, Данила, не в уровне жизни. -- Понятное дело, не только в ней... -- Да, не только и не столько. Воровать начинают с голодухи. Но это не значит, что, когда жизнь выправится, человек, который таскал с поля в карманах пшеничные колосья, обязательно начнет подламывать хлебные ларьки. Многие готовы стянуть то, что плохо лежит, когда жизнь берет за глотку. Но они не становятся от этого закоренелыми преступниками. А вот если тебя с детства научили, что работать глупо, потому что можно отнять, украсть... Кто научил? -- Тот, кто всю жизнь только это и делал, -- подсказал Данилов. -- Вот именно. Знаешь, меня всегда ужасала история так называемых ссученных воров, которые пошли воевать в штрафные батальоны. Оказалось, многие из них потом стали даже офицерами, вернулись домой в орденах. Но на гражданке выяснилось, что они как до войны ничего не умели делать, так и теперь не могут. Предмета тяжелее чужого "лопатника" в руки не брали никогда. Разве что оружие. И все они очень скоро опять занялись прежним ремеслом. -- Естественно. А мы с тобой чем всю жизнь занимаемся? Гусев оторопело умолк. -- Ты не сбивай меня, -- попросил он. -- Хотя, конечно, да... Это-то и есть самое жуткое. Но мальчишки, которые видят нас с тобой на улице, вряд ли станут выбраковщиками. И никогда не станут ворами. А тогда пацаны смотрели на гадов и думали -- почему я в дерьме живу, а урка по ресторанам гуляет? Так и родилось новое воровское поколение. Даже политические... Впрочем, не важно. Теперь вспомни, что здесь творилось в девяностые годы. То же самое. Нищая страна, толпы безработных -- и мимо едут бандиты на "Мерседесах". Процесс нужно было остановить, понимаешь? Обрубить, пресечь, обрезать, переломить ситуацию в корне. И не только один Птицын думал -- как? Многие думали. Но именно он построил и обосновал схему. Очень жестокую, но и очень справедливую. Далеко не идеальную. Но ведь она сработала? -- Конечно, -- закивал Данилов. -- Конечно, сработала. -- Мы это сделали? -- Ну разумеется. -- Так в чем проблема? -- Да ни в чем. Не заводись, Пэ. -- А я и не завожусь. -- Гусев взял стакан и отхлебнул. -- Просто обидно бывает иногда. Такие интонации звучат -- как будто мы впустую работали. -- И вовсе даже не впустую! -- обиделся за выбраковку Данилов. -- И на фига этим уродам знать, кто автор птицынских заметок? -- Это ведь контрразведка, Пэ. Мало ли чего они задумали. Может, хотели все на ЦРУ свалить. Найти разработчика и представить его как агента мирового империализма... Хотел бы я познакомиться с этим Птицыным. Хотя бы посмотреть, какой он был, -- пробормотал Данилов, глядя под ноги. -- Жалко, уже не получится. -- Его звали Лебедев, -- сказал Гусев. -- Лебедев Павел Леонидович. И ты прав, Данила. Этого человека больше нет. Он перевернулся на спину и закрыл глаза. -- Бывает... -- сообщил Данилов философски. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ В некоторых хрониках говорится, что он умер сам, без видимой причины, умер, сидя в седле. В других кровавую эпопею князя обрывают копье или меч. Они сходятся лишь в описании последующих событий. Найдя тело Дракулы, бояре изрубили его на куски и разбросали вокруг. Позднее монахи из Снаговского монастыря, не забывшие щедрости покойного, собрали останки и предали их земле. Сутра Ирина, как обычно, писала заключения по результатам обследований, которые провела вчера. За дверью кабинета стояла глубокая ватная тишина, изредка нарушаемая шорохом чьих-то обутых в тапочки ног и поскрипыванием кресел. Нормальная рабочая обстановка, всеобщий покой и заторможенность. Только непривычный к этой атмосфере человек мог бы отметить легкое напряжение, разлитое в воздухе. Ничего удивительного -- в отделении функциональной неврологии не от грыжи лечат, здесь особый контингент, и от него исходят