о с земли русской прогнать. -- Я? -- Егоша удивился. Какое ему было дело до новгородского князя? А если и было когда-то, то разве его слова или дела что-нибудь значили? Он был всего лишь маленькой болотной козявкой перед княжьим могуществом -- кто бы стал его слушать? Ратмир приподнял голову, ухмыльнулся: -- А кто Ярополку на брата поклеп навел? -- И передразнил: -- "Грамотка была, убить тебя хотели, казни бабу-изменницу", -- что, не твои слова? Сам же рассказывал. Егоша и впрямь рассказывал о своей жизни, но не Ратмиру -- Рале. Проболталась девка. Он вздохнул, признался: -- Мои... -- Вот и все. -- Ратмир вновь улегся. -- Иногда одним словом можно всю жизнь перевернуть. Ярополк собрался идти на брата, а тот струсил и сбежал. Правильно сделал -- маловато у него было силенок с братцем воевать. Теперь Егоша начинал понимать. Так вот зачем он был нужен Волхву, вот зачем тот притворялся его другом! Егошиными руками избавлял своего бога от грозного соперника. А он-то, болотный дуралей, и не помышлял ни о чем! Значит, если вернуть Владимира... Только как? Наверное, лучше сперва погадать, хоть на воловьей шкуре, где искать его, а уж потом ворожить... -- Эй, Волчий Пастырь! -- Сверху свесилась чья-то взлохмаченная голова. -- За тобой из Киева приехали! Глядя вверх, Егоша молчал, думал о Волхве: почему Волхв пытался убить его? Боялся его знаний или его мести? Перед Егошиным лицом, гулко стукнувшись о стену, свесилась веревочная лестница. По ней, торопливо перебирая ногами, полезли вниз двое вооруженных мужиков. Продолжая насмешливо улыбаться, оставшийся наверху страж наложил на тетиву большого лука стрелу и навел ее жало на грудь вскочившего Ратмира, Оборотень зло заворчал. -- Погоди! -- одернул его Егоша. -- Ты уже побывал наверху, дай теперь мне поглядеть, через какие ножи меня прыгать заставят. Подавив улыбку, Ратмир сел, склонил на колени голову. Спустившиеся в поруб мужики оказались чуть ли не вдвое выше и крепче Егоши. В тесноте поруба они толкались локтями и переругивались, обматывая тело пленника крепкой, скрученной из скотьих жил веревкой. Егоша не сопротивлялся, стоял, будто корова на торгу, позволяя мужикам суетиться вокруг, укрепляя петли на его пояснице и бедрах. -- Уф! -- затянув последний узел, облегченно вздохнул один и вскинул лицо к лучнику: -- Тяните! Тот передал его слова еще кому-то, веревка натянулась, дернулась, отрывая Егошины ноги от пола. Покачиваясь, он поплыл вверх. Чуя близость воли, спутанная волхвской петлей Белая отчаянно билась внутри него. Вспомнив слова Ратмира -- "она -- это ты", -- Егоша вздохнул и постарался успокоиться. Белая стихла. Лучи солнца ударили его по глазам. Сильные руки подхватили его под мышки, вытянули из поруба и поставили на ноги. Сливаясь в сплошное разноцветное пятно, яркие краски уходящего лета завертелись перед Егошей. Испуганные лица людей чередой пронеслись мимо. Чей-то вопль достиг ушей, заставил выпрямиться. -- Нежить проклятый! Одной смерти для тебя мало будет! Он обернулся. Испугавшись его ледяного взгляда, выкрикнувшая злые слова молодуха поспешно нырнула за спины стоящих рядом мужиков. Егоша обежал глазами толпу. С дружным испуганным вздохом она подалась назад. Не найдя Волхва, Егоша скосился на одного из стражей: -- Где Сирома? -- Сирома? -- трясущимися губами переспросил тот -- светловолосый крепкий парень с веснушчатым носом. На его длинных ногах болтались широкие порты, а плечи обтягивала тесноватая холщовая рубаха. Только торчащая над плечом рукоять меча выдавала в парне ратника. "Не из княжьих, -- оглядывая его, решил Егоша. -- Видать, местный дружинник. Оно и к лучшему. Княжий без указки старшего и говорить бы со мной не стал, а этот с перепугу все выложит". Сузив глаза, он поправился: -- Где тот мужик, что меня поймал? В наступившей тишине ответ воя прозвучал слабо и жалобно. Казалось, он чуть ли не просил у Егоши прощения: -- Ушел он. Еще ночью ушел. Болотник усмехнулся. Волхв поступил верно -- здесь Егошу было не взять, проще напасть по дороге в Киев. А еще умней неприметно проследить, чтоб по пути не сбежал от княжьих посланцев. Волхв знал не хуже Егоши -- Ярополк не простит бывшего любимца... Повернувшись к дружиннику, болотник потребовал: -- Пить хочу! Толпа дружно ахнула, а потом, перебивая друг друга, люди заголосили: -- Гляди-ка наглый какой! Нежить проклятый! -- Ублюдок лесной! Пить он хочет! Пусть из Моренового корыта хлебает! -- Волчий выродок! Ободренный криками толпы, дружинник ткнул пленника: -- Пошли! Егоша двинулся вперед. Провожая его, толпа хлынула следом. Возле головы болотника просвистели несколько некрупных камней -- зараженные яростью взрослых, мальчишки вымещали свою ненависть к Волчьему Пастырю. Возле большой нарядной избы все остановились. Егоша огляделся. Вдалеке, за холмом, окруженная темной зеленью леса блестела серебристая