то мигание света заметил Лев, глядя на Темпоград снаружи, с вокзала. Сейчас и он ложился соснуть минутки на полторы, проснувшись, делал основательную трехсекундную зарядку, завтракал за три секунды, шел поработать минутку-полторы. А в большом подмосковном мире в это время был майский вечер, на синем небе проклевывались первые звездочки, молодые соловьи пробовали неокрепшие голоса, прячась за кулисами, - в темных кронах, еще не решались выводить рулады на авансцене. И молодые парочки млели прислушиваясь; им казалось, что соловьи поют об их любви. Юноши гордо расправляли грудь, как будто это они сами организовали серенаду, а девушки благодарно вздыхали, прижимаясь к своим всемогущим спутникам. "Рли-рли", "вить-вить", "чок-чок-чок". Вздохи. Долгий поцелуй. А у Льва - сутки, сутки и еще сутки... Утреннюю минуту, как полагается, он проводил на работе, при Клактле. К тоиту за разъяснениями и уточнениями с утра спешили представители всех групп спасения: эвакуаторы Баумгольца, подводники Катаямы, глобальники Ганцевича и Вильяновы, гранатовские беглецы в быстрое время. Клактл с охотой рассказывал подробности о своей милой планете: о растениях, животных, ландшафтах, жрецах, владыках и простолюдинах, обычаях, обрядах, храмах, дворцах и хижинах. Издалека все казалось прекрасным. Клактл старался описать как можно выразительнее, Лев силился перевести поточнее, но иногда слов не хватало. Не только ему не хватало, не было соответствующих слов в земных языках. "Хаиссауа", например, Выше говорилось уже об узорах из мокрых камешков. Высыхая, они, естественно, меняют цвет. И опытные мастера умеют так подбирать камни, чтобы мокрое изображало одно, а сухое - совсем другое. Иногда удается при высыхании создать иллюзию движения. Вот эта движущаяся, изменяющаяся мозаика и есть хаиссауа. В переносном смысле - высшее мастерство. Не надо путать с "хаиосаутл". Это уже слуга, наемник или раб, чья обязанность увлажнять хаиссауа в богатых домах. В переносном смысле - легкая работенка. Или "шашшаш". Лев все порывался перевести как "шашни". Действительно, иногда это флирт, интимные излияния, но подводные. У тоитов с их земноводными лапами плаванье и нырянье первый, простейший вид спорта, как у нас бег на сто метров. Ныряльщика под водой видно плохо и совсем не слышно. И вот рабы, строители каналов и плотин, скрываясь от глаз надсмотрщиков, устраивали заговоры под водой. И выработали безмолвный язык прикосновений - к локтю, к плечу, одним пальцем, двумя, ладонью, щепоткой... Конспиративный язык рабов переняли проказливые мальчишки, а потом он распространился и на ухаживанье, стал вторым языком тоитов, получил грамматические правила, проник в искусство, сделался подводным танцем, во дворцах появились подводные сцены. Все это называется "шашшаш". Каким словом перевести? Лев с интересом вникал в подобные тонкости, без устали повторял объяснения. Но всегда как тень за спиной стояло мрачное: "Все это обречено, доживает последние недели. Не позже, чем 18 июля вспыхнет слепящим светом небо, огненные языки прокатятся по городам и полям, слизнут дворцы с узорами хаиссауа и хаиссаутлов, лениво помахивающих мокрыми щетками, сварят заживо возмущенных рабов, юных озорников и влюбленные парочки, затеявшие шашшаш под водой. Все исчезнет, все станет прахом - хорошее и плохое. Спасать надо, спасать, торопиться! И Лев придирчиво допрашивал себя: все ли он делает, чтобы спасти Той и тоитов? А Клактл думал о другом: кого спасать? Пять раз (пять раз, не преувеличивая!) Лев пересказал ему дискуссию в Малом зале, прежде чем Клактл уловил суть. Но, уловив, воспринял по-своему: тонконогие - народ добрый, честный, но отнюдь не всесильный. Хотели бы помочь, но не могут, вот и тешат себя сказками вроде крыши над целым миром. - Я вам подскажу, - сказал он Льву. - Вы в затруднении, потому что хотите спасти всех. Не надо всех. Чернь - это стадо, грязные ноги и мозолистые спины. Спасать надо мудрые головы. Даже не мудрые, наимудрейшие. Среди жрецов есть носители тайн, есть и носители факелов, чаш и священных сосудов. Носителей тайн не так много. Верховный жрец Гранатов сказал, что тысячу вы увезете. Я назову вам тысячу наимудрейших. Высказавшись, Клактл горделиво уставился на Льва, ожидая, что его похвалят за сообразительность. Гениальное же решение. Здешние мудрецы ломают головы, как увезти двадцать тысяч раз по тысяче, распутывают узел, а он взмахнул мечом и разрубил: "Всех не надо. Спасайте одну тысячу. Я назову..." Лев отвел глаза. Ему было совестно. Так бывает совестно взрослому, столкнувшемуся с жестоким ребенком. Вот подарила ему мать аквариум, рассказывает, как чистить, воду менять, кислородом освежать, как рыбок кормить. А он возьми и брякни: "Мама, изжарь мне этих рыбок. Они вкусные?" В данном случае: "Изжарьте двадцать миллионов. Они невкусные: ноги грязные, спины мозолистые!" - Хорошо