Но сто пятьдесят килограммов металла... и нечего было пытаться вытащить его наружу. Ну да, я снимал контейнер с верхней полки стеллажа, я устал уже, я тянул этот чертов ящик за ручку и не мог вытянуть из гнезда. Я позвал Боба, он сменил меня на стремянке и могучим рывком выдернул контейнер. Я смотрел снизу, сказал: "Молодец, малыш!" Я так сказал потому, что в Бобе росту всего полтора метра, а такой сильный... Я сказал: "Молодец, малыш!", и Боб странно взвизгнул и рухнул вниз и в падении еще тянул ящик на себя, чтобы не задеть меня... Я не знаю, что в нем было повреждено, а только встать он не мог. И невозможное, неслыханное менто парализовало меня. Какая-то смесь отчаяния, детской любви и страха. Я закричал, я спрашивал, что с ним, я старался поднять его. Я как-то забыл, что это всего лишь машина, всего лишь машина... Боб молчал. И Кемень, робототехник, молчал, и я даже не подумал, что металлопластовый купол над шахтой отражает радиоволны. И я ушел, взвалив на плечо ящик с кассетами, и казалось, за спиною слышал голос: - Убей меня, хозяин! ГРИГОРИЙ КЕМЕНЬ Я мог бы наговорить все нижеследующее - звукозаписывающая аппаратура была включена, - но методика эксперимента мне это запрещает. В методике сказано: события должны быть записаны от руки и в возможно короткий срок, пока свежи первые впечатления и первые ассоциации и соображения. Редактировать записи запрещается, анализ - дело специалистов. Отсюда и тот неизбежный сумбур в изложении, который, конечно, будет бросаться в глаза. Антон же, напротив, обязан говорить и только говорить. Причем сразу, по ходу дела. Его словесные комментарии будут потом синхронно наложены на показания приборов, и это должно увеличить достоверность результатов эксперимента... Антон еще не вернулся, когда пес завыл жутким среди железного порядка корабля воем. - Я не мог его вытащить, Родион! - отозвался Антон, он на катере услышал голос собаки. - Как это все понять, Кемень? Вы ручались за работоспособность андроида, а он не удержал ящик, который мне под силу. Что я мог ответить? Я не знал, что случилось там, в нижнем помещении станции. Сейчас, когда катер уже вышел на прямую связь, я только видел на экранах приборов, контролирующих состояние Антона, небывалый хаос кривых. И мне подумалось, что психологи будут довольны, материал богатый. Подумалось на секунду и не к чести моей. А Антон повторил вопрос, и словно хором сработали все включенные динамики корабля: "Как это понять?" Я смотрел, как среди стекла, металла и пластика моей корабельной лаборатории, пригнув обклеенную разноцветными датчиками нелепую голову, корчится и вздрагивает Родион, исходя горестным криком. Пес чуял беду, и я как-то впервые ощутил свою неполноценность: Антон и собака чувствовали то, что недоступно мне, обычному во всех отношениях человеку. И вся наша затея, вся громадная работа, которой мы так гордились, показалась мне ненужной. Ведь экипажи для дальних полетов всегда будут формироваться из таких, как Лосев, - это очевидно, Ландерсов туда не пустят. Ну а для Лосевых, мне это стало ясно еще до рейса катера на Меркурий, неприемлема сама мысль - сложить воедино живое и мертвое. Мне и сейчас непонятно, почему сочли необходимым скрыть от Лосева самое главное: Антон не знал, что Боб не робот. Боб - киборг... Родион был неспокоен с самого начала полета - это было видно из сравнения энцефалограмм, записанных до и после начала эксперимента. Не думаю, что спящий мозг щенка излучал что-либо сверхординарное, но пес словно бы чуял что-то, недоступное пока даже Антону. А когда я разбудил мозг и, - скажем так, произвел его под садку, - и утром Боб вошел в рубку в новом своем качестве, щенячье менто сразу уловил Антон, а на Родиона оно вообще подействовало ошеломляюще. Знакомое в основных своих проявлениях и даже привычное, оно сейчас продуцировалось автоматом, попросту машиной, и это опрокидывало все представления, весь жизненный опыт пса. Антон подавил свое смятение, овладел собой, и эмоции его, судя по предварительным и поверхностным обработкам, почти вошли в норму. Хотя настороженное отношение к андроиду осталось. В первом приближении я определил бы это как ожидание сюрприза, что ли. У собаки понятие воли отсутствует, она, так сказать, не может "взять себя в руки", она всегда естественна. Родион подчинился бы команде, Антон мог бы "замкнуть" его на