абычившись, Миролюб исподлобья глядел на отца. Между ними и раньше были споры, но впервые он высказал все, что думал об отцовской вере, впервые открыто упрекнул старика в трусости. Сжимая кулаки, Антип постарался высвободиться из цепких объятий Полевы: -- Я многое повидал на своем веку, мальчик! Я повоевал, и никто не может называть меня трусом, но только к старости я понял, как ошибался. Одумайся, сын, не повторяй моих ошибок! -- Хватит! -- Миролюб стукнул по столу кулаком. Расписная чашка подпрыгнула и, глухо постукивая резными краями, покатилась к краю стола. Полева едва успела подхватить ее -- чтоб не разбилась. Занятая чашкой, она не видела, как Миролюб ушел, только услышала стук захлопнувшейся за ним двери и тяжелый, провожающий его стон. Не понимая, откуда доносится воющий звук, она вскинула глаза. Скорчившись, словно в коликах, Антип сидел на лавке и, сдавливая ладонями седую голову, тихо стонал. -- Что ты? Что ты? -- Бросившись к нему, Полева зацепилась подолом за край стола, но, не обращая внимания на треск рвущейся ткани, обняла старика: -- Он одумается! Одумается... Антип поднял на нее покрасневшие от слез глаза: -- Нет. Он похож на свою мать. А она была очень упряма... -- Глупости! -- Догадавшись, что делать, Полева вскочила и, на ходу набрасывая платок, кинулась к двери: -- Я его уговорю! Верну! Осенний тревожный ветер быстро пробрался под ее одежду, заставил ускорить шаг. Встречных было немного, и, не зная никого из них, Полева побоялась расспрашивать о Миролюбе. Озираясь и заглядывая во все дворы, она отправилась к высящимся над рекой стенам городища. Какое-то чутье тянуло ее туда. Повернув за угол последней избы, она увидела большую толпу. -- А Владимир как рубанул! -- донесся оттуда хвастливый мужской голос. -- И хоть верьте, хоть нет -- одним ударом троих свалил! Полева протолкалась сквозь ватажку внимающих хвастуну горожан и в самой ее середине увидела раскрасневшегося от собственной значимости парня в островерхой красной шапке. Гонец, сообразила она, растерянно оглядывая незнакомые лица теснящихся возле рассказчика мужиков. Миролюба среди них не было. Она уже начала было проталкиваться назад, как гонец заговорил о Рогнеде. -- Ее тамошний знахарь спрятал, -- полушепотом, будто открывая страшную тайну, поверял он. -- Добрыня его спрашивал, спрашивал, а правды так и не узнал. Совсем расстроился, а потом невесть откуда явился тот самый зеленоглазый, что давеча у нас в городище с Альбом подрался. "Я, -- говорит, -- княжну сыщу. Я колдун". И представьте -- сыскал! Пораженные слушатели дружно ахнули. Раздуваясь от внимания, гонец повысил голос: -- А еще я вам скажу, что он и верно колдун. Его даже Добрыня побаивается, хоть и ходит с ним не разлучаясь, будто с лучшим приятелем. Болтают, что колдун этот в Киев собирается, с кем-то там в сговор вступить хочет и весь поход наш от него будет зависеть! -- Ну, это ты хватил! -- недоверчиво выкрикнул кто-то позади Полевы. -- Наш князь за правое дело бьется, ему и без колдовства удача под ноги шелковый ковер постелит! -- Может, и так, -- согласился гонец. -- А только, когда мы из Полоцка уезжали, Выродок, так этого колдуна кличут, тоже из городища ушел. Я его у ворот видел, он по дороге не пошел, свернул в лес и пропал, словно блазень. Обсуждая повадки странного колдуна и припоминая загадочную смерть Альвова брата, слушатели дружно загомонили, но Полева уже ничего не слышала. Ее грудь сдавило болью, в глазах в веселой пляске завертелись радужные блики, сжигая краски и звуки, слепое солнце рухнуло на голову. -- Эй, люди! Бабе худо! -- завопил кто-то, подхватывая ее на руки. -- Водички ей, водички, -- закудахтала узколицая женщина в простом платке. Рассказчик, а это именно он поймал Полеву, бережно плеснул ей в рот пригоршню воды из принесенного кем-то корца. -- Не в рот лей, а на лицо! -- перекрикивая друг друга, посоветовали ему сразу несколько голосов. Их-то и услышал проходивший мимо Миролюб. По гомону он сразу понял -- люд собрался не байки слушать -- случилось что-то, и, прихватив за рукав вылезающего из под ног взрослых мальчишку, спросил: -- Что там? -- Бабе худо, -- равнодушно отмахнулся паренек, но, глянув варягу в лицо, азартно прищелкнул языком: -- Да ведь она в вашем доме живет! -- Пустите! -- Отбросив мальчишку, Миролюб растолкал людей и, присев перед Полевой, положил ее голову себе на колени. -- Она моя сестра! Уйдите! -- А где ж ты раньше-то был? -- обвиняюще откликнулся чей-то голос. -- Ее тут чуть не затоптали, а ты блудил где-то! Старательно растирая уши Полевы горячими ладонями, Миролюб смолчал. Он и впрямь блудил -- ходил без цели, стараясь охладить гнев после ссоры с отцом. Кабы знал, что Полева выскочила за ним, -- разве оставил бы одну? Мерянка нравилась ему -- ни у кого больше не было таких чудных, шелковых волос, такой мягкой кожи и таких