в драку с шальной бабой, посланные за Егошиным ответом оборотни толкались снаружи и силились на словах переубедить упрямую оборотниху. -- Нас Ратмир послал, -- отважился сказать кто-то. Рала оскалилась: -- Ну и что?! Все равно не пущу! Он -- мой! -- Да никто его от тебя забирать и не хочет! -- наперебой принялись урезонивать ее посланцы. -- Мы только спросим, что он надумал, и все. Рала огрызалась и не отходила. Егоша усмехнулся. Оборотниха была ему погодкой, но тревожилась за него, будто мать за неразумное дитя. Опекая, следила за каждым его шагом, и чуть что -- вставала на защиту. Подобное отношение и смешило, и пугало Егошу. Болотник боялся не за себя -- за Ралу, готовую перегрызть глотку любому его обидчику. А коли тот окажется сильнее? Болотник встал, подошел к оборотнихе и, приподняв двумя пальцами ее подбородок, вгляделся в темные, затопленные гневом глаза: -- Не горячись, я сам разберусь. Рала сморгнула и покорно отступила. В дыру влаза опасливо свесился молодой, безусый Ратмиров посланец. Не позволяя ему спуститься, Егоша сразу, будто выплевывая застрявшую в горле кость, сказал: -- Передай Ратмиру -- жизнь мне дороже. Посланник стрельнул быстрыми глазами по сторонам, втиснулся в землянку чуть глубже -- видать, очень хотелось разглядеть поближе жилище того, кого испугался сам Нар. Хоть Егоша никому и не рассказывал о том, давнем случае, но слухи как-то просочились, и теперь все знали о затаившейся в нем могучей и опасной Морениной помощнице. -- Ты что, глухой? -- подступил к нему Егоша. -- Я сказал -- "ступай к Ратмиру"! Голова исчезла. -- Я боюсь, -- тихо призналась за Егошиной спиной Рала. Ноги болотника подкосила внезапная слабость. Страх боли сковал тело, делая его мягким и безвольным. Ощущая во рту горьковатый привкус, болотник опустился на пол, здоровой рукой притянул к себе притихшую оборотниху: -- Я тоже... Она ткнулась головой в его шею, заскулила. Вот уж не думал, что, теряя руку, ему придется кого-то утешать, кроме себя. -- Ничего, ничего... А больше и не знал, что сказать, -- слова смоляными каплями застывали в горле, не текли наружу. Так они и сидели с Ралой, молча, в обнимку... Оборотниха затихла на его плече, а Егоша думал -- как же так вышло, что он еще хочет жить? Ведь всего месяц назад проклинал и этот мир, и свою неудавшуюся жизнь, а теперь готов был отдать руку, лишь бы по-прежнему бродить по лесам, вдыхать дурманящий аромат хвои, прелых листьев и любоваться переменчивыми лесными красками. Нар говорил, будто смерти не бывает, и там, за краем мира, жизнь длится вечно, но почему-то хотелось остаться жить именно здесь, на этой знакомой и родной земле... За своими невеселыми думами Егоша не заметил, как в землянку бесшумно спрыгнули два больших оборотня и, не спросив у хозяев разрешения, присели в углу, сверкая из темноты блестящими глазами. А углядев их, удивился. Он знал обоих. Они были братьями и не очень-то жаловали Егошу. -- Зачем они? -- Болотник недоуменно покосился на Ралу, но та лишь мотнула головой: -- Молчи... И он замолчал, хоть так и подмывало расспросить непрошеных гостей, зачем они пожаловали в его землянку и чего дожидались, не сводя с него горящих глаз. Покряхтывая и подбирая полы длинной, до пят, шубы, в лаз протиснулся Нар. Неловко спрыгнул на пол и улыбнулся Рале: -- Ратмир не приходил? -- Сам видишь, -- коротко отозвалась она. Удовлетворившись ее ответом, Нар отложил посох, присел неподалеку от влаза. Ждать старику пришлось недолго -- Ратмир появился почти вслед за ним. Приветствуя вожака, оборотни склонились. Словно не заметив их согнутых в почтении спин, тот устремился к Егоше: -- Знаешь, зачем мы пришли? Болотник кивнул. Он не знал, но догадывался. Рука... -- Мы сделаем это здесь и сейчас. Не бойся. Вспомни науку Нара -- уйди из своего тела, позволь себе освободиться от боли. Егоша облизнул сухие губы. Вот и все... Теперь пути назад нет. Он покосился на свою повисшую руку, сдержал стон. Он сам все решил, теперь негоже отступать. Ничего... Он справится... -- А эти зачем явились? -- только чтобы не молчать и не думать о страшном, спросил он, указывая на замерших в углу братьев. Не обращая внимания на его обидные слова, те угрюмо смотрели куда-то мимо Егоши. -- Они помогут тебе, -- Ратмир усмехнулся. -- Помогут уйти от боли. Согласно кивнув, оборотни выступили в полосу света. Огромные, безжалостные... Егоше захотелось рвануться, проскочить меж ними и, нырнув в пятно влаза, навсегда избавиться от кошмара. Но какая-то махонькая его часть понимала, что все вокруг -- не сон, и заставляла его смириться. -- Ты готов? -- Ратмир заглянул ему в лицо. Егоша разлепил губы: -- Да... Рала завыла. Подпевая ей монотонным плачем, заныли братья-оборотни. Нар отошел в темноту. Волчьи вопли и страх, мешая сосредоточиться, кружили Егоше голову. Бок припекало теплое тело Ралы. В панике взгляд