ачем Сирома явился в Родню, но в одном не сомневался -- Владимиру уже не придется оплачивать победы столь малой кровью -- сила Велеса встала на сторону его брата. Припозднилась, но все же встала. Волхву потребуется совсем немного времени, чтобы вернуть Ярополку уверенность в своих силах и помочь ему выкрутиться из беды, но, пока этого еще не случилось, следовало поспешить. -- Но как... Заметив огорченное лицо боярина, Егоша поморщился. Тревожащий Добрыню вопрос висел в воздухе, полыхал перед взором болотника огненным свечением: как и кто пойдет в Родню торопить Блуда? -- Я не могу, -- коротко заявил Егоша. -- Сирома меня слишком хорошо знает. Продаст. -- Но кроме тебя никто не пройдет сквозь стены, -- тихо признал Добрыня. Никто не пройдет... Боярин говорил верно. Даже Полева ничем не смогла бы помочь. Хотя... Егоша стрельнул глазами на съежившуюся в углу мерянку: -- Она сходит. -- Она? -- Да, она. Блуд ее знает, и коли придумать ей сказку -- ее впустят. Какие подозрения на бабу? Она поторопит Блуда, а тот уж сам решит, как побыстрее выставить Ярополка из Родни. -- Я не пойду, -- неожиданно сказала Полева. Остолбенев от ее внезапного отказа, колдун уронил на колени еще неодетую срачицу. -- Почему? Боишься? -- Нет. -- Полева и впрямь не боялась. Смерть не страшила ее, как раньше, но теперь она поняла, чего добивался Выродок. Он желал смерти Ярополка. Это было гнусно... Выманить князя лживыми посулами, а затем лишить его жизни... Полева любила колдуна, но помогать ему в подобных мерзостях не желала! Выпрямившись, она заставила себя произнести еще раз: -- Я не пойду! Зло отшвырнув срачицу, Егоша встал и, шагнув к ней, больно ухватил двумя пальцами за подбородок: -- Почему? Мерянка стрельнула глазами на Добрыню. Она все смогла бы объяснить Выродку, возможно, даже уговорить его не опускаться до столь подлого поступка, но боярин мешал ей. Заметив ее замешательство, Добрыня скользнул к дверям: -- Вы тут пока потолкуйте, а потом, ежели сговоритесь, ты меня у Владимира сыщешь... Слегка опешивший от необъяснимого поведения ранее покорной мерянки, Егоша сумел лишь кивнуть, но, едва дверь за боярином закрылась, он вплотную подступил к упрямице, жестко встряхнул ее за плечи: -- Не ты ли клялась, что будешь делать все по моему слову?! Глядя в его мутные, будто болото, глаза, Полева глубоко вдохнула. Настало время поговорить. Страх перед таящимся в душе Выродка злым существом закрался в ее сердце, руки затряслись, но уберечь его от страшного греха было необходимо. На этой земле он не знал покоя, но теперь, не понимая, что творит, он лишал себя и покоя после смерти! Неимоверным усилием подняв к груди отяжелевшие от страха руки, она нащупала подарок Антипа, сдавила его в вспотевших пальцах. -- Не кричи. И в мольбе вскинула на Егошу глаза. До сей поры болотнику не доводилось испытывать ничего подобного. В огромных зрачках мерянки пряталась могучая и спокойная сила. Опалив его душу, она рванулась в наглухо запертое сердце и, словно разрыв-трава, сокрушая все на своем пути, принялась сминать его, заставляя вздрагивать от рвущей нутро боли. Отступив под ее натиском, болотник отвернулся и, не желая признавать поражения, рыкнул: -- Добро... Говори, что думаешь. Полева сглотнула. Неужели он позволил ей высказать свои чувства?! Неужели согласился выслушать? Это было немыслимо... Что с ним -- ослаб от ран или проснулось сострадание? Она-то думала -- с первым же вырвавшимся из нее словом болотник разотрет ее в пыль и пустит мыкаться по дорогам, иль того хуже -- обойдется как с Альвовым братом... Не веря в чудо и торопясь все объяснить, она забормотала: -- Я ведь знаю, зачем ты Ярополка выманиваешь. Ты его убить хочешь. А мой Бог велит никого не убивать. Грешно это... Егоша поморщился. Мерянка дурила. -- И что же это за Бог? -- пренебрежительно поинтересовался он. Полева вздохнула. Она скрывала от Выродка имя Бога, который дал ей силы верить и любить, но нынче, видно, настало время открыться. Поднеся к лицу болотника сжатую в кулак ладонь, Полева разжала ее. Первый солнечный лучик проскользнул сквозь щель в окне, коснулся лежащего на ее ладони крестика и, отразившись от него, брызнул в глаза Егоше ярким светом. Болотник отшатнулся. Слабость от когтей Крогуруши, оказавшейся самим волхвом, еще давала о себе знать, но этот невзрачный крестик ударил его куда больнее, чем когти оборотня. Словно вырываясь из пут, что-то забилось внутри него, перед помутневшим взором встало ласковое лицо матери, строгие глаза отца. Дым родного печища проник в ноздри, теплая ладошка Настены легла в дрогнувшие пальцы. Ужас произошедшего окатил давящей волной. Что с ним случилось? Что он наделал?! Испугавшись искаженного мукой лица болотника, Полева убрала крест и бережно подхватила его оседающее на пол тело. Она уже сожалела, что затеяла этот разговор. Сегодня