иться к столу с закусками, но сверху
кто-то надавил на его плечо. Пришлось остаться на месте. Игроки сидели
молча, выпучив глаза друг на друга. Георг, как мог, несколько раз сглотнул,
убирая изо рта противный водочный привкус. Он взглянул на Ингу, стоявшую в
полумраке. Она смотрела на него, нервно сжав руки, в глазах ее застыл ужас.
Вдруг гитара с музыкальным грохотом упала на пол, а вслед за ней
свалился и гитарист. С противоположного конца стола Георг мог видеть только
неестественно согнутую руку и оскаленные в зверской усмешке лошадиные зубы.
"Кончено", - сказал альбинос, прикоснувшись пальцами к сонной артерии
выбывшего игрока. Все засуетились. Гитариста подняли, положили на диван,
застеленный уже кем-то полиэтиленовой пленкой. Потом усопшего разоблачили из
одежды, обмыли губкой его тощее тело с выпирающими ребрами и стали
напяливать на него черный костюм. Из маленькой комнаты принесли гроб и
водрузили его на стол, за которым только что происходила игра под названием
"Карусель смерти". Человеку с лошадиным лицом не повезло. Это к нему
своевольная Фортуна повернулась задом. Он оказался самым слабым звеном в
этом собрании.
Альбинос, который, как оказалось, был врачом, нервными штрихами стал
писать протокол, свидетельствовавший о внезапной кончине от сердечного
приступа Федора такого-то - человека и музыканта.
Георг тихо встал и на ватных ногах направился к выходу. Комната и гроб
с покойником поплыли у него перед глазами. Атмосфера в помещении вдруг
напрочь лишилась кислорода, и ему казалось, что если сию минуту он не
вдохнет свежего ветра, то в этом безумном доме еще одним трупом пребудет. В
темноте коридора он как слепой котенок тыкался по стенам, силясь отыскать
выключатель или запоры двери, все равно что, лишь бы вырваться отсюда
побыстрей.
Ему помогли. Некто гибкий и стремительный, гоня перед собой ударную
волну приторно сладких духов, слегка задел его бедром, и зажегся свет.
Оказывается, свет был, может, и вовсе не выключался. Георг близоруко
сощурился от нестерпимого блеска хрустального бра, висевшего на стене, и
увидел перед собой Марго - хозяйку этого сумасшедшего дома, постельную
женщину, маленькую, глупую похотливую сучку, с куриными мозгами,
любительницу забав, достойных курятника.
- Ах! Георг, голубчик, что же это... вы, разве, уходите? - закудахтала
она, чувственно дыша. - Покидаете нас? Жаль, жаль, очень жаль... - Вам не
понравилось? Видите ли, здесь нельзя судить предвзято... Это ни в коем
случае не надо рассматривать как жертвоприношение, скорее, как акт
добровольного, героического самопожертвования... чтобы отвести беду от
других. Вы понимаете? Вы должны понимать. Ведь вы художник, интеллектуал, а
не какой-нибудь там заскорузлый обыватель. Это свежее веяние нового
тысячелетия... Вселенская гекатомба... А, кроме всего, эта игра так
возбуждает... - призналась хозяйка и декольте ее платья само собой поехало
вниз. - Острота восприятия жизни возрастает неимоверно. Душевный подъем
здесь сопоставим с наркотическим воздействием. После этого у мужчин
наступает такая потенция... Я надеялась, что вы останетесь... - произнесла
она, глотая сухую слюну, постельно улыбаясь, с лицом пастельных тонов.
"Цирцея, - мысленно прорычал Георг, пытаясь открыть замок. - Занимайся
свинством со своими свиньями, заколдованными тобой".
- Останьтесь, вы нас очень обяжете... Видите ли, нам нужен художник.
Необходимо впечатать имя в траурную ленту. У нас уже все приготовлено: лак и
золотая пудра...
Георг непроизвольно поднял руку, чтобы заткнуть тухлый фонтан ее
красноречия. К горлу подступила волна острой ненависти к этому пауку в
женском обличии. "Впечатал бы я тебе!..", - подумал он. Но рука опустилась,
обмякли мышцы: разве возможно одной хлесткой затрещиной выбить из нее всю ту
гадость и мерзость, что накопила она за свою жизнь.
Другие руки коснулись его, и мягкий голос Инги сказал: "Пойдем, приляг,
ты устал..." Георг наотмашь ударил по этим рукам, показавшимся ему
по-змеиному холодными, тянущими его в смердящую клоаку, и пошел к выходу.
Тут раздался звонок в дверь. Хозяйка открыла ее, и на порог вступили двое.
- Хозяюшка, катафалк заказывали? - спросил один из них, сконфуженно
вертя в руках фуражку либерал-демократа. Другой держал металлический венок с
искусственными цветами и черной муаровой лентой, где отблескивали золотом
слова с незаполненными пропусками: "Дорогому... незабвенному... от друзей".
- Да-да, - торопливо ответила Марго и просительно-повелительным жестом
пригласила похоронщиков войти в комнаты.
- Отпевание на дому заказывали? - пробасил новый глас, и в черной
сутане священник шагнул за порог. Им оказался давешний молодой поп, что
стоял возле церкви. На нем поверх сутаны была надета все та же черная
джинсовая курточка, в руках его раскачивалось походное кадило.
