ит недостаточности. - Ой, а это как? - женщина немного испугалась. - Кто больше даст, тому он больше поможет. - Миленький, ну что вы меня учите жить? - успокоилась толстуха и, быстро вынув из сумочки конвертик, вложила его в карман Хитроумову. Затем шепнула: - Там имеется и мой телефончик. Если понадобится, сведу вас с моим братом. - Можете не сомневаться, через месяц вы станете француженкой! - заверил Хитроумов и, поцеловав ее руку, сплюнул незаметно в сторону. - Проходите, пожалуйста... Но дверь в гримерную он открыть не успел. Перед ним внезапно появилась дама приятной наружности и ехидно спросила: - А почему вы не спрашиваете, где работаю я? - Это была Генриетта Степановна. - Я понимаю, что в церковном писании сказано: да не оскудеет рука дающего и да не отсохнет рука берущего, но только вы забыли о людях, наблюдающих за этим процессом. - Что вам угодно, уважаемая? - растерянно спросил импресарио. - Ей угодно, чтобы я ее отодвинула на несколько шагов в сторону, - сказала толстуха, и Генриетта Степановна, словно перышко, отлетела метров на пять. - Очередь надо соблюдать, мадам. Вы переступите через этот порог только тогда, когда я стану балериной. Сестра Маршала попыталась пройти в "предбанник" гримерной, но ей одной половины двери было явно мало. Она застряла на пороге, чем вызвала злорадный смех Генриетты Степановны. - Зря смеетесь над человеческим горем, - сделала ей замечание другая толстая женщина, стоявшая где-то посредине очереди. - И это вы называете человеческим горем?! - фыркнула директор Дворца бракосочетания. - Жрете за десятерых, переводите продукты, а потом ползаете по врачам. Да вас легче убить, чем прокормить. - Свое едим, а не ваше, - возмутилась еще одна дама, чуть поменьше габаритами. Хитроумов, едва сдерживая смех, начал открывать вторую половину дверей. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы освободить из плена застрявшую. Сестра Маршала, охая, некоторое время подержалась за грудь, затем, тяжело посмотрев на смеявшуюся Генриетту Степановну, подала руку Хитроумову. Он нехотя подставил ей локоть, провел в приемную и усадил на диван, который с жалобным скрипом прогнулся под непривычным весом. Всеволод Львович хотел зайти к Кукушкину, но дверь в комнату была закрыта. Он дернул за ручку сильнее и, постучав, сказал: - Василий Васильевич, это я, ваш директор, откройте! - Я занят и освобожусь не раньше, чем через час! - послышался Васин голос. - Что вам нужно? До представления еще много времени! - Василий Васильевич, есть срочное дело! - настаивал Хитроумов. - Я бы не стал вас беспокоить... - Пошли вы к черту со своими срочными делами, дайте мне отдохнуть! Но Всеволод Львович добился своего: через минуту Кукушкин стоял перед ним в халате и испепелял его грозным взглядом. В этой комнате со вчерашнего вечера Вася решил временно обосноваться, чтобы не ездить каждый вечер домой после утомительных двух, а то и трех представлений. Ванная и туалет здесь были, а навязчивые поклонницы обеспечивали его питанием. - О, так вы не один! - обрадовался Хитроумов и бросился к дивану, на котором лежали две обнаженные девицы: брюнетка и блондинка. Остановившись у самой постели, он восторженно воскликнул: - Какая прелесть, Василий Васильевич! Классический треугольник! Так это то, что я люблю! И импресарио с невероятной быстротой начал раздеваться. Девицы переглянулись, и брюнетка сказала блондинке: - Он что, с цепи сорвался? - Девочки, каждой - по стольнику... нет, по три за то, что меня обласкаете. - Хитроумов так спешил, что с брюк посыпались пуговицы. Оставив пиджак, рубашку и брюки на ковре, он в трусах нырнул под одеяло. Снимая с себя трусы, он вдруг вспомнил, зачем пришел к Кукушкину: - Василий Васильевич, в приемной вас ждет очаровательнейшее создание. Она сестра заместителя мэра города... - И что я должен с ней делать? - удивленно спросил Вася. - С нее надо снять приличный слой жира, если хотите улучшить свои квартирные условия, - ответил импресарио дрожащим от нетерпения голосом, обнимая и целуя девиц по очереди. - Комнаты три-четыре, к примеру, хотите? Господи, неужели это все мое! Девушки хотя и не отличались особой моральной устойчивостью, все же были несколько шокированы. - Извините, но я не продаюсь! - возмутилась блондинка, спрыгнула с кровати и направилась в ванную. Ее примеру последовала брюнетка, подобрав с кресла свою одежду и одежду подруги. - Куда вы, цыпочки? - умоляюще протянул руки Хитроумов. - Я могу удвоить, утроить вознаграждение! - Что ж вы, Всеволод Львович, даже не представились? - захохотал Вася, с неподдельным интересом наблюдавший за этой сценой. Импресарио лежал на спине, раскинув руки, и чувствовал себя несправедливо обиженным. В это время в комнату ворвалась Генриетта Степановна. Увидев обнаженного Хитроумова, она остолбенела и пролепетала: - Извините, но мы, кажется, уже где-то