Выродок был так слаб, так беспомощен, а она воспользовалась его болезнью! Закусив губу, Полева подвела болотника к лавке, помогла сесть и, опустившись на колени, прижалась мокрой от слез щекой к его руке: -- Прости меня! Прости... Ее голос вернул Егоше реальность. Мать, отец -- все это было, но давно осталось позади. А почитающая нового Бога Полева просто ничего не понимала. Однако ее любовь и спокойная сила заслуживали уважения. Устало опершись ладонями на лавку и не чувствуя на своей руке пылающей девичьей щеки, Егоша склонил голову: -- Послушай одну историю, девочка. Полева вздрогнула. Болотник никогда не называл ее девочкой. Так ласково ее звал лишь Буркай! Бедный старый Буркай... Интересно, прошли ли изувечившие его лицо шрамы и помнит ли он о болотнике? А может, и его, как когда-то Богумира, потянуло на охоту под предостерегающе пылающими в небесах звездами Стожара и обретший от их света невероятную силу медведь уже давно изорвал в клочья его слабое старое тело? -- Когда-то, очень давно, -- не обращая внимания на ее растерянный вид, продолжал Выродок. -- Город Славенск разрушили беды и пожары, и тогда, надеясь избегнуть полного уничтожения,, старейшины городища решили обмануть судьбу. Они надумали дать Славенску новую жизнь и новое имя. Для этого они вышли на дорогу, схватили первого встречного отрока и, невзирая на его мольбы, зарыли его под городской стеной. Полева стиснула пальцы, шепнула: -- Зачем? Не глядя на нее, Выродок угрюмо скривился: -- Они дали городищу имя этого отрока, и отныне Славенск зовется Детинцем. Ты думаешь, эти старейшины были очень жестоки? Полева кивнула. -- Ошибаешься. Они были мудры. -- Болотник приподнял ее лицо, взглянул в глаза. -- Они ведали, что никто не сумеет прочно встать на ноги, если в нем не заложены человеческие плоть и кровь. Он замолчал. Не понимая, какое отношение история Славенска имеет к разговору о Ярополке, Полева прошептала: -- Я не понимаю... -- Почему же ты думаешь, что новый Бог прочно восстанет на Руси, если мы не положим к его стопам плоть и кровь его врагов? -- Потому что он не желает этого, -- не раздумывая, отозвалась Полева. Для нее оказались откровением и знания Выродка о новом Боге, и его доверительный тон. Таким колдун становился ближе, понятнее и намного желаннее. Она робко потянулась, пригладила ладонью его встрепанные волосы. Отшатнувшись, будто от змеи, болотник вскочил. Былого добродушия как не бывало: -- Я тоже не желал никому зла, я тоже любил, но однажды люди показали мне свое истинное лицо! И теперь я не успокоюсь, пока не отомщу! И если для этого мне понадобится убить всех князей и привести на Русь, одного за другим, всех богов -- я сделаю это! С твоей помощью или без нее! Возможно, раньше Полева испугалась бы его ярости, но теперь лишь пожалела. Болотник был могуч и одинок. Как он жил без родичей и дома, без любимой и друзей, и даже веры? Его великие замыслы были обречены, а порожденные местью силы в любой миг могли изменить... -- Скажи -- что ты будешь делать, когда добьешься своего? -- неожиданно спросила Полева. Она не стала говорить "если добьешься" -- к чему злить болотника еще больше? Сверкнув глазами, он замер. Мечтая о мести, он еще не задавал себе этот вопрос и потому не сразу нашел ответ. Месть заставляла его жить, ненависть давала силы, презрение воодушевляло... -- Наверное, я умру, -- негромко признал он. Тихо всхлипнув, Полева шепнула: -- Тогда ты уже давно мертв... Не в силах выносить ее сдавленного голоса и исходящей из нее покорной силы, Егоша вышел за дверь. Не ведая, куда идти, он зашагал к княжьему терему. Напоминая об оставленных врагом следах, кожу на раненой щеке саднило, но слова глупой и странной мерянки заставляли забыть о боли. Неужели она права и вся его жизнь не более чем медленное умирание? Нет, этого не могло быть! В тереме Егошу уже ждали. Пропуская колдуна в горницу и с почтением взирая на его разорванную щеку, стражники у княжьих дверей учтиво посторонились. Сидящий за столом Владимир вскочил, расцвел в улыбке: -- Быстро ты оклемался! Рад, рад... -- Я и сам рад, -- буркнул Егоша. -- Добрыня сказал -- ты больше не пойдешь в Родню? -- Может, и не пойду. Не Добрыне решать. Хоть Егоша и шел к князю, но почему-то разговаривать с ним не хотелось. Однако было надо, и, вздохнув, он коротко отчитался: -- Блуд говорит, будто Ярополк собрался к печенегам. Если тронется в путь, воевода пустит красного петуха под одну из родненских изб. А идти твой брат собирается Росью, так что надо бы на ее порогах людей поставить... Владимир вглядывался в лицо болотника. Изрезавшие его щеку царапины делали колдуна неузнаваемым, но уверенный и певучий голос болотника оставался прежним. -- Добрыня советует простить брата и решить все миром, -- вставил князь. -- Умно, -- кивнул болотник. -- А то, боюсь, наши засады его не