ак... -- шепнул кто-то жалостливый. Но уный уже пошел к конюшне. А едва захлопнулись за ним ворота, как выпустила на небо белых Перуновых коней Дева Заря, завопили горластые петухи, озолотил кромку леса сияющим взором могучий Хорс. Народ потянулся прочь с княжьего двора. Ярополк отыскал взглядом Варяжко и приказал: -- Собери мне нарочитых да бояр. Варяжко обернулся на Потама. Тот стоял в сторонке, глядел остекленевшим взором куда-то мимо, Варяжко хотел было подойти к нему, а потом передумал. Не стоило нынче задевать Потама. Одному плачется легче... Бояре и именитые воины не заставили себя ждать. Варяжко подошел последним и сразу углядел возвышающуюся над прочими грузную фигуру Блуда. Воевода тоже его приметил, пощипывая длинный ус, приблизился и, не таясь, сказал: -- Послушай, нарочитый. Мы не очень-то с тобой ладим, но ныне нам следует держаться вместе. Ныне князю первым советчиком Онох стал. А он лошадка темная... -- Выродок он! -- отрезал Варяжко. -- Выродок! Блуд почесал широкой пятерней затылок. -- Кто ж его так окрестил? -- И ухмыльнулся: -- А как верно! Я ведь его в дружину брал и не ведал кого приютил. Был-то парень как парень. Говорил смело, силой бахвалился. И брат с ним стоял. Махонький такой, от горшка два вершка... Брат Оноха Варяжко не интересовал, а вот сам болотник... Неспроста он задумал этот оговор. Добивался чего-то. Только чего? Княжьего доверия иль недолгой власти? -- А может, и хорошо, что все так вышло, -- неожиданно произнес Блуд. -- Ярополк теперь на Владимира озлился, хочет проучить его, чтоб неповадно было на старшего брата руку поднимать. Хорс плеснул лучами Варяжко в глаза, осветил то темное, чего нарочитый никак не мог уразуметь. Владимир! Конечно! Что бы ни говорил уный, что бы ни делал -- все оборачивалось против Владимира. Но почему он так ненавидел новгородца? Почему натравливал на него старшего брата? -- Я слышал, будто Ярополк грамоту в Новый Город пишет. Воевать будем. Только Владимир ту грамоту получит, когда мы уже у стен новгородских костры запалим, -- продолжал Блуд. -- Возьмем волчонка в норе, и выскочить не успеет. -- Нехорошо братьям ссориться, -- покачал головой Варяжко. -- Из-за пустого... -- А я думаю, пора, -- возразил Блуд. -- Пусть будет все, как раньше, при их отце Святославе. Один великий князь Руси нужен, не двое! -- Верно, верно... -- заговорили кругом. Варяжко покосился на орущих. Довольные, сытые, холеные... И чего им не живется в мире?! -- Если Ярополк моего совета спросит, -- встрял в разговор сотенный Рамин. -- Я с ним на Новый Город пойду! Сын ключницы княжить не должен! -- И я, и я, и я, -- согласился весь двор. Злые голоса, решительные... Худо... Варяжко прошмыгнул мимо Блуда, бросил на ходу: -- Вернусь скоро... Вырвался из объятий толпы, словно из капкана, и полетел по улице вниз с холма, прямо к Потамовой избе. Ворота оказались открыты, двор пуст. Нарочитый ворвался в дом. В полутьме клети он с трудом разглядел испуганные лица слуг, а на лавке неподвижное тело Потама. Отослав челядь прочь, Варяжко присел рядом с ним. Раньше он не замечал сеченного морщинами лица старого воя, его степенной седины и впалых щек, но теперь все это бросилось в глаза. -- Послушай, Потам. -- Варяжко коснулся руки лежащего друга. -- Улита ни в чем не виновата. Я ей верю. А болотник клевету навел, чтоб князей стравить. Он своего добился. Будет сеча. Бояре -- за, и нарочитые тоже. Вновь брат на брата пойдет. Помоги князю, забудь об обиде! Потам выдернул руку, отвернулся к стене. Ярополк его жену посадил в поруб, а этот ради княжьего блага постараться просит?! -- Ни-ко-гда! -- отчетливо проговорил он. -- Послушай, -- нарочитый повысил голос. -- Я не просто так тебя уговариваю. Нынче вечером вытащу из поруба Улиту. Забирай ее и скачи во весь опор в Новый Город, к Владимиру. Все ему расскажи. Поведай, что поднимает Ярополк великую рать. Пойдут с ним поляне, древляне и радмичи. А Рогволд поднимет кривичей. Не устоит Владимир. Коли не хочет он напрасной крови и своей смерти, пусть бежит из Нового Города. Там до Варяжского моря рукой подать -- пусть к варягам прибьется или к урманам, только от Ярополка подалее. Потам приподнялся, недоверчиво моргнул: -- Улиту вытащишь? Варяжко кивнул. Как не вытащить, коли уверен, что баба невиновна, как не вытащить, коли одна надежда в ее муже? Только он может упредить Владимира, не допустить братоубийства. -- Жди вечером у последней избы. -- Нарочитый улыбнулся через силу, шагнул к дверям. -- Пойду я. Князь ждет. Княжья горница походила на пчелиный рой. Ярополк уже объявил, что идет на Новый Город, и теперь бояре ругались -- кто сколько даст на дружину, а нарочитые считали своих людей, лошадей и оружие. Зеленоглазый болотник тоже был здесь. Ни с кем не спорил, лишь слушал да изредка что-то шептал на ухо князю. Заметив Варяжко, он скривился