ли, Клактл, бросить всех на произвол судьбы? У всех жены, дети, старики родители. По вашим понятиям, душа у каждого. Нет, Клактл считал, что душа есть только у посвященных. У прочих не душа, а пар. У рабов и пара нет. - Несправедливо же, Клактл. Посвященные хотят взять свои семьи: жен, детей и рабов заодно. Значит, не тысяча посвященных, а двести. Для остальных места нет. Споры, обиды, драки. Двести спасенных - так мало! - Мало! И пусть будет жесткий порядок. Я напишу имена двухсот и первой тысячи, и второй. Сколько успеете, увезете. Но начинайте сразу. Отныне, каждый день, покончив с ответами на вопросы о планете, Клактл усаживал Льва за стол и начинал вслух рассуждать, кого из посвященных надо спасать в самую первую очередь. - Гезогза? Гезогзе ведомы тайны трав, он лечит глаза и уши, исцеляет рези в животе, избавляет от бесплодия. Запиши - Гезогза. Правда, он стар. Забывает молитвы, забывает и травы. Послушникам поручает лечить. И немощен, род не продлит, потомства не оставит. Зачеркни Гезогзу. Или нет: запиши, но одного - без семьи. Потомства не оставит, значит, жена ему не нужна. Гезогза, посвященный в тайны трав. Записал? Хенна, посвященный в тайны меди. Хартхл, посвященный в тайны огня. - Все это напрасный труд, Клактл, - уговаривал Лев. - У вашего властителя сила, полки стражников, всадники, копьеносцы. Он прикажет, и жрецы впишут: "Владыка - номер первый, жены, наложницы, дети, слуги, любимцы, охрана..." Вот и вся тысяча! И тут Лев услышал неожиданное: - А вы на что? Корабли ваши. Кого хотите - пускаете. Оказывается, список составлялся для землян. Клактл опасался, приглядывался, сомневался, но все-таки чужеземцам доверял больше, чем своим. Точнее, своим не доверял вообще. Знал, что каждый властелин и каждый жрец будут заботиться только о себе. Так пускай земляне и наводят порядок... по его, Клактла, списку. - Пиши, Левтл, пиши: "Хартхл, посвященный в тайны огня". Утомившись от бесконечной возни с очередностью на спасение, после обеда Клактл ложился вздремнуть. Лев же уходил, в душе осуждая тоита. Он не понимал возрастную лень, не понимал, как можно тратить на сон драгоценное время пребывания в незнакомом городе, да еще таком необыкновенном, как Темпоград. Сам он все свободные секунды проводил, бродя по ярусам, выискивал необследованные закоулки, запоминал исхоженные. Не было у Льва усталости от городского шума, не тянуло его в тишину, на травку, к заросшему ряской прудику. Грохот бодрил его, сверхурбанизм трехмерного Темпограда вселял только гордость: "Экие молодцы мы, люди, такую махину взгромоздили!" В начале вечерней минуты старожилы стекались в парк: хоть какая-то зелень, видимость природы. Лев знакомился, расспрашивал; темпоградцы охотно рассказывали о своих достижениях. Лев поражался: и это открыто? И это? И это уже открыто? Естественно: в учебники не вошло то, что темпоградцы нашли за последние десять дней - за десять рабочих лет по-местному. И, вернувшись с прогулки, Лев с восторгом (впрочем, "восторг" не то слово. Бурных эмоций не было. Лев испытывал глубокое удовлетворение, ликовал молча)... итак, с молчаливым ликованьем Лев вписывал в свои таблицы очередное достижение Темпограда. Выполнена его детская мечта: синтезирован элемент N200 и даже N202 и N203. Молодцы какие! Обязательно он расскажет об этом достижении Винете. А Винета оценит? "Конечно, оценит, - сказал он сам себе. - Винета умница, она все понимает. К тому же Винета спортсменка, для нее рекордные показатели не пустое. Не так давно с восторгом, с шумным восторгом рассказывала она о знаменитой Ане Фокиной, которая в прыжке с переворотом взяла высоту 246, повторив мировой рекорд. Видимо, в ближайшем сезоне перейдет-таки через рубеж двухсот пятидесяти. Два с половиной метра! Под самый потолок! Казалось, нет принципиальной разницы: 246 или 250? Но в круглых цифрах таится некая магия. Каждая десятка - порог, следующая ступень. И главное, мы превзошли себя и потеснили неуступчивую природу. Пусть не Винета, пусть Аня Фокина; пусть не Лев, пусть темпоградские физики! Мы - победили. Мы - люди! Конечно, Винета оценит!" Скоропалительно отправившись в Темпоград на часок, Лев ничего не взял с собой: ни смены белья, ни зубной щетки. Конечно, и заветную папку с графиками осей оставил на полке над столом. Но здесь он завел новую папку, восстановил цифры по памяти, сверил по справочникам и с удовольствием жирной красной чертой отметил, на сколько продлилась каждая ось в Темпограде. Об оси атомов сказано только что. А вот события на оси искусственной жизни. В 1970 году Хобана синтезирует первый ген, один-единственный, не очень нужный ген кишечной палочки. Сто лет спустя спроектирован синтефаг - целая бактерия - согласованный комплекс из сотни генов. Между прочим, очень полезная бактерия - питается синтетикой, поедает целлофановый мусор. К сожалению, не только мусор, не брезгает и нужными