Георг, нечаянно скинув с вешалки из рогов лося чей-то дождевик, кое-как
протиснулся между пришедшими и вывалился на крыльцо. Упершись руками в
штакетник палисадника, он стоял возле куста сирени и глубоко вдыхал
прохладный воздух. Потом, обретя способность двигаться, оттолкнулся от
заборчика и, пройдя по дорожке двора мимо похоронного автобуса, вышел в
переулок.
БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
1
Георг посмотрел на часы, было около полудня. Полдня кануло, как в
прорву, а он и не заметил. Он шел, казалось, без цели и направления, но
вскоре осознал, что ноги сами несут его в мастерскую. Он бежал в свой
привычный, спокойный мир, если только, конечно, тот уцелел. Он бежал в свое
убежище. "Лемминги, лемминги, - думал он. - Они как лемминги..."
Возле одного из старых двухэтажных домов - кирпичный низ, деревянный
верх - Георг вынужден был задержаться, чтобы завязать развязавшийся шнурок
кроссовки. Скрипнула дверь в центре фасада, и на улицу выглянула девочка лет
12-ти с выгоревшими на солнце волосами. Она была одета в какой-то
бесцветный, давно не стиранный, весь замызганный плащ. Ноги ее, как почти у
всех подростков, были худы, поцарапаны и не мыты. Даже за два шага от нее
пахло курятником.
- Дяденька, можно вас на минуточку, - сказала она, зыркая по сторонам,
как при переходе улицы. - Вы не могли бы помочь?..
- А в чем дело? - Георг затянул шнурок и выпрямился.
- Тут помочь нужно... - повторила девочка и скрылась в дверях с видом
побитой собаки.
Георг неохотно зашел в грязный полутемный подъезд, готовый к любым
неожиданностям, и увидел светлое пятно плаща, маячившее возле деревянных
перил лестницы, ведущей на 2-й этаж. Когда он подошел к девочке, та, отведя
глаза в сторону и книзу, попросила закурить. Он вгляделся в ее лицо. Юная,
но уже с чертами, отмеченными пороками. Георг полез в карман за сигаретами.
Вообще-то, сначала он хотел возмутиться, потом сказать ей какую-нибудь
глупость о вреде курения для малолетних, но в конце концов осознал, что все
семена разумного, доброго, вечного давно упали на каменистую почву и не
дадут никаких всходов, и, значит, бессмысленно сотрясать воздух словесами.
Она всунула грязные свои пальцы в протянутую пачку и выпотрошила оттуда
сигарету, при этом девочка перестала держать полы своего плаща и они
разошлись в стороны. Девочка была голой. Там, где у женщины обычно виднеется
треугольник волос, у нее ничего не было, лишь тонкая розоватая полоска
по-детски припухлых половых губ. Теперь девочка гипнотизировала глазами
Георга, и плащ ее раскрывался все шире.
- Хорошо бы еще спичек... - произнесла она каким-то севшим голосом,
все-таки новое для нее ремесло еще не стало привычным, она еще волновалась,
стыдилась, быть может.
"Ольге сейчас примерно столько же... - подумал Георг, поднося огонь
зажигалки к дрожащему кончику направленной на него сигареты. - Лилия панели.
Маленькая девочка с глазами волчицы. Раньше она загорала бы в пионерском
лагере... Кто виноват?"
- Я много не возьму, - торопливо сказала девочка, нервно выпуская дым в
заплеванный, закопченный потолок, - всего 20 делеберов... или пачку
американских сигарет...
Георг повернулся, чтобы выйти вон.
- Что, тебе жалко?! - взвизгнула она ему в спину. - Дешевле тебе никто
не даст!..
С улицы зашел грузный мужчина и закрыл дверь подъезда на длинный
изогнутый крючок. Сверху послышался жалобный скрип деревянных ступенек. По
лестнице спускалась толстая баба с пропитым лицом, в грязном, драном халате.
- Что тут происходит, - спросила она низким прокуренным голосом, - кого
насилуют?
Увидев Георга, женщина заорала: - Ах ты паскудник! Ты что тут делаешь,
тварь ты этакая?! Василий, ну-ка держи его!
Зашедший с улицы мужик, раскорячил руки, похожие на грабли, и пошел на
Георга, сверкая остатками золотых зубов. Георг сунул руку в карман для
понта, Василий сразу остановился, весь напрягся, и возле рукава его
засаленного пиджака что-то зловеще замерцало.
- Сколько я вам должен? - миролюбиво спросил Георг.
- Вот это другое дело, - сказала баба, перестав орать, а ее напарник
расслабился. - Двадцатку пожалел, теперь все отдашь...
Георг вынул из кармана бумажник и бросил его на пол, чуть левее себя.
- Часы пусть снимает, - приказала женщина, свесившись с лестницы, и ее
рыхлые груди растеклись по перилам.
- Да-да и часы тоже, - повторил Василий и от себя добавил: - а то сдам
тебя щас ребятам из "Домкомобороны". - Он повернулся плечом, показывая на
рукаве скрученную повязку бойца домового комитета самообороны. - Они без
лишних рассусоливаний вздернут тебя на перекладине как насильника. Но
сначала мы тебе кое-что отрежем...
Мужик засмеялся хрюкающим смехом и нетерпеливо переступил ногами. Георг
сделал вид, что расстегивает ремешок часов, очень надеясь, что мужик не
удержится и, потеряв бдительность, начнет мародерствовать. Расчет оказался
верен.