виделись. - Возможно, - невозмутимо ответил импресарио, даже не шелохнувшись. Кукушкин стоял возле двери, и Генриетта Степановна его сразу не заметила. Но когда обнаружила... - Ах вот вы где, великий маг и волшебник! Вешаете лапшу на уши бедному люду? - налетела она на него, как коршун. - И вы думаете, что вам все это так сойдет! Нет, я вас... к ногтю! - Здравствуйте, Генриетта Степановна, - вежливо поздоровался Кукушкин. - Очень рад вас видеть. Вы сегодня такая привлекательная. - Да неужели? - она была тронута его любезностью. - Спасибо, Василий Васильевич. Между прочим, вы когда-нибудь видели, чтобы я была на работе в домашнем халате? Ах да, вы же как-то мне что-то говорили о домашней обстановке... Пока они обменивались воспоминаниями и любезностями, Хитроумов оделся, подошел к ним; поправил галстук и, поклонившись, представился: - Разрешите познакомиться. Перед вами директор. Всеволод Львович. Прошу садиться. Я сразу понял, что вы пришли с деловым предложением. Директор Дворца бракосочетания упала в кресло, сраженная наглостью Хитроумова. Через несколько минут она немного опомнилась и сказала Кукушкину: - Итак, Василий Васильевич, как я поняла, вы с прежнего места своей работы самоуволились... - Вы очень правильно поняли, - подтвердил импресарио. - Но вы не все правильно рассчитали. Я вас не уволю ни под каким предлогом. Вы, дорогой Василий Васильевич, сможете это сделать только через суд. - Ну что вы, милая, я не собираюсь с вами судиться, - заволновался Кукушкин и закурил. - А мою трудовую книжку можете оставить себе на память. - Зато я собираюсь, если вы не вернетесь на свою работу. Более того, я организую против вас митинг. Митинг эмансипированных женщин! Я разоблачу вашу мафию. Слава Богу, сейчас все позволено. - Вы этим ничего не добьетесь, - Всеволод Львович тоже закурил. - Наш авторитет неотразим. Мы укрепляем экономику города. Генриетта Степановна, заметив их обеспокоенность, усмехнулась: - Я бы вам сказала, что вы укрепляете, но уж больно неприятно об этом говорить. Вы прекрасно знаете, что ваш успех дутый и рассчитан, мягко выражаясь, на наивных и доверчивых. Но кто вам позволил, Василий Васильевич, не имея специального медицинского образования, заниматься лечением? - А я занимаюсь не лечением, а исцелением, - ответил Вася. - И я не виноват, что вы не видите разницы. Ни один врач-психотерапевт не в состоянии сделать то, что могу я. Да, да, именно я! Хитроумов одобрительно покачал головой. - Ну что ж, значит, вы считаете, что дураков на вашу жизнь хватит, - вздохнула Генриетта Степановна. - Очень жаль. В таком случае я постараюсь вам доказать обратное. Поверьте, мне ничего не остается. Только не вздумайте, Василий Васильевич, меня снова купить. Ваши деньги, которые вы мне подарили, я внесла на расчетный счет Дворца. Мы ведь сейчас на полном хозрасчете. А сейчас извините, но мне пора. До свидания, шарлатаны! - Она поднялась с кресла и решительно вышла из комнаты. 6 Два дня у Хитроумова и Кукушкина прошли в тревожном ожидании. Они ждали обещанного митинга. А на третий день в городской вечерней газете вышел фельетон под названием "Как лечить голову". Автором фельетона был муж Валентины Михайловны. Газету принес в гримерную к Васе Лунин. Кукушкин обрадовался его появлению: - Иван Дмитриевич, где же вы столько пропадали? Они обнялись, как старые и хорошие друзья. - Василий Васильевич, вы теперь у нас самый популярный человек. Вот полюбуйтесь, о вас даже в газетах пишут. Весь город - словно растревоженный улей. О вас говорят и спорят на каждой автобусной остановке. Пожалуйста, поинтересуйтесь. Кукушкин не любил читать не потому, что ленился, хотя и этот факт имел место. Ему просто не хотелось засорять свою прекрасную память чем попало. Но о себе он прочитал с интересом. В фельетоне речь шла о его "уникальных" способностях и возможностях, которые автор не очень-то деликатно ставил под сомнение. Все было написано в сердитом и даже злом тоне. Много раз употреблялось слово "шарлатан". - Это тот случай, когда свобода слова идет во вред обществу, - мрачно сказал Вася и брезгливо бросил газету на пол. - Если в фельетоне вместо юмора и сатиры зависть и оскорбления, это не фельетон, а поклеп. Этот автор, как его, В.Кривошеев, считает, что если это его уму непостижимо, значит, это невозможно вообще. Ладно, давайте-ка лучше выпьем шампанского, вы же мой гость. Вася достал из холодильника бутылку, из серванта - два фужера и поставил на журнальный столик. - Я, конечно, с вами с удовольствием, но вам же на сцену, - напомнил гость. - Ничего, это будет очень к стати! - задумчиво сказал хозяин гримерной и выстрелил пробкой в потолок. - Это будет сегодня выстрел из пушки, но не по воробьям, а по человеческой низости! Ну что ж, В.