вгрызался в плоть. Кажется, столь сильной боль не была даже в ту ночь, когда сероглазая Тень Менина пронзила меня этим волшебным оружием -- не потому, что собиралась убить, а для того, чтобы уберечь. Я захлебнулся ароматным ночным воздухом, потом понял, что ору с отчаянием новорожденного младенца, и мой крик вдруг превратился в восхищенный смех: радость бытия оказалась гораздо сильнее боли. Впрочем, боль торопливо уходила прочь, а рукоятка меча постепенно таяла, утрачивала сходство с реальным предметом, превращалась в причудливый клубок белесого тумана, который, в свою очередь, тоже рассеивался. Через несколько минут я окончательно пришел в себя, успокоился и даже поспешил сделать скоропалительный вывод: ничего страшного не случилось, мне приснился кошмарный сон, но я уже проснулся, так что все позади. Не могу описать, с каким наслаждением я ощупывал свое тело, разглядывал руки -- теперь они были в полном порядке: мои, родные! -- просто дышал, поражаясь, сколь восхитительным, оказывается, может быть это будничное занятие. Потом я дотянулся до кувшина с водой и выпил чуть не все его содержимое -- не потому, что так уж страдал от жажды, просто каждый глоток убеждал меня: реальность -- это то, что происходит сейчас, а не кошмарная тягомотина покинувшего меня сновидения. Только вдоволь напившись, я наконец вспомнил о своем спутнике и поначалу чуть не умер от смущения: представил себе, как только что орал дурным голосом, и в отчаянии схватился за голову: нет мне прощения! К моему величайшему удивлению, Магистр Нуфлин по-прежнему то ли дремал, то ли просто безучастно сидел в своем кресле, хотя я был совершенно уверен, что мои вопли могли бы разбудить даже матросов парусника, бороздившего море где-то далеко внизу, в ультрамариновой темноте безлунной ночи. Первым моим порывом было многословно извиниться перед ним за свое экстравагантное поведение, объяснить, что порой мои ночные кошмары выходят за рамки обычных остросюжетных страшных снов... И тут до меня начало доходить. Я обессиленно прислонился к стенке корзины, чувствуя, как струйка холодного пота медленно ползет по спине. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Меч Короля Менина никогда прежде не вмешивался в мои кошмарики, и правильно делал: какая бы дрянь мне порой ни снилась, она не была по-настоящему опасна для жизни -- скорее уж мои страшные сны можно было считать неоценимым опытом, не слишком приятным, но в высшей степени полезным. И если уж он возник из небытия, чтобы разбудить меня, значит, опасность была такой настоящей, что хоть в обморок хлопайся! И тут -- очень неохотно, потому что некоторые вещи лучше не осознавать, если хочешь сохранить рассудок (а я собирался сделать это любой ценой!) -- я понял еще кое-что. Старческое тело, в темнице которого мне довелось побывать... Оно не было моим. Я не зря так долго разглядывал свои руки в этом кошмарном сне. Да, беспощадное время могло искорежить их в соответствии со своим извращенным вкусом, оно имело полное право превратить мои руки в худые пожелтевшие слепки причудливых птичьих лап, но куда, скажите на милость, подевался маленький, но глубокий шрам от ожога на тыльной стороне правой кисти? И потом, мои пальцы -- да, старость вполне могла наделить их узловатыми ревматическими суставами, но сделать их чуть ли не в два раза короче -- невозможно! Это были не мои руки, вот в чем дело. И, кажется, я прекрасно знал, кому они принадлежали. В конце концов, я отлично помнил, что пробуждение застигло меня в кресле Магистра Нуфлина Мони Маха, в нескольких шагах от собственного хорошо знакомого тела, которое -- я хотел бы в этом усомниться, но не мог сделать себе такой роскошный подарок! -- в тот момент было занято другим жильцом... черт, совсем как уютный заячий домик, в котором по праву силы поселилась разбойница лиса. Теперь я понял, почему так ненавидел эту сказку в детстве, ненавидел с непримиримой страстью, на которую способны только очень маленькие дети и великие безумцы, несмотря на то что в финале появлялся храбрый, бесстрашный и нахальный петух и изгонял захватчицу своим жизнерадостным криком. Наверное, я всегда предчувствовал, что рано или поздно мне доведется побывать в шкуре бедолаги зайца, который не способен отвоевать свое жилище без помощи великодушного защитника... -- О Господи, дырку в небе над твоим домом! -- тихо сказал я вслух, невольно смешав в одном стакане ходовые фразеологические конструкции разных миров, чтобы хоть как-то сбросить излишки эмоционального напряжения, и снова умолк. Я не стал задавать своему спутнику дюжину драматических вопросов на тему "что это было?" и "зачем вы это сделали?" Какого черта спрашивать -- и так все ясно. Не потому, что я такой уж мудрый и проницательный, просто мне только что довелось побывать в его шкуре -- в буквальном смысле слова, иначе и не скажешь! -- и теперь я действительно знал о нем все, оставалось только позволить этому смутному знанию оформиться в более-менее осмысленную словесную конструкцию. У этого знания была оборотная сторона: после непродолжительного визита в его шкуру я отлично понимал, почему Нуфлин затеял эту подлую, паскудную игру. Более того, я чувствовал себя не столько жертвой, сколько соучастником его мерзкой интриги, хотя это было совсем уж глупо. Я закрыл лицо руками, чтоб не видеть неподвижный темный силуэт могущественного старика, который чуть было не...