лента реки. Может быть, где-то там теперь бродила Стая... Дверь избы распахнулась. Сияя радостью, на крыльцо вышел Потам. В почтительной издевке Егоша склонил голову. Улыбка на лице Потама исчезла. Следом за ним, не торопясь, выступил на крыльцо посланец киевского князя. Лапотники потянули с голов шапки, бабы с девками заохали. Нарочитый оказался не стар, хорош и богат -- любой девке завидный жених. Не сводя глаз с вышедшего, Егоша сдержал довольную улыбку. Удача не покинула его. Он выпрямился: -- Вот и довелось свидеться... Видать, и впрямь -- тесен мир! И в упор взирая в недоверчиво выпученные глаза нарочитого, громко и зло расхохотался. ГЛАВА 25 Выехав навстречу обозу, Потам перехватил Варяжкину ватагу задолго до Порешек. По дороге нарочитый о многом успел с ним переговорить. Потам дотошно расспрашивал Варяжко о жизни в Киеве, охотно рассказывал о своей нелегкой доле и только на вопрос нарочитого -- каков же с виду Волчий Пастырь? -- отвечать отказался. -- Сам поглядишь, -- сказал уклончиво, -- поверь -- его увидев, ты и полслова вымолвить не сумеешь! Тогда Варяжко лишь усмехнулся про себя, но теперь, глазея на воскресшего из мертвых болотника, он и впрямь утратил дар речи. Нарочитый хорошо помнил свой застрявший в груди Выродка нож и плотоядное чмокание трясины, навек скрывшей тело несчастного болотника. А теперь Выродок стоял перед ним живой и невредимый и, хохоча во все горло, скаля белые зубы, прожигал насквозь зелеными смутными глазами. -- Чур... -- шевельнул губами нарочитый. Этот смеющийся парень не мог быть болотником! Тот давно умер! А может, рассказы о нежитях -- не ложь, и этот, как две капли воды похожий на Выродка нежить пришел за его виноватой душой? Схватившись за висящий на шее оберег, Варяжко попятился и часто заморгал, надеясь избавиться от наваждения. -- Ты что, нарочитый, не признал меня? -- по-прежнему скалясь, хрипло сказал Волчий Пастырь. Варяжко сглотнул, выдавил: -- Кто ты? -- Короткая у тебя память, -- покачал головой нежить. Варяжко уже не сомневался, что это существо -- нежить. У убитого им Выродка голос был мягче, а глаза не пугали такой пустотой и бездушием. -- Что с тобой? -- шепнул Потам на ухо нарочитому и подсказал: -- Это ж Выродок! Его горячее дыхание обожгло шею Варяжко, приводя его в чувство. С трудом оторвавшись от нежитя, он обвел глазами двор. "Надо помнить, кто я, -- стучало в его голове. -- Надо выдержать..." Снизу донесся звонкий голос. Маленький мальчишка, лет семи от роду, протиснувшись поближе к крыльцу, удивленно шепнул: -- Волчий Пастырь нарочитого знает... -- Он всех знает, он же кромешник, -- так же шепотом ответил ему мальчишка постарше. Он походил на сына Малуши -- те же рыжие вихры, тот же веснушчатый вздернутый нос. И должно быть, Волчий Пастырь так же напугал его, как когда-то Савела. Кромешник... Припоминая, Варяжко наморщил лоб. Кажется, так называли тех, кто обитал за кромкой мира, в сказочном краю духов и призраков. Варяжко слышал о них лишь в детстве, но все, что он мог припомнить, только подтверждало его нелепые предположения. Если хоть на миг в них поверить, то выходило, что умерший Настенин брат вернулся в этот мир, чтобы расквитаться со своими обидчиками... В голове у Варяжко зашумело, земля поплыла под ногами. Пошатнувшись, он ухватился за перила. Он не должен падать! Сотни глаз следят за каждым его движением, и среди них те самые, зеленые, как то сожравшее Выродка болото... -- Что с тобой? -- теребил его кто-то. Варяжко с трудом узнал в спрашивающем Потама. Что он говорил о Волчьем Пастыре? Ах да, болтал, будто добрый человек опутал нежитя заговоренной петлей и тот потерял силу... Но несмотря на бледность и худобу, стоящий перед нарочитым живой мертвец выглядел как победитель. Его глаза загадочно блестели, на губах плавала холодная улыбка. Тряхнув светлым чубом, он сказал: -- Долго ж ты дивишься! Иль забыл меня? Так могу и напомнить. Особенно памятна последняя наша встреча, когда ты... -- Замолчи! -- в ужасе выкрикнул Варяжко. Нежить поморщился: -- Что орешь? Я ж только напомнить хотел. -- Я помню, -- через силу выдавил Варяжко. -- Вот и ладно, -- вздохнул Волчий Пастырь. -- Значит, будет нам о чем потолковать. Былое помянем, о делах нынешних поговорим. Ошарашенные лапотники переминались вокруг него, перешептывались, не понимая, что общего у Волчьего Пастыря с княжьим слугой. Зато нежить понимал отлично. Шагнул вперед и, не обращая внимания на вздыбившиеся перед ним копья стражей, качнул головой в сторону избы: -- В дом пойдем или здесь разговаривать будем? На его макушке запеклась кровь, а чуть выше скулы по бледной коже тянулась длинная ссадина. Он был пленником, но не сдавался. Краснея от стыда и досады, Варяжко кивнул: -- В дом. -- И махнул стражам: -- Пустите его. Парни опустили оружие, отступили от нежитя. Довольно оскалившись, тот