озерных, светящихся изнутри глаз. И характером она оказалась нежна и мягка, словно воск. Миролюба раздражало лишь ее странное, почти безумное стремление уйти. Правда, худо было лишь поначалу, а затем она быстро сдалась, но все же часто поздними вечерами, когда все уже ложились спать, она потихоньку уходила из избы. Полагая, что Полева бегает на свидания к бросившему ее лаготнику, злясь и ревнуя, Миролюб однажды отправился за ней следом и там, на берегу Мутной, притаившись за кустом калины, он увидел, как, вздев к темнеющему вдали лесу худые руки, протяжно, словно выкликая из его мрачных глубин кого-то неведомого, Полева затянула грустную, похожую на жалобные журавлиные клики, песню. И так сильна оказалась рвущаяся из ее души тоска, что он не выдержал -- зажал уши и побежал прочь. Тогда-то он и понял, что никто не сможет отвадить ее от той нелепой, покинувшей ее любви. Только и его ничто уже не могло спасти... Оставалось лишь надеяться, что однажды красивая мерянка покорится судьбе и подарит ему если не свое сердце, так хотя бы свое манящее, прекрасное тело. -- Полева! Полева! -- склонившись к уху мерянки, зашептал он. Звуки знакомого голоса потянули Полеву из темноты. Вглядываясь в плывущее сквозь туман лицо Миролюба, она улыбнулась: -- Миролюб? А я тебя искала... -- И вдруг, вспомнив что-то, резко села: -- Ты хотел уйти в Киев? -- Да, -- негромко признал варяг. Опираясь на его руку, мерянка поднялась, качнула головой: -- Возьми меня с собой! -- Зачем? -- Миролюб хотел было огрызнуться -- куда, мол, тебе в самое пекло, -- но, чувствуя на себе внимательные взоры зевак, потянул Полеву подальше от толпы: -- Пойдем-ка, поговорим... Сгорая от стыда за нее, на виду у всех позорно влезающую в мужские дела, он втолкнул мерянку в полутемный старый овин, припер ее к стене: -- Что ты задумала? Я -- воин, мне самое время в поход с князем, а что тебе там делать? Иль не знаешь, что на войне никого не жалеют? Серые глаза Полевы пристально уставились на него -- аж захотелось поежиться... -- Я пойду с тобой. Ты пойдешь, и я пойду! -- твердо повторила мерянка. -- И отпусти меня. Мне больно! Только теперь Миролюб ощутил, как сильно сдавливает ее запястья. Смутившись, он разжал пальцы и вдруг сообразил: все ее речи -- это хитрости его упрямого и трусливого отца! Это коварный старик послал ее, велев прикинуться больной и наказав пригрозить ему своим уходом. Мнил, пожалев девку, сын одумается, ради любви откажется от чести и славы! Нет, не выйдет! Он покосился на потирающую запястья Полеву. Красива змея! Тишком да молчком с отцом столковалась, надумала поиграться его любовью! Что ж, сама виновата! Ловко скользнув к бабе, Миролюб бросил ее на солому: -- Значит, со мной отправиться желаешь?! А с чего бы вдруг? Может, полюбила? И, не дожидаясь ответа, склонился над упавшей на спину мерянкой. Ее припухлые алые губы обожгли его горячим дыханием, в серых глазах мелькнул страх. "Ага, -- сгорая от дикого желания впиться в ее маняще приоткрытый рот, усмехнулся Миролюб. -- Испугалась! Поняла, что я ее раскусил." -- Подожди... -- протестующе шевельнулась под ним Полева. -- Подожди?! -- Миролюб прижался к ней, лишая возможности вывернуться. Он уже не мог ждать! Ее мягкие, округлые груди, обжигая, вдавливались в его тело. Потеряв рассудок от ее желанной близости, Миролюб стиснул руки мерянки и прильнул ртом к ее припухшим губам. Силясь высвободиться, Полева забилась, но ее сопротивление лишь раззадорило парня. Оторвавшись от ее губ, он скользнул щекой по нежной шее, рванул зубами ворот срачицы. Некрепкая ткань затрещала и разошлась, обнажая белые подрагивающие груди с завлекающе темными шишечками сосков. -- Пусти! Не надо! -- чувствуя, что вот-вот произойдет нечто непоправимое, вскрикнула Полева. Никогда не обижавший ее Миролюб стал вдруг чужим и неприятным. Неужели когда-то он нравился ей? Неужели даже пыталась сравнить его с исчезнувшим Выродком? -- Пусти?! -- прохрипел он, расслышав. -- Нет, хватит! Я и так Долго ждал! По изменившемуся голосу парня Полева поняла -- словами его не остановить, и забилась изо всех сил, взывая к чужой помощи. Ее голос взмыл к невысоким балкам овина и, сорвавшись, пропал. Теперь Полева могла лишь тонко сипеть и биться, отчаянно сопротивляясь напору сильного мужского тела. Сухая солома больно колола ее кожу, забивалась в волосы, но Полева этого не чувствовала. Заведя локти ей за голову, Миролюб перехватил их одной рукой, а другой спустился к ногам. Хриплое дыхание парня обжигало Полеву огнем, а скользящие по телу руки казались гадкими и жестокими. -- Давай, давай... -- восторженно прохрипел Миролюб, силой раскинув ее судорожно сжатые колени. -- Иди сюда... -- Нет! -- Она не знала, откуда взялись силы для этого последнего, протестующего вопля. Полева никогда и никому не принадлежала против своей воли, и единственный, кто