словят. У него нынче хороший советчик появился. Владимир уже слышал о суме и коте-оборотне, но в эти слухи не верил. Вот только заключить с братом мир он и сам был не прочь. Отдал бы братцу худые земли, где-нибудь у северян, посадил бы его князем над малым народцем да приглядывал за ним. А убийства родича ни боги, ни люди не простят. Уж лучше и впрямь, как советует Добрыня, порешить дело миром. Интересно, что скажет болотник? Поднявшись, Владимир потер руки: -- Я тоже желаю мира. От души желаю. Что скажешь, если отправлю к брату гонцов с грамотой, где буду предлагать ему мир и долю? Эта простая и в то же время верная мысль не приходила Егоше в голову. Конечно, гонцов Владимира могли убить, но зато Ярополк убедился бы в искренности намерений брата. И остался бы жив, как хотела Полева. Поймав себя на этом, болотник досадливо поморщился. Почему его беспокоили речи мерянки? Кто она такая?! Жалкая раба, недостойная даже высказываться при хозяине, из-за похоти сбежавшая за полузнакомым ведуном... "Не из-за похоти, из-за любви", -- возмутилось что-то внутри него, но, отбросив ненужную нынче доброту, болотник резко ответил: -- Скажу, что ты очень умен и добр, князь. Тебя многие боятся, но за подобный поступок тебя станут любить. Обрадовавшись, Владимир хлопнул в ладоши: -- Значит, так тому и быть! "Да, -- подумал Егоша. -- И Полеву посылать не надо". И вдруг разозлился. Он слишком пекся о бабе... Так, словно хотел ей верить, а верить нельзя было никому... Лишь нежитям! Перебивая его мысли, Владимир заходил по горнице: -- Вот только кого послать? Надо, чтобы посол оказался таков, дабы Ярополковы мужи сгоряча его не убили. Егоша поднялся. Идти с мирной грамотой -- это не то что с подлым умыслом. На это Полева согласится с радостью, а заодно и он отдохнет от ее неуемной любви. -- Есть у меня гонец, князь, -- с поклоном произнес он. -- Пиши грамоту! ГЛАВА 44 Не считая себя виноватым, Варяжко не хотел оправдываться. Молча замерев посреди горницы и силясь не глядеть на Ярополка, он открыто глазел на Блуда. То ли смущаясь под пристальным взглядом нарочитого, то ли уразумев чудовищность своей задумки, предатель совсем сник. Он сидел рядом с князем, но, несмотря на почетность места, казалось, что судили именно его. Понуро опущенные плечи воеводы и его бегающие глаза заставили задуматься даже Ярополка. И если бы не странный Варяжкин спутник, князь отпустил бы нарочитого. Но, выступая вперед, роднинские старейшины один за другим отрекались от черноглазого: -- Не знаю его. Не знаю. Не знаю... Последним вышел седой, словно лунь, старик с длинной бородой и маленькими подслеповатыми глазками. Шаркающей походкой, подволакивая ноги и тяжело опираясь на клюку, он приблизился к черноглазому пленнику и прошамкал: -- Это находник, князь... У нас таких нет. Только после его слов нелепое обвинение Блуда показалась Ярополку правдиво жутким. -- Но почему? -- чуть не плача, спросил он у Варяжко. Вздрогнув, нарочитый поднял честные глаза: -- Меня оговорили, князь, -- и, метнув быстрый взгляд на Сирому, поправился: -- Нас оговорили... Ярополк мог вынести бурчание Блуда, измену киевлян и даже предательство нарочитого, но такой откровенной лжи -- не сумел. -- Увести их! -- приказал он. -- В поруб! Варяжко схватили, потянули к выходу. В отличие от Сиромы, с ним обращались осторожно. Любя нарочитого и ведая его честность, не многие поверили Блуду. Однако князь поверил, а нынче настали не те времена, чтоб противоречить князю. Стряхнув с себя чужие руки, Варяжко рыкнул: -- Сам пойду! И двинулся к выходу. Он был рад, что постыдное судилище подошло к концу. Если Ярополк поверил Блуду, значит, так тому и быть... Пусть смерть, пусть клевета -- в светлом ирии все станет другим, таким, как задумал великий Прове. Там никто не посмеет назвать его, Варяжко, предателем. Неожиданно все происходящее показалось Варяжко глупым и бессмысленным, словно нарисованные неловкой рукой ребенка картинки, но, проходя мимо Блуда, он не удержался. Остановившись так внезапно, что следовавшие за ним кмети ткнулись в его широкую спину, нарочитый угрюмо пробежал взглядом по бледному лицу предателя. Страх исчертил щеки воеводы мелкими морщинами, мерзким червем заполз в его голубые, почти прозрачные от ужаса глаза. Варяжко вспомнил Выродка, усмехнулся. От подобного хозяина Блуду не приходилось ждать добра. Воевода попал в худшую из ловушек и теперь навряд ли сможет выбраться из нее. Смерть послужила бы для него избавлением, хотя Выродок не оставит его в покое и после смерти... -- Ты умрешь от страха, Блуд! -- отчетливо вымолвил нарочитый и, не скрывая ненависти, плюнул в нахальные Блудовы глаза. Воевода не успел отпрянуть, и, оставляя влажный след, белесый плевок пополз по его переносице. Расхохотавшись, Варяжко двинулся дальше. Едва поспевая за его спорыми шагами, приставленные к