мигивания и улыбки Блуда отвечала равнодушным, ничего не выдающим взором. Про себя Блуд смеялся над ней -- он-то все ведал, но разговора о Выродке с ней не заводил. Зачем? Правда, воевода не мог объяснить странного, время от времени окутывавшего его плечи холода, но это было неважно. И нынешнее появление Выродка его не особенно удивило -- он уже начинал подозревать нечто подобное, только смущала мысль -- откуда болотник сыскал себе красавицу-помощницу? -- Ладно, какого рожна я тебе понадобился? -- Говорю же: отплатить за труды пришел, -- искоса поглядывая на него, заявил болотник. Ему было интересно следить за воеводой. Со времени их последней встречи Блуд стал иным -- былой страх куда-то запропал, но это оказалось только к лучшему: Рыжему легче сговориться с простым человеком, чем с могучим чародеем. Договор с колдуном держался бы на его страхе, а страх -- что песчаная башня: ветер дунет -- и нет ее. Вот жадность и алчность хоть и не столь видны, а прочны куда более. Уж коли эти две сестрицы-близняшки захватят человечью душу -- годы будешь от них избавляться и навряд ли избавишься. Егоша осторожно прикоснулся к Блудовой душе. Там, взирая на мир завидущими глазами, сидели обе сестры, ждали пищи. Болотник усмехнулся. -- Чего лыбишься? -- хмыкнул Блуд. -- Чем благодарить меня станешь? Может, бабу свою отдашь? -- Могу и бабу, -- кивнул болотник. -- А того лучше -- весь Новый Город и кривичские земли в придачу. -- Чего?.. -- приоткрыл рот воевода. -- А вот, погляди, -- Егоша протянул Рыжему грамоту. На тонкой выделанной коже темнели начертанные рукой Владимира руны, а под ними стояло круглое пятно новгородского князя. Егоше стоило много трудов уговорить Владимира на сию грамоту, но, благо, помог Добрыня -- надавил на племянника. -- "Не я на брата налез, а он на меня", -- шевеля губами, читал послание воевода, -- "потому движет мною Правда, а не Кривда, и ты, братоубийце изменив, свою честь не опозоришь..." Остатки былой преданности заставили Блуда возмущенно отшвырнуть свиток: -- Ты на что меня подстрекаешь, тварь болотная?! Князя своего предать уговариваешь?! Да я тебя!.. Отскользнув на шаг, болотник мило улыбнулся: -- Не шуми, воевода. Нет так нет. Владимир тебя обидеть не желал, наоборот, хотел тебе честь оказать. Он пишет: "отцом вторым тебя буду почитать"... А ты так.. -- Он свернул грамоту, положил ее за пазуху просторного охабеня. -- Но коли ты так упрям, служи своему слабосильному князю, только не пеняй потом, что другой сядет над Новым Городом и другой в Полоцке головой будет, а твое место окажется в порубе. -- Отвернувшись от опешившего воеводы, он двинулся прочь. -- Помнишь поруб-то? Блуд вздрогнул. Он помнил. Сырость и мрак накатили на него, заставили сцепить пальцы. А если Выродок прав? Разве сам он не думал недавно, что Владимир лучше Ярополка? Может, стоит встать за нового князя? Новый Город и земли кривичей -- хорошая плата за труды. Блуд задумался -- богатые дары манили его, но спрятанная где-то очень глубоко в душе и почти забытая верность мешали дать согласие. -- Погоди! -- Он догнал уходящего болотника и, выхватив грамоту из его рук, впился глазами в строки. "Будешь мне как второй отец, -- писал Владимир. -- Пойдешь за правое дело..." Блуд обрадованно вздохнул -- вот оно, оправдание! Ведь Ярополк и впрямь повинен в смерти Олега! Братоубийце нечего делать на киевском троне! -- Ну что? -- равнодушно покосился на него болотник. -- Ты в Полоцке был? -- вместо ответа спросил Блуд. -- Был. -- Владимир осилит Ярополка? Болотник склонил голову к плечу: -- Коли сделаешь, что писано, -- осилит. Блуд протянул ему грамоту: -- Я сделаю... Постараюсь. Только нарочитый может помешать.. -- Варяжко? -- насмешливо протянул болотник. -- Вот уж не поверю, что он хитрее тебя. Да и князь нынче пуглив -- наветам легче поверит, чем уговорам. -- Добро. -- Словно сбрасывая с души неведомую тяжесть, Блуд потянулся. -- Одного лишь не ведаю -- когда... -- О-о-о, это вовсе просто! -- Болотник повернулся к темнеющему провалу оврага, позвал: -- Полева! Поди-ка сюда! Ветви ольховника зашуршали. Опасливо раздвигая их белыми руками, на край оврага выбралась та самая баба, что заманила Блуда. Воевода огладил ее ладное тело жадным взором. Неужели баба отправится с ним? -- Полева! -- Подойдя к бабе, болотник положил руки ей на плечи. -- Ты пойдешь с воеводой. Та жалобно округлила красивые глаза: -- Но... -- Не бойся, -- ласково, словно уговаривая маленького ребенка, принялся втолковывать ей болотник. -- Не насовсем. И как только воевода велит -- побежишь ко мне. Ты знаешь, где меня сыскать. Преданно глядя ему в глаза, Полева кивнула. Ей совсем не хотелось уходить от болотника, но если он просил... Кто еще ему поможет? Он ведь так одинок и так несчастлив. У него даже нет такого доброго, как у нее, Бога. У него вообще нет богов... На