озникнув, он стремительно обвел взглядом окружающий его мир, и я видел, что взгляд этот разыскивает меня! Напрасно я старался исчезнуть - тихо, без той эффектности и блеска, что сопутствовали появлению Аркадия, - напрасно прижимался изо всех сил к старому дуплистому ясеню, у которого стоял: взгляд Аркадия остановился на мне, и я с тяжелым вздохом оторвался от ствола ясеня. Аркадий, торжествующе улыбаясь, зашагал мне навстречу. - Ну, иди сюда, самозванец! - ласково сказал он. - Иди, иди, я тебя не трону! - Сам ты самозванец! - неожиданно для самого себя обиделся я. - А это мы посмотрим! - все так же ласково возразил Аркадий. - Посмотрим, поглядим... - пропел он, все приближаясь ко мне. - Значит, Селиванов меня обозвал? Юрий... э... - Матвеевич... - неохотно подсказал я. - Именно вот, Матвеевич! И давно он у вас в институте работает? Он подошел вплотную и разглядывал меня с холодным интересом удава, который уже загипнотизировал кролика и теперь прикидывает, как поудобней его заглотать. - Караул! - шепотом закричал я. - Я буду жаловаться! Я до месткома дойду! - Ты не дойдешь, - мстительно сказал Аркадий. - Тебя принесут. На носилках. В кабинет к товарищу Селиванову, и Зоя тебя перевяжет, чтобы ты не истек преждевременно кровью и не ушел от справедливого возмездия! Ясна тебе эта картина, самозванец?! - Но почему, почему ты меня оскорбляешь? - надрывно воскликнул я. - Почему ты говоришь, что я самозванец? - А вот потому! - веско заявил Аркадий и железной хваткой сжал мое плечо. Вырываться было бесполезно: Аркадий на веслах развил прямо-таки стальной хват, почище любого капкана. - Не соблаговолите ли вы, сударь, - медовым голосом пропел он над моим ухом, - пройти со мной в некий вам известный скверик, где я буду иметь честь просить вас о сатисфакции? И с этими словами он придал моему телу нужное направление и скорость. - Соблаговолю... - с некоторым опозданием пробурчал я, слегка упираясь ногами в тротуар. - Иди, иди, авантюрист, иди на суд общественности, - подбадривал меня Аркадий, нажимом железных пальцев проясняя свою мысль. Я не понял: себя, что ли, он именует "общественностью", но промолчал. До скамейки в скверике мы дошли без особых происшествий. На песке дорожки по-прежнему лежал мой прутик. Аркадий молча усадил меня на скамейку, уселся сам рядом и лишь тогда разжал свою железную хватку. - Слушай, Аркашенька, - вкрадчиво спросил я, потирая ноющее плечо, - а не собираешься ли ты, часом, присвоить себе функции нашего самого демократического в мире народного суда? Смотри, а то ведь у меня знакомые в прокуратуре есть... - С каких это пор? - подозрительно осведомился Аркадий, хищно сжимая и разжимая пальцы. - Да вот общался я недавно с одним следователем, - небрежным тоном сообщил я, - по делу о смерти некоего Левицкого... Очень, знаешь, толковый товарищ оказался, даже в хронофизике отчасти разбирается. Мы с ним просто, можно сказать, подружились, невзирая на такие печальные обстоятельства. Линьков, Александр Григорьевич его зовут... Я болтал, искоса поглядывая на Аркадия. Выражение лица у него было странное: смесь изумления, недоверия и... и радости! Он ошеломлен, потрясен - ну это легко понять. А вот чему он радуется - явно ведь радуется, несмотря ни на что! - этого я понять никак не мог. - Значит, он все-таки умер? - очень серьезно и печально спросил наконец Аркадий. Я растерянно поглядел на него. - Кто "он"? - Ну, кто? Левицкий, ты же говоришь, - неохотно пробормотал Аркадий. Я молчал. Очень уж странно и неприятно было слышать, как он говорит о себе: "Левицкий умер". - Значит, умер... все-таки он умер... - тихонько бормотал Аркадий, словно говоря сам с собой. - И раз ты об этом знаешь, это случилось на твоей мировой линии. А почему же ты не удивился, когда увидел меня? Хотя понятно! Ты сообразил, что линии разрываются... давно сообразил. Интересно, что ты еще сообразил... очень интересно! А отчего он умер? - неожиданно спросил он, глядя на меня в упор. - Снотворное, большая доза снотворного. По всем признакам - самоубийство. Но я в это не верил. - Да, да... снотворное... - прошептал Аркадий, опустив глаза. Он помолчал с минуту, потом тряхнул головой, будто сбрасывая невидимый груз, и снова поднял на меня взгляд. Лицо его было теперь напряженно-серьезным, почти угрюмым - таким оно бывало, когда эксперимент срывался по непонятным причинам. - Давай откроем карты, Борис, - сумрачно сказал он. - Я тут чего-то, видно, не понимаю. Многое я реконструировал, пока за кефиром ходил... и потом... но не все. И ты, наверно, тоже? Я молча кивнул. Я все еще не был уверен, что правильно понимаю его. Если это "здешний" Аркадий, так, собственно, что он мог "реконструировать"? Что он знал о смерти "моего" Аркадия? Какая связь между ними? Правда, он говорил по телефону, потом ходил в институт. Может, там выяснил что-то... да нет, что он мог там выяснить, если сам "здешний"?! Вот