нему стражи кинулись догонять нарочитого. Люди возле воеводы хмыкали, охали, сочувственно пожимали плечами, но остановить Варяжко и потребовать от него расплаты за оскорбление не осмелился никто. Зато Сирому поносили на чем свет стоит, а если удавалось, то и задевали, как бы ненароком. Не такой представлял себе жрец встречу с князем... Может, не произойди все столь стремительно и не забери Выродок часть его силы -- все обернулось бы иначе. А ведь Блуд не захотел признавать его... Почему? -- Пошевеливайся! -- Грубая рука толкнула Сирому. Не удержавшись, жрец скатился в пыль. Тупо уставившись в захлопнувшуюся за пленниками дверь, Блуд отер лицо. Плевок нарочитого не обидел его -- чего еще он мог ждать от оклеветанного хоробра? -- но появление рядом с Варяжко черноглазого Выродкова брата напугало Блуда не на шутку. Тогда, ночью, оставив нарочитого наедине с Выродком, Блуд понадеялся, что колдун убьет Варяжко. Замысел воеводы отличался простотой: посланные Ярополком вой обнаружили бы на улице труп нарочитого и, решив, что его убил Владимиров наворопник, подняли бы тревогу. Побегали бы, пошумели, да и успокоились, зато Блуд избавил бы князя от самого преданного слуги, а себя -- от подозрительного врага. Воевода был в восторге от своей задумки, и потому, когда гридни ввели в княжью горницу двоих пленников, он чуть не кинулся бежать. Однако маленький рост незнакомца и его темные волосы заставили воеводу остаться. И лишь после первых произнесенных Сиромой слов Блуд признал в нем Выродкова братца. Этого он не предвидел! Воевода боялся Выродка. Неуловимый и чудовищный колдун мог появиться прямо из ночной пустоты и потребовать ответа. Как объяснить проклятому болотнику, что все случившееся -- нелепая ошибка?! Как оправдаться?! Болотник не простит... Блуд уже собрался было броситься перед Ярополком на колени и признаться в клевете, но, глянув на острые копья гридней и хмурое лицо князя, остался на месте. Он еще успеет разобраться... Успеет все поправить... В конце концов, многое еще могло измениться... И все изменилось. Не успела закрыться за пленниками дверь, как, чуть не сорвав ее с петель, в горницу влетел Рамин. Он отказался признавать вину нарочитого и потому во время судилища заменял Горыню на стене. Задыхаясь от волнения, он выкрикнул: -- Всадник! У ворот всадник! Баба на коне! То, что воины Владимира пропустили нежданного гостя, было уже странным, а что у ворот осажденного городища ждала баба, казалось совсем уж невероятным. -- Это твоя... -- обернулся к Блуду Рамин и, не зная, как назвать пришелицу, замолчал. Воевода стиснул кулаки. Какого ляда бабе Выродка понадобилось в Родне? -- Чего она хочет? -- упорно силясь не обращать внимания на устремленные на него взгляды собравшихся, прохрипел воевода. Он готов был убить мерянку. Оголодавшие и ставшие подозрительными осажденные только и ждали, когда кто-нибудь допустит ошибку и, сорвавшись, предаст своего князя. Вон даже всеобщего любимца нарочитого не пожалели -- затолкали в поруб, а эта дура открыто является к воротам! Неужели задумки Выродка изменились и воевода стал ему не нужен? -- Она привезла грамоту от Владимира, -- сказал Рамин. "Спокойно, только спокойно", -- уговаривая самого себя, Блуд поднялся. Лица и одежда окруживших его людей слились в пятно. Силясь удержаться на подкашивающихся ногах, воевода лихорадочно соображал. Отречься от мерянки? Сказать, что еще в Новом Городе, заподозрив неладное, прогнал ее? А если нет? Его отрезвили наполненные ненавистью глаза Горыни. Забыв о князе, Сторожевой схватил Блуда за плечи, тряхнул: -- Так это ее ты посылал к Владимиру? Отпираться? Что делать?! Чуть не вопя от страха, Блуд отчаянно замотал головой. Конец! Это конец... -- Он и впрямь посылал девку, -- раздался за его спиной ровный голос Рамина. -- Она так сказала. И еще сказала, что он посылал ее за миром... За миром? Блуд перевел дыхание. Нет, Выродок не собирался продавать его Ярополку. Тут было что-то иное. Какая-то хитрая и очень коварная игра. Позволяя Рамину выговориться, он снял с плеч руки опешившего Сторожевого и, отряхивая срачицу, отступил в сторону. -- За миром? -- переспросил Ярополк. -- Да. -- Рамин потупился. -- Она сказала, что, опасаясь за твою жизнь и рассудок, князь, Блуд велел ей испросить у Владимира мира. И теперь она привезла его. -- Как -- мира?! -- Еще не понимая, Ярополк безумно вращал глазами. Приготовившись к мучительной голодной смерти, он даже не помышлял о договоре с братом. Разве он сам простил бы Новгородца? Нет, ни за что... А вот Блуд решился. Пусть за его спиной, пусть втайне от всех, но он сделал все, чтобы спасти жизнь своему князю! -- Блуд! -- чувствуя, как грудь ломит болью и радостью, воскликнул Ярополк. Мгновенно возникнув перед ним, Рыжий быстро заморгал кажущимися огромными на осунувшемся лице глазами: -- Прости, князь... О