- я все еще решительно отказывался четко сформулировать, что он чуть было не сделал! Я не узнавал себя: мне бы следовало послать зов Джуффину, обрушить на него поток жалоб и просьб о помощи или хотя бы совете. Но я этого не сделал. Наверное, я и так знал, что именно он мне посоветует, на его месте я бы тоже сказал любому из своих друзей: "убей его и немедленно возвращайся", -- потому что иной ответ был бы бессмысленным. И еще я знал, что не воспользуюсь таким советом, потому что был связан по рукам и ногам сопереживанием -- а это чувство куда могущественнее беспомощной и снисходительной девчонки по имени Жалость, которая вечно сует свой нос в человеческие дела, чтобы обрекать нас на бесконечное повторение бессмысленных ошибок... Впрочем, Джуффин сам прислал мне зов. "У тебя все в порядке?" -- осторожно осведомился он. "Почти", -- лаконично ответил я и понял, что говорю чистую правду. Мне показалось, что шеф не слишком склонен мне верить: Безмолвная речь не больно-то приспособлена для передачи эмоций собеседника, но я хребтом чувствовал его настороженность. Джуффин всегда был рядом со мной -- в каком-то смысле -- и, несомненно, почуял грозившую мне опасность. "Со мной действительно все в порядке, просто дурные сны замордовали, -- добавил я. -- Вы же знаете, я боюсь высоты, так что все время буду на взводе, пока мои ноги не ступят на твердую землю... или пока я не привыкну. Это было бы самым лучшим выходом, правда?" -- "Да уж", -- снисходительно проворчал Джуффин. Мне показалось, что он успокоился. В конце концов, я был жив, да и говорил ему почти сущую правду... Попрощавшись с шефом, я снова умолк. Что-что, а проводить "разбор полетов" со своим давешним противником мне не хотелось. Я был готов заплатить почти любую цену за роскошь провести остаток пути в полном молчании. Но такое счастье мне не светило, конечно. Нуфлин заговорил первым, и его голос звучал столь невозмутимо, что недавние события на мгновение показались мне бредом больного воображения, заслуживающим немедленного виноватого забвения. -- Передай мне кувшин с водой, будь столь любезен, -- с насмешливой вежливостью попросил он. Немного помолчал и с такой же неподражаемой царственной снисходительностью добавил: -- Если уж ты все никак не можешь решиться меня убить, то потрудись сделать доброе дело. Я передал ему кувшин, старательно избегая прикосновений. Нуфлин явно заметил проснувшуюся во мне почти суеверную брезгливость и ответил на нее взглядом, преисполненным снисходительного любопытства. -- Напрасный труд, мальчик: старость, знаешь ли, не заразна, -- тихо заметил он, когда я снова забился в свой угол. Грешные Магистры, как он это сказал! Наверняка хотел, чтобы его голос прозвучал насмешливо, язвительно, чтобы каждое слово превращалось в презрительную ледяную градину и больно щелкало по моей макушке, но в последнее мгновение старик дрогнул и обрушил на меня столько боли -- и половины ее вполне хватило бы, чтобы отравить воды Великого Средиземного моря, над которым мы как раз пролетали! Сначала мне показалось, что пошел мелкий дождь, и только потом я понял, что плачу. Вдруг вспомнил, что однажды в раннем детстве очень хотел заплакать, когда -- подробности на мгновение всплыли жирным нефтяным пятном на поверхности моей памяти -- внезапно выяснил, что все люди непременно стареют и умирают. Но тогда я не смог заплакать -- впервые в жизни, до этого момента громкий требовательный рев исторгался из моей груди по любому поводу и быстро приносил облегчение. Я понял, что все эти годы носил в своем сердце маленький горький комок отчаяния, то и дело пытался тщательно упаковать его в очередную спасительную философскую систему, сулящую смутную надежду на бессмертие, и запрятать как можно дальше, если уж избавиться от этого опасного зародыша неизбывной тоски не в моих силах. И вот теперь наконец пришло время по-детски выплакать эту боль и принять свою судьбу, которая вопреки моей тайной уверенности в собственной исключительности была безжалостно точным зеркальным повторением любой человеческой участи. -- Старость заразна, и смерть заразна. Судьба заразна, -- пробормотал я сквозь слезы, а потом внезапно успокоился и добавил, смутно удивляясь твердости собственного голоса: -- Но в одном вы правы: прикосновения тут ни при чем. Все мы больны старостью и смертью -- с рождения, и тут уже ничего не попишешь... С чего вы