Кривошеев, ты еще придешь ко мне с повинной... В это время в гримерную вбежал Хитроумов. Увидев сидящего в кресле Лунина, он замер на пороге: - Как это понимать, неужели за нами пришли? - Ну что вы, Всеволод Львович, я уже, благодаря вам, не работаю в ОБХСС. Я теперь - в уголовном розыске. - Слава Богу, - перекрестился импресарио и подошел к столу. - Всеволод Львович, у меня есть тост, - сказал Кукушкин и принес третий фужер. - Давайте выпьем за смех! За смех над врагами и друзьями, над больными и здоровыми. Как видите, у нас интереснейшая компания: первый - вор, проходимец и жулик, второй - шарлатан, а третий - честный легавый. Сегодня я буду смеяться над всеми и даже над собой! - Спасибо за комплимент, - обидчиво сказал Всеволод Львович, посматривая настороженно на Лунина. - Скажите, Василий Васильевич, что вы задумали? Вася молча осушил свой бокал и небрежно отставил его в сторону. Затем он начал готовиться к представлению. В зрительном зале, как всегда, не было куда яблоку упасть. Даже Лунину места не нашлось, и он стоял за кулисами возле Хитроумова. Но никто даже не подозревал, что Кукушкин в ответ на оскорбительный фельетон в прессе приготовил всем ошеломляющий сюрприз. Те, кто смотрел его выступления неоднократно, а таких было немало, знали, что каждый раз он начинал оригинально. Но сегодня... - Здравствуйте, земляки! - поздоровался он со зрителями просто и скромно. - Вы не заметили, что в поликлиниках нашего города сократились очереди? Ну, я не виноват, что вас волнуют только очереди в магазинах. Так вот, как вы думаете, сколько один врач может за день принять больных? Вероятно, не больше тридцати. Так почему вы решили, что я могу лечить одновременно по тысяче человек?! Причем со сцены, магической силой слова?! Почему многие считают: чем даром лечиться, лучше лечиться моим даром? Увы, некоторые печатные органы, глас народа, так сказать, считают мой дар обыкновенным шарлатанством. Сами понимаете, что после этого я не чувствую за собой морального права лечить вас. А посему я навсегда покидаю сцену. Вася поклонился и быстро ушел за кулисы. Некоторое время зал ошеломленно молчал. Многие читали фельетон, но не придали ему никакого значения. Поэтому поступок кумира был для них как гром среди ясного неба. По залу прокатился возмущенный ропот, затем со всех концов послышались выкрики: "Клевета!", "Пасквиль!", "Долой писак!". Все зрители поднялись и начали дружно аплодировать и скандировать: "Ку-куш-кин, вернись!", "Ку-куш-кин, вернись!" Но Вася закрылся в гримерной на ключ и никого не впускал. ...Только через полтора часа зрители начали расходиться. На сцене за кулисами остались только Лунин и Хитроумов. Иван Дмитриевич был потрясен неожиданным поступком Кукушкина, а Всеволода Львовича начинала бить мелкая дрожь, как только он вспоминал о том, сколько проданных билетов ему придется принять обратно. 7 На следующий день с самого утра в редакции вечерней газеты затрещали телефоны. Главный редактор собрал срочное совещание. Вопрос один: как газете выйти с честью из создавшейся трудной ситуации. Но совещание было прекращено буквально через несколько минут, когда члены редакции увидели из своих окон собравшийся многотысячный митинг. Такого поворота событий никто не мог предвидеть. Движение на улице, на которой находилась редакция, было полностью остановлено. Поток митингующих не прекращался. Транспортная связь с целым жилым микрорайоном прервалась. - Короче, ищите автора фельетона и утрясайте этот скандал, - распорядился главный редактор и закурил. - Все свободны! Через несколько секунд на квартире Василия Степановича Кривошеева зазвонил телефон. Сегодня у него был выходной, и он без всякого желания поднял трубку. - Вы хоть понимаете, Василий Степанович, что вы натворили?! - послышался встревоженный голос заведующего отделом культуры газеты. - Зачем вы пишете о том, чего не знаете? После вашего фельетона кооператив каких-то шарлатанов угрожает нам предъявить судебный иск о возмещении ущерба на сумму до ста тысяч рублей. Начальство грозит разогнать всю нашу редакцию. В городе - громадный скандал. Алло, вы слышите меня?.. Василий Степанович потряс головой. Такая внезапная информация всполошила его, и он не знал, что ответить. - А зачем же вы печатаете то, чего не понимаете?! - наконец сказал он в свое оправдание, задумчиво покачав головой. - В общем так, Василий Степанович, вы заварили эту кашу, вы ее и расхлебывайте, иначе я за последствия не ручаюсь. Слышите, срочно приезжайте в редакцию! Лично я был против вашего фельетона, это вы уболтали главного. Он требует вас срочно! А пока вы будете добираться (уверяю вас, это будет очень нелегко), я займусь текстом опровержения, которое вы подпишете... - Что, вы хотите, чтобы я извинился публично перед этим проходимцем?! - возмутился кандидат психологических наук. - Да не бывать этому никогда! Да он компрометирует нашу науку вообще! - Василий Степанович, прошу вас, срочно приезжайте, - уже умолял его завотделом. - Вы это объясните не мне, вам