ение, гравитация, состав атмосферы, кислород, диапазон температур, отсутствие враждебной биосферы, наконец, -- все в пределах того узкого островка условий, в которых может существовать ничем не защищенный человек... Ничем не защищенный... Может быть, поэтому они лишились скафандров? И только радиация... Райков облизнул мгновенно пересохшие губы. Он боялся думать... Он понимал, что подошел к той самой черте, за которой вот сейчас, сию минуту поймет что-то очень важное, имеющее для них решающее значение... А что, если предположить, только предположить, что все это не случайно? Не может быть так много совпадающих случайностей, тогда только эта радиация выпадает из общей схемы. Ну, а если и она не выпадает? Если они просто что-то еще не понимают в ней? Короче, если он прав, радиация для них безвредна. Он вскочил на ноги и секунду смотрел на расплавленную синеву моря. Красиво? Да, пожалуй, даже слишком красиво для дикой планеты. Совершенно неожиданно для себя он обнаружил, что Физик спит. Самым естественным и спокойным образом. С завистью Райков подумал, что ему наверняка снится хороший сон, возможно, Земля... Надо бы его разбудить и поделиться своими догадками, да только сказать, в сущности, будет нечего. Разве можно передать глубоко охватившее его убеждение, что все, что их окружает, и все, что с ними было до этого, все это не напрасно, не может быть напрасно. И значит, во всех событиях есть смысл. Смысл, которого они не заметили, события, которыми кто-то управляет? Но это же бред. "Ты принимаешь желаемое за действительное. У тебя же нет доказательств..." -- вот что ему ответит Физик. Через два часа, через десять и через двадцать. Надо подождать. Совсем немного подождать... По крайней мере, если он ошибается и проснуться не удастся, некому будет жалеть об этой последней ошибке. Веки отяжелели от яркого непривычного света. Практикант все еще пытался бороться со сном. Но недолго. Сказалось нервное напряжение последних часов. Снились ему сосны. Ласковые, земные, с длинными иглами, в которых свистел ветер. Смутно, сквозь сон он понимал, что здесь не может быть никаких сосен, и от этого даже во сне чувствовал невыносимую тоску и горечь. Он видел траву, растущую у их корней, гладил шершавую кору, на которой блестели смоляные слезы... Проснулся он оттого, что Физик тряс его за плечо, сел, открыл глаза... Вокруг плотной стеной стоял сосновый лес. На коричневой коре деревьев блестели капли прозрачной смолы. Свет едва пробивался сквозь могучие кроны деревьев. В двух шагах от их песчаной постели цвели одуванчики. В густой зеленой траве они казались вспышками земного солнца... 3 Если можно было доверять показаниям курсографа, шлюпка шла вверх почти вертикально. Не работал ни один обзорный экран. Кибернетик сердито передвигал рукоятки горизонтальных рулей. -- Высота подходящая, и все-таки я не могу вести шлюпку вслепую. Кому-то придется корректировать. Ты сможешь заменить меня? -- Я сдавал экзамены, но я мог бы... -- Лучше не надо. Садись на мое место. Отдраивать люк на ходу было не просто. Зато потом Кибернетик сразу увидел под собой рыжеватую поверхность планеты. Пропало ощущение слепоты в этой несущейся неизвестно куда железной клетке. Доктор вел шлюпку неровно, рывками, иногда он заваливал ее набок, и тогда Кибернетику приходилось изо всех сил держаться за поручни, чтобы не вывалиться. Он отключил рацию скафандра и теперь мог себе позволить громко проклинать Доктора, планету, шлюпку, жару и все остальное. Пейзаж внизу постепенно менялся. Холмистая пустыня превратилась в предгорье. Все чаще попадались острые пики отдельно стоящих скал. Наконец одна из них появилась прямо по курсу. Пришлось включить рацию и вежливо попросить Доктора снизить скорость и отвернуть в сторону. Вместо этого Доктор повысил скорость, и они просто чудом не врезались в скалу. На этот раз Кибернетик забыл выключить рацию. Доктор обиделся и отказался дальше вести шлюпку. Все равно нужно было садиться. В конденсаторах почти не осталось энергии. Кибернетик выбрал небольшое ущелье, и по его командам Доктор посадил шлюпку у самой стены. Место для лагеря оказалось очень удачным. Узкие стены ущелья закрывали шлюпку с трех сторон. По расчетам Кибернетика, солнце могло заглядывать сюда только на рассвете, и это означало, что теперь они избавлены от удушающей жары. Кроме того, стены ущелья представляли собой неплохую естественную преграду. В случае обороны защищать пришлось бы только одну сторону. Почему-то Кибернетик не очень верил в "полное отсутствие биосферы". Слишком поспешен был вывод Доктора, он по опыту знал, как много сюрпризов таят в себе новые, недостаточно исследованные планеты. Разбивку лагеря решили отложить до возвращения Физика и Практиканта. Точно в условленное время зажгли дымовую шашку. Истек первый контрольный срок. Постепенно