пакетами, дырки прогрызает раньше, чем следует. Но вот в Темпограде спроектировано уже и одноклеточное - амеба, питающаяся синтефагами. Бактерия уничтожает, амеба предохраняет. В ее ядре комплекс из тысячи генов. Было сто генов, стала тысяча. Темпоград продвинулся на целый порядок. А что творится на оси температур? Казалось бы, тут ждать нечего. Еще в XX веке физика почти вплотную подошла к абсолютному нулю - осталась миллионная доля градуса. В XXI веке а учебниках Лев читал о триллионной доле. Чистейший нуль не получался, какие-то атомы все-таки колебались, сохраняя память о тепле. И что же в Темпограде? Оказывается, пересекли абсолютный нуль, попали в область отрицательного тепла, мнимых температур. Что такое мнимая температура? Этакое состояние, когда греешь-греешь вещество, а оно не нагревается. Некое подобие льда. Лед нужно растопить сначала, превратить в воду; вода уже начнет согреваться. Лед при нуле - несогревающееся вещество. В Темпограде получен несогревающийся металл. Это уже новинка на оси. Не прямое продолжение, а крутой поворот. И за поворотом - сверхпроводимость. Передача тока без потерь. А какие события на оси скоростей? Что творится на оси давлений? На оси малых величин? На оси сложности? Как коллекционер на поиски редкостей, отправлялся Лев в парк у Часов. Особенно много народу, чуть не весь город стекался сюда на четверку, то есть к началу четвертой минуты темпоградских суток - вечерней, когда передавались последние известия. Вообще-то поток спрессованной информации шел из внешнего мира беспрерывно, но другие минуты и секунды отводились специалистам. В начале же четверки приходила информация, интересующая всех поголовно: новости общественной жизни - космические, географические, литературные, спортивные. Своеобразный колорит был в этих новостях. Ранее, включая в Москве радио или телевизор, Лев узнавал, например, что сегодня принято решение осушить Северное море, отправлена экспедиция на Капеллу, умер известный аргентинский композитор Гарсиа. Стрелецкий и Скорсби согласились на ничью, невероятной силы ураган обрушился на Хакодате... Все это передавалось в Темпоград, но в иной форме: расщепленное на четырехминутные отрывки и переведенное из прошлого времени в настоящее. Представитель Голландии на обсуждении высказывается против осушения Северного моря, настаивая, чтобы его страна осталась традиционно морской державой. Регламент он исчерпал, но попросил еще десять минут. Капитан экспедиции, отправляющейся на Капеллу, прощается с семьей. У известного аргентинского композитора Гарсиа - дыхание прерывистое, с долгими паузами. Возможно, начинается агония. После тридцать первого хода Скорсби на доске установилось равновесие. Специалисты считают шансы сторон равными. Ураган, бушующий в городе Хакодате, надламывает вековую сосну. Но ураган бушевал вчера - четыре минуты назад и позавчера - восемь минут назад, весь год умирал и никак не мог умереть аргентинский композитор. Новости перестали волновать. Собравшиеся переходили к экранам искусства и спорта. Но и здесь не все привлекало внимание. Не было никакого интереса целый час (шесть земных секунд) смотреть в открытый рот певицы, героически доставшей верхнее "ля". Другое дело - балет: какие-то события происходят, позы меняются. И спорт отбирали придирчиво. Темпоградцы предпочитали не игры - игры тянулись слишком долго, а соревнования: бег на короткие дистанции, прыжки в воду... или же в высоту. Хоть и замедленная съемка, а все же какое-то движение. Вот, например, идет на рекорд та самая Аня Фокина - любимая спортсменка Винеты. Обязательно перед экраном толпа. - Товарищи, я не опоздал? Еще разбегается? - Уже оттолкнулась. Начинает замах. - Хорошо пошла. - Нет, слабоват толчок. Не дотянет. - Вытащит. Я верю в Аню. - Не вытащит. Хотите, измерим? Можно рассчитать скорость. - Глядите, какой переворот. Плашмя над планкой. - Заденет левой ногой. Носок вытянула бы. И так хочется подойти к экрану, ладонью подтолкнуть Анину ногу. Однажды (в какую-то из четвертых минут) рядом со Львом у экрана "болел" лохматый хмурый мужчина. Потом выяснилось, что он поэт. В Темпограде переводил индийский эпос "Рамаяну" - работа на несколько лет. - Час убил на один прыжок, - проворчал он. - Зачем же убивали? - спросил Лев. Сам он подошел в последнюю секунду, когда сбитая планка уже висела в воздухе. - Движения хочется, - вздохнул поэт. - Пусть замедленного, хоть какого-нибудь. Надоели фотографии. Жуткое чувство: весь мир заснул, а мы ночные дежурные. Временно выключились из времени. Скорее бы назад, в нормальную жизнь! Вот истекут мои третьи сутки и в ту же секунду сорвусь. - А кто вас держит? - спросил Лев. - Разве обязательно надо досиживать трое суток? - Совесть держит, - сказал поэт мрачно. - Такое вредное чувство. Взялся, подрядился, обещал, не могу не выполнить. Кляну себя, но корплю, терплю и корплю. - Но здесь так интересно, - сказал Лев. - Передний край науки. Все открытия делаются здесь. Центр мысли. - Ну да, мысли здесь, а жизнь там. Мой совет, не застревай тут, молодой человек. И не проси продления, не умоляй. Впрочем, все равно не дадут. Трое суток - и точка. - Я не застряну, - сказал Лев извиняющимся почему-то тоном. - Меня привезли на три часа, сегодня же отправят обратно. - Счастливчик! Почему так скоро? Лев объяснил. И тогда лохматый поэт сказал сурово: - Никуда ты не уедешь, парень. Тоже застрянешь, по глазам вижу. - Почему по глазам? - Потому что не сволочь, - отрезал поэт. - По глазам это видно. Он оказался пророком, этот мрачный скептик. 