пошевелил связанными за спиной руками и принялся неторопливо подниматься на крыльцо. Толпа стихла, сопровождая каждый его шаг дружными, короткими вскриками. -- Берегись его, нарочитый! -- громко выкрикнул кто-то. Варяжко посторонился, пропуская в избу Волчьего Пастыря, и шагнул следом. Потам увязался было за ним, но нарочитый придержал его: -- Здесь обожди. И, не объясняя, захлопнул дверь перед лицом старинного друга. Упершийся ладонями в теплое, согретое солнцем дерево Потам прильнул лбом к дверям. Что-то было не так, но что? Что случилось меж этими двумя после его поспешного бегства из Киева? О чем они могли толковать? Застонав, он осел на крыльцо. Из толпы выступили наиболее отважные мужики, присели рядом. -- Может, войти? -- робко предложил, один из них. Потам покачал головой: -- Не надо. Нарочитый сам с нежитем разберется... А Варяжко не то что с нежитем -- с собой разобраться не мог! Шел за своим пленником как гость за хозяином, терялся в догадках. Зато болотник чувствовал себя словно дома. Если бы не веревки на руках, никто бы и не догадался, что он пленник. С порога обежав глазами горницу, он поморщился, вздохнул: -- Вот люди -- добра скопили, а ума не нажили... -- И замолчал. Собравшись с духом, Варяжко прошел мимо него, уселся за стол. Под весом нарочитого лавка тяжело заскрипела. Словно прислушиваясь к ее жалобе, болотник склонил голову к плечу, а затем решительно уселся напротив Варяжко. -- Ты ж меня не боишься, как эти? -- Он мотнул подбородком в сторону двери и добавил: -- Мог бы и развязать по старой памяти. -- Может, лучше сразу отпустить? -- нашелся нарочитый. Глаза болотника потемнели: -- Вину чуешь? Стараясь совладать с бушующими внутри мыслями, Варяжко ответил: -- Не тебе о вине болтать! Судить меня может только болотник, которого я убил. В глазах нежитя промелькнуло недоумение: -- Болотник? А я кто же, по-твоему? -- Нежить. Мертвяк. -- И с каких это пор ты стал в нежитей верить? -- Волчий Пастырь вытянул под столом длинные ноги, откинулся к стене. Из-за связанных сзади рук он сидел немного боком, и поэтому Варяжко казалось, что пленник смотрит куда-то мимо него. -- А что, коли не утоп я в том болоте -- выбрался? В это поверишь? -- Нет. -- Тогда слушай, -- скосился на нарочитого Пастырь. -- Верь иль не верь, а из трясины я выкарабкался. Я с Болотной Старухой с малолетства знаком, все ее шутки знаю как свои пальцы. Верно, и она меня признала -- вот и выпустила на сушу, от ран подыхать. И умер бы я вам на радость, но подобрали меня лесные братья. -- Кто? Кто? -- переспросил Варяжко. Поневоле рассказ пленника стал занимать его. -- Те, кто подальше от людей живет, в лесу. Они меня выходили и к себе взяли. А коли мне не веришь, спроси у моего побратима, что в порубе остался. Все еще сопротивляясь разумным речам пленника, Варяжко возразил: -- В порубе оборотень сидит. Что с ним разговаривать! -- Какой оборотень? -- Брови пленника поползли вверх, лоб прорезала глубокая складка. -- Его уж чем только ни морили, чтоб в волка обратить, а он как был человеком, так и остался. Спроси у кого хочешь... Постепенно Варяжко стал успокаиваться. Если подумать, то объяснение Выродка было разумно, разве не мог болотник выжить? Разве мало скрывалось по лесам сбежавших от жестокости хозяев смердов и разве не могли они втайне от людей собраться в целое лесное печище? И только он расслабился, понимая, что нелепый бред про Волчьего Пастыря и оборотней всего лишь выдумки напуганных волками лапотников, как, резко подавшись вперед, болотник лег локтями на стол: -- А теперь, когда ты очухался, пора к делу переходить! Варяжко отшатнулся от перекошенного ненавистью лица пленника. Неужели этот озлобленный на весь свет человек -- Настенин брат? Губы нарочитого округлились, выпуская на волю единственное слово: -- Егоша... Болотник вздрогнул. Скорбная тень пробежала по его лицу, утонула в бездонных черных зрачках. -- О ком ты, нарочитый? Его равнодушный голос не обманул Варяжко. Что-то шевельнулось в душе нарочитого, и теперь перед ним оказался не просто пленник, а Настенин брат. Она-то небось его уже оплакала... А как здорово было бы прямо из Порешек рвануть в Полоцк, отыскать там Настену и показать ей братца! Тогда она простила бы Варяжко, обняла, прижалась, как когда-то давно... Нарочитый отогнал сладкие мечты. Настена, верно, уже в Киеве, вместе с Рогнедой. Пируют за княжьим столом и о нем не вспоминают. Девичья память коротка... Он встал, зашагал по горнице. Коли он поспешит, то успеет застать Настену в Киеве. То-то она удивится, узнав, что ее ненаглядный братец прозван в народе Волчьим Пастырем! Небось тогда станет меньше виноватить Варяжко... -- Ты на пойманного зверя похож, -- напомнил о себе болотник. Нарочитый остановился перед ним, взглянул свысока: -- Сегодня же поедем в Киев! Егоша ухмыльнулся: -- Чего ж ты так торопишься