будет кому это объяснять, уверяю вас... После этого разговора Василий Степанович заказал по телефону такси и начал одеваться. Через полчаса он уже был возле редакции. Но выйти из такси ему пришлось гораздо раньше. Увидев большое скопление городского транспорта и громадный поток людей, он долго не мог понять, что происходит. Но когда увидел плакаты с требованием публичного извинения перед Кукушкиным, долго не мог прийти в себя. Он был настолько ошеломлен, что даже решил вернуться домой. Но все же убежденность в своей правоте заставила его протолкаться сквозь толпу и зайти в редакцию. Как только он появился, его сразу же провели в кабинет главного редактора. Так недружелюбно Кривошеева еще нигде и никогда не встречали. От подобной "гостеприимности" ему еще больше стало не по себе. Главный долго смотрел на него какими-то мутными глазами, наконец, тяжело вздохнув, сказал: - Василий Степанович, я вашу просьбу удовлетворил, дав добро на публикацию вашего знаменитого фельетона. Теперь вы удовлетворите мою. Думаю, вы не похудеете, если подпишете вот эту маленькую ерунду. - Он положил в конце стола страницу с текстом и добавил: - Ознакомьтесь, пожалуйста. Кандидат наук даже не стал читать опровержение. - Извините, я не стану служить лжеистине, - категорично сказал он. - Простите, а вы разве не видели, какое количество народа требует от вас этого?! - украдчиво спросил редактор. - Так пойдите на улицу и объясните им это сами. - Это толпа одураченных людей. Фанатики. Люди, которые не могут жить без бога. Будто толпа разъяренных болельщиков на стадионе, готовых разодрать друг друга ради своих кумиров. Нельзя идти на поводу у низменных чувств... - Послушайте, а кто вам сказал, что я с вами не согласен! - редактор начинал злиться. - В противном случае я бы не допустил публикацию вашего фельетона. И, представьте себе, меня никто бы не заставил! Это-то вы понимаете? Василий Степанович молчал, но всем своим видом показывал, что его рука не поднимется подписать то, что противоречит его убеждениям. Недолго раздумывая, редактор позвонил своему вышестоящему начальству: - Алло, Иван Петрович, автор фельетона отказывается подписать извинение, - он ждал ответа несколько секунд. - В таком случае подпишите его сами, а этого психолога-юмориста гоните прочь и не подпускайте его больше к редакции на пушечный выстрел! - услышал редактор и сразу положил трубку. - Я вас больше не задерживаю! - сказал он Кривошееву так, будто выстрелил ему прямо в лоб чем-то липким и неотмывающимся. Василий Степанович никак не отреагировал на нервную вспышку редактора, спокойно встал и поразительно вежливо ответил: - Спасибо за внимание, извините, до свидания! Главного редактора это привело в ярость, и он с трудом удержался, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым... Вечером Василий Степанович позвонил своей бывшей жене домой: - Слушай, Валя, тебе не кажется, что, удовлетворив твои амбиции, я нажил себе очень много врагов?! Она поняла, что речь идет о фельетоне, потому с глубокой досадой сказала: - Эх, Вася, Вася... Да не стоишь ты даже мизинца Кукушкина. Какой же ты кандидат психологических наук, если не мог предусмотреть такой реакции. Мы ждали митинга против шарлатанства, а получили - против себя. Какой позор, моя директриса места себе не находит... - Значит, по-твоему, я еще и виноват? - Интересно, а кто же? Разве я писала этот дурацкий фельетон? - А кто меня об этом просил? - Я тебя просила только наладить с ним контакт, а не печатать то, в чем ты ни фига не смыслишь! - почти прокричала Валя в трубку. - А ты?.. Что, слюнки от зависти потекли?! - Ты знаешь, мне кажется, что я очень правильно сделал... - Что ты правильно сделал?! - Я очень правильно сделал, что вовремя развелся с тобой, - буркнул он и сердито бросил трубку. Валентина Михайловна долго слушала короткие гудки, затем в отчаянии заплакала. Она чувствовала себя одинокой и несчетной. После публикации извинительного текста в вечерней газете сторонники таланта Кукушкина несколько успокоились. Но Генриетта Степановна не сложила оружия. Она решила обратиться к более известным и компетентным лицам. Перебрав в памяти всех своих знакомых ученых, позвонила профессору института психологии, академику Петру Петровичу Петровскому. - Уважаемый Петр Петрович, как вы смотрите на такое явление, как Кукушкин? - начала она осторожно. - Уважаемая Генриетта Степановна, на такое явление я вообще не смотрю, - весело ответил он. - О, у вас сегодня хорошее настроение, очень приятно... - Чего не скажешь о вашем настроении. Генриетта Степановна, вам надо было пойти на сегодняшний митинг, и вы бы зарядились хорошим настроением минимум на месяц. - Вы хотите сказать, что участвовали в сегодняшнем... митинге?! - она чуть не сказала: балагане... - А что здесь удивительного. Я, конечно, непосредственно не принимал участие, но слушал и наблюдал