13. ОХОТНИК. 23 мая. 20:30-21:18 Лев составил свои списки, а Клактл - свои, и дело у него подвигалось, тем более что гости приходили все реже и реже. Видимо, основные вопросы исчерпали, а до уточнений еще не дошли. В результате Клактл без помех мог с самого утра сидеть со своим секретарем-переводчиком, обсуждая каждую кандидатуру на спасение из тысячи наинужнейших. Сам себе Клактл казался очень принципиальным, но при всех своих благих намерениях все же был пристрастен. На тысячу очередников - первой и второй очереди - пришлось девятьсот жрецов, прочие места были отданы властелину, его родне и придворным. Среди жрецов в подавляющем большинстве были младшие, практики, Лев сказал бы "технари" - посвященные в тайны звезд, чисел, руд, камней, дворцов и мостов. И конечно, все поголовно были из Нижнего царства. Клактл просто не знал никого в чужих странах. Конференций на Тое не было, монографии не издавались и не переводились; тайны передавались изустно, шепотом, чужестранцам не выдавались даже под пыткой. - А простые люди? Мастера? Земледельцы? - напоминал Лев. - Серая скотинка, - отмахивался тоит. - Роются в грязи, храмов не видят даже. - Но храмы-то они строили. - Храмы создавали жрецы. Волю богов воплощали в камне. Лев вспоминал некрасовское: "Папаша, кто строил железную дорогу?" - "Инженеры, душенька". В конце концов десять раз перечеркнутый и переправленный список был переписан набело. Клактл потребовал аудиенции у "верховного жреца волшебного города под колпаком". Имелся в виду Гранатов. Лев пожал плечами, но пошел к секретарю Гранатова. Результат получился неожиданный. Президент пригласил к себе Льва без тоита. Польщенный юноша добрых пять секунд просидел в кабинете Гранатова, восхищаясь быстротой и точностью президента. На селекторе один за другим вспыхивали экраны. Гранатов выслушивал, давал четкие указания, тут же сам кого-то вызывал на экран, мгновенно переходя от одного дела к другому, казалось бы, противоположному. Лев дивился, сколько знаний вмещается в этой седой с залысинами голове и сколько тем эта голова может держать в себе одновременно. По любому вопросу Лев попросил бы неделю на размышление. Впрочем, как выяснилось, и Гранатову требовалось время на размышление. - Я просил вас зайти, - сказал он, выключая все экраны, - чтобы заранее узнать, что хочет наш гость. Вероятно, вы в курсе. Не хотелось бы обидеть его непродуманным ответом. Лев рассказал про списки. - А зачем эти списки? Лев объяснил: - Клактл не верит в будущие открытия. Заботится об элите. И очень боится, что властитель и его солдаты отстранят жрецов - носителей культуры, по его мнению. - И в списке жрецы? - Почти одни жрецы. - А женщины? А дети? А рабочие? Лев повторил слова Клактла о серой скотинке. Гранатов усмехнулся с горечью: - Значит, жрецы - все, землекопы - ничто. И владыки отстраняют жрецов, а те отпихивают землекопов. Хороша компания... Нет, без сомнения, надо спасать всех поголовно. Вы растолкуйте этому жрецу-технократу, что мы можем спасти всех до единого. Объясните понятнее. Если слов не понимает, нарисуйте картинку. Помните, я говорил про зайца и орла: можно убежать, можно спрятаться. Может быть, так дойдет? Можно представить, как старался Лев. Он подготовил лекцию для Клактла, отредактировал, прорепетировал. Высокохудожественную картину "Заяц и орел" не грешно было бы повесить на стену Малого зала. Но безуспешно. Клактл выслушал, но не поверил. - Я жрец, посвященный в тайны, - сказал он. - Я умею отличать правду от сказки. Вы добрые люди с добрыми намерениями, но вы не боги. Силы смертных ограничены. У вас есть один корабль на тысячу тоитов. Вы построите еще один, еще один, но не тысячи. Иди еще раз, мальчик, проси прием у хранителя тайн вашего города. Аудиенция состоялась с теми же самыми разговорами об избранниках и серой скотинке. - Списки не понадобятся, - уверял Гранатов. - Мы спасем всех ваших соплеменников и всех сопланетников. Тоит стоял на своем: - Прилежный всадник пускается в путь на рассвете. Нехорошо задерживать его напутствиями и обещаниями. У вас есть корабль, вывозите первую тысячу. Не надо терять дорогие дни. - По списку, составленному вами лично? - спросил Гранатов не без язвительности. - Добавьте