тревога за товарищей вытеснила все другие мысли. Захватив бинокли, Кибернетик и Доктор пошли к выходу из ущелья. Метров через сто оно кончалось, открывая широкую панораму равнины, над которой совсем недавно летела шлюпка. Солнце плыло над самым горизонтом. Ветер стих, и теперь во всем этом мертвом пространстве не было даже намека на движение. Они прождали в полном молчании четыре часа. Становилось заметно темнее. Несмотря на медленное вращение планеты, солнце почти скрылось за горизонтом. Необходимо было дождаться второго контрольного срока, установленного Физиком через сутки. Начинать поиски до утра было бессмысленно. Пришлось вернуться в лагерь. Поужинали питательной пастой. Все тело зудело под толстой броней скафандров, капризничали регуляторы температуры. -- Я чувствую, что постепенно превращаюсь в черепаху, -- жалобно сказал Доктор. -- Давай выйдем наружу, -- попросил он. Ночь оказалась светлой и туманной. Наверное, в этом было виновато фиолетовое свечение атмосферы. Не просматривались даже звезды. Контуры скал казались нерезкими. Их тени над головой то и дело меняли очертания. Чудилось какое-то движение, слышались шорохи... Часа два оба пытались уснуть, потом Доктор предложил снова перейти в кабину шлюпки, но Кибернетик ему ничего на это не ответил. Неприятно было даже вспоминать тесное пространство рубки, забитое угловатыми приборами, пропахшей горелой резиной и пластмассой. Прошло еще несколько часов. Рассвет все не наступал. Кибернетик предложил начать разбивку лагеря. Несмотря на необходимость экономить энергию, решили зажечь прожектор. Голубой конус света выхватил из темноты зазубренную стену ущелья. Ночью в свете прожектора ущелье казалось совершенно незнакомым. Изменились тени скал, их очертания. Доктору показалось, что в момент, когда вспыхнул луч, в стороне от светового конуса, у входа в ущелье, что-то двинулось. Какая-то большая, едва различимая в боковом рассеянном свете масса. -- Посвети-ка вон туда, к выходу, -- попросил он Кибернетика. Едва луч скользнул в сторону, как Доктор сам схватился за рукоятку прожектора и довернул его еще больше. Прямо посреди ровного дна ущелья стояла какая-то гладкая скала. Доктор мог бы поклясться, что вчера здесь ничего не было. Никакой скалы. И тут оба заметили, что между дном ущелья и скалой проходит широкая, в полметра, полоса света... Скала словно бы неподвижно висела в воздухе. Они не успели прийти в себя от изумления, как вдруг скала вся заколыхалась сверху донизу, словно была целиком вырезана из огромного куска желе, и медленно, очень плавно двинулась к ним. -- Вот оно, твое отсутствие биосферы! Прежде чем Доктор успел ответить, прежде чем он успел предотвратить несчастье, темноту вспорол малиновый луч бластера. Голубое облако шумно вздохнуло на том месте, где только что двигалось неизвестное, и вокруг них сомкнулась ночь. Прожектор почему-то погас. -- Давай прожектор! -- крикнул Кибернетик, не опуская бластера, но Доктор не ответил ему. Он лихорадочно шарил по поясу скафандра, наугад нажимая кнопки и уже понимая, что это бессмысленно: все энергетическое оборудование вышло из строя, не загорался даже аварийный нашлемный фонарь, и только рация почему-то продолжала работать. Он отчетливо слышал шумное дыхание Кибернетика, щелчки тумблеров и его проклятия. Кибернетик рванул затвор бластера, развернулся в сторону стены и, уже не надеясь ни на что, нажал спуск. Но бластер не подвел. Видимо, его автоматический реактор продолжал действовать, и хотя разряд оказался намного ниже нормы, в его желтоватой вспышке они успели увидеть, что вокруг уже ничего не было. Никаких движущихся скал. -- Перестань, -- сказал Доктор. -- Вернемся в шлюпку. Может быть, там что-нибудь уцелело. Они повернулись и молча пошли к шлюпке. Тьма стояла такая, что хоть глаз выколи. Наверное, оттого, что их ослепила вспышка бластера. Они прошли десять шагов, пятнадцать -- шлюпки не было. -- Ты уверен, что мы идем правильно? -- спросил Доктор. -- Сейчас посмотрим! Кибернетик снова щелкнул затвором, но Доктор перехватил его руку. -- По-моему, довольно. Твоя иллюминация только привлекает внимание к нам. В спину им ударил порыв ветра. Доктору показалось, что в воздухе пляшут какие-то огненные искорки. -- У меня что-то с глазами... Ты видишь этих светляков? -- Возможно, это разряды. Здесь чертова уйма энергии от радиации и от этого сумасшедшего зеленого солнца. Но где шлюпка? -- Может, повернем обратно? -- Тогда вообще потеряем направление. Почему они не нападают? Сейчас самый удобный случай, на открытом месте мы беззащитны, а ночные животные отлично видят в темноте. Если попробуют еще раз... я ударю протонными... -- Что "еще раз"? -- Ну, напасть на нас! -- С чего ты взял, что они нападали? -- А что же они, играли в пятнашки? Зачем им бежать прямо на нас? Мало здесь места? -- Ты