меня на тот свет спровадить? Неужто не боишься, что я все князю расскажу? И о том, как сплели вы с Блудом за его спиной заговор и как меня, верного его слугу, в болоте топили да ножами резали? А еще приплету, что, по вашим замыслам, за мной его очередь пришла бы... -- Глупости! -- отмахнулся нарочитый. -- Ярополк тебе не поверит. -- Думаешь?! -- Болотник склонил голову к плечу и вдруг резким движением рванул зубами срачицу. Расползаясь, ткань затрещала. Сквозь прореху проглянул жуткий, потемневший от времени шрам. Варяжко закусил губу. -- У меня есть чем его убедить, -- кивнул на свою обнаженную грудь болотник. -- А вот чем тебе оправдаться? -- Мне оправданий не надо. -- Варяжко отвел глаза в сторону -- стыдно было глядеть на след подлого ножа. -- Видоков много -- любой расскажет, как ты скотину воровал. -- Князь не глупее тебя. Думаешь, он в оборотней поверит? Не-е-ет... -- Болотник хитро прищурился. -- Я свою вину отрицать не стану. Скажу -- голоден был, а к людям идти боялся, -- он поймет. После того, что вы со мной сотворили, мало кто к людям вернуться отважится... Варяжко чувствовал, как слова болотника стискивают его, словно створы огромного капкана. Конечно, убедить Ярополка Выродок не сумеет, а если и сумеет, то все равно смерти не избежит. Что для князя его жизнь? Травинка в руке: согнул пальцы -- и нет ее. Ярополку слухи о Волчьем Пастыре куда как страшнее. И казнить он будет не болотника, а Волчьего Пастыря.... Варяжко покосился на парня. Запрокинув к потолку голову, тот хладнокровно рассматривал развешанные по стенам пестрые ковры. Бедная Настена... Второй раз ей придется потерять брата... И как угораздило ее родителей произвести на свет этакого ублюдка? Всем он жизнь портит, всем дышать мешает. Сестра о нем все глаза выплакала, а он и не вспомнил о ней ни разу! Варяжко хмыкнул и небрежно сказал: -- Настена, сестрица твоя, нынче в Киеве. С Рогнедой приехала... Он не успел закончить. Болотник взвился с лавки, перемахнул через стол -- Варяжко и меч вытянуть не успел, -- сшиб нарочитого наземь и придавил его горло коленом. Зеленые всполохи вонзились в душу Варяжко. -- Что ты сказал?! -- Настена, -- безуспешно пытаясь выбраться из-под тяжелой, словно каменной, ноги болотника, прохрипел нарочитый, -- в Киеве. Он не боялся. Чуял, как давит на горло Егошина нога, но не боялся. Может, болотник прыгнул так быстро, что он и напугаться не успел, а может, где-то глубоко внутри ведал -- Выродок не убьет его. Тот, и верно, поднялся. Кряхтя, Варяжко сел, потер горло. Сила и ловкость болотного парня ошеломили его. "Из-за этакой сноровки его нежитем и прозвали", -- подумал, а вслух спросил: -- Ты почему меня не убил? -- А зачем? -- пустым голосом ответил болотник. Он уже успокоился, и только жилка на шее все еще нервно подергивалась. -- На дворе полно твоих людей, а у меня руки скручены. Что толку тебя убивать, коли сам уйти не сумею? -- Хотя бы в отместку за прошлые обиды, -- предположил нарочитый. Болотник вскинул на него равнодушные глаза: -- А чего мне мстить? Дело давнее, да и зачинщиком не ты был. -- Откуда знаешь? -- Догадался. -- Пленник сел на лавку, задумался. Запоздалая слабость накатила на Варяжко, подкосила его ноги. Брякнув о пол мечом, он тяжело плюхнулся рядом с Выродком, заскользил взглядом по стенам. На висящем напротив вышитом полотенце сражались два витязя: один -- светлый, с яркими голубыми глазами, а другой -- чернявый, с пронзительно злым взглядом. Из-за чего они бились, что не поделили? -- Слушай, нарочитый, давай на уговор пойдем, -- неожиданно предложил болотник. Варяжко остолбенел. О чем он? Весь Киев знал о лживом нутре болотника, и рядиться с ним стал бы лишь выживший из ума! -- Я не солгу, душой клянусь! -- заметив его удивление, выдавил болотник. Варяжко еще никогда не слышал у него такого голоса. А что, если поверить? Может, тогда Выродок поймет, что ему тоже могут верить? Может, изменится хотя бы перед смертью и с очищенной душой, без злобы на сородичей войдет в светлый ирий? -- Сперва скажи, о чем уговор будет, а потом уж решим, срядимся иль нет, -- угрюмо вымолвил Варяжко. Болотник посветлел: -- Я поеду с тобой в Киев, молчать там буду как рыба -- ни о тебе, ни о подлости Блудовой ни слова не вымолвлю, а главное -- не сбегу по дороге. -- Ты и так не сбежишь, -- самоуверенно заявил Варяжко. Его руки еще дрожали, содранная коленом Выродка кожа на шее саднила, но он не желал выказывать слабости или боязни. Правда, теперь не выпускал из ладони рукоять верного меча. -- Ты не так умен, как я думал. -- Егоша покачал головой. -- Лесные братья меня в беде не оставят -- ночью налетят на твой обоз, отобьют меня. Они хоробры опытные, чай, ты о них уже наслышан. Варяжко потер горло. Если лесные люди научили болотника так драться, то связываться с ними, да еще в их родных лесах, было