тебе думал... -- Так это правда, Блуд? Воевода содрал шапку, кивнул лохматой головой: -- Все правда, мой князь... -- Где баба?! -- Толкнув его в сторону, Ярополк рванулся к выходу. Забыв о судилище, все кинулись следом. Ярополк первым взлетел на стену, перегнулся вниз. Там, у самых ворот, фыркая и нервно перебирая тонкими ногами, стояла пегая лошаденка, а на краю рва, задрав вверх бледное, красивое лицо, пристроилась опрятно одетая баба. Углядев Блуда, она поднялась, выпростала из-под охабеня руку и, потрясая зажатой в ней грамотой, крикнула: -- Владимир предлагает мир! Все еще боясь поверить незнакомке, Ярополк вгляделся в ее счастливое лицо. Нет, баба несомненно не лгала -- брат хотел простить его! И она была счастлива, что порученное ей дело так удачно завершилось. Сердце Ярополка задергалось, и, сдавливая пальцами ноющую грудь, он устало махнул рукой стоящим у ворот воям: -- Отпирайте! Скрипя и подрагивая, тяжелые створы разомкнулись. Где-то вдалеке, увидя раскрывающиеся ворота Родни и уже ведая о мире, восторженно закричали Владимировы воины. Им в ответ со стены загалдели защитники Родни. Полева осторожно ввела кобылку в ворота. Первое, что бросилось ей в глаза, -- это дикий, оголодавший вид Ярополковых дружинников. На мгновение ей даже стало страшно, но затем, вспомнив о радостной вести, она протянула грамоту к обступившим ее высоким мужикам и, отыскивая глазами князя, твердо сказала: -- Владимир желает мира! Один из стоящих рядом с Блудом вырвал грамоту из ее рук и подал ее князю. Полева ведала, что Новгородец предлагал брату, и считала это предложение очень выгодным для осажденных, но все же со страхом вглядывалась в лицо читающего князя. Он был совсем иным, чем она представляла. Всклокоченные волосы, безумные глаза и тяжелая, будто вырезанная, складка у рта выдавали в нем безумца. Однако, прочтя грамоту, он смял ее и, развернувшись к Блуду, вполне разумно простонал: -- Век живи, воевода! Жизнью я тебе обязан, и не только своей! И как же ты не убоялся невесту во вражий стан послать да мира у моего братца выпросить? Хотя этакой красотке мало кто откажет... Отныне я твой должник до самой смерти... Выкатившись из безумно горящих глаз, бледные, будто ненастоящие, слезинки скользнули в бороду Ярополка. Прижав едва дышащего воеводу к груди, князь быстро отошел и вновь принялся за чтение. Потупясь и тиская в руках шапку, к Блуду подошел Горыня: -- Прости... Напрасно я тебя подозревал. Это нарочитый меня запутал. Он и сам запутался -- слышал звон, да не ведал, где он, вот и наклепал ненароком. Теперь-то мне понятно, что за разговор он на Нестре слышал. Когда ты бабу уговаривал к Владимиру бежать... Прости меня, коли сможешь, а я век себе не прощу, что ему поверил! Еще не отошедший от потрясения Блуд крепко стиснул его протянутую ладонь: -- Кто старое помянет, тот стариком и станет... За Сторожевым к воеводе толпой хлынули остальные -- кто, подражая князю, с объятиями, кто с поцелуями, а кто -- просто с добрыми словами. Одурев от пожатий и благодарностей, Блуд пробился к мерянке, склонился к ее уху: -- Поговорить надо... -- Не о чем нам больше говорить, -- так же украдкой ответила Полева. Она и впрямь не хотела болтать с Блудом и не гнала его лишь потому, что затопившая ее радость была сильнее отвращения к рыжему воеводе. А ведь это Выродок посоветовал Владимиру послать ее в Родню, это ему она обязана столь яркими и счастливыми мгновениями! Платок на голове мерянки сбился, обрезанный в рукавах зипун приоткрыл высокую, обтянутую нарядным летником грудь. Чувствуя дикое желание прикоснуться к ней и спеша рассказать о брате Выродка, Блуд сглотнул тягучую слюну: -- Там... В порубе... Подошедший Ярополк расслышал, отодвинул его от бабы: -- Погоди, Блуд! И предатели пускай подождут. Вот примирюсь с братом -- вместе и порешим, что с ними сделать. А нынче собирайся. -- Он благодарно покосился на зардевшуюся мерянку, улыбнулся: -- И невесту не забудь. Хочу немедля выйти, чтоб к вечерней заре брата увидеть. Хочу, чтоб еще сегодня старые обиды быльем поросли. -- Верно, князюшка. -- Метнув на Блуда хитрый взгляд, Полева в пояс поклонилась Ярополку и, доверчиво вложив в его широкую ладонь тонкие пальцы, пошла меж расступающимися пред ней людьми. Она больше не желала видеть Блуда, но назвался груздем -- полезай в кузов, и весь путь до Киева ей пришлось ехать рядом с воеводой. Из уважения и признательности Ярополк велел вернуть мерянке ту лошадку, на которой она приехала, а завистливо поглядывающих на налитые жирком лошадиные бока оголодавших воев удерживал словами: -- Наша Доля должна всегда быть на коне! С ним согласились. Особенно те, кого он взял с собой в Киев, -- самые верные и преданные. ГЛАВА 45 Они достигли Киева лишь к вечеру. В угасающем сиянии Хорса распахнутые ворота городища призывно глазели на