имел право так поступать с ней, был Выродок. Только он никогда не позволил себе столь низко пасть. Он скорее убил бы ее... Всхлипывая, Полева увернулась от ищущих ее рот губ Миролюба и, вспоминая Выродка, закрыла глаза. Нынче зеленоглазый колдун идет в Киев и не ведает, что, задыхаясь в постылых объятиях, она вспоминает о нем... Невольно призывая того единственного мужчину, кто стал ее судьбой, Полева простонала: -- Выродок! Этот стон оглушил парня. Тут, под ним, она звала другого! Отпустив голые плечи мерянки, Миролюб сверкнул на нее злыми, ошалевшими глазами, но вдруг, уразумев, что натворил, рухнул лицом в сено. Он не видел, как Полева встала, стянула на груди рваные края рубахи, вытащила из волос запутавшиеся в них соломинки. -- Я все равно пойду с тобой в Киев, -- твердо сказала она и хлопнула дверью. Стыд навалился на Миролюба. Как он мог так поступить с мерянкой?! Где оставил разум?! Поссорился с отцом, а зло выместил на бабе! Боясь возвращаться в избу, он явился домой поздно ночью. Крадучись прошел через сени, нащупал в темноте дверную ручку и, слегка подтолкнув ее, очутился в залитой светом горнице. Отец не спал -- сидел за столом и мял гибкими пальцами кусочек Желтой глины. "Рассказала..." -- мелькнуло в голове Миролюба, но, заслышав его робкие шаги, старик вымолвил: -- Я говорил с Богом, сын. Я не смею держать тебя силой. Поступай как пожелаешь... -- Вздохнув, он зябко повел плечами и добавил: -- Полева пойдет с тобой. Береги ее, словно сестру. Миролюба затрясло. Как он мог так дурно думать об отце? Почему приписывал ему худые помыслы? Рухнув на колени, он ткнулся вспотевшим лбом в измазанные глиной морщинистые отцовские руки: -- Прости меня! Прости! -- Бог с тобой, сынок! -- приглаживая его темные кудри, как-то жалобно ответил старик. -- Только помни: ты у меня один... Вернись... Миролюб верил, что вернется. Верил, когда последний раз обнимал согнувшегося от горя отца, верил, когда скрывались за туманной дымкой высокие стены родного городища, и только ночью, на первом привале вдруг осознал -- а ведь он может и не вернуться! От этой страшной мысли что-то внутри надломилось, и, не умея сдержаться, он тихо заплакал. Показалось, будто темнота и пустота вокруг него ширятся, словно желая утянуть в жуткую бездонную пропасть, и никто не хочет ему помочь. Обиженная Полева со времени отъезда и полслова ему не сказала... Неожиданно к его волосам прикоснулись мягкие женские руки. Голос мерянки ласково произнес: -- Не мучай себя... Вина перед Полевой рухнула на его вздрагивающие плечи: -- Я худое подумал... Тебя обидел... Отца... Нет мне прощения! -- Не надо, -- перебила она. -- Дело прошлое... А что до прощения, так никто на тебя обиды не держит -- ни я, ни Антип... Тогда он впервые удивился ее выдержке, но затем она все чаще изумляла его. Словно отбродив по лесам всю жизнь, мерянка умела и найти безопасное место для ночлега, и развести костер, и поймать мелкую дичь, и сыскать съедобный корешок. -- Почему ты одна не пошла? -- как-то раз, глядя на ее уверенные движения, спросил Миролюб. Полева обернулась. Всполохи костра запрыгали в ее больших блестящих глазах: -- Я не привыкла ходить одна... Не спрашивая, Миролюб понял -- она всегда была с тем, кто оставил ее в Новом Городе. С кем же? Вспоминая разговоры горожан, он неуверенно вымолвил: -- Ты идешь за колдуном? -- Мы, -- не дрогнув поправила она. -- Мы идем за колдуном. ГЛАВА 36 Путь от Полоцка до Киева для Егоши пролетел быстро. Болотник уже привык к долгим переходам, да к тому же набирающая силу осень, не позволяя усталости взять над ним верх, радовала взор яркими красками, утешала сердце задумчивой тишиной. Она напоминала Егоше в последний раз заплетающую свою золотистую косу девку на выданье, -- замирая, как невеста, над речной водой и будто желая узреть в ее мрачной глубине свое счастье, осень гляделась в тихие заводи и сияла-переливалась тихой, глубоко затаившейся надеждой. Егоше было не впервой ночевать в лесу, но частые дожди заставляли его искать приюта в попадавшихся по дороге печищах. В простиравшихся до реки Березины землях кривичей неразговорчивого болотника принимали не очень-то охотно, но, прознав про его принадлежность к Владимировой дружине, смягчались. За частые поборы -- ведь платили дань и своему князю, и киевскому -- кривичи не любили Ярополка, и многие лишь ждали Владимировой дружины, чтоб присоединиться к выступившему против брата новгородскому князю. Но чем ближе был Киев, тем менее охотно сельчане слушали Егошин рассказ про покорение Полоцка. В растянувшихся меж Березиной и Припятью землях верных Ярополку дреговичей Егоше пришлось врать. -- Я сам там был, -- будто в смущении опуская глаза, тихо говорил он. -- Сам все видел. -- И на сей раз добавлял: -- Еле утек! Жалея удравшего от Владимировой жестокости парня, дреговичи давали ему и приют, и