опасно. -- Хорошо, -- согласился он, -- а что ты взамен желаешь? -- Пустяк. -- Болотник пренебрежительно повел плечом. -- Отпусти человека, что со мной в поруб угодил. -- Да ты что?! Голос болотника стал мягким, убеждающим: -- Он "лесным" передаст, что я сам согласился в Киев ехать, по доброй воле и выручать меня не надо. Варяжко задумался. Болотник просил слишком многого. Шутка ли -- отпустить пленника! Еще неизвестно, в чем тот повинен. Потам сказывал, будто дрался он, словно одержимый, но для Варяжко в схватке не было правых и виноватых -- там каждый борется за свою жизнь как умеет. А болотник рассуждал умно: коли придет к лесным ватажникам свой человек и расскажет им о решении Выродка -- они отступятся от обоза. Тогда Варяжко сбережет жизни многих. Стоило ли из-за одного лесного смерда отдавать Морене верных княжьих кметей? И Ярополк велел ему доставить в Киев лишь Волчьего Пастыря, о других речь не шла. Варяжко стиснул пальцы. Пристальный взгляд болотника торопил его, мешал думать. -- Лады! -- сказал наконец. -- Решено. Погляжу, можно ли на твое слово полагаться. Только отпущу твоего побратима за городищем и ночью, чтоб не узнал никто. Да перед тем как отпущу, хочу сам услышать, какой ты ему наказ дашь. Болотник хитро сверкнул глазами: -- Договорились! -- И пригнулся, подставляя Варяжко обнаженное плечо. -- Стукни-ка меня мечом хоть плашмя, а то ведь и догадаться могут, что мы столковались. Опять он был прав! Варяжко потянул из ножен меч. Рассекающий грудь болотника шрам раздражал его напоминанием о старой вине. Не глядя он шлепнул Выродка мечом. Тот покачнулся -- видать, удар оказался слишком сильным. Варяжко взглянул на него и обомлел. Чуть выше старого шрама на груди болотника вспучивался огромный кровоподтек. -- Я не... -- хотел было оправдаться нарочитый и осекся, вспомнив, что Выродок даже не вскрикнул. Никто не мог молча перенести такую боль! Он поднял глаза на лицо болотника. Выродок улыбался. По его прокушенной губе сбегала тонкая струйка крови. "Словно не живой", -- мелькнуло в голове у нарочитого. Болотник повел плечом, слизнул языком кровь с губы. -- Считай, что твой меч вместо печатки... Варяжко кивнул. Он устал. Очень устал. Ему вдруг захотелось оказаться подальше от Порешек и от старого друга Потама, который наверняка станет досаждать ему расспросами. Не терпелось поскорей избавиться от Выродка и, передав его в княжьи руки, все забыть, будто ничего и не было. А Настена поймет. Послушает, что говорят о ее брате, -- и все уразумеет. Варяжко отвернулся от болотника, распахнул двери: -- Эй, кмети! Тащите его обратно в поруб! В горницу заглянуло несколько любопытствующих лиц. Среди них Потам. Глаза бывшего воина сразу отметили порванную срачицу Выродка, синяк на его груди и свежую кровь на подбородке. Остальные тоже углядели и засопели носами, боясь неосторожным замечанием обидеть сурового нарочитого. Зато толпа на дворе встретила избитого Выродка торжествующими воплями. Оставшись в горнице, Варяжко слышал грубые выкрики и злорадный смех. Он опустил лицо в ладони, сцепил на лбу пальцы. Почему-то справедливая ярость этих людей стала казаться ему мелочной и противной. Он не знал почему, только чуял, как стыд за них заливает щеки румянцем. -- Заткнитесь... -- сдавливая руками голову, попросил он неизвестно кого и чуть громче добавил: -- Прошу... Мы же люди... ГЛАВА 26 Насвистывая, Сирома быстро шел прочь от Порешек. На душе у него было легко -- он выполнил свое дело и теперь мог безбоязненно предстать пред взором мудрого Хозяина. Ему оставалось только проследить, чтоб Ярополк казнил болотника, но в этом Сироме сомневаться не приходилось. Князь умен и не оставит в живых пресловутого Волчьего Пастыря. Иначе потом ему самому от слухов житья не будет. Как бы ни благоволил он к бывшему слуге, а своя шкура дороже... Сирома взглянул на небо. В преддверии Русальной недели, дивясь последним теплым дням, Хорс блуждал по небу во всем своем великолепии, и даже его бледная сестрица Луна ночами всплывала на небо, словно большая серебристая рыбина. Вспомнив о ней, Сирома оборвал свист, ухмыльнулся. Как-то там Стая без Ратмира? Небось ночами воют, оплакивают безвестную смерть своего вожака. Кому они теперь нужны? Полулюди, полузвери... Из них вышли бы недурные воины... Сирома остановился. И как он не подумал об этом раньше?! Ему вовсе не помешали бы стремительные, ловкие и исполнительные слуги. А Ратмир-то уж наверняка научил Стаю послушанию... С их помощью Сирома сумел бы окончательно растоптать мерзкого болотника, так растоптать, что даже после его смерти люди плевались бы, едва услышав его имя. Велесу это придется по нраву. Его раб -- вожак Стаи... Хорошо... Продолжая шагать, Сирома наморщил лоб. Покорить Стаю -- задачка не из легких, но без Ратмира это уже проще. Вот только Нар... Сорвав травинку, Сирома покусал ее влажный, сочный