если он "Аркадий-путешественник", тогда многое объясняется очень просто... А, надоело гадать! - Аркадий, - сказал я решительно, - тебе это что-нибудь говорит? И, наклонившись, быстро начертил прутиком на песке свою незамысловатую схему. Аркадий сдвинул брови и всмотрелся. Потом молча кивнул и, отобрав у меня прутик, провел еще одну линию. Там, где она ответвлялась от второй, он изобразил большой вопросительный знак. Потом подумал еще секунду и быстро продолжил пунктир от второй линии к третьей. Что ж, основное он понимал правильно. Кто-то, совершенно неожиданно для него, снова изменил мировую линию. Продолженный пунктир означал, что из-за этого изменения "Аркадий-путешественник" прибыл не туда, куда хотел. Попал вместо второй линии на третью. А вопросительный знак у основания третьей линии выражал недоумение Аркадия - кто же это еще, кроме него самого, смеет создавать новые мировые линии? Сейчас я тебе объясню, дорогой ты мой! Поправлю я твой рисунок! Теперь для меня все это - задачки для первого класса. Вчера еще я бился в путанице мировых линий, как муха в паутине, а сейчас все эти переплеты и перекрестки вижу вполне отчетливо. Я взял прутик и наклонился над схемой, чувствуя на себе напряженный взгляд Аркадия. Прежде всего нужно было убрать нелепый пунктир, соединявший сразу две линии. Дело обстояло вовсе не так, теперь я это понимал. "Аркадий-путешественник" вечером двадцатого мая 1974 года прибыл в наш институт из 1976 года - это во-первых. Его пребывание у нас породило новую мировую линию, ту самую, что на рисунке помечена цифрой II, - это во-вторых. И вот, пока он находился на линии II, беседуя с "тамошним" Аркадием, в ту же точку, в двадцатое мая, прибыл я. Это и было то третье, чего не понимал Аркадий! Ну что ж... покажем свой переход пунктиром с точками, в отличие от путешествия Аркадия... Вот так! Стартовал я двадцать третьего мая семьдесят четвертого года и находился в тот момент на линии II. Прибыл на ту же линию, но на более раннюю точку - в двадцатое мая, того же года разумеется. И начал метаться по институту как ошпаренный: таинственного "незнакомца" выслеживал, Аркадия хотел уберечь... попутно таблетки уволок - и, естественно, повлиял этим на все последующие события... Проще говоря, взял и сотворил мировую линию с порядковым номером III и измененным ходом событий. Например, на линии II смерть Аркадия Левицкого является непреложным фактом. Отметим ее, кстати, крестиком... А на линии III такого крестика не будет, потому что там Аркадий благополучно существует поныне. И, вероятней всего, это именно он сейчас с интересом присматривается к тому, что я вычерчиваю на песке... Теперь надо объяснить этому Аркадию - присутствующему здесь Аркадию, кем бы он ни был, - что "Аркадий-путешественник" стартовал уже не со второй, а с третьей линии. Ведь он был в институте вечером двадцатого мая, когда я появился там, горя желанием все понять и все исправить, и немедленно перевел эту дружную пару Аркадиев на другие рельсы! Покажем ему эту пару Аркадиев вот такой двойной линией от момента их встречи до моего появления. Затем мы эту двойную линию поломаем в том месте, где я прибыл в прошлое и начал творить всякие чудеса местного значения, вот так... и протянем мы ее до драматической разлуки двойников в зале хронокамер... Расставим повсюду даты, чтобы он все до конца понял. Ну, а теперь покажем ему пунктиром, как "Аркадий-путешественник" совершил переход из зала хронокамер во вчерашний здешний вечер, на два года вперед, и тут же прочертим пунктиром мой переход вслед за ним... Все! Я облегченно вздохнул, разогнулся и поглядел на Аркадия. Он смотрел то на рисунок, то на меня с таким видом, будто я ему Сикстинскую Мадонну изобразил прутиком на песке. Он просто глазам своим не верил! Он еще раз поглядел на рисунок, снова перевел взгляд на меня - взгляд этот по-прежнему выражал безграничное изумление, - попытался что-то сказать и не смог. - В чем дело? - заботливо спросил я. - Ты чего-нибудь не понял? Аркадий снова беззвучно раскрыл и закрыл рот - я искренне любовался этим зрелищем, - потом глубоко вздохнул и помотал головой. - Это ты, что ли, тут слонялся? - хрипло спросил он, тыча отобранным у меня прутиком в пунктир с точками. Я скромно кивнул. - Какого черта... какого дьявола тебя понесло в прошлое?! - яростно прошипел Аркадий. - Как ты вообще попал туда?! - Ну, зачем так грубо? - с ласковой укоризной возразил я. - И нечистую силу ты совсем зря поминаешь. Я материалистически перешел, в согласии с законами хронофизики, и руководствовался при этом самыми благородными побуждениями. Тебя же спасти хотел... - невозмутимо продолжал я. Аркадий отшатнулся и озадаченно уставился на меня. - Какого еще меня? - подозрительно спросил он. - Ах, того... который умер... Понятно... только это был не я... Он вдруг почти успокоился - только губы слегка подергивались да в глазах оставалось