Мужик нагнулся за кошельком. Георг сразу ударил ногой ему в селезенку.
Мужик громко выдохнул и согнулся до пола. Георг хотел добавить ему левой в
переносицу, чтобы сразу отключить противника, но почему-то пожалел
вымогателя и лишь не больно - подошвой - толкнул его в плечо. Мужик отлетел
под лестницу, успев, однако, сцапать бумажник. Документов в нем не было, и
Георг решил за лучшее, оставив псам кость, побыстрее сматывать отсюда
удочки. Конечно же, не через парадное, где можно было напороться на патруль.
Уходить лучше через двор. Он повернулся и устремился к запасной двери,
ведущей во двор дома. Однако девочка вцепилась в его одежду как дикая кошка,
и стала орать благим матом. Георг с трудом оторвал от себя ее тонкие цепкие
руки и отбросил этого дурно пахнувшего зверька в объятия подбежавшей
женщины.
Он вышиб запертую на хлипкую задвижку дверь и, пролетев над порогом,
быстро захлопнул ее. Крики мгновенно захлебнулись. Возле зловонной помойки с
нечистотами он с разбега переметнул через забор свое еще послушное тело, с
треском обрушился в какие-то заросли, страшась напороться животом на
какой-нибудь железный прут, но приземлился довольно удачно и рванул другим
двором на параллельную улицу.
Из подворотни он вышел спокойным деловым шагом местного жителя,
отягощенного житейскими нуждами. И сразу же налетел на патруль. Его
остановили, и он мысленно похвалил себя за самообладание и выдержку, за то,
что не заметался и не побежал от них, за что мог запросто получить гроздь
свинца в спину. Машинально подавая свой "аусвайс" представителям военных
властей и чутко прислушиваясь, не доносятся ли крики из соседнего двора,
Георг пропустил мимо ушей вопрос командира патруля.
- Простите, что вы сказали? - спросил Георг и отметил про себя, что
голос его звучит уж слишком спокойно, а стало быть, неестественно.
- Ты что, глухой? - с насморочным прононсом сказал офицер, одетый в
полевую форму, сверля Георга своими близко посаженными глазами и
одновременно изучая документы. - В эту сторону движение пешеходов и
транспорта перекрыто. Давай обратно...
- Но у меня там мастерская... - уже уверенным тоном лояльного
гражданина произнес Георг.
- Что за мастерская?- подозрительно сощурив левый глаз, спросил этот
низкорослый властелин и бросил беглый взгляд на волосы гражданина. - По
производству чего?..
- По производству картин, - язвительным тоном ответил гражданин. - Я
художник.
- А-а... художник, - разочарованно протянул офицер, и его казенная
физиономия презрительно перекосилась.
Патрульные проверили паспорт, корешок-приложение об этнической
принадлежности, вкладыш о леберлийском гражданстве, справку об уплате всех
налогов, членский билет "ОБМОСХУДА" - Объединение Молодых и Старых
Художников. Все было в порядке.
Георг забрал свои документы и попросил разрешения продолжить путь.
- Почему не носите профессиональный значок?
- Я свободный художник...
- Вот и наденьте значок свободного художника. Порядка не знаете?
- Хорошо, как только приду в мастерскую, так сразу и надену...
- Какая, к черту мастерская! - повысил голос офицер, уперев руку в
грудь дураку-аборигену. - Там стреляют, вам понятно? Могут убить. Давайте -
домой, домой идите. Быстро, быстро...
Он говорил тоном, каким обычно объясняются военные при исполнении с
тупыми штатскими. Двое его подчиненных топтались рядом.
Один - солдат срочной службы, в каске, бронежилете, стоял, безучастно
положа усталые руки на короткоствольный автомат. Другой, более подвижный -
ополченец из Казачьего Войска, одетый в этот их опереточно-маскарадный
костюм, в папахе и с шашкой на боку. Винтовку казак держал за спиной стволом
вниз. Чтобы одним резким движением пустить ее в дело. Если, конечно, она у
него выстрелит.
Не слушая никаких возражений офицер загнал Георга обратно в подворотню.
2
Вокруг было тихо, и Георг решил переждать в этом чужом дворе. Он уселся
на старую автомобильную покрышку, в которой была земля и росли хилые цветы,
и закурил. Где-то действительно начали стрелять, даже, кажется, из тяжелого
пулемета. Потом несколько раз грохнуло и дребезжащее эхо прокатилось по
кварталам. Это уже била пушка. "С кем они воюют? - подумал он. - С
пришельцами? Кавалерийская атака на танки... с пращей против Голиафа.
Впрочем, Давид-то как раз и победил. Мои бы слова да богу в душу..."
Когда иссякло терпение, Георг встал, прошел в подворотню и выглянул на
улицу. Безмолвие и безлюдье. Отлично, подумал он и быстро зашагал в
запретную сторону. На следующем квартале его настиг крытый грузовик,
принадлежащий миротворческим силам КЕЙФОР. Пришлось вновь прикинуться
аборигеном, бесцельно стоящим возле своего дома. Кейфоровский грузовик
промчался мимо и, громыхнув на колдобине асфальта, скрылся из виду.