с удовольствием. Таких трогательных и искренних речей я никогда не слышал! Представляете, многотысячная толпа честно и открыто защищала одного человека. Причем дозволенными методами... А при истинной демократии за основу берется мнение большинства, даже если оно и ошибочно. - Я не согласна с вами, то есть с мнением этого большинства. - Лично я в этом ничего вредного не вижу, - подчеркнул профессор, поняв, что она хотела найти в нем своего единомышленника. - А что вас так беспокоит? - К сожалению, Петр Петрович, меня беспокоит то, к чему вы совершенно равнодушны, - вздохнула Генриетта Степановна. - А я так рассчитывала на вашу помощь. - Если вы, уважаемая, готовили мне роль Василия Степановича Кривошеева, то действительно напрасно. Я никогда не стану людям мешать верить в чудо! Это не гуманно. Да и, в конце концов, это их право... После этого разговора она закрылась на кухне и закурила. Ей хотелось понять себя. Всячески пыталась успокоиться, смириться с поражением, но чувство гордости заставляло искать выход. Ведь должно же быть единственно правильное решение, которое может принести ей победу! После долгих раздумий Генриетта Степановна пришла к выводу, что она неравнодушна к Кукушкину. Стыдно было думать об этом, но расстаться с этой мыслью ей не удалось до самого утра. А утром она позвонила Кукушкину домой. Ей нужна была только победа, даже ценой уступок и унижений. Но его телефон молчал, и она решила снова ехать во Дворец культуры. Всеволод Львович был в трансе. Второй день он уговаривал Кукушкина возобновить выступления, но безуспешно. Более того, Вася даже отказался отработать перенесенные представления. Второй день он находился в гримерной и никого не пускал. Переговоры велись через закрытую дверь. Единственное, что позволил ему Кукушкин, так это бросить в открытую форточку несколько экземпляров вечерней газеты, в которой было напечатано публичное извинение перед ним. - Вот что, дорогой мой гастролер, - наконец не выдержал импресарио, - если вы не хотите соблюдать условий нашего трудового договора, тогда платите неустойку. Я не намерен из-за ваших капризов терпеть убытки! - Согласен, - ответил Вася с постели, на которой он лежал во фраке, и рассмеялся. - Убытки перекройте моей зарплатой! Но если этого будет недостаточно, у меня еще кое-что сохранилось из ваших сбережений! Хитроумова передернуло. Он долго молча ходил по приемной, будто искал пятый угол в квадратной комнате. И наконец нашел. По контракту сегодня был день зарплаты. Вызвав по телефону срочно кассиршу, которая работала в кооперативе по совместительству, он отправил ее в банк за деньгами. Через час они уже были готовы выплатить Васе зарплату. - Василий Васильевич, откройте, пожалуйста, дверь кассиру и получите свой добросовестно заработанный гонорар! - вежливо окликнул его Всеволод Львович и тихо постучал. - Заходите, дверь открыта! - ответил Кукушкин, уже сидя в кресле и покуривая. Хитроумов пропустил кассира вперед, затем с улыбкой зашел сам и с протянутой рукой поспешил к Васе. Пока они обменивались рукопожатиями, кассирша достала деньги, расходный ордер и положила на стол. - Напишите, пожалуйста, сумму прописью, поставьте сегодняшнее число и распишитесь в получении, - с волнением сказала женщина и дрожащей рукой протянула получателю шариковую ручку. Кукушкин спокойно расписался и посмотрел на три пачки не распечатанных пятидесятирублевых купюр. Затем одну из них надорвал и дал несколько ассигнаций кассиру. - Ой, вы так добры, спасибо! - женщина от радости покраснела и несколько раз всхлипнула. Перед уходом она долго кланялась и желала многих лет жизни дарителю. Оставшись наедине с Кукушкиным, Хитроумов подчеркнуто сказал: - Василий Васильевич, я считаю, что со мной работать можно. Гонорары я плачу приличные. Но если вас они не устраивают, подумаем, как их увеличить. - Хорошо, Всеволод Львович, о своем решении я вам сообщу завтра, - ответил Вася и спрятал деньги в карман пиджака, который висел на спинке кресла. - А сегодня мне еще нужен выходной. Всех денег не заработаешь, а душевный покой важнее. Кукушкин захотел отметить свой день зарплаты с кем-нибудь из своих проверенных любовниц. С Любой решил порвать навсегда. Олю он поклялся не беспокоить до конца своей жизни. Оставалась только Вита. При мысли о ней у него сжалось сердце, и ему показалось, что он по ней соскучился. - Пожалуйста, вызовите мне такси, - попросил он Хитроумова и начал переодеваться. В театре он Виту не застал и сразу же поехал к ней домой. Увидев Кукушкина на пороге своей квартиры, Вита бросилась ему на шею. Она сначала обцеловала ему все лицо и лишь потом провела его в свою комнату. Только сейчас Вася почувствовал, что она его любит, как кошка. Из ее мыслей он понял также, что она была беременна от него на втором месяце. - Ты хочешь мне родить потомка?! - Кукушкин нежно погладил Виту по животу. - Ну