а с Ауном можно, потому что он - как Зор, и с ним просто, потому, наконец, что старик любит мальчика. - Мои глаза видели вчера волка. Он унес Лика. Никто больше не видел. - Мне жаль твоего брата и твою мать, - ответил Аун и, вздохнув, заметил: - У тебя зоркие глаза. - Да. И я заметил метку на шкуре волка, чтобы найти его и убить, когда меня назовут охотником. - Это будет. В праздник Нового Солнца, в праздник Птиц, если помогут дивы, ты будешь назван, постарайся. - Тогда я убью много коз и баранов, чтобы всем и тебе, Аун, было довольно сладкого мяса. Я убью столько, что люди не смогут унести всего. - Хвастливость - большой порок, она как слепота для охотника. Лан потупился. - Я знаю, ты будешь удачливым охотником, но послушай, что я тебе скажу. Лан любил слушать старика. Неторопливый голос уводил мальчика в неизведанное, и, если закрыть глаза, можно было увидеть невиданное: людей, давно ушедших в пещеру предков, места, где никогда не бывал... Таков Мудрый Аун. - Знаешь ли ты, почему племя наше называется "таж"? - Так было всегда... - Нет... Жил такой человек - Таж. Давно-давно. Хороший человек, оттого и помнят его люди, оттого все мы носим его имя и будем носить, пока есть хоть один человек в племени... В те давние времена охотники и даже вожди и жрецы носили имена своих матерей, как сейчас вы, мальчики: твоя мать - Лана, - ты - Лан. А девочкам, как и теперь, придумывали новые имена. А почему? Это забытая тайна... Как-то в сильный снегопад погнался Таж за раненым оленем и пропал. Четыре ночи не было его в жилище. В ту пору ночной холод убивал человека, и потому все сказали: "Вождь Таж мертв, пусть дивы назовут другого вождя". И стал вождем другой человек, а на пятую ночь приполз Таж, очень слабый, но живой и сказал: "Я гнался за оленихой и ее детенышем, но мою добычу захотели отнять волки. Они отогнали детеныша от матери и чуть не загрызли его. Но я убил двух, а остальные убежали. Раненный, я лежал на снегу рядом с олененком. И он согревал меня. Потом вернулась олениха и стала зализывать детенышу раны, а он сосал молоко. И олениха зализывала мои раны, и я, как олененок, сосал ее молоко. Она согревала нас и уходила только покормиться. Силы мои окрепли, раны затянулись, и я приполз в жилище". Аун замолчал, вглядываясь подслеповатыми глазами в лицо Лана. А тот растерянно моргал. Все было непонятно: почему вождь Таж бился с волками за олененка вместо того, чтобы догнать и убить олениху, ведь тогда мяса хватило бы всему племени? Почему олениха подошла к охотнику и зализывала его раны? Разве так бывает? Почему, наконец, окрепнув, Таж опять-таки не убил олениху? Лан ждал: пусть Мудрый Аун объяснит ему непонятное, но старик как бы забыл про мальчика. - Вождь Таж был плохим охотником или дивы отняли у него разум? - Так сказали бы и многие другие, но не жрец Ухо Дива, и не Гордый Лунь, и не я. Отец твой, Большой Орел, наверное, тоже так не сказал бы... Таж был хорошим охотником и мудрым вождем... Он не убил олениху, зато узнал тайну матери и спасся. Он стал как див, которому повинуются звери. Аун помолчал. - Да, у тебя зоркие глаза и хороший разум. Смотри, - старик широким приглашающим жестом повел вокруг, - великий порядок вокруг: солнце устало - приходят холода, улетают большие птицы. Потом эти птицы прилетят вновь и принесут с собой Новое Солнце. С Новым Солнцем рождаются звереныши, растет трава, появляются сладкие плоды. Предки наши умели видеть и узнавать многие мудрости. Смотри и ты, смотри и узнавай. Тайна пещеры предков "Как див, которому повинуются звери..." - повторял Лан снова и снова, но мудрость эта была ему все-таки непонятна, хотя он и запомнил ее. Потянуло ветерком, и сильнее запахло неповторимой свежестью тумана. Сверху заголубели просветы, и вдруг брызнул яркий солнечный свет, многократно отраженный от ослепительно белых, быстро катящихся клубов. Аун