о всем избам золу, из семи печей собранную, разносила. Бабы на той золе воду настаивали и все избы обмывали, чтоб не зашла ненароком в какой-либо дом проснувшаяся после зимней спячки Верхогрызка. Сновидица же и говорила, будто девка эта -- одна из Сестер-Лихорадок, и будто обычному человеку она лишь в темноте видима, а ведунам да знахарям и днем является -- тощая, высокая, в длинной, белой, без единого пятнышка рубахе. А еще она сказывала, что девка эта не всякого целует, а лишь ее испугавшегося. Мол, является она и начинает стращать человека по-всякому. Того, кто выстоит, не струсит, она с миром оставляет, а того, кто испугается, -- целует в лоб, а то и на спину влезает. После ее поцелуя чахнет человек... Поговаривали также, будто Верхогрызку тоже напугать можно -- тогда заболевший и вылечится, да только у нас мало кто вылечивался, как ни стращала ее Сновидица... -- Чего же гонишь? -- беззлобно спросил я Кутиху. -- Ведь сама знаешь -- помрешь скоро... Неужто одной отходить легче? Бабка орать и охать перестала, сверкнула на меня шалыми глазами: -- Коли помру, значит, время мое за кромку заступать приспело! А тебе-то какая с того печаль? Поди вон, покуда людей не созвала! Будто кто на ее зов явится! Верхогрызка всех страшит -- никто в ту избу не сунется, где она гнездо свила... Ори не ори -- никто сюда не придет. Будто заранее догадывался волх о страшной болезни, в Кутихиной избе поселившейся... Будто?.. -- Давно ли кашляешь, Кутиха? -- поинтересовался я. Старуха смягчилась, пробурчала: -- Сколь живу -- столь и кашляю... Чужак... Знал о Верхогрызке, потому и сказал, что никто меня здесь искать не будет! А Кутиха бедой своей, небось, уже не одну жизнь спасла! Хорошо, что я ее мечом не стукнул... -- Уходи! Поздно... Ежели приметила меня девка -- за мной пойдет. А как не приметить?.. Вопли, с Княгинина двора доносящиеся, стихать начали... Теперь по избам шарить станут... -- Успокойся. -- Я устало присел на полок к старухе. -- Не боюсь я болячки твоей. Поздно мне бояться чего бы ни было... Кутиха упала лицом вниз, заскрипела зубами по дереву полока, а от спины ее будто белое марево отделилось, двинулось ко мне, покачиваясь в темноте туманным облаком: -- Меня не б-о-оишь-шь-ся? Вот и довелось с той свидеться, что мать мою унесла. Думал, увижу ее и испугаюсь, а страха не было. Лишь возродилась в душе прежняя ненависть да клятвы мальчишечьи. Клялся -- отомщу убийце, кем бы ни был он... Давно это было, а казалось, будто вчера только... -- Иди сюда -- поглядим, -- сказал спокойно. Марево остановилось, проглянуло сквозь него человечье лицо -- холодное, с губами синими и щеками впалыми: -- От объятий моих, красавец, тебе плясать захочется, да так, что лишь Белая -- Морены посланница -- ту пляску остановить сможет! От поцелуя моего схлынет краска с твоего лица, замучит жажда, задавит грудь камень тяжкий... Стерва! Еще пугать меня вздумала! Пуганый я да битый -- слыхал, как родственница ее дальняя -- Чума, в огне визжала. На ту управа нашлась, так и на эту сыщем! Я углядел на стене длинный кнут, каким коров погоняют, сдернул его, прищелкнул о полок: -- Иди сюда, тварь! Кутиха, перестав кашлять, ожила сразу, поползла подальше от угрожающе качающейся тени и кнута, что даже коровью кожу до крови продирал. Верхогрызка замерла, потянулась ко мне руками -- тонкими, цепкими, словно крючья. -- Меня взять хочешь? -- Я взмахнул кнутом, полоснул по ее рукам. -- Получай! Плетеная кожа легко прошла сквозь белое марево, рассекла его на рваные клочки, ударила громко об пол. Верхогрызка взвыла, качнулась ко мне -- едва отшатнуться успел да еще раз полоснуть кнутом. Я разъярился, а она и вовсе зашлась -- зашипела, точно змея, закружила по клети, норовя со спины зайти и вцепиться намертво, как раньше к Кутихе цеплялась. Она опыт немалый имела, да и мне не впервой спину было сберегать. Спина в любом бою -- первая мишень, потому и учил меня Ролло сперва о спине своей заботиться, а уж затем о прочем. Одно было худо -- не сталкивался я еще с такими шустрыми бабами... Кружилась Лихорадка, словно вихрь, -- едва поворачиваться да хлестать призрачное тело успевал... Уж и промахивался иногда... -- Вот тебе! -- неожиданно вклинился в свист Верхогрызки чей-то голос. Пролетело мимо меня полено, ткнулось прямо в середку туманного марева. Кутиха! Подползла к печи да швырнула то самое полено, которое мне отдавать не желала... Хорошо, в меня не угодила... Верхогрызка застонала по-человечьи, туманом на пол склонилась и, странно заламывая к потолку белое лицо, поползла, растекаясь, к Кутихе. Та углядела, сжалась в комок, не смея убегать от девки, с которой всю жизнь мучилась... Добить тварь! Я заступил Верхогрызке путь, полоснул кнутом по запрокинутому лицу. Она пискнула слабо, отклонилась, быстро заскользила туманной дымкой