хоть знаешь, в кого стрелял? -- В кого? Почему "в кого"? Это был какой-то зверь. Очень крупный зверь! -- Хорошо, если так. А если нет? -- Ну, знаешь... Было видно, что вопрос Доктора все же смутил Кибернетика. Доктору совсем не хотелось продолжать этот разговор, но надо было его продолжать, не было иного выхода. -- Объявлять войну целой планете с нашими силами не очень-то разумно. А? Как думаешь? -- Очень ты любишь все преувеличивать, Петр Семенович. О какой войне идет речь? При чем здесь война? На нас напало неизвестное существо, я в него выстрелил, вот и все! -- А если не просто существо? -- Ты говоришь так, словно уже открыл на этой планете целую цивилизацию! Да еще не гуманоидную. Поделись, если это так! -- Ничего я не открыл! Но я предпочитаю вести себя так, словно здесь может быть такая цивилизация, и по крайней мере не забывать, что здесь мы гости! Мне хочется, чтобы люди всегда были добрыми гостями. Достаточно зла мы успели натворить на собственной планете. Не надо хвататься за бластер без крайней необходимости. Я почти уверен, что у этой штуки не было никаких враждебных намерений. Иначе от нас ничего бы уже не осталось. Это нас здесь только двое, а разум и вообще жизнь, даже самая примитивная, способны к объединению в случае опасности. -- Вот-вот! Ты говорил, что на этой планете отсутствует биосфера, ты делал анализы и не нашел даже вирусов! Доктор усмехнулся: -- Так уж мы устроены. Всегда приятней обвинить в ошибке другого, особенно если чувствуешь, что виноват сам. А биосфера... Что же, согласен. Слишком поспешный вывод. Хотя все это странно, Миша. Очень странно... Может быть, наши найдут что-нибудь новое? -- Они даже не взяли оружие! -- Оружие здесь не поможет. -- Ну, это мы еще посмотрим! Лучше с самого начала показать не слабость, а силу. Доктор надолго замолчал. Ветер постепенно усиливался, стало трудно держаться на ногах, и было отчетливо слышно, как скрипит оболочка скафандра под хлещущими ударами песчаных струй. -- Надо сесть и подождать, пока стихнет ветер, -- предложил Доктор. -- Верх стены непрочен. Если ветер усилится, начнутся обвалы. Нельзя останавливаться. Нужно найти шлюпку или хотя бы какое-нибудь укрытие. Подожди! Ветер дует вдоль ущелья, повернем так, чтобы он бил в бок, и дойдем до стены, там наверняка найдется какая-нибудь трещина. Если повезет, дождемся рассвета. Черт с ней, со шлюпкой! Сейчас неизвестно, где безопасней. Им повезло. Это была не трещина, а овальный вход в какую-то пещеру. -- Я осматривал вчера всю местность -- не было здесь никакой пещеры, -- раздраженно сказал Кибернетик. -- Не могли же мы уйти так далеко! Остановились у самого входа, с трудом переводя дыхание. Под сводами пещеры ветер сразу же стих. Глаза понемногу привыкли к темноте, и они уже различили смутные, уходящие вглубь своды каменного потолка и светлое пятно входа, перечеркнутое мелкой сеточкой пляшущих в воздухе огненных точек. -- Из-за этой свистопляски совсем ничего не видно. -- А ты вынь батарею бластера. Подключим ее к прожектору скафандра. -- Тогда мы останемся безоружными. -- Это глупо. Если бы там был хищник, мы не успели бы пройти и двух шагов. Хищники, тем более ночные, редко охотятся в одиночку. -- Их распугал выстрел. -- Ну да, такие пугливые звери. Гасят прожекторы, переносят с места на место шлюпки, подсовывают пещеры... Что еще они умеют делать? Кибернетик ощупью нашел в темноте плечо Доктора. -- Не надо, Петр Семенович. И без того тошно. -- Хорошо, не буду. Но ты все же разряди бластер и зажги свет. Надоело сидеть в темноте. Неплохо было бы осмотреть помещение, в которое нас пригласили. Ты заметил? Стены как будто теплые. Даже сквозь перчатку. -- Нагрелись за день. Сейчас я попробую подключить фонарь прямо к бластеру, не вынимая батареи. Синий конус света упал на стену пещеры. -- Не пережечь бы излучатель, он не рассчитан на такое напряжение, -- пробормотал Кибернетик, что-то подкручивая в коробке бластера. -- Посвети в разные стороны. Я хочу посмотреть. -- Пещера как пещера. Не на что тут смотреть. -- Ну, ты не совсем прав... -- Доктор подошел к стене. -- Стены как будто оплавлены и теплые. Внутри они не могли так нагреться только от дневного света. И эти натеки... вот посмотри, как будто пещеру выжгли в скале... -- Ну да, специально к нашему приходу. С минуту Кибернетик молча ковырялся в поясе скафандра, а Доктор, держа на вытянутых руках бластер с мотком провода, все никак не мог оторвать глаз от стен пещеры. -- А знаешь, она довольно глубокая. Надо будет посмотреть, что там дальше. -- Днем посмотрим. Если со шлюпкой ничего не случилось... Очень странно. Сели только наружные батареи скафандров. Направленное излучение? Может, оно пронзило узкий участок, как раз там, где были батареи? Но тогда почему ничего нет на дозиметрах? Тут одному не разобраться, вот вернутся