в гадкой улыбке. "Пригрел Ярополк гадюку на груди... -- подумал нарочитый. -- Ничего, еще поглядим кто кого!" За сборами день пролетел, как миг, и, когда ясный Хорс ушел на покой, Варяжко отправился к порубу. Два его венца влажно блестели в лунном свете. Сидящие на краю караульные, лениво переговариваясь, глазели на звездное небо. Скучали. Мало чести сторожить глупую бабу, когда все только и говорят о предстоящем большом походе. Им бы сейчас в дружинную избу, к своему сотенному: послушать, кого он возьмет в Новый Город, кого определит в дозор, кого оставит в Киеве. А то, сидя у поруба, недолго и в обозные угодить. Небось остальные уже рядятся промеж собой, делят еще не отнятую у новгородцев добычу -- недаром на дворе ни души... Увидев Варяжко, кмети вскочили, насторожились. -- Не устали ли? -- нарочито небрежно спросил он. Караульные переглянулись. -- Нет! Варяжко опустился на край поруба, заглянул вниз. В темноте Улиту не было видно, только доносились ее частые глухие всхлипы. Варяжко махнул воям: -- Ступайте пока. Вам к походу готовиться надобно. А я тут посижу. Приказы нарочитого обсуждать не положено. Особенно если они так желанны. Ратники поспешно отошли в сторону, а затем, прибавляя шаг, устремились к дружинной избе. Дождавшись, пока ночь скроет их силуэты, Варяжко не спеша вытянул из-за пояса длинную веревку, без помех спустил ее в поруб и окликнул: -- Улита! Лови. Вылезать будем. Всхлипы смолкли. -- Варяжко? -- Я. Да ты не болтай, лучше держись крепко. -- Да... Да... Пенька натянулась. Нарочитый поднатужился, дернул веревку вверх. Улита запыхтела, пытаясь ему помочь. Два раза она срывалась, ударяясь о каменное дно поруба, взвизгивала и вновь упорно висла на веревке. Видать, упряма была не только в торгу. Варяжко взмок, он не ожидал, что баба окажется такой тяжелой, старался изо всех сил, а ничего не выходило! Зачем велел Потаму ждать у ворот?! Сглупил... А теперь из-за этой глупости все прахом пойдет! -- Не могу, не могу, -- жалобно кряхтела в темноте поруба Улита. -- Может, я чем помочь сумею? От неожиданности Варяжко выпустил из рук веревку. Благо Улита поднялась невысоко и, хоть шлепнулась вниз со звучным стоном, не вскрикнула. -- Ты?! -- попятился Варяжко. "Этот не смолчит, -- пронеслось в голове. -- Поднимет крик, продаст меня Ярополку..." Нарочитый потянулся к поясу, но меча не было. "Я же бросил его, чтоб тянуть легче было", -- ужаснувшись, вспомнил он. Лицо невесть откуда появившегося Выродка исказила кривая ухмылка. -- Ты за оружие не хватайся, вот оно. -- Уный вытянул из-за спины меч нарочитого, осторожно провел пальцем по острию. -- Так помочь тебе иль нет? Лунный свет запутался у него в волосах, огладил лицо. Силился Варяжко понять болотника и не мог. Чего парень хотел? Сперва оговорил Улиту, накликал беду, а теперь стоял рядом, предлагал помощь... -- Зачем? -- только и сумел выдавить нарочитый. Парень потемнел: -- Скажу, хоть вряд ли поймешь. Я за собой тяжелую телегу тяну -- лишний камень на ней мне не нужен. Даже если он на такую стерву, как Улита, похож. Он оказался прав -- Варяжко ничего не понял. Болотник хмыкнул, подобрал веревку и негромко крикнул в поруб: -- Готова? Уж кого-кого, а его Улита не ждала. Верно, решила, что это пришла за ней сама Морена, и заорала от ужаса. -- Заткнись и обвяжись, дура! -- Болотник завис над порубом. Толкни легонько -- и рухнет, расшибется в лепешку... Варяжко закусил губу, пытаясь отогнать болью дурные мысли. Он не хотел походить на Выродка -- не было у него привычки нападать сзади. Уный крякнул и дернулся всем телом, налегая на пеньку. -- Тяни! -- велел нарочитому. Тот бросился помогать. Натягиваясь, веревка запела, пошла полозить край поруба. Угадав нужный миг, Выродок успел подхватить бабу, покамест еще оставались силы. Она тяжело перевалилась через край поруба, бухнулась на землю и, округлив перепуганные глаза, поползла прочь от болотника. Ползла, пока не уперлась спиной в Варяжкины ноги и не свернулась там, тщетно пытаясь спрятаться от предательских зеленых глаз. Варяжко перевел дух и, внезапно растеряв всю злость на уного, выдавил: -- Так тащишь, словно всю жизнь баб из ям вызволял. Тот деловито скрутил веревку, подал нарочитому: -- Баб не приходилось, а зверя частенько. Это потяжелее было. -- И неожиданно добавил: -- Только я бы лучше всю жизнь зверей из ловушек таскал, чем здесь маялся. Варяжко оглушили его слова. Маялся?! Он?! -- Чего же не уйдешь? -- Некуда. -- Болотник отвернулся, двинулся прочь. Нарочитый и не знал, что сказать. Благодарить? Так ведь из-за него все наперекосяк пошло... Обвинять? Но и тут что-то останавливало. Избавляя Варяжко от раздумий, Выродок обернулся и погрозил ему пальцем: -- Запомни, нарочитый: Потам сам жену освободил. Тебя оглушил, а на меня у ворот налетел... Так что поспеши, я ведь долго ждать не