диковатое выражение. Вспыльчив Аркадий Левицкий и самолюбив до крайности; иной раз я удивлялся, по каким мелким поводам он злится, бледнеет, багровеет, сжимает кулаки. Это плохо вяжется с его обычной скептической позой, с надменной и язвительной усмешкой. Темперамент у него буйный, вот и берет верх над рассудком. Аркадий долго и сосредоточенно раздумывал. Потом, видимо, пришел к какому-то решению и ехидно улыбнулся своим мыслям. Я сочувственно глядел на него - пускай потешит душу, ведь последнее слово все равно за мной. Он не знал того, что знаю я. Теперь я был почти уверен, что это "здешний" Аркадий. "Несостоявшийся покойник, - думал я, глядя на него, - что ты можешь сказать в свое оправдание, ну что?! Ты у меня в ногах должен валяться за то, что я тебя спас, утащил твои таблетки, бросая тем самым тень на свой моральный облик! А ты готовишь мне какую-то пакость... Ведь готовишь, я же вижу..." Аркадий поглядел через мое плечо и вдруг широко ухмыльнулся. Что он там увидел? Я тоже хотел было повернуться, но Аркадий снова сдавил мне плечо своей железной лапищей и, глядя на меня в упор, сочувственно сказал: - Самозванец ты мой несчастный! - Сам ты самозванец и вообще ошибка природы! - отпарировал я. - Не забывай, что я тебя спас. Я ведь и назад могу все переделать, мне это раз плюнуть! - Плюнь, дорогой, плюнь! - нежно произнес Аркадий. - Плюнь, а потом повернись - и приятно удивишься... Я не успел ни плюнуть, ни повернуться - за моей спиной чей-то голос спросил: - В кого это ты вцепился, Аркашенька? - Да вот, в самозванца одного, - пренебрежительно бросил Аркадий и отпустил мое плечо. Я быстро повернулся. За моей спиной стоял... я!! И лицо у меня на моих глазах становилось растерянным и глупым... ЛИНЬКОВ ПОЧТИ ДОВОЛЕН СОБОЙ Линьков спрятал свою драгоценную находку, поднял голову и увидел, что черноволосый крепыш в клетчатой ковбойке очень ловко и напористо прыгает через груды досок и катушки кабелей, приближаясь к нему. Выбравшись на расчищенную площадку у первой хронокамеры, он весело крикнул: - Это вам я понадобился? Так вот он я! Узнав, что Линьков из прокуратуры, крепыш перестал улыбаться. - Я - Демченко, бригадир. Слушаю вас, - суховато сказал он. - Не беспокойтесь, у меня вопросы чисто технические, - заверил его Линьков. - Ни к кому из ваших касательства не имеют. Да я почти все уже и выяснил. Так, мелочи остались. Эта камера готова, как я понимаю? - Он тронул рукой огромный куб, рядом с которым они стояли. - Да, она прошла испытания. Комиссией принята. - Давно? - Перед праздниками где-то... Ну, месяц назад. - С ней уже работали? - Ну что вы! - Демченко опять усмехнулся. - У нас тут не очень-то поработаешь. Сами видите, что делается. На консервации стоит камера. - Понятно... А вот эти щиты, подставки и прочее - это все специально положили в камеру? Чтобы кто-нибудь ненароком туда не сунулся? - Какие щиты? - удивился Демченко, поглядел в камеру сквозь стеклянную дверь и даже руками всплеснул. - У, лопухи! Вот я им!.. Фомич! - закричал он яростно. - А ну, Фомич, давай сюда! Степенный полуседой человек в аккуратно пригнанном халате неторопливо подошел к нему и со спокойной укоризной сказал: - Чего шумишь, бригадир? Я, чай, не глухой. Когда дрель утихнет, все нормально слышу. - Мораль потом читать будешь! - нетерпеливо отозвался Демченко. - Ты лучше скажи, кто разрешил в камере свалку устраивать? Мало, что в зале свинюшник развели - не продерешься... - Я не разрешал, - заявил Фомич, с неодобрением разглядывая камеру. - Видать, из нашей молодежи кто-то инициативу проявил. - Руки оторвать за такую инициативу! - свирепо сказал Демченко. - Моментально пускай все перетащат в комплектовочную. Количество и" сохранность проверь! И выдай им как следует! Распустились! Перед людьми стыдно! Ультрасовременная техника, машина времени, понимать надо! А этим орлам что хронокамера, что мусорный ящик - без разницы! Линьков еще поговорил с Демченко, выяснил, что работают монтажники действительно до четырех, редко - до пяти, и что зал оставляют незапертым, его потом дежурный по корпусу запирает. Это обстоятельство, впрочем, не имело существенного значения. Тот человек, о котором думал Линьков, наверняка имел ключ и от зала, и от лаборатории N_14. И, скорее всего, на самых законных основаниях. Демченко, вдруг что-то сообразив, начал допытываться у Линькова, какое он дело ведет, - может, насчет самоубийства, и если да, то при чем тут монтажники и зал хронокамер? Линьков отвечал вежливо и туманно. Демченко продолжал спрашивать, и так они дошли вместе до выхода из зала. Тут Демченко снова увидел Фомича и, грозно хмурясь, спросил: - Выяснили, кто барахолку в хронокамере устроил? - Да вроде бы и никто, - слегка растерянно сказал Фомич. - Как один, все говорят: не клали мы туда ничего и близко даже не подходили. - Нашкодили да еще и врут! - разъярился Демченко. - А я и сам знаю, что это