корабле, а в самом обыкновенном, давно не ремонтированном доме. И дому ничего не угрожало. Ни случайная встреча с метеоритом, ни другие опасности такого рода. Он не мог сбиться с трассы и заблудиться в бесконечной вселенной. Все было очень обыкновенно. Внизу на той стороне я видел булочную со старинной вывеской, на которой нарисован вкусный крендель, и пошивочную мастерскую с восковым гражданином в мешковато сшитом костюме в витрине, и телефонную будку, ту самую, где Дроводелов отрезал трубку. Мне стало как-то уютно и радостно, словно завтра начинается праздник и будет длиться долго-долго. Но затем мой взгляд упал на подъезд того дома, где жил Громов. Радость и уют сдуло как ветром. И хотя это было обычное парадное в обычном жактовском доме, мне казалось, что за дверью начинается другой мир, мир, полный неожиданностей и тайн. Я и стоял у окна и думал, какой из этих миров лучше: этот, с булочной и пошивочной мастерской и телефонной будкой, или тот, где вместо пошивочной и телефона-автомата летают метеориты? И тут я вспомнил мальчика. Ведь он был лишен выбора. За него все выбрала судьба. Он родился на корабле в пути. А потом все летел и летел. А за стеной того отсека, где спал мальчик, была не пошивочная мастерская, а ничто, именуемое вакуумом. Мне стало как-то неловко, словно я поделился своими мыслями с целым залом слушателей. Затем я стал надевать пальто. И ровно через минуту я стоял уже у тех самых дверей. Я стоял, все не решаясь поднести палец к кнопке звонка. В тот момент, когда я решился, дверь сама отворилась. Вышел отец Громова. Он куда-то уходил и был в пальто. - Дома, - сказал он мне. - Заходите. И я сделал шаг. В то мгновение, когда я делал этот шаг, я не подозревал о последствиях. Громов мне как будто даже обрадовался. - Заходи, - сказал он. - Раздевайся. У нас уже и вещи связаны. Зачем он добавил о вещах, которые были действительно связаны, не знаю. Когда мы проходили через столовую, я взглянул на стену. Но божка там уже не было. Он лежал на полу рядом с чемоданом, поджав свои узкие деревянные ножки. Тогда я вдруг осознал, что Громовы переезжают. До того момента, когда я увидел божка на полу рядом с чемоданом, я еще сомневался. Когда мы пришли в детскую и сели, Громов спросил: - Ты так или по делу? - По делу, - сказал я. Громов сразу же замолчал. Я тоже не решался сказать, по какому делу пришел. - И черепа тоже везете? - спросил я. - Везем. - И божка? - Божка тоже. - А мальчика? Это слово само вырвалось у меня почти невзначай. Я бы много дал, чтобы вернуть его назад. Лицо у Громова сразу изменилось. Его словно что-то отодвинуло от меня. И казалось, я его вижу не в комнате перед собой, а на экране телевизора. - А зачем тебе мальчик? - тихо спросил Громов. - Я ему вопрос хочу задать. - Так задавай, - так же тихо сказал Громов. - Я отвечу. - Я хочу, чтобы сам мальчик ответил. - Я и есть мальчик. - Ты? - Да, я. Разве ты об этом не догадался? Я ничего не сказал. Меня бросало то в озноб, то в жар. На лбу выступил пот. - Ну, что же ты не задаешь вопросы? - Я лучше потом, - сказал я. - Когда же потом? - В следующий раз. - Мы завтра уезжаем в Новосибирск. - Когда? - В девять вечера. - Тогда я после обеда забегу, можно? - Забегай. Но я, конечно, не забежал к нему после обеда. Почему? Я сам не знаю. Может быть, потому, что я не знал, о чем его спрашивать. Не мог же я спрашивать про динозавра с хватательной функцией в передних ногах, который воровал яйца у своих соседей. Это было бы слишком мелко. А более крупных вопросов у меня в сознании, к сожалению, не возникло. Слишком уж я волновался. 12 Я долго переживал и волновался. Дней пять или шесть. А потом перестал переживать и больше ужо не волновался. И как только перестал волноваться, в моей голове появилось множество вопросов, которые следовало бы задать мальчику, то есть Громову. Но Громов был уже далеко, в Академическом городке под Новосибирском. А в их квартиру въехала какая-то чужая семья. Я видел, как подъехала трехтонка с вещами. Но то были обыкновенные вещи, столы, кровати, стулья, диваны. И конечно, среди этих вещей но могло быть деревянного божка с поджатыми ножками и нумерованных черепов. Я смотрел, как носили эти вещи, и сердце мое сжималось от тоски. И я думал: вот была в доме напротив необыкновенная квартира, и в ней жил Громов, а сейчас туда въехала незнакомая семья, и это уже необратимый процесс, как любит говорить наш учитель физики Дмитрий Спиридонович. Вообще настроение у меня было плохое в эти дни, и ребята это заметили сразу. - Что нос-то повесил? - спросили меня. - Громов уехал, - сказал я. - Ну и что? Подумаешь! Вместо него другой уже сидит ученик. Новый. Он тоже, кажется, много знает. Приехал из Горького. Говорит на трех языках. И действительно, на том месте у окна сидел новичок, издали он даже был чем-то похож на Громова. Такое же задумчивое выражение лица. И волосы жесткие, прямые, ежиком. И как Громов, он то и дело смотрел в окно. Потом сделал кому-то гримасу и показал язык. И я подумал, что он это, наверное, старухе в доме напротив, которая ела яблоки или щелкала утюгом орехи. Громов этого себе никогда не позволял. Он ко всем относился с уважением, и к этой старухе тоже. Да, неважное было у меня настроение. А тут еще стали тревожить меня вопросы, которые я не