Ему еще неоднократно приходилось пробираться дворами, чтобы избежать
встречи с патрулями самообороны. В отличие от военных - эти были такими
отъявленными суками, что с ними лучше не связываться. Наконец, в очередной
раз преодолев забор (мальчишкой он столько не лазил по заборам, как в этот
чертов день), он оказался на улице Орхидей, вблизи перекрестка с другой
улицей.
Оказалось, что произошедшая на рассвете воздушная стычка военного
вертолета с НЛО, имеет продолжение. Подбитая тарелочка далеко не улетела,
дотянула до левого берега, где и совершила вынужденную посадку. Теперь вот
она лежит почти на перекрестке, весьма плачевного вида, не подавая признаков
жизни. Вокруг нее, там и сям, прятались десантники в бронежилетах, не
решаясь атаковать противника, который, естественно, так просто в руки не
дастся и будет защищаться всеми возможными средствами. Оставалось лишь
только строить предположения, какими могут быть эти средства.
Георга шуганули с одного места, с другого, наконец, он примостился за
старыми бетонными блоками, предназначавшимися для какого-то подземного
строительства - то ли газового коллектора, то ли канализационного. Для этого
улицу Орхидей намечалось перекрыть, но в связи с Большим Событием (открытое
явление инопланетян), всем как-то стало не до ремонта.
- Садись, садись, - миролюбиво пригласил его солдат, занимавший здесь
позицию, - располагайся... это надолго.
Солдат говорил по-русски, значит, был из российского контингента
международных сил.
- Закурим. - Он протянул шикарную желтоватую пачку "Сamel'a".
- Спасибо, у меня есть, - ответил Георг, доставая мятую пачку "Родопи".
Воин, мокрый от пота и грязный от пыли, сдвинул каску в маскировочным
чехле на затылок, выдернул сигарету и, оторвав фильтр, прикурил, заслоняя
ладонями огонек спички, хотя никакого ветра не было. Скаля белые зубы на
чумазом лице, он блаженно расслабился. Дал прикурить гражданскому лицу.
Георг припал к огоньку, затянулся, вдохнув вместе с дымом сложный
аромат войны: запах дыма, солдатского пота и одеколона.
- Благодарю... - сказал он, обратно усаживаясь на свое место и, кивнув
на сигаретную пачку, небрежно торчавшую уже из кармана военной жилетки,
заметил: - Богато живете...
- Не жалуемся... - совсем размягчился воин. - Полтора косаря зеленью
платят, можно служить...
Видно было, что служивый сильно загнул, хорошо, если он получает
половину этой суммы.
- Вы откуда? - полюбопытствовал Георг, глядя на маячивший перед ним
крылатый значок "Сокол Путина".
- 2-я воздушно-десантная бригада N-ского летучего полка, - весело
ответил парень, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги, обутые в грубоватые
ботинки с высокой шнуровкой. - Имеем задание: взять языка... Ха! Во дела! -
"сокол" длинной струйкой сквозь зубы цыкнул слюной на кучу песка, побив все
мировые рекорды дальности по плевкам. - Прямо Герберт Уэллс какой-то...
Войну миров читали?
Георг кивнул, удивляясь, что подобный вопрос задал не он, выросший на
книгах классиков, а этот паренек. Кто в наше время из молодых людей читает
Герберта Уэллса и Жюля Верна?
- Ну и что вы, батя, обо всем этом думаете? - продолжил словоохотливый
десантник.
- Что я об этом думаю?.. Сейчас я думаю, а не сочтут ли пришельцы
подключение международных сил к Событиям провокацией... началом военных
действий против них, пришедших, возможно, с миром?..
- Это вряд ли... хотя... А что же нам делать? Целоваться с ними, что
ли? Они вон постепенно переходят к активным действиям. Провели разведку
боем. Применили какое-то сейсмическое оружие... Чего от них ждать завтра? На
мирный визит это не похоже. Вот вы, я вижу, человек как бы интеллигентный,
умудренный опытом, вы можете мне сказать, что происходит? Хотя бы в виде
предположения.
Георг отлично понимал настроение солдата, желающего знать, за что он -
молодой, красивый, может быть, завтра положит свою жизнь, как говориться, на
алтарь Отечества. А дома ждут его невеста, мама и отложенные на будущее
дела. Впрочем, за ЧТО воевать, солдат знает хорошо - именно за невесту, за
мать, за отложенную на потом жизнь. Нет, воин хочет знать, какова
вероятность того, что он все это потеряет?
- Я тоже полагаю, что мы имеем право на ответные действия, - сказал
Георг, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно. - Тем более, что мы у себя
дома, на родной планете. Если наши ответные меры не будут превышать
вынужденной обороны, то может, худшего и не случится. Их замыслы нам
неизвестны, это точно... А потому, возможны ложные истолкования. Сегодняшнее
утреннее землетрясение могло быть вызвано естественными причинами. Здесь,
говорят, карстовые пустоты кругом.
- Так-то оно так, - скептически ответил солдат, - да только всяко может
быть...
- Я думаю, пришельцы, скорее всего, вообще не планируют никакой войны с
человечеством. Есть веские основания предполагать, что они изучают нас не
одну тысячу лет. Зачем им объявлять нам войну сейчас, когда могли бы это
сделать раньше, в условиях куда более благоприятных для себя. Нет, тут
что-то другое...
- Так-то оно так, - тем же манером сказал солдат, - да только политика,
тем более космическая, - дело тонкое, хрен поймешь: когда можно нападать, а
когда надо обождать...