решили, будто я стану вас убивать? Я не могу держать на вас зла -- просто потому, что знаю, от какого ужаса вы пытались избавиться. На вашем месте я бы и сам ухватился за любой шанс. И знаете что? Я восхищаюсь вами, потому что побывал в вашей шкуре, и не могу понять, как вам удалось заставить себя бороться за возможность вернуться к жизни. Откуда вы черпали силу? Я не нашел ее источника в своем сердце, когда... Я осекся, потому что окончание фразы "когда я был вами" показалось мне до безобразия нелепым и к тому же не совсем точным: я вдруг понял, что не просто побывал в шкуре Магистра Нуфлина. Случи-лось нечто большее: на мгновение я каким-то образом стал всеми умирающими стариками всех миров, всеми смертниками, доживающими последние дни перед исполнением приговора в жалкой, обветшавшей темнице. Теперь я знал, что порой покой и смирение могут быть страшнее самого черного отчаяния, и поэтому злодейская выходка моего спутника не попала в мой личный архив под грифом "подлое предательство" -- тот, кому довелось хоть на мгновение оказаться в чужой шкуре, поостережется употреблять эти осуждающие слова, само звучание которых сходно с презрительными плевками. Пресловутое "предательство" Нуфлина сейчас казалось мне настоящим сокровищем, черной жемчужиной, зловещей, но драгоценной, потому что оно было порождением величайшего мужества, которое, оказывается, может остаться в распоряжении человека, когда не только дряхлое тело, но и усталый дух его сдался на милость победительницы смерти. Мое внезапное, иррациональное милосердие не было предназначено Великому Магистру Нуфлину Мони Маху лично. Черт с ним, с "праведным мщением", но вряд ли я смог бы так легко пренебречь собственной безопасностью, если бы речь шла только об этом человеке, с которым я не был связан ни узами дружбы, ни оковами тайных клятв -- только пресловутым служебным долгом, который, что греха таить, никогда не являлся для меня основным смыслом бытия. Но он -- помимо собственной воли, конечно, -- позволил мне прикоснуться к восхитительной тайне: теперь я твердо знал, что иногда человек бывает способен бороться не просто до конца, а немного дольше -- и еще как бороться! Отрубленная голова может впиться зубами в горло палача -- слабое утешение для приговоренного, но другого нет и быть не может. Это было полезное открытие, если принять во внимание, что мне тоже наверняка предстояло когда-нибудь стать умирающим стариком. Конечно, в Ехо, где среднестатистический гражданин отправляется на кладбище не раньше, чем отпразднует свой трехсотлетний юбилей, а могущественные колдуны порой и вовсе растягивают свою жизнь на тысячелетия, я мог надеяться, что дряхлым стариком я стану еще не скоро, но в тот момент, когда старость валит тебя на землю, связывает по ру-- кам и ногам и принимается звать на помощь свою поделыцицу смерть, тот факт, что позади осталось не семьдесят, а тысяча семьсот лет, не имеет никакого значения... -- Я не мог не попытаться, -- просто сказал Нуф-лин. -- И я удивлен тем, что ты это понимаешь. Жаль, что ты оказался достойным противником... но я вынужден признать: ты заслуживаешь лучшей участи, чем скоропостижная смерть от старости в этом немощном теле. -- Вы тоже, -- сухо сказал я. -- И не только вы. Все заслуживают лучшей участи, вот в чем ужас! -- Мой голос предательски дрогнул, а потом я неуверенно добавил: -- Но возможно, это Царство Мертвых, Ха-румба, действительно сулит нечто лучшее, чем... -- Возможно, -- старик пожал плечами. -- Теперь мне придется на это надеяться, поскольку ничего иного не остается. Но одно я, увы, знаю наверняка: ничто не может сравниться с настоящей жизнью. А если и может... Я, видишь ли, не отличаюсь богатым воображением и не берусь представить себе, как будет выглядеть альтернатива. -- Вы выбрали меня потому, что я показался вам самым слабым противником? -- спросил я, когда вновь воцарившееся молчание начало казаться мне невыносимо тягостным. -- Ну, скажем так: самым неопытным, наивным и .доверчивым, -- равнодушно ответил Нуфлин. -- И в то же время твое могущество очень велико, что тоже было немаловажно для благополучного осуществления моего плана. Видишь ли, сила действительно оставила меня, так что оставался один выход: заставить жертву своими руками построить ловушку. Ну кто еще, кроме тебя, так легко и охотно поверил бы моим словам о какой-то нелепой охранной стене? Все более-менее опытные маги отлично знают, что невидимым защитником может стать нарисованный в воображении белый сверкающий плащ, а еще лучше, если удастся усилием воли превратить его в некое подобие шалаша, да и тот действует не слишком долго и помогает лишь в тех случаях, когда имеешь дело со слабым противником. Незаменимая штука на войне или во время большой смуты, когда поневоле приходится сновать среди стрел и смертоносных снарядов бабума, но при встрече с могущественным колдуном -- совершенно