медленно побрел к пещере. Сейчас он запалит смолистый факел и уйдет через узкий лаз в дальнем конце их жилища в таинственную пещеру предков, куда никто из племени ступить не решается. Старик Оор со своими камнями расположился у входа в жилище. Ребятишки постарше, среди которых Лан увидел и Зора, подносили старику новые камни. У Оора зоркий глаз. Он внимательно разглядывает камень, прежде чем приняться за него. Долго примеривается и наконец бьет своим черным крепким билом, которое всегда держит при себе. И не силен удар, да точен. Один за другим отскакивают от камня большие и маленькие кусочки, и вот уже всем видно: получился удобный скребок для скобления шкур больших зверей, наконечник стрелы или копья, рубило, ударник, - по руке, в самый раз. Лан, бывало, подносил к лазу в пещеру предков наиболее прочные ударники из черного камня. Подносил и терпеливо ждал, пока Мудрый Аун не придет за ними. Из черной дыры струился холодный воздух, а то, наоборот, в нее с шумом засасывались сухие листья и травинки из ближних подстилок. Стоило сунуть голову в отверстие, и волосы начинали шевелиться как живые. Лану хотелось заглянуть внутрь. Иногда, когда в жилище не было взрослых, он осторожно протискивался в проем по пояс. И тогда слышались отдаленные несильные удары камня о камень. Наступала темнота, потому что он загораживал собой дневной свет, и ему мерещились впереди красные, зло светящиеся глаза дивов, хранителей жилища мертвых - братьев Оггру, и мальчик в страхе пятился назад. Там был недавно умерший вождь, Гордый Лунь, там был охотник Буйвол и еще несколько женщин и детей, умерших за последние три луны. Таинство погребения совершали жрец и Мудрый Аун. Как-то раз Лан спросил у старика: - Не рассердятся ли дивы, если я спрошу тебя, Аун, что там, в пещере предков, где ты бываешь каждый день? Аун долго молчал, щурясь на солнце подслеповатыми глазами, а потом сказал: - Это тайна великая. - Я знаю, там живут мертвые... - Помолчи и послушай... Стар уже Аун. Скоро и мне уходить к предкам... Давно присматриваюсь к тебе, Лан, сын Большого Орла, и говорю: слушай и запоминай! Мальчик оцепенел. Так торжественно и многозначительно с ним никогда еще не говорили. - Слушай и запоминай. Отцу твоему хотел сказать тайны племени, но вождям не до тайн. А жрец зол... Аун замолчал надолго, подавляя волнение. - Тебе скажу. Слушай и запоминай! Запоминай и думай! Думай и наблюдай вокруг!.. Старик насупился и продолжал шепотом: - Скажу тебе древнюю песню: Береги брата своего и сестру - соплеменника! Погляди вокруг, волки живут стаями, кабаны, олени, козы - стадами, люди таж - племенем. Злые дивы делают зло, добрые - добро. Тигр хватает косулю, лисица караулит зайца, сокол бьет утку. Оглянись, беда за твоей спиной. Козы бросаются наутек от барса, волки пожирают раненого собрата... Люди перед бедой едины! Береги соплеменника - охотника, женщину, детеныша! Пуще руки своей, пуще глаза, пуще себя самого! Старик устало расслабился и закрыл глаза. Лан позволил себе расправить затекшую в неудобной позе ногу, но не сводил напряженного взгляда с серого лица Ауна. - Завтра, - сказал тот, - пойдешь со мной в пещеру предков. - И вдруг, открыв один блеклый глаз, наклонился к самому лицу мальчика: - Боишься? Лан поежился. - Страх от незнания. Узнаешь - страху станет меньше... И об этом есть древняя песня, но о ней в другой раз. В тот день беспокойство не покидало Лана, беспокойство и страх перед грозным завтрашним утром. Только Муна, затейница Муна, дочь умершего вождя Гордого Луня, отвлекла его от беспокойных мыслей. Она показала ему рыжего волчонка, живого зверька. Волчонок повизгивал и старался укусить Муну за руку, но она ловко хватала его за загривок и тихонько встряхивала. А потом, придерживая одной рукой зубастую пасть, другой тормошила его, гладила и ласкала. У Лана загорелись глаза. - Хочешь, я попаду