Витька Мезенцев с двумя Юрками, кому ж еще! - Не они, не они, то-то и дело, - поспешно возразил Фомич. - И никто не врет, все правду говорят, я ребят наших знаю. - Ясно! Дух святой в камеру щиты и подставки таскал в свободное от работы время! - ядовито сказал Демченко. - Про духа не скажу, а только наши ребята здесь без вины, - упорствовал Фомич. Линьков попрощался и ушел. Он-то понимал, что ни монтажники, ни дух святой в этом деле не участвовали. И вообще картина происшествия была для него ясна почти полностью. Правда, он по-прежнему не понимал причин гибели Аркадия Левицкого. Но главного участника - и, вероятно, виновника - этой трагедии он теперь знал. Шагая по коридору. Линьков все отчетливее ощущал, что самое главное в этой истории он уже выяснил. Если не считать запутанных приключений Стружкова. Но Стружков - в этом Линьков был почти уверен - прямого отношения к этой истории не имел. И вообще раз Стружков явился, пускай сам и объясняет, что к чему и почему: история у него, так или иначе, каверзная... Проходя мимо расчетного отдела. Линьков приостановился. Может, Берестова знает что-нибудь о Стружкове? Но Берестовой, к его удивлению, на работе не было. Рыженькая девушка за перфорирующим устройством, которая в первый приход Линькова сюда заверяла, что он сразу распознает Нину Берестову, теперь сочувственно пропищала, что Нина сегодня на работу не вышла. - Заболела, наверное! - доверительно сообщила она. - А что удивительного! Нина ужас как переживала все эти дни. Тут в разговор включились другие девушки и застрекотали наперебой: - Как раз она ничуть не переживала, я даже поражалась! - Много ты понимаешь! Нина выдержанная на редкость! - А вчера она еле до конца досидела! - Девочки, надо ей домой позвонить! Что ж это мы! - Товарищ следователь, а правда, что Левицкого убили? - А я знаю, за кого Нина переживает, - она за Бориса! - Нет, за Аркадия! - А вот и нет! На Бориса подозрение имеется, мне Эдик дал понять! "И тут Эдик!" - с ужасом подумал Линьков, оглушенный этой трескотней, и потихоньку выскользнул за дверь. "В самом деле, надо позвонить Берестовой!" - решил он и отправился разыскивать, откуда бы поудобней позвонить. Нины дома не было. Старушечий голос ответил, что Ниночка на работе и вернется часам к шести. Это было уж совсем странно. Куда же она девалась? Несчастный случай по дороге на работу? Так ведь давно успели бы известить и семью, и институт... Нет, тут что-то другое! Да чего уж "что-то"! Это она с Борисом выясняет отношения. Он, наверное, позвонил ей прямо с утра, еще до работы, уговорил встретиться... Что же он ей такое сказал? После вчерашнего Нина не так легко согласилась бы разговаривать с ним. А она согласилась, и так увлек ее этот разговор, что она даже на работу не является до сих пор... ведь уже десять минут первого! Где же они сидят? Может, к Стружкову пошли? Ну-ка позвоним Стружкову... В квартире Стружкова долго никто не подходил к телефону, наконец отозвался неуверенный юношеский басок: - Нету его дома. Не знаю, где он. С работы уже звонили, спрашивали. Не знаю, я его ни утром, ни вечером не видел. Может, и ночевал, но из нас никто его не видел... Линьков положил трубку, снял очки и начал их сосредоточенно протирать. Может, рановато еще выключать Стружкова из круга подозрений? Что главное действующее лицо - не он, это ясно. Однако он мог принимать в этом деле какое-то участие. Что, если он замешан в эту историю и боится признаться? Может быть, он струсил или какую-нибудь глупость совершил, и ему стыдно, вот он и ведет себя так нелепо и противоречиво, что вообще ничего не поймешь... И с этим его переходом во времени сплошной туман. Если он вернулся, ничего не сделав, то с чем он к Нине пришел? А если сделал что-то в прошлом, то каким же образом смог вернуться в "свой" мир? Может, существует какая-то хронофизическая каверза и при определенных условиях возможно вернуться на свою же линию? Или... или, может, Стружков вообще не в прошлое путешествовал, а в будущее? Тогда ему, возможно, есть о чем поговорить с Ниной! Мало ли что можно там узнать и мало ли как можно использовать эту информацию! Эта неожиданная догадка привела Линькова в полное смятение. "Нет, надо к Шелесту! - решил он. - Без Шелеста я не разберусь, где уж! Да и полчаса давно прошли. Еще уедет Шелест куда-нибудь..." Быстро шагая по коридору второго этажа к кабинету Шелеста, Линьков думал, что сейчас ему Стружкова и видеть не хотелось бы: раньше нужно с Шелестом посоветоваться, а то неизвестно, о чем и как разговаривать с этим хитроумным и неуловимым Стружковым... Очень хорошо, что его пока нет в институте! Но, выйдя из-за поворота коридора, Линьков нос к носу столкнулся с Борисом Стружковым. Они резко остановились и уставились друг на друга. И каждый из них прочел на лице у другого то, что испытывал в эту минуту он сам: растерянность и недовольство. 