еду, но в древлянских землях все вновь изменилось. Там еще помнили подло убитого киевлянами князя Мала и доброго, рано погибшего от руки брата Олега. В древлянском городище Турове, что высился над Припятью, Егоша встретил большую ватагу молодых парней. Не скрывая своей неприязни к Ярополку, они болтались по улицам городища и, потрясая кто колом, а кто рогатиной, орали: -- Дождемся ясного князя Владимира! Смерть поганому братоубийце Ярополку! Наскочив на одну из подобных ватаг, Егоша зацепил за рукав проходящего мимо мужика с всклокоченной бородой и осторожно поинтересовался: -- Чего это они разорались? Недовольно вырвав руку, мужик огрызнулся: -- Дурь в них бродит! Они, видишь ли, Владимировых войск дожидаются, надеются, что князь их с собой на Киев возьмет. -- И, зло покосившись на орущих парней, сплюнул: -- Работали бы лучше, чем попусту глотки драть! Эвон, хлеб на корню гниет! Он преувеличивал. Нынешний год выдался неурожайным, видать, чуя приближение смутного времени и жалея свою хлебородную силу, Овсень поскупился на дары. Не задержавшись в Турове, Егоша двинулся дальше по Припяти. Теперь, когда уж близок был Киев, следовало подумать, как встретиться с Ярополковым воеводой. Входить в городище самому было опасно -- вряд ли киевляне забыли ненавистного Волчьего Пастыря. Хорошо бы сыскать посланника... И, вспомнив о посланнике, Егоша впервые пожалел об оставленной в Новом Городе мерянке. Раньше Полева только мешала его задумкам, однако нынче она могла бы пригодиться. Вряд ли, изменив своим привычкам, Блуд усмирил похотливый нрав, и такая красавица, как Полева, легко выманила бы его из городища. Побежал бы за ней на край света, как кобель за течной сукой! Жаль, что бабу унесла река... Егоша взглянул на хмурое небо. Длинные, растянувшиеся за полночь лучи звезд напомнили ему о приближении Позвизда. Поплотнее закутавшись в накидку, он пересел ближе к огню и задумался. А если мерянка выжила? Там, в Новом Городе, разделавшись с Рольфом, он тоже пришел на берег Мутной и видел, как за бросившейся в реку бабой сигали в воду отважные мужики, но дожидаться, чем кончится дело, ему не хотелось: спешил в Полоцк... Так и не узнав, вытянули Полеву иль нет, он ушел. Словно отвечая на его невысказанный вопрос, река зашумела. Егоша покосился на посеребренную лунным светом водную гладь: -- Ты что-то знаешь? Припять ответила тихим шелестом. Она знала о мерянке. Егоша поднялся, подошел к воде и, набрав в ладони полные пригоршни, вгляделся в свое отражение. Вода молчала. Значит, только затаившийся в глубине Припяти водяной дух сумел бы что-то поведать. Когда-то Нар учил Егошу проникать в пристанище водяных духов. Поежившись, болотник скинул одежду и осторожно, стараясь не сбить ровного дыхания, вошел в воду. От прикосновения холодных и настойчивых рук реки по его коже побежали мурашки. Резко выдохнув, он нырнул. Темная сила потянула его за собой, грудь сдавило диким желанием выскочить обратно, но он сдержался. Отныне следовало забыть о своем теле. Сливаясь с течением реки, он расслабился. Мельтешащие перед глазами разноцветные точки слились в один радужный водоворот, в ушах зазвенели голоса ичетиков, но тот, кого Егоша искал, еще не откликался. Водоворот закрутился, потянул его вниз, мимо празднично серебрящихся берегинь и безобразных, всклокоченных русалок. Призывая его замедлить свое скольжение, тонкие девичьи голоса протяжно запели, белые руки потянулись к его бесплотной душе. Увернувшись, он рухнул в бездонную пропасть... Русалки и берегини еще успеют натешиться в Русальную неделю, а нынче их время еще не настало. Тяжелые темные волосы водяного духа упали на него, оплели зеленой сетью водорослей. Он! Егоша вслушался. Монотонным гудением в его мозгу зазвучал глухой голос Омутника. Болотник признал его сразу -- Омутник редко разговаривал с чужими, и поэтому его голос куда как больше, чем шумящий, точно море, голос Водянника, походил на безликий рев воды на речных порогах. -- Сестра Мутная хотела взять ее в свои девки, -- гудел Омутной, -- а ее вытянули. Нынче она тебя ищет. Говорят, даже звала давеча. Егоша и без его указок подозревал, что если Полеве удастся выжить, то она примется его искать. Вот только где? -- Берегини с Непры болтают, будто видели ее совсем близко... На берегу, возле Рыбных затонов. Зеленые космы Омутника шевельнулись. Он хотел платы за свой ответ. Теперь Егоше предстояло самое сложное -- уйти от могучего водяного духа, не потерявшись в его густой бороде. Осторожно, опасаясь заронить подозрения в душу Омутного хозяина, Егоша постарался ощутить свое тело. Это удалось почти сразу -- в грудь хлынула боль, а от нехватки воздуха в голове замутилось. Он шевельнул ногами. Так и есть -- Омутник уже оплел их зелеными волосьями! Преодолевая жгучее желание совершить ошибку, стоящую жизни всем утопшим, -- паникуя, забиться в