болотника заметался по стенам и вдруг замер, зацепившись за что-то блестящее. У оборотней не было оружия, и теперь, впервые за долгое время, Егоша увидел нож. Длинное, изогнутое, будто волчий клык, лезвие холодно сияло в руке Ратмира. Оборотни завыли громче. Их голоса проникли внутрь Егоши, потянули за собой его ослабшую душу. Нож Ратмира превратился в проблеск неясного света. Откуда-то налетел вольный жеребец -- ветер, опутал Егошу шелковистой гривой и, покачивая его на своей могучей спине, помчался сквозь тьму. Прохлада и темнота убаюкивали, успокаивали... Егоша уже почти забыл о ждущей его боли, когда внутри него что-то оборвалось. Испугавшись неведомого противника, тьма рассеялась, жеребец заржал, взбрыкнул, сбрасывая непокорную ношу. Кувыркаясь, размахивая руками и разрывая рот криком, Егоша полетел куда-то вниз. Зеленая твердь ринулась ему навстречу и неожиданно мягко приняла в свои объятия, окутав ласковой высокой травой. -- Иди! Иди ко мне! -- позвал кто-то невидимый. Егоша поднялся с душистой зелени и туманной дымкой. поплыл на голос. Деревья и кусты не задевали его невесомое тело. Ему даже не пришлось открывать дверь в неприметную, заваленную еловыми ветвями избушку -- он просто проскользнул сквозь нее. Внутри оказалось тепло и сухо. В тесной каменке, отбрасывая на стены причудливые тени, билось полоненное пламя. Шаловливые пастени играли с ним, то подбираясь поближе к темным пятнам-теням, то отскакивая от них и почти касаясь желтых язычков огня. Из-за печной пристройки косился смышлеными глазами маленький мохнатый голбечник. При виде Егоши он пискнул и скрылся в своей норе. Словно услышав его писк, хлопочущая у очага сгорбленная старуха повернулась к болотнику. Ее сморщенное лицо перекосила довольная улыбка: -- Я знала, что ты придешь, дитя Морены! Недаром я так долго звала тебя. Егоша приблизился. "Знахарка", -- мелькнула и пропала вялая мысль. От заношенной старухиной рубахи пахло травами, увяданием и старостью. Егоше захотелось вытянуть из ее жалкого тела последние, едва текущие соки жизни и выпить их маленькими глотками, наблюдая, как скорчится в муке беззубое старушечье лицо. -- Не-е-ет. -- Догадавшись о его желании, ворожея покачала головой. -- Не спеши, Белая. Мы можем договориться. Договориться? С ним еще никто не пытался договариваться -- все только плакали и молили об отсрочке. И ворожея будет просить о том же... Он вновь пополз к старухе. -- Стой! -- Она вытянула вперед руки. Неприятный запах ударил Егошу, отбросил его назад. -- Я же велела тебе подождать! -- разозлившись, выкрикнула ворожея. Егоша замер. Знахарка была необыкновенно сильна, коли сумела отогнать его. Ее следовало выслушать, прежде чем убить. -- Послушай. -- Старуха спрятала за пояс мешочек с неприятно пахнущими травами. -- Мое время подходит, и я это чувствую, но я еще не устала жить. Морене, твой хозяйке, ведь безразлично, чью душу унести в ирий? Я отдам ей душу, но не свою. А взамен ты позволишь мне пожить еще немного. Егоша протек по клети, коснулся ее лица. Конечно, она хотела жить! А кто из его жертв не хотел? Только все равно все умерли... -- Погляди. -- Ворожея склонилась над чем-то лежащим на сене, сдернула толстую, закрывающую ее дар шкуру. -- Разве не хороша?! Бери ее! Из-под скатавшегося меха показалось тщедушное тело. Большие детские глаза испуганно уставились на Егошу, слабый голосок пробормотал: -- Бабушка, с кем ты говоришь? -- И тут же захныкал: -- Мне холодно, бабушка! -- Она не видит тебя. -- Знахарка потерла ладони, будто хотела отмыть их от невидимой грязи. -- Погляди на мой подарок. Я могу спасти ее, но я обменяю ее жизнь на свою... Егоша склонился над бледной девочкой. Ее худенькое тельце подрагивало, глаза бегали, силясь отыскать того невидимого, с кем говорила старуха. Егоша опустил бестелесные ладони на ее щеки и медленно, любуясь добычей, скользнул к ее ногам. Там, на тонкой детской щиколотке, багровым пятном вздулась страшная рана. Плоть вокруг нее бугрилась синими разводами. Егоша ухмыльнулся. Знахарка лгала -- от этой хвори никто не мог спасти. Под кожей девчонки давно уже тек гной, а не кровь. Егоша чуял его запах. Глупая старуха решила обмануть его! Что ж, он возьмет обеих. Морене это должно понравиться... Он засмеялся. Разнесшийся по клети тихий шелест заставил девочку сжаться в комок, а старуху-знахарку отпрянуть и схватиться за спасительные травы. Она все поняла. Поняла, что ничем не остановит Белую посланницу. Вздернув вверх мешочек с травами, она завизжала: -- Тогда ты не получишь ее! Я отниму ее у твоей темноликой хозяйки! -- Попробуй, -- продолжал смеяться Егоша. Девка была обречена, а старухины угрозы пусты, как речи ветра... Плавными движениями рассеивая по воздуху толченые травы из мешка, знахарка направилась к нему. Егоше вдруг стало нечем дышать, мир завертелся перед глазами, вдалеке