мимо меня -- чуть не по ногам. Не разбирая, где тело у ней, а где голова, я принялся лупить по туману. Пот застил глаза, ноги не держали, да нельзя было останавливаться. Уже совсем тихо подвывала Верхогрызка! Еще немного -- и все... Не будет она больше у малых детишек матерей и отцов отнимать, не будет за чужими спинами жировать, не будет страх на печища наводить! -- А-а-ах... -- застонала в углу Кутиха. Я обернулся. Незамеченный мной туманный клочок медленно вползал на ее спину, всасывался в тело. Приживется -- и вновь наберет былую силу! Кутиха смотрела на меня жалобно, чуть не плакала... -- Я ничего не могу... -- прошептала вдруг и зашлась глухим кашлем. Не было у меня выбора. Не от моего кнута, так от Верхогрызки умрет Кутиха. Все одно -- недолго ей жить осталось. Истощенная Лихорадка все соки из нее высосет, что остались еще... -- Задирай рубаху! -- заорал я старухе. -- Нет! -- Задирай, дура! -- Я крутанул Кутиху лицом к стене, не глядя на ее слабые рывки, сорвал исподницу, обнажил дряблое старческое тело. Кнут свистнул, опустился на сухую желтую кожу. Кровь брызнула мелкими каплями. Кутиха пискнула глухо и рухнула на пол лицом вниз, будто мертвая. Вот и ладно, что обеспамятела, -- боли не почует... Я еще раз ударил. Кровавая полоса легла подле первой, из спины Кутихиной послышался легкий всхлип. Когда бы мог подумать, что буду бесчувственную старую бабу кнутом по спине охаживать? А пришло время -- хлестал, сжав зубы, силясь не замечать глубоких рубцов на коже да не ощущать тяжести набрякшего от старухиной крови кнута. -- Ух-о-о-ожу... Сизая дымка вытекла из маленького сморщенного тела, плавно скользнула к двери. С этим кнут уже ничего не мог поделать. Дымка текла ровно, но вдруг, наткнувшись на полено, резко свернула в сторону. Осина! Полено было осиновым! Я плашмя кинулся на пол, ухватил круглый край, швырнул полено в уже почти скрывшуюся за дверью Верхогрызку. Оно звонко шмякнуло о порог, отскочило, громыхая покатилось обратно. На круглом боку алело большое размытое пятно. -- Не трогай. -- Кутиха не могла шевельнуться, лишь смотрела на меня ясными чистыми глазами. -- Сжечь его надо... Не думала... что сможешь... Она очень сильна... -- Была. -- Я приподнял старуху, плеснул водой на раны. Как только жива она осталась? Кутиха легла на лавку животом, шепнула: -- Печь затопи да поешь, коли что найти сможешь... -- Не ты ли гнала недавно? -- Так то недавно... -- Она вздохнула, закрыла глаза. Ничего, оклемается... Та хвороба пострашней была, чем просто спина порванная. Коли от Верхогрызки не сгинула, значит, и от кнута оправится... Я разжег огонь, выгреб из-под полка скудные запасы. Бежать все одно нельзя -- погодить следует, пока сыск утихнет... Печка уж трещала весело, а бабка сочно похрапывала, когда раздался стук в дверь. Я метнулся за печь, хватился за оружие. Кто там? Чужак обещал -- здесь искать не станут. -- Кутиха! Голос мужской, громкий да уверенный. Вой, похоже. Знать, шибко я Княгине нужен, коли в избу к Верхогрызке сунулись отыскивать... -- Пошел прочь! -- еще не отойдя от сна, сипло рявкнула бабка. За дверью иного и не ждали, покорно потоптавшись на пороге, вой спросил: -- Нет у тебя там никого? Кутиха весело подмигнула мне, ответила: -- А ты зайди да глянь. Может, девка моя тебе по вкусу придется, станешь ее на своей спине носить да целовать-миловать! -- Тьфу! -- плюнул в сердцах вой, затопал грузно по снегу, подальше от опасной избы. Я ухмыльнулся. Не шибко смелы Княгинины дружинники... -- Чего ищут-то тебя? -- Кутиха села, помигивая яркими глазами, блаженно втягивая запах тепла и дыма. -- Долго сказывать... -- А кто обо мне поведал? Неспроста ты в мою избу шарахнулся... Умна бабка... -- Волх. -- Ты с волхом пришел? Тогда ясно, чего тебя Княгиня невзлюбила. А куда бежать собираешься? -- Есть у меня друзья. К ним и потеку за подмогой... -- Не лез бы ты в волхские дела, -- посоветовала старуха. -- Они силой особенной наделены -- даже кромку открывать могут... Я прислушался. На дворе еще топали, переговаривались. -- Ищут еще, -- подтвердила Кутиха. -- К ночи только угомонятся. Я поежился. До ночи времени много. Слишком много. Не могу я ночи ждать. Да деваться некуда... -- Зачем волх наш хочет с вашей Княгиней драться? Разошлись бы миром. Она здесь осталась бы княжить, он -- себе иное место сыскал... -- Откуда ты взялся неученый такой? -- удивилась бабка. -- Волхский род Свободе кланяется. Всякий, кто ею поступится, -- других позорит. Тогда боги и сталкивают их меж собой -- правого да неправого. Раньше я подивился бы -- к чему драться, и без драки ясно -- правый победит, коли боги поединок сей судят, а теперь уж знал -- не всегда Правда сильней оказывается... Потому и спросил о другом: -- А как дерутся они? Силой ведовской иль врукопашную? Кутиха улыбнулась. А она