в него от того куста первой же стрелой? Хочешь? Муна гневно глянула на него. Радостная ее улыбка померкла. - Нет! - сказала она резко. - Твой отец дал мне волчьего детеныша. Он мой. Ты, как и Зурр, хочешь убить его. Зачем? Охотники добудут много мяса. Наутро, когда взрослые ушли на промысел, Аун взял Лана за руку и повел его к лазу в пещеру предков. Прикрыв пламя факела от ветра, Аун первым протиснулся в узкий проход. Лан полез следом, замирая от страха. Слабый огонь факела скупым красноватым светом осветил неровные своды. Мальчик осторожно выпрямился в полный рост и огляделся. Пещера показалась ему громадной оттого, быть может, что дальний ее конец терялся в зловещей темноте. Лан никак не мог унять дрожь и старался держаться поближе к старику. - Маленький Орел! Голос Ауна прозвучал под сводами гулко и незнакомо. Лан даже не сразу сообразил, что это к нему обращена торжественная речь. - Здесь, - Аун приблизил факел к одной из стен, - ты видишь разных зверей и птиц... Я скажу тебе много такого, что знали наши мудрые предки и что ты потом передашь сыну своему или побратиму, соплеменнику, кому сможешь доверить это... Знание - великая тайна! В знании - неведомая сила добрых дивов! Оно помогает одолеть голод, жажду и холод. Кто владеет тайной - тот могуч, тот сам как див. Лан разглядел под одним из рисунков головной убор умершего вождя, а в рисунке узнал луня, знакомую белоголовую птицу, которую ему нередко приходилось видеть между вершинами заснеженных гор. А вот грозная птица, с развернутым могучим крылом - орел. Здесь когда-нибудь будет положен головной убор его отца. Но ни один рисунок не напомнит людям о его маленьком братишке, которого недавно утащил волк со шрамом на плече... А где, под каким рисунком будет покоиться его головной убор, каким именем назовут его охотники в следующий праздник Нового Солнца? ...- А на этой стене выбито Слово предков. В темный и холодный день дивов Оггру, хранителей жилища мертвых, жрец говорит людям Слово. В нем мудрость предков, в нем жизнь племени. Но видит Слово предков только Черный Ворон да я, а теперь вот и ты... Смотри и запоминай! Лан до боли в глазах вглядывался в штрихи и зигзаги на неровной скале, но ничего пока разобрать не мог. - "Был великий лес, - напевно начал Аун, - и горы, закрывшие полнеба. Было Большое Солнце и много воды. Людей в племени было, как звезд в небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав. От этого-то люди стали забывать Слово предков, плохо охотились, не хотели строить новые жилища. И разгневались дивы, и напустили ночь на Солнце, и сотрясли землю, и отняли большую воду. Ушли из лесу звери, улетели птицы, пропали плоды. Великий голод настал. Умирали от голода охотники и матери, умирали детеныши. Великий холод настал. Умирали от холода и болезней, с криками и стонами. И повелела Старая Олениха идти к Солнцу, где лежит Страна предков. Повелела она в день Оггру говорить Слово и приносить жертвы добрым и злым дивам. Но не было пути в Страну Оленью, не пустили горы людей, и повернули они тогда вслед за Солнцем. Шли, пока Старая Олениха не повелела жить в большой норе, а сама ушла в жилище мертвых. И стал вождем Таж. Он принес в жилище доброго рыжего дива - Огонь, младшего брата Солнца. Днем и ночью кормили люди Огонь, и злые дивы отступили от племени. Не раз вождь Таж и самые сильные охотники уходили искать дорогу в теплую Страну предков, где мало снега, Большое Солнце и много зверей, но горы были безжалостны. Умирая, великий Таж повелел людям идти по пути Солнца, потому что охотников осталось столько, сколько пальцев у человека. Много Новых Солнц прошло с той поры, но не было у племени беды больше, чем гибель Огня. Тогда поняли люди величие сделанного вождем Таж и стали зваться его именем. Велик жрец Ухо Дива, сделавший Огонь бессмертным, и это главная тайна предков. Но ищите дорогу