дико завыли волчьи голоса. Он ринулся прочь от старухи. Вверх, еще вверх... Что-то вспыхнуло, обжигая его тело. Ноги заскоблили земляной пол. Тряся головой, он открыл глаза. Над ним с остекленевшим взором нависал Ратмир, а из угла доносился заунывный волчий вой. Егоша взглянул на свою руку. Он давно уже не чуял ее, но она по-прежнему оставалась на месте и даже побаливала. Рала сорвала с нее повязки, и теперь обнаженная плоть беззащитно белела в темноте. Совсем как ноги той девчонки. Воспоминание окатило Егошу стыдом. Как он мог желать смерти той девочке? Почему не пожалел ее? Неужели Белая взяла над ним верх? Он нащупал руку Ралы, стиснул ее крепкими пальцами. -- Больно! -- взвизгнула обротниха, с неожиданной силой выдергивая руку. Больно? Что-то мелькнуло в Егошиной голове. Какая-то нелепая и в то же время важная мысль. Боль... Белая... Она не ведала боли потому, что была духом, а теперь она получила тело... Егоша чуть не подпрыгнул от озарившей его догадки. Белая не умела отдавать. А что, если она боялась потерять даже часть своей тюрьмы? Что, если пыталась что-то сказать Егоше? Что-то такое, что могло бы спасти его, а теперь уже и ее тело? Потому и показывала девочку с подобной раной и старуху-ворожею, утверждавшую, будто сумеет ее излечить... Очевидно, это были ее воспоминания, и они что-то значили. Иначе она никогда бы не смогла взять над Егошей верх! Боясь поверить себе, болотник потянулся к изготовившемуся для удара Ратмиру: -- Погоди... Оборотень не слышал его. Братья в углу взвыли, заглушая слабый голос болотника. "Их не остановить", -- понял Егоша. Оставалось лишь одно -- позволить Белой опередить их. Вспоминая наставления Нара, он закрыл глаза. Привычка сделала свое -- затихая, звуки превратились в едва слышное гудение, тело расслабилось, опускаясь в прохладную пустоту, где не оставалось ни боли, ни отчаяния, ни страха. Белая была совсем рядом. Он потянулся к ней и вдруг услышал дребезжащий голос знахарки: -- Немного козьего жира и старого луку -- вот и все... Просчиталась прислужница Морены... Кхе-кхе! -- Вялый смех и снова бормотание: -- А теперь потолочь и привязать к ране... Вот так... Ее перебил надрывный детский крик. -- Потерпи, потерпи, -- громко запричитала старуха. -- Сперва поболит, а потом зарастет и станет как новенькая! Опасность извне огненным комом обрушилась на Егошу. А вместе с ней рухнул на плечи весь оставленный им мир. Еще не видя опускающегося ножа, он метнулся в сторону, перекатился под ногами Ратмира и вскочил, готовый к драке. Промахнувшись, вожак по рукоять всадил нож в пол. Рала испуганно отпрянула. Не дожидаясь, пока Ратмир повторит удар, Егоша прыгнул ему на спину, изо всех сил вцепился здоровой рукой в подергивающееся горло. Потрясенный нападением, Ратмир взвыл и тряхнул плечами, сбрасывая Егошу вниз. Отпустив вожака, тот извернулся, ужом выскользнул из его могучих, почти ухвативших его рук и, отскочив к стене, торопливо завопил: -- Я не желаю ссоры, Ратмир! Я просто хочу, чтобы ты услышал меня!. Ярость не позволила вожаку понять его слова. Налитые кровью глаза оборотня отыскали Егошу, хищная улыбка раздвинула его губы. "Все", -- почуял болотник, оседая под тяжелым, нечеловечьим взглядом. Тело Ратмира взмыло в воздух, ринулось на него. Посох Нара подсек вожака уже в прыжке. Не ожидавший предательства Ратмир рухнул и покатился по полу, царапая его в тщетной попытке подняться. Почуяв надежду, Рала взлетела ему на спину, придавила к земле. Не понимая, что происходит, оставшиеся два оборотня только нелепо вертели головами. -- Ратмир! Ратмир! -- силясь удержаться на спине корчащегося вожака, визжала Рала. Нар метнулся к ним, ткнул посохом в бок Ратмира и неожиданно спокойно произнес: -- Выслушай его, Ратмир. Хватит дурить... Фыркая, тот вскочил, сбросил со спины Ралу и налетел на преграждающий ему путь посох Нара. -- Я учитель, -- негромко напомнил ему старик. Ратмир заворчал, но остановился. Пользуясь передышкой, Егоша принялся объяснять: -- Я знаю, как вылечить мою руку. Белая подсказала... Я не желал всерьез нападать на тебя. Просто ты ничего не слышал... -- Белая научила тебя, как спастись? -- удивленно сморгнул Нар. -- Да... Она что-то об этом вспомнила и подсказала -- Егоша и не рассчитывал, что ему поверят, однако Ратмир мотнул тяжелой головой: -- Дальше! -- Нужен козий жир. Свежий... И еще лук. Старый. Нар расхохотался: -- Глупости! Видать, Белая просто позабавилась над тобой! Где ж ты свежего козьего жира возьмешь? Конец зимы -- самое голодное для нас время. Жрать-то нечего, не то что твои болячки жиром лечить! -- Я сам за ним схожу, -- предложил Егоша. -- И куда же это? -- Ратмир рывком вскинулся на ноги. Гнев уже покинул его, но, глянув на могучий, будто свитый из жил торс вожака, Егоша судорожно сглотнул и, робея, выдавил: -- К людям... Попрошу... -- Дурак! -- Оборотень