буду -- крик подниму. Ложь была умна. Никто лучше бы не выдумал. Даже Блуд. Варяжко и не думал, как потом будет оправдываться перед Ярополком. Хотел другу помочь, бабу выручить, братоубийство упредить да Выродку досадить. Зато болотник словно давно все предвидел... Нарочитый поежился, кивнул и, почти волоча на себе осоловевшую Улиту, побежал к воротам. Заслыша его тяжелые шаги, дворовые собаки лениво загавкали и смолкли, понимая, что растревоженный посреди ночи хозяин не погладит. От дальней избы отделилась осторожная тень. Держась поближе к заборам, всадник подъехал к Варяжко. По длинному охабеню и резной поясной бляхе нарочитый признал Потама. -- Бери ее и скачи! Упреди Владимира! -- зашептал Варяжко, приподнимая Улиту. И едва передал ее Потаму, едва тот вскинул жену на конскую шею и хлестнул жеребца, как с княжьего двора долетел пронзительный крик Выродка. Выхватив из ножен меч, Варяжко полоснул себя у локтя, мазнул свежей кровью по лицу и, вторя болотнику, завопил вслед удаляющемуся вою: -- Держи! На помощь! Беда! Дозорные у ворот всполошились, схватились за копья, но поздно. Пронесшись мимо них, Потам вздел руку в прощальном жесте и исчез в ночи. ГЛАВА 11 Окинув рассеянным взглядом двор, Егоша пошел к высокому крыльцу. Он уже привык к многолюдью и шуму, но душа все еще тосковала по лесной прохладе и нежному, душистому ветру, заплетающему в свою гриву запахи хвои и смолы. Приятно было верить, что вскоре он вновь окажется в лесу, пусть не в одиночку, а в княжьем обозе. -- Эй! Князь зовет! -- выскочил из избы какой-то уный. Пошатнулся и тихо добавил: -- Тебя Совет ждет. -- Иду, -- недовольно буркнул болотник. Он знал, о чем будут толковать на Совете, и потому не торопился. Раньше бы и мечтать не посмел о том, что сам великий князь с киевскими нарочитыми будут ждать его, а теперь принял как должное, даже радости не испытал. Только всколыхнувшаяся болотной тиной память напомнила, с чего все началось... А началось с Улиты. После того как баба сбежала, Ярополк в нем души не чаял. Видать, мыслил так: "Утекла пленница -- признала вину. Значит, верно упреждал о беде глазастый болотник. Отогнал паренек горе от Киева, отвел от меня злую смерть!" Ярополк видел, что его верного слугу презирают, что не дают ему проходу, попрекая злым прозвищем, но от этого парень не казался хуже, только нравился ему еще больше. К власти болотник не рвался, почестей и богатства не просил, наоборот -- служил бескорыстно, советы дельные давал, слухи сказывал и любому желанию княжьему старался угодить. Потому и поднимал его Ярополк, потому и ненавидели зажравшиеся нарочитые! За преданность и усердие Ярополк сделал болотника гриднем и перевел жить в свой терем. Сперва тот отказывался, но затем все-таки согласился. Ах, знал бы князь, сколько надежд убил Егоша своим уходом из ставшей уже привычной конюшни! Что считал свое возвышение не честью, а досадной помехой. Жаждал-то совсем иного... Но не отказывать же князю. Тем более что Блазень исчез, и от Волхва так долго не было вестей, что, думая самое худое, Егоша мучился и каждую ночь молил богов уберечь далекого друга от беды. А еще молил хоть на краткий миг привести Волхва к тому дубу, где виделись в последний раз. Егоша чуял, как душа костенеет без дружеского участия и, переставая понимать боль, творит из малой обиды злой умысел. Он умирал... Сердцем умирал, но никто этого не видел, никто не пытался помочь! Лишь ненавидели да боялись. Не зря боялись... Ведали -- юный гридень ни перед чем не остановится, за любое худое слово может отплатить. А князь его слушал, любому его рассказу верил... Меж собой его поносили на чем свет стоит, а на княжьем дворе молча склоняли головы и старались скорей пробежать мимо. Лишь Варяжко, здороваясь, сверлил болотника долгим недоуменным взглядом. Видать, никак не мог забыть, кто помогал ему вызволить Улиту из поруба. Таращил глаза, не понимая, что двигало подлым болотником. Егоша и сам этого не понимал, потому что в ту ночь он случайно вышел на двор. А когда увидел над порубом склоненную фигуру Варяжко, его будто молнией опалило -- на него ляжет смерть бабы-дуры, испугался... Со страху взялся помогать... А после деваться уж было некуда, вот и придумал байку, будто среди ночи приехал к порубу Потам, ударил сидевшего в дозоре Варяжко, вытянул жену, вскинул ее на коня и был таков. Варяжко же, едва, очухавшись, кинулся в погоню, а вышедшему на шум Егоше велел созывать народ. Эту байку они с нарочитым твердили в один голос. Поначалу Ярополк не верил, но затем пришли вести от древлян. Их дозоры видели у реки Припяти Потама на взмыленном коне, с женой в обнимку -- и князь поверил. Тогда-то и объявил, что отныне быть Егоше гриднем -- княжьим отроком! Решение Ярополка не понравилось никому, но молчали... А затем тихой ветряной поступью опавших листьев подкрался