стебель. Он колебался между сомнением и решимостью. С Наром он сумеет справиться. Старик уже не так умен и хитер, как раньше. Старость -- не радость, а Нар уже давно отгулял свой век как на земле, так и на кромке. Держался только благодаря покровительству Ратмира. А нынче помочь ему будет некому... Решившись, Сирома опустился на колени, расчертил на пыльной дороге два больших круга. Он не боялся случайных прохожих: даже если бы его заметили, вряд ли поняли, чем он занимается. Решили бы: "Обронил что-то бедолага охотник, вот и ползает, ищет потерю в дорожной пыли". Покопавшись в мешке, Сирома выложил в середину одного круга крупный, тяжелый боб, а в центр другого -- целую горстку маленьких. Хотел было для обозначения Нара тоже сыскать бобину побольше, но потом махнул рукой. Это гадание не требовало точности -- оно лишь указывало направление и предвещало удачу или поражение. Отряхивая с колен дорожную пыль, Сирома поднялся и закрыл глаза. Медленно, не спеша он сделал несколько шагов, стараясь идти вдоль своего круга. Его босые ноги старательно прощупывали каждую пядь земли, но на лежащий в центре боб он еще не наткнулся. Это означало лишь одно -- "не жди удачи в задуманном". А ведь Сирома уже почти видел себя раздающим указания покорным, как рабы, оборотням. Решение судьбы было неправильным! Уже теряя надежду, он шагнул еще и вдруг почуял под стопой крепкий катышек бобины. Сдерживая радость и не открывая глаз, он осторожно повел катышек в сторону другого круга. Нога свободно скользила по пыли, но, так и не дойдя до цели, сбилась. Бобина выскользнула из-под ступни. Сирома открыл глаза, склонился оглядывая оставленный ею след. Теперь она лежала уже не в центре круга, а в конце длинной глубокой черты, ведущей чуть в сторону от кучки маленьких бобов. Ее округлый бок покоился на опоясывающей их черте второго круга. Значит, Стая была неподалеку... Оставив бобы, Сирома проверил направление нарисованной своей стопой черты. Тянущаяся по ее середке оставшаяся от твердой бобины впадина указывала на полдень, но при этом забирала немного в сторону Мойского озера. Сомнительной оставалась лишь Сиромина победа над Стаей, но ведь боб лежал на защитном поясе оборотней! Не прервал его, но и не остановился перед ним... Вздохнув, жрец осторожно собрал бобы, сложил их в мешок. Толковать гадание можно было по-разному, но он предпочел решить дело в свою пользу. В конце концов, что ему грозило в случае неудачи? Ратмир сидел в порубе, а больше никто в Стае не мог совладать с силой жреца. "Не получится -- уйду", -- сворачивая с дороги, решил Волхв. Отыскать Стаю оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Опасаясь преследования, старый Нар увел ее в глушь леса, и Сироме еще дважды пришлось раскладывать бобы, чтобы понять, куда запропали оборотни. На их следы он натолкнулся лишь к середине дня. Следы были едва различимые -- висящий на низкой ветви клочок седой волчьей шерсти да нечеткий отпечаток лапы на влажном мху, но Сирома слишком хорошо знал лес и поэтому безошибочно отыскал логовище оборотней. Прячась за еловыми ветвями, он еще немного подождал, пока, суетясь и покрикивая, старый Нар собирал уцелевших нежитей на поляне, и лишь потом не таясь вышел из-за деревьев. Заслышавшие его шаги оборотни вскинулись и заворчали, косясь на Сирому злыми глазами. С той памятной ночи, когда исчез их непобедимый вожак, прошло уже несколько дней, но воспоминание об устроенной людьми западне было еще свежо. Успокаивая сородичей, Нар вышел вперед, оградился от Сиромы посохом: -- Что тебе нужно? Остановившийся жрец быстро пробежал глазами по устремленным на него лицам. Стая была совсем молода, и никто, кроме Нара, не знал его. Это облегчало задачу. Он усмехнулся: -- Ах, Нар, Нар! Сколько веков мы знаем друг друга? Неужели ты думаешь, что я сунулся в ваше логово со злым умыслом? -- Умыслом? -- Старый оборотень тоже улыбнулся, но оборонительного посоха не опустил. -- Разве у тебя могут быть умыслы? Ты всего лишь покорный пес Белеса, а пес не умеет думать, он только выполняет приказы. -- Может, и так, -- покорно согласился Сирома и, еще раз обведя глазами поляну, удивленно спросил: -- А где же Ратмир? Лицо Нара вытянулось, посох в жилистых руках дрогнул: -- Его больше нет с нами. Он вернулся на кромку. -- Аи, аи, аи, -- притворно пожалел Сирома. -- И как же это он Стаю оставил? Пользуясь печалью, на миг отвлекшей старого оборотня, он начал медленно приближаться к Стае. Уразумев, что нежданный гость -- старинный знакомец учителя, нежити перестали обращать на него внимание, но на всякий случай Сирома горько пробормотал: -- Такие молоденькие... Бедные... Нар встрепенулся. Что-то в голосе Сиромы насторожило его. Волхв лукавил, он не ведал жалости! Нар шагнул навстречу Сироме, наставил на приближающегося жреца посох: -- Говори, что тебе надо, и