миг мерянке показалось, что во взгляде колдуна мелькнуло удивление. -- Что? -- не дожидаясь вопроса, поинтересовалась она. Выродок отвернулся, буркнул: -- Ничего... Он не хотел признаваться, что и впрямь удивился. Полева не была настолько глупа, что бы не знать -- Блуд потребует ее тела, однако уходила с воеводой спокойно, словно добровольно принося себя в жертву. И это из-за одного его слова... Мерянка оставалась его рабой, но в то же время в ее душе вырастало нечто странное, гораздо более могущественное, чем вся его сила. Что? Он не понимал... Отмахнувшись от тягостных мыслей, болотник хмуро оглядел Блуда. Рыжий вперился взором в мерянку, словно узревший бесхозную сметану кот, и неожиданно для себя самого Егоша предупредил: -- Бабу не трожь! Иначе будешь не со мной дело иметь -- с Владимиром. -- Почему? -- искренне изумился воевода. Склонившись к его уху, Выродок шепнул: -- Потому что Добрыня на нее глаз положил. Ты же знаешь, как он с Владимиром повязан. Проведает, что ты его бабу опозорил, и прощай Новый Город! Блуд поморщился. Да, с Добрыней связываться не стоило, даже ради такой бабенки. Он вздохнул и потянул ее за собой: -- Пошли! Она светло улыбнулась, кивнула: -- Пошли... Эх, кабы не Добрыня! Блуд перевел дыхание, молча зашагал к городищу. Быстро перебирая маленькими ногами, Полева поспешила за ним. Продрогший на стене Матей завидел воеводу и бегущую за ним хрупкую женскую фигурку разглядел издалека. Расхохотавшись, он подпихнул сидящего рядом и сладко позевывающего стража: -- Эй, глянь кого Блуд ведет. Закрыв рот, тот всмотрелся в быстро приближающихся к стенам людей и махнул рукой: -- Этот где хошь усладу сыщет! Матей спустился к раздвигающему створы вороту, налег на рычаги. Скрипя, словно жалуясь на поздних гостей, тяжелые ворота отворились. К Матею подошел другой стражник, тот самый, что не желал выпускать воеводу, сказал полушепотом: -- Коли все вороги таковы, я бы сам им в полон пошел... "Вороги?.." Матей усмехнулся. Блуду, как всегда, повезло. Просто повезло, и вороги здесь были ни при чем. Он вздохнул и отправился на стену -- глядеть, не идут ли к городищу Владимировы наворопники. Эх, кабы он знал, что миг назад своей рукой отворил городище для первого из них. Кабы знал... ГЛАВА 38 Варяжко видел, что Блуд вернулся в городище не один, но откуда появилась в его доме красивая баба и чего она хотела, нарочитый понять не мог. Пришлая ни с кем не разговаривала, избегала встреч и зачастую, проводя целый день в Блудовой избе, даже носу на двор не высовывала. Воевода и обращался-то с ней как-то необычно. Любая другая послужила бы для него лишь утехой на миг, но эту Рыжий оберегал, словно родную сестру. Рьяно оберегал! Как-то раз Варяжко застал пришлую у Блудовых ворот и уж было открыл рот, желая поздороваться со странной гостьей воеводы, как перед ним, словно из-под земли, вырос разъяренный Блуд. Сверля нарочитого злыми глазами и прикрывая бабу широкой спиной, он проворчал: -- Чего надо? -- Ничего... -- опешив от его напора, ответил нарочитый. -- А коли ничего, то ступай себе, -- огрызнулся Рыжий, и Варяжко пришлось уйти. Раньше Блуд не берег своих любав, и, глядя на его обеспокоенное лицо, Варяжко стал подумывать -- а не женился ли тайком скрытный воевода? Ведь носился с пришлой как с писаной торбой, скрывал ее дивную красоту от чужих глаз и даже сам изменился -- начал заботиться о других и, проводя все свободное время подле хворого Ярополка, перестал шастать по девкам... Не только нарочитый -- все вой замечали в воеводе перемены и втихоря посмеивались -- мол, был муж-сокол, а нынче пришлая девка крылья подрезала, и стал петух петухом -- норову много, птицей себя по-прежнему мнит, а в небо подняться уж не может. -- И на старуху бывает проруха, -- судача с нарочитым о странностях воеводы, признал Рамин. -- Зацепила баба Блуда. Старый сотник никогда не болтал попусту и прежде, чем вынести свое суждение, долго приглядывался к пришлой. Загадочная гостья Блуда, сумевшая сломить заносчивый и нахальный норов Рыжего, разожгла интерес сотника. Рамин расспрашивал о ней всех и вся и из собранных по крохам скудных шепотков да слухов узнал лишь, что зовут бабу Полевой, родом она из мерян, живет затворницей в Блудовой избе, а воевода боится к ней даже пальцем притронуться. Услышав последнее, нарочитый насторожился. Тут было что-то не так... Коли зародилась меж Блудом и пришлой любовь, то почему баба не желала дарить воеводе свое тело? А если любви не было, то почему она хозяйствовала в доме Блуда, будто жена? Сердцем чуя неладное, Варяжко твердо решил при случае самому переговорить с пришлой. И случай вроде выдался, но едва надумал отправиться к ней, как по всем улицам Нового Города промчался княжий клич. Ярополк сзывал всех бояр и хоробров к себе в терем. Зачем, почему -- никто не ведал. Оказалось, что утром