Большой Овсень. Подошла к концу жатва, и наступило время свадеб да приготовлений к воинским походам. В эти дни Ярополк собрал первый Совет. И Егошу на него пригласил. Тусклым, умирающим светом солнце просачивалось в горницу, лениво ползало лучами по вспотевшим лицам нарочитых. А они не замечали -- спорили. Давно готовые к походу на Новый Город, нарочитые требовали от князя войны, а чующие, где можно поживиться, торгаши-бояре -- свадьбы. Ярополк метался, меж спорящими и сам не ведал, что выбрать. Хотелось к красавице невесте, но еще больше хотелось отомстить нахальному брату... Распахнувшаяся дверь дунула на собравшихся свежим ветерком, охладила разгоряченные лица. -- Князь! -- Высокий взлохмаченный гонец влетел в горницу, склонился перед Ярополком. -- Владимир оставил Новый Город! Все сразу смолкли. Недоумевая, Ярополк сдвинул тяжелые брови, уставился на гонца. -- Новгородец прознал о твоем походе, -- задыхаясь, передавал тот, -- и утек за море. Упредил его твой бывший кметь, именем Потам. От его слов зашумел даже воздух в горнице. Перебивая друг друга, закричали и воины, и бояре. Кто-то называл Потама предателем, кто-то, наоборот, считал, что он -- спаситель невинных жизней. Подняв руку, Ярополк гаркнул: -- Цыц! Как бы там ни было, а отныне над всей Русью один князь -- я! Может, к лучшему, что сбежал брат, не овиноватил меня своей кровью... И коли так, то решать нам более нечего. В Полоцк пойду, к Рогнеде! Варяжко обрадовался. Полоцк, Настена... Он помнил девчонку так отчетливо, словно виделся с ней лишь вчера. Во сне не давали покоя ее чистые, большие глаза, маленькие руки нежно гладили лицо, а голос шептал: "Милый мой, любый..." Наконец-то он увидит ее не во сне! Наяву сможет прижать к груди, высказать скопившуюся на сердце тягучую, сладостную боль! -- Возьму сторожевую сотню, Варяжкину ватагу и сотню Рамина, -- решительно пресек возникшие было споры Ярополк. -- А меня, князь? -- спросил Егоша. Ярополк перевел на него темные глаза, улыбнулся: -- Тебе окажу большую честь! Хочу отправить тебя в Новый Город. Будешь там вершить мое слово. А чтобы тебе не скучно было -- возьми с собой любую сотню! Сотню?! Егоша вздрогнул. Ярополк предлагал ему слишком много, но лишал самого главного -- того, ради чего Егоша столько месяцев страдал, ради чего выслуживался, не жалея ни себя, ни других. Просить Ярополка ему не хотелось -- еще начнет расспрашивать, выпытывать, а Егоша уже и сам не знал, где в его истории правда, а где ложь, где явь, а где вымысел... Он взглянул на Рамина. Вот кого возьмет в Полоцк Ярополк! А зачем Рамину в Полоцк? Никто его там не ждет, и он ни с кем встречи не жаждет! Почему же он поедет, а Егоша нет?! Быстро, пока Ярополк не заговорил о другом, Егоша выпалил: -- Не гони меня, князь, не рви мне сердце! Возьми к своей невесте, дай на ее красу да на твою радость полюбоваться! Лесть сладкой волной натекла на Ярополка, окрасила его щеки румянцем: -- Я тебя не гоню -- честь оказываю, сотню даю... Растолкав удивленных нарочитых, Егоша бросился к нему в ноги: -- Нет выше чести, чем тебе служить! Коли впрямь почтить меня хочешь -- дай мне сотню Рамина, хоть на время похода, и возьми с собой! Небось Рогнеде милей на молодых сотников поглядеть, чем на посеченных шрамами стариков! Варяжко ахнул. На его глазах Выродок пытался спихнуть Рамина! А князь улыбался подлецу, раздумывал над его наглыми словами! Как же так?! Старый сотник еще со Святославом в походы на хазар ходил, люльку с младенцем Олегом качал! Сам Рамин, не веря, глядел на согнутую Егошину спину, кусал губы, но молчал. -- Что ты?! -- мягко пожурил зарвавшегося гридня Ярополк. -- Ты мне люб, но и Рамина обидеть не могу! Он мне верой и правдой много лет служил! Егоша почуял -- князь на перепутье, сдался: -- Тогда прими меня в его сотню, хотя бы кметем простым! Хочу тебе служить и в горе, и в радости! Не нужны мне высокие новгородские стены, не нужны почести! Ярополк просветлел: -- Будь по-твоему! Только не простым ратником станешь ты у Рамина, а десятником! До самого вечера в княжьей горнице шли споры о том, кто пойдет впереди обоза, кто повезет дары, кто двинется с самим Ярополком, но он уже ничего не слышал. Ликование билось внутри болотника, распирало, заглушало чужие голоса. Он забыл, где находится. Мнил себя в Полоцке рядом с сестрой, представлял, как она удивится, когда узнает, что брат -- десятник в дружине великого киевского князя. Небось распахнет в изумлении голубые глаза, а потом кинется на шею и заплачет от радости: "Братец, братец!" За этими думами он не заметил, как Совет кончился, и выговорившиеся нарочитые потянулись гуськом во двор. -- Эй, Выродок! Егоша очнулся. Стоя в дверях, Рамин настойчиво подзывал его к себе. Болотник вздохнул, тяжело поднялся из-за стола. Холодный ветер скользнул по лицу парня, напомнил о Блазне. Где-то