- Вообще война - дикарский способ ведения политики, - чувствуя себя
сконфуженно, высказался Георг, потому что намекал на весьма сомнительный,
затасканный тезис. - Вряд ли такая политика характерна для высокоразвитых
существ, которые совершают межзвездные путешествия. Возможно, как раз все
наоборот: они встревожены националистической шизофренией, которая усилилась
в последнее время на Земле. Пытаются каким-то образом нас усмирить.
- Галактический КЕЙФОР! - хохотнул солдат.
Он снял каску, взъерошил пятерней слипшиеся русые волосы и снова надел
стальной головной убор. Полуденное солнце вовсю припекало.
- И долго вы тут будете загорать? - поинтересовался Георг.
- Да вот ждем подкрепление бронетехникой. Обещали россиян прислать, они
тут поблизости кайфуют, в Тополскитисе. Да французы заартачились... у них
там из-за этого свара. Вот и приходится загорать, пока они там разберутся
меж собой.
- Ну, как там, в России-матушке?.. Что делается, как живется? Мы тут,
признаться, не вполне информированы...
- Когда уезжал в армию, все вроде бы нормально было. Отчизна крепнет
день ото дня. С нашим президентом, мы как за каменной стеной!
- Я смотрю, вы все там его обожаете?
- Крутой парень! - похвалил президента солдат. - В смысле классный
мужик! Не то, что те старые пердуны были...
- Да, - кивнул головой Георг. - У него и фамилия символичная для
России... Ну, а как у вас с демократией?
- С демократией, папаша, все в порядке, - удовлетворенно произнес
десантник. - С ней конкретно разобрались... Извините, а вы сами-то по нации
кто будите: литавец, русский или...? - Солдат взглянул на георговы почти
сросшиеся на переносице брови.
Георг ответил.
- Жить, вообще-то, надо на родине, - вынес вердикт солдат и отвел глаза
в сторону...
- Не так все это просто...
- Да не-е... я ж не в укор, я ж понимаю... - стал оправдываться солдат.
- Вообще-то, если по честному, мне хотелось бы жить в Бразилии. Говорят, там
круглый год карнавал, и все дешево. Врут, наверное?
- Наверное... - ответил Георг устало. - А может, и не врут...
3
Послышался рокот дизеля и на площадь, клацая по булыжной мостовой
треками гусениц, выкатился легкий российский танк "Рысь" новой модификации,
приземистый и очень маневренный.
- Вот и наши приехали! - оживился солдат, указывая на бронированного
зверя, бока которого были испещрены пятнами маскировочной окраски и
надписями КЕЙФОР. - Сейчас начнем, а то засиделись уж... Ну-ка, батя, давай
- в тыл, - скомандовал защитник Отечества, занимая боевую позицию.
Мини-танк резко затормозил и остановился, покачиваясь на амортизаторах.
Тонко запел поворотный механизм лепешки-башни. Длинный тонкий ствол пушки
указал на позицию, где сидели Георг с солдатом, и замер. Потом качнулся
вниз-вверх. Казалось, вытянутый хобот чудовища принюхивается, выискивая по
запаху неприятеля.
- Нет, кажись, это не наши, - сказал солдат с недоумением и закричал
срывающимся голосом: - Ложись!
Они упали на разрытую мостовую, тщетно пытаясь зарыться в землю, и
сейчас же оглушающе-звонко грохнул выстрел. Танк окутался голубовато-белым
облаком дыма, из которого хмуро выглянул черный зрачок ствола. Снаряд
горячим вихрем пронесся над их головами и разорвался совсем рядом, осыпав их
комьями земли, щебенкой и битым кирпичом. Стоящий в штабелях кирпич для
кладки коллектора разнесло в пух и прах. От грохота взрыва Георг временно
оглох.
- Бежим! - скомандовал солдат и больно толкнул Георга ногой.
Они вскочили, ветром-поземкой перелетели через пустынную улицу и
метнулись под арку ближнего углового дома, сзади опять звонко грохнуло.
Сворачивая за спасительную стенку, Георг успел увидеть, как их только
что уютное местечко взлетело на воздух. Бдах! - эхо ударилось в дома и
понеслось по кварталам. Осколки бетона изрешетили стены ближайших зданий, со
звоном посыпались стекла окон, выбитые ударной волной. Белое облако взрыва,
резко пахнущее синтетической взрывчаткой, понесло порывом ветра наискось
через улицу.
- Вот же падла! - с чувством сказал солдат. - По своим шмаляет! Ну, я
ему щас, иуде, задам...
Он достал из подсумка небольшой, с конической головкой снаряд и вставил
его в подствольный гранатомет. Обозленный воин на карачках быстро подбежал к
выходу из-под арки, лег на землю и осторожно высунул наружу востренький
носик.
- Ага... - сам себе сказал десантник и выдвинул вперед свой
"панцерфауст". - Щас... погоди, погоди...
Он прицелился, прищуривая левый глаз, кривя открытым ртом, и выстрелил.
Георг в это время тоже рискнул выглянуть на улицу. Снаряд солдата
разорвался под гусеницей танка, и тот закрутился на месте, разматывая по
булыжнику длинную металлическую ленту траков.