что же, я согласен. Материальное обеспечение гарантирую. - Если я даже и соберусь рожать, то не для тебя, а для себя, - с гордостью ответила она и оттолкнула его руку. - И ничего мне от тебя не надо. Мне достаточно, если я буду тебя видеть хоть раз в месяц. И не обманывай себя и других, все равно ты не сможешь любить только одну женщину. Ты Кукушкин, а это значит... - Кстати, сегодня у меня праздник. Сегодня у меня зарплата! - весело сказал он и выложил перед ней на стол все полученные деньги. - Это для твоего будущего сына! Половину положи на книжку. Вита в изумлении села на диван и долго смотрела на деньги. Она, конечно, и раньше не сомневалась в щедрости Кукушкина, но чтобы до такой степени... - Слушай, Василек, так ты же можешь содержать целый гарем. Нет, ты не человек, ты демон-соблазнитель! Но сколько б ты не старался, из тебя все равно не получится ни мужа, ни отца. Ты вечный любовник. Тебя это не пугает? Кукушкин рассмеялся, поднял Виту на руки и начал кружиться с ней по комнате. Она была невероятно счастливой: - Люби меня, Кукушкин, люби! Люби сегодня, сейчас. Я не хочу думать, что будет потом. Я хочу твоей любви, я хочу страдать только из-за тебя! Люби, люби, люби!.. Генриетта Степановна прождала в приемной Кукушкина до вечера. Она все время представляла, как будет признаваться ему в любви и извиняться перед ним. Каждый продуманный ею эпизод отрепетировала неоднократно, удивляясь своим внезапно открывшимся актерским способностям, но чем ближе было к вечеру, тем больше она остывала. Наконец ей надоело ждать, и она решила оставить ему записку. Но тут она случайно посмотрела на себя в зеркало. "Господи, да кому ты нужна, старая дура! - в ужасе подумала она, испугавшись своего лица. - Так это еще на тебе полпуда пудры и всякой прочей дряни. А если это все смыть?! Нет, что-то здесь не то, по-моему, это зеркало какое-то кривое. Утром я была очень даже ничего. Господи, и что только время не делает с человеком! Ладно, хватит ныть, от волнений и переживаний ты лучше не станешь", - решила Генриетта Степановна и с улыбкой подмигнула сама себе. 8 Роберт Михайлович Маршал, юрист по образованию, имел собачий нюх на деловых людей. Собственно, собак он любил больше, чем людей, хотя на работе ему приходилось строить из себя великого человеколюба. Личная жизнь у него, можно смело сказать, не удалась. Первый раз он женился четверть века тому назад. Только через год совместной супружеской жизни ему стало известно, что его жена была наркоманкой. Но развелся он с нею гораздо позже, когда продвинулся по служебной лестнице благодаря тестю. Последующий его брак был еще менее удачным, хотя выгод от него получил немало. Второй его тесть занимал солидное положение в городе, и с его помощью Маршалу удалось получить кресло мэра одного из районов. Вскоре после этого он узнал, что его жена супружеской верности предпочитает разврат. Местные внутренние органы разоблачили подпольный "Клуб независимых женщин", в котором она была активным участником. Пустив в ход все свои связи, Роберт Михайлович погасил скандал практически без потерь. Правда, ему пришлось (без всякого сожаления, между прочим) пожертвовать женой, переселив ее в отдаленные места на Крайнем Севере. Третий раз Маршал женился очень осторожно. В жены он на этот раз взял скромную деревенскую девушку. Нельзя сказать, что она его осчастливила, но домохозяйка и служанка из нее получилась отменная. Ни о какой любви речи, конечно, не могло быть, так как каждый из них знал, на что идет. Жена его получила прописку и превосходную квартиру, а он всегда был сыт и "выглажен". Любовь Роберт Михайлович, естественно, искал на стороне, а жена закрывала на это глаза, что вполне его устраивало. Родила ему жена единственную дочь, и недавно они отметили двойной праздник: совершеннолетие дочери и свою хрустальную свадьбу. На торжество были приглашены все лучшие люди города, среди которых впервые оказался и Хитроумов. Правда, Всеволод Львович был приглашен сестрой Маршала Екатериной Михайловной, но это ничего не меняло: случайные гости в этом доме не появлялись. Подарки принимались только из чистого золота в форме ювелирных изделий. Лишь особо приближенные к семье Маршалов преподносили конверты с наличными. Хитроумов подарил дочери перстенечек с изумрудом, а родителям - набор миниатюрных золотых чайных ложечек. По этой причине он оказался в числе самых почетных гостей и сидел за столом рядом с Робертом Михайловичем. После довольно длительного застолья Маршал пригласил его в свою бильярдную покурить. Роберт Михайлович предложил ему сыграть партию на желание. Хотя Хитроумов неплохо играл в бильярд, но согласился с некоторым опасением, так как плохо представлял, какие желания могут возникнуть у этих "всемогущих людей. Партия была упорная, хотя разговор начался достаточно дружелюбно. - Всеволод Львович, так что за человек этот ваш