наши... -- Тихо! -- прошептал Доктор. Что-то мелькнуло в дальнем углу пещеры, что-то темное и не очень большое. -- Дай-ка мне бластер, -- сказал он как мог спокойней. -- Зачем? -- Еще раз осмотреть стены. Переключи его, пожалуйста, на мой фонарь. -- Надо было свой брать! -- проворчал Кибернетик, но батарею все же переключил. Поставив оружие на холостой взвод, Доктор осторожно повернул шлем в сторону, где только что видел движение, и резко нажал выключатель. Ярко блеснули желтым агатовым светом два глаза. Существо величиной с ягненка сидело, ослепленное светом. -- Стой! -- крикнул Кибернетик. -- Не подходи к нему! Но Доктор даже не обернулся. -- Наши скафандры выдерживают удар лазера. Чего ты, собственно, боишься? Есть все-таки биосфера! Есть... Нет, это потрясающе, -- у него же нет рта. И ног не видно! Как оно движется? Какой обмен веществ? Доктор сделал еще один шаг, чтобы лучше рассмотреть представителя этого неизвестного мира, и в ту же секунду раздался глухой, чавкающий звук, словно ударили ладонью по круто замешенному тесту. Существо съежилось, вжалось в стену и стало медленно исчезать. Сначала исчезла его задняя половина. С секунду оно казалось барельефом, высеченным в скале каким-то древним художником. Но барельеф становился все тоньше, линии постепенно стирались, и вот уже перед потрясенным Доктором не было ничего, кроме гладкой поверхности камня. -- Ты видел? -- все еще не отрывая глаз от того места, где только что сидело существо, спросил Доктор. -- Видел... -- почему-то шепотом ответил Кибернетик. -- Похоже, оно нырнуло. Нырнуло прямо в камень... Чтобы проверить себя, Доктор прикоснулся перчаткой к тому месту, где исчезло существо. Камень оказался в этом месте мягким, податливым, как глина, и очень горячим. -- Может, оно его расплавило? Какая-то высокотемпературная форма жизни? -- Нет. У меня такое предчувствие, что здесь что-то совсем другое, что-то гораздо более сложное... Предчувствие не обмануло Доктора. Секунд через десять или пятнадцать после того, как исчезло неизвестное существо, снова раздался знакомый чавкающий звук. Стена вздрогнула и стала медленно уходить куда-то вглубь, словно ее всасывал изнутри огромный каменный рот. Сначала образовалась небольшая, но стремительно расширяющаяся воронка или, скорее, неправильное, сферическое углубление. Оно вогнулось внутрь скалы, расширилось и, наконец, замерло, образовав длинный узкий коридор, отделенный от пола пещеры невысокой, в полметра, каменной ступенькой. Проход был таким, что в него свободно, не сгибаясь, мог пройти человек. Направленный внутрь луч фонаря ничего не объяснил им. Свет терялся в стенах длинного, ровного туннеля, конца которого нельзя было рассмотреть. -- Кажется, нас приглашают войти... -- И не подумаем. При таком энергетическом вооружении, как у них, нужна силовая защита, а мы... -- А мы уже не экспедиция, Миша. Кажется, ты это забыл, так вот войдем как есть и даже эту игрушку оставим. -- Доктор выключил бластер. -- Терять нам нечего, а доверие можно заслужить только доверием. Больше они не спорили. Даже когда Доктор повернулся и положил у порога бластер, предварительно вынув из него батарею, Кибернетик не стал возражать. Прошли метров двести, а может, больше. Очень трудно определялось расстояние в этом совершенно гладком коридоре с тускло поблескивающими, словно лакированными, стенами. Идти было легко. Пол мягко пружинил под ногами. Чтобы скомпенсировать внешнюю температуру, пришлось включить охлаждение скафандров на полную мощность. -- Ты заметил, перед тем как образовался проход, камень даже не светился, температура совсем небольшая, иначе никакое охлаждение не помогло бы. Если это не плавление, то что же? -- Может, ослаблено сцепление между молекулами? -- Молекулярное сцепление? Ну, не знаю... Для этого нужна такая прорва энергии. -- Меня другое беспокоит: этот проход что-то уж слишком длинный. Не понимаю, зачем им это понадобилось? -- Вот, кажется, и конец. Но это был не конец. Просто коридор раздваивался на два одинаковых рукава. С минуту они стояли молча, раздумывая, куда повернуть. А метров через пятьдесят коридор снова раздваивался. Они вернулись и отметили первый поворот. Потом Кибернетик предложил более рациональный способ: -- Будем все время поворачивать налево, чтобы не запутаться. Они еще раз повернули налево, и почти сразу же луч фонаря осветил новую развилку. -- Не слишком прямая дорога, а? -- Честно говоря, мне это не нравится, -- сказал Доктор. -- Может быть, попробуем разок повернуть направо? -- Правые туннели должны заканчиваться тупиком. -- Откуда ты знаешь? -- Да уж знаю... Можно, конечно, проверить, только снова пометь поворот. Они проверили. Доктор оказался прав. Почему-то это открытие заставило его помрачнеть. Они вернулись к помеченной развилке и снова свернули налево. Доктор теперь почти