Танк, в общем-то, не пострадал, если не считать разбитой гусеницы, и
все же у него вдруг открылись все люки и оттуда, из жаркого, гудящего нутра
боевой машины, как черти, которым припекло, полезли танкисты в черных
комбинезонах. С поднятыми над головой руками, они быстро прыгали на землю и,
пригибаясь и что-то крича по-русски, побежали к цепи укрывшихся десантников.
Зычный голос командира штурмового отряда, усиленный мегафоном, рявкнул: "Не
стрелять!", и танкисты, зигзагами перебегавшие улицу, невредимыми достигли
первой линии заграждений.
"Лейтенант, какого х...я! Вы что, окосели!" - услышал Георг взбешенный
голос командира десантников, донесшийся оттуда, потом звуки заглохли -
десантники и танкисты скрылись за баррикадой, наспех сооруженной из
подручных материалов.
Видимо, там разобрались, что произошла досадная ошибка, а может быть,
что скорее всего, поняли - противник применяет нечто, дезорганизующее
действия нападающих, и потому тянуть с атакой дольше чревато
непредсказуемыми последствиями.
Раздались отрывистые команды, и первая цепь отряда перешла к активным
действиям. Они обстреляли из гранатометов НЛО и, едва затихли разрывы,
вторая цепь пошла на захват. Они бежали, низко пригибаясь к земле, используя
попадающиеся по дороге естественные препятствия в качестве временных
укрытий. Потом залегли, образовав новую линию прикрытия, и тогда в атаку
пошла предыдущая цепь. Ребята работали красиво и слаженно.
После обстрела, в корпусе поверженного НЛО образовались многочисленные
пробоины. И это было странно. На такую удачу никто особо не рассчитывал,
потому мы ждали подкрепления. Как говорится, когда все идет слишком хорошо,
- тоже нехорошо. Но думать о странном везении было некогда. Теперь задача
такая: как можно быстрей закрепить успех - занять слепую зону вокруг
аппарата, конечно, если таковая зона у него имеется.
Один за другим бравые ребята в громоздких бронежилетах ныряли в
пробоины, исчезали из глаз, бесстрашно, или, превозмогая страх, бросались
навстречу неведомой опасности. После того, как группа захвата скрылась в
недрах пришельца, а их оставшиеся товарищи заняли боевые позиции возле дыр,
задрав стволы автоматов кверху, над площадью нависла нервно-гнетущая тишина,
готовая в любую секунду взорваться криками, стрельбой и еще черт знает чем.
Все ждали этого момента, но все же содрогнулись, когда из самого
большого проема вывалилась группа десантников, тащившая двух существ
нечеловеческого облика. Существа эти были ростом метра полтора, казались
бесполыми, с тонкими руками и ногами. Меж длинных четырех пальцев с когтями
замечались лягушачьи перепонки. Головы пришельцы имели непропорционально
крупные, с большими выпуклыми, как у жаб, глазами. Зеленовато-серая кожа
тускло отсвечивала. Одеты они были в просторные комбинезоны, отливающие
серебристо-зеркальным блеском. Существа яростно сопротивлялись, царапались
длинными черными и, по-видимому, острыми, когтями. Дюжие парни тащили их
довольно грубо, не стесняясь в выражениях, высказывая по пути все, что они
думают об этих лягушкообразных тварях.
На каком-то расстоянии от родного корабля, пленные внезапно
отключились, словно оборвалась некая жизненно важная связующая нить. Они
перестали биться в руках землян, головы их поникли, конечности безвольно
повисли. И пришлось их тащить на руках. Теперь они больше походили на детей
- больных и беззащитных, нежели на грозных коварных агрессоров. Когда
пришельцев донесли до армейского грузовика с брезентовым верхом, произошла
штука, озадачившая всех. Комбинезоны инопланетян как-то повяли (точно
растения без полива), потеряли блеск, а затем и вовсе исчезли неуловимым для
сознания землян образом, словно испарились. С телами пленных произошли
схожие метаморфозы. Их кожа так же потеряла свой блеск, цвет и фактуру. В
конце концов выяснилось, что десантники держат в руках грубо сшитые
матерчатые куклы. Гнилой материал разрывался под пальцами, и на мостовую
посыпалось то, чем набиты были эти куклы - сырые опилки!
Это был какой-то бред. Виданное ли дело, чтобы живые существа
превращались в неодушевленные предметы. Всех присутствующих охватило
недоумение, граничащее с паникой. В довершение ко всему сама "тарелка"
бесшумно развалилась в прах, словно трухлявый пень. Ветер подхватывал эту
сероватую пыль и разносил по округе.
Итак, результатом многочасовой операции, где были задействованы десятки
и сотни людей и современная боевая техника, оказался полный, круглый ноль.
Конечно, можно было считать, что одержана безусловная победа, но явственно
ощущалась и горечь поражения. Задание-то - взять "языка" - не выполнено.
За не имением более объекта конфликта, десантники спешно погрузились в
машины и покинули поле боя. Остались лишь незадачливые танкисты, которые,
переругиваясь друг с другом, принялись за ремонт своего бронированного
друга.
ТЕТЯ ЭММА И ДЯДЯ СЕРЖ
Мой дядя самых честных правил,
А тетя тоже хоть куда!
Народный фольклор.