уходи! -- Как грубо, -- разочарованно отозвался тот. Он и впрямь расстроился. Ведь оставалось сделать лишь шаг, и Нар очутился бы в его власти! Призвать лесного мана Сироме не составляло труда, и, пока старик избавлялся бы от чар уводны, Сирома уже завладел бы Стаей. А вожаку не посмел бы возразить даже пришедший в себя Нар... -- Являешься незваным, -- внимательно следя за каждым движением волхва, вымолвил Нар, -- а хочешь, чтоб тебя как дорогого гостя привечали... -- Конечно. Сколь веков не виделись! -- ухмыльнулся Сирома. Его дразнила близость победы. Неожиданная догадка мелькнула в его голове. Будто нехотя, он небрежно кивнул в сторону леса: -- Его-то вы иначе приветили... Ловушка была стара и наивна, но именно поэтому Нар поверил. Ожидая от жреца более изысканных подвохов, он быстро обернулся в указанную сторону и спросил: -- Кого? Сирома прыгнул, уже в воздухе произнося заученные слова, и, очутившись рядом с остолбеневшим Наром, повел руками, словно желая обнять его. С ладоней жреца сорвалось зеленоватое свечение, тонкой пеленой окутало голову оборотня. Выпущенный на волю ман принялся за дело. Тупо глядя перед собой, Нар двинулся к лесу. Сирома расхохотался. Теперь ман далеко заведет обеспамятевшего старика в самую глушь и отпустит, лишь вдоволь наигравшись. Сирома еще не закончил смеяться, когда ему на спину рухнуло тяжелое тело. Жрец извернулся и, сбросив с себя одного из оборотней, зашевелил губами. Сила Белеса влилась в его члены, голос стал сильным и грозным. -- Как ты осмелился?! -- выкрикнул он опешившему нежитю. Тот упрямо поднялся и вновь изготовился к прыжку. Чуя неладное, остальные заскользили вокруг легкими волчьими силуэтами. Сирома пренебрежительно скривился. Стая оставалась Стаей. Самый сильный напал на обидчика, а остальные только ждали -- кто победит. Доказавший свое превосходство станет новым вожаком. "Прямо как собаки", -- подумал волхв, отражая второй прыжок оборотня. Он нарочно не вытаскивал воткнутый за пояс нож. Стая должна видеть, что бой честен и никто из поединщиков не пользуется оружием. Нарушивший правило будет растерзан сворой возмущенных нежитей. Оборотень опять прыгнул. Простой человек не сумел бы увернуться, но наделенный мощью бога жрец ускользнул в сторону и, перехватив в воздухе мохнатое тело, ударил его о колено. Неприятный хруст ломающегося хребта и визг смертельно раненного животного слились в один пронзительный звук. Отбросив от себя подрагивающего в агонии нежитя, Сирома спросил: -- Кто еще? Стая молчала. Наконец один из оборотней подошел к умирающему собрату и, вздернув вверх острую морду, завыл, признавая победу Сиромы. Его заунывную песню подхватил еще один, и еще... Покорно ожидал, когда оборотни выплачутся, Сирома. Вожак должен быть терпелив, и он будет таким, пока не поймет, что все оборотни уже отслужили свой срок. Тогда медленно, одного за другим, он уничтожит этих полулюдей, вспоминая каждый миг своего унизительного терпения... Сирома сладко потянулся. Все же он хорошо придумал -- захватить Стаю. Отныне в его руках могучая сила, а главное -- эту силу не надо жалеть, ее можно тратить как угодно и когда угодно. Отныне для наказания виноватого ему не придется творить сложных заклинаний и платить за услугу вызванного нежитя своим могуществом. Он просто пошлет Стаю, и оборотни вмиг растерзают обидчика. А если и сами полягут -- невелика беда. Все равно им долго по этой земле не ходить. С тех пор как Блазень покинул Сирому, жрец часто мечтал о таких слугах. Пока он раздумывал, оборотни закончили свою песню и, принимая человеческий облик, по одному принялись рассаживаться вокруг Сиромы. Вскоре на него глядели уже сотни преданных глаз. "А все-таки они звери, -- оглядывая свое воинство, подумал он, -- и, как все звери, покоряются тому, кто сильнее. Однако умны, как люди, и, если что-то не так, могут взбеситься, но с моей хитростью их умишкам не справиться". Сделав строгое лицо, он заговорил: -- Я прогнал Нара потому, что он не сберег прежнего вожака. Разве Стае нужен такой слабый учитель? Он не научил вас, как убежать от людей, как обхитрить их, как расквитаться за причиненные обиды. Вы, словно волки, нападали лишь по ночам, и только один из Стаи использовал свой человеческий облик. -- Болотник? -- предположил кто-то. Сирома повернулся к говорящему: -- Верно, болотник. Со временем он стал бы хорошим вожаком или учителем, но его больше нет, поэтому пришел я. Я буду учить и оберегать Стаю. Я стар и опытен, как Ратмир, и я мудрее и хитрее Нара. -- Да! Да! -- откликнулась Стая. -- Погодите. -- Невысокий коренастый парень поднялся и, призывая сородичей к молчанию, растопырил пальцы. Падающие на лоб темные волнистые волосы скрывали его глаза, но Сирома чуял, как его прожигает пристальный взор оборотня. "Нар обучил их слышать мысли, -- понял он. -- Ну что же, я всего лишь хочу быть