нынче непоседливый нежить? Рамин взял Егошу за плечи, назидательно сказал: -- Отныне я твой первый указ! -- Знаю. -- Егоша не понимал, чего добивается старик. "Первый указ десятнику -- его сотник" -- это ведали даже глазеющие на воев ребятишки... Рамин ухмыльнулся в усы: -- А коли так, вот тебе мое решение. В Полоцк ты не войдешь. Возьмешь свою десятку, отправишься с обозом до реки Березины, а оттуда двинешься к радмичам -- с тамошнего люда подарки к свадьбе собирать. В Смоленске сыщешь боярина Просека, он тканей обещал, и к Хирвичу заглянешь, он -- божьей волей кузнец, такие дива делает, что Рогнеда ахнет, на них взглянув! У Егоши оборвалось сердце. Не за дарами посылал его старый вой. Разгадал он Егошину хитрость -- понял, что болотник рвался в Полоцк. Разрезая душу, полоснула боль, едва сумел выдавить: -- За что? Уже не таясь, Рамин ухмыльнулся: -- А ты не знаешь?! Кто Улиту оговорил? Кто все Потамово добро к рукам прибрал? Разве не ты?! А кто ныне хотел сотней моей завладеть? Может, опять не ты? Чего же теперь дивишься? Сам ведаешь -- кто кого сожрет, тот и прав. Нынче я тебя сожрал! Гордясь собой, он отвернулся и пошел прочь. Первый исполох прошел у Егоши не скоро. Уж слишком поверил болотник в исполнение радостных надежд, слишком спокойно себя чувствовал. Рамин ударил исподтишка, нежданно, пытаясь отплатить ему той же монетой, которой Егоша сам нередко пользовался. Просчитался старик в одном -- болотник от людей не ждал добра, поэтому новость не смяла его, не сломила, а, лишь немного напугав, заставила задуматься. Чиня обиду ему, Рамин сам копал себе западню... Егоша знал только одно спокойное место на княжьем дворе -- конюшню. В любое время там было тихо, и, словно сочувствуя, молчаливые кони негромко фыркали, обдавая спину теплым дыханием. Сенная лежанка -- недавняя Егошина постель -- неряшливой кучей валялась в углу. Вдыхая в себя пряный запах сена, Егоша опустился на нее, ощутил под пальцами жесткие стебли сухой травы, задумался. Можно рассказать про Рамина Ярополку. Тогда сотнику придется долго оправдываться -- почему он решил отправить в Смоленск именно Выродка... Можно вообще повернуть дело так, будто Рамин задумал нечто дурное против князя, поэтому и пытается отослать прочь верного княжьего слугу. Если Ярополк поверит -- старику не сносить головы... Можно, но это опять смерть! -- О чем мыслишь? -- Блазень!!! -- Егоша вгляделся в полутьму. Знакомое белесое облако медленно подплыло к нему: -- Он самый. Так о чем пригорюнился? Разве имеют значение какие-то пустые думы, когда хочется расспросить о многом?! -- Где ты пропадал? Где Волхв? Блазень осторожно отстранился, прошелестел негромко и почему-то хмуро: -- Волхв-то жив-здоров. -- Почему же... Нежить стал вдруг из бледно-молочного ярко-желтым, ринулся мимо Егоши через всю конюшню, срывая упряжь и швыряя ее наземь: -- Не лезь в его дела! Он сам по себе, а ты сам по себе! Здоров он, и ладно! О себе расскажи! Егоша осекся. Он помнил этот желтый оттенок. Таким Блазень кинулся на Встречника, таким вступил в неравный бой, ведая о могучей силе противника... Перечить ему не следовало. Болотник сел на лежанку и хлопнул о нее рукой: -- Садись, поболтаем. Блазень кувыркнулся в воздухе и засмеялся, принимая прежний дружелюбный вид. -- Экий ты стал вежливый, когда стосковался. Раньше ведрами в меня кидался, прочь гнал, а нынче -- "садись, поболтаем". Верно, не появись я еще немного -- и совсем бы меня братом нарек? -- Может, и так, -- усмехнулся в ответ Егоша. -- Ну, тогда говори, о чем у тебя печаль, почему один средь бессловесной скотины сидишь, над чем голову ломаешь? -- Над пустым, -- отмахнулся болотник. -- Думал: как бы мне в Полоцк попасть? Вроде уже добился позволения от князя, да сотник один помешал, все планы спутал... -- Молчи! -- Блазень метнулся вверх и завис под потолком, растекшись по толстым балкам. Дверь скрипнула. В приоткрывшуюся щель заглянул Рамин: -- Ступай в дружинную избу! Нечего здесь лошадей пугать! Егоша отвернулся. Рамин втиснулся в конюшню, подошел поближе: -- А ты морду не вороти! Теперь там поживешь, из общего котла похлебаешь, послушаешь, что тебе в лицо говорят, так и ябедать не захочешь! Ярость вспенилась в Егоше бурной волной. Людская ненависть настигала его везде, но здесь, в тихой конюшне, было его единственное убежище. Ненависть не смела сюда заглядывать и речи говорить! -- Пошел прочь! -- выплюнул он в лицо Рамину. Улыбка сотника потухла, рука потянулась к мечу. -- Что?! -- Пошел вон! -- отчетливо повторил Егоша. Он не боялся Рамина. И меча его не боялся. Поэтому даже не двинулся с места, когда слепящее лезвие поднялось над его головой. Белое облако кинулось с потолка на занесшего оружие Рамина, ударило его в грудь. Меч выскользнул из руки, нырнул в сено, оставив на виду только узорную рукоять. Не пытаясь сопротивляться