бесполезно! А ты юн и несведущ, поэтому принял мои россказни на веру. Впрочем, это не принесло мне пользы, как видишь. Жаль, что я ничего не знал про этот странный меч, который считает своим долгом оберегать тебя. Я бы просто выбрал кого-нибудь другого. Я внутренне содрогнулся, когда представил себе, что на моем месте мог бы оказаться сэр Мели-фаро: он у нас тоже весьма могущественный парень... и почти такой же неопытный болван, как я сам. К тому же ему на роду написано то и дело влипать в разнообразные неприятности. У него не было бы никаких шансов выкрутиться. А потом в Ехо вернулся бы наш Мелифаро, и мы получили бы отличную возможность как следует посмеяться по поводу некоторых забавных перемен в его характере, только и всего... Ужас! -- Закроем эту тему, ладно? -- предложил я. -- Будем считать, что ничего не случилось. -- Очень великодушное предложение, мальчик, -- невесело усмехнулся Нуфлин. -- Ответьте мне взаимностью и больше не пытайтесь повторить этот ваш фокус, -- устало сказал я. -- Меч все равно меня защитит, а паскудные ощущения Достанутся нам обоим. Я-то переживу, пожалуй, а вот вам такие потрясения ни к чему. Мне поручили доставить вас в Харумбу живым, и мне не хочется... -- Можешь меня не уговаривать, я себе не враг, -- мрачно кивнул он. Некоторое время мы молчали. Я добыл из Щели между Мирами чашку крепчайшего эспрессо, несколько крошечных галет вроде тех, что так любят подавать в некоторых забегаловках вместе с кофе, и сигарету. Через несколько минут мне пришлось брезгливо испепелить остатки этого скромного завтрака: я не чувствовал ни вкуса, ни аромата, только легкую тошноту, похожую на первый приступ морской болезни. Чтобы немного прийти в себя, я поднялся на ноги, выглянул в одно из маленьких смотровых окошек и тут же невольно заулыбался: далеко внизу переливалась в сумрачном свете пасмурного дня жемчужная пыль фонтанов. "Неужели киты?" -- изумился я и почти незаметным волевым усилием заставил летающий пузырь опуститься пониже. Моему взору открылось восхитительное зрелище: среди невысоких волн вальяжно резвилась четверка морских гигантов, поразительно похожих на китов моей родины, только золотисто-рыжий цвет их блестящей кожи напоминал о том, что дело происходит в другом Мире. С размерами определиться было трудно. Сначала мне показалось, что они даже больше, чем киты моего мира, потом я сделал скидку на расстояние и тот прискорбный факт, что до сих пор я не видел вблизи ни одного кита, и понял: объективных данных моя голова все равно не выдаст. -- Мальчик, ты что, вдруг решил, что теперь нам обоим самое время утопиться? -- с неподражаемой иронией осведомился мой спутник. -- Ой, если бы ты спросил старого Нуфлина, как он хочет умереть, знаешь, что бы я тебе на это сказал? Только не в холодной воде! У меня от нее кости ломит... -- Нет, топиться мы не будем. Там киты, -- объяснил я, не отрываясь от окошка.- Я их еще никогда не видел, разве только на картинке в Энциклопедии Манги Мелифаро... -- Киты? Да что ты говоришь?! К моему изумлению, Магистр Нуфлин разволновался не на шутку. А я-то думал, что я тут один такой... "юный натуралист", способный забыть обо всем на свете, разглядывая изумительные очертания этих грациозных громадин. -- Рыженькие, -- нежно мурлыкнул я, чувствуя, как по моей физиономии, все еще перекошенной после давешних неприятностей, расползается идиотская блаженная улыбка. -- А не мог бы ты помочь мне подняться? -- вдруг спросил Магистр Нуфлин. -- Мне бы не хотелось пропустить такое знаменательное событие, -- добавил он, как мне показалось, довольно смущенно. -- А оно именно знаменательное? --растерянно уточнил я, помогая ему выбраться из кресла. Он ничего не ответил, а припал к смотровому окошку и замер -- как маленький ребенок, честное слово! Через несколько минут мой локоть, в который он вцепился, чтобы сохранять равновесие, взмолился о пощаде, но я не решался шелохнуться: если уж умирающему старику приспичило посмотреть на китов -- что ж, его право! -- Спасибо, Макс, -- наконец сказал Нуфлин, отворачиваясь от окошка. -- Усади меня в кресло, пожалуйста. Я помог ему устроиться в кресле и тут же сам припал к окошку. Киты постепенно удалялись, но скрываться под водой вроде бы не собирались, так что можно было продолжать любоваться. -- А знаешь, это очень добрый знак, мальчик,- неожиданно сказал Магистр Нуфлин из-за моей спины. -- Еще бы! Киты все-таки! -- тоном знатока подтвердил я. -- Обычно они не заплывают в Великое Средиземное Море, -- пояснил мой спутник. -- И вообще в нашем полушарии киты -- большая редкость. Вот поближе к Арвароху их много... Моряки с Хонхоны считают встречу с китом наилучшей приметой: она означает, что все вернутся домой живыми, да еще и с прибылью, огромной, как китовая туша. А мы встретили не одного кита, а сразу четырех. -- Значит, все будет хорошо. -- Я обернулся к нему и искренне