сплюнул. -- Ты у них однажды уже смерти допросился! Думаешь, нынче приветят тебя как родного? А не боишься, что палками погонят прочь? А того хуже -- за кусок жира отдадут в закуп? Запамятовал о людской доброте? Болотник молчал. Ратмир говорил верно -- добра от людского племени ждать не приходилось. В землянке повисла тишина. -- Я с ним пойду, -- вдруг заявила Рала. -- Украдем козленка и назад воротимся. -- Нет, мы -- Стая, в одиночку не охотимся. -- Ратмир огорченно вздохнул. -- Видать, приспело время стать из волков оборотнями. Рано иль поздно, а с людьми сшибиться пришлось бы. Нынче время подходящее -- голод Стаю морит да хворь твоя лечения требует. Завтра поутру готовьтесь -- поведу Стаю подальше от наших мест на охоту. Он встряхнулся, оправил сползшую на бок телогрею и уже собрался было вылезти наружу, но у влаза вспомнил что-то, остановился: -- А ты, болотник, на меня больше хвост не поднимай! А то ведь их, -- стрельнул глазами на притихших Егошиных защитников, -- может рядом и не оказаться... Егоша усмехнулся. Он никогда бы и не посмел по-настоящему напасть на вожака. Покряхтывая, мимо прошел старый Нар. Тощие руки оборотня плотно стянули на груди края шкуры, в темных глазах застыло угрюмое отчаяние. -- Нар, -- Егоша прихватил его за плечо. -- Что с тобой, Нар? Старик вывернулся: -- Ты молод и глуп. Завтра наступит начало ухода Стаи. -- Ухода? Не отвечая, Нар вылез. За ним безмолвно последовали братья-оборотни. -- О чем он говорил, Рала? -- Ноги не держали Егошу, и все тело тряслось, будто в лихорадке. Мучительно вглядываясь в спрятавшую оборотниху темноту жилища, он уселся на пол. Не показываясь, она глухо ответила: -- Наверное, он хотел сказать, что люди заставят всех нас уйти из этого мира... Застонав, Егоша повалился на бок. Только теперь он понял, чего боялся Нар и что должно было случиться. Конечно, люди не простят оборотням нападения и начнут охоту. Долгую... Пока не убьют всех нелюдей... И это из-за его глупого желания сохранить руку! Не лучше ли было лишиться ее, чем затевать бессмысленную бойню?! Всхлипывая, он ткнулся лицом в сено: -- Сколько же еще мне мучиться? Сколько смертей примет моя совесть, прежде чем задавит меня своей непосильной тяжестью? Белая! Чем я лучше?! -- Перестань, -- Рала вышла на свет. -- Ты ноешь совсем как человек! От нытья жизнь не меняется, а что до войны, то она все равно началась бы. Ты ведь слышал слова Ратмира. От ее грустного голоса Егоше стало холодно. -- Забудь, что ты человек, -- продолжала оборотниха. -- Как? -- притягивая ее к себе, застонал Егоша. Карие глаза Ралы блеснули, губы раздвинула неприметная улыбка, руки потянулись к плечам: -- Хотя бы так... Подчиняясь желанию оборотнихи, шкура с ее плеч съехала на пол. Сквозь рассыпавшиеся по телу длинные пряди темных волос проглянули белые полукружья грудей. -- Что ты?.. -- Задохнувшись, Егоша не договорил. -- Или так, -- Рала склонилась над болотником, провела быстрым влажным языком по его губам. Ощущая разгорающийся внутри жар желания, Егоша потянулся за ее ускользающим телом. Ладони сами легли на ее грудь, смяли бутоны сосков и поползли вниз, освобождая от одежды длинные, стройные ноги. Рала запрокинула голову, застонала. Пальцы оборотнихи нащупали завязку пояса, ловко распустили ее. Забыв о предстоящем походе, Егоша приподнялся, дотянулся алчущим ртом до ее шеи и рывком вскинул на себя гибкое и неожиданно легкое женское тело. Руки Ралы обвили его голову, прижимая к бархатистой, горячей коже ее груди... Она отыскала верное средство унять его тревогу. Повинуясь древнему зову плоти, он забыл обо всем... Даже о том, что когда-то был человеком... ГЛАВА 21 Хозяин забыл о Сироме. Жрец долго носил в капище Белеса богатые жертвы и молил о прощении, а потом смирился. Жил вроде как всегда, но душа опустела и стала никчемной, как разбитая комяга. Чего бы он только ни сделал ради своего повелителя, чем ни поступился бы, но тот не желал даже видеть его! Время текло мимо Сиромы, словно воды ленивой, поросшей тиной реки. С обиженным посвистом вьюг умчалась на полночь морозная Морена, и, преследуя ее, вынесли на своих могучих крыльях теплую весну бесшабашные Стрибожьи внуки. В травень, как принято, пошли по всей русской земле гулянья с песнями и хороводами. Отмечая светлый праздник Дажьбога -- его славную свадьбу с прекрасной Живой, где сама Лада была посаженной матерью, -- веселились все: от смердов до князей. Грустил только Сирома. Для него этот день был не праздником -- печальным воспоминанием. Люди уже забыли, а он еще помнил, что давным-давно, в начале травеня, победил в поединке молодой Дажьбог его могущественного Хозяина -- мудрого Белеса. Закрывая глаза, Сирома все еще слышал те давние раскаты грома и видел небесную корову Земун, со слезами молящую пощадить ее неразумного сына. Страдая вместе с Хозяином, каждый год