невидимой силе, сотник кубарем покатился к дверям. Его пальцы судорожно цеплялись за столбы, загородки и даже ноги лошадей, но тщетно -- нечто страшное отрывало его и, не жалея, волокло дальше. Заходящее солнце плеснуло лучом ему в глаза в тот миг, когда он уже почти потерял сознание. Узорные блики соткали нависающий над ним бледный силуэт. -- Выродок?! -- испуганно прошептал Рамин, но в ответ услышал дикий хохот. А потом все смолкло. В наступившей тишине белая тень скользнула прочь, оставляя на траве влажный росный след, а из приоткрытых дверей конюшни вылетел меч и упал рядом. Насмешливый голос выкрикнул: -- Меч не потеряй, вояка! Переливаясь яркими красками, земля завертелась перед Рамином, руки ослабли, и он безжизненно ткнулся лицом в пыль. А поутру князь Ярополк вновь созвал Совет. Егошу позвали последним. И он знал почему... Отодвинув рукой струсившего уного, он ступил в избу. Слуги жались по клетям, и шаги болотника громко разносились по всей избе. Совет услышал их задолго до его появления, и едва гридень ступил в горницу, как лица нарочитых засияли притворными улыбками. Приветствуя любимца, Ярополк приподнялся: -- Рамин подхватил неведомую хворь. Заговариваться стал, разум утратил. Не могу взять его в Полоцк и сотню его оставить без присмотра не могу. Забирай людей Рамина, молодец, отныне ты им сотник. Богам и мне так угодно! Изображая огорчение из-за болезни старого сотника, Егоша покорно склонил голову, но, вспомнив его растерянное лицо, перепуганные глаза, то, как потешно катился вой под напором Блазня, не удержал улыбки. Хорошо, хоть никто ее не заметил. Почти никто. Только Варяжко. ГЛАВА 12 Рамину было худо. Он молчал, не жаловался, но, едва увидев серое, будто высохшее за ночь лицо друга, Варяжко почуял -- с Рамином стряслась беда. От его пустого взора пересохло горло и голова пошла кругом. -- Кто?! Скажи -- кто сделал это с тобой?! -- опустившись на лавку рядом с другом, нарочитый затряс его за сгорбленные плечи. Голова Рамина покачивалась в такт толчкам, руки бесполезным грузом лежали на коленях. На миг его рот приоткрылся: -- Я очень хвораю... Варяжко не поверил. Все знали, как крепок и могуч был старый сотник. Сокрушить его не могла ни одна хворь. Даже весенняя лихорадка не осмелилась бы вползти в его не по годам сильное и здоровое тело. Те, кто бывали с ним в сражениях, рассказывали о том, как израненный, облитый кровью Рамин не бросал свой меч до тех пор, пока не падал мертвым последний враг. -- Это Выродок?! Скажи -- это сделал Выродок? Варяжко недаром вспомнил о болотнике -- все утро ему не давала покоя та странная насмешливо-презрительная улыбка, которая всего на мгновение скривила губы гридня на княжьем Совете. Парень не просто радовался своей удаче -- он смеялся над чем-то ведомым лишь ему одному. А может, еще и Рамину... Но сотник молчал. Нарочитый отпустил его плечи и, задыхаясь от бессилия, сжал кулаки: -- Убью гада! -- Нельзя, -- тихо шепнул Рамин. -- Почему? Старый вой покосился на дверь, приложил к губам палец. Варяжко замолчал. В горницу вошла одна из дочерей Рамина -- Нестера, поставила перед нарочитым корец с сурьей и блюдо с пирогами. -- Дочку бы замуж отдать, а там и помереть можно -- умильно взирая на девку, мечтательно сказал Рамин. Та зарделась и вдруг, всхлипнув, выскочила из горницы. Если бы Варяжко мог вот так -- пустить слезу и забыть обо всем... Но он не мог. Не умел. Рамин дождался, пока затихли торопливые девичьи шаги, а затем наставительно поднял вверх указательный палец: -- Не говори о нем. Он все слышит... -- Кто? -- удивился Варяжко. -- Он. Колдун! Великий колдун! Варяжко отшатнулся. Рамин сошел с ума! Словно прочитав его мысли, старик застонал, сдавил руками голову и согнулся, чуть не падая с лавки: -- Он пинал меня, как дети пинают по дороге камушки. Мне было больно... И страшно. Очень-очень страшно. Я видел его настоящее лицо. Я познал страх. Я больше не воин. -- Рамин! Ты воин! -- закричал Варяжко. -- Я не видел лучших бойцов. Кого же ты боишься? Чем он тебя напугал? Рамин открыл рот и уже хотел было что-то вымолвить, но вдруг шарахнулся в сторону, вжался в угол: -- Нет! Не могу! Он услышит... Убьет... Он очень силен. А ты не мучь меня, уходи. Кто видел лицо страха, тому уже не дано видеть сияние золотого, зовущего в бой шлема Перунницы. Я больше не воин... -- Уходи. -- Рядом бесшумно появилась Нестера. Крепкое тело, черные брови, смуглая кожа. В отца уродилась... Когда-то и он был таким -- ярким, красивым, решительным. А теперь ничего не осталось -- только раздавленный страхом и старостью старик. -- Я убью Выродка! -- выкрикнул нарочитый и, вырвавшись из рук Нестеры, метнулся прочь из последнего прибежища своего старого друга. Девушка подошла к отцу, обняла его за шею: -- Успокойся, отец... Все ушли... И тогда Рамин заплакал. Громко, навзрыд, с