по своему списку, - ответил Клактл. Гранатов положил бумагу в стол. - Хорошо, обещаю вам, что через три дня, если не будет ощутимого успеха, мы приступим к эвакуации. - Какая цена трех дней? - Я имел в виду темпоградские дни. Вы же убедились, что у нас время идет иначе. Клактл вежливо промолчал. Он не верил, что время идет иначе где-нибудь. И тут же неожиданно для Гранатова и для Льва объявил: - Прошу меня немедленно отправить к Верховному толкователю. Я не могу ждать три дня. Гранатов привстал, несколько смущенный: - Разве мы плохо вас принимаем? Если нуждаетесь в чем-либо, скажите. Вы нам очень нужны, вы незаменимый консультант. Спешить некуда, в Москве уже темно, вы вернетесь ночью. Все равно ваши товарищи спят уже. Побудьте у нас до утра хотя бы. - Отправляйте немедленно, - требовал тоит, важно глядя снизу вверх на Гранатова. - Толкователь отпустил меня только на один день. За ослушание у нас рубят голову. Кроме того, я болен. Здешний воздух меня отравляет. - Клактл, засучив рукава, показал какие-то пятна на локтях. Гранатов вопросительно посмотрел на Льва: "Что за пятна?" Но Лев не замечал их раньше, не знал, болезнь это или предлог. - Немедленно! - повторил тоит и вышел за дверь, как бы отсекая возражения. Президент жестом остановил Льва. Прошелся по кабинету в волнении: - В чем дело, дружок? Мы обидели гостя? - Он просто не верит нам, - сказал Лев. - Не верит в ускорение времени. Вообще думает, что мы преувеличиваем свои силы, нечаянно или нарочно. - Не верит! А может, и в самом деле болен? Тогда удерживать нельзя. Обойдемся как-нибудь. Заставим их в Москве дежурить посменно, чтобы отвечать на наши вопросы. Но вас, друг мой, придется попросить посидеть у нас до утра. Сами понимаете, заменить переводчика не так легко. Надеюсь, не подведете? Лев вспыхнул: - Я не тоит, я _гражданин_ Земли. Буду там, где нужен. - Ну вот и хорошо, оставим вас до утра. Не бойтесь, зря время не пропадет. Ведь вы студент, кажется. Вот и занимайтесь в свободное время. Подыщем вам консультантов, найдется кому зачеты сдавать. Договорились? Гранатов протянул руку на прощание... и тут Лев решился. Невозможно было откладывать. Без Клактла едва ли он попадет в этот кабинет... а другие поймут ли? Но все-таки страшно было начинать разговор. Вдруг президент рассердится, высмеет, выгонит... - Извините, я хотел бы, если вас не очень затруднит... конечно, это слишком смело с моей стороны, но, если вы позволите, я скажу... я займу не слишком много времени... - Соберите мысли, молодой человек. Говорите четко. - Мне кажется, вы упустили из виду одну возможность. - Упустили? Мы? Что именно? - Охотника. - То есть? - Вы сами сказали: когда орел нападает на зайца, у косого два пути спасения: убежать или спрятаться. Но если рядом охотник, он может вмешаться... - Хм! - сказал Гранатов. - Ну и как же вы собираетесь подстреливать... Лямбду В? Взорвать? Поздно. Она уже близко. Взрыв уничтожит Той все равно. - Извините, Юлий Валентинич, я сейчас объясню. - Лев заторопился, боясь, что президент отошлет его, не давая досказать. - Я сказал "вмешается", а не "подстрелит". Я имел в виду "прогонит". Профессор Юстус, когда он выступал в Академии Времени, несколько раз повторил, что первопричина взрыва новых - излишек гравитации. Говорил, что взрыв прекращается, как только новая теряет часть массы, примерно тысячную часть, и этот излишек снимается. Значит, если мы снимем его заранее как-то, взрыва не будет. Лев выпалил все это разом и отступил поеживаясь. Сейчас великий ученый поморщится, усмехнется, снисходительно похлопает его по плечу, дескать, учись, мальчик, сначала, потом лезь с советами. И, протянув руку на прощание, презрительно процедит: "Не забывайте, что я не школьный учитель. Не мое дело ошибки подчеркивать, детские недоумения разрешать". - Хм, - сказал Гранатов на этот раз озадаченно. - Ну а как же вы будете уменьшать тяготение? Отколете кусок звезды? Тоже взрыв. Взрывать уже поздно; Той сгорит все равно. - А нельзя ли попробовать? - Лев уже спрашивал, а не предлагал: - Нельзя ли поставить щит против тяготения, такое зеркало, как у профессора Ганцевича? - Щитов против тяготения нет, молодой человек. Разве вы этого не проходили в школе? - Проходили, безусловно, проходили. Но, Юлий Валентинич, вы простите, что я возражаю, но вы сами говорили, что у вас в запасе десять лет темпоградских. Можно что-то придумать за десять лет. Гранатов молча смотрел на него с легкой улыбкой, не то иронической, не то снисходительной. Лев молчал. Стоял, понурив голову, ждал, что его прогонят. - Садитесь, юноша, - сказал Гранатов. - Рассказывайте, как это вам в голову пришло. - Все после разговора с вами, - начал Лев, взыграв духом. - Вы велели объяснить тоиту как можно нагляднее. Ну я начертил таблицу по вашим словам: два столбца - бегство и укрытие, две строки - для населения, для всей