улыбнулся. -- Ваша Харумба окажется замечательным местом, вот увидите! А я вернусь домой живым, что тоже не может не радовать... -- Ой, Макс, не прибедняйся! Тебе и примет никаких не нужно, -- усмехнулся Нуфлин. -- Ты -- одно из самых живучих существ в этом Мире, в чем я имел честь самолично убедиться. -- Ничего, лишний добрый знак не помешает,- вздохнул я, с облегчением отметив, что обстановка необъяснимым образом разрядилась. Спасибо китам: если бы не они, вряд ли бы мы стали так непринужденно разговаривать -- два человека, отрезанные от мира многими дюжинами футов и высокими бортами корзины бесхитростного летательного аппарата, охранник и его подопечный, неудачливый убийца и его ошеломленная жертва, не в меру великодушный судья и оправданный преступник, и все это, с позволения сказать, "в одном флаконе". Да уж, в столь нелепую и одновременно неловкую ситуацию я, пожалуй, еще никогда не попадал! -- Рыжие здесь киты, -- еще раз сказал я. Сочетание звуков в слове "рыжие" необъяснимым образом ласкало мое небо и идеально соответствовало не только окраске китов, но и восторженной нежности, которую я к ним испытывал. -- Там, где я родился, рыжих китов не бывает, -- с внезапной откровенностью сообщил я Нуфлину.- Они там...- я запнулся, подбирая определение, и наконец нашел: -- ...темные, как сумерки в пасмурную погоду. -- А в том мире, где ты родился, тоже есть киты? -- полюбопытствовал Нуфлин. -- Ага, -- кивнул я. Мы снова замолчали, но на сей раз молчание было не гнетущим, а умиротворенным. Незадолго до заката я почувствовал странное беспокойство. Странное потому, что оно не родилось в моем собственном сердце, а пришло извне -- похожее на внезапный порыв сырого ветра. -- Что-то случилось? -- сразу спросил я своего спутника. -- Еще не знаю, -- настороженно ответил он. -- А что ты почуял? -- Ничего определенного,- неопределенно ответил я. -- Но... -- Что-то переменилось, -- кивнул он. -- И знаешь, что я тебе скажу? Мне это не нравится. Хуже всего, что я никак не могу понять, что именно происходит: то ли просто погода портится, то ли надвигаются настоящие неприятности. -- Сейчас окажется, что ваши старинные враги -- никакой не миф, а самая что ни на есть суровая правда, -- вздохнул я. -- Ладно, если что -- будем драться. Куда ж я денусь? Я не успел договорить, потому что началось черт знает что. Небо разверзлось и пролилось на нас огненным дождем... Черт, я понимаю, что неуместный пафос делает мою попытку обрисовать ситуацию беспомощной и неуместной, но что я могу поделать, если небо действительно именно "разверзлось и пролилось на нас огненным дождем" -- ни больше и ни меньше! Разноцветные брызги холодного огня не обжигали кожу, но они быстро стирали с лица земли наш летающий пузырь, да и нас, его пассажиров, тоже -- я успел заметить, что мое тело зияет зловещими прорехами, как рваное лоохи портового нищего, и испытать ужас, описать который не берусь: все мои прежние страхи не имели никакого сходства с этим всепоглощающим чувством. Но у меня в запасе все же было одно-единственное коротенькое мгновение -- его бы не хватило на размышления и поиски выхода, зато его хватило на действие, необдуманный, судорожный, но мощный рывок под сень стены из белого кирпича, которая, как ни крути, была раз и навсегда воздвигнута в моем сознании. Разумеется, я бы ни за что не стал этого делать, если бы у меня была возможность обдумать свои действия. Иногда паника может принести благо, кто бы мог подумать! Мне снова пришлось испытать давешние неприятные переживания: и сокрушительную тошнотворную слабость умирающего старика, и холодный ужас при виде собственного тела, скорчившегося на полу корзины в нескольких шагах от меня, и жгучую боль в груди, смешанную с испуганной радостью возвращения к себе. Хвала Магистрам, все это продолжалось очень недолго, словно услужливый киномеханик великодушно промотал пленку в ускоренном режиме, бормоча под нос: "это мы уже видели". Удивительное дело: я не только отлично помнил события, которые непосредственно предшествовали этому странному повторению одного из самых неприятных эпизодов в моей жизни, но и оказался способен довольно шустро сообразить, что случилось. Оказавшись на самом краю, я невольно вспомнил ловушку, в которую попал по милости Магистра Нуфлина, и инстинктивно рванулся под защиту своей белой стены: в течение нескольких дней я строил ее в полной уверенности, что она защитит меня от всех напастей, а времени вспомнить о том, что все это бессовестное вранье, у меня не оказалось. Все к лучшему: зловещая магия ловушки оказалась столь сильна, что сумела перетащить меня в неприятные, но, как выяснилось, совершенно безопасные для жизни мгновения недавнего прошлого. Вернее, не только меня, а нас обоих: Магистр Нуфлин сидел в своем кресле смертельно бледный, взволнованный и, кажется, разгневанный, но совершенно живой. К счастью, он оказался крепче, чем мы все предполагали перед отъездом: от таких потрясений кто угодно мог бы свалиться с инфарктом, а ему хоть бы что! -- Вы поняли, что случилось? -- взволнованно спросил я. -- Думаю, что да. -- Теперь шелест его голоса то и дело срывался на истеричную хрипотцу.