в Киев прискакал гонец из древлян и, оставив запаленного коня у княжьего крыльца, поведал Ярополку о дружине брата. -- Далеко они покуда, даже до Припяти не добрались, -- рассказывал гонец. -- Но идут к Киеву. А всего хуже то, что я от многих кметей да закупов слышал: люди судачат, будто здесь, в Киеве, плетет кто-то против нынешнего князя подлый заговор и горожане-предатели сами Владимиру ворота открыть сговорились. В спешке он забыл, перед кем произносил свои речи, забыл, что в тереме собрались не лапотники, а весь боярский Киев и на высоком стольце у окна сидит сам Ярополк, -- вот и выложил правду-матку, как слышал ее от других. Князь и раньше не отличался сильной волей, а нынче еще и болезнь его подточила. Вскочив, он испуганным зайцем заметался по клети: -- Я знал! Знал! Не простили мне люди Олегову смерть! Видя смятение князя, Варяжко обрушился на гонца: -- Ты что плетешь?! Кого байками кормишь?! Отродясь в Киеве предателей не было! Сей городище еще наш пращур Орей от предателей зарек! Гонец смутился, попятился: -- Да... Я... Подскочив к Варяжко, Ярополк закричал ему прямо в лицо: -- Ты твердил: "Олегова смерть забудется! Простится!" Ты клялся, что никто в Киеве против меня не пойдет! А ныне уже в иных землях о заговоре против меня болтают! Может, ты нарочно мне лгал? Может, сам -- заговорщик?! В его суженных, словно у сердитой кошки, глазах метался безумный страх. Варяжко смирил негодование, склонил перед князем голову: -- Я от сказанного не отрекаюсь и, коли желаешь, еще раз повторю -- нет в Киеве предателей! А если сыщешь в моих словах хоть крупицу кривды -- убей меня, не раздумывая! Я же сам тебе меч подам и шею подставлю! Ярополк отшатнулся, вновь забегал из угла в угол. Из ряда сидящих по длинным, поставленным вдоль стен лавкам бояр встал Помежа и, оправив длинный, до полу, багровый охабень, забормотал: -- Ты, нарочитый, обиды на меня не держи, а только кто нас сбережет, коли те слухи правдивы окажутся? Страшась продолжить, он подобрал полы охабеня и, поглядывая по сторонам быстрыми глазками, опустился на лавку. И показались бы его сомнения искренними, но при взгляде на Блуда лицо Помежи разгладилось, и на его узких губах растаяла хищная улыбка, словно был у боярина с воеводой какой-то тайный уговор. "Коли так, -- решил Варяжко, -- то самое время Рыжему свое слово молвить". Он не ошибся. Блуд неловко поднялся и, оглядев собравшихся, обратился к гонцу: -- Кто тебе о предателях сказывал? -- Так, люди всякие... Воевода подошел к нему поближе, ласково заглянул в глаза: -- Какие люди? Совсем одурев от внимания знатного боярина, вой беспомощно забормотал: -- Да все говорят, и в Новом Городе, и в кривичских землях. -- Но, углядев поощряющую улыбку воеводы, уже увереннее добавил: -- А что? Все может быть... Кривичи-то Рогволда предали. При напоминании о старой боли у Ярополка жалобно скривилось лицо. Забыв о присутствующих, он поднес ладонь ко рту и принялся яростно обкусывать ногти. Смотреть на него было и страшно, и стыдно. Варяжко решился подойти. Оказавшись совсем рядом с князем, он прошептал: -- Негоже этак... Воспрянь духом, князь... Ободри бояр! Но Ярополк то ли не услышал его, то ли не захотел услышать. Оставив Варяжко, он метнулся к еще не успевшему сесть Блуду, вцепился в его руку: -- Ты именитый хоробр, со Святославом воевал, скажи -- что делать? -- Что делать? -- Рыжий удивленно вскинул брови. -- Хитростью брать -- то творить, чего никто не ждет. К примеру, забрать дружину и уйти куда подалее. -- Здесь моя земля, отцом мне завещанная! -- неожиданно обретя былое мужество, запротестовал Ярополк. Воевода пожал плечами: -- Как хочешь, князь, а только ты спросил, как брата одолеть, -- я ответил. А ежели мой ответ не хорош иль понял я что не так -- прости.... Варяжко остолбенел. Уж кто-кто, а Блуд должен был понимать, что уход из хорошо укрепленного городища был равносилен смерти. Он же воевал не первый год! Что с ним? Неужели, желая избавить молодую жену от кровавой бойни, струсил и надумал увезти ее подальше от мечей и боли? Или просто устал и потянулся к мирной жизни? Не выдержав гнета сомнений, Варяжко шагнул к Блуду: -- Что с тобой?! Рыжий нахмурился: -- Ничего... Я что думаю, то и говорю, а решать все равно не мне. Это ты у нас любишь сам суд вершить, а я во всем полагаюсь на княжью волю. Велит мне светлый князь тут помереть -- безропотно смерть приму, последует моему совету -- уйду вместе с ним в любое изгнание. Горло Варяжко стиснуло судорогой, вопросы заметались в голове исполошными всплесками растревоженных рыб... -- Можно мне сказать, светлый князь? -- неожиданно вмешался Горыня и, получив в знак согласия благосклонный кивок Ярополка, повернулся к уставившимся на него боярам. -- Я на страже чаще других бываю, ведаю -- киевские стены любого ворога сдержат. И воины в городище не из тех, что