себя, снять собачье напряжение, но Антон молчал, хотя все время видел, что Родион неспокоен, что движения его суетливы и в присутствии Боба пес порой непроизвольно взлаивает. Антон молчал все эти дни и словно бы прислушивался к себе. Я не психолог, мое дело - приборы, инструментальное обеспечение эксперимента, поэтому, моя оценка происходящего на корабле за время полета субъективна и поверхностна. Внешне все шло нормально, то есть так, как сложилось с самого начала. Антон добросовестно обеспечивал эксперимент и как его объект и как участник, но если меня спросят, отвечу, что чистота эксперимента у меня вызывает сомнение. На мой взгляд, она была нарушена хотя бы тем, что Антон знал цель работы и суть ее, не зная главного. В этом смысле таить от него двойственность андроида означало обречь дело на провал. Но для меня также очевидно, что Антон ни при каких условиях не стал бы участвовать в эксперименте, если бы знал, что Боб киборг. Тупик, теперь я это понял, тупик, из которого нет выхода. Я участвовал в работах по созданию андроида с самого начала, и может быть, поэтому моя кандидатура в качестве третьего члена экипажа и представителя ИКИ, собственно, и не обсуждалась. Технические требования к роботу были сформулированы весьма подробно и, помню, у нас, специалистов, особых эмоций не вызывали. Машину - а робот всегда машина, независимо от того, к какому классу он относится, - с требуемыми качествами мы могли сделать. Но один пункт вызывал у нас недоумение - этот андроид должен был любить хозяина. Так и было записано: "любить хозяина". Представитель заказчика в ответ на наши вопросы пожал плечами: любить - значит любить, определение четкое. На наши высказывания, что это вообще не определение и о четкости говорить не приходится, что любовь пребывает в сфере высоких эмоций, а скорее, в области подсознания, малоизученной и смутной, и уж во всяком случае лежит вне логики и потому в принципе не поддается формализации, представитель, помню, сделал большие глаза: - Так что, по-вашему, любви нет? Все мы были старше двадцати и моложе девяноста. Находясь в этом возрастном промежутке, отрицать любовь кто решится? Мы промолчали и шутки не приняли, подавленные грандиозностью задачи. Мы понимали - это робот для космоса, ибо не было на Земле случая, чтобы робот с такими свойствами обслуживал одного человека, да и вообще подобных универсальных роботов-андроидов еще не было, нам предстояло создать прототип. Отсюда нетрудно было сделать долгожданный, но и ошеломляющий вывод: робот предназначен для Первой звездной. Официально не было объявлено, но уже давно ходили слухи, что проект первой звездной экспедиции уже предварительно прорабатывается где-то в недрах ИКИ. Видимо, до вынесения вопроса на всеобщее обсуждение - а звездная потребует объединения усилий человечества и, кто знает, каких жертв, - Совет ИКИ счел нужным прощупать исподволь пути решения некоторых технических проблем. К ним, несомненно, относится создание звездного робота, каковая работа и была поручена нашему кусту лабораторий. Мы снова и снова возвращались к техническому заданию, ибо нас смущал пункт о любви. Ведь до сих пор азимовские законы роботехники полностью исчерпывали нравственную сторону проблемы взаимодействия человека и робота, подразумевались как обязательные и даже не вписывались в качестве специальных требований в тексты технических заданий. В данном же случае они были перечислены полностью, а запись о любви казалась излишней, вносящей ненужную эмоциональную окраску в чисто техническую проблему. Роботехника - моя широкая специальность, а профессионально специализировался я на той ее части, которая касается передачи нейроимпульсов на исполнительные механизмы робота. Нейроимпульсов от биомозга, которого еще нет и неизвестно, когда будет, если будет. Задача выращивания биомозга оказалась настолько сложной, что конечный результат в обозримом будущем даже и не просматривается. Естественный интеллект - продукт эволюции, искусственный - задача для Господа Бога, когда-то мы подойдем к ней. А пока я и еще несколько сотрудников из моей группы оказались специалистами в области того, чего нет. В ожидании настоящего дела мы пробавлялись построением теоретических моделей возможного и решением отдельных технических вопросов, которые могли, как нам представлялось, стать важными в каком-то