спутавших его ноги сетях, -- Егоша склонился и, стараясь не спешить, освободил от водорослей сперва одну ногу, а затем вторую. Омутник зло загудел, но теперь его голос лишь раздражал Егошу. Ловко увернувшись от настойчиво тянущихся к его ослабшему от борьбы телу пут, болотник рванулся к слабо мерцающему над головой свету. Бледные русалочьи руки вновь скользнули по его плечам, кратким всплеском прозвенел в ушах смех веселых ичетиков, а затем, отвергая человеческую плоть, вода расступилась и выбросила его на поверхность. Уже не сдерживаясь, Егоша хрипло втянул в себя воздух, короткими гребками поплыл к берегу. Течение унесло его недалеко, и по мерцанию костра он быстро отыскал свою одежду. Деловито, до красноты растерев задервеневшую кожу, он сунул руки в дым костра и лишь тогда ощутил радость победы. Не многим доводилось выпутываться из бороды Омутника. Из всех водяных духов он был самым коварным и нелюдимым. Для ловли жертв он прятался под корягами или выискивал в речном дне неожиданно глубокие ямы. В отличие от Речного или Водяного хозяина, Омутник предпочитал не метаться в поисках жертвы, а тихо, по-стариковски сидеть на одном месте, плетя по дну хитроумную сеть из своих волос. И стоило невнимательной жертве запутаться в ней, как, пользуясь слабостью и страхом добычи, Омутник затягивал ее в свою прожорливую пасть. Болотник не сомневался, что и нынче он решился ответить на Егошины мысли лишь для того, чтобы заглотить мягкое человеческое тело. Но вышло иначе, и теперь голодный и обманутый Омутник бесновался на дне реки, а Егоша ведал, где искать Полеву. Хозяин омута сказал, что вечно живые и болтливые берегини видели ее у затонов, а значит, если Егоша поторопится, то поспеет туда еще до рассвета. Притоптав костер, болотник вскинул на плечо суму и бодро зашагал вдоль Припяти. Яркий, столь похожий на его собственный, костерок он заметил еще издали и пренебрежительно усмехнулся. Мерянка так и не научилась прятаться от людей -- кормила пламя слишком щедро, и, забавляясь излишней пищей, оно плясало, почти дотягиваясь яркими руками до нижних ветвей испуганно подобравшей иглы ели. Не таясь, Егоша вынырнул из-под еловых лап, вгляделся в лица расположившихся у костра людей. Свернувшись калачиком на разложенном по земле полушубке, Полева сладко посапывала во сне. Внимательно оглядев ее и уверившись, что красоте мерянки не принесено никакого ущерба, Егоша покосился на ее спутника. Он знал, что Полева еще слишком робка, чтоб отправиться в столь дальний путь без провожатого, но что ее спутником окажется молодой и красивый парень, он не ожидал. Крепкий русоволосый мужчина спал сидя, облокотившись на воткнутый в землю меч. Оглядев рукоять меча, Егоша прищелкнул языком -- меч был знатный, видать, доставшийся парню по наследству от отца иль деда. На его резной рукоятке красовался полустертый знак рода -- узкая хищная морда разъяренной рыси. "Варяг", -- определил Егоша и, потеряв интерес к спящему, присел у огня. Несмотря на свое грозное оружие, парень не представлял опасности. Он был еще слишком молод и наивен -- вон, даже заснул на посту... Равнодушно глядя в огонь, Егоша развернул на земле свою подстилку и откинулся на спину. Очутившаяся под его спиной сухая ветка предательски громко хрустнула. Незадачливый страж-варяг вскочил на ноги и, не удосуживаясь поискать врага у своего костра, испуганно заозирался. -- Садись, -- негромко сказал ему Егоша. -- Не позорься... Варяг подпрыгнул, развернулся и, заметив у костра безоружного человека, немного успокоился, однако меч опускать не спешил. Буравя болотника темными от страха и неожиданности глазами, он рявкнул: -- Ты кто такой?! -- Я? -- Углядев краем глаза зашевелившуюся мерянку, Егоша обернулся к ней. -- Полева меня знает. Она и скажет -- кто я да откуда. Миролюб недоверчиво оглянулся на мерянку. Откуда она могла знать этого зеленоглазого парня? И как он очутился здесь, у их костра? Но, к его изумлению, Полева и впрямь узнала пришлого. Ее ошалелые глаза метнулись на лицо зеленоглазого, ощупали его и вдруг налились слезами: -- Ты?! "Колдун, -- дошло до Миролюба. -- Тот самый колдун". Опуская меч, он пригляделся. Так вот, значит, о ком плакала мерянка, кого не могла забыть! И чего в нем нашла? Ничего примечательного в пришлом не было, только глаза пугали каким-то жутким зеленым светом и рано поседевшие волосы заставляли задуматься о пережитой им беде. Обида сдавила горло Миролюба. Он-то думал -- Полева предпочла ему писаного красавца! Но разве этот невысокий и не очень сильный парень мог равняться с ним?! Почему же судьба оказалась так несправедлива?! Почему не на его груди, всхлипывая и утирая струящиеся по щекам слезы, плачет эта красивая баба? Уж как бы он ее обнял, как расцеловал! Не то что этот колдун! Тот ведь и не притронулся к ее вздрагивающим плечам! Егоше и впрямь не нравились ласки