нынче одному князю кланяются, а завтра другому. Твои речи, Блуд, изменой пахнут. Если и есть в Киеве предатели, то первый -- ты! Таких обвинений от старого приятеля воеводы никто не ждал, потому и загомонили все хором -- кто убеждая Горыню в его неправоте, кто, наоборот, поддерживая. -- Как ты смеешь?! -- выхватил меч оскорбленный Блуд. Варяжко понимал его негодование -- Блуд хоть и был гнидой, а предавать не стал бы. Ему и у Ярополка хорошо жилось -- к чему ему перемены? Нарочитый попробовал вклиниться меж разъяренных хоробров, но Фарлаф оттолкнул его и, примкнув к Блуду плечом, надвинулся на Горыню: -- Ты только что друга предал, кто поручится, что князя не предашь? -- Я никого не предавал, а вот скольких ты хозяев сменил, скольким служил, как цепной пес, скольким пятки лизал? Видать, и у нынешнего не задержишься! -- выкрикнул в ответ Горыня. Теперь и в его руке поблескивало оружие. -- За сколь гривен ты, варяжский пес, Ярополка продал?! -- Гад! Клинок Фарлафа со свистом распорол воздух. С ловкостью опытного бойца Горыня уклонился. Не понимая, почему Блуд не вступает в схватку, и, тщетно пытаясь урезонить разошедшихся воинов, Варяжко оглянулся. Отчаянно дрыгая ногами, Блуд бился в железном объятии обхватившего его сзади Дубреня и, не умея вырваться, сыпал ругательствами, норовя как можно обиднее зацепить Горыню. Однако тот, не слыша его воплей, рубил направо и налево. Корзень Фарлафа уже светился прорехами, кое-где из-под него показалась кровь, а лицо приобрело угрюмо-сосредоточенное выражение. "Все, -- понял Варяжко. -- Это уже не шутка -- бьются всерьез, насмерть". Ярополк тоже, видать, уразумел, что пора вмешаться, -- перекрывая лязг оружия и крики Блуда, рявкнул: -- Хватит! Повинуясь, Горыня опустил меч, и, воспользовавшись его замешательством, Фарлаф нанес резкий удар. Блестящий клинок мелькнул мимо Варяжко. Нарочитый рванулся вперед, сшиб его. Острая боль пронзила руку, но смертельное лезвие миновало грудь Горыни. Тот признательно скосил глаза на придерживающего раненое плечо нарочитого, но сказать ничего не успел. -- Я велел -- хватит! -- выбивая меч из рук озверевшего Фарлафа, заорал Ярополк. Оружие вылетело и, бренча, покатилось к ногам испуганно вжавшихся в стены торговых бояр. Визжа, словно подколотые поросята, они кинулись врассыпную. -- Эх! -- Схватившись за голову, Ярополк стиснул ее ладонями и в наступившей тишине громко зашептал: -- Как же мне поверить, что киевляне меня не предадут, коли, меж собой согласия не сыскав, мои хоробры готовы друг другу глотки рвать? Пристыженные бояре, отряхиваясь и оправляя одежду, потихоньку принялись усаживаться на прежние места. Когда все устроились, Ярополк поднял голову, обвел горницу безразличным взглядом: -- Я решил уйти из Киева. Варяжко протестующе открыл рот, но взмахом руки Ярополк велел ему молчать: -- Хватит ссор, нарочитый. Кто верен, тот пойдет со мной, кто не верен -- пусть остается. И разговаривать больше не о чем. Варяжко понимал, что не о чем. По тону Ярополка понимал, но, чуя в груди надсадную тоску обреченности, все же попытался возразить: -- Но как же родная земля? Твоя земля? -- А я с нее не уйду. -- Присев на край стольца и сцепив на коленях руки, Ярополк уронил подбородок на грудь. -- Я в Родню отправлюсь. Там и земли мои, и стены не хуже киевских. Варяжко мог бы поспорить с кем угодно, что стены в Родне с киевскими не сравнятся, но Ярополк вяло махнул рукой: -- А теперь уходите. Я устал. -- И уже в спины поспешно удаляющимся боярам напомнил: -- И коли затеете на дворе склоку, виноватых искать не стану -- любого, у кого в руках меч окажется, назову предателем. От его грустного голоса Варяжко захотелось заплакать. Внезапно он понял -- это конец. Конец Ярополка, конец Киева. Князь еще и не увидел брата, а уже сдался... На двор выходили молча и, не глядя друг на друга, тут же разбредались в разные стороны. У самых ворот нарочитого нагнал Горыня. В глазах Сторожевого светилась признательность: -- Я тебя в тереме отблагодарить не успел, так нынче скажу -- за мной должок. Оторвавшись от раздумий, Варяжко покосился на свое плечо. Нанесенная мечом Фарлафа рана оказалась пустяковой, даже кровь уже унялась, только рука еще слегка побаливала. -- Добро, -- кивнул он Горыне. Тот улыбнулся и, отвернувшись, отправился в дружинную избу. Нарочитому не хотелось идти следом. Желая покоя, он зашагал к себе, в нежные объятия тихой и ласковой Долы. Несмотря на свою молодость, рабыня умела утешить боль и тревоги нарочитого. Пока девка перевязывала его, перемежая перевязку нежными, но весьма настойчивыми ласками, Варяжко думал. В его жизни что-то менялось, рушилось... Казалось, весь его мир, весь привычный образ жизни безжалостно смят чьей-то могучей рукой. Когда это случилось? Не нынче... Может, в тот день, когда он впервые увидел Настену? Воспоминание о