вожаком!" -- Да, хочешь, -- согласился парень, -- но достоин ли? Ты сильнее Нара, и это я видел, но мудрее ли? И что ты дашь Стае? Куда поведешь нас? К новым битвам или к мирной и сытой жизни? Ветерок пробежал по ветвям деревьев, приоткрывая багровый шрам, отбросил со лба говорящего темные пряди. "Тертый, -- мелькнуло в голове у волхва. -- Дрался много, терял много", -- и, не задумываясь, ответил: -- Я помогу вам расквитаться с людьми. За каждую каплю крови своих собратьев вы отплатите им сполна. -- Тогда я согласен идти за тобой, -- удовлетворенно опустился на траву оборотень. -- И я. И я. И я... Никто не отказался -- обиды были слишком свежи. -- Куда мы пойдем? Сирома задумался. Он торопился в Киев. Болотника привезут туда, и хорошо было бы проверить, как пройдет суд, а заодно, на всякий случай, пустить по городищу слухи, будто даже в неволе Волчий Пастырь приманивает к себе несчастья. Неплохо было бы поспеть в Киев на день раньше него и натравить на городище Стаю. Самому, конечно, отсидеться где-нибудь подальше -- зачем лишний раз мозолить людям глаза, да еще в компании с нежитями? Он покачал головой: -- Пойдем к Киеву. -- К Киеву? -- недоуменно спросил все тот же темноволосый. -- Там не наша земля. -- Помолчал бы ты, Саркел! -- одернули его, а Волхв веско добавил: -- Эта земля, коли подумать, вся не ваша! Зато там вас никто не знает и не ждет. А месть я задумал такую, что никому не догадаться. Сам Киев, оплот людей русских, под нашей силой застонет! -- В Киеве есть княжья дружина. Это не печищенские лапотники, -- не унимался Саркел. -- Они нас вмиг перебьют! -- Если будем одной силой брать -- перебьют, -- покачал головой Сирома. -- А коли с умом -- руки коротки! -- Как -- "с умом"? -- Ближе к вечеру появимся в Киеве не все вместе, а поодиночке. Оденемся как люди и приходить будем как люди. На Русальную неделю в городище будет много пришлых -- никто нас не приметит. Устроимся по разным избам и в одну ночь перережем у хозяев весь скот. А после обернемся волками, в лес утечем -- дружинники ахнуть не успеют. -- Умно... -- завистливо шепнул кто-то. От этого шепота, будто от упавшего в воду камушка, побежали, расходясь по толпе, возгласы одобрения. Только Саркел еще сомневался. Сирома разозлился. Что мнил о себе этот оборотень?! Что затевал? Где чуял подвох? И ведь не кидался очертя голову в драку, как тот, первый, не искал себе быстрой смерти, а напирал исподволь... -- О чем загрустил, Саркел? -- дружески спросил он у парня. Тот вскинул темные глаза: -- Нас киевляне не трогали, чего ж мы их обижать будем? Нам не с ними -- со здешними надо расквитаться. Ты молод, -- с притворной грустью вздохнул Сирома. -- Киев для всех людей -- будто мать для сыновей. Ее поругание всему русскому люду станет великой бедой. А виноватых искать -- людской удел. Ты же -- не человек. -- Может быть, -- как-то неуверенно сказал Саркел. -- Он хорошо придумал. Обдерем киевлян -- всем нашим обидчикам разом отплатим. И задумка хороша... -- К Саркелу подошел другой оборотень, присел рядом, заглядывая в удрученное лицо сородича. -- Попробуем, чего нам терять? Затаив дыхание, Сирома следил за Саркелом. Парень оказался слишком умен и опасен. При случае следовало избавиться от него, а пока оставалось лишь надеяться на судьбу. Наконец, после долгих раздумий, Саркел кивнул. Сирома облегченно перевел дух. Благость Велеса не покинула его. А разобраться с оборотнем он еще успеет... Сдерживая ненависть, он ласково улыбнулся Саркелу: -- Вот и правильно. Завтра поведу вас в Киев на богатые земли. Он приятельски опустил ладонь на плечо оборотня. Тот дернулся, скинул ее, рыкнул: -- Не смей меня трогать! -- Хорошо, -- покладисто отступил жрец и тут же поставил парня на место: -- А голоса на меня не повышай! Чай, я тебе не дружок! -- Это верно, -- огрызнулся Саркел и, развернувшись, пошел прочь. За ним длинной вереницей потянулись остальные. Сирома отыскал средь них самого неказистого, догнал его: -- Буду жить в твоем доме. Тот покорно кивнул. Вожак имел право на жилье любого из Стаи. Правда, Ратмир всегда сам рыл себе землянку, но нынешний вожак был иным. Все чуяли это. Он был очень могуч и очень зол, а внутри него сочился яд. С ним нельзя спорить... Щуплый оборотень свернулся калачиком у входа в свою бывшую нору, запрокинул лицо к вечереющему небу. Завтра они отправятся в Киев. Долгий путь и новый вожак поведут их к другой жизни. Будет ли она лучше этой? Рваные полотнища облаков пробежали по звездам, пригасили их нежный свет. Глаза оборотня засвербило. "Нет, -- подумал он. -- Не будет". И, тоскуя по прежним вольным лесным денькам, жалобно заскулил, вздергивая к небу костлявый подбородок. ГЛАВА 27 Варяжко выполнил обещание и, едва отъехав от Порешек, в первую же ночь перерезал стягивающие руки Ратмира путы. Уже упрежденный о договоре оборотень, пристально гляд