мерянки. Но нынче болотник нуждался в ее помощи и поэтому, ожидая, когда Полева выплачет все слезы, безропотно терпел ее объятия. Поймав на себе изумленный взгляд варяга, он отстранил мерянку: -- Хватит! Ты пойдешь со мной! -- Да, да... -- Заторопившись, она вскочила, принялась поспешно заталкивать в суму свои вещи. От ее покорной преданности Миролюба покоробило. Разве можно так унижаться? -- Погоди! -- Он вырвал из рук Полевы суму, спрятал ее за спину. -- Отец велел мне тебя беречь, а значит, никуда ты с ним не пойдешь. До утра... Силясь дотянуться до сумы, Полева завертелась вокруг него. Она ничего не желала слушать. Тот, кого она любила больше жизни, позвал, и она должна была идти. А глупый Миролюб думал, что сумеет помешать этому! Поняв, что суму не достать, она отвернулась от варяга и, сдавив ладони перед грудью, преданно заглянула Егоше в лицо: -- Я готова... Зачем ей сума? К чему вещи? С болотником она будет счастлива и так... -- Подожди! -- рявкнул Миролюб. Одним прыжком он дотянулся до Полевы, сграбастал ее в охапку: -- Повторяю -- ты никуда не уйдешь! Егоше надоело ждать. Мерянка была нужна ему, а этот невесть что возомнивший о себе мальчишка задерживал ее! Развернувшись к Миролюбу, болотник глухо произнес: -- Отпусти бабу! Она моя! Его странный напевный голос насторожил варяга, однако Полеву он так и не отпустил. Наоборот, переставая понимать, что делает, и чувствуя лишь одно -- если он отпустит мерянку, то потеряет ее уже навсегда, и тогда прощай надежда на возможное счастье, -- он еще крепче сдавил бабу в своих объятиях. Отчаянно сопротивляясь, она вцепилась зубами в его руку. Миролюб сморщился от боли, но рук не разжал. Глядя на стекающие к локтю капли крови, он разозлился. Она предала его! Бросила! Ему, обращавшемуся с ней как с княгиней, отдаться не пожелала, а этому зеленоглазому наглецу, который приказывал ей, словно рабе, была готова пятки лизать! -- Он погубит тебя, разве не видишь? -- проговорил Миролюб сквозь зубы и вдруг, резко оттолкнув бабу от себя, махнул мечом, целясь в голову колдуна. Никто не сумел бы напасть внезапнее, однако, каким-то необъяснимым чутьем уловив опасность, болотник отпрыгнул в сторону. Лезвие чиркнуло по руке колдуна, на рукаве показалась кровь. Он еще не успел повернуться, как Миролюб вновь занес меч. -- Не надо! -- раздался женский крик. Варяг не понял, как оказалась на пути лезвия кричащая Полева, поэтому и не успел отвести удар. Подняв к сияющей смертью, серебряной полосе меча лицо, Полева ощутила не страх, а облегчение. "Вот и все, -- подумала она. -- Вот и все... Отмучилась..." Над ее головой что-то хрустнуло. Меч упал в траву. Отшатнувшись, Миролюб кинулся за оружием, однако проклятый колдун оказался быстрее. Прыгнув на спину Миролюба, он сбил варяга наземь, вмял в холодный мох и, запустив под подбородок крепкий посох, сдавил ему шею. Сквозь звон в ушах Миролюб расслышал отчаянный вопль Полевы. -- Остановись! -- кричала она колдуну. -- Слышишь?! Остановись! Давление посоха ослабло, боль в неестественно откинутой голове поуменьшилась. Залитое слезами лицо Полевы склонилось к задыхающемуся Миролюбу: -- А ты уходи! Уходи обратно, в Новый Город! Миролюб молчал. Он не мог понять, почему колдун медлил. Варяг видел безразличие в его зеленых, устремленных на Полеву глазах и не мог поверить, что пришлого остановили слова мерянки. Но тем не менее это было так. Крик Полевы заставил Егошу задуматься. Болотник не знал, кем она считала этого нахрапистого и упрямого парня, но понимал: убив варяга, он может потерять доверие Полевы. А нынче он нуждался в безграничной власти над ней. Ослабив хватку так, чтобы варяг немного мог перевести дух, Егоша внимательно взглянул на мерянку. Ей сильно досталось от варяжского меча -- рана на боку пустяковая, но приметная. Впрочем, если ей не придется раздеваться, Блуд и не заметит. И какого ляда эта сумасшедшая дура защищала того, кто чуть ее не зарубил? Хотя ему-то какое дело... Егоша вытянул из-под лежащего варяга посох и, подняв с земли суму Полевы, брезгливо отряхнулся: -- Пойдем! Мгновенно забыв о надсадно кашляющем у ее ног Миролюбе, Полева кинулась к болотнику: -- Но ты ранен! У тебя кровь! -- Кровь? -- Егоша не чуял боли и потому удивился. Оглядев порезанное плечо, он мотнул головой: -- А-а-а, это... Глупости! Это пройдет. И, огладив мерянку неожиданно ласковым взглядом, заявил: -- Сперва я тебя подлечу. Будто споткнувшись об его слова, Полева замерла. Наполняя неудержимой радостью ее душу, нахлынуло счастье. Неужели она не ослышалась? Неужели Выродок сам пришел за ней? Неужели позвал и, презрев свою боль, заметил ее раны?! Всхлипывая от распирающего ее восторга, Полева привычно нащупала на груди подарок Антипа, сжала его в ладони и, поднеся к губам, прошептала: -- Господи! Спасибо тебе... Спасибо! ГЛАВА 37 Этой ночью Варяжко спал мало -- большую часть времени он провел подле совсем павшего духом Ярополка. Киевский князь сдавал на глазах. Даже после смерти Олега Варяжко не доводилось видеть его столь растерянным. Красивые бархатистые глаза Ярополка утратили живость, и без того узкие щеки совсем запали, острые скулы стали напоминать раздутые в агонии шютвичные жабры, а его когда-то яркие губы приобрели странный сероватый оттенок, будто он измазал их пеплом. -- Не изводи ты себя, светлый князь, -- утешал его Варяжко. -- Владимир Полоцком не успокоится -- на Киев пойдет, а тут и смерть свою найдет! Обещания Варяжко не были пустым бахвальством -- он сам проверял прочность киевских стен, сам расставлял на стенах лучников. Он твердо знал -- никто не сумеет взять городище приступом, а уж тем более Владимир со своей худосочной дружиной. Новгородец и Полоцк-то взял случайно -- помогла внезапность, -- но нынче в Киеве его ждали... Потянувшись, нарочитый вышел на крыльцо. Словно прощаясь, умирающее осеннее солнце блеклыми лучами пробежало по его волосам, и тут же, разозлясь на подаренную им ласку, злой северный ветер остервенело швырнул в лицо нарочитому горсть дворовой пыли. Поплотнее запахнув просторный охабень, Варяжко спустился на двор. Ему следовало отправиться в дружинную избу -- проверить, как его люди готовятся к возможной осаде городища, но бессонная ночь отдавалась ломотой во всем теле, и, немного помявшись, нарочитый вышел за ворота. "Сперва следует отоспаться, -- решил он, -- а уж после важные дела вершить". Дева Заря еще на пробудила городище, поэтому встречных было немного. Завидя Варяжко, редкие прохожие стягивали шапки и приветливо кивали. Нарочитый почти дошел до своего двора -- оставалось лишь завернуть за угол широко раскинувшегося хозяйства Рамина, -- когда услышал чей-то призывный смех. Нынче в Киеве веселье стало редкостью, и Варяжко свернул за угол. Там, подпирая спиной верею, стояла красивая молодая баба с большущими, глубокими, словно омуты, глазами и белым лицом. "Нездешняя", -- определил нарочитый, глядя, как, поправляя выбившиеся из-под платка волосы, она задорно смеется в лицо склонившемуся к ней воеводе. По рыжим волосам, богатому корзню и длинному мечу Варяжко признал Блуда. "В городище со дня на день осады ждут, а ему все нипочем!" -- разозлился Варяжко и, привлекая внимание заигравшегося с бабой бесстыдника, громко кашлянул. Блуд развернулся. Пользуясь его замешательством, баба ловко нырнула под его упершуюся в загородку руку и кинулась бежать. -- Какого ляда?! -- рявкнул на Варяжко упустивший добычу воевода и тут же метнулся следом за удирающей бабой: -- Эй, погоди! Где тебя сыскать? Варяжко поймал его за рукав. Серник незнакомки из синей крашенины уже скрылся за избами, когда до ушей нарочитого долетел ее звонкий крик: -- Приходи вечерком к Гнилому оврагу! Буду ждать! Блуд шумно выдохнул, повернулся к нарочитому: -- Вот это баба! Прямо сама Лада! Я уж сколь их повидал, а такой ни разу не встречал! -- Ты все о бабах, -- укоризненно покачал головой нарочитый. -- Лучше бы князя проведал. -- А что князь? -- насторожился Рыжий. Он совсем забыл о Ярополке. К тому же хандра князя его раздражала. Не в отца сын! Святослав давно бы уж всех русичей, от дреговичей до радмичей, собрал под свою длань, а сынок его прикинулся хворым, с перепугу из горницы не выходит... А нарочитый ему подпевает -- мол, сиди, жди... А чего ждать-то? Иногда Блуду казалось, что Владимир больше достоин княжить над Русью, -- хоть и мал, да удал, эвон, как изничтожил род полоцкого князя! -- Худо ему, -- продолжал о своем Варяжко. -- Многие ныне его оставили... Кривичи предали, за сыном ключницы пошли, а ведь средь них немало тех, кто ему в вечной верности клялись. Ты бы зашел к нему, утешил, преданность свою высказал. Блуд сплюнул сквозь зубы, но, вспомнив о щепетильной преданности нарочитого, покорно кивнул: -- Зайду... -- А про бабу эту лучше забудь, -- посоветовал ему Варяжко. -- Она, может, и красива, но жизни не стоит. Не ходи в Гнилой яр. Мало ли кто с ней вместе тебя там будет ждать... Блуд отмахнулся от нарочитого, словно от назойливого комара. Видать, от страха перед нападением Варяжко совсем спятил. Везде ему мерещатся предатели да Владимировы соглядатаи -- уже и под киевскими стенами их ищет! -- Хорошо, хорошо, -- чтоб не ссориться с угрюмым воем, пробормотал Блуд и тут же зашагал прочь, напоследок невнятно пробурчав: -- Не обессудь, некогда болтать... Сам ведаешь -- дела... Варяжко проводил его широкую спину долгим взглядом. С той поры как погиб Выродок, Блуд сильно изменился. Нарочитый не мог понять, как и когда воевода успел научиться козням болотника, но, смягчившись нравом, Блуд стал чем-то походить на болотного парня. За ним и раньше водились мелкие провинности, но при этом Рыжий оставался весь как на ладони -- поглядишь, и сразу ясно, чего желает, чего