вроде и не так стара, как сперва показалось... Видать, Верхогрызка из нее соки выпивала. -- А это как когда... Бывает так, что земля дрожит, а бывает -- никто и не подметит ничего, а один из них уже силы своей лишился... -- Не убивают друг дружку? -- Для них силу утратить страшней. Это как тебе руки да ноги отрубить... -- Кутиха тихонько шевельнулась, закусила губу. -- Здорово ты меня... Ничего, пойду, к вечеру поклонюсь Банной Матушке -- она попарит меня, погреет, боль и уйдет. Ладно, коли так... А то совестно было на ее раны глядеть... Полено, которым Верхогрызку убил, запищало в печи тонким голосом. Я копнул уголья, прочертил по стенам полосы -- на всякий случай. Если какая другая Лихорадка сунется -- почует сразу, что родне ее здесь худо пришлось, да и уйдет восвояси. У двери прислушался. Издалека доносился гомон. Похоже, созвала Княгиня своих воев для указов, как лучше беглеца сыскать... Покуда они там толкуют, мне самое время текать из городища. Вот только ворота... Небось на них тоже меня поджидают. -- Неймется? Я кивнул. Ох, Кутиха, кабы знала ты все... Стала бы ньярову защитнику помогать? -- Отвори сундук, -- неожиданно приказала она. -- Возьми там поневу длинную, шубу -- все, что для бабьего наряда полагается. Отошла совсем от хвори, раз принарядиться решила... Я покорно доставал все, что велено было, а сам мыслями далеко метался -- у самых городских ворот. -- Скидывай свою одежку да натягивай мою! Свихнулась она, что ли? -- Чего глядишь? Стыдишься иль думаешь -- станут вой у бабы вызнавать, кто такая да куда идет? Верно! Ох бабка головастая! Переоделся я быстро. Свое так и не сбросил -- по лесу в портах бежать сподручнее, а Кутихино платье поверх натянул. -- Баба! Ну как есть баба! -- развеселилась она, разглядывая меня. -- Только ходи не шибко да бедрами по сторонам води, будто ровно держать их не можешь! Я попробовал. Может, засмущался бы раньше, а сейчас все средства хороши были... Глянул на маленькую советчицу: -- Так ли? -- Так. -- Она поднесла к глазам дрожащую слабую руку, утерла быстрым движением неожиданно проступившую влагу: -- А теперь ступай отсюда! Беги, не оглядывайся, да лихом меня не поминай! Что меня рвануло к ней -- жалость, почти позабытая, иль благодарность -- не знаю, а только обнял бережно хрупкое тело, прижал к груди седую голову: -- Мало тех, кого я помяну перед смертью, мало, о ком богов буду просить, а тебя не забуду... Она заплакала, да и я, коли еще помедлил бы миг, -- прослезился б... Не прав Чужак, говоря, будто ведогон мой плакать разучился. Все я помнил, только слезы глубоко таил. Так глубоко, что даже волх их не углядел, а старуха, на кромке живущая, увидела... Видать, не для всех были мои слезы... ВАССА -- Ты готова? -- спросил Ядун. Готова ли к пустоте вечной, к холоду, до костей пронимающему? К камню, в душу въевшемуся, к надежде задохнувшейся? Можно ли к этому готовой быть? -- Правду говори! -- настаивал Ядун. -- Второй ошибки Триглав не простит... Триглав ему не простит, а простит ли мне Эрик? Поймет ли, почему решилась на такое, когда он уже совсем близко был... Поймет ли любовь мою? Любовь и страх за него... Любовь он, верно, и не забыл еще, а вот о страхе, совсем недавно пришедшем, вряд ли ведает... Случилось это в заброшенной избе, где хлопотал над нами маленький косматый Голбечник. Почему его изба мне других больше глянулась, хоть стояла на отшибе? Почему именно в ней заночевать надумала? Верно, потому, что Ядун мимо идти уговаривал, все про печище, недалече лежащее, вещал... Мне идти никуда не хотелось, особенно в те дни, когда почуяла -- не увидеть мне больше родимых земель, не поклониться речке-матушке, не вскинуть глаза на стены высокие Новоградские... Хотелось в каждой избе, где приют давали, остаться навеки -- плакать и долю свою клясть. А едва задерживались -- еще хуже делалось... Мучили полные безделья дни да бессонные, в сомнениях и надеждах тайных ночи. Ядун меня не подгонял -- ждал терпеливо, точно паук мушку, что уже в сеть попала. Чуял -- близится день, когда сломается моя вера, завою истошно, умоляя унести подальше от опостылевшей нежити. -- Не устала ли? -- заботливо спрашивал, замечая меня за малой работой и тут же виноватил хозяев: -- Заморили гостью... Негоже так! Незнати смущались, точно люди, кланялись, работу у меня отбирали -- оставляли нежиться, сохнуть от тоски-безделья. Верно, совсем немного ждать Ядуну оставалось, да как-то ночью удалось мне заснуть крепко, сладко, как спалось в Новом Городе рядом с Эриком. Даже жаркое дыхание у шеи чувствовала и крепкие руки, над черной бездной держащие, упасть не позволяющие... -- Эрик? -- спросила, себе не веря. -- Ва-а-с-са-а! -- едва расслышала слабый женский крик. От обиды и разочарования закачалась над пропастью, почуяла снизу ледяную пустоту. Испугавшись, отдернулась, да