диким волчьим подвыванием. Выливались скопленные долгими годами слезы, освобождали усталую душу. Дочь гладила его по седой голове, убаюкивала, словно ребенка: -- Ничего, отец, ничего... Все пройдет... Все... Слезы Рамина падали на девичье плечо, мочили белую исподницу. Где еще плакать старому рубаке, как не на дочернем плече? А Варяжко не плакал. Летел по улице, сшибая встречных и до боли сдавливая в потной ладони рукоять меча. Он хорошо знал, где искать Выродка. Вот найдет, и тогда вместе с черной душой болотника улетят прочь из Киева злоба и горе, коварство и подлость... Чей-то жеребец заступил нарочитому путь. Тот цыкнул, ткнул ленивую скотину в гладкий бок. -- Эй, нарочитый! -- С жеребца ловко соскочил Блуд. -- Не обижай коня! Я его нарочно у тебя на пути поставил. Нужен ты мне. Варяжко закусил губу. -- Чего ж я тебе так понадобился? -- огрызнулся, уже понимая, что уйти без разговора не сможет. Если воевода чего-то хотел, то цеплялся не хуже репейника. -- Пойдем ко мне, там все расскажу. -- Блуд подхватил одной рукой коня под уздцы, а другой намертво впился в Варяжкин локоть. Нарочитый вывернулся: -- У меня дело есть. Потом приду. -- А может, я с тобой как раз об этом деле потолковать хочу? -- загадочно ухмыльнулся Блуд. Варяжко остановился. Дело? У него с Блудом? Такая нелепица ему и во сне присниться не могла! -- Пойдем, пойдем, -- настойчиво повторил тот. -- Чай, враг у нас всех нынче один. -- Враг? -- Варяжко недоуменно захлопал глазами и, боясь поверить догадке, прошептал: -- Выродок? -- А кто ж еще? -- Воевода гостеприимно распахнул ворота. Учуяв привычный запах, жеребец взбрыкнул передними ногами и, гулко колотя копытами, побежал к конюшне. В горнице их уже ждали. За широким дубовым столом сидели пятеро -- Фарлаф, Горыня, Дубрень, Помежа и Ситень. Варяжко знал всех. Не понаслышке знал. Помежа и Ситень из всех киевских бояр выделялись богатством и сметкой. Люди поговаривали, будто счетные палочки Помежи так длинны, что из них можно сложить переправу через Непру. И если, отдавая долг, одни укорачивали их, то тут же появлялись другие должники, и палочки вновь вырастали. Однажды Варяжко сам брал у Помежи деньги, но потом зарекся. Слишком жаден оказался боярин. Одалживал в березозол куну, а в сечень требовал вернуть уже две. Рядом с боярами громоздился на лавке Горыня -- могучий и грозный воевода из древлян. Он уже с добрый десяток лет командовал сторожевой сотней, и зачастую его слово значило больше, чем слово самого Блуда. С другой стороны стола небрежно развалился Фарлаф. Когда-то он был свободным ярлом, имел свою дружину и нанимался к тем князьям, которым были нужны его сила и мужество. Однажды бродяга-урманин со своим вольным хирдом остановился в Киеве да так здесь и остался. Ярополк был щедр с верными людьми как в дни войны, так и в дни мира. Фарлаф оказался верным. О подпирающем урманина плечом Дубрене и говорить было не надо -- при одном упоминании его имени глаза молодщих дружинников загорались восторгом, а сотники уважительно склоняли головы. Он-то и нарушил молчание: -- Садись, нарочитый. Разговор будет не короток. Варяжко сел рядом с хмурым, точно грозовая туча, Фарлафом. Блуд встал во главе стола, обвел всех тяжелым взглядом: -- Прежде чем начну говорить, поклянитесь именем могучего Перуна, что ничто сказанное не вылетит из этой избы и не просочится в чужие уши! -- Клянусь! -- быстро ответил Фарлаф. Слишком быстро. Поспешил... Светлые усы варяга смяла хитрая ухмылка, от глаз тонкими лучиками разбежались морщины. Заранее сговорился варяг с Рыжим... Вот только о чем? Дубрень нахмурил брови и, задумчиво теребя пояс, отклонился назад. Промолчал. Зато Помежа поинтересовался: -- А не будет ли мне убытков, коли такую клятву дам? -- Каких убытков?! -- Блуд горой завис над хлипким, похожим на крысенка боярином. -- Мы здесь не о торговле речь ведем! Тот тоже встал и, словно желая принюхаться к воеводе, сморщил острый нос. -- На торговле все отражается! Она как вода в омуте. Брось камушек -- он уже на дне лежит, а вода еще кругами бежит! Блуд пригрозил ему: -- Ежели не поклянешься, тогда и будешь терпеть убытки! Да такие, о коих помыслить не в силах! Вот мое воеводское слово! Варяжко подавил смешок. Теперь Помеже ничего другого не осталось -- придется клясться. Иначе Блуд позаботится о его богатстве. По-своему позаботится... -- Я клянусь Перуном, и прародителем нашим Дажьбогом, и самим Родом великим, что ни слова из моих уст не выпадет. Что здесь услышу, то во мне и умрет, -- веско заявил Горыня. Дубрень тоже наконец решился, махнул рукой: -- И я в том Перуновым именем клянусь. Помежа сник, бочком опустился на лавку, выдавил: -- Не скажу никому ни словечка. Пусть запомнят боги мое обещание! За ним невнятно, путаясь и сбиваясь, пробормотал клятву похожий на бочку толстопузый и коротконогий