1
Лишь к двум часам дня Георг добрался до своего микрорайона. Желудок, с
его повышенной кислотностью, настоятельно требовал домашней пищи - например,
борща. Георг решил сначала зайти домой, пообедать как следует, заодно
проведать тетю Эмму, все ли в порядке, отдохнуть, почитать, а уж потом, буде
такое настроение, идти в мастерскую.
Тетка была дома. Сидела в своем любимом кресле, мотала какие-то
бесконечные клубки и смотрела свой телевизор. Показывали дневной сериал. Это
была теткина личная жизнь, которой она очень дорожила. Тетя Эмма - в меру
полноватая, постаревшая женщина постбальзаковского возраста. Свои года она
скрывала, надеясь еще раз (в третий) выйти замуж; а, может, она запамятовала
свой точный возраст. Потому что в пору молодости мятежной, сбежав из дома,
из Брянска, и приехав на Урал, где жила семья Колосовых, наоборот, -
прибавила себе годы, чтобы ее приняли на работу официанткой. Отец Георга
доводился Эмме старшим двоюродным братом. И хотя в барачной комнате места и
так не хватало, Николай Колосов приютил Эмму, соорудив для нее палати под
потолком. Вскоре она вышла замуж за токаря Ивана с большим кадыком (верная
примета пьяницы) и переехала к нему жить. В соседний барак, только
двухэтажный. Детей у них не было, и красивая, приметная официантка Эмма
вскоре влюбилась в барабанщика из оркестра. Он называл себя Сержем на
французский манер, тогда была мода на звучные заграничные имена. Иваны не
котировались, и бедный токарь исчез в волнах житейского моря, оказавшись за
кормой лодки. Лодки по имени "Эмма".
Серж полностью оправдал все ее надежды. Увез ее в загадочную
Прибалтику, славящуюся своими шикарными ресторанами и вольными нравами. Они
счастливо прожили вместе долгие годы. Вспоминая угарную молодость, тетка
горько-сладостно улыбалась. Она нахваталась от Сержа словечек из сленга
музыкантов, типа: "лабать", "чувак", "чувиха", "срулять" и тэдэ, и, когда
разговаривала с Георгом, часто их употребляла. Глаза ее при этом вспыхивали
молодым огнем, живительной страстью, весь вид ее говорил: видал, какая я
свойская чувиха!
Георг частенько приезжал к ним в гости во время отпуска. Серж все так
же был красив, как Жан Маре, на вид солиден, но с ухватками этакого плейбоя,
вечного мальчика, с узким лбом великолепного остолопа. С зачесанными назад
черными волнистыми волосами, лоснящимися от репейного масла. Дядя Серж очень
хорошо относился к Георгу, с удовольствием показывал город, приехавшему
родственнику из далекого уральского захолустья. Вообще, Георга он считал
чуть ли не своим сыном. Своих-то детей у них не было. Тетя Эмма оказалась
бесплодной.
Как-то курили они с ним, стоя на балконе. Дядя Серж ковырял спичкой в
ухе, последнее время он завел такую привычку. Георг спросил об этом. "Да вот
засело что-то в ухе, никак достать не могу, свербит, мешает слушать, давит".
Как художник художника уральский гость понимал: для музыканта слух - самое
главное. Через малое время это "что-то" выросло в злокачественную опухоль в
мозгу. Дядю Сержа положили в больницу. Узнав, что дядя при смерти, Георг
срочно вылетел в Прибалтику. Тогда это было просто и дешево. Стояло лето и
совсем не хотелось думать о смерти. Но как только Георг увидел дядю Сержа,
сразу понял - он уже не жилец. Кожа у него стала серой, дряблой, словно у
глубокого старика. На всем его облике, как говорят в таких случаях, лежала
печать смерти. Печать, заверенная консилиумом врачей.
Они пошли в больничный сад. Было тепло, светило солнце. Георг угостил
Сержа пачкой американской жвачки сверх того, что они принесли с теткой. Дядя
Серж очень любил жвачку. Двигая челюстями, он улыбался, подмигивал Георгу,
говорил:
- Док мне обещал, что все будет о'кей! Он свой чувак, я его сто лет
знаю, классный специалист, обещал по блату сделать операцию...
Георг, который знал о роковом диагнозе, изображал на лице энтузиазм и
веру в светлое будущее Дяди Сержа.
- Мой случай не такой уж и трудный, верно? - подбадривал себя дядя. -
Че, у меня рак что ли?.. рак-срак...
И тут тетка сделала несусветную глупость, от которой Георг весь
похолодел. Она быстро наступила Георгу на ногу, чтобы он молчал насчет
диагноза. Он по-настоящему на нее разозлился - ведь Серж увидит этот жест! И
все поймет! Неужели тетка считает Георга тупицей, набитым дураком, который
не знает, как себя вести в подобных случаях.
Но больной, казалось, ничего не заметил. Вероятно, его подсознание,
стоящее на страже рассудка, в своей тайной мастерской вырезало этот кусочек
реальности и склеило пленку так, как будто ничего не произошло. Но Георг до
сих пор не может простить тетке ту глупейшую выходку.
Дяде Сержу сделали операцию и быстро выписали домой, чтобы не вешать на
больницу смертельный случай. Спустя два дня Серж скончался, в возрасте 55-ти
лет.
Эмма продала ударную установку мужа и на эти деньги его похоронила.