побежденного князя. Глянув в их темный зев, Ярополк остановился. Еще немного -- и все завершится. Брат примет его... Где-то в глубине его существа шевельнулось неясное опасение. Прислушиваясь, Ярополк склонил голову. Что ж, если грамота всего лишь хитрая ловушка -- то его смерть вечно будет преследовать Владимира так же, как его самого уже много лет мучила смерть Олега... Чуя близость дома, лошадь мерянки затанцевала. -- Стой ты, пакость! -- прикрикнула на нее баба и ласково улыбнулась оглянувшемуся на нее Ярополку. Ее искренняя улыбка разрешила все сомнения. Скрыв глубоко внутри подозрительность и страх, бывший киевский князь сделал первый шаг с холма... Поднимая клубы пыли, из ворот городища вынеслись два всадника и помчались прямо к приближающемуся Ярополку. Сдерживая желание побежать, Ярополк заставил себя шагнуть еще раз. Пусть смерть, но он уже устал убегать... Не доехав до Ярополка всего пару шагов, всадники остановились и, спешившись, почтительно протянули ему уздечки жеребцов: -- Прими дар брата, светлый князь! Негоже тебе пешком, будто простому лапотнику, входить на братов двор! Шедший рядом с Ярополком Блуд только хмыкнул на их любезные слова, а с души князя будто камень свалился. Если, ведая о бедственном состоянии братовой дружины, Владимир посылал ему в дар этаких жеребцов, то о подлом умысле не могло быть и речи. Холеных, с подстриженными гривами и хвостами, с роскошными попонами на крутых боках и крашенными золотом копытами коней обреченному не посылают. Обернувшись к воеводе, Ярополк указал ему на лошадей: -- Бери, какой глянется. Я твой должник. Не отвечая, Блуд прыгнул в седло. Он нарочно выбрал коня помельче, оставив князю белого, с чуть приметной звездой на лбу жеребца. Теперь воеводе предстояло кланяться двоим князьям, и следовало блюсти осторожность. Хотя Блуд сомневался в искренности намерений Владимира. Но коли сам Новгородец мог пожалеть брата, то уж Добрыня-то должен был понимать -- двум князьям на Руси не ужиться... Дождавшись, когда услужливые уные подсадят его, Ярополк влез в седло. Привычно ощущая под коленями горячие лошадиные бока, он громко прицыкнул на коня. Тот пряднул ушами и широким размашистым галопом двинулся к городищу. Ярополк не хотел сдерживать его: чем быстрее удастся примириться с братом, тем лучше. Блуд не отставал от князя, и Полева скакала рядом, а вот остальная дружина осталась далеко позади. Владимир увидел их еще издали. Новгородец и впрямь не желал брату худого. Силясь убедить самого себя в покорности Ярополка, он так много твердил о дружбе и прощении, что даже нелюдимый Выродок согласился с ним, пусть хоть наполовину. Выродок и не скрывал своих сомнений. Ему не нравилась мысль о примирении, но посеянные Полевой сомнения грызли душу болотника. Он уже не знал -- может, и впрямь этот новый Бог умеет прощать врагов и не желает их крови? Может, это его доброта позволила братьям найти согласие меж собой? То отгоняя эти мысли прочь, то, наоборот, веря в них, болотник метался в сомнениях. А Добрыня не сомневался ни единого мгновения. Владимир был молод и глуп, болотный колдун преследовал какие-то свои цели, и только он, Добрыня, мог изгнать с Руси девиц-плакальщиц, верных подруг битв и раздоров -- Желю и Карну. Найти средь молчаливых и жадных до денег урман охотников заработать Добрыне не составило труда. Еще задолго до отправления Полевы в Родню он объяснил нанятым ратникам, что от них требуется, и теперь, завидя издали скачущих к городищу всадников, отыскал в толпе встречающих их внимательные лица и кивнул обоим. Помогая себе локтями, урмане принялись протискиваться к княжьему терему. Встречать опального князя высыпал весь Киев. Вездесущие мальчишки с воплями убежали встречать дружину далеко за ворота, а таящие обиду на бросившего их князя взрослые киевляне молчаливо переминались перед княжьим теремом. Принарядившийся в красный корзень Владимир замер на крыльце, лишь на полголовы возвышаясь над толпой. Однако, даже не въехав на двор, Ярополк заметил его строгое и торжественное лицо и, увидев его, поверил окончательно -- брат действительно желал мира. Придержав жеребца, Ярополк спрыгнул на землю. Его большие глаза виновато оглядели собравшихся, а затем, потянув с головы высокую шапку, он склонился перед младшим братом: -- Я приехал с миром, брат! Забыв о приличиях, Владимир рванулся было к нему, но, прихватив князя за подол, Добрыня вынудил его остаться на месте. Зато широкую мальчишескую улыбку с радостного лица молодого князя стереть не сумел. -- Я рад тебе, Ярополк! -- сверкая всеми зубами, тонким от волнения голосом выкрикнул Владимир. Для него этот миг был воистину великим. Склоняя голову перед его могуществом, старший брат признавал его, сына ключницы, единственным князем на Руси! За это признание Владимир готов был простить ему и Олегову смерть, и собственное