Кукушкин? - спросил соперник, промазав довольно легкий шар. Всеволод Львович сначала забил "подставку", затем у него довольно удачно получился "дуплет", и только после третьего забитого шара он ответил: - Работать с ним можно, хотя, Роберт Михайлович, человек он опасный. Кий в этой партии Маршалу уже не пришлось взять; последние пять шаров были забиты подряд. - Даже опаснее, чем вы? - спросил Маршал спокойно. - Вы обыграли меня всухую, так что я выполню ваше двойное желание. - Я хочу, чтобы вы мне дважды пожали руку, - вежливо сказал гость, не скрывая, что это для него важнее всего. - Ну что же, приятно иметь дело с таким соперником, - хозяин с улыбкой пожал ему руку и даже похлопал по плечу. - Может, хотите реванш? - Спасибо, реванш я беру в другой игре, - ответил Роберт Михайлович и достал из буфета две рюмки и бутылку коньяка. - Я рад, что с вами познакомился. Если не ошибаюсь, вы работали директором ресторана? - Ошибаться, Роберт Михайлович, не позволяет вам ваша ответственная должность, - подчеркнул Хитроумов, принимая от него наполненную рюмку. - Хорошо, что вы это понимаете. Если так и дальше пойдет, то, думаю, наше взаимопонимание перерастет в дружбу. Они чокнулись и выпили до дна. Хитроумов радовался, что наконец-то он попал в "высший свет", но только неведомо ему было, какая роль ему уготовлена... Кукушкин решил продолжить сотрудничество с Хитроумовым. Правда, он оставлял за собой право в любой момент прекратить его, предупредив, разумеется, за две недели. Такое соглашение устраивало Васю, но никак не удовлетворяло импресарио. Поэтому Всеволод Львович решил закабалить его. Однажды он отсутствовал во Дворце целый день и появился только к вечеру изрядно навеселе. - Василий Васильевич, все дела на время к черту, пора заняться вашим бытом! - весело сказал он. Кукушкин понял, что речь идет о каком-то приятном для него сюрпризе. Хотя и осознавал, что бескорыстно Хитроумов никогда и ничего не делает, но даже не стал прослушивать его мысли. После второго выступления Всеволод Львович привез его на своей машине в тихий "аристократический" район города. Они приехали смотреть Васину новую квартиру. - Шестьдесят метров полезной жилой площади вам достаточно? - спросил импресарио, как только они вошли в прихожую. - И сколько я вам за это должен? - Если я вам завезу завтра-послезавтра еще и мебель, то примерно месяцев два поработаете бесплатно. - Оплатить это никак нельзя? - Василий Васильевич, вы же знаете, что я джентльмен и люблю пользоваться заработанными деньгами. Я не признаю ворованное. - В таком случае, почему вы решили, что я соглашусь жить в этой явно ворованной хатенке? - спросил Вася, хотя светлая и просторная трехкомнатная квартира ему очень понравилась. - Ну что вы, все по закону. - Всеволод Львович достал из кармана ордер и торжественно вручил ему: - Пожалуйста, живете, радуйтесь и набирайте вес. Кукушкин, прочитав свою фамилию на ордере, некоторое время колебался, но все же взял его в руки. В это время на окне прозвенел телефон, который Вася заметил только сейчас. С удивлением он поднял трубку: - Алло... - Здравствуйте, Василий Васильевич Кукушкин! - послышался мягкий мужской голос. - Поздравляю вас с новым жильем. - Здравствуйте, спасибо, а?.. - С вами говорит Роберт Михайлович. - Простите, но я вас не помню. - Это неважно. С вами наверняка сейчас стоит рядом Всеволод Львович, и он вам представит меня заочно. До свидания! Вася положил трубку и спросил у Хитроумова: - А кто такой Роберт Михайлович? - С вами, Василий Васильевич, говорил сам народный слуга! - ответил импресарио, подняв указательный палец. - О, он умеет служить народу... - В том смысле, что служба позволяет ему жить за народный счет? - спокойно сказал Кукушкин, с удовлетворением осматривая очередную комнату. - Эту квартиру, наверное, должна была получить какая-то честная рабочая семья, а он... - Ошибаетесь, Василий Васильевич, такими квартирами не балуют рабочие семьи. - Короче, раньше были подпольные революционеры, а сейчас подпольные миллионеры, - пошутил Вася и, с поразительным равнодушием пожав руку Хитроумову, добавил: - Так как там в вашей конституции говорится: все наше, только умей взять?! - В нашей конституции, Василий Васильевич, в нашей, - поправил его импресарио и вынул из кармана пиджака маленькую бутылочку коньяка... Через два дня Кукушкин переселился в новую квартиру. Вася считал, что заслужил это жилье если не по закону, то по праву, так как закон не может предусмотреть права всех и во всех случаях жизни. С мебелью Хитроумов ему, конечно, тоже угодил на все сто процентов. О таких арабских гарнитурах он мог только мечтать, ничего подобного, вероятно, не видел даже грузчик Гриша. В этот же день, вечером, к нему пришел человек, которого он узнал сразу. Это был тот самый мужчина с колючим взглядом, с которым Вася встретился на сцене на первом своем