успел задать Громову. Уроки тянулись долго. А когда я возвращался домой, я увидел рядом с собой того, новенького, который сидел на месте Громова. - Ты далеко живешь? - спросил он меня. Я назвал улицу и номер дома. Он удивился. - Значит, ты живешь напротив, - сказал он. И я догадался, что это он поселился в квартире Громова. Это их вещи привезла трехтонка. Я смотрел на него и никак не мог сообразить, как к нему отношусь: хорошо или плохо? Два голоса спорили во мне. Один голос говорил: он же не виноват, что сел на место Громова у окна и поселился в его квартире. И Громов все равно уехал бы в Академический городок под Новосибирском, раз его отца выбрали в члены-корреспонденты. А другой голос возражал: разумеется, он не виноват. Но все равно что-то в нем есть. И наверное, задается. И я решил задать ему, этому новичку, вопрос, один из тех, которые хотел задать Громову. - Почему, - спросил я его, - существует мир? - Потому, что существует, - ответил он. - А что было бы, - спросил я, - если бы мира не было? - Не было бы и нас, - ответил он. - Ну, это не ответ, - сказал я. - А почему ты об этом спрашиваешь? - спросил он. - Потому, что хочу знать. - Мало ли что ты хочешь! - А почему я должен хотеть мало? Я хочу много. - Но ты задаешь глупые вопросы. - Вовсе они не глупые. Ты ничего не понимаешь. - Глупые. А главное, неконкретные. Разве можно спрашивать о том, почему существует мир? - Можно. - Нет, нельзя. - Громов так бы не сказал. - Громов? Этот тот, что жил в нашей квартире? - Не он в вашей, а вы живете в его квартире. - Мы въехали по ордеру. А он выбыл. - Не выбыл, а уехал в Новосибирск. - Ну, уехал. Это все равно. А ты в пинг-понг играешь? - Играю. - Так заходи. После обеда заходи. У нас есть. Сыграем. - Может, и приду, - сказал я. - А как тебя зовут? - Игорь, - ответил он важно. - Игорь Динаев. Два голоса спорили во мне: идти или не идти? И все-таки я пошел. Больше из любопытства. В столовой вместо божка с поджатыми ножками уже висела картина. Квартиру я не узнал. Везде мебель, вся новенькая, как в мебельном магазине. А ведь когда Громовы там жили, квартира походила чем-то на отсек космического корабля. Вещей почти не было. А сейчас от мебели и от картины, на которой была изображена купальщица, трогающая воду в реке длинной ногой, мне как-то стало не по себе. И даже в пинг-понг расхотелось играть. Почему-то захотелось пить. Но я вспомнил про пустыни и как там люди мужественно превозмогают жажду. И я тоже превозмог. - Что ты молчишь? - спросил Игорь. - Думаю, - ответил я. - А о чем ты думаешь? - Мало ли о чем я могу думать! - Ну, а все-таки? - спросил он. - Я думаю о пустыне Гоби. - А ты там бывал? - Нет, не бывал. - А почему же ты тогда о ней думаешь? - Я всегда думаю о тех местах, где не бывал. - Значит, ты псих. У вас все в классе какие-то не такие. Я сразу заметил. А кто тот парень, про которого у вас все так много говорят? - Громов. - А что в нем особенного? Почему про него так много говорят? Я взглянул на картину, на которой была изображена купальщица, и на новую мебель. Потом сказал: - У них не было столько мебели. - У кого? - У Громовых. - Что ты хочешь этим сказать? - Ничего. Я нарочно заговорил о другом. Не хотелось мне говорить с ним о Громове да еще в этой самой квартире. Потом я встал. - Ну, пока. Уроки учить надо. Сегодня много задано. А задано было совсем немного. Что еще осталось мне сказать? Почти ничего. Без Громова в классе все стало очень обыкновенным. Все к этому скоро привыкли. И постепенно стали забывать о Громове. И даже я редко о нем думал. Слишком задавать стали много. Свободного времени совсем мало оставалось. Но я все-таки старался пополнять свои знания. Читал разные книжки, в том числе ту, которая называется <Хочу все знать>. И голос (один из двух спорящих во мне голосов) говорил, что всего знать нельзя. А второй возражал, напоминая о Громове, и утверждал, что можно. Из Академического городка под Новосибирском но было никаких известий. Я уже стал думать, что Громов просто шутил, когда сказал мне перед отъездом, что он и есть тот самый мальчик. Но вот что случилось в субботу после занятий. Я ехал в трамвае с матерью. Ехали мы на Черную Речку к знакомым поздравить их с новосельем. И у матери на коленях в белом футляре лежал огромный торт, купленный в кондитерской <Север>. Вес было как обычно бывает в трамвае. Одни люди стояли, держась за ремни, другие сидели. И один из них читал газету. Я заглянул ему через плечо и посмотрел на третью полосу, и буквы стали прыгать, словно я глядел на них через отцовские очки. Но я успел прочесть: <Найденные профессором Громовым информационные копии пришельцев, посетивших Землю в юрский период, изучаются... Исследовать возможности восприятия человеком психологии и знаний инопланетного мальчика помогал коллективу пятнадцатилетний сын ученого... Резервы памяти оказались огромны...> Слова прыгали. И мне стало холодно, и сразу же жарко, и снова холодно. - Что с тобой? - спросила мать. Я не успел ответить и бросился бежать за гражданином, который встал с места и быстро пошел к дверям. - Газету! - кричал я на весь трамвай. - Дайте, пожалуйста, газету! __________________________________________________________________________ Сканиpовал: Еpшов В.Г. 23/08/98. Дата последней редакции: 25/08/98.