11 Аркадий посмотрел на нас и жизнерадостно фыркнул. Мой двойник непонимающе глянул в его сторону и снова, с недоверием и ужасом, уставился на меня. Уж кто-кто, а я его понимал! Конечно, мы - не то, что прочие граждане, мы хронофизики, каждый день брусочки гоняем туда-сюда, в прошлое-будущее, к самим себе в гости, так что во всех парадоксах времени, включая встречу со своим двойником, мы должны разбираться совершенно свободно. Да мы и разбираемся, в общем-то, но чисто теоретически. Приходилось мне поддерживать разговор на эти темы в интеллектуальной среде различного уровня, давать необходимые разъяснения, справки и тому подобное, и я делал это с легкостью в мыслях необыкновенной, ничуть не затрудняясь, - ведь мне все это казалось бесконечно далеким от практики, от реальной жизни! Я уверен, что многие из тех, кто меня слушал, относились к этим проблемам гораздо серьезней; они не понимали, какая пропасть лежит между теоретической возможностью и практическим осуществлением, а я понимал... думал, что понимаю! В голову мне не приходило, что этим практическим осуществлением я же самолично и займусь! А теперь - на тебе! Гуляю по времени, как по парку культуры и отдыха, - то туда пройдусь, то обратно. И все аттракционы в этом заведении уже знаю как свои пять пальцев - всякие там петли времени, параллельные миры, двойник-и... И отлично понимаю, что во всех параллельных мирах, которые создаю я либо Аркадий, существует Институт Времени, в котором работает (или работал по крайней мере) Борис Стружков, а значит, в любом из этих миров я имею шанс пожать руку самому себе. Ну вот, теперь этот шанс и осуществился. Стоит перед тобой молодой хронофизик Борис Стружков, и ты можешь пожать его честную руку, которой он, как и ты, швыряет брусочки... или что они там швыряют через два-то года? В самом деле - что? Во всяком случае, ясно, что не людей! Этот Борис травмирован нашей встречей куда сильней, чем я, дело ему явно в диковинку... Впрочем, может, у меня такая же дурацкая мина? Нет, я, оказывается, улыбаюсь... демонстрирую свое моральное превосходство над неопытным двойником. Странное все же чувство - видеть самого себя отдельно от себя. Это ведь совсем не то, что отражение в зеркале. Отражение точно повторяет тебя, каков ты есть в данный момент: и движения твои повторяет, и гримасы, и улыбки. А тут - я сижу, а он стоит, и одет он совсем иначе... А кстати, одет он... ну, Аркашенька, погоди, сейчас мы все выясним, вдвоем-то мы тебя живо определим! Борис Стружков... Вот ты какой, оказывается, если смотреть на тебя со стороны! Неужели такой? Честно говоря, я был о себе несколько лучшего мнения... То есть я всегда знал, что красавцем меня не назовешь. Это Аркадий у нас типичный красавчик, а я - так, середнячок, ничего выдающегося. Но все же... и брови что-то чересчур мохнатые, и глаза слишком хмурые, и... ну неужели я такой широкий, почти квадратный?! Плечи как у гориллы, и загривок соответствующий. Из-за этого даже кажется, что я ростом не вышел, а ведь мой рост - метр восемьдесят два. Поменьше, чем у Аркадия, но все же... Тут я заметил, что Борис оглядывает меня, потом переводит взгляд на себя и морщится, недовольно и растерянно. Ах, ну да! Ведь он на два года старше! Однако... неужели меня за два года так разнесет? С чего бы это? Но спрашивать неудобно. Потом выясним... А думаем мы с ним, наверное, одинаково. И потом, содержание памяти у нас ведь идентично! Я вдруг сообразил, что этот, старший, Борис знает обо мне все, решительно все, за исключением того, что произошло на линии II между двадцатым и двадцать третьим мая 1974 года. Все он знает, и все он помнит, что надо и что не надо... конечно, и те, чепуховые, в общем-то, казусы, о которых я всячески стараюсь забыть... Ах, чтоб тебе! Я все старался разглядеть, есть ли у этого Бориса шрам на левой ладони, тонкий красноватый шрам, - это меня угораздило собственным кинжальчиком порезаться года два назад... Красивый такой кинжальчик, откуда его привезли, не помню, и служит он мне в основном для разрезания бумаги. Борис шевельнул левой рукой и словно нарочно показал мне шрам. Я начал побаиваться, что Борис будет отвечать мне моими же словами, если уж наши мысли и ощущения так совпадают. Но мы ведь даже не совсем похожи по внешности, и возраст все же разный! Наконец Аркадию надоело созерцать, как мы молча таращимся друг на друга, и он решил взять инициативу в свои руки. Он лениво помахал прутиком и сказал, как рефери на ринге: - Брек, Стружковы. Разойдитесь по углам. Засчитываю вам обоим поражение. Я раздраженно повернулся к нему, и другой "я", как по команде, сделал то же самое. Аркадий захихикал. Нелегко было заговорить с самим собой, но я это сделал. - Ты не будешь возражать, если я его двину? - спросил я Бориса и сам удивился, до чего деревянный и скрипучий у меня голос. Борис судорожно глотнул и тоже неестественным, срывающимся голосом ответил: - Приветствую... вполне... и присоединяюсь. Хорошо хоть слова у нас разные! Аркадий откинулся на спинку скамейки и выставил вперед ногу. - Ну, вы, поосторожней! - воскликнул он, встревоженно следя за нашим приближением. - Тоже мне, сиамские братья-разбойники! Он размахивал своей длинной ножищей, не подпуская нас к скамейке. - Я зайду сзади, - предложил второй Борис уже спокойно и деловито. - Зайду сзади и схвачу его за уши, а ты хватай ногу и тяни на себя, понял? Аркадий мигом вскочил, перемахнул через скамейку и, отбежав к дереву, драматически завопил: - Сдаюсь! Вас много, а я один! Мой двойник повернулся ко мне, хищно и весело скаля зубы. - Простим, что ли, злодея? - спросил он. - Пускай раньше покается! - ответил я. Вот теперь Борис-76 мне даже нравился. Глаза у него азартно блестели, лицо раскраснелось, оживилось. И потом, когда он двигался, то не казался излишне плотным - просто такой вот здоровенный, крепко сбитый парнюга, мускулы так и перекатываются под тонким серым свитером... Тут я поймал насмешливо-одобрительный взгляд Бориса и слегка покраснел, ощутив, что сам тоже поигрываю мускулами и, наверное, тоже раскраснелся... Ну да, вот и волосы щекочут лоб - видно, так же растрепались, как у него. - Да ты, я вижу, вошел во вкус! - сказал Борис. - Так разыгрался, что даже чувство реальности потерял. Вообразил, что Аркадии способен каяться! Уж поверь мне, как другу... - Как самому себе, - поправил я. - Верно! - с некоторым испугом согласился Борис. - Как самому себе... хотя к этому, понимаешь, трудновато привыкнуть. - Еще бы! - сочувственно сказал я. Я и то удивлялся железной выдержке этого Бориса - он не охал, не ахал и даже с вопросами не лез, хотя соображал во всей этой истории наверняка еще меньше, чем Аркадий. Впрочем, может, у них здесь уже запросто гуляют в гости к самим себе? Нет, вряд ли: тогда Борис встретил бы мое появление совсем иначе. Начал бы уточнять детали: мол, откуда ты и как? А то ведь он травмирован крепко и даже не пытается это скрыть. А не расспрашивает в основном из самолюбия: старается до всего своим умом дойти, без посторонней помощи. Ну, это уж мой характер, узнаю... Интересно, что же он может сообразить? Допустим, что Аркадий ему ничего не сказал и сам он тоже ничего не знает. Вроде бы не может он ничего не знать, - неужели Аркадий все эти два года молчал? А если все-таки? Тогда у него сейчас в мозгах такая каша! - Какое трогательное зрелище! - ехидничал Аркадий, снова развалившись на скамейке. - Единение широких масс Стружковых! Стружковы всех времен и миров, соединяйтесь! - Заткнись на секунду, остряк-самоучка! - сказал Борис-76, а потом, смущенно улыбаясь, повернулся ко мне. - Все! Сдаюсь... И так и сяк ломаю голову, пытаюсь понять, откуда ты взялся, и не могу. Данных не хватает. Ведь этот умник ничего мне вообще не сказал. Ты же знаешь, как он обожает эффекты. Влетел в лабораторию на сверхзвуковой скорости, весь мокрый, дико посмотрел на меня, сказал: "Выходи в сквер через десять минут, дело есть!" - и тут же испарился... Ты - оттуда? Он повел головой куда-то вверх. Так! Он думает, что я из будущего. Значит, здесь еще не знают о возможности путешествий во времени? А как же Аркадий? Он-то пришел к нам из этого времени! Он один это все сделал, втайне ото всех? Или он все же не из этого времени? Из другого 1976 года? Правда, в институт он прошел бойко, и Борис его вроде признает. Но апломба у Аркадия всегда хватало. А на розыгрыше с Юрием Матвеевичем и Зоей я его поймал как миленького. Впрочем, кто его знает, Аркадий, может, просто делал вид, что поддается на розыгрыш: хотел меня "уточнить". - Ты из будущего? - уже не так уверенно переспросил Борис. Аркадий хмыкнул. Борис оглянулся на него: - Ну чего хмыкаешь? По-человечески сказать не можешь? Где ты его встретил-то? Ты поэтому и на работу опоздал? Я взглянул на Аркадия: он небрежно развалился на скамейке, насмешливый, самоуверенный. Значит, это все же "здешний" Аркадий? Нет, немыслимо! - Ты меня не спрашивай, - сказал Аркадий, - я и сам не все понимаю. Ты вот его спроси, поговори с ним как Стружков со Стружковым. И учти: этот подозрительный тип уверяет, что он из прошлого... Борис резко повернулся ко мне: - Это правда? - Да вроде бы... - ответил я. - Как же это? - растерянно спросил Борис. - Вот и я тоже не вполне соображаю, - снисходительно сообщил Аркадий. - Не вполне?! - возмутился Борис. - А я вот ничего не соображаю, абсолютно ничего! - Естественно... У меня все же это устройство, - Аркадий уважительно притронулся пальцами к своему лбу, - работает чуть получше. Если это "здешний" Аркадий, то у него, пожалуй, есть основания для самодовольства: уж очень он здорово разобрался в моих чертежах. Либо он все это откуда-то знал, либо... Тут я снова начал сомневаться в том, что он - "здешний". - Ну ладно, - хмуро сказал Борис, - допустим, ты - гений. Но я-то простой хронофизик. И я не гордый. Пускай