планеты. Но Клактл таблицу не понял. Тогда я нарисовал картинку - с зайцем и с орлом. Там все было: заяц убегает, заяц прячется в норку, заяц прячется в быстрое время - маленький такой становится, что орлу его и ловить незачем. Ну и сбоку пририсовал человека с телескопом, который смотрит на крышу, на зеркало профессора Ганцевича. Клактл опять не понял, телескопов у них нет. Спросил: "Что это, копье такое? Орел улетит, испугается?" Ну я начал разубеждать, а потом подумал: "Верно, и такая возможность может быть - воздействие на звезду: охотник пугает орла, охотник стреляет в орла. Третий столбец должен быть в таблице - воздействие на Лямбду В. Начертил, начал думать: как заполнить? А у вас две строки - "полностью" и "частично". Полностью - взорвать звезду. Частично - уменьшить тяготение. Как? - Вас так учили - рассуждать, заполняя таблицы? - Нет, это я сам... вычитал у Яккерта, в книге о Менделееве. Лев и сам не заметил, как рассказал всю свою коротенькую биографию: про оси изведанного, упирающиеся в неведомое, про берега познания, даже про неоткрытые элементы - мальвиний и януарий, про неоткрытые планеты - Мальвинию и Януарию. Только о Винете Лев умолчал. Впрочем, Гранатов и так догадался. - Вас понял, - прервал он неожиданно. - Значит, договорились: до утра вы остаетесь. Как переводчик вы незаменимы, говорю откровенно. Гордиться тут нечем - это не ваша заслуга, а темпоградская. Вы больше месяца изучаете тоитский язык. А столбец охотника мы обдумаем, обсудим, просчитаем... - Если бы вы разрешили мне... - начал Лев. - Принять участие? Нет, не разрешу, - сказал Гранатов резко. - Не считаю целесообразным. Вы не физик, не математик, не конструктор, опыты ставить не умеете, командовать не сможете - это вам не по плечу. Да и не надо вам конструировать приборы, у вас способности иного рода. Вы по натуре универсал, всеохватник - "омнеолог" - по терминологии вашего любимца Яккерта. Учитесь охватывать все - к этому у вас склонность. Руководителя подберем, программу составим, я сам буду давать вам задания время от времени. За три дня - за четверг, пятницу и субботу кончите курс. Явитесь к девушке уже с дипломом. Надеюсь, она не разлюбит вас до воскресенья. Но чур, условие: прошу не зазнаваться. Впрочем, если зазнаетесь, пользы от вас не будет, отправлю раньше. А сейчас идите к моему секретарю и пишите заявление: "Я, такой-то, прошу разрешить мне работать в Темпограде в течение трех суток..." - трое суток, больше не полагается... "в качестве", скажем, "переводчика с тоитских языков...". Лев вылетел из кабинета на крыльях. Сам Гранатов похвалил, увидел способности, назвал незаменимым, обещал давать личные задания. Тело исчезло. Лев парил в невесомости; голова кружилась, как некогда, в незапамятные времена - сегодня днем по московскому времени, когда он сидел рядом с Винетой. Три года терпения... и через три дня (московских) он явится к Винете, размахивая новеньким дипломом. Поздравь меня - я специалист-омнеолог. Не веришь? И расцелует удивленные и сияющие глаза. А если бы Лев слышал еще, что говорил в это время Гранатов своему исполнительному помощнику: - Кажется, у меня находка, Гельмут. Студент, мальчишка, знаний кот наплакал, опыта никакого, но любит думать. Со вкусом мыслит. Такое и у научных сотрудников не всегда встречаешь. Сколько у нас торопыг, которые хватаются за арифмометр, даже не продумав условия задачи. Складывают, вычитают, умножают и полагают, что это и есть вся научная работа. - Верхоглядства не получилось бы, - проворчал Баумгольц. - Перехвалишь мальчишку, возомнит, голова закружится. Вырастим Манилова. Портишь ты людей. Посмотри-ка лучше смету! 14. ОТ СРЕДЫ ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА. 23-28 мая Винета знать не знала, ведать не ведала, что ее друг в другом городе, да еще в другом времени вдобавок. У Винеты дни заполнены до отказа, дела, дела - общественные, домашние, спортивные, артистические, студенческие... Приближалась весенняя сессия, пора было готовиться к экзаменам, анатомию зубрить. Студенты XXI века все еще учили наизусть латинские названия 218 человеческих костей и 440 мускулов. Ради сессии приходилось манкировать необязательными предметами. И Винета с легким сердцем поручила Льву факультатив по лингвистике, быстренько простилась, условившись о вечерней встрече, и помчалась... на стадион, в баскетбол играть. Не могла отказаться, ребята очень просили. Заболела главная нападающая, надо было ее заменить. Винета ростом не вышла, не так уж часто укладывала мячи в корзину, но бегала она резво, пасовала точно, успевала блокировать. В общем, полезно работала на поле: А Лев в это время убеждал в Космограде тоитов, что люди Земли желают им добра. ...