- Я не слишком часто использовал этот прием с белой кирпичной стеной, -- добавил он, -- и мне в голову не приходило, что такая ловушка способна перенести своего творца и свою жертву сквозь время... А как ты это сделал, Макс? -- с деланным равнодушием спросил он. Я понял, что Магистр Нуфлин умирает от любопытства, но за свою долгую жизнь законного властителя и признанного мудреца он давным-давно отвык обращаться за разъяснениями -- особенно к сопливым новичкам в колдовской науке, вроде меня. Так что этот сквозь зубы выдавленный вопрос стал для него своего рода актом самоуничижения или по меньшей мере обуздания гордыни. -- Все очень просто, -- смущенно сказал я. -- Когда все... ну, вернее, мы с вами... начали таять под этим огненным дождем, я ударился в панику, перестал соображать, забыл, что ваша стена была ловушкой и воссоздал ее в своем воображении, словно она может меня спасти. И, как видите, действительно спасла. Хотя все это было довольно неприятно. -- Полностью с тобой согласен, -- сумрачно кивнул Нуфлин. -- Не так неприятно, как в первый раз, и все же... Будь любезен, выгляни-ка в окно. Я послушно обернулся к смотровому окошку и обнаружил, что последние остатки заката все еще размазаны по нижнему краю блеклых облаков. -- Начало ночи? -- лаконично спросил Нуфлин. -- Ага, судя по всему, она только что наступила. Совсем как... -- Да, ты прав. Судя по всему, мы действительно вернулись в прошлое и были вынуждены еще раз его пережить, -- задумчиво сказал он. -- Ты каким-то образом получил некоторую власть над временем, что само по себе удивительно. -- Здорово, что мы с вами сохранили воспоминания обо всем, что случилось, -- заметил я. -- Я помню и наш тяжелый разговор, и китов, и весь этот кошмар, который случился под вечер. Вы тоже все помните, верно? -- Разумеется, -- кивнул Нуфлин. -- И это не только избавляет от необходимости снова толочь воду в ступе, но и сулит надежду на спасение. Теперь мы оба заранее знаем, что ждет нас на закате, и, возможно, сумеем надлежащим образом подготовиться к неприятностям. По крайней мере, у нас есть время на обдумывание. -- Изменить курс? -- тут же предложил я. И сам понял, что сморозил глупость: существо, оказавшееся способным пролить на своих врагов дождь холодного уничтожительного огня, сможет найти и поразить нас где угодно, хоть на дне моря -- было бы желание. Мы немного помолчали, потом я нерешительно спросил: -- А что, если все-таки попробовать уйти Темным Путем? Джуффин говорил мне, что вы наотрез отказались путешествовать таким способом, но теперь я думаю, что дело вовсе не в том, будто чужая магия сейчас опасна для вашей жизни... -- Правильно думаешь. Особой опасности тут для меня нет. Просто, путешествуя Темным Путем, я бы не успел даже попытаться заманить провожающего в ловушку, -- сухо согласился он, обрывая мои неуклюжие попытки тактично сформулировать неприглядные факты. Что ж, не ошибаются только мертвые. Но кусать локти уже поздно! -- Подождите, почему поздно? -- изумленно спросил я.- Вы же сами знаете: у нас куча времени... -- Но, к сожалению, недостаточно, чтобы добраться до ближайшего клочка суши. Можешь не хвататься за карту, я и без нее отлично знаю каждый клочок пространства в этой части Мира, -- печально заметил старик. Потом он понимающе покачал головой: -- Неужели ты не знаешь, что уйти Темным Путем можно, только если твои ноги стоят на земле? Ну или на полу, в доме, который построен на земле, -- это не имеет значения. Но уйти Темным Путем отсюда, из этой корзины... Решительно невозможно! Даже не пробуй, а то навлечешь беду на себя и на меня, вот что я тебе скажу! -- Ну мы и влипли, -- разочарованно вздохнул я. -- И что делать будем? Говорил же я вам, что охранник из меня никудышный... -- Что ж, другого все равно нет, -- философски пожал плечами Магистр Нуфлин. -- Впрочем, только что ты уже спас нас обоих от неминуемой гибели, так что не прибедняйся, мальчик. -- Послать, что ли, зов Джуффину? -- неуверенно предложил я.