девушке опалило его душу. Где-то нынче болотница, жива ли? Если Владимир осмелился хоть волос с ее головы!.. -- Не надо! -- испуганно взвизгнула Дола. Не понимая ее испуга, нарочитый удивленно взглянул на рабыню. Сжавшись в комок, она указала тонким пальчиком на его руки. Варяжко опустил взгляд и только теперь заметил в своих пальцах узкий и длинный кинжал. Когда взял его, как? -- он не помнил. Отбросив оружие, нарочитый через силу улыбнулся напуганной девке: -- Не трясись... Это я так... Она сторожко приблизилась и, по-прежнему пугливо косясь на его руки, вновь принялась за дело. К вечеру боль в раненом плече улеглась, и, устав от тягостных, бесполезных раздумий, нарочитый вышел на крыльцо. Ноги сами понесли его прочь от городища, туда, где под побуревшим скатом берега в туманной дымке стыдливо прятала свою волнующую красоту великая Непра. Стражи у ворот проводили нарочитого сочувственными взглядами -- слухи о случившемся в княжьей горнице уже успели облететь городище, и поэтому все знали, как Варяжко уговаривал Ярополка остаться в Киеве. Как знали и то, что у него ничего не вышло... Присев на берегу, Варяжко коснулся рукой воды. Прохладные пальчики реки дружески обхватили его запястье, не в силах удержаться, с прощальным всплеском соскользнули и побежали дальше -- искать новых встреч. -- Передай ему: Ярополк уйдет в Родню, -- раздался позади Варяжко чей-то знакомый голос. -- И побыстрее беги -- мы скоро уходим! Большой куст ольхи за Варяжкиной спиной мешал нарочитому увидеть говорящего. Затаив дыхание, нарочитый замер. -- Это хорошие вести. Владимир будет рад, -- ответил мужчине женский голосок. Мягкий, бархатистый, незнакомый. Силясь разглядеть хоть что-нибудь, Варяжко вытянул шею, но еще удерживающий на своих ветвях достаточно листьев ольховник скрывал собеседников, да и темнота надежно защищала их от случайных видоков. -- Я постараюсь заслужить оказанную мне честь. -- Теперь Варяжко узнал говорящего. Блуд! Замышляет что-то... Неужели все-таки Горыня прав и воевода предал своего князя? Крадучись, нарочитый попробовал обойти куст. -- В Родне узнаешь, как еще помочь нам, -- успокоила воеводу незнакомка и, немного помолчав, добавила: -- К тебе придет гонец. Варяжко оставалось лишь отогнуть большую разлапистую ветку да подлезть под нее, но, как назло, начался дождь. Слабый, едва приметный, тот, что, смачивая моросью лицо, не поит землю щедрой влагой. Однако жухлая трава вмиг стала скользкой. Ноги нарочитого поехали в сторону, и, не удержавшись, он упал. Блуд был хорошим воем. Звук падающего тела признал сразу. -- Беги!!! -- завопил он незнакомке. Мимо поднимающегося с земли Варяжко мелькнул темный охабень. Вытянув руку, нарочитый вцепился в край одеяния, но баба оказалась проворней белки. Изловчившись, она выскользнула из Варяжкиных рук и, нырнув в прибрежные кусты, растворилась в темноте. Она передвигалась столь стремительно и бесшумно, что любая погоня была бы бессмысленна. Видать, незнакомка долго жила в лесу, потому и ушла в его глубины словно рыба в омут, -- попробуй теперь сыщи ее! Зато Блуд бежал так, что слышно было за версту. С треском взламывая кусты, он прыжками мчался к городищу. Когда Варяжко поднялся на ноги, плащ воеводы уже скрылся за воротами. Задыхаясь от гнева, нарочитый кинулся следом. Теперь он не сомневался: Блуд -- предатель, но как открыть глаза Ярополку? Хотя, может, князь и поверит -- ведь Варяжко сам был видоком, да и вой у ворот подтвердят, что воевода уходил из городища. Ворвавшись в ворота, нарочитый рявкнул на опешивших от его исполошного вида стражей: -- Здесь кто проходил?! Те недоуменно переглянулись: -- Никого... -- Никого?! -- Варяжко подлетел к одному из сторожевых, вцепился в его срачицу, затряс: -- А не воевода ли?! Голова парня беспомощно замоталась на тонкой шее, но он все же прохрипел: -- Ни-и-ико-о-ого! Может, не заметили? Или боялись признаться, что против его собственного указа впустили кого-то в городище с наступлением темноты? Коли так, то теперь хоть пытай их -- не сознаются... Варяжко отбросил парня, рванулся к Блудовой избе. Предателя нельзя отпускать безнаказанно! На дворе воеводы стояла тишина. Не задерживаясь у дверей, нарочитый проскочил сени, клети и влетел в горницу. Улыбающийся Блуд сидел за столом, а молодая девка растирала его обнаженную спину каким-то ароматно пахнущим маслом, из тех, какими часто торговали греки. Заметив запыхавшегося нарочитого, воевода вскочил, вытаращил глаза: -- Что?! Откуда?! -- Ты! -- задыхаясь от быстрого бега и гнева, крикнул Варяжко. -- Ты был за городищем! Предатель! -- Ты что, ополоумел? -- попятился Блуд. Врал он здорово, но врал же! Варяжко сам слышал его голос! Своими ушами! На ходу вытягивая меч, он двинулся к воеводе. Тот отпихнул рабыню, оскалился: -- Ты, нарочитый, видать, забыл, что Ярополк сказал? -- Я ничего не