в эти дни Сирома скрывался в непролазной лесной глуши и возвращался обратно в свою избу лишь к изоку. Но на этот раз он задержался. Зачем было возвращаться домой, если Хозяин отказался от него? Какая была разница, где закончить свою ставшую бессмысленной жизнь? Ведь теперь у нее не было продления... Сирома долго жил. Много раз, отгуляв на земле положенный человеку срок, он умирал, а затем вновь возрождался, наделенный новым телом и прежним духом, вложенным в него щедрой рукой Хозяина. Но теперь бог отвернулся от него, и ему предстояло сдохнуть в лесной глуши, будто одинокому старому зверю. Он не боялся смерти -- боялся лишь умереть непрощенным... В изок он уже мало походил на прежнего Сирому -- под нещадными жалами мошкары его лицо опухло, отросшая борода свалялась клочьями, а на ногах багровыми пятнами вздулись незаживающие язвы. Сирома мог бы вылечить их одним прикосновением пальцев, но не хотел. Без любви Хозяина все утратило смысл. В Триглавов день он выбрался к берегу Роси. Веселая и беспечная река плескалась на камни шумными водами и радостно бормотала о чем-то. Сирома слышал, как, готовясь к выходу на берег, в ее глубине примеряют наряды и тихо переговариваются русалки и берегини, как большим печальным налимом ходит под толщей воды Водяной и как, резвясь и поднимая со дна мутный ил, скачут в нетерпении маленькие ичетики... Русальная неделя была уже близка, и в ожидании ее прихода все водяные нежити заставляли реку погружаться в сладостные воспоминания А у Роси их было много. Так много, что ничья память, кроме вечной памяти вод, не сумела бы удержать их. Рось помнила все. И, разбуженная шумным весельем водяных духов, пела о том, как когда-то вошел в ее чистые воды великий Перун и был рожден на свет прекрасный Дажьбог и как, блестя по ее волнам лучами, пировали за свадебным столом лучезарный Хорс с ясноглазой Девой Зарей. Смущаясь, словно девственница, Рось вещала илистым берегам и пригнувшимся к ней деревьям о том, как однажды, в червень месяц, скинув свои одежды, в чистый поток реки окунулись весенние богини и показались затаившему дыхание миру в своей блистательной наготе. Сирома уже давно знал все рассказы Роси, поэтому присел на берегу и, не вслушиваясь в ее нежный лепет, опустил в воду натруженные дорогой ступни. Холодок пробежал по коже, давая ей блаженное отдохновение. Сирома вздохнул. Ах, если бы Хозяин простил его! Даже пусть не простил бы, но хотя бы объяснил, за что гневается. И тогда Сирома бы все исправил. Жизнь и душу бессмертную положил бы, но выполнил волю владыки! -- Меня вспоминаешь? Сирома не поверил ушам. Застыл, боясь обернуться и никого не увидеть. Сколько раз во сне он слышал этот хрипловатый, грубый голос, сколько раз вскакивал, вглядываясь в пустую темноту леса... -- Ты что, оглох? Медленно вытащив ноги из воды, Сирома повернулся. Хозяин сидел на поваленном дереве, не отрываясь глядел на него бездонными глазами. -- Хозяин... -- прошептал Сирома. И больше ничего не посмел сказать, только беззвучно открывал и закрывал рот, будто выброшенная на берег рыба. -- Ты не рад? -- От гневного голоса Белеса Рось притихла, а застигнутые за подслушиванием деревья испуганно выдернули из воды свои ветви. Сирома не ответил. Теряясь в всклокоченной бороде, из его глаз потекли слезы. Быстро перебирая руками и ногами, он подполз к коленям Хозяина, вцепился в них дрожащими пальцами. -- Как можно?! Я звал тебя, молил... За что забыл обо мне? Что я сотворил не так, чем прогневал тебя? Хозяин презрительно оттолкнул его, вытер о траву подошву ноги. -- Я вовсе не гневался, только как тебе верить? Ты обещал смерти Владимира, а он еще жив... -- Я убью его! -- забыв обо всем на свете, выкрикнул Сирома. Белее усмехнулся: -- Убьешь? Да ты и посланца своего болотного, который у тебя под боком жил, убить не сумел, чего уж об ушедшем в дальние края князе говорить! Смысл его речей не сразу достиг сознания Сиромы, а когда достиг, то заполонил душу Тревогой. Хозяин что-то спутал! Сирома знал наверняка -- простак-болотник уже давно сгнил в трясине. Ведь Сирома подарил его Белой Девке, а с этой коварной посланницей смерти и сам он опасался связываться. -- Он умер... Белая... -- боясь возражать Хозяину, прошептал Сирома. -- Умер?! -- Белес расхохотался. Небо потемнело. Видать, услышав смех старинного врага, Перун нахмурил брови и вновь, как когда-то много веков назад, принялся ковать для скотьего сына громовые стрелы. Сирома взглянул на быстро ползущие к лесу тучи, сжался в комок у ног владыки. Хозяин оборвал смех. -- Жив он. Белую одолел, слился с ней и стал еретником. Силы в нем теперь поболее, чем в любом колдуне. Одно хорошо -- не научился еще ею владеть. Все делит себя на духа и человека, не понимает, что он ни то ни другое и есть в нем, как во всяком еретнике, две стороны, одна от другой неотделимые. Колдун? Еретник? Силясь