не всегда приятные флюиды. А может, все дело в едва различимом запахе лекарств, совсем не таких, какими обычно пахнет в больнице. Ирина строчила заключения, иногда отвлекаясь, чтобы поразмыслить. Во время одной из таких отключек она вдруг поняла -- ей что-то мешает. Оказалось, в коридоре, буквально под дверью кабинета, появился источник загадочного низкого гула. Ирина прислушалась. Гул разложился на два женских голоса, что-то назойливо бубнящих. И чем больше она прислушивалась, тем больше эти голоса мешали писать. Помучившись еще минут десять, Ирина поняла, что работать так невозможно, и выглянула за дверь. Ну, разумеется! По обе стороны от входа в ее кабинет стояли два глубоких кресла, и в каждом из них расположилась слабоумная бабушка. Судя по всему, старухи были еще и полуглухие, так как разговаривали на повышенных тонах, постоянно друг друга переспрашивая. Удобный диван неподалеку их не привлекал, они просто не соображали, что туда можно пересесть, а вот эти кресла, между которыми метра три... Ирина вернулась на место, покачала головой и попробовала снова заняться делом. Но оказалось, что не слышать разговор за дверью она больше не может. Речь обеих старушек была наполнена многозначительными интонациями и привлекла бы внимание любого нормального человека -- казалось, что бабульки обсуждают проблемы войны и мира. Да к тому же и в полный голос. Ирина через силу продолжала стучать по клавишам, но в какой-то момент не выдержала и прислушалась -- о чем же за дверью идет речь. Тут как раз к беседе присоединилась третья бабка. Конечно же, усевшаяся на приличной дистанции от первых двух, поближе к тихо бормочущему телевизору. -- А как вас зовут? -- Лидия Ивановна. -- Какое имя красивое -- Лидия... А у меня внучка Лидочка... Представляете, маленькая совсем. -- Да, а у моего мужа, он, правда, уже покойный... Жалко, так тяжело умирал человек... А такой человек был хороший... Как его моя дочка любила! А дочка замечательная. Когда она, бывало, звонит мне в больницу и спрашивает -- а как папа, -- я говорю, вот папа так-то и так-то, ты не волнуйся... Она говорит -- ничего, я сама ему позвоню. Вот как отца любила! Боялась, вдруг я чего ей недоскажу, как с ним плохо. Беспокоилась. -- А у меня ведь тоже внучка есть, только уже большая. Наверное, почти как ваша дочка. -- А вам сколько лет? -- Да мне... Семьдесят восемь. -- Ну! Это вы еще молодая. Когда вам будет восемьдесят пять, как мне, вот тогда вы поймете, как это -- быть старой. "Чистой воды "салонное слабоумие", -- подумала Ирина. -- Ну, это надолго. Они могут поддерживать такой разговор до бесконечности, пока родственников и знакомых хватит". И действительно, беседа плавно разворачивалась именно по такому сценарию. В кабинете Ирина тупо глядела в монитор и отчаянно боролась с желанием то ли побиться головой об стол, то ли выйти и поубивать бабушек. Примерно через полтора часа старушки все-таки умолкли, потому что забыли, о чем дальше положено разговаривать. Или не могли вспомнить, у кого еще какие родственники есть. Споткнулись на ровном месте. Ирина слегка приободрилась. И тут... -- А вот этот-то, посмотрите! Он второй раз за утро идет курить. Надо же, как люди курят! Вредно! Нет, вы не знаете, Елизавета Марковна, как это вредно! Я была в санатории, где нам рассказывали о том, как именно влияет курение на здоровье человека. Нет, вы не представляете! Да-да-да, и легкие, и печень даже страдает! -- Надо же, и печень?! -- Да-да-да! И бабки с упоением погрузились в благодатную тему -- перемывание косточек молодежи, которая злоупотребляет курением, пьянством и другими формами разврата. Ирина со стоном уронила голову на руки. "Господи! Ну за что?! Ладно, какое-то время я не обращала на них внимания. Потом оказалось, что мешает гул. Потом ты начинаешь