забыл. И твоего предательства не забуду, -- продолжая надвигаться на него, прохрипел Варяжко. -- Все князю поведаю! -- Что поведаешь? Что влетел ко мне в избу и, озлясь, принялся меня предателем обзывать да мечом махать? Варяжко приостановился. Для лжи слова Блуда звучали слишком уверенно. Может, он и впрямь обознался, поспешил винить воеводу? Ярополк не простит навета. Но как узнать правду? Кто скажет? В смятении нарочитый огляделся. Жалобные, доносящиеся откуда-то снизу всхлипы заставили его опустить взор. Возле Рыжего, почти лежа на полу и вжимаясь лицом в его босые ноги, притулилась рабыня. Тонкие пальцы девки еще блестели маслом, а баночка со снадобьем дрожала в ее руках, время от времени стукаясь об пол и издавая глухой, отрывистый звук, чем-то напоминающий дальний лай старой собаки. . Нарочитый подошел к рабе и, приподняв ее подбородок, вгляделся в залитое слезами лицо. Наивные полудетские глаза девки устремились на, его губы. "Девка из новых, по-нашему не понимает", -- догадался Варяжко. Однако ему это было на руку -- уж с рабой-то Блуд вряд ли успел бы сговориться. Да и не станет воевода унижаться до столь позорного сговора. -- Твой хозяин сейчас уходил куда-нибудь? -- отчетливо выговаривая каждое слово, спросил нарочитый. Глаза девки округлились. Она не понимала. Блуд лениво хмыкнул и, предоставив Варяжко возможность делать все, что угодно, отправился в дальний угол горницы, к разложенной на сундуке чистой рубахе. Натягивая ее на блестящее от растирания тело, он заинтересованно следил за попытками нарочитого разговорить девку. -- Он уходил? -- помогая себе знаками, вновь спросил Варяжко. Рабыня стрельнула глазами на Блуда, затем на дверь и вдруг обрадованно тряхнула головой. Поняла! Но почему-то продолжала молчать. Варяжко открыл было рот -- повторить вопрос, но Блуд опередил его. Обращаясь к рабе, он рыкнул: -- Говори! Не бойся -- говори правду! На бледном лице девки отразились сомнение и страх. Прижав к щекам узкие ладони, она пробормотала что-то невнятное. -- Что она сказала? -- переспросил у воеводы Варяжко. Блуд помотал головой: -- Это ты уж сам разбирай, я тебе переводить не стану. А то потом заявишь, что я тебе соврал... Нарочитый вздохнул. Похоже, Блуду и впрямь было нечего скрывать. Но тогда чей же голос слышал Варяжко на берегу Непры? Кто предал Ярополка? Рабыня вновь замычала. Варяжко вслушался. -- Хозяин дом сидит. Ходить нет. -- страшно коверкая слова, шептала девушка. Опасаясь, что ее вновь не поймут, она поставила на пол баночку с маслом и всячески помогала себе руками -- то показывала двумя пальцами шагающего человека, то отрицательно мотала головой и все время с надеждой вглядывалась в лицо нарочитого. -- Я все понял, -- успокоил ее Варяжко. -- Поди вон! -- приказал Блуд. Девка схватила свое снадобье и выскочила за дверь. Варяжко глянул на воеводу. Уже надев срачицу и насмешливо кося наглыми глазами, тот стоял перед нарочитым, ждал извинений. Только Варяжко не хотелось извиняться. Какая-то тень ушедших сомнений все еще витала в его душе. Сунув меч в ножны, он отвернулся от скалящегося в победной улыбке воеводы и вышел. Темнота уже полонила город, опрокинув на него свою звездную сеть, и высокие боярские избы висели в ее путах большими белыми рыбинами. Даже княжий терем казался каким-то призрачным, будто нарисованным. Варяжко вновь вспомнил произошедшую в горнице Ярополка ссору. А молодец Горыня, как он... Горыня! Тонким язычком надежда скользнула по душе нарочитого, согрела ее теплом. Как он мог забыть о клятве Сторожевого! Вот кто сумеет вызнать у стражей правду! Воины на стене поклонялись Горыне будто второму Руевиту, а лгать богам не осмеливался никто. Приняв решение, Варяжко двинулся к дружинной избе. Несмотря на позднее время, там еще никто не спал. Вошедшего нарочитого окутал привычный запах множества людей, прелых поршней и оружия. Оружие воев пахло особенно -- еле уловимо, но отчетливо, так, как умеет пахнуть только предназначенное Морене железо. На звук хлопнувшей двери обернулись сразу несколько голов и, признав в позднем госте нарочитого, смолкли. "Видать, обсуждали, кто прав был в княжьей горнице -- я иль Блуд", -- догадался Варяжко и спросил: -- Горыню кто видел? Он знал -- у Горыни на берегу Непры, где кончается городская стена, есть своя большая изба, но знал так же, что, поселив туда многочисленную родню, сам Сторожевой редко показывался в родном доме. Ласкам жен он предпочитал грубые шутки воев. Вот и теперь на окрик Варяжко он сам выглянул из-за спин сидящих на полатях кметей: -- Тут я. -- Поговорить бы... Готовясь ко сну, Горыня уже разделся, однако на просьбу Варяжко встал и, не возражая, натянул порты: -- Пойдем поговорим, коли не шутишь... Выйдя, он потянулся всем телом, шумно вдохнул свежий ночной воздух: -- Так о чем речь, нарочитый? Стараясь быть как можно