в Страну предков! Я, Мудрый Аун, хранитель Слова, говорю: здесь в Солнечной долине большая вода и лес, хорошая добыча, много плодов и целебных трав. Тут жить людям... и искать путь через горы". Волчонок С каждым днем все ниже за горы опускалось благодатное солнце, все более широкие тени от высоких скалистых хребтов синим холодом накрывали долину. Все чаще студеными ветрами напоминала о себе зима. Но в полдень солнечные лучи еще ярко освещали по-осеннему пеструю макушку холма за ручьем. Туда каждый день бегал Лан погреться, поваляться в душистых хрустящих листьях, поразмыслить. А размышлять ему было о чем. На протяжении последней луны Мудрый Аун открыл ему столько тайн и знаний, что мальчику казалось, будто голова его стала большой-большой, и окружающее приобрело значительность и глубокий смысл. Огонь - главная тайна. Огня боятся звери, он делает человека сильнее зверей. Как важно сберечь огонь! Без страшных когтей и острых клыков человек может прогнать тигра и волка. Человек сделал лук, и стрелы, пущенные из лука, догоняют быстроногую косулю. А разве в бесчисленном повторении Новых Солнц не заключен великий таинственный порядок? Старый Аун посвятил в тайны предков его, Лана. А он должен сохранить, а потом передать их своему избраннику, чтобы людям племени жилось легче. - Почему нельзя сказать тайны всем людям? - однажды спросил Лан. - Потому что так всегда было. Потому что они собирают людей вокруг владеющих тайной. В заветах и тайнах предков великая сила! - ответил Мудрый Аун. Ночью к Лану приходили видения: наскальные картины из Слова предков оживали, и гулкий голос без конца повторял недоступные его пониманию мудрые заповеди... Мальчик выбрал себе место среди колючих зарослей боярышника, пристально огляделся вокруг, нет ли какой опасности, и тогда только прилег, не выпуская из рук заостренной палки, хрупкого своего оружия. Теплые лучи шаловливо щекотали ноздри, ленивый прохладный ветерок шелестел сухим листом у самого уха и убаюкивал, грустно и ласково. Проснулся Лан от холода. Солнце заметно передвинулось, и ажурная тень от сплетенных стволов и ветвей деревьев надвинулась уже на него. Вскочил. До захода солнца он должен еще набрать полную суму плодов боярки, шиповника, орехов и яблок. Зурра, жена жреца, строго следит, чтобы женщины и подростки наполняли свои сумы доверху. Беда тому, кто вернется с пустыми руками. Прищурился на солнце: "Еще успею", - и пустился бегом к ручью. Он знает одно небольшое ущелье, там довольно орехов и яблок. В ложбинке за стеной кустарника он наткнулся на Муну. Она так увлеклась возней с волчонком, что не заметила мальчика. Волчонок теперь не проявлял к ней былой враждебности. Он весело скакал вокруг, хватал зубами за руки, не кусая. Куда девалась та угрюмая тоска и ярость, которая светилась в глазах звереныша, когда Лан увидел его впервые. Да и подрос он заметно. "Значит, Муна где-то здесь прячет его от людей и зверей", - подумал мальчик. Волчонок почуял постороннего и ощетинился. Уши прижались к голове, глаза превратились в две маленькие злые точки. Заметив настороженность зверька, Муна тоже схватила палку. Лан вышел из-за кустов. Звереныш заворчал, заскулил и спрятался за девочку. - Чего тебе? - сердито спросила Муна. - И ты следишь за мной, как Зурр? - Не слежу. Лан рассмеялся: разъяренная девчонка походила на сову - глаза круглые и злые, волосы всклокочены, кажется, вот-вот выпустит острые когти. - Не слежу, - повторил он. - Иду в то ущелье, где родник. Там много орехов и яблок. Муна успокоилась немного. - Ты не убьешь волчьего детеныша? - Покажи твои руки, - сказал Лан вместо ответа. Муна с удивлением протянула ему руки. - Зверь не укусил тебя? - поразился он. В этот момент волчонок бросился на Лана и, если бы тот не отскочил в сторону, вцепился бы ему в ногу. Острые зубы глубоко впились в подставленную палку. Муна закричала