понимать, что слышишь этот дурацкий разговор во всех подробностях. А когда начинается обсуждение того, насколько плохо себя ведет нынешняя молодежь... В том числе и тот, кто второй раз за утро идет в курилку... И это -- безумные дуры, у которых даже компьютерная томография наличия мозгов не обнаружит! Да, очень хочется выйти с большой дубиной и сказать -- если вы сейчас не заткнете свои языки в свою поганую задницу... Но сделать этого никак нельзя. А хорошо бы!!! Неплохо бы принять такой закон, чтобы некоторые категории стариков тоже списывали в брак. Только не получится -- власть имущие чересчур пекутся о старых людях. Почему-то считается, что именно такие бабки -- главная опора правительства. Ирина решила взять себя в руки и как-то справиться с эмоциями. "Они же старые, они маразматички, у них "салонное слабоумие". Заняться им нечем совершенно. Дрыхнуть круглые сутки они не могут, им еще не выдали достаточное количество таблеток. Бедные старухи. И все-таки... Сдохли бы они поскорее!!! Вот если бы они все передохли! -- мечтала Ирина, позабыв, что минуту назад пыталась вызвать в себе понимание и сочувствие к чужим проблемам. -- Тогда никакая сволочь не могла бы мне лично сообщить о том, что я обязана делать и как мне вредно что-либо делать вообще в этой жизни. Например, моя проклятая бабуля, мать ее за ногу... Они, суки, ведь тоже занимались черт знает чем в свое время, а теперь не могут! Реализовать свои потуги на то, как должен быть устроен мир с их точки зрения, они тоже не в состоянии. И поэтому сидят и брюзжат. Все, на что способны. Безмозглые старые коровы! И почему меня это так заводит в конце концов?! Да потому что они дуры! Какого черта они в таком идиотском состоянии живут на белом свете?! И мне же еще, не приведи господь, с ними работать, и быть внимательной, ласковой, понимающей! Да я и сейчас это делаю, потому что не выскочила и не заорала". Старушки бубнили, Ирина злилась. Потом наступил обеденный перерыв, но уже в полвторого бабки вернулись и принялись талдычить дальше. "Чем бы еще себя успокоить? -- думала Ирина. -- Ну, допустим, раз они такие живут, значит, Господь решил. Может, им положено так страдать. Может, они действительно страдают, находясь в таком состоянии". Тут явился на психотерапию сумасшедший Петя. Он долго рассказывал Ирине, как его мучает деспот отец, достает целенаправленно, пытается извести. Все шло хорошо. Но посреди своего монолога Петя вдруг подскочил в кресле и взвыл: -- Ну а вот эти, вот эти старые тетки! Они третий день мне спать не дают своими дурацкими слабоумными разговорами! "Боже, как я тебя понимаю, бедный мальчик!" -- Почему их никто еще не убил? -- возмущался Петя. -- Куда выбраковка смотрит?! Так и хочется выйти и дать им всем трубой по башке, чтоб заткнулись и больше никогда не возникали!!! -- Ну, Петя, -- сказала Ирина через силу, -- не только вам хочется многим людям дать по голове. Но мы же этого не делаем. -- И я не делаю, но очень хочется! Убивать надо таких сволочей. Ведь они же сядут друг от друга подальше, ни хрена не слышат... Выслушав эту тираду от больного парня, Ирина подумала, что, наверное, она все-таки умнее, да и здоровее в том числе. "Да и постарше буду. Так что все-таки надо решить эту проблему". Внутренне настроив себя на спокойный и конструктивный разговор, она вышла из кабинета, прервав разговор бабушек, которые появлению доктора очень удивились. -- Извините, -- сказала Ирина спокойно, -- дело в том, что я очень прошу вас пересесть вон в тот угол поближе друг к другу. И вам будет легче разговаривать между собой, и все-таки будет тише, сейчас ведь тихий час. Одна из бабулек на секунду задумалась и сообщила: -- Да мы знаем! Мы и Пете мешаем... "Расстрелять!" -- подумала Ирина. -- И Пете мешаете. Да вы поймите, я еще и работаю