уразуметь, Сирома растерянно заморгал: -- Нет... Он -- дурак! Будь в нем хоть искра силы, я бы заметил! -- А проворонил! -- Хозяин сурово смотрел на Сирому. -- Он настоящий еретник и с каждым днем все больше и больше понимает свою силу. -- Почему? -- все еще не веря, спросил Сирома. -- Потому что ходит со Стаей. И не чьей-нибудь, а самого Ратмира! Это было невозможно! Сирома хорошо помнил зеленоглазого бестолкового парня, который доверял каждому его слову и выполнял любое его желание. Сироме даже не приходилось утруждать себя выдумыванием какой-нибудь хитрой лжи -- болотник верил всему... А Велес говорил, что теперь он спознался со Стаей Ратмира -- самого старого и хитрого из известных Сироме оборотней... Болотник -- еретник?! Невозможно! Оскальзываясь ладонями по глинистой земле, Сирома на коленях подполз к реке, окунул в прохладные струи пылающую голову. Вода отрезвила его. Мысли потекли плавно и последовательно. Хозяин не мог ошибиться... Значит, болотник и впрямь каким-то чудом остался жив. Значит, из-за этого ничтожного смертного Хозяин так долго сердился на Сирому! Конечно, как он мог доверить свое слово рабу, не совладавшему даже с каким-то маленьким и глупым человечком?! -- Прости! -- Сирома повернулся к Хозяину, ткнулся лбом в землю. Водяные капли побежали по его лицу к земле, глухо постукивая при падении. -- Прости меня, Хозяин. Я докажу, что достоин служить тебе! Я найду и убью этого болотника, кем бы он ныне ни стал! Белее поднялся. Огромная тень от его могучего, закутанного в шкуры тела легла на согнутую спину Сиромы. -- Если он выживет, то станет очень опасен. И не только для тебя... -- Нет, Хозяин, нет! Он умрет! -- боясь дослушать речи повелителя, перебил Сирома. Никто не смел угрожать бессмертному Велесу, никакие опасности не должны были коснуться его грозного лика! И, конечно же, богу не пристало самому разбираться с ничтожными людишками -- это было его, Сиромино, дело... -- Ладно, давай, но не тяни. Сирома почуял в груди ноющую боль. Она появлялась всегда, когда Хозяин собирался покинуть его. Жрец приподнял голову. Сквозь наползающие на глаза капли он с трудом различил вдалеке, меж деревьями, огромную фигуру, в жалобной тоске потянулся к ней руками: -- Подожди, Хозяин! Еще одно слово: где искать его? То ли свистом ветра, то ли первыми раскатами грома до него донесся далекий голос: -- На Мутной. И помни: он -- колдун и он не один! Спеши! Сироме потребовалось совсем немного времени, чтобы обрезать ножом бороду, оскоблить щеки, замазать настоем ромашкового корня раны на ногах и пуститься в путь. От Роси до Мутной предстоял долгий путь, но Сирома знал, что не почует усталости. Он спешил и не останавливался даже ночью, видя в темноте, будто дикая лесная кошка. Иногда жрец выбирался на торные пути, и тогда, удивленно косясь на странного маленького мужика, с головы до пят увешанного оберегами, встречные долго провожали взглядом покачивающийся за его спиной громоздкий меркан. Откуда им было знать, что неприметная веревка на поясе мужика -- заговоренный науз, а обыкновенный топорик на его боку -- настоящий "змеиный топор", убивающий любого нежитя? Только Сирома знал, для кого сделаны эти вещи... ГЛАВА 22 Подсказанное Белой снадобье подействовало. Когда Егоша впервые положил его в рану, рука вспыхнула, будто ее опалили огнем, затем боль успокоилась, а через три дня он смог даже пошевелить пальцами. Глядя на его чудесное излечение, Нар покряхтывал: -- Вот ведь верно говорят -- век живи, век учись... Но одним кряхтением дело не кончилось, и, едва Егоша шевельнул пальцами, Нар вновь взялся его обучать. Только теперь уже речь шла не о душе и не о превращениях -- о теле. Нар лепил из него неуязвимого воина --по крайней мере, он сам так говорил. Иногда болотнику казалось, будто старик просто издевается над ним: то заставляет с завязанными глазами отражать удары, то гоняет по лесу до седьмого пота, а то неожиданно исподтишка нападает и лупит до кровавых ссадин. А как оскорблял, если что-то не получалось! -- Как ты дерешься?! -- по малейшему поводу охаживая его посохом, вопил старик. -- Неуклюжий жук, копошащийся в куче дерьма, и то быстрее тебя! Болотник ярился, но, сжимая зубы, молчал и лишь однажды, не выдержав, рявкнул: -- Пошел ты со своей наукой! Не буду больше драться ни с тобой, ни с кем-либо еще! Тоже мне -- "учитель"! Отбросил нож -- подарок Ратмира -- и пошел прочь, в злобе обрывая беззащитные головки одуванчиков. Нар не позволил ему далеко уйти -- нагнал, взметнул посохом пыль с земли и сшиб строптивца наземь, лицом в траву: -- Глупец! На что обижаешься?! Что сберечь тебя хочу? -- Ага, -- недоверчиво пробурчал Егоша. -- Слышали... Берегла бабка кашу, да всю и съела... Нар покачал головой: -- Ты не похож на других. Волки от Рода ловки и быстры, но ты не волк и никогда не станешь таким же