не разговаривал. Его шаркающие шаги доносились все глуше. Прислушавшись к его затрудненному дыханию, Кибернетик остановился. -- Барахлит фильтр? Чего ты все время отстаешь? -- Просто забыл привернуть свежий баллон, когда выскакивал из шлюпки. -- Интересно, как тебе удалось сдать экзамены в школе третьей ступени... -- сказал Кибернетик, внимательно изучая свой распределитель. -- Значит, воздуха у нас всего на полчаса. Придется поторопиться. -- Он отвинтил запасной баллон и протянул Доктору: -- Держите, медицинский работник. Жаль, что я не Навигатор. Ты бы у меня одним нарядом не отделался за такие штучки! -- Спасибо, -- просто сказал Доктор. И Кибернетик почувствовал, как от этого знакомого земного слова улетучивается все его раздражение. Прошло минут десять, прежде чем они поняли: что-то изменилось. Появилось едва заметное движение воздуха. -- Погаси свет, -- попросил Кибернетик. В наступившей темноте увидели впереди светлое пятно. -- Кажется, там выход! -- Конечно, выход. Лабиринт всегда заканчивается выходом, если применить правило левой руки. -- О чем ты? -- не понял Кибернетик. -- О земных лабиринтах. -- Но здесь не Земля! -- В том-то и дело! Это мне и не нравится. Слишком знакомый лабиринт. И слишком простой... Проход теперь расширился, перешел в длинный зал. Впереди тускло поблескивала какая-то лужа. А еще дальше за ней скала раздвигалась в стороны, и можно было увидеть знакомое дно ущелья. -- Смотри-ка, уже рассвет, -- сказал Кибернетик. -- Долго мы проплутали. Доктор ему не ответил. Он остановился и стоял теперь сжав кулаки, с ненавистью глядя на лужу, преградившую им путь. -- Ну, чего ты застрял? Пойдем! Хорошо, что вышли в наше ущелье, успеем добраться до шлюпки. -- Понимаешь, Миша... А ведь мы здесь не пойдем. -- Не пройдем? -- Нет. Я сказал, не пойдем. Сейчас я тебе все объясню. -- Да что тут объяснять! Объяснишь, когда сменим баллоны! -- Тогда уже будет поздно. Послушай, этот лабиринт... А теперь этот... этот... бассейн, доска... Вон там, видишь? -- Какая доска? Я вижу каменную плиту, и прекрасно. С ее конца легко перепрыгнуть через лужу! -- Вот именно. Именно перепрыгнуть... В этом все дело. -- Да говори ты толком, наконец! -- Помнишь, там, в лабиринте, я знал, что все время нужно поворачивать налево?.. И этот зал мне знаком. -- Ну это ты, брат, загнул! Не мог ты этот зал видеть! -- А я и не видел. Здесь не видел. Я его на Земле видел... У меня такое чувство, как будто я в чем-то виноват, как будто я эти опыты выдумал... -- Какие опыты?! -- Теперь уже Кибернетик окончательно вышел из себя. Он повернулся к Доктору, и его лицо покраснело от гнева. -- Будешь ты говорить толком или мне тащить тебя к выходу?! Кислорода осталось на пятнадцать минут, хватит лирику разводить! -- Ну так слушай. В таком зале мы показываем студентам опыты на крысах, ну... на простейшие инстинкты, понимаешь? Вон там -- лабиринт. Здесь прыжковый стенд. В конце -- приманка. Кусок сала или выход -- разница небольшая. Конечно, все соответственно увеличено в масштабе. -- Ты хочешь сказать, что теперь в роли крыс мы? Доктор молча кивнул и сел на пол. Он выбрал камень поудобнее, расположился основательно и совершенно спокойно. Видно было, что он уже принял окончательное решение и теперь никуда не спешил. Чтобы все время видеть его лицо, Кибернетику пришлось сесть рядом. -- Значит, они простейшие инстинкты проверяют... А зря ты оставил бластер! Доктор ничего не ответил, только пристально посмотрел на него, и почему-то Кибернетик смутился, отвел взгляд. Но почти сразу же новая мысль заставила его вскочить на ноги. -- Черт возьми, но это нелепо! Не могли они не видеть шлюпки! -- Конечно, они видели шлюпку и понимают, что мы не крысы. Вряд ли они вообще знают, что такое крысы, но наверняка знают, как мы к ним относимся. -- Откуда? -- Оттуда, откуда они узнали об этом стенде. Из моей памяти. Кибернетику показалось, что после этих слов дышать стало труднее, словно уже истекли оставшиеся у них пятнадцать минут... -- Думаешь, они читают мысли?.. -- Мысли -- вряд ли. Человек мыслит символами, словами. А эта условная система не может быть сразу понята никаким другим разумом, тем более что не только способ информации, но и ее кодировка, как правило, всегда отличны. Помнишь бету Ориона? Сколько там бились над расшифровкой языка запахов? Нет. Не мысли, но вот память, пожалуй, им доступна. Память, прежде всего зрительные образы. Ну, и эмоциональная окраска какого-то определенного образа, наверное, им понятна... Впрочем, все это только догадки. Фактов пока очень мало. Не успели мы собрать достаточно фактов. -- Еще успеем, -- машинально сказал Кибернетик и вдруг понял все, что имел в виду Доктор. -- То есть ты хочешь сказать, что у нас нет другого выхода, только отказ от участия во всем этом? -- Кибернетик обвел рукой каменный