все-таки вот здесь, за этой дверью. -- Да? -- сказала бабка с некоторым удивлением. -- Да, и если вы сядете чуть-чуть подальше отсюда и поближе друг к другу, то все будут довольны. Бабки принялись со скрипом выкарабкиваться из кресел. Ирина вернулась в кабинет, сдерживая улыбку. Ей вдруг стало очень смешно. Действительно -- она столько времени не могла толком работать, потому что ее одолевали те же мысли, которые несчастного больного Петю мучают в течение всего дня! И еще неизвестно, кто бы первым бросился на бабок с кулаками. Если бы сумасшедший мальчик не напомнил вовремя доктору, что тот все еще нормален и может решать такие вопросы, не теряя человеческого облика. Эскалатор был почти пуст, и она -- спокойная женщина в спокойном городе -- вступила на разворачивавшуюся ступеньку, думая о своем. Шаги, которые раздавались за спиной, ничуть не беспокоили ее, пока человек не остановился на ступеньку выше и не повернулся к Ирине лицом. Молодой, довольно высокий парень, чуть сутулые плечи, кепка на голове, из-под нее выглядывают светло-каштановые волосы, нос капельку длинноват. В общем, вполне обычный тип, только чем-то неприятен. -- Девушка, вы прекрасны! -- раздался чуть глуховатый голос. -- Правда? -- улыбнулась она. А что еще оставалось делать? -- Девушка, вы смущаетесь. Я хочу только познакомиться с вами. -- А я нет, -- отрезала Ирина. -- Я не про то говорю. -- Он снова приблизился. -- Все девушки любят романтику, и по вашим глазам я вижу все. Вы просто Венера Милосская. Я отвезу вас за город на машине. Я вам покажу такие места! И вы тоже увидите, как черти и ведьмочки прыгают даже в тех местах по проводам! "Мама! -- Она невольно отступила на ступень ниже. -- Господи, и никого вокруг!" Впервые в жизни Ирина об этом пожалела. -- А ведьмочки -- они хорошенькие, как вы, только вы другая, у вас энергия другая. У меня тоже. Вы позволите мне искупать вас в ванной и почувствуете такой приток сил! Этого она уже перенести не могла. -- Какая ванная! Я знать вас не хочу и слушать тоже! -- Ирина посмотрела ему прямо в глаза, и ее пробрал озноб. Глаза были абсолютно чистые, прозрачные, довольно светлые, как льдинки. Особую странность им придавал зрачок. Абсолютно черный, он вызывал лишь одну ассоциацию, на уровне ощущения -- с черной дырой, которая засасывает в себя. "Прямо наш пациент. Ну почему сейчас, когда я к этому совершенно не готова? Почему не в клинике? И что мне теперь с ним делать?!" -- Ваша душа так чиста -- я вижу это. Не то что у них -- сплошь чернота. -- Он понизил голос, приблизив лицо к ней. -- У кого? -- автоматически переспросила она. -- Вы еще не знаете... -- Он ненадолго умолк, склонив голову набок. Внезапно лицо его просветлело. -- Но вы-то! Вы чистая, прекрасная моя. Я всегда знал, что встречу такое чудо. Истинное чудо на свете, человек -- высший разум! -- Да, скорее всего. -- С этим нельзя было не соглашаться. Только уж слишком приподнято. И очень хотелось отодвинуться, заслониться от чересчур близкого контакта с этим незнакомым человеком. Ирина поняла -- она не может задействовать свои профессиональные качества сейчас, она просто не готова. Ей страшно. "Помогите кто-нибудь!" -- Конечно, высший, у настоящих людей, -- продолжал разглагольствовать незнакомец. -- Он покоряет. И их мы покорим тоже. Много позже. Но не печальтесь. Я буду с вами. Защищу и позабочусь. Я буду мыть вам ноги и купать. Вы никогда не чувствовали такого потока энергии, когда вас купают. Я вам ее передам... "О боже, снова купать!" Смутное подозрение зародилось в ее голове и, не успев оформиться в слова, вызвало больший испуг. Еще раз невольно, с недоверием заглянув ему в глаза, остановившиеся, немигающие, погруженные в себя, Ирина прочитала: "Только выведи меня оттуда, изнутри, наружу -- и смерть". "Он же сов