представлении. Еще тогда Кукушкин понял, что он для него небезопасен... - Вот я и пришел, когда счел это необходимым, - сказал неизвестный, как только переступил порог квартиры. - Не ждали? Ну, привыкайте, теперь я буду часто навещать вас неожиданно. Мы же с вами договаривались встретиться наедине и поговорить... - Кто вы? - спросил Кукушкин, когда тот зашел в гостиную без приглашения. - А вы узнайте из моих мыслей. - В хаосе ваших мыслей сам черт руки и ноги сломает... - Вот именно, что черт сломает, а вы нет! - засмеялся нежданный гость, завистливо рассматривая квартиру. - Впрочем, вы тоже хорош гусь, хотя многие считают, что вы не из нашего мира, почти божество. Я же принципиальный противник какого бы то ни было обожествления. - Мне кажется, что вы даже против цивилизации... - Правильно, я против цивилизации вообще! Она ведет человечество в пропасть. Да, в пропасть, и больше никуда. Человек, искушенный бесовскими желаниями, губит природу. Губит все живое на земле! - Понятно, вы неудачник, - догадался Вася и закурил. - Возможно. Но я не считаю себя неудачником. Неудачником меня называют приспособленцы. Зато народ, то есть честные люди, меня считают истинным философом и мудрецом. А я считаю себя тем человеком, которому приспособляться не позволяет совесть и честь. К вашему сведению, я даже вегетарианец. Ведь вы, мясоеды, едите трупы! Жрали бы уж лучше живых поросят и прочих других животных - и то честнее было бы... После этих слов Кукушкин вздрогнул и почувствовал тошноту. - Что, страшно?! - снова рассмеялся гость, приглаживая свои седые длинные волосы. - А убивать живое и хищнически поедать - не страшно? Хорошо же устроился на земле человек - царь природы! И главное, находит всему оправдание. Вам не кажется, что это вопиющая несправедливость?! Кукушкин молчал и курил. Он чувствовал себя подавленным и даже чем-то провинившимся перед этим несчастным философом. - Молчите, - неизвестный заговорил мягче и тише. - И хорошо, что молчите. Другой на вашем месте уже выставил бы меня за порог, а вы еще терпите. Значит, у вас еще есть интеллигентность. Поверьте, в наше время это очень большая редкость! А таких, как я, обычно отправляют в психушку или в тюрьму. Чтобы не ворошил совесть. И правильно - кому это нужно?! - Что вы от меня хотите? - спросил Вася и опустился в кресло, вдруг почувствовав слабость в ногах. - Садитесь, пожалуйста. Может, хотите выпить? - Спасибо, я люблю стоять. Только благодаря тому, что я мало сижу и лежу, меня обходят стороной болезни вот уже полвека. А пью я только кипяченую воду и настои из трав. Я бы с удовольствием пил и сырую воду, но ваша любимая цивилизация лишила меня такой возможности. Только сейчас Кукушкин обратил внимание на то, что его таинственный гость был довольно крепкого телосложения. Одет аккуратно. Лицо продолговатое и достаточно привлекательное, глаза хоть и небольшие, но жгуче-черные и пронзительные. - Вы женаты? - спросил Вася и сразу почувствовал какую-то неловкость. - Василий Васильевич, зачем тиражировать таких, как я?! - Гость отошел к окну и пошире открыл балкон. - Извините, но вы курите соусированный табак... Лучше я останусь в единственном экземпляре. Я, конечно, не против размножения, но уж больно мне не хочется, чтобы мои дети страдали в вашем цивилизованном кошмаре. - Так что вы хотите от меня? - повторил свой вопрос Кукушкин, затушив окурок в шикарной хрустальной пепельнице. Неизвестный долго молча смотрел в окно, затем, не оборачиваясь, ответил: - Я хотел бы пожить у вас некоторое время. Площадь и средства ваши позволяют, остается только ваша добрая воля. - А вам что, негде жить? - Вася решил, что он пошутил. - Представьте себе, да. Я нигде не прописан и нигде не работаю. Меня содержат добрые люди, а в благодарность за это я их развлекаю. Вроде шута. И когда чувствую, что уже начинаю надоедать, ищу себе других... Но я многое умею делать и работаю с удовольствием. Могу строить и разрушать, могу сходить на базар и приготовить любое блюдо, могу успокоить человека и избавить его от многих стрессов. Короче, я очень многое могу. Единственное, чего я никогда не смогу, так это убивать в прямом и переносном смысле. Так что, мне кажется, вам хотя бы в первое время я не помешаю. Может, даже наоборот. - Извините, но я вам не верю, - как ни пытался Вася настроиться на его мысли, ничего не получалось. - Ведь были же у вас когда-то родители?! И жили же вы где-то раньше?! Гость походил задумчиво по комнате, потом, разминаясь, сделал несколько странных приседаний на одной ноге и после глубоких вдохов и выдохов ответил: - Василий Васильевич, за один вечер я всего вам не расскажу о себе. У меня очень интересная и богатая биография. Но я вам обещаю, что постепенно вы все узнаете. А сейчас - хотите, я поведаю вам, что вас ждет в ближайшее время? - С удовольствием послушаю, - иронично согласился Кукушкин. - Вас купят