и прижала звереныша к земле. Волчонок не сопротивлялся, но продолжал глядеть на Лана непримиримо. - Что же ты будешь с ним делать? - Не знаю, - простодушно и горестно ответила девочка. - Наверное, отпущу. Лан неодобрительно качнул головой. Со снисходительной улыбкой глядел он, как Муна привязывает звереныша к дереву и тот доверчиво жмется к ней. По пути к ущелью мальчик задержался у ручья, чтобы напиться. Задумчиво оглядел он глубокие борозды от волчьих зубов на своей палке: "Все-таки зверь едва не перекусил такую крепкую палку. А ведь еще детеныш!" От ручья Лан пошел быстрее, до заката оставалось недолго. Вдруг он услыхал протяжный вопль Муны, вопль боли и злобы. Не раздумывая, помчался Лан обратно. С поляны доносился шум борьбы: хриплое дыхание, яростные выкрики, рычание. У кустов, за которыми скрывалась поляна, Лан задержался. Внимательно огляделся, не подстерегает ли его какая опасность, и осторожно продрался сквозь колючие ветви. Злоба вспыхнула в нем, когда в противнике Муны он узнал Зурра, сына жреца. Зурр очень сильный. Он придавил Муну коленом к земле и хищно оглянулся на рвущегося с привязи волчонка. Только тут Лан заметил стрелу, глубоко вонзившуюся в кору дерева, в нескольких пальцах выше головы звереныша, и лук Зурра, брошенный в пылу борьбы. Муна хрипела в бессильной ярости и тщетно пыталась освободиться. О Зурр, победитель девчонок! Как посмел он прикоснуться к Муне вопреки запрету обычая! Пусть он выше, пусть сильнее - быть ему сегодня на земле! Отшвырнув палку, Лан одним прыжком оказался рядом и опрокинул Зурра неожиданным ударом ноги в бок. Они катались по земле и колотили друг друга, свято соблюдая при этом заповедь: "Не пролей крови соплеменника". Зурр был сильнее. Оправившись от неожиданного нападения, он нанес Лану такой удар, что тот задохнулся от боли. От следующего удара удалось увернуться, и Зурр со всей силы хватил кулаком по земле и взвыл: - Бо-бо-бо! В тот же миг, изловчившись, Лан завернул ему здоровую руку за спину и придавил противника коленом к земле. - Ты на земле, Зурр! И ты нарушил обычай - обидел девчонку. Сордо будет тебе! Сордо - так называлось наказание нарушившим обычаи племени. Вождь или жрец громко называли провинившегося и оповещали всех о его проступке. Но бывало сордо и суровее. Так, охотника Ястреба когда-то побили дубинкой и лишили головного убора и охотничьего снаряжения. По сей день называется он Оор, как детеныш... Лан почувствовал, как сразу расслабилось, обмякло напряженное тело противника. Черные волосы Зурра разметались по земле, лицо испачкано в пыли. - Вуа, - простонал он. - Не надо сордо. Лан и сам не был уверен, что скажет старшим о случившемся. - Хорошо. Не станешь трогать Муну? - Нет. Поднявшись с земли, Зурр потер ушибленную руку. Его маленькие, глубоко посаженные глаза блеснули, будто черные звездочки, вызывающе и задорно. - Зурр будет лучший охотник! - Нет, я буду лучший! Ты не попал в зверька! - крикнул Лан и повернулся к дереву, в котором недавно торчала стрела. Но стрелы уже не было. Бесследно исчезли также и Муна с волчонком. Вождь и жрец Наступила стужа. Устье пещеры почти совсем завалили камнями, оставив небольшое отверстие для выхода наружу. За короткий день женщинам с трудом удавалось набрать сучьев для костра, чтобы хватило на ночь: зимой огонь прожорлив. Охотники по нескольку раз на день уходили проверять ловушки, но с наступлением холодов зверей стало мало. Возвращались окоченевшие, злые: только изредка удавалось добыть зайца, лисицу, а то и вонючего шакала. Вот и сегодня молчаливо глядят соплеменники, как обмороженные охотники один за другим перебираются через завал и угрюмо устраиваются у огня. Принесли лишь большую, с разодранным боком рыбу, отнятую у горластых голодных ворон на продуваемом ветрами песчаном берегу реки. Голый малыш прополз между ног взрослых и начал ковырять