задумал, а нынче воевода все делал тишком, молчком и с удивительным безразличием. Вот и теперь -- лишь отговорился и отправился неведомо куда. Варяжко вздохнул, завернул на свой двор. Ласковая, подаренная ему Ярополком рабыня бодро подбежала к нарочитому, потянула в избу. -- Оставь, Дола, -- отпихнул ее нежные руки Варяжко. :-- Я хочу отдохнуть. Девка обиженно стрельнула на него темными глазами, но, уразумев, что хозяин не сердится, послушно отошла. Ох, кабы была на ее месте Настена! Представляя, как теплые руки болотницы ложатся на его плечи, как касаются щеки ее мягкие, душистые волосы, Варяжко застонал... Спеша прочь от нарочитого, Блуд тоже представлял себе любовные утехи, только совсем иные. Воеводу зацепила незнакомая красивая бабенка. В ней таилась какая-то загадочная привлекательность, которая будоражила кровь Блуда, заставляя его то и дело вспоминать таинственные глаза пришлой, ее манящую улыбку и гибкую фигуру. Возникнув прямо перед спешащим по своим делам воеводой, баба повела себя так, словно сама предлагала ему заняться играми Уда, хоть с виду казалась совсем неопытной... Может, именно поэтому, едва дождавшись темноты, Блуд выскользнул за ворота. Отворяя ему, стражник забурчал что-то недовольное. Блуд остановился, предупредил: -- Погоди запирать. Вернусь скоро. -- Нарочитый велел на ночь ворота открытыми не оставлять, -- задиристо заявил страж. -- Я говорю -- погоди! -- упрямо повторил Блуд. На шум подоспели еще двое. Одного из них -- седоусого с темным лицом -- Блуд признал сразу, пожаловался: -- Что это за строптивец, Матей? Иль ты уже за свою сотню ответа не несешь? Сотник нахмурился. Ссориться с Блудом не хотелось, и хоть Варяжко дал указ ворот не отпирать никому, он махнул рукой: -- Пропусти его. Я сам его возвращения дождусь! -- И, покосившись на довольно посапывающего воеводу, ухмыльнулся: -- Небось, не один придешь... Как узнаю, что не ворога приволок? -- По одежке увидишь, -- бойко отозвался Блуд. Матей расхохотался: -- Коли та одежа уцелеет! Блуд отмахнулся от него и нырнул в наступающую темень. Дорогу к Гнилому яру он ведал хорошо -- частенько вспоминалось, как шагал по ней рядом с Выродком. От этих воспоминаний воеводу пробирал легкий холодок, а душа сжималась в предчувствии чего-то недоброго. Но на сей раз это ощущение оказалось кстати -- как хорошо будет после исполоха почуять нежные женские объятия! Пережитый страх лишь добавит в утеху страсти... Гнилой овраг возник перед ним темным глубоким провалом. Блуд даже удивился. Почему-то раньше овраг казался ему менее глубоким. А может, он выглядел так зловеще оттого, что скрывал на своем дне уцелевшие останки его рабов-убийц? Холодный осенний ветер пробежал по ветвям ольховника, заколыхал их в загадочном танце. Перешептываясь, деревья заговорщицки склонились друг к другу, и внезапно у воеводы появилось странное ощущение, будто за ним кто-то наблюдает. Опасаясь спугнуть видока, Блуд осторожно оглянулся. Никого... Лишь темные шумящие деревья и чистое поле за ними. И столь распалившей его бабы тоже не было видно. Но тем не менее чей-то пристальный взор прожигал его насквозь. Блуд поежился: -- Есть тут кто? Тихим шелестом листьев ольховник рассмеялся над его страхами, а из оврага, громко каркая, вылетели две вороны и, широко размахивая крыльями, направились к поднимающемуся далеко за краем земли бледному лунному колесу. -- Эй ты! -- вновь позвал воевода. Он уже начинал жалеть, что опрометчиво отправился в одиночку в глухой овраг. А вдруг нарочитый окажется прав и здесь поджидает засада Владимира? Может, хитрые наворопники уже пришли сюда и лишь дожидаются удобного мига, чтоб налететь на него, полонить и утянуть в свой стан? -- Эй, кто там есть! -- сжимая в вспотевшей ладони меч, заорал он. -- Выходи! -- Не вопи... Деревья зашелестели, или впрямь кто-то заговорил? Блуд суетливо обернулся и, охнув, отпрянул от возникшей за его спиной тени. -- Поди прочь, кто бы ты ни был! -- поднимая перед лицом пришлого свой меч, заявил он. -- Да будет тебе железом-то махать! -- небрежно ответил тот. -- Старинного знакомца узнавать да привечать положено, а ты... Эх, Блуд, Блуд, а я-то хотел тебе за труды отплатить. -- Выродок? -- Не веря, Блуд пригляделся. Знакомые зеленые глаза сверкнули из-под низко опущенного на лицо пришлого капюшона: -- Наконец-то признал! Блуд убрал меч. Уразумев, что когда-то испытанный им страх был всего лишь опытной волшбой болотного знахаря и смерть Выродка наверняка тоже была подстроена, он уже давно перестал бояться болотника. Блуд не знал, как Выродку удалось договориться с Малушей, но ведь это древлянка признала его мертвым, хотя он вовсе не умирал, а просто лежал без памяти... Видать, болотный ублюдок напугал бабу, как его самого. Ощущая объединившую их тайну, Блуд даже подмигивал ей при встрече, но знахарка оказалась хитра и на под