осторожней в словах -- все же до нынешнего дня Горыня водился с Блудом, -- Варяжко рассказал ему о воеводе. Горыня угрюмо потупился: -- И я ему не верю. Раньше был он предо мной словно лист раскрытый -- все его хитрости ведал, а нынче -- что внутри прячет, не разберешь... -- Думаешь, он мог предать? Сторожевой вскинул голову. Его длинные седые волосы рассыпались по плечам, глаза блеснули холодом: -- Ничего я не думаю, но ребят, тех, что нынче в карауле стояли, расспрошу. И тебе, нарочитый, совет дам: если они Блуда видели, все равно не лезь к князю со своими подозрениями. Он словам не поверит и от своего решения не отступится. Вот коли доведется тебе Блуда прямо на подлом деле словить -- тогда все и откроешь. -- Но ты же понимаешь -- Родня падет под напором Владимира. А лишившийся князя Киев откроет ему ворота... -- тихо прошептал Варяжко. -- Понимаю, -- поежился Сторожевой. -- Потому и иду с Ярополком, что гибель подле князя для меня лучше, чем позор без него. А-а-а, -- Он махнул рукой. -- Что тебе говорить, небось, сам то же чувствуешь... Не прощаясь, он дернул дверь. Из открывшейся щели на двор потек многоголосый гомон. Сторожевой оглянулся: -- Узнаю, кого ты слышал, но помни -- все в руках богов. Дверь за ним захлопнулась, отрезав Варяжко от смеха и шума дружинников, как когда-то стена непонимания оторвала от него Настену. А сгустившаяся ныне тьма над Киевом отделила его от князя... Кто же остался?! Кто поймет, кто поможет вернуть прежнюю жизнь?! ГЛАВА 39 Рогнеда ненавидела Владимира. Она знала, зачем проклятый князь-убийца взял ее в свой кровавый поход к Киеву, как знала и то, что рано или поздно ему придется расплатиться за злодеяния. Ярополк не простит ему позора жены. И поэтому каждый раз, чувствуя на своем обнаженном теле горячие жесткие руки Новгородца, Рогнеда молила богов поскорее вернуть ей нежного и ласкового Ярополка. Однажды, после того как Владимир в удовлетворении откатился от ее измученного тела, не выдержав, она прошептала: -- Отольются тебе мои слезы! Думала, Новгородец не услышит, но он услышал и, приподнявшись на локте, испытующе заглянул в ее покрытое дорожками слез лицо: -- И кто ж это меня их пролить заставит? Сын ключницы, недоносок, а как с ней говорил?! Будто с рабой иль чернявкой! В возмущении Рогнеда села, прикрыла руками грудь: -- Ярополк! Мой муж! Хитрая улыбка пробежала по губам Владимира. Вздохнув, он откинулся назад и, прищуря глаза, равнодушно заметил: -- Муж твой отныне -- я, а Ярополку место возле моих ног, а не в моей постели! Ох, был бы у Рогнеды хоть маленький кинжал -- немедля расплатился бы подлый Новгородец за свои слова, но оружия у княжны не было, да и взять его было негде: следя, как бы не натворила чего иль не сбежала, днем и ночью за ней ходили люди Владимира. Они даже по ночам не покидали своего поста и, дожидаясь того мига, когда насладившийся. девкой князь погонит ее прочь, стояли у княжьего шатра. Владимир часто звал Рогнеду, но никогда не оставлял ее у себя до утра: ведая упрямый норов княжны, Новгородец опасался заснуть с ней рядом. После пленения жизнь Рогнеды стала похожа на длинную нить пряжи -- днем, сопровождая князя, она тряслась на маленькой повозке рядом с его стременем и слушала грубые шутки приставленных к ней стражников, а ночью, в сопровождении тех же стражников, шла к Владимирову шатру, где ненавистный князь вволю наслаждался ее телом. Спустя несколько дней войско Владимира достигло реки Припяти и стало там лагерем. Не понимая, почему князь медлит, Рогнеда вслушивалась в разговоры кметей. Болтая без умолку, те обсуждали ждущую их в городище богатую добычу, делили меж собой киевских баб, но толком ничего не ведали. Знали лишь одно -- князь кого-то ждет. А вскоре Рогнеда сама увидела, кого... Той ночью Владимир долго мучил ее своими ласками, поэтому ворвавшийся в шатер страж стал для половчанки нежданным избавлением. А Владимир рассердился и, не вставая с ложа, рявкнул: -- Чего надо? -- Добрыня вернулся, князь! С ним тот... который в Киев ходил... И еще... Кто-то ходил в Киев?! К Ярополку?! В груди Рогнеды затрепетала надежда. Может, вестник скажет Владимиру, что городище готово к осаде, и, смирившись, мятежный Новгородец отступится, уйдет к своим гущеедам? А может, Ярополк пообещал брату свободу и жизнь в обмен на нее? Ведь Ярополк несомненно сильнее Владимира... Новгородец тоже забеспокоился. Вскочив, он накинул длинную рубаху и, поспешно натягивая порты, прикрикнул на ратника: -- Чего застыл? Вели им войти. Опасаясь, что ее выгонят, Рогнеда сжалась в комок, но в спешке князь забыл о ней. Дожидаясь пришлых, он метался по шатру и даже шевелил губами, словно разговаривал с кем-то невидимым. Заметив его волнение, Рогнеда не выдержала. Хоть она и хотела больше всего на свете узнать вести из Киева, обидные слова сами нашли выход и зазвучали в