Все равно медики проиграли с обидным счетом 64:66. Поражение надо было обсудить в кафе за пломбиром с клубникой. Винета не уклонилась. Некрасиво было бы убежать, когда товарищи огорчены, некрасиво уклониться от упреков в промахах. В какой-то момент Винета вспомнила про Льва, отошла в сторонку, чтобы перекинуться с ним словечком, но номер не отвечал. Лев уже был на пути в Темпоград, исходил потом в сухой бане разновременной однопространственности. Винета не стала тревожиться, она и сама выключала видеофон на стадионе. Мало ли что бывает, не всегда удобно отвечать. Вернется домой, позвонит еще. Но вернуться сразу после кафе не удалось. Катя, капитан их команды, пригласила Винету в концертный зал. Винета не устояла. Дома слушаешь урывками, тысяча хозяйственных дел: то мать подзывает, то видеофон. К тому же Винета любила толпу, наслаждалась многолюдьем, нарядной пестротой платьев, всеобщим оживлением в фойе, ты смотришь, на тебя смотрят. И главное: во втором отделении должен был выступать самолично Олег Русанов - ее любимый поэт. Второе отделение начиналось как раз тогда, когда Лев прибыл в Темпоград. Поэт вышел на сцену с гитарой, инструмент положил на стул, а сам подошел к микрофону, постучал ногтем, кашлянул и, глядя прямо в глаза Винете, сидевшей в первом ряду, сказал: - Я прочту стихи из нового цикла. Вероятно, я назову его "Стекла вдребезги" - в таком роде. Почему? Я полагаю, что в нашей жизни слишком много стекол - микроскопы, телескопы, очки, окна, витрины, шкафы стеклянные, зеркала, всякие приборы с циферблатами. Мы смотрим на мир через стекло. Мысли наши витают в зателескопном, замикроскопном Зазеркалье. Сами себя загнали в стеклянную клетку. Без стекла не умеем видеть... не замечаем самого интересного. "Стекла вдребезги" - так и называлось первое программное стихотворение. Предгрозовой порыв ветра вырвал ставню из рук, стекла посыпались на пол, и в душную комнату ворвался аромат сада: запах свежести, мокрой листвы, мокрой зелени и бодрящего озона. ..."Капельки крови" - о том, как сверкает красное на зеленом. На листе подорожника капля крови из порезанного пальца. И не капельки ли крови живой природы превратились в бусинки смородины, в искорки земляники в густой траве?.. ..."Гимн сойке" - песнь о хлопотливо крикливой мамаше-наседке, отважно налетающей на вороватого кота, который улепетывает по дорожке, прижав уши. И опять о грозе - ночной, зловещей, когда деревья качают головами-кронами, хлопают крыльями-ветвями и мрачно гудят. Деревья или лесные демоны? Стих о шиповнике. О душистом горошке. О рябине, до зимы доносящей алые блики летнего солнца. О первом снеге. Об оттепели. О белозубой девушке. О курносой девушке. О кудрявой девушке. О быстроглазой девушке. О любви, о любви, о любви... Из затемненного зала сыпались на сцену записки. Русанов развернул одну: - Меня тут просят спеть. Что именно? - "Не понимают", - чей-то голос из тьмы... Поэт взял гитару со стула, прошелся пальцами по струнам и, наклонив голову, как бы прислушиваясь к мелодии, запел хрипловатым тенором: Он говорил: "Меня не понимают, Я окружен холодными людьми, Они меня за цифру принимают, О милая, пойми меня, пойми..." И вздыхали в зале непонятые юноши, достойные любви и угнетенные экзаменами. Утирали слезы растроганные девушки, готовые понять и оценить. Винета тоже шмыгала носиком и качала головой сочувственно: "Да-да, именно так, Льва тоже трудно понять, но она приложит усилия, постарается. Кстати, кажется, пора, как бы не опоздать. Но очень хочется послушать до конца. Пусть подождет немножко, пусть помучится, радостней будет встреча". Пока Русанов выступал, Лев знакомился с Темпоградом, составлял с Клактлом списки жрецов первой очереди и додумался до идеи охотника. В раздевалке после концерта Катя призналась, что у нее не случайно оказался лишний билетик. Неожиданно Он не захотел пойти. И надо было всесторонне обсудить, почему Он ведет себя так странно и непоследовательно. Винета советовала спросить напрямую. Она была решительным человеком, сторонницей активных действий, презирала выжидательную политику, тогда как рослая Катя, звезда стадиона, королева баскетбольной корзины, проявляла робость и плаксивую пассивность. В конце концов Винета сама вступила с Ним в переговоры; Катя же смотрела через ее плечо на экранчик. После этого надо было еще обсудить Его неопределенные слова и странную мимику, найти оправдания Его уклончивости. Винете было ясно, что Он не любит Катю, но нельзя же было повергнуть в отчаяние королеву баскетбола, все искавшую намеки на чувство там, где не было ничего. И счастливая Винета стеснялась торопить неудачницу, тратила время, урезая часы собственной любви. Наконец, простившись, примчалась домой уже в одиннадцатом часу. (Лев был в это время в кабинете Гранатова. А в саду под сиренью его не было.) Но Винета не волновалась. Договорились неопределенно - "вечером". Даже хорошо, что Лев придет позднее: есть возможность умыться, переодеться, перекусить не мешало бы тоже. Винета умылась и переоделась с редкостной для