поздно -- потянуло меня вниз, повлекло... -- Васса! Держись! Голос знакомый подхватил уже на самом краю, вынес из зыбкой мути на ясную, залитую солнцем поляну, бережно опустил среди трав душистых и мягких. Я оглянулась, ища спасительницу, и обомлела, увидев ясные карие глаза. -- Держись! Эрик помирился с волхом. Они помогут тебе! Дождись их, -- говорила Беляна. -- Где ты?! Где они? Как меня сыщут? -- Я кричала изо всех сил, срывая голос, но она не слышала, качала головой и все повторяла: -- Не сдавайся! Они спасут тебя. Эрик помирился с волхом... -- Сперва плакать хотелось от глухоты ее, а потом хорошо стало от того, что была она рядом, что могла я глядеть в ее ласковые глаза, слышать бархатный голос... Так и сидела -- размазывала по щекам светлые слезы и слушала, но вдруг потемнело все, затянулось туманной моросью. Налетел ошалелый Позвизд, взлохматил ветряную бороду, оплел ею Беляну, поволок прочь, кружа, словно осенний лист, -- лишь слова ее последние успела расслышать: -- Жди-и-и! Костлявые руки схватили меня, затрясли... Я распахнула глаза, поморщилась от наступившей темноты. Слабый свет лучины выхватил тощее лицо Ядуна, заботливо склонившегося над моей кроватью. -- Зачем?! -- почти простонала, досадуя, что прервал он светлый сон. -- Ты кричала, -- пояснил жрец. -- Я подумал -- кошмар тебе привиделся. Врал он! Знал, что видела я во сне, знал, что дала мне призрачная Беляна новую надежду! Последнее отобрать хотел! Взыграла во мне былая строптивость. Ничего он от меня не получит! Ни он, ни бог его слепой! Мне Беляна ждать велела -- я и буду ждать, но не на месте сидя, а в пути-дороге. Путь время быстро коротает, к вечеру так выматывает, что думы темные не успевают одолеть -- сон быстрей оказывается. Попробуй тогда согнуть меня тоской и хворобой! Идти буду, покуда последнюю веру не потеряю иль не помру от усталости! -- Поутру собирайся! -- резко заявила я жрецу. -- Пойдем... -- Куда? -- удивился он. -- Новый Город искать! -- Я отвернулась, натянула до ушей теплое одеяло. Ядун до утра ворчал, кряхтел недовольно. Попробовал и с утра, за едой, меня отговорить, а потом понял -- без толку спорить с упрямой бабой, взвалил на плечи котомку и поплелся за мной следом. Я понятия не имела, куда да зачем иду, но раз решила все наперекор Ядуну творить, то и шла совсем не туда, куда он советовал. Коли он посолонь шагать советовал, то я противосолонь шла, коли прямо велел, то непременно поворачивала... Гладким, конечно, не получался путь -- бывало, и в переделки попадала. На Мертвой Гати, к примеру, налетели на Блудячие Огни -- еле убежали от них. Задыхаясь, сидели в осиновом овраге до самого полудня, боялись голову поднять. Блудячие Огни сами-то не опасны, но коли коснутся они ведогона иль человека -- теряет тот зрение и память. Ходит в темноте да пустоте -- себя забывает. Постепенно сам Блудячим Огнем становится, примыкает к своим собратьям, принимается охотиться за неосторожными путниками. Ежели удастся ему свою слепоту на другого перекинуть -- тогда лишь гаснет, уходит за кромку, как прочие ведогоны. А ежели нет -- мечется долгие годы, на бессмертие обреченный... Меня один Огонек чуть не коснулся -- еле отскочила. Ядун зашипел на него кошкой, мечом откинул подалее -- тот даже запищал тоненько от обиды... После Блудячих Огней я осторожнее стала -- в голос Ядуна начала вслушиваться. Коли верная опасность грозила, он за меня пугался -- дрожали слова страхом. Тогда я поступала по его речам, а так -- больше наоборот... И в заброшенный домик, у дороги притулившийся, тоже назло Ядуну сунулась. Тот все убеждал, чтоб дальше шла до ближнего печища, а я взяла и шагнула на порог избушки первой попавшейся. Мохнатый хозяин гостей не ждал -- шарахнулся от меня поперву, а потом заверещал радостно, заскакал вокруг, засуетился... Погрустнел только, когда Ядуна признал. Поморгал темными глазками, потер их мохнатой рукой: -- Ладно, кем бы ни был гость, а все же -- гость... Звали мохнатого да неказистого хозяина Голбечником. У нас так всякого Домового звали, что под голбцем селился, да и тут, по словам хозяина, многие так прозывались. -- Нас, Голбечников, семья большая, -- хвалился он, гордо вышагивая из угла в угол короткими босыми ногами. -- Потому и дом у меня не ухожен и не убран, что сидят в Далеке, печище в семи верстах отсель, два мои меньшие брата. Им от отца в наследство большое хозяйство досталось, а они малы еще -- не справляются. Вот и бегаю -- помогать... -- А чего насовсем не уйдешь? -- Голбечник мне нравился. Говорок его мягкий, походка неслышная да смышленые черные глазки. -- Иль не зовут? -- Как -- не зовут?! -- обиделся он. -- Зовут-зазывают, только я свой дом не брошу. Мы, Голбечники, за свою избу до последнего дня стоим. Многие даже при пожаре не убегают. Честь бережем... Ядун