мешок, в котором они сидели. -- Я рад, что ты понял. Есть вещи, которые очень трудно объяснять. -- Нет. Подожди. Можно обойти доску или вернуться! В конце концов, в лабиринте мог быть и другой ход. Мы же не все ответвления проверили. Не сидеть же так, пока кончится кислород! -- Видишь ли, Миша, наверняка я знаю только одну вещь, отличающую человека от крысы... Они помолчали, слышно было, как где-то капает и шипит в респираторах воздух. Кибернетик так и не спросил, что это за вещь, и тогда Доктор закончил: -- Чувство собственного достоинства. За секунду до этих слов Кибернетику еще казалось, что он сможет переубедить Доктора или, на худой конец, сбегать к шлюпке за новыми баллонами. И сейчас, уже признав для себя правоту Доктора, но все еще не находя сил принять ее до конца, он зло возразил: -- Я ведь не стану ближе к крысе оттого, что пройду по доске! -- Конечно, нет. Но тогда ты примешь условия предложенной нам игры. Крысы всегда их принимали. Опять надолго наступило молчание. Свет фонарей постепенно желтел, и Кибернетик отметил про себя, что, значит, и батарее от бластера досталось тоже, скоро они останутся в полной темноте. Может, это и лучше... Доктор отыскал его плечо. Рука Доктора казалась через скафандр очень легкой. -- Думаешь, они поймут? -- По крайней мере, узнают о нас кое-что... И потом, это ведь прежде всего для нас самих важно, не превращаться в подопытных кроликов... Доктор не успел закончить фразу. За их спиной раздался громкий лопающий звук. Оба резко обернулись. Стены не было. Исчез целый кусок в несколько квадратных метров. И совсем недалеко, у самого пролома, они увидели шлюпку. 4 Одуванчики в траве казались вспышками земного солнца... На секунду мелькнула шальная надежда, что это Земля. Вот за этой знакомой сосной начинается тропинка к санаторию... Но тропинки там не было. Практикант увидел, что ее нет, сразу, как только поднялся на ноги. Он вдруг почувствовал, что трава под ногами слишком колюча, слишком крепка для земной травы. Физик вскочил и смотрел на Практиканта так, словно хотел проверить, видит ли и он этот лес. -- По-моему, это не галлюцинация и не мираж, -- сказал Практикант, с трудом проталкивая слова через спазму, сдавившую горло. Вспоминая позже, что они почувствовали в те первые минуты, они точно установили, что меньше всего в их чувствах было все-таки удивления. И не потому, что притупилось восприятие необычного на чужой планете. Просто они все время инстинктивно ждали чуда. И теперь, когда чудо действительно случилось, они восприняли его как должное. Само собой разумеющимся казалось даже отсутствие последствий радиации. Правда, Физик считал, что они могут проявиться позже, но на это Практикант возразил, что на планете, где растут каменные сосны, радиация тоже может быть особой. Физик не сразу понял, о каких каменных соснах он говорит. И тогда Практикант протянул ему обломок ветки, где в изломе вместо знакомой светлой древесины темнел камень. -- Об этом я догадался раньше. Видишь, не шевелится ни одна ветка, несмотря на сильный ветер. Это не настоящие деревья. Очень детальные копии. -- Для любой копии нужен оригинал. -- Здесь использовано все, что можно было извлечь из моей памяти... Силуэты деревьев. На заднем плане они как будто расплылись. В этом месте нет ничего потому, что я не помню, что там стояло у нас в санатории: не то беседка, не то фонтан. Образовалась бесформенная глыба. В изломе ветки нет ни жилок, ни сосудов, видишь, структура базальта. Это не окаменевшие деревья. Это копии деревьев, искусно сделанные из камня. -- Для чего? -- Ну, я не знаю. Может, это у них такой способ общаться друг с другом. -- Ну да! Мы рисуем на бумаге, а они вырубают послания из скал. Простой и дешевый способ. -- А как иначе это объяснишь? -- Пока не знаю. Давай посмотрим, что здесь есть еще. Каменные копии деревьев стояли полукругом ряда в четыре вокруг выемки, в которой они спали. За деревьями ничего не изменилось, в пустынной базальтовой равнине. Физик, защитив глаза от ветра ладонью, долго смотрел в ту сторону, куда улетела шлюпка. -- Не пора ли нам возвращаться? Они, наверное, до сих пор не сняли скафандры. -- Ты думаешь, Доктор тебе поверит? Приборы покажут, что мы схватили больше трех тысяч рентген. С покойниками врачи, как правило, не разговаривают. Хотелось шутить, улыбаться, жадно глотать воздух, горячий и терпкий, как вино. Все тревоги отошли на второй план. По сравнению с тем огромным и значительным фактом, что они чувствуют на лице прикосновение ветра, у них ноют ноги от усталости и очень хочется пить. Только к вечеру они отыскали холм со знакомыми очертаниями. Практиканту показалось, что это другое место. Он спорил с Физиком до тех пор, пока тот не разгреб песок и не нашел обломки досок от упаковки планетного робота. Прищурившись, Практикант смотрел, как ветер