мне кто-нибудь объяснит, что к чему и почему, я только спасибо скажу. Он сел рядом с Аркадием и вопросительно уставился на меня. Аркадий достал сигарету, похлопал себя по карманам в поисках спичек, потом что-то припомнил и досадливо поморщился. - Ах ты! Значит, это я там их выбросил... - пробормотал он. - Ребята, у вас ни у кого спичек нет? У "здешнего" Бориса спички почему-то нашлись... Курит он, что ли? Но это соображение прошло по самому краешку моего сознания: меня заинтересовали слова Аркадия о спичках. Заинтересовали и смутно встревожили. - Где - там? - спросил я. - Где ты их выбросил? Аркадий вдруг разозлился. - Да тебе-то что? - огрызнулся он. - Пустой коробок был, понятно? Я его сломал и выбросил... Чего цепляешься? Я-то знал, чего я цепляюсь и чего он злится! Я будто снова увидел вчерашний вечер; увидел, как я стою, прижавшись к стене, у площадки боковой лестницы и слышу голос Аркадия, а потом - странный хруст, будто ломается спичечный коробок... Неужели это и есть тот самый Аркадий?! Но тогда... тогда он потрясающе блефует! Ведь Борис даже не сомневается в том, что это "его" Аркадий. Я и сам в это почти поверил, несмотря на все, что знаю. А где же тогда настоящий "здешний" Аркадий? Или именно "здешний" и побывал у нас? Да нет, это невозможно - он тогда отклонил бы линию и вернулся бы в измененный мир, где уже есть "свой" Аркадий. Вот разве только в этом мире не было "своего" Аркадия, и "Аркадий с кнопками" просто занял его место... Представляю, какой это вызвало переполох! Да нет же, опять я забыл! "Здешний" Аркадий существует, работает он вместе с этим Борисом в институте, и я ночевал в его комнате. - Ну чего молчишь, чего душу тянешь? - хмуро спросил Борис. - Сейчас, сейчас... - пробормотал я, торопливо делая прикидки. Наконец я решился. А чего мне бояться вообще-то? Ошибусь - так все равно это выяснится через несколько минут. Зато, если я прав, Аркашенька сразу сбавит тон. - Боря, - кротко попросил я, - будь другом, объясни, где раздобыл этот гражданин такую достопримечательную оболочку? Борис захлопал глазами и повернулся к Аркадию. Тот стыдливо прикрыл руками свои блистательные кожаные отвороты. - Не знаю... - изумленно сказал Борис. - Я и не заметил, что на нем этот балахон. Действительно, прямо-таки пугало огородное! Но какое это имеет отношение?.. Я ликовал. Мой расчет оправдался: Борис до того был ошеломлен встречей со мной, что до сих пор просто и не глядел толком на Аркадия. Он не видел, как тот одет! И этот костюм кажется ему таким же странным, как и мне! Ну, теперь можно пойти ва-банк! - Аркашенька, - ласково сказал я, поворачиваясь к насупившемуся Аркадию, - скажи мне, Аркашенька, кто же из нас все-таки самозванец? Борис уставился на нас обоих, видимо пытаясь что-то сообразить. Наконец он с усилием спросил, обращаясь к Аркадию: - Ты... тоже? Аркадий, словно извиняясь, развел руками! - Увы, друг мой, я тоже... - Вы, значит, вместе? - нервно допытывался Борис. - Чего же вы мне голову морочите? Сговорились? И откуда вы все-таки? Аркадий вдруг обиделся. - Я ни с кем не сговаривался, - надменно сказал он. - И ни с кем я не вместе. Я сам по себе. Пускай лучше этот тип, - он ткнул меня пальцем в грудь, - расскажет, как он сюда попал! - Ну, с тебя тоже причитается по этой части! - заявил я. Аркадий растерянно и тревожно поглядел на меня. Значит, это все же был тот самый Аркадий, который побывал в нашем институте! Тот "странный" Аркадий, которого видела Нина, а потом Чернышев. Тот "незнакомец", которого я выслеживал на первом переходе во времени и потерял в зале хронокамер. Да и как мне было его не потерять! Я его искал в том мире, а он уже перешел в этот... Ну ладно, он тот самый, он "Аркадий-путешественник". Но я-то как попал в 1976 год вслед за ним? Что же, выходит, хронокамера в зале была настроена на двухкратное перемещение? Чтобы сначала перебросить Аркадия, а потом меня? Так ведь никто же не знал, что я окажусь в зале! Я и сам этого не знал! Или камера была настроена так, что переносила человека в будущее и тут же возвращалась в прошлое, готовая к новому скачку? Была, правда, еще одна возможность, очень сомнительная, но все же... Может быть, незадолго до меня из института выходил все-таки "здешний" Аркадий, а этот появился здесь вслед за мной. Это он глядел на меня, когда я уводил у него из-под носа камеру... Но кто же тогда вернул ему эту камеру, кто вытащил его из прошлого? Сообщник в будущем? Кто же это? Только один человек подходил для этой роли: "здешний" Аркадий. Он действительно вел себя вчера как-то странно: сидел допоздна в институте, потом ушел, но домой не явился, ночевал неизвестно где и, в довершение всего, не пришел сегодня на работу... Ему звонили какие-то странные личности, напоминали о таблетках и назначали свидания, на которые почему-то никто не являлся... Я даже не успел это обдумать - все пронеслось в моем мозгу, как