фыркнул небрежно: -- Баньку бы лучше стопил, чем бахвалиться! Бедный нежить всплеснул руками, извиняться принялся. Расписная рубаха на нем переливалась узорчатой вышивкой, казалось -- сама кланяется да винится перед гостями. -- Сейчас, сейчас... -- Голбечник с причитаниями выскочил во двор, побежал к баньке у ручья. -- Сейчас Банника задобрю -- отдаст вам четвертый пар! Я Ядуну уж так перечить привыкла, что хоть и хотелось с дороги в баньке попариться, а припомнив людскую веру, заартачилась: -- В четвертый пар после солнечного захода в баню ходить не след! Хорошая хозяйка на четвертый пар лишь веник в баню ставит да мыло кладет для Банного Хозяина! Вся нежить в четвертый пар моется! -- А ты кто? -- ухмыльнулся Ядун. -- Ты сама нежить и есть! Ведогонка! Хотелось ответить ему пообидней, но придумать ничего не успела -- замерла, рот разинув. Голбечник дверь за собой неплотно притворил -- осталась малая щелочка. В эту щелочку и скользнула белая с ярким узором по бокам змейка, извиваясь, потекла к ногам. Змея посреди зимы?! Да не простая змея -- гадючка белая! Укусит -- дня не проживешь... Я завопила, прыгнула к ухвату, у печи стоящему, замахнулась на змею, но та изловчилась -- утекла под лавку. Я даже стукнуть не успела... -- Не тронь ее! -- взвыл Ядун, выдергивая у меня ухват. -- Она Морене двоюродная внучка! Не простит богиня ее гибели! Мне и боязно было, и смешно... Что Морена мне сделать может за родственницу? К себе забрать иль, наоборот, вечной жизнью покарать, как самого Ядуна? Ему-то небось тоже нелегко столько веков жить да этакую злость в себе носить... -- Верно, верно, Морена меня любит... Я обернулась, ахнула. Не могла никак со здешними чудесами свыкнуться... Сидела на лавке красивая узкогрудая девка в охотничьем наряде. Иссиня черные волосы волной по плечам сбегали, умные холодные глаза смотрели на меня с презрительной усмешкой. -- Ты, ведогонка, меня никак убить хотела? -- Ловкие руки пришелицы быстро натянули тугой лук. Каленая стрела уставилась мне в грудь острым смертельным жалом. -- Что ты! Что ты! -- испугался Ядун. Выскочил вперед, меня прикрывая: -- Она Триглаву назначена, ты ее трогать не смеешь... -- А мне лучше знать, кого смею, а кого нет! -- расхохоталась девка, поигрывая луком и заставляя Ядуна перед собой приплясывать. -- Даже в тебя запросто стрельнуть могу! -- Так не убьешь ведь... Девка опять засмеялась. Противно засмеялась, нахально: -- Я-то не убью, лишь больно сделаю, а вот волх, что на кромке объявился, грозился, будто убьет. Чужак?! Дверь скрипнула. Маленький Голбечник сунулся внутрь, вытянул круглое личико, узрев гостью. -- Исчезни! -- приказала ему девка, и он, покорно кивнув, быстро прошмыгнул в угол, где и затих, незримый и неслышимый. Ядун разволновался, заходил кругами по клети: -- Ты, Ягая, не крути. Прямо говори -- чего явилась? Девка тряхнула темными волосами и вдруг, быстро выбросив вперед тонкую руку, ухватила меня за плечо. Я не ждала, что она так сильна окажется. Мощный рывок бросил меня на пол, к ее ногам, крепкие пальцы вонзились в тело. Ягая затрясла меня, будто Ядуну игрушку показывая: -- Брось девку, Бессмертный! На время брось! Странный волх перешел кромку. Морена на его стороне и Магура тоже. -- Что мне волх... -- хмыкнул Ядун. -- А он не один. -- Девка отпустила мое плечо, потрепала холодной ладонью по щеке, словно собачонку ласкала. -- С ним слитые да ньяр... Эрик! Нашел меня! Не зря говорил -- сердце дорогу укажет! Любый мой! Любый... У меня и плечо болеть перестало, и пальцы Ягаи на щеке уж не казались такими холодными и противными. Хотелось обнять ее, расцеловать за добрые вести... А слитые? Кто такие? Олег? Болотники? Ну держись, Ядун! Бессмертному новость и впрямь не по нраву пришлась, окрысился на девку: -- Ты слитых не должна была пускать! А ньяра и вовсе убить обязана! Чего не усмотрела, дура?! Ягая потемнела. Глаза круглыми черными щелями сузились, пальцы скрючились хищными когтями... Страшной стала -- сразу видать, чья родня: -- Ты мне не указ! Я -- Стражница! И внезапно расхохоталась весело: -- Никак испугался, Бессмертный?! Вот ради того и пустила их -- поглядеть любопытно, как они с тобой схватятся и как ты их по кромке разотрешь... Как это -- разотрешь?! Моего Эрика пятеро, а то и шестеро воев не всегда одолеть могли. А не новички были в ратном деле... Ядун тоже улыбнулся, махнул рукой: -- Ох, Ягая! Ты со своими кознями когда-нибудь попадешь в беду. Придет время -- над тобой так пошутят, что сама в печь полезешь... Ягая поднялась, хлопнула шапкой о лавку, забросила за спину лук: -- Недосуг мне с тобой шутки шутить. Бежать надобно, а ты все же кликни меня, когда со слитыми расправишься. У них небось третье время не все выйдет -- тела еще останутся... -- Падаль для бабки собираешь? -- догадливо предположил Ядун. -- Да нужны ли тебе тела бездыханные? -- уже в дверях пожала плечами девка. -- А старухе в радость... Какие тела?! Как могут нежити эти моих живых друзей телами называть? Ох, не знают еще силы волхской да ловкости ньяровой! Самого Бессмертного будет с кромки соскребать эта девка-перевертыш! Ягая у порога крутнулась, переметнулась через свой же лук и белой тонкой змеей скользнула в снег. Ядун засопел, прикрывая за ней дверь. По его виду и не понять было -- доволен вестью иль нет... -- Банник ждет, гости дорогие, -- робко пискнул из угла Голбечник. -- Вот и ладненько. -- Ядун всплеснул ладонями, потер их друг о дружку. Похоже, не напугался совсем... Может, рано я радуюсь? Он честно биться не станет, подстроит какую-нибудь каверзу... -- Пойдем! -- Он подтолкнул меня к двери. -- Нет! -- уперлась я. -- Ну, была бы честь предложена... -- ухмыльнулся он и вышел. Первый раз меня без надзора оставил! Эрик! Чужак! Они на кромке! Они ищут меня! Надо только бежать -- бежать подальше от Ядуна, от его ловушек, злобы да коварства! Я схватила зипун, дернулась к двери. Голбечник вырос передо мной, будто из воздуха, заступил путь: -- Не ходи... Отшвыривать его не хотелось. Больно маленький и добродушный был. Я шагнула в сторону, пытаясь обойти мохнатого хозяина. Он переступил босыми ногами, вновь загородил выход: -- Не ходи, коли смерти своих не желаешь... Ты ведь знаешь этих слитых, верно? Они ведь твои друзья? Я видел, как ты слушала... Не ходи, не зови к ним смерть... Смерть? Почему все нежити о смерти твердят? -- Ядун погубит их, -- печально прошептал Голбечник. -- Ты сама подумай, как можно Бессмертного убить? Даже боги ничего не могут с ним сделать... А пытались многие... А ведь прав он -- как Бессмертного убить? Он потому и зовется так, что смерти неподвластен... А коли верно это -- нужно мне бежать со всех ног и вперед Ядуна Эрика отыскать! -- Пусти, -- попросила я Голбечника. -- Мне спешить надо... -- Куда? Он и оставил тебя, чтоб к своим убежала. Ему тебя сыскать -- раз плюнуть... Ты своих встретишь -- он вас выследит и убьет одного за другим... А когда вовсе веру утратишь -- тебя к Триглаву спихнет. Да и где ты искать своих будешь? Добрый маленький Голбечник! А ведь он опять был прав. Где искать дорогих сердцу людей? Эрика любовь ведет, а моя любовь лишь плакать умеет -- не подсказывает пути-дороги... Я осела на пол, всхлипнула: -- Что же мне делать? Что? Останусь с Ядуном по кромке плутать -- рано или поздно сыщут меня Эрик с Чужаком, бой будет, а чем он кончится, все ведают... Убегу, найду своих -- Ядун свару затеет... Не найду -- зачем бежать тогда? Что же делать-то? Мохнатая ручка опустилась на мою голову, теплый голос прошептал на ухо: -- Не убивайся так... Я давно доброго участия не видела, затряслась, прижимая к себе эту ласковую руку: -- Эрик там! Эрик! Муж мой... -- Так вот чего ньяра на кромку понесло... -- удивленно протянул мохнатик. -- А я-то думал -- брешет Ягая... Я кивнула. Да, из-за меня Эрик на кромке оказался... Из-за любви моей горькой, счастья ему не принесшей... Голбечник склонился к самому моему уху, зашептал горячо: . -- Я тебе не указ, но коли любишь ты ньяра своего, коли хочешь, что б жив он остался, -- пойди на сделку с Ядуном... Какую сделку? Почему? -- Пораскинь мозгами да придумай, как мужа от беды уберечь, -- пояснил мохнатик. -- А взамен предложи Ядуну что-нибудь... Что я Ядуну предложить могла? Одного он хотел -- спровадить меня в темные Триглавовы владения. Но Эрик... Биться с Бессмертным глупо и страшно... Как буду я жить дальше, зная, что навеки закроются ясные зеленые глаза, сомкнуться нежные губы? Как жить стану, ведая, что не спасла мужа от верной смерти? И не только его... Медведя, Лиса, Бегуна... А Олег? Как будет без него Беляна? Кого назовет отцом его ребенок? Огромные карие глаза поглядели на меня, далекий отголосок пропел: "Дождись их! Дождись..." Нет, нельзя мне их ждать, Беляна. Нельзя смерть им кликать... Я подняла глаза на Голбечника: -- А волх? -- Волх Магуре обещал, -- потупился тот. -- Да ты о нем не волнуйся -- волху его дорога давно ведома. Он с пути не свернет, даже если встретит кончину лютую, а ведогонов твоих спасать надо... Надо. И знаю как... Ядун из бани пришел веселый, распаренный, даже румянец на впалых щеках проступил. Бросил на лавку мокрое полотенце, покосился на меня: -- Все упрямишься? Я собралась с духом, попросила прощения у Эрика, что не дождалась его, и начала: -- Я пойду к Триглаву, Ядун, но с условием. Он аж до потолка подпрыгнул, полыхнул глазами: -- Одна новость другой лучше! Каково же условие? -- Коли разойдешься со спутниками волха миром... Он сел на лавку, задумался. -- Я о волхе не прошу... -- чувствуя себя последней стервой, сказала я. Он поморщился: -- Они же сами на меня полезут! Эрик твой по дури -- тебя выручать, а другие -- следом, точно бараны за вожаком... Я стиснула зубы: -- Отправь меня сейчас к Триглаву, пока они нас не нашли! -- Не могу. -- Ядун озадаченно потер ладони, видать, сам запереживал. -- Теперь один путь -- через Семикресток. И заметив мой недоуменный взгляд, пояснил: -- Это месте такое, где семь дрог сходятся и расходятся. Волх тоже туда пойдет. Ему это место ведомо... Боги, боги! Почему так настойчиво сталкиваете моего милого со смертью? Почему не даете выбора? Я зажмурилась. Не осталось у меня иного выхода... Пусть предам любовь свою и веру, а любимого от гибели сберегу! -- Послушай, Ядун! Коли опередим их -- сама я за кромку шагну, а коли столкнемся на Семикрестке -- отрекусь от Эрика! Велю прочь убираться без боя. Но пообещай, что не убьешь их, не покалечишь... -- Обещано!!! Ядун взлетел с лавки, обнял меня, закружил по горнице... Голбечник вылез из угла, отважно сунулся ему под ноги: -- Ты, Бессмертный, нерушимый обет дай! А то ты и соврешь -- недорого возьмешь! -- Как смеешь! -- Кулак Ядуна поднялся над маленьким незнатем, но замер, мной остановленный: -- Клянись, Ядун! Иначе и я от слов своих отрекусь! Жрец скорчил недовольную мину, засопел, а потом вытянул из своей котомки потертую телятину и острую палочку. Уселся, заскоблил что-то непонятное. Закорючки, черточки -- неведомые, загадочные руны... -- На, -- он протянул мне телятину. -- Кровью прижми! Я вгляделась. Что разберу, когда ни значочка в сих рунах не ведаю? Голбечник вылез из-за моей спины, принялся шевелить губами, будто читая... Неужто понимает? А не обманет ли? Может, все это -- ловушка Бессмертного? А Голбечник -- его хитрый прихвостень? -- Тут неверно, -- придирчиво заявил маленький хозяин, ткнув пальцем в руны. -- Написано только -- что она шагнет, коли ты их не убьешь, а надо -- коли она шагнет за кромку, так ты их тоже не убьешь... -- Какая разница?! -- разозлился Ядун. -- Большая, -- не уступал ему Голбечник. Черные глазки сверкали, курносый нос зло сопел над рунами... -- На, подавись! -- Ядун исправил руны, сунул под нос мохнатику. -- Крепи, -- кивнул тот мне. -- Теперь все верно... Я достала маленький ножичек, полоснула по пальцу, капнула на телятину. Кровь расплылась бурым пятнышком и сразу прикипела-высохла. Теперь не было мне пути назад... Сама себе участь избрала... Как все ведогоны... А на другое утро поднял меня Ядун засветло -- потянул в дорогу. Я ночью последние слезы выплакала, со всеми распрощалась, кого любила. Потому и пошла за жрецом следом спокойно и с улыбкой... Два дня так шла, а на третий вывел он меня в огромное поле. Бежали по полю дороги змеями, скрещивались все в одном месте, будто ноги паука громадного, и вновь расходились, каждая в свою сторону... -- Семикресток, -- сказал Ядун. -- Ты готова? Вспомнились мне глаза Эрика, вспомнился маленький мохнатый Голбечник, вредный Межевик, серьезная неулыбчивая Беляна, суровый, будто из камня сотворенный, Олег... Мелькнуло все перед глазами -- мелькнуло да пропало... -- Готова, -- ответила. И пошла по ровной земле к Семикрестку -- последнему месту, где еще светило для меня солнце, где еще оставалась хоть малая надежда... СЛАВЕН Как Кутиха мыслила, так и вышло -- никто меня не остановил. Сколь раз пробегали мимо возбужденные да злые вой, а на меня и не глянули -- мужика сыскивали, не бабу... И лес я споро одолел -- не зря дорогу запоминал, пригодилась. Ворвался в избушку лесную ураганом, чуть дверь не смел... Болотники, меня завидев, окружили, заговорили разом, расспрашивая. Многое объяснять не понадобилось -- как услыхали, что попали наши в беду, мигом собрались, вскинулись на лыжи. Уж воевать изготовились, но... -- Нельзя! -- Лесной Хозяин загородил дверь могучим телом, врос в пол, словно камень. -- Нельзя по нашему лесу в сумерках ходить. -- Пусти! -- Бегуну на месте не стоялось. -- Нельзя! -- повторил Хозяин, да и Полета ему подпела: -- Сами сгинете -- никого спасти не сможете... Я покосился на болотников. Горели у них азартом лица -- засиделись, вестей дожидаясь, а девка все же права была -- коли сами помрем, кто ньяру и волху поможет? Хозяину дверь загораживать надоело, ругнулся в сердцах: -- Кабы знал, что еще уговаривать придется!.. Да, хороши оказались гости, волхом приведенные. Не каждый раз этакие беспокойные попадаются... -- Не надо уговаривать. -- Я отошел от двери. -- Остаемся, переждем до рассвета. -- Как ты можешь?! -- Бегун расстроился, взвизгнул аж. Да и Лис набычился. -- Остаемся! Я голоса не повысил, а они уже попятились от входа, хоть и глядели по-прежнему волками. Ничего, пусть лучше подуются немного, но живыми останутся. Ночь -- на кромке время не лучшее, да и как мне обратно в городище войти? Небось ищут еще... Ночь холодной и злой показалась. Не грели шкуры, в три слоя накинутые, не шел сон. Вспоминалась сторона родная, Беляна, хирдманны Ролловы... Сколько еще не спать, о родных краях думая? С первыми лучами солнышка Бегун вскочил, всполошил всех: -- Пора! Теперь никто с ним спорить не стал, даже Хозяин. Знакомой тропкой, мимо поляны, где ньяр ногу поранил, мимо елей, под которыми от Багряна скрыться думал, мимо реки, на Мутную похожей... Быстры ноги, когда сердца на выручку спешат... У городища приметил неладное. Не виднелись вой на воротах, да и земляных незнатей не встретилось возле крепких стен... -- Они хоть с людьми схожи? -- опасливо спросил Лис. -- Что-то шибко тихо... Тихо... Словно вымер Шамахан. Я насторожился -- иная тишина опасней оружейного лязга... Ни шороха из-за стен городища не доносилось. Почему? Уловка волхская иль беда неведомая? Бегун думать не стал -- метнулся к воротам, заскочил внутрь и заорал, не таясь: -- Нет тут никого! Болотники за ним кинулись. Воротные створы качнулись, их пропуская, будто в ловушку заманивали... А в городище и впрямь никого не оказалось. Тихие стояли избы, молчаливые, ребятня гомонящая не бегала, в снегу веселясь, собаки не лаяли... Наваждение? Медведь, грузно проминая снег, подошел ко мне, потер пятерней крепкий затылок: -- Олег, помнишь как Чужак о третьем времени говорил? Я о том разговоре всегда помнил. Знал, спешить надо, а то не успеем ничего, а время уж выйдет... -- Может, мы совсем ведогонами стали? -- продолжил растерянно охотник. -- Может, пришло уж третье время? Потому мы и не видим никого... То есть людей не замечаем... Нет... Незнатей... Он сбился, запутался. Лис удрученно закрутил головой. -- Пошли по всем избам! -- предложил Бегун. -- Кто-то же должен был остаться! Кутиха! Куда она со своей спиной уйдет?! Я ринулся к знакомой избе. Болотники хоть и не поняли, куда я и зачем побежал, а покорно потянулись следом, на ходу судача об этой невозможной земле, где за одну ночь все жители городские исчезают невесть куда. К Кутихе заходить не пришлось. Сидела она у влазни на толстом чурбаке, щурилась на солнышко. Меня углядев, зажмурилась, неверяще головой помотала, а после улыбнулась светло: -- Ты ли?! А это что, вся рать твоя? Невелика рать, право слово! -- Какова есть, -- отозвался я. -- Ты скажи лучше, куда люди подевались? -- Люди? -- она удивленно заморгала. Тьфу, напасть! Никак у меня язык не поворачивался мужиков и баб обычных ведогонами иль незнатями назвать... -- Ведогоны, -- сообразил Лис. -- Ведогоны куда делись, бабушка? -- Какая я тебе бабушка?! -- возмутилась Кутиха. Даже с чурбака поднялась, с трудом разогнув больную спину. Быстро она оправилась. Вон и румянец уж на щеках заиграл, и сама словно выросла... -- Ладно, не злись. -- Я подставил ей плечо. -- Говори дело... Она удобно привалилась, заковыляла к избе. -- Да какое там дело! Ньяра судить пошли. Откуда он здесь взялся только, на свою беду? Говорили, будто Княгиня с ним драться будет, да пустое это. Ньяр против волха, что дите малое -- неразумен да неуклюж. Кабы знала она, кого выручить спешу, верно, не радовалась бы мне так. -- Эрик! -- заголосил Бегун. -- Эрика убить хотят, а мы тут болтаем попусту! Ох, не доведет до добра трепливый язык! Жаль, не успел я упредить Бегуна, чтоб помалкивал. Да у него, небось, своя голова на плечах есть! Неужто подумать сперва трудно, чтоб потом не жалеть о сказанном? Он, простак, и не заметил, как нахмурилась Кутиха -- по-прежнему тряс меня за рукав, хныкал: -- Бежать надо, бежать... -- Заткнись! -- рявкнул на него Лис. Этот все с полуслова понимал. -- Так это ты ньяра привел? -- Кутиха потемнела вся, будто вновь неведомую хворь подхватила. Лгать ей? Да что толку? Пусть правду знает -- выдавать нас все одно некому. Нет никого в городище. Я кивнул. -- Почему? -- Сама знаешь -- не мы дороги выбираем, боги указывают, кому куда идти. Ньяр оказался добрым попутчиком, -- уклончиво ответил я. Кутиха задумалась, склонила голову на грудь. -- Идем, идем, -- вновь зашептал Бегун. Я бы его приструнил, но показалось вдруг необычайно важным старухин ответ услышать -- замер, боясь пропустить хоть одно слово. Да и куда идти? Кто, кроме нее, подскажет, куда повели ньяра... -- Верно ты сказал, -- выпрямилась она, глянула на меня яркими синими глазами. Я и не знал, что они у нее такие синие, только что заметил... -- Я себе в попутчицы девку-Верхогрызку тоже не выбирала. Одно скажи -- так он тебе нужен, что жизнь не боишься потерять? Боюсь? Я не одну смерть видел. Сам убивал, да и меня не раз убить пробовали... Мне ли давнишней знакомицы бояться? Глупо, конечно, умереть в земле неведомой, когда столько еще впереди, но коли суждено -- так тому и быть... -- Иди за мной. -- Кутиха и слушать меня не стала -- без слов, чутьем ответ поняла. -- Укажу дорогу к Судному Дереву. Наши поединщики всегда там сходятся... И ньяр твой там. Говори