- Может быть, он знает... -- Ни в коем случае! Даже не вздумай ни с кем разговаривать! -- резко сказал Нуфлин. Потом, смягчившись, добавил: -- Пойми, Макс: сейчас мы заново переживаем события, которые уже случились с нами однажды. Не стоит отягощать эту ситуацию, и без того двусмысленную и опасную, лишними контактами с внешним миром. Я не знаю, каковы могут быть последствия, но поверь мне на слово: с временем лучше не шутить. Ему палец в рот не клади -- сведет с ума и проглотит, ты и пикнуть не успеешь! -- Ладно, -- растерянно согласился я. И снова настойчиво спросил: -- Делать-то все-таки что будем? -- Думать, -- строго сказал старик. -- Впрочем, можешь не слишком утруждать себя этим занятием. Лучше успокойся и съешь что-нибудь: на тебе лица нет. Последовать его снисходительному совету оказалось чертовски трудно. Мне кусок в горло не лез. Впрочем, Магистр Нуфлин не считал нужным контролировать, справляюсь ли я с поставленной передо мной стратегической задачей. Он неподвижно сидел в своем кресле прикрыв глаза -- не то действительно думал, не то дремал. Я оставил попытки изнасиловать свой взбунтовавшийся организм порцией чего-нибудь съестного и заступил на вахту у окошка, поскольку мне было чертовски интересно: объявятся снова киты или все-таки нет. В глубине души я был готов принять их в качестве единственного надежного доказательства того факта, что мы действительно вернулись в прошлое, а не переместились, к примеру, в завтрашний день или на полгода вперед -- чем черт не шутит! Золотистые спины морских гигантов появились в срок -- я и сам не знал, радоваться этому или огорчаться. -- А вот и киты, -- сообщил я Нуфлину. -- Здесь они, приплыли как миленькие... Он довольно равнодушно кивнул, явно не удивляясь этому факту. В отличие от меня старик не испытывал никаких сомнений касательно нашего невероятного прыжка в недавнее прошлое. -- Вы еще ничего не придумали? -- нетерпеливо спросил я.- А то смотрите, я могу подключиться... Все мои давешние заслуги, вместе взятые, не избавили меня от ехидного молчания Магистра Нуф-лина. Уверен, в прежние времена, когда старик еще был в силе, я бы тут же грохнулся замертво -- настолько ядовитым оказался взгляд, которым он меня смерил. "Так, в мой могучий интеллект он явно не верит, -- весело подумал я. -- И никто в него не верит, разве что мой пес, да и тот по доброте душевной..." -- Ладно, -- улыбнулся я. -- Не хотите, чтобы я думал, -- не буду. Но скажите мне: вы догадываетесь, кто на нас нападал? -- Я не догадываюсь, я знаю,- пожал плечами Нуфлин. -- А толку-то... Его имя на хлеб не положишь, скажу тебе больше: его и вслух-то произносить нежелательно... -- Хонна, Великий Магистр Ордена Потаенной Травы?! -- изумленно спросил я. Вообще-то, мне, наверное, следовало бы испугаться, но я обрадовался: этот легендарный персонаж уже давно тревожил мое воображение -- с тех самых пор, когда Джуффин подарил мне его головную повязку, которая, увы, уже давно сгорела, спасая меня от верной смерти, а уж сколько раз она оберегала мой сон, пока была моим талисманом, -- и не сосчитать! -- Ты что, спятил? -- грозно спросил Нуфлин. -- Его имя нельзя произносить вслух. Это смертельно опасно. -- Но я-то жив, как видите. Мне однажды объяснили, что замертво упадет только тот, кто питает к Магистру Хонне недобрые чувства. -- Я пожал плечами. -- Так что мне ничего не грозит: в свое время у меня хранилась одна его вещица... вернее, это я у нее "хранился": такой хороший был защитный амулет! Если бы не Магистр Хонна, меня бы уже давным-давно в живых не было. Можете себе представить, насколько теплые чувства я к нему испытываю! -- Ну, если ты так уверен, что сам решаешь, что думать, а чего не думать... Поступай как знаешь! -- неохотно согласился мой спутник. -- Но почему вы полагаете, что это именно он? -- с взволнованным любопытством спросил я. -- Неужели Магистр Хонна ваш самый злейший враг? Странно, ведь Орден Потаенной Травы был распущен не столько по вашей милости, сколько по его собственной инициативе... -- Он, возможно, не самый злейший враг, хотя свои счеты у нас всегда были... да с кем их только у меня не было! -- неохотно сказал Нуфлин.- Но не в этом дело. Он -- единственный, кто покинул Ехо с намерением найти силу в удалении от Сердца Мира, там, где прочие мастера Очевидной Магии становятся беспомощными, как младенцы. И у меня есть сведения из самых надежных источников, что цель его странствий была достигнута. Все очень просто, Макс: никто из моих врагов не смог бы заставить вечность излиться на нас холодным дождем. Скажу тебе больше: сейчас у моих врагов, отправившихся в изгнание, даже если бы они собрались все вместе, вряд ли хватило бы могущества повредить наш летающий пузырь и обрушить его в море -- пустяковый фокус, который в прежние времена был под силу любому из Младших Магистров какого-нибудь заштатного Ордена. Да какое там! Джуффин клялся мне, что о нашем путешествии не узнает ни одна живая душа, и я уверен, что это были не пустые слова -- не знаю уж, как меня, но тебя он искренне хотел защитить от любых неприятностей. Его заклинания вполне способны отвести глаза кому угодно, -- впрочем, нет: почти кому угодно, к моему величайшему сожалению. Так что никто не знает, что пришел подходящий момент свести со мной счеты. Никто, кроме того, кто, увы, способен развеять чары Кеттарийца. Он-то и подготовил достойную встречу. -- Значит, никто, кроме Магистра Хонны, просто не смог бы ничего с нами сделать? -- уточнил я. -- Разве что его любимый ученик, Фило