стремительным, если не заставишь себя хотя бы походить на нас. Вспомни: смог ли ты хоть раз победить Ралу? При воспоминании о Рале Егоша залился краской. Он не питал к оборотнихе нежной и трепетной любви, но страсть и желание, которые она пробуждала, зачастую оказывались сильнее его самого. Однажды он даже сказал об этом оборотнихе, но та не обиделась, только засмеялась, накручивая на тонкий палец длинную шелковистую прядь: -- Ну и что? Ты хочешь, я хочу, мы оба наслаждаемся -- чем же ты недоволен? -- Я? Ничем... -- запинаясь, произнес ошарашенный болотник и больше о чувствах с Ралой не заговаривал. А она о них и не думала: хотела любить -- любила, хотела драться -- дралась, хотела плакать -- скулила, как обиженный щенок. Иногда Егоша думал, что она родилась зверем и лишь по нелепой случайности оказалась наделена человеческим обликом. А насчет поединков Нар подметил верно -- болотнику не удавалось победить ни одного оборотня. Поднимаясь с земли, он косо взглянул на старика: -- А чего мне становиться таким, как вы? Может, и драться-то ни с кем не придется. -- Придется. -- Поняв, что Егоша уже сдался, Нар смягчился. -- Вчера по лесу рыскали охотники, искали волчьи следы. Значит, в том печище, где мы взяли скот, уже готовятся к облаве. Надо или уходить, или драться. -- Вот и уйдем. -- Раз уйдем, другой, а потом все одно -- нагонят. Да к тому времени, как нагонят, приноровятся валить на нас все свои беды. Люди таковы -- винят всех, кроме себя. -- Еще не хватало, чтобы ты мне о людях толковал! -- презрительно усмехнулся Егоша и, подняв палку, ловко подсек ею ноги старика. Тот тяжело рухнул на спину и тут же вскочил. -- Хорошо, болотник. Очень хорошо. Ты научился нападать внезапно. А спустя несколько дней его предсказания стали сбываться. Ратмир увел Стаю от той, первой облавы, и, хотя они больше не пытались нападать на мирные печища, людская злоба шла за Стаей по пятам. Мелкие случайные стычки переросли в настоящую травлю оборотней. Егоша понял это, когда люди стали убивать. Первый оборотень умер в клепце -- хитро пристроенном под еловой веткой медвежьем капкане. -- За дурость поплатился, -- небрежно заметил над его скорченным, почти перерубленным пополам телом Ратмир, а Егоша не мог отвести глаз от свалявшегося комка шерсти, в который превратился оборотень. Егоша был охотником, знал: по ранней весне клепец не ставят -- никто не желает в добычу медведя-шатуна. Значит, ставили на них... О своих подозрениях он рассказал Ратмиру. Вожак скривил губы: -- Это -- пустяки, дальше будет хуже. И оказался прав. Их гнали всю весну, а летом запалили лес возле их логова. Как сыскали -- так и осталось тайной, но дым и огонь сожрали еще троих из Стаи. Уцелевшие озлились и той же ночью в отместку налетели на первое попавшееся печище. Еще помятуя, что сами чем-то люди, жителей не тронули, зато скот перегрызли весь. В ту ночь потеряли еще двоих. Ратмир урезонивал оставшихся -- мол, это не смерть, а переход на кромку, и когда-нибудь все перейдут туда и вновь станут Стаей, но впервые его не послушали. Тем более что спустя пару дней их опять выследили. Егоша с яростью вспоминал неожиданно вспыхнувшие со всех сторон факелы и озлобленные людские голоса. Спавшая рядом с ним Рала кувыркнулась через голову и серой четвероногой тенью метнулась на звуки. Егоша даже не успел пошевелиться. А затем по лесу разнесся дикий вопль умирающего человека и восторженный вой Ралы. -- Я убила его! Убила! -- задыхаясь от безумной жажды крови, пела оборотниха. Воодушевленные ее примером, оборотни перекидывались и, мягко ступая по земле звериными лапами, ускользали прочь. Вскоре ночь наполнилась восторженными воплями побед и жуткими хрипами поражений. Факелы огненными вспышками падали на землю, подпаляли мелкий кустарник. Люди кричали, оборотни выли. Силясь избавиться от кошмара, Егоша плотно зажал уши, но откуда-то из-за кустов на него выскочили двое дюжих мужиков с рогатинами. Егоша взметнулся на ноги, попятился. -- Волчий Пастырь! Бей его! -- широко распахивая рот, завопил один из нападавших. Другой ткнул рогатиной туда, где только что был Егоша. Вот тогда-то и вспомнилось все, чему учил Нар. Отпрыгнув в сторону, болотник метнулся за спину неповоротливому мужику и, недолго думая, прикрылся им как щитом от уже замахнувшегося рогатиной другого лапотника. Тот не успел остановить удар, и окованные железом зубья с хрустом вошли в грудь даже не успевшего вскрикнуть мужика. Ткань его рубахи окрасилась бурыми пятнами. Егоша отбросил в сторону его обмякшее тело и, чуя, как беснуется в его теле дух Белой, прикрыл глаза. Но не совсем, и потому видел, как в неумолимом, смертельном объятии Белой беспомощно завертелся и, выпучивая глаза, силился что-то прохрипеть уцелевший враг. Белая все сделала быстро и, разгулявшись на свободе, подчинилась Егоше неохотно. "Дай ей волю, так она