девушки быстротой - за каких-нибудь четверть часа. Поужинала - еще четверть часа. Что же Лев опаздывает? Если не мог прийти, надо было предупредить. Винета схватилась за видеофон. Да он у нее выключен! Как села в кресло в концертном зале, так и выключила. Наверное, бедняга звонил тысячу раз. Винета сама попыталась вызвать Льва, безуспешно, разумеется. С Темпоградом не было прямой связи, да и все равно, при разнице темпов разговора не получилось бы. И усталая Винета почти с облегчением легла в постель. Засыпая, мысленно послала Льву тысячу поцелуев. Подумала: "Я виновата, может быть, но ты у меня хороший, не станешь дуться по пустякам. Завтра я увижу тебя обязательно". Назавтра продолжалось то же коловращение. Конечно, Винета проспала, пренебрегая завтраком, помчалась в клинику. Потом в общежитии готовились большой компанией, натаскивали друг друга по анатомии. Потом надо было навестить Геруту в родильном доме, а для Саны подобрать иллюстрации. Такая дуреха эта Сана, потеряла курсовую работу по дороге в типографию, всей группой ее выручали. Винета распределяла, кому что сделать, на себя взяла самое трудоемкое. Только перед сном вспомнила о Льве и даже обиделась немножко. Да, она виновата, не подумала о нем, не позвонила, но ведь ее-то видеофон не выключался. Почему негодный мальчишка молчал? Зазнался, понравилось, что к нему бегают с извинениями. На этот раз не дождется. Надо его проучить. Пусть помучится, авось догадается набрать номер. Винета решила не притрагиваться к видеофону. И не притрагивалась два дня - весь четверг и пятницу - до позднего вечера. Ей нетрудно было выдержать характер. Дел невпроворот, зовут туда и сюда, некогда задумываться и терзаться. Да и не терзалась она никогда, как Катерина. Винета и представить себе не могла, что кто-нибудь, полюбив ее, потом разлюбит. К вечеру пятницы, сдав анатомию, Винета забеспокоилась. Почему такая упорная невнимательность? Может быть, Лев нездоров. Набрала номер. Ручной видеофон Льва все еще был выключен. Поколебавшись, Винета запросила в справочной номер матери Льва. Мама долго выспрашивала, зачем нужен Лев, по каким делам - служебным, учебным, личным, просила стать против света, чтобы рассмотреть лицо знакомой сына. Одинокая женщина ревниво относилась к сверстницам сына, в каждой девушке видела потенциальную разлучницу. Нехотя выдавила наконец, что Левушка в научной командировке, где-то под Москвой, вернется, вероятно, в воскресенье. О том, что Лев находится в Темпограде, она не знала сама, сын предпочел ее не беспокоить. В командировке? И не сообщил об отъезде? Ах, нехороший ты, Лева, заслуживаешь сурового наказания. Когда вернешься, окатят тебя ледяным душем. Впрочем, может быть, ты и пробовал сообщить, легко ли связаться с Винетой? Главное, что жив и здоров, а чувства выяснятся при встрече. И успокоенная Винета улеглась в постель с томиком Русанова. Она любила почитать на сон грядущий. Лев в это время уже приступал к своей дипломной работе. Она называлась "К вопросу о перспективных открытиях на оси малых размеров". Гранатов сам утвердил эту тему. Все время направлял его на общий обзор, прогноз путей развития науки. Лев трудился с охотой и усердием. В сущности, он дополнял свои любимые тетрадки и графики с осями Жерома. В данном случае продолжение оси размеров - самой интересной для Темпограда - на ней и уменьшение и ускорение времени. На оси всякая мелюзга - мышки, птички, жучки, червячки, инфузории, бактерии, вирусы, молекулы. За молекулами атомы - достижения XIX века, XX век пошел глубже - открыл атомные ядра и оболочки, затем частицы атомного ядра. Из чего состоят частицы? XXI век добавил невыразительные цифры: сотые, тысячные, миллионные доли электрона. А доля минус двадцать четвертого порядка была получена в лабораториях Темпограда. А еще глубже? Ничего устойчивого, ничего определенного, утверждали теоретики. Не имеет смысла копать дальше. Конечно, Лев ратовал за продолжение опытов. От этих опытов теперь тянулась ниточка к планете тоитов. "У окна стоящий" всегда уверен, что самое интересное за горизонтом впереди. В Темпограде было мало развлечений и много времени для работы. Хотя Льву пришлось вернуться на первый курс и начать заново, все равно за три дня - за три темпогода - он прошел весь курс омнеологии и благополучно защитил диплом в ночь с субботы на воскресенье, в 4 часа 22 минуты с секундами. Винета в это время сладко спала, свернувшись калачиком. Томик Русанова - рядом, на полу. И Винете снился Лев. Будто бы стоит в дверях, в синем с белым вязаном костюме и торопит: "Скорей, скорей, уже гребной сезон, лодки надо захватить получше". А у Винеты, как назло, именно в этот момент что-то случилось с блузкой... Она суетится, а Лев торопит: "Скорей же, я так спешил к тебе..." Не в руку сон. Отложил Лев свой приезд. Решил задержаться на все воскресенье, еще на темпогод. Вообще-то н