зализывает длинными струями лунку, только что вырытую Физиком в базальтовой пыли. Медленно ползущее солнце скрылось за горизонтом, и сразу потянуло холодным ветром. Физик обошел всю площадку, старательно подбирая силикетовые обломки ящика. -- Зачем тебе они? -- Ночью станет еще холоднее. Силикет трудно разжечь, но зато, если это удастся, будет неплохой костер. -- Хочешь здесь ночевать? -- Конечно, в темноте мы не найдем лагерь, и, кроме того, робот... Если он вернется, мы получим дополнительную информацию. -- По программе он должен был дожидаться нас здесь несколько часов назад. -- Возможны непредвиденные задержки... Конечно, я понимаю, что, раз его нет до сих пор, скорее всего, он уже не появится. Все же подождем. Это ведь наш единственный сохранившийся автомат... -- А контрольный срок? -- Я назначил дополнительный. Они будут волноваться, но другого решения быть не может. -- Не думаю, что стоять на месте безопаснее, чем двигаться, вряд ли мы сможем уснуть. -- Есть еще одна причина. О ней мне бы не хотелось говорить раньше времени. Давай подождем. Что-то ведь должно проясниться. Для чего-то были нужны там деревья и все остальное. Значит, Физик тоже все время ждет. Ждет следующего шага. Наверное, он прав. И, наверное, так и нужно -- ждать с открытым забралом. У них нет скафандров. Нет робота. Нет оружия. Два беззащитных человека на чужой планете и этот костер... Словно они в туристском походе, устали после длинной дороги и сделали привал... Наверное, так и нужно -- ждать... Зеленоватый закат погас, и холодная темнота обступила со всех сторон. Ночью на открытом пространстве человек особенно остро чувствует свое одиночество даже на Земле. Здесь это чувство обострилось еще больше. На Земле ночи полны шорохов и звуков жизни. Космос нем, но даже к его однообразному, равнодушному молчанию легче привыкнуть, чем к тишине этой ночи, сквозь которую прорывался то какой-то отдаленный рокот, то тоскливый вой ветра, разрывающегося на части об острые зубцы скал, то шелест песчинок. Не было ни треска цикад, ни шороха крыльев, ни осторожных шагов ночного хищника. Ни одного живого звука. И невольно, словно подталкиваемые этой тишиной, они подвинулись ближе друг к другу. Физик, пренебрегая концентратами, попытался заварить чай в какой-то плошке, сделанной из крышки ненужного теперь прибора. Чай из местной воды долго не закипал, сердито булькал и не желал завариваться. В конце концов Физик стал его пить мелкими глотками, обжигаясь и дуя на плошку, как в блюдце. Что-то в этом ритуале было удивительно успокаивающее, домашнее, и Практикант подумал, что этот плотный, неторопливый человек всегда умеет создать вокруг себя ощущение уюта и надежности. Почему это так, он не знал и понимал, что ему самому это вряд ли удастся. Со стороны он, скорей всего, выглядит испуганным мальчишкой. Недаром Физик его успокаивал в тот момент, когда с них, как луковая шелуха, полезла оболочка скафандров... Когда темнота сомкнулась, она оставила вокруг костра лишь маленький клочок освещенного пространства. Ночь затаилась у них за спиной, неторопливо поджидая своего часа... Не так уж и много было силикетовых досок... И когда сгорела последняя доска, когда остыли красные глаза углей и потухли последние искры, когда они уже перестали ждать и надеяться на новое чудо, что-то случилось. Шагах в сорока от них лежал валун величиной с пятиэтажный дом. Днем Практикант забирался на него, чтобы лучше осмотреть окрестности, и хорошо запомнил изрезанные морщинами, шершавые каменные бока. Неожиданно лежащий в стороне валун четко обозначился на фоне темного неба, с которым совершенно сливался за минуту до этого. Сначала оба подумали, что за горизонтом вспыхнуло какое-то зарево, но уже через секунду поняли, что это светится сам камень. Постепенно все его массивное тело наливалось светом, меняя оттенки от темно-красного до вишневого и светло-розового. Длинные волнообразные цветовые сполохи пробегали по камню то сверху вниз, то снизу вверх. Одновременно цвет приобретал глубину. Камень становился прозрачным. Теперь он был похож на гигантский розовый кристалл турмалина, подсвеченный изнутри каким-то непонятным светом. Одновременно с почти полной прозрачностью изнутри внутри камня обрисовались неясные уплотнения, похожие на белесоватый туман, словно кто-то капнул в рюмку с водой каплю молока. Эти уплотнения все время двигались и постепенно сжимались, приобретая большую четкость и плотность. В то же время они как бы вытягивались и разветвлялись, образуя сложные, непонятные людям конструкции и абстрактные узоры, в которых нельзя было уловить ни ритма, ни симметрии. Через несколько секунд после образования рисунок белесых контуров внутри камня стал усложняться, ускорился и темп образования новых узоров. Неожиданно весь камень по диагонали пронзила какая-то невообразимая