тут всех сожрала бы", -- подумал болотник, вбирая в себя груз страшного нежитя. Пока он дрался, Стая уже закончила битву. Деловито топая, оборотни давили еще дымящиеся факелы, отряхивались и замазывали раны. Облизываясь, к Егоше подошла Рала и, покосившись на два трупа у его ног, похвалилась: -- Всего двое? А я четверых загрызла. -- Рала, они же люди, -- укоризненно произнес Егоша. -- Неужто совсем их не жалко? -- А чего жалеть? Они-то нас подпалили бы не жалея... Егоша знал, что она права, и, честно говоря, сам не очень-то переживал из-за смерти тех двоих, что на него напали. Враг есть враг... Оборотни не надолго задержались в том лесу -- сгребли трупы в яму, закидали ветками и сразу ушли. Им был нужен отдых... Опасаясь, что кровавые следы насторожат людей, по дороге Ратмир не позволял поживиться даже мелкой дичью. Так, впроголодь, Стая миновала Дубовники, затем спустилась по Мутной к Мойскому озеру и там натолкнулась на небольшое печище. Ратмир велел не нападать, но несколько особенно отчаянных и оголодавших оборотней втайне от вожака налетели на людей. Когда они вернулись, Ратмир, отобрав добычу, свернул шеи троим зачинщикам, но худшее уже случилось. Охота на Стаю разгорелась с новой силой. В веренице схваток Егоша не считал, скольких врагов он убил, сколько шрамов рассекли его кожу и сколько его лесных побратимов, навсегда покинув этот мир, ушли на кромку. Бесконечные стычки, ловушки и засады выматывали и дух, и тело. Слабые и раненые оборотни умирали сами, сильных убивали люди. Егоша забыл о жалости и в борьбе с людским родом стал использовать все свое умение. Волхв научил его многому. Притворство, ложь, изворотливость -- нынче все это пригодилось болотнику. Доверчивые сельчане впускали в полдень усталого и голодного путника, а в полночь с ужасом обнаруживали, что он-то и есть страшный Волчий Пастырь. Только было поздно -- ворота уже отмыкались под его сильными руками, и лавина волков затопляла двор. Оставалось лишь, сидя за крепкими дверьми, глядеть, как безжалостные волчьи зубы рвут с таким трудом вскормленный скот. К концу лета уже наученные горьким опытом оборотни нападали на людей, только будучи уверены в успехе. В изок Ратмир приглядел на берегу Мутной небольшое, стоящее на отшибе селение. Оно обещало быть легкой добычей. И хоть скота там было немного, но на пару дней пищи хватило бы всей Стае. С утра Егоша скинул с плеч волчью безрукавку, натянул рубаху, подвязал на ноги поршни и, вскинув на плечо тощую суму, отправился в село. Он уже наизусть знал, когда и как соврать, чтобы остаться до ночи, а там оставалось лишь впустить Стаю. Как он и ожидал, ворота оказались закрыты. Перемахнуть через городьбу для него не составляло труда, но попробуй тогда объясни перепуганным лапотникам, как очутился внутри. Посасывая травинку Егоша постучал. В створах приоткрылось маленькое окошечко, и испуганный молодой голос спросил: -- Чего надобно? Прекрасно зная, что пытливые глаза стража не упустят ни одного его движения, Егоша склонился и скорчил жалобную гримасу: -- Крова и пищи прошу... -- А кто ты таков? -- продолжал расспрашивать страж. Егоше захотелось сунуть руку в окошечко и, ухватив дотошного воя за горло, навсегда заставить его замолчать, но он сдержался. -- Меня Онохом звать... Из словен. Ворота заскрипели. Не глядя на открывшего их парня, Егоша вошел, быстрыми глазами обежал двор. Две бабы в измазанных серниках копошились возле, кур. Худая девка в берестяном кокошнике, поставив ведро с пойлом, удивленно воззрилась на Егошу, а два хлипких мужичка, скорее всего холопы, равнодушно продолжали чинить старую борону. Егоша хмыкнул. Ратмир не ошибся -- эти и драться-то не полезут, отдадут скотину без боя. Он приветливо поклонился на все стороны: -- Доброй вам доли, хозяева. -- А я тебе того же не пожелаю, -- раздался за его спиной смутно знакомый голос. Уже чуя опасность, Егоша неспешно обернулся. Сузив скорбные, глубоко запавшие глаза на него глядел Потам. Могучие плечи бывшего Ярополкова воина обтягивала простая рубаха, с потемневшего от солнца лица свисала всклокоченная борода. Постарел, поблек старый вояка... Егоша перевел дыхание. Потам был не так уж опасен. Он ничего не мог заподозрить. Насчет имени болотник не соврал -- в Киеве назывался так же, -- а что его кличут еще и Волчьим Пастырем, Потаму своим умом не допереть. -- Здорово, старый знакомец, -- небрежно уронил он. -- Выходит, с моей легкой руки из дружинника стал лапотником... -- А тебя каким ветром сюда занесло? -- С трудом сдерживая бушующую внутри ярость, Потам сжал кулаки. Он не ожидал так скоро свидеться со своим обидчиком, и, хоть Улита твердила, будто именно Онох вытянул ее из поруба, Потам не верил. Зачем бы ему спасать, коли сам посадил? -- Разгневал я князя, вот он меня и прогнал с глаз долой. Брожу теперь бездомный да безродный. -- Егоша присел,