изгнание... Во двор влетели еще двое всадников. В одном Владимир сразу признал бабу Выродка, в другом, рыжеусом и высоком, -- Блуда. Не любя предателей, он поморщился. Может, сказать брату, каков на самом деле его воевода? Хотя к чему спешить? Возможно, потом, при случае... -- Зови брата в терем, -- чуть слышно, но весьма настойчиво шепнул в ухо замершему Новгородцу Добрыня. -- Да, -- очнулся Владимир. -- Пойдем ко мне, брат! Отныне меж нами не будет ссор и мой дом станет твоим домом. Собравшиеся на дворе киевляне одобрительно загудели. Ярополк оглянулся в поисках своей дружины. Только теперь он вспомнил о своих доблестных ратниках, но те были далеко от терема. Первые из них еще только входили в городские ворота. -- Не медли, князь, -- горячо забормотал Блуд. -- А то Владимир худое подумает. Словно подтверждая его опасения, Добрыня шагнул с крыльца, подозрительно сощурился: -- Почему медлишь, князь? Или для, разговора с братом тебе нужны мечи? Ярополк заставил себя забыть о дружине. Блуд, как всегда, оказался прав! И, благодарно улыбнувшись ожидающему Добрыне, Ярополк взошел на крыльцо. В горнице, где не так давно он жил хозяином, почти ничего не изменилось. Даже пристроившиеся на лавках бояре были старинными знакомцами -- Помежа, Ситень... Бесшумно шагающая за князем Полева вскрикнула, кинулась в полутемный угол и, не добежав, замерла. Невольно Ярополк покосился на нее. Глаза мерянки умоляюще вглядывались в темноту угла, а там... Ярополк шарахнулся назад, смел шагающего за ним Блуда. Воспоминания огнем заполыхали в его мозгу. Именно в том углу он приговорил к смерти Волчьего Пастыря, а нынче зеленые смутные глаза невинного мертвеца не моргая глядели на него из темноты. Неверными шагами Ярополк двинулся к пылающим глазам болотника. Он зря радовался примирению -- никогда ему не будет спокойной жизни! Боги не простили ему давнее убийство Олега и, поминая пролитую им родную кровь, преследовали муками. Даже в этот радостный миг они не желали освободить его душу от содеянного! Словно слепой, Ярополк зашатался, зашарил руками вокруг себя. Хлынувшая в горницу темнота сгустилась, заволокла встревоженные лица людей, оставив на свету только это -- исцарапанный и неумолимый лик мертвеца... Мертвяк пришел за ним, он звал туда, где уже давно обитала душа бедного Олега... Попятившись, Ярополк попытался спрятаться от пристального взгляда болотника в толпе, и в этот миг, повинуясь едва заметному движению Добрыниного пальца, из толпы выскользнули двое урман. Никто не успел остановить их. Их даже не заметили -- все глазели на бледного и трясущегося Ярополка. Потому никто и не увидел, как точно и стремительно узкие ножи урман вошли в тело бывшего киевского князя. Ярополк и сам не понял, что с ним случилось. Только почуял, как зеленые огни мертвых глаз пронзили его тело и, отозвавшись болью где-то в спине, потянули его за собой в бездну. "Умираю", -- мелькнуло в его помраченном мозгу, и, в последнем усилии удерживаясь на подкашивающихся ногах, он вытянул к мертвецу шею. Он хотел успеть сказать самое главное -- то, что мучило его все эти годы. Он не мог умереть с этим страшным, тянущим его во владения Кровника грузом! И если ему не дано было испросить прощения у убитого им брата, то он еще успевал повиниться перед всеми другими. Ведь болотник пришел за этим.... -- Прости... -- едва шевельнув немеющими губами и не сводя глаз с лица мертвяка, прошептал он. И, услышав его, изрезанный ранами лик болотника пропал, а на его месте, кружась, замельтешили знакомые и чужие лица и, сливаясь в один белесый водоворот, помчались по кругу. Оседая на пол, Ярополк облегченно вздохнул. Мертвые простили его... Он отправлялся в ирий, где мир и покой наконец-то достигнут его измученной души... Последним, кого он увидел, был брат. Обеспокоенные глаза молодого князя шарили по лицу Ярополка, губы что-то шептали, но что -- умирающий уже не разобрал. Наверное, брат тоже просил о прощении... Разве он виноват? Это мертвый Олег заманил Ярополка в свой холодный мир. Улетающей к Морене душой Ярополк выдохнул: -- Прощаю тебя... -- Нет! Брат! -- Владимир затряс его обмякшее тело и, пачкая кровью богатую, одетую лишь по случаю примирения одежду, рухнул на колени возле застывшего брата. Прижимая к груди голову Ярополка, он изо всех сил старался не плакать, но, прорываясь сквозь сомкнутые веки, слезы сами бежали по его щекам. Он расслышал последние слова Ярополка и знал -- никто, даже вечные боги не станут карать его за смерть брата, но худшим было то, что ныне он вовсе не желал этой смерти... Да и когда всерьез желал? Даже в изгнании, мыкаясь по теремам чужих князей, припоминая Ярополку все обиды и грозя отомстить, он не представлял брата мертвым... А теперь, когда примирение было так близко, держал на коленях его мертвое тело! Выползая из-под его колен, кровавая