Ситень. -- А ты? -- повернулся к Варяжко Блуд. Чуя на себе пристальные взгляды, нарочитый встал. -- Я сюда не просился -- сами позвали. А коли так -- значит, не обойтись вам без меня. С клятвой иль без нее, а прочь меня не прогоните. -- Ты что, особенный?! -- взвился было Помежа, но тут же осел, придавленный к лавке тяжелой рукой Горыни: -- Помолчи, боярин! Он верно говорит -- он нам нужен. Только и мы ему нужны. В одиночку он с Выродком не справится. Если осмелится убить болотника в поединке -- сложит голову по княжьему велению. Ярополк смерти своего гридня вовек не простит. А хитростью эту приболотную гадину никому не взять. Варяжко сел обратно. Разговор становился интересным. Может, он стоил нелепой клятвы? -- Да, Выродка голыми руками не прижмешь, это верно, -- перебил Горыню Блуд. -- Он, паршивец, сумел даже Рамина напугать... -- Откуда знаешь? -- повернулся к воеводе Варяжко. Тот сложил перед грудью широкие ладони, легонько толкнул ими воя. -- Ты не первый в его внезапную хворь не поверил. Уж очень странная хворь, и напала-то на беднягу Рамина как раз тогда, когда Выродку его сотня понадобилась... Чудно, не правда ли? Я утром был у Рамина, и Помежа со мной. А Горыня чуть не на коленях его упрашивал правду рассказать. Только старик на все уговоры лишь одно бурчал: "Берегитесь Выродка, он -- колдун, может одним взглядом человека, словно пушинку, по земле катать". Немудрено, что после таких речей князь его больным счел. Только меня не проведешь. Не болен Рамин -- лишь напуган до смерти. -- Так. -- Тяжелые ладони Горыни рухнули на стол. Тот качнулся, хрустнул, но дубовые ноги выдержали -- устоял. -- Рамин от любой тени неспроста шарахается. Выродок ничем не гнушается -- мог и порчу навести. Этому любой с малолетства учен. А если я прав, то никто из нас не должен спокойно смотреть, как болотник к князю подбирается и друзей наших себе под ноги в грязь укладывает. Сегодня он Рамина свалил, завтра к Дубреню подкатится, потом Блуда осилит, а дальше -- станет воеводой и приберет к рукам твое золотишко, Помежа, и твои богатства, Ситень... Так то.... От этих уверенных слов Помежа сжался в комок. -- Ну, это уж ты через край хватил... -- Ты так думаешь? -- ехидно поинтересовался у скорчившегося боярина Блуд. -- Чего же не уходишь? Трусишь? Тот совсем сник. А Блуд продолжал: -- И Варяжко нынче к княжьему двору, словно на смертный бой, шагал. А коли скажет он, будто в тот миг не желал крови Выродка, -- не поверю! Только болотник честного поединка не стоит. И платить за его смерть своей головой тоже неумно. Я другое предложу... Лавка протяжно заскрипела -- Помежа ерзал по ней, в нетерпении вытягивал тонкую шею. Губы боярина шевелились, в глазах замер немой вопрос. Блуд покосился на него: -- Здесь я тех собрал, кто отправляется завтра с Ярополком в Полоцк. Возле Полоцка много лесов и болот. Может, Выродок вспомнит о родном печище? Может, под покровом ночи уйдет к родичам да там и останется? А потом сыщется средь нас человек, который поручится, что говорил Выродок, будто тянет его в родные места и будто желает он оторваться в пути от княжьего обоза... Если б так -- все бы вздохнули с облегчением. Помежа все понял сразу. Варяжко не успел еще и половины сказанного уразуметь, а узколицый боярин уже обрадовался, засиял восторженной улыбкой: -- Я, Блуд. Хочешь -- я скажу князю, якобы слышал от Выродка подобные речи? -- Ты и скажешь, -- насмешливо кивнул воевода. -- Ты ведь нам помочь ничем иным не сможешь. Кровь-то не любишь... Теперь до Варяжко дошел смысл сказанного. Грязное дело затеял Блуд -- подлое и низкое, как его душонка. Такое только сам Выродок мог придумать. -- Так не пойдет, Блуд, -- отчетливо произнося каждое слово, вымолвил Варяжко. Рыжий воевода скользнул к нему, склонился, сузил хитрые кошачьи глаза: -- Не пойдет?! А Рамина ты забыл? И обиду Потама простил? Это разве не подло было? -- Не забыл и не простил. Только я уподобляться Выродку не хочу. С радостью сошелся бы с ним в поединке, а в спину нож -- хоть ему, хоть кому другому не воткну! Блуд выпрямился. -- Посмотрю, что ты скажешь, когда он тебе в спину нож по самую рукоять сунет да еще и повернет, чтоб побольней было. -- И тогда то же самое повторю! Выродок мне не ровня! -- Варяжко встал и, не глядя на вытянувшиеся лица, вышел из избы. Его никто не остановил. То ли боялись, то ли растерялись. После затхлого воздуха Блудовой избы улица пьянила теплыми ароматами осени. Вдалеке под холмом, роняя последние пожелтевшие одежды, гляделись в Непру стройные березы, а за широкими, вольными водами тянулись бескрайние поля. Кое-где уже жалобно темнела стерня, а многие еще похвалялись золотым волосом спелой пшеницы. Маленькие человеческие фигурки копошились вдали, увязывали скошенное в снопы. "А ведь тоже -- люди, -- неожиданно подумал Варяжко. -- Любят, мучаются