Мелифаро, дед твоего приятеля, -- неохотно сказал Нуф-лин. -- Я слышал, что Фило не только последовал за своим учителем, но и достиг значительных успехов на этом темном для моего понимания пути. Но Фило слишком добродушен. И потом, скажу тебе по секрету: не только в моих догадках дело. В самое последнее мгновение мое угасающее чутье обострилось, так что я не только ощутил присутствие врага, но и успел его узнать. -- Ясно, -- кивнул я. -- Тогда это точно он. -- Я бросил прощальный взгляд на рыжие спины беззаботных морских гигантов, резвящихся далеко внизу -- тоже мне хорошая примета! -- уселся на пол и задумался. Ничего гениального я, разумеется, не придумал. Зато с удивлением понял, что уверенность Нуфлина в том, что на нас охотится не кто иной, как Великий Магистр Хонна, подействовала на меня весьма успокаивающе. Я больше не мог бояться, как ни старался. Сколько ни твердил себе, что мой внезапный героизм неуместен и замешан на легкомыслии молодого идиота, уверенного в несокрушимой силе своего обаяния, но предстоящее нам повторение давешнего приключения не вызывало у меня почти никакой тревоги -- ну разве что самую малость. Если бы выяснилось, что сегодня вечером мне придется посетить стоматолога, я бы, вне всякого сомнения, разволновался куда больше! "Дурак!" -- сердито сказал я себе через полчаса, когда понял, что трачу драгоценное время не на поиски выхода, а на сладкие мечтания о том, сколь захватывающие и поучительные беседы могли бы вести мы с Магистром Хонной, если бы судьба предоставила нам возможность перекинуться словечком за кружечкой камры вместо всех этих хлопотных безобразий, связанных с убиением Магистра Нуфлина, и без того едва живого. Слово "дурак" не произвело особого впечатления на ту часть моего сознания, которая была поглощена ударным строительством воздушных замков. Пришлось принимать меры. В течение нескольких минут я рисовал перед своим внутренним взором ужасающие картины полного исчезновения меня, любимого, с лица земли. "Пойми, кретин, тебя прихлопнут просто так, за компанию, -- гневно объяснял я сам себе. -- Ему нет никакого дела до тебя. Когда террорист кладет бомбу в автомобиль своей жертвы, он вряд ли станет задумываться о судьбе мухи, беззаботно ползающей по сиденью. И уж тем более не станет отменять задуманное ради спасения несчастного насекомого. Скорее всего, муху вообще никто не заметит. А в данной ситуации ты и есть та самая муха!" Надо отдать мне должное: уж если я решил испортить себе настроение, то своего добьюсь рано или поздно. Я наконец-то оценил безвыходность ситуации, в которую влип. Ощущать себя "мухой", мелкой, незначительной фигурой; которую не задумываясь принесут в жертву великой цели, было чертовски обидно. Вообще-то, за годы, проведенные в прекрасной столице Соединенного Королевства, я привык то и дело оказываться значительной персоной, центральной фигурой чуть ли не любого происшествия. Моя жизнь не раз подвергалась опасности, но никогда еще меня не убивали просто так, за компанию с какой-нибудь важной персоной. "Ну вот, -- рассудительно сказал я себе, -- не хочешь быть случайной жертвой -- и не надо. Попытайся объясниться с этим гением. Великим Магистром Хонной, пока не поздно. Авось выпросишь у него помилование для Нуфлина или хоть для себя, любимого... м-да, "только для себя" , конечно, было бы чистой воды свинство, и все же лучше, чем ничего!" Моя идея -- ее, строго говоря, и идеей называть не следовало -- казалась простой до безобразия. Я решил провести переговоры с нашим -- не то бывшим, не то будущим, с этими путешествиями во времени свихнуться можно! -- противником. Принять такое решение было проще простого, оно казалось простым, очевидным и, что особенно важно, -- единственным. А вот с его осуществлением были серьезные проблемы. У меня до сих пор то и дело возникают мелкие недоразумения с Безмолвной речью: устаю я от нее слишком быстро, а иногда даже умудряюсь временно потерять собеседника, совсем как в те времена, когда я был счастливым обладателем самого раздолбанного телефонного аппарата во вселенной. А уж установить Безмолвный контакт с человеком, которого никогда в жизни не видел... Ох, у меня были все основания сомневаться в успехе задуманного дипломатического мероприятия! Но стоило хотя бы попробовать, поскольку мне не улыбалась перспектива навсегда увязнуть в сегодняшнем дне, а уж возможность героически погибнуть за компанию с Магистром Нуфлином вызывала у меня чувства, весьма далекие от восхищения. Поскольку единственной зацепкой, которая связывала меня с Великим Магистром Хонной, как ни крути, была его головная повязка, я сосредоточился и принялся восстанавливать в памяти облик этой вещицы, давным-давно сгоревшей от прикосновения "Тонкой смерти". Было бы что вспоминать, конечно: обыкновенная старая тряпочка, выгоревшая на солнце до полного исчезновения цвета. Такой блеклый, изжел-т