тишине шатра: -- Ага, боишься? Новгородец повернул к ней красивое узкое лицо. Княжна впервые видела его таким. Выражение ярости или презрительного недовольства на лице Новгородца было для нее привычным, но нынче он глядел строго и сурово. На миг ей показалось, что перед ней совсем иной человек -- не тот жалкий юнец, который убил ее отца и братьев, и не тот, что, постанывая от наслаждения, каждую ночь тискал в объятиях ее тело, а кто-то другой -- властный, могучий, умный... -- Мне нечего бояться, -- заговорил он неожиданно ровным голосом. -- Но нынче я услышу, что предрекли мне боги -- победу или поражение. Заталкивая поглубже внутрь невесть откуда взявшуюся симпатию к этому незнакомцу, Рогнеда зло прошептала: -- А если поражение? Струсишь? Уйдешь? -- Нет. -- Владимир отвернулся и глухо повторил: -- Нет. Это моя земля, земля моей матери и моей бабки. И я никогда бы не пошел на брата, если б на этой земле хватило места двоим князьям. Боги поссорили нас, и боги решат, кому из нас дано остаться, а кому -- навек уйти. Он не боялся. Рогнеда почуяла это в его тоне, в его словах. Новгородец давно уже все решил и, если бы ему довелось выбирать между новым изгнанием и смертью, избрал бы смерть. Он походил на затравленного зверя, который готов умереть, но не покориться тянущимся к нему рукам ловцов. Ярополк был иным. Он не умел так бороться... Полог резко откинулся, и в шатер шагнул Добрыня. Дорожный плащ на боярине намок, а в седых волосах застряли крапинки влаги. -- Дождь... -- по-домашнему отряхиваясь, пояснил он. -- Вижу. -- Владимир подошел к дядьке, обнял. -- Я ждал тебя. Глядя на могучего Добрыню, Рогнеда вспомнила, как он пекся о предавшей ее девке -- Настене. Хоть та и клялась в своей невиновности, княжна слышала, как она называла нашедшего их убежище парня братом. Как бы он сыскал их, если Настена не предавала? И Добрыня неспроста заботился о девке. Он даже отрядил двух своих кметей, чтоб проводили ее домой, в никому неведомое Приболотье. Разве ее отпустили бы, не окажи она Владимиру неоценимой услуги? Но хоть Настена и была виновата, хуже всех оказался ее братец. Недаром и имя такое носил -- Выродок. Полог вновь приоткрылся, и в шатер проскользнул еще один гонец. Не скидывая с головы охабеня, он низко склонился перед Владимиром: -- Рад видеть тебя в довольстве и здравии, князь. Из сотен и тысяч голосов Рогнеда узнала бы его! Проклятый Настенин братец! Убийца старика-знахаря! Верно говорят -- вспомянешь дасу -- он и явится... Стиснув зубы, Рогнеда сдавила пальцами подстилку, заставила себя замереть. Нельзя было кидаться на него, нельзя... Надо выждать, а потом когда-нибудь она еще сумеет отомстить! Знахарь скинул капюшон, обежал шатер быстрыми глазами и, натолкнувшись на белеющее в темноте злое лицо княжны, ухмыльнулся. Он кожей чуял исходящую от девки ненависть, но сила ее чувства ничего в нем не задевала. Просто маленькая потешная игрушка князя изредка щелкала на него зубами, и от этого становилась еще забавней. -- Ну что? Говори же, -- поторопил его Владимир. Болотник скосил на князя хитрые глаза, отер лицо. Где-то там, в проливном дожде за стенами шатра осталась Полева. Узнав в прибежавшей из Киева девке виденного на новгородском дворе немого раба, Добрыня округлил глаза, но сдержался и ничего не спросил. И Полева молодец -- смолчала, не выдала своего волнения... К тому же, хорошо выполнив дело, принесла добрые вести. Может, поэтому в сердце болотника закралось уважение к покорной и смирной бабе, но если раньше он и не подумал бы позвать ее в тепло шатра, то нынче вымолвил: -- Что я могу поведать, князь? Пусть говорит та, что сама слышала слова предателя. Владимир недоуменно вскинул брови. О ком это болотник? Разве он не сам ходил в Киев? Но кого бы знахарь ни посылал в городище, сомневаться в правдивости гонца не приходилось -- болотник уже много раз убеждал князя в своей преданности. Даже Рогнеду нашел... Следуя княжьему позволению, Егоша выскользнул из шатра. Прощальный взор княжны ожег его спину, и, не удержавшись, он повернулся, одаривая ее веселым взглядом. Сдерживая злость, та потешно вскинула руки ко рту. Полеву Егоша нашел быстро. Скорчившаяся мерянка сидела у самого порога. Щедрые струи дождя били ее по согнутой спине, скатывались к ногам и ныряли в маленькие, разбегающиеся в разные стороны ручейки. От нечего делать Полева иногда выпрастывала из просторного, подаренного Добрыней охабеня тонкую руку и ловила эти струи, создавая на своей ладони махонькие, схожие с настоящими, озера. Внезапно возникший из темноты знахарь заставил ее вздрогнуть. Озерцо на ее ладони забилось и выскользнуло к своим растекшимся по земле собратьям. -- Пойдем! Полева поспешно поднялась и, заметив, что на Выродке нет плаща, принялась стягивать свой. -- Ты чего? -- удивленно шарахнулся тот. Она протянула ему мокрую ткань: -