лужа потянулась жадными лапами к ногам скучившихся вокруг бояр и воев. Покорно уступая место хозяйке жизни -- ледяной Морене, они попятились. В наступившей тишине раздавалось лишь шарканье множества ног, глухое бряцание оружия и горестные всхлипы Владимира. Первым очнулся Добрыня. Вернее, решил завершить задуманное. Выдернув из ножен меч, боярин выкрикнул: -- Смерть убийцам князя! В один миг убийц окружила плотная, орущая и потрясающая оружием толпа. Отчаянно озираясь, один из урман протянул руки к Добрыне: -- Но ты же... -- Смерть подлым псам! -- Тот не стал дожидаться окончания фразы. Почти не размахиваясь, он всадил меч в грудь говорящего и, поднатужившись, для верности повернул его в ране. Обезумевшие от ярости люди скопом набросились на второго убийцу. Он даже не пытался сопротивляться -- под ударами ножей, кинжалов и палок рухнул на залитое кровью тело своего напарника и затих, будто уснул. Добрыня сунул меч в ножны и пробился сквозь толпу к безучастно укачивающему голову умершего брата Владимиру: -- Твой брат отмщен, князь. Владимир поднял залитое слезами лицо: -- Но почему они убили его? Я же так хотел мира! Добрыня пожал плечами. Он не собирался рассказывать князю о своей задумке. Никто не должен был знать о ней. -- Выгони людей, князь, -- тихо посоветовал он. -- И схорони брата со всеми почестями. Тогда никто не посмеет упрекнуть тебя... -- Меня не в чем упрекать! -- вскинулся Владимир. -- Брат перед смертью все мне простил, а если кто и смел упрекать меня, то только он! -- Верно... -- Растолкав народ, Выродок оказался возле князя, легко наклонился и, закрыв глаза Ярополка, заметил: -- Он ушел в мире с тобой и собой. Что-то в голосе болотника заставило Добрыню хватиться за меч. Колдун все знал! Но откуда?! Может, урмане проболтались? Или сам допер, своим умом? Этого ему не занимать... За плечом колдуна Полева зашмыгала носом: -- Я виновата. Я привела его... -- Дура! -- зло одернул ее Выродок -- Ты не желала ему зла. Это сделал кое-кто другой. Он опять взглянул на Добрыню. Болотник был уверен -- урман подговорил боярин, ведь недаром он так поспешил убрать их. Мертвые, как известно, говорить не любят. Но еще он не сомневался, что Добрыня принял верное решение. Князь должен быть один... И потому, заметив в глазах боярина искру подозрительности, он ухмыльнулся: -- И этот другой старался не ради себя. Я очень хорошо понимаю его. Добрыня удовлетворенно вздохнул. Колдун был очень умен и опасен, но он не собирался выдавать настоящего убийцу Ярополка. А все же от него следовало избавиться -- он слишком многое знал. Да и князь стал слишком доверять ему... Выродок отвернулся и двинулся прочь. У дверей его настиг всеми забытый Блуд, принялся что-то горячо втолковывать. Не дослушав, Выродок кивнул воеводе и быстро скользнул вон. Переведя дыхание и поднимая князя с колен, Добрыня задумался. С проклятым колдуном будет нелегко справиться, но когда-нибудь жизнь заставит его ошибиться. А Добрыня сделает все возможное, чтобы эта ошибка стала последней в его жизни... ГЛАВА 46 Принесенная Блудом новость так обрадовала Егошу, что, едва дождавшись первых серебристых рассветных лучей, он пустился в путь. Потирая заспанные глаза, молчаливая Полева быстро собрала его в дорогу и, не спрашивая ни о чем, вышла следом на крыльцо -- проводить. Перед уходом Егоша оглянулся. Низкая крыша избенки скатывалась к земле, а под ней, прислонившись к дверному косяку, печально глядела ему вслед мерянка. "Так и будет стоять, покуда не уйду за косогор", -- подумал Егоша и, неожиданно развернувшись, грубовато подтолкнул ее к дверям избы: -- Ступай, а то замерзнешь... Он и сам не ведал, почему сказал эти слова, а изумленная его внезапной заботой Полева лишь замотала головой: -- Ты, главное, себя сбереги, а я уж как-нибудь... И махнула рукой. Болотник не стал настаивать, однако, отойдя уже далеко от городища, все еще слышал ее глухой, нежный и чуть хрипловатый голос: -- Я тебя жду. Забыть о ней он сумел, лишь завидев серебрящуюся вдали ленту Роси. Под рассветным сиянием извилистая Рось перекатывалась радужными бликами, и издали казалось, будто она бьется изо всех сил, пытаясь оторваться и убежать от своей спокойной и рассудительной сестры Непры. А на пологом склоне холма, меж двух рек-сестриц гордо высились стены Родни. Где-то там, за этими стенами, томился в порубе злейший враг Егоши. Вспомнив о нем, болотник ухмыльнулся и прибавил шаг. Когда в Киеве воевода принялся толковать ему о каком-то сокрытом в роднинском порубе брате, Егоша не сразу уразумел, о ком речь. -- Что несешь? -- удивился. -- У меня отродясь никаких братьев не было. -- Как же так? -- Словно вздернутый за узду жеребец, воевода оскалил белые зубы, заморгал блеклыми глазками. -- Ты ж с ним вместе в Ярополкову дружину пришел! Только тогда Егоша понял, о ком толкует Блуд,