отдаленном будущем. Мы создали прекрасные усилители нейроимпульсов, работающие почти без искажений, но кому они были нужны, если сам командоаппарат, биомозг, пусть хоть самый примитивный, на уровне одних инстинктов, отсутствовал. Не помню, у кого первого возникла эта идея, возникла, видимо, от сознания неразрешимости проблемы. Собственно, идея была не нова: виделся киборг как синтез естественного, живого мозга и машины. Киборг... мы идею поддержали. Еще бы, ведь это придавало смысл работе над усилителями нейроимпульсов, без них киборг невозможен. Что поразительно, она пришлась по нраву не только нам, нейромеханикам, она ни у кого не вызвала возражений, хотя, теперь я это понимаю, будучи в здравом рассудке, даже обсуждать ее без внутреннего содрогания невозможно. Мы словно пребывали в состоянии какого-то морального ступора. Моя позиция ничем не отличалась от общепринятой. Это теперь, после месяца общения с Антоном Лосевым на корабле, когда друг от друга некуда деться и возникает либо полное неприятие партнера, либо наоборот - взаимопроникновение личностей, единомыслие, я понял, вернее, до меня дошло, в какой нравственный тупик завело нас стремление во что бы то ни стало видеть выход наших теоретических построений в практику. Фетишизация технического прогресса, вредная, как и любой абсолют, породила убогую в основе своей и жуткую идею сращивания машины и человека, ведь киборг так и мыслился в самом начале... У нас полностью замысел оформился, когда встал вопрос: а как реализовать в киборге эту самую любовь к хозяину? Любовь - одну до конца, нерассуждающую, независящую от преходящих обстоятельств, не требующую взаимности, неустанную, единственную и всепрощающую любовь. Любовь, которая ничего не требует взамен, лишена лукавства и расчета и не может стать обузой. Любовь в чистом виде! Искать не пришлось: так может любить только собака. По словам Антона - лучшее из того, что создал человек... Итак, киборг с мозгом собаки? Но разве способна она, простодушная, разобраться в технике и в навигации, в приготовлении еды и тысяче других дел, которые придется делать универсальному роботу для космических полетов? Выход из этого технического тупика был найден на пути комбинации живого мозга с мозгом электронным. Мозг электронный должен обеспечивать логическое функционирование андроида как универсального автомата и подчиняться в моменты контакта с человеком контролю мозга собаки. Эта комбинация, являясь паллиативом в основе своей, обеспечивала реализацию требований технического задания: любить хозяина. И, как нам казалось, сняла все сомнения этического порядка, ведь собака не человек, с собакой можно... Боб был первым киборгом с мозгом собаки. И с самого начала он был обречен, как, теперь я это понимаю, всякий киборг. Эмоциональная, полностью настроенная на восприятие хозяина собака - здесь не нужны споры, мозг и без тела субъект - в принципе не могла ужиться с машиной. Киборг Боб был обречен, ибо победила собака. Когда Антон сказал: "Малыш..." Боб кинулся к нему, как кидался щенком там, в ИКИ, приласкаться, вильнуть хвостом, лизнуть руку... да. И принял уход Антона как необходимость, после которой жить невозможно. Отсюда и это "Убей, хозяин". Нет, зачем я это пишу, нормальный толстокожий человек. Это ведь мы, люди, придумали киборга, мы полагали, что можно благоденствовать и радоваться жизни, зная, что рядом в немыслимой, непредставимой тоске и муке умирает кто-то, пусть даже собака. Я не забуду: Антон вернулся, и я целую нескончаемую минуту ждал, чтобы уравновесилось давление в отсеке, и видел на экране, как Антон, торопясь, выбрасывал из катера контейнеры с кассетами. Когда я вошел, он прилаживал шланги заправки. Он выпрямился, откинул щиток шлема и смотрел на меня. Лицо его было неподвижно. - Киборг? Я молча кивнул. - Ах ты. Боже мой, несчастный щен! - Это бесполезно, Антон. Один вы не сможете. Да и если бы смогли, зачем? Он убрал шланги, посмотрел на меня сузившимися от ярости и боли глазами. Я помню: движения его были четки, неуловимо быстры, но почему-то воспринимались мной словно бы замедленными. В кабине катера место справа пустовало. Было слышно, как царапает переборку и скулит Родион. - Уйдите, Кемень. Он сдвинул фонарь кабины, секунду ждал, пока распухнут герметизаторы, и опустил руку на пульт. Я вышел и задраил отсек, его ведь не остановишь...