пальцем белое, рыхлое, неприятно пахнущее мясо. Зурра недовольно заворчала, и мать детеныша поспешно подхватила легонькое тельце сына. Трудное дело разделить скудную добычу между голодными соплеменниками. Придирчивые глаза ревниво следят за руками Зурры. Она медлит, долго примеривается, прежде чем ударить рубилом. Она наслаждается своей властью над людьми. Ей нравится, когда соплеменники заискивающе заглядывают в глаза, стараются угодить, услужить. Строгая очередность соблюдается при дележе добычи. Первый кусок, по обычаю, получает вождь, потом жрец, затем охотники в той очередности, как сидят они вдоль стены у жертвенного огня. Потом вдовы, одинокие женщины и в последнюю очередь старики и старухи. Чем ближе к концу дележа, тем меньше и хуже остаются куски. Бывает, что старой Уруне или глухой хранительнице огня вообще не достается доли. Только Мудрый Аун получает пищу в числе охотников да вдова умершего вождя Яна - после жреца... Люди собирались у костра, чтобы не пропустить своей очереди. Темные сосредоточенные лица, внимательные настороженные глаза. Зурра оглядела соплеменников и сказала негромко и уверенно: - Теперь, Яна, твое место там, где вдовы. Все знают, что дочь твоя кормит зверя, не хочет отдать его племени, как я сказала. - Это детеныш! - крикнула Муна. - Маленький волчий детеныш. Черный Ворон, до сих пор безучастно сидевший у костра, вдруг грозно поднял от огня свой страшный взгляд. - Люди таж забыли Слово предков на радость дивам ночи. Я слышу, как детеныши спорят... Первые слова его напоминали предгрозовое дуновение ветерка, но по мере того, как он поднимался на ноги, медленно, неестественно медленно, голос его крепчал и, наконец, загремел, словно горный обвал. ...- Скоро, скоро наступит страшная пора Оггру. Дивы захотят много жертв. На кого падет выбор?.. На тех, кто не может добывать пищу для племени и сучья для огня!.. Всем корпусом Черный Ворон повернулся туда, где стояли хромой старик Оор со своим каменным билом и больные, немощные старухи. ...- На тех, кто вредит племени, помогает дивам! - повернулся он к Муне и Яне. Девочка поспешно юркнула за спину матери. ...- До сих пор Яна получала свою долю за мной. Теперь ее место вместе с остальными вдовами, если только... - тут жрец ухмыльнулся своей страшной улыбкой, - если только никто из охотников не захочет уступить ей место перед собой. Сказав это, Черный Ворон обмяк, безвольно опустил плечи и стал медленно оседать на пол, будто вмиг заснул. Тишина воцарилась в пещере. Яна беспомощно оглянулась на соплеменников. Люди обеспокоенно зашевелились, опуская глаза. Страшные, голодные времена стояли у жилища племени. Кто решится пустить впереди себя лишнего? Кто решится перечить жрецу? - Я уступаю место вдове вождя, - послышался негромкий голос Мудрого Ауна. - Разве ты охотник, Аун? - не поднимая головы тихо прошелестел жрец. - Давно уж охотники в племени таж не зовутся материнскими именами. Среди охотников кто-то угодливо хохотнул. Одобрительный ропот послышался из темного угла, где стояли женщины. Удрученная, с низко опущенной головой, Яна медленно двинулась в конец людской цепочки. - Справедливо! - промолвила Зора, жена охотника Желтого Клыка. - Нет! - отчетливо сказал Большой Орел, вождь. - Гордый Лунь из пещеры предков слышит наши голоса... Пусть вдова Яна получает еду впереди меня. Никто не возразил вождю. Только Черный Ворон медленно поднял голову, оглядел охотников у костра, как бы отыскивая среди них того, кто только что говорил, и снова бессильно уронил голову на грудь. В напряженной, недоброй тишине делила добычу Зурра. Когда подошла очередь старого Оора получить свой кусочек, он сказал смиренно: - Пусть эта доля будет принесена в жертву диву Солнца. Один за другим молчаливо расходились люди по своим углам в обширной пещере. У огня остался только вождь. Он задумчиво поправлял головешки в костