ожет делать операцию. - Не болтай чепухи, Поль, - оказал профессор Лоран из-за ширмы. - Ты же хорошо знаешь, что никто, кроме меня, не может делать операцию. - Мишель может... он все может... - Не болтай чепухи. Операцию делал я. Мишель молча смотрел на Поля. Глаза его были все такими же блестящими и холодными, но лицо стало живее за эти две недели: в нем появилась какая-то нервная игра, исчезла скованность, делавшая его похожим на маску. "А ведь, пожалуй, зря он хочет сменить лицо, - подумал было Альбер, но, присмотревшись, решил: - Нет, все-таки слишком уж белое и правильное лицо. Никогда оно не будет казаться живым". - Почему ты все спрашиваешь обо мне, Поль? - спросил Мишель. - Ведь тебе сказали, что операцию Франсуа делал не я. А тебе операцию вообще не будут делать. И Пьеру тоже. Чего ты боишься? - Ты хочешь сделать мне операцию, - проскрипел Поль, глядя в сторону. - Я считаю это полезным для тебя, - поучающим тоном сказал Мишель. - Жаль, что ты этого не понимаешь. Ты бы стал сильным и здоровым. А память у тебя сохранилась бы. Ведь у меня она сохранилась, когда мой мозг лежал в термостате... Альберу показалось, что Поль сейчас бросится на Мишеля. Он поторопился прервать разговор. - Мишель, вы же знаете, что никакой операции не будет. К чему же разговаривать о таких вещах? Вы видите, что Поль волнуется. - Это очень глупо, - сказал Мишель и отошел. Поль проводил его ненавидящим взглядом. Альбер вздохнул. Вся эта история ему очень не нравилась. Профессор Лоран подозвал Мишеля: - Попробуй добавить Бисти-1 в питательную среду Франсуа. И витамина B12... Ты не боишься операции? Видишь, как я плохо стал работать? - Я не боюсь. - Мишель глядел прямо в глаза профессору. - У Франсуа это случайность. Все пройдет. - Может, все же откажешься от операции? - Нет! - выходя из-за ширмы, ответил Мишель. - Операцию я считаю необходимой. Альбер нахмурился, увидев бледное, сосредоточенное лицо Поля; он выглянул при этих словах из своего уголка и сейчас же скрылся. Говорить профессору о своих опасениях не хотелось: уж очень он слаб. Мишель ничего не хочет понимать, твердит с высокомерным видом: "Это глупо, это нелепо, у Поля разлажена психика", - и, сколько его ни проси, не прекращает разговоров об операции... "Надо будет завтра позвонить Шамфору, посоветоваться", - со вздохом подумал Альбер. ...Все началось поздно вечером, часов в одиннадцать. Франсуа не становилось лучше; профессор Лоран, подумав, выписал рецепт и попросил кого-нибудь срочно сходить в аптеку. Пошел Роже. Мишель включил аппарат для электромассажа. Альбер, уткнувшись в книгу, рассеянно слушал равномерное тихое гудение. Франсуа слегка стонал. Альбер вдруг ощутил неясную тревогу. Он поднял голову. И в это мгновение мимо него скользнули за ширму к Франсуа две пригнувшиеся, как для прыжка, фигуры. Альбер вскрикнул и метнулся за ширму. Поль навалился на Мишеля и сжимал его трубку, Мишель бился и хрипел. Альбер еле разжал руку Поля, отбросил его в сторону. Потом он увидел, что Пьер замахивается на него табуретом, хотел отскочить, но Поль вцепился ему в ноги. Он успел услышать отчаянный крик профессора Лорана, а потом тяжелая тьма поглотила его. Раймон и Луиза похолодели, услышав крики и топот наверху. Раймон вскочил, кинулся к двери. - Я с вами... я с вами... - лихорадочно бормотала Луиза. - Нельзя! Не смейте! - крикнул Раймон, взбегая по лестнице. Он ворвался в комнату и на мгновение остолбенел от ужаса. За ширмой Пьер тяжелыми, равномерными взмахами заносил и опускал табурет. Ширма дымилась и тлела. Профессор Лоран полз к ширме, беззвучно открывая рот. - Жозеф... не бейте их... - прохрипел он и упал ничком. Раймон ударом ноги оттолкнул ширму. Пьер яростно замахнулся на него табуретом, он схватил столик, выставил ножками вперед. Поль, оскалив зубы, начал подбираться к нему сбоку. Раймон, отступая к стене, быстро оглядел комнату. Тела Франсуа и Мишеля лежали крест-накрест. Голова Мишеля была разбита и изуродована до неузнаваемости, - очевидно, это его Пьер колотил табуретом. Франсуа тоже казался мертвым, но его голову Раймон не видел, ее заслоняло кресло. Альбер неподвижно скорчился на полу у кушетки. Над опрокинутой ширмой вспыхнули синеватые язычки огня, перебросились на штору. Пьер подходил все ближе, вертя табуретом. В эту минуту раздался душераздирающий вопль. Луиза стояла в дверях, прижав руки к груди. Пьер обернулся к ней, держа табурет над головой, и тогда Раймон изо всех сил двинул его столиком. Пьер свалился. Поль молча прыгнул, оскалив зубы, вцепился в горло Раймону. Раймон, задыхаясь, с трудом оторвал эти липкие пятнистые руки. Поль отлетел в сторону, ударился головой о стену, дернулся и затих. Раймон бросился к Луизе. - Что вы делаете, уходите! - крикнул он. - А-а! - закричала Луиза, отшатнувшись. Раймон быстро обернулся, отскочил, но не успел избежать удара. Правая рука его сразу повисла, как плеть. Превозмогая боль и слабость, он, прислонившись к стене, ударил Пьера ногой в живот. Человека таким ударом можно было вывести из строя; Пьер пошатнулся, упал и сейчас же опять поднялся. "Теперь все", - подумал Раймон, со странным безразличием глядя на бесформенное темное лицо Пьера. Пьер подходил, угрожающе вытянув короткие могучие руки. - Луиза, бегите! - крикнул Раймон. Он не услышал ответа. На столе у окна зазвенело лопнувшее стекло, к потолку взлетел ревущий огненный столб. Раймон увидел, что на него движется облако пламени и едкого дыма, и сполз по стене, потеряв сознание. Очнулся он от боли. Кто-то грубо тащил его волоком по полу, перебитая рука задевала за стулья. Он оказался на площадке лестницы, рядом с ним кто-то лежал. Раймон с усилием вгляделся сквозь дым, валивший из комнаты, и еле узнал Альбера - лицо его было залито кровью. У самых ступенек лежал профессор Лоран, безжизненно разбросав руки. Цепляясь за стену здоровой рукой, Раймон поднялся, кинулся в комнату. Среди огня и дыма по полу катались, сцепившись, двое. "Это Роже!" - догадался Раймон. Он подобрался к Пьеру, схватил его за трубку, плотно сжал ее. Пьер захрипел, отчаянно забился. Роже с трудом выбрался из-под него. - Держи трубку, не выпускай! - простонал Роже, потирая горло. - Руку он мне перебил... - Луиза! - закричал Раймон. - Боже, Луиза! - Так она здесь! - ахнул Роже. - Какого же ты дьявола... Он пополз в огонь, прикрывая лицо. Раймон ослабел от боли и удушья, свалился на пол, продолжая судорожно сжимать трубку. Пьер все еще бил ногами и дергался. Огонь уже подбирался к двери, дым ел глаза, Раймон задыхался. Роже вынырнул из дымного облака, таща за собой Луизу. Волосы ее обгорели, платье тлело. Раймон привстал, рванул уже затлевшую портьеру с двери, они вдвоем плотно укутали Луизу, вытащили ее на площадку, захлопнули дверь: пламя рвалось наружу. - А они? - Роже указал на дверь. - Мишель убит, Франсуа, кажется тоже. - Раймон еле шевелил губами. - А из-за этих двух я не полезу на смерть. Да нам их теперь не вытащить, даже если они и живы... Роже угрюмо кивнул и наклонился над Альбером. - Слава богу, пока жив, - сказал он. - А Луиза? - Не знаю. - Раймон с ужасом отвернулся от черного, не то закопченного дымом, не то обгоревшего лица, от волос, рассыпавшихся серым пеплом, подполз к профессору Лорану, взял его безжизненную руку. - Кажется, тоже жив... пока... он в обмороке. - Надо спускаться вниз, вызывать пожарных, - сказал Роже, кашляя от едкого дыма. - Бери Луизу, я потащу Альбера, потом вернусь за профессором. Роже обхватил здоровой рукой безжизненно болтавшееся тело Альбера и начал медленно спускаться с лестницы. Раймон с трудом поднял Луизу, неловко прижал к себе. Голова ее свисала на грудь. Раймон жмурился, отворачивался, но эта жуткая, почерневшая голова с остатками волос все качалась перед ним, даже когда он закрывал глаза. Он положил Луизу в вестибюле на диван, вслед за Роже снова поднялся наверх. Вдвоем они снесли вниз профессора Лорана. - Я вызову пожарных, - сказал Раймон. Он не был уверен, что дойдет, но не мог больше оставаться здесь. И надо было сообщить шефу. С трудом отодвигая засовы калитки, он обернулся: из окон верхнего этажа вырывалось пламя. Раймон открыл калитку, и навстречу ему бросились какие-то люди. - Что у вас там? Что это? - Вызовите пожарных! - прохрипел Раймон. - Вызвали! Уже вызвали! - кричали ему. - Что там делается? - Помогите мне добраться до телефона. И позовите врача, скорее врача... - Полицию! - кричал кто-то. - Потом полицию, сначала врача, люди умирают, - срывая голос, хрипел Раймон. - Врача, врача! Кто-то кинулся в дом, кто-то побежал вниз по улице. Раймона поддерживала чья-то крепкая рука. - Вы ранены... обгорели... - говорил ему кто-то. - Куда вы? - Помогите мне добраться до телефона! - исступленно повторял Раймон. Он почти повис на руках своего провожатого, еле втиснувшись в кабинку. Ничего не видя, ощупью он набрал номер домашнего телефона шефа. - Катастрофа... приезжайте немедленно... - хрипел он. - Кто это? Кто говорит? - кричал Пейронель. - Лемонье... приезжайте, скорее... Луиза... - Он упал, не докончив фразы. Его провожатый поднял болтающуюся трубку и быстро сказал: - Он ранен и обгорел. Дом горит. Да, да, это в Пасси. Да, правильно. - Он повесил трубку. - Вы дойдете? Там сейчас будет врач. Раймон не отвечал. Он был без сознания. Человек поднял его на руки и понес к дому. Альбер с усилием открыл глаза. Все плыло и туманилось перед глазами, голова нестерпимо болела, он не мог шевельнуться. - Что это? - прошептал он. - Что это? Что-то гремело, звенело, яростно шипело, с гулким грохотом падало и перекатывалось. В дыму и кровавом свете двигались неясные фигуры людей. Наконец он увидел над собой чье-то лицо. "Это Роже", - подумал он. - Роже... что это? - Он еле шевелил губами. - Лежи, лежи, не двигайся, - незнакомым хриплым голосом сказал Роже. - Сейчас врач приедет. - А это кто? Вот эти? Роже не отвечал - должно быть, не расслышал. Лицо у него было черное, как у негра, губы прыгали. Альбер приподнял голову. Он лежал в вестибюле на полу. Рядом с ним, откинув голову набок и неловко подогнув ногу, лежал профессор Лоран. Альбер опять почувствовал, что все плывет у него перед глазами, его мучила тошнота, в голову будто били тяжелыми молотками, так она болела и гудела. - Роже... он умер? - Альбер тронул его за рукав, и Роже охнул. - У меня рука перебита, не хватайся, - прохрипел он. - Профессор? Как будто жив. - А остальные? Погибли? - Луиза тут. - Роже кивком указал направо. Альбер с трудом повел глазами, увидел руку Луизы, беспомощно свисавшую с дивана. - Размозженная рана черепа. Обломков не вижу, возможны трещины в кости. Тяжелое сотрясение или ушиб мозга, - говорил кто-то. - Что это было? Взрыв? - Не знаю, - угрюмо хрипел Роже. - А у вас что? Так... открытый перелом лучевых костей... ожоги... А тут что? Болит? Похоже на то, что ребра сломаны. Как у вас там, Картье? - Открывает глаза, - отвечал другой голос. - Острая сердечная недостаточность, возможно, нервный шок. Что вы? Да я сам не знаю, что случилось! Пожар уже гасят. Лаборатория? Не знаю. Он спрашивает, где Дюкло. Кто это Дюкло? - Вот он, - сказал Роже. - Профессор, Дюкло рядом с вами. Альбер повернул голову к профессору Лорану. На него глянули помутневшие глаза, полные ужаса и боли. - Они... живы? Дюкло! Живы? - шептал профессор Лоран. - Живы, все живы, - хриплым голосом сказал Роже. - Все в порядке, слышите? - Он опять потерял сознание. Несите его в машину. И этого тоже. Что с женщиной? - Сильные ожоги и, по-видимому, тяжелый нервный шок. Не приходит в себя. Состояние угрожающее. - Вызвали вторую машину? Хорошо. У этого что? - Перелом ключицы. Ожоги первой и второй степени. Черт возьми, что тут случилось?! Кто-то поднял Альбера, положил на носилки. Альбер застонал: голова словно на части раскалывалась. Снова уходя во тьму, он еще услышал чье-то шумное дыхание, тяжелые шаги и потом не то стон, не то крик: "Луиза! Боже мой, Луиза, моя девочка!" - А что ты хотел? - сказал Роже. - Мы еще легко отделались. Я с самого начала видел, чем это пахнет. Он сидел на койке Альбера, похудевший, обросший, с красными пятнами ожогов на лбу и на щеках. Левая рука его, в гипсе и бинтах, висела на перевязи. - Я не о себе, - с трудом проговорил Альбер. - Профессор Лоран... - Профессор? - задумчиво сказал Роже. - Что ж, он ведь и до этого был тяжело болен... - Если б лаборатория уцелела... - прошептал Альбер, глотая слезы. - Да, если б... А после того как погибли все его ребята... Я было соврал ему, но он скоро узнал - и сразу... - А какой диагноз? Как объяснили врачи его смерть? - Найдут, как объяснить, не беспокойся. Сказала сестра, что инфаркт. Очень возможное дело, что ж. Да ты не плачь. Он все равно долго не прожил бы. Альбер не шевелился: По щекам его катились слезы. Подумать только, все погибло, все, за что профессор Лоран заплатил счастьем, здоровьем и самой жизнью. - Ну, не плачь. - Роже откашлялся. - Я тебя вполне понимаю, дружище. Но ты сейчас об этом не думай, а то не поправишься. У тебя башка здорово разбита была, уж я-то видел. Это кто тебя трахнул? Пьер? Ну, и меня тоже он, и Раймона. Сильный был, черт! Говорил ведь я: нужно оружие. Раймон говорит: не думал уже, что живым выйдет. Задержался бы я в аптеке еще минуты две-три, и конец. - Что Раймон? - Раймон? А чего ему? Выздоравливает. Видал его статьи? И фотографии, подлец, ухитрился сделать. Говорит, теперь они на вес золота. Еще бы, ведь пока пожарники добрались до Мишеля и других, никого узнать нельзя было, все обгорели, как головешки. - Почему начался пожар? - Вот уж не знаю. Говорят, короткое замыкание. Наверное, этот чертов Пьер хватил табуреткой по включенной плитке. - Прибор для электромассажа, - вспомнил Альбер. - Когда они набросились на Мишеля, он делал массаж Франсуа. За что они убили Франсуа, не понимаю. - Психи, что ты хочешь! Наверное, заступился за Мишеля... Да, но кто умер, тот умер. А вот каково бедняжке Луизе! - А что с ней? - Как - что? Обгорела вся. Волосы сгорели, лицо все обожжено. И вообще она сама не своя. Врачи говорят - нервный шок, но это по-научному, а попросту это называется: горе... - Разве она так любила мужа? - Не в муже дело, чудак. Она не мужа кинулась спасать, а своего красавчика Раймона. А он на нее теперь и глядеть боится. Зайдет, постоит у порога, а сам смотрит в сторону. У него палата вся цветами заставлена, как оранжерея, а любовных записок - полон столик. Каждый день к нему ходит не меньше десятка девочек, да все такие нарядные! Герой, как же! Сегодня одна прошла, блондиночка, с белой кошечкой на руках - все отдай, и мало! Везет человеку, ничего не скажешь... Альбер отвернулся. Счастливый Роже, ему в общем-то совсем безразлично, что на его глазах погиб целый мир, фантастический, невероятный мир, созданный волей, воображением, нечеловеческой энергией одного гениального человека. "Профессор Лоран умер от горя. Я сам не знаю, что со мной делается. Я бы тоже хотел умереть, слишком все это тяжело. А Роже думает о том, какие шикарные поклонницы у Раймона. Это проще. Лучше жить проще. Но как же это сделать, если всю жизнь будешь помнить лабораторию профессора Лорана?.." - Этого нельзя забыть! - сказал он вслух. - Нельзя, это верно, - согласился Роже. - Я как закрою глаза, так все и вижу перед собой. Умирать будешь - и то вспомнишь. - А чего ж ты всякую чепуху болтаешь? - Чудак ты! Чтобы поменьше об этом самом думать! - снисходительно пояснил Роже. - А то ведь и свихнуться недолго. В палату вошел Раймон. Он побледнел, похудел, глаза стали больше, это ему очень шло, и даже большое красное пятно ожога на левой щеке не портило его, а скорее придавало какой-то романтический вид. Плечо у него было перебинтовано и залито гипсом, но двигался он свободно и, по-видимому, чувствовал себя неплохо. - Привет, друзья! - сказал он, садясь на табуретку у койки Альбера. - Как дела? - Ничего дела, - пробурчал Роже. - Не хотите поговорить с моими коллегами? Они жаждут подробностей, сами понимаете... - А мы ничего такого не жаждем, сам понимаешь, - сказал Роже. - Ну, как хотите, - мирно проговорил Раймон. - Я думал, вам будет интересно поговорить, рассказать людям, что видели... - Ты лучше расскажи нам, как дела Луизы, - сказал Роже. - Луизы? - Раймон вдруг заинтересовался своими ногтями. - Что ж Луиза? Она понемногу выздоравливает... - А дальше как? - Дальше? Ну, я пока ее не спрашивал. Она столько пережила... - Вот именно! - сказал Роже. - А все-таки? - Что - все-таки? - Раймон начал сердиться. - Я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь! - Ничего мы от тебя не добиваемся. Просто жалеем Луизу. - Я тоже ее жалею, поверьте... - Раймон встал. Роже посмотрел на него, презрительно хмыкнул и отвернулся. - Что вы хотите, ребята? - Раймон вдруг заговорил совсем иным тоном, гораздо более серьезным и искренним. - Я понимаю, вы считаете, что я обязан... ну, словом... Но вы можете, меня понять, вы сами все это пережили... Как я погляжу на Луизу, так у меня в памяти встает эта кошмарная ночь, и... ну, просто ужас охватывает, бежать хочется куда глаза глядят... Вы не можете сказать, Роже, что я себя плохо вел тогда... - Я и не говорю... - сказал Роже. - Ну вот, а теперь мне страшно. Меня хватает на то, чтоб, стоя на пороге палаты, говорить с Луизой... и все... Я ничего не могу с собой поделать! Неужели вам это непонятно? - Нам это понятно, - сказал Роже. - И это, и еще кое-что. - А именно? - уже резко спросил Раймон. - Именно то, что ты на этом деле хорошо заработал, как и рассчитывал. А накладные расходы никому не по вкусу. Вот и все. - Я отказываюсь продолжать разговор в таком тоне, - заявил Раймон. - Нужен ты мне очень, - сказал Роже, не поворачивая к нему головы. - У меня, понимаешь, тоже нет охоты с тобой разговаривать. Раймон остановился у порога: - Мне, право, очень жаль, что вы так настроены... Альбер, может, вы объясните Роже, что я... - Выкатывайся, да поживей, - сказал Роже не шевелясь. - Нечего мне объяснять, я не маленький. Раймон выразительно развел руками - мол, снимаю с себя вину, - и ушел. - Чего ты к нему привязался, в самом деле? - морщась от головной боли, сказал Альбер. - Что ты хочешь: чтоб он женился на женщине, которую не любит? Кому от этого будет легче, спрашивается? - Я хотел бы, чтоб на свете было поменьше сволочей. Вот чего я хотел бы, - сказал Роже. - А вообще мне на него плевать. Пускай делает свой бизнес, как говорят американцы. - А ты бы мог жениться на женщине не по любви, а из жалости? - спросил Альбер. - Ты считаешь, что это правильно - так поступать? Но с Роже, как всегда, было нелегко разговаривать. - Без любви? - спросил он. - Почему это без любви? Да я бы ее любил, вот и все! Под вечер молоденькая сиделка принесла громадный букет темно-красных роз. - Это вам посылает мсье Лемонье, из четвертой палаты. - Она сияла. - Он такой добрый, такой милый, этот мсье Лемонье! Роже встал и, склонив голову набок, с интересом осмотрел букет. - Дорогая мадемуазель Анриетта, - торжественно сказал Роже, - я рассчитываю на ваше доброе сердце. Если вы действительно хотите осчастливить нас, ваших восторженных поклонников с этой минуты и до самой смерти, то умоляю вас... - он сделал театральную паузу, - умоляю вас, подметите этим шикарным веником нашу скромную палату! - Мсье шутит? - пролепетала сиделка. - Вовсе нет. Просто я всю жизнь мечтал, что буду ступать по розам. Или хотя бы по лепесткам роз. Но все не приходилось, дорогая мадемуазель, поверите ли! - Он нарочито шумно вздохнул. - И вдруг - такой случай! Ну, осчастливьте же нас! Сиделка начала пятиться к двери. Роже расхохотался: - Слушайте, Анриетта, вы зря пугаетесь. Возьмите лучше себе эти цветы. А доброму, милому мсье Лемонье передайте, что он просто ошибся адресом... Раймон натянуто улыбнулся. - Он большой шутник, этот Роже Леруа. Не обращайте внимания, Анриетта. Просто я забыл, что у Альбера до сих пор очень болит голова и такой большой букет он не сможет держать в палате. В самом деле, возьмите себе эти цветы, вы доставите мне удовольствие. "В сущности, какое мне дело до этого грубияна Роже? - думал он, медленно расхаживая по палате. - Просто нервы растрепались от всей этой истории... Да, но игра стоила свеч! Сенсация на весь мир! Нашу газету из рук вырывают..." Он взял с подоконника пачку газет, с удовольствием просмотрел заголовки своих статей: "Тайна особняка в Пасси", "Кто они: люди или?..", "Гениальный безумец", "Власть над миром", "Великая мечта гибнет в огне и крови"... Фотографии были очень выразительны. Мишель, склонясь над пробирками, записывает что-то в тетрадь - и тот же Мишель, так удивительно похожий на человека, сам вливает себе в трубку питательную жидкость. Франсуа и профессор Лоран за столиком; Франсуа делает расчеты. Пьер и Поль, обнявшись, сидят на кушетке. Поль и Мишель спорят о чем-то. Профессор Лоран с измученным лицом и лихорадочно блестящими глазами полулежит в кресле. Профессор Лоран и Мишель осматривают Поля. Мишель делает Полю внутривенное вливание; жгут держит Пьер... "Да, слава богу, что заранее удалось передать эти снимки шефу, а то бы и они пропали... последнее свидетельство того, что это было в действительности, память о невозвратно исчезнувшем, странном и жутком мире... А вот и фотография Луизы... Бог мой, какая она была очаровательная, с этими большими лучистыми глазами, с несмелой и грустной улыбкой! Луиза... что же тут делать? Что делать? Пейронель должен понять... да он и понял, сразу же... Впрочем, теперь я и без Пейронеля пробьюсь в крайнем случае. Я не хочу ссориться с ним, избави бог, - но какие лестные предложения от двух редакций... Не говоря уже о женщинах... те просто с ума сходят... А ведь эта вдова фабриканта духов решительно недурна... положим, ей не двадцать шесть лет, как она уверяет, а тридцать с хвостиком, но это не так уж важно... зато - обеспеченная жизнь, вилла в Ментоне... Право, есть над чем подумать. Но торопиться не стоит. Сейчас надо написать книгу. Назвать ее надо как-нибудь хлестко, ошеломляюще: "Месяц среди чудовищ"... или нет, не то... Лучше так: "Тайна профессора Лорана" или "Я был в лаборатории чудес"... Впрочем, название - потом. Писать пока нельзя, но можно продиктовать стенографистке. Надо поскорей, а то даже самые крупные сенсации очень быстро гаснут, публика теряет к ним интерес. Сегодня любое издательство ухватится за такую книгу, а завтра о ней и говорить не захотят. - Раймон задумался. - Надо торопиться... Впрочем, все устроится... но вот Луиза..." - У меня уже ничего не болит, - безжизненным, ровным голосом сказала Луиза, - но мне запрещают вставать. Она не глядела на Раймона. Ее прозрачная, исхудавшая до невероятия рука спокойно лежала на одеяле. Раймон сидел у кровати, опустив глаза. Он не мог смотреть на эту голову, пятнистую от ожогов, с короткими щетинистыми волосами, на это бескровное лицо, с грубым красным рубцом, наискось идущим по левой щеке от уха к подбородку. Нет, это не Луиза, это чужая, старая, некрасивая женщина. Он старался представить себе ту, настоящую Луизу, - и не мог: полумертвое, изуродованное лицо неотступно стояло перед глазами. - Луиза, - сказал он, и голос его дрогнул. - Луиза... Неподвижные светлые глаза Луизы, казавшиеся огромными на этом истаявшем лице, вдруг ожили. Луиза повернулась к нему: - Раймон... Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Раймон первым отвел глаза: - Луиза... если вам что-нибудь понадобится... - Благодарю, - очень тихо, но четко выговорила после долгого молчания Луиза. - Мне ничего не нужно. Раймон почувствовал, что больше ни секунды не выдержит тут. Он быстро наклонился, поцеловал холодную, неподвижную руку Луизы и почти выбежал из палаты, унося на губах ощущение неживого холодка. За дверью он остановился и крепко вытер губы платком. - Двигательное возбуждение... разлад тормозящих центров... э! - Шамфор горько усмехнулся. - Бедняга Лоран молча принимал эти рассуждения Мишеля просто от усталости... и вообще ему нравилось, что Мишель так уверенно все объясняет: все же существо, которое по его воле возникло из небытия... Нет, мой мальчик, это был бунт людей против людей... пускай нелепый, слепой, несправедливый - и все-таки понятный. Человек есть человек, и чужая, жестокая и холодная воля, управляющая его жизнью, лишающая его свободы, обязательно станет ему ненавистна, вызовет противодействие... - Но какое понятие о свободе могло быть у Поля? - спросил Альбер. - Что он видел, кроме лаборатории? - В лаборатории он тоже кое-что видел. Видел Лорана, вас и других. Видел, что Мишель, существо, подобное ему, пользуется иными правами, чем он, командует им и Пьером. Видел, что от Мишеля во многом зависит его судьба. Разве этого так уж мало? Альбер долго молчал. - И все погибло... - сказал он потом. - Нечеловеческое напряжение воли и энергии, жизнь, вытянутая в одну узкую, жестко ограниченную полосу, насильственно изуродованная, - и во имя чего? Если б не фотографии, которые тайком от всех сделал Раймон, никто даже не поверил бы, что существовали Мишель и Франсуа, Поль и Пьер... Такая долгая борьба, такой упорный, ежедневный, ежечасный бой - и полный разгром... Об этом страшно даже думать. Если б профессор Лоран и остался жить, он не смог бы начать сначала... Шамфор покачал головой: - Вы неправы, дорогой мой. Вы, я вижу, безоговорочно согласились с тем, что я сказал в минуту раздражения о работе Лорана. Но гибель Лорана - это гибель в жестоком бою, как вы правильно заметили. Это был неравный бой, тем более что Лоран, сражаясь против ограниченных возможностей человеческого организма, пытаясь расширить их пределы, вызвал на поединок и самого себя, свое тело, свой мозг, свои нервы и сердце. Он не добился полной победы, но разве такой бой можно выиграть в одиночку? Однако и поражением это нельзя назвать. Лорана постигла участь всех первооткрывателей, тех, кто шагает по неизведанным и опасным краям и платит жизнью за то, что первым увидел неведомое и невероятное... тех, чьи могилы, как вехи, остаются на еле намеченном пути. Разве можно забыть, что сделал Лоран? Разве мы с вами когда-нибудь забудем особняк в Пасси, и рассуждения Мишеля, и жалобы Поля? Разве мы сможем забыть смертельно измученное лицо Лорана, лицо подвижника науки? Я все простил ему, увидев его лицо... Я понял, что он сделал с собой... - Нет, вы не все простили ему... - Не все? Ну, пока он был жив, я еще пытался переубедить его. Ведь никто не может заранее примириться со смертью товарища, да еще такого гениального ученого, как Лоран! Я понимал, что он в смертельной опасности, что он убивает себя, и все же думал: как-нибудь обойдется, он вытянет, он сможет отдохнуть... Он был жив, и я с ним спорил как с живым... да, признаюсь, иногда слишком резко, слишком горячо, - но ведь речь шла о деле всей жизни, и его, и моей. Но теперь, когда Анри Лорана нет в живых, я могу только преклонить голову перед его подвигом. Он водрузил знамя науки на высоте, с которой открываются новые дали... И самые его ошибки, то, что привело его к жестокой катастрофе, к гибели, - и это поможет другим, тем, кто пойдет вслед за ним. Они увидят: здесь опасность! - И все-таки странно... - тихо сказал Альбер. - Странно и печально, что даже такое великое открытие, такой героический труд не оставляют следов в жизни... - Как - не оставляют? - Ну, я хочу сказать - ничего не изменилось. Жизнь остается все такой же... - Вы романтик, я вам уже говорил это, - помолчав, сказал Шамфор. - Разве один человек, даже самый гениальный, может изменить мир? Работа Лорана - это отчаянный, головоломный прыжок в будущее. Когда человечество дойдет на своем далеком пути до цели, которой стремился достичь Лоран, тогда... тогда, может быть, ему поставят памятник. А может быть, его и не вспомнят... - Вам скоро можно будет выписываться из клиники. - Врач отложил рентгеновские снимки. - Организм у вас здоровый, заживление идет нормально. И рука, и ребра в порядке. - Ладно, - без энтузиазма сказал Роже. - В порядке так в порядке. - У вас тоже все идет нормально. - Пальцы врача легко и уверенно касались головы Альбера. - Как вы себя чувствуете? - Неплохо, - сказал Альбер. - Голова болит редко. - Вам следовало бы после клиники поехать к морю... Могу порекомендовать также курс физиотерапевтических процедур... - Благодарю, - сказал Альбер. - Это именно то, чем я рассчитываю заняться по выходе из клиники... Врач уловил иронию и, смущенно кашлянув, ушел. Роже невесело ухмыльнулся, глядя ему вслед: - Он думает: лежим в хорошей клинике, значит, и всякие процедуры можем себе позволить. - Кстати, я что-то не понимаю: как мы попали в хорошую клинику? - А мы сначала и не попали сюда. Это Луиза, когда немного пришла в себя, распорядилась, чтоб нас сюда перевезли... - И она за нас платит?! - ужаснулся Альбер. - Она и Шамфор. Я бы не согласился, но ты долго в себя не приходил, опасались за твою жизнь. А там было прескверно, где нас поместили. Роже прошелся по палате, посмотрел в окно: - Места в бистро уже давно заняты, Виго приходил ко мне. Что будем делать? Шамфор нас не сможет как-нибудь устроить? - У Шамфора серьезные неприятности. Фирма прогорает, лаборатория под угрозой. В разгар работ начались увольнения: экономят на жалованье. Уволили двух лаборантов, требуют, чтоб Шамфор убрал еще троих. - Понятно... Ну что ж, начнем все сначала. Правда, Луиза нас к себе приглашает... - Куда же? - У нее еще остались деньги. Хочет снять домик где-нибудь на берегу Сены, под Парижем, пожить там, подальше от людей. Нет, она от души приглашает, не думай, ей с нами будет легче. Только Луиза не скоро выйдет отсюда: врачи говорят, она очень плоха. Когда немного поправится, будут ей делать что-то с лицом. Обещают убрать все пятна и рубец тоже. В общем, месяца два-три она еще здесь пробудет. Да и все равно: не жить же нам с тобой у бедной девочки на харчах, надо что-то придумывать. Они вышли по улице д'Обинье на набережную Генриха IV. К вечеру похолодало, дул сильный ветер. - Ведь это подумать только: даже на ночлежку опять не заработали! - Роже сплюнул с ожесточением. - Что будем делать? - А что делать? - Альбер невесело улыбнулся. - Вон напротив набережная Сен-Бернар... Тот самый киоск, по-моему, ожидает нас. Роже с минуту постоял. Потом поднял воротник куртки и молча поплелся к Аустерлицкому мосту. Альбер шел за ним следом, глядя на серо-свинцовую Сену. Начинал накрапывать дождь. Это был уже осенний дождь.