сложная игольчатая конструкция. Она на глазах разрасталась вширь и вглубь, потом неожиданно вспыхнула многочисленными искрами и распалась. Сразу свет внутри каменной глыбы стал меркнуть, а сама она осела, контуры ее поплыли, и, прежде чем погасла последняя вспышка света, прежде чем снова исчезло все в ночной тьме, они успели заметить, как камень вытянулся вверх и в сторону, словно укладывался поудобнее на свое вековое ложе. По его бокам вместе с золотистыми искрами пробежала короткая судорога. Потом все исчезло в полной темноте. Оба не смогли сомкнуть глаз до самого рассвета, но за ночь ничего больше не произошло. Солнце еще не успело взойти, как они уже стояли у подножия таинственного камня. Ничего необычного не могли отыскать их жадные взгляды на его выгнутых, потрескавшихся боках. Поверхность на ощупь казалась мертвой и совершенно холодной. С южной стороны на валуне сохранилась даже пленка пустынного загара. Физик выбил из края трещины несколько образцов, но и на свежем сколе структура камня ничем не отличалась от обычного базальта. Отбросив осколки камня, он недоуменно пожал плечами: -- Просто ему неудобно стало лежать. Если бы у нас была кинокамера... -- И корабельный мозг, в который можно отправить пленку для обработки данных... Нет. На этой планете до всего придется доходить своим собственным умом. Они долго спорили о том, что делать дальше. Физик настаивал на возвращении в лагерь. Практикант считал, что нельзя уходить, не разобравшись в ночном происшествии. -- Да как ты в нем разберешься, как? Ну, допустим, сегодня ночью камень опять замерцает и мы увидим те же или, может быть, совсем другие структуры. Что ты сможешь понять во всем этом? -- Тот, кто способен создавать такие сложные системы, наверняка сумеет найти способ общения. -- Во-первых, если захочет. Во-вторых, для этого он прежде всего должен понимать нас. А в-третьих, вот посмотри. -- Физик вывернул заплечный мешок, вытряхнул крошки. -- Камни мы есть не умеем. И потом, почему ты думаешь, что эта система создана специально для нас? Что, если она существует сама по себе? Почему бы ей не быть самостоятельным гомеостатом, тем самым таинственным фактором, который занят собственными делами, а на наши влияет чисто случайно? -- Именно поэтому мы не должны уходить. Если эта встреча случайна, мы можем потерять единственный шанс, провести годы на этой планете, забравшись в пещеры и питаясь хлорелловым супом, до конца наших дней смотреть на базальтовые скалы, ничего не замечая, и вспоминать упущенный шанс! -- Да кто тебе не дает вернуться сюда после того, как мы найдем наших? -- И обнаружить камень? Просто глыбу базальта? То, что мы видели, приходит и уходит. Неизвестно, сколько времени пробудет оно здесь. Может, предстоящая ночь единственная и последняя, когда нам удастся что-то понять и объяснить. Может быть, сейчас самое главное -- не уходить, показать, что нам интересно и нужно то, что мы видели. Показать, что мы хотя бы стараемся понять. Можно уйти, конечно. Только ведь это тоже будет ответом. И кто знает, станут ли нам еще раз навязывать объяснение, от которого мы однажды отказались? -- Ну хорошо, возможно, ты прав. Я не уверен, что еще один день голодовки пойдет нам на пользу, но, в конце концов, последние дни мы все время совершали не очень разумные поступки. Тем не менее нам пока не приходится жаловаться. День тянулся бесконечно долго. Измученные жарой и бессмысленным, по мнению Физика, ожиданием, к вечеру они уже почти не разговаривали, каждый уйдя в собственные мысли. Физик вспоминал лабораторию на шестом спутнике. Свою последнюю в околоземелье лабораторию. Именно там он решил подать заявку в службу дальней разведки и надолго, может быть навсегда, покинуть Землю. Приземелье. Лаборантка Марина Строкова улетела вместе с его коллегой Ринковым, и жизнь вдруг показалась пустой и лишенной смысла... Они дружили больше двух лет. Бывает такая дружба, словно замершая в определенной точке. Наверное, она просто не принимала его всерьез. Марине нравились сильные целеустремленные люди, а он даже сам себе порой казался неуклюжим неудачником, где уж ему равняться с Ринковым. Совершенно неожиданно его кандидатура прошла. Перед отлетом он даже не простился с Мариной. Все это осталось в нереально далеком прошлом, на другой планете, которая называлась певучим домашним словом "Земля". Физик потянулся, зевнул. Задолго до захода солнца оба почувствовали необычайную сонливость. Наверное, это была реакция организма на такое напряженное ожидание. Практикант, отгоняя непрошеную дремоту, то и дело приподнимался на локте. Он во все глаза глядел на валун. Скорее всего, ничего больше не случится и ожидание напрасно. Тут они имеют дело с чужим разумом, с чужой волей... Вспомнились выпускные экзамены, прощальный институтский вечер. Сергин тогда сказал: "Теб