серия коротких вспышек. Но глухое беспокойство за Аркадия - за "здешнего" Аркадия - охватило меня. Что ж это такое, неужели нигде нет благоразумного Аркадия Левицкого, ни на одной мировой линии? Я посмотрел на Аркадия. Он ответил мне нагло-безмятежным взглядом и, щурясь на солнце, ободряюще сказал: - Кончай размышлять, путешественник. Высказывайся! Ах так! Я повернулся к Борису, который уже изнывал от нетерпения. - Значит, так: я здесь со вчерашнего дня. Точнее, с десяти вечера по здешнему времени. А до этого я жил в семьдесят четвертом году. И вот, двадцатого мая... - Я сделал паузу и посмотрел на Бориса: нет, эта дата ему явно ничего не говорила, он все так же изумленно и восторженно глядел на меня. - Ну, в общем, это неважно... А как я попал сюда, в 1976 год, этого я и сам не понимаю. По-моему, это все его штучки, Аркадия! (Аркадий пошевельнулся и неопределенно хмыкнул.) Понимаешь, я вошел в зал хронокамер, ты же помнишь, он в 1974 году был еще недостроен, и сдуру полез в одну из камер. Я ведь был уверен, что она еще не включена. А что она может перебрасывать человека, этого я и подумать не мог. И вдруг дверь за мной почему-то захлопнулась, потом красный туман откуда-то взялся... В мозгах у меня полное затмение наступило... Ну, и все. - Что значит "все"? - удивился Борис. - А то и значит... Очнулся я, вышел из камеры, гляжу - стемнело почему-то очень быстро... Ну, разобрался понемножку, что к чему: я, оказывается, в будущем! Привет правнукам от прадедов! - Где ж тебя носило всю ночь, прадед? - неодобрительно осведомился Борис. - Почему ко мне сразу не пришел или к Аркадию? Ну... не к этому, конечно... Я замялся. Мне не хотелось сознаваться, что я всего час назад понял, где нахожусь. И не хотелось рассказывать о бурной ночи в квартире "здешнего" Аркадия, пока я не выясню, что он натворил и куда девался. Поэтому я промычал: - Да так... ночь теплая... - Небось на скамейке в сквере спал, дурень! - возмутился Борис. - Неужели у тебя соображения не хватило... - Нет, Борис, он не дурень! - вдруг сказал Аркадий. - Уж поверь моему слову. Это он нас с тобой в дурнях оставить хочет, но мы не дадимся! Ты вот спроси его, как он в двадцатое мая попал! Не в это двадцатое мая, а в то, два года назад! Ну конечно! Это его интересовало сильней всего! Это его прямо-таки терзало! Он сразу поставил вопросительный знак на моем чертеже, отметил то, что для него было загадкой: кто же это разгуливает во времени и отклоняет мировые линии? Кто, кроме него, смеет это делать? А если этот нахал вдобавок из прошлого... то есть если он додумался до таких вещей еще в 1974 году, когда гениальный Аркаша гонял себе брусочки и ни о чем таком даже не мечтал, ну, это уж такой удар по самолюбию Аркадия! Впрочем, самолюбие самолюбием, а Аркадий при всем при том настоящий ученый, так что этот факт с научной стороны тоже не может его не интересовать. Одного я все же не понимал: догадывается Аркадий, кто я такой на самом деле, или нет? Как он понимает "мою" пунктирную кривую на схеме? Думая об этом, я вдруг словно бы увидел нашу веселенькую троицу со стороны... То есть если буквально со стороны смотреть, а тем более издали, то ничего особенного нет, все тихо-мирно. Центральная полоса России, ясное и теплое майское утро; небольшой тенистый скверик в центре одного областного города, ухоженный такой скверик, чистенький, песчаные дорожки подметены и цветочки вдоль них высажены, решетчатые скамейки аккуратно покрашены в три цвета: желтый-синий-красный. И сидят в этом скверике на скамейке три друга, о чем-то беседуют, одеты прилично, спиртным от них не пахнет, драки не намечается... В общем, словно бы тут все в порядке. Но подойди поближе - и начнешь понемногу замечать, что тут не все в порядке. Пока не установишь, что все тут не в порядке. Но для этого придется сесть с нами рядышком и вникнуть в то, о чем мы говорим. С виду-то мы и вблизи можем сойти за норму. Что двое из нас очень похожи, это, конечно, факт вполне объяснимый: близнецы небось! Что у третьего собеседника пиджак больно чудной - ну, бывает! Пощеголять захотел парень и напялил какую-то зарубежную штуковину, а получилось курам на смех... может, это форма какого-нибудь тамошнего оркестранта либо официанта, а он за пиджак посчитал. Зато разговорчики наши - это... "Ты откуда? Из 1976 года? - Да, только не из этого, а из другого совсем... - А вот я, братцы, из 1974 года! - Ну да? Здорово! Как же это ты? - Да так как-то... Иду я по институту, гляжу: хронокамера! Дай, думаю, зайду! А она ка-ак швырнет меня прямо в 1976 год! А ты, значит, мой здешний двойник? Очень приятно познакомиться!" Ну, и так далее... Нет уж, хорошо, что никто нас не слышит. Но пока я думал об этом и о многом другом, никаких разговоров мы не вели. Аркадий и Борис ждали, когда же я выскажусь и все объясню. А я сомневался, что смогу все объяснить. Вернее, не сомневался, что не