Скучала она, живя одна, вдали от всех родственников. Одни - в Брянске,
другие - на Урале. Тетка соблазнила Георга европейской жизнью. Каузинас
все-таки столица, хоть и маленькая. Здесь живут культурные люди, с
европейским кругозором. В Москве все схвачено - не пробиться, Урал -
захолустье, а в Прибалтике творческая атмосфера более раскрепощенная. Если
Георг хочет чего-нибудь достичь на поприще искусства, лучшего места не
сыскать. И ей, тетке Эмме, будет не так одиноко. А квартира у нее большая,
двухкомнатная...
Пока Георг умывался, переодевался в домашнее, сериал закончился, и
постаревшая женщина поспешила на кухню, чтобы подать обед любимому
племяннику. Георг сел за стол, придвинул к себе тарелку горячего, вкусно
пахнущего борща. Торопливо стал есть.
- Не хапай так, обожжешься, - сделала всегдашнее свое замечание тетка,
намазывая на хлеб бело-розовую массу - тертый хрен с морковью - очень
толстым слоем, так, как любил ее племянник.
- Очень вкусный борщец, - сказал племянник, - именно такой, о каком я
думал, когда шел домой.
- Положи сметаны - еще вкуснее будет.
- Нет, не хочу.
- Странный ты человек: не ешь сметаны, - каждый раз удивлялась тетка.
- Я съем ее, но отдельно, - как всегда отвечал племянник. - Когда
сметана в борще, то никакого вкуса уже не ощущается, кроме сметанного.
На сладкое была малина с молоком.
- Подави ягоды, - посоветовала тетя Эмма.
- Хорошо, только подожду. Пусть червячки вылезут. Дадим им шанс.
После обеда, когда он мыл посуду, тетка ругала его за то, что он не
позвонил и не доложил ей о своем местонахождении. В Старом городе творилось
Бог знает что. Просто "светопредставление". Она, тетя Эмма, вся
испереживалась.
- И, наконец, побрейся, а то зарос как чеченец.
Тетя Эмма временно иссякла и смолкла, было видно, что она чем-то
озабочена, может быть, даже слегка огорчена. Вероятно, в ее личной жизни
произошел очередной излом.
- О Господи... - тяжко вздохнула она.
- Что опять случилось? - равнодушно спросил Георг, вытирая полотенцем
руки.
Вместо ответа тетка выложила на стол письмо.
- Откуда?
- Из России... От Марии. Пишет, что приболела, домой тебя зовет...
Георг взял распечатанный конверт, вытащил письмо и стал читать.
Знакомые мамины полуграмотные каракули. Каждый абзац начинался с его полного
имени - "Георгий...". Это выглядело непривычно, казалось странным,
отчужденность какая-то возникала. Лучше бы она называла его детским именем -
Гоша. Неужто расстояние и годы охладили их отношения? Но, оказалось, это
было не так. Мать по-прежнему любила своего сына и звала домой. Просто она
не знала, как обращаться к сыну, который давно уже не мальчик, которого она
давно не видела и который уже состарился на чужбине. Его нынешнего имени она
не слышала никогда.
Георг читал, и мамины слезы обжигали ему края век, и в сотый раз он дал
себе клятву: как только уладит все дела, немедленно отправится в Россию.
Вернется домой. Навсегда.
- ...Он такой клевый чувак, веселый, на баяне играет. У него высшее
образование, военным хирургом был, полковник... Теперь в отставке. Жена у
него давно умерла... Вот, предлагает мне сойтись с ним... Ты как на это
смотришь? Георг, ты меня слышишь?
- Как его зовут?
- Я же тебе уже сказала. Его зовут Василий Семенович. Он такой кле...
- Тетя Эмма, я рад за вас!
- Я его, конечно, не люблю, как Сержа... Такие мужчины, каким был мой
Серж, больше уже не рождаются...
- Тетя, не всегда любовь - главное. Личный доктор тоже неплохо...
- Жить мы будем у меня, а его комнату будем сдавать. Или ты можешь туда
переселиться. Только не подумай, что я тебя прогоняю...
- Что вы, тетя Эмма, я могу пока пожить в мастерской. Зачем я буду
лишать вас дохода.
- Ты у меня умница, самый любимый мой племянник. Дай я тебя поцелую!..
- Тетка оглушительно чмокнула его в щеку, и после умиления вытерла двумя
пальцами свой растолстевший крупнопористый нос. - Ой! я ведь еще одно письмо
получила, от Любки из Брянска. Если бы ты знал, до чего же они все там
жадные. Такие жадные! Дом делили, так чуть друг дружку не поубивали...
Георг стоически выдержал испытание рассказом о Любке из Брянска,
поблагодарил тетку за вкусный обед и попросил разрешения удалиться.
Он лег на диван в своей комнате, взял с полки, висевшей у изголовья,
второй том "Войны и мира" Толстого и стал читать. Через десять минут глаза
его закрылись сами собой, книга съехала набок, и Георг провалился в сон, как
в колодец.
2
Проснулся он около шести вечера. Взглянул на часы и слегка огорчился:
сегодня он явно, откровенно сачкует. Даже чай в 5 часов пропустил, что с ним
случалось крайне редко. Вот что значит, таскаться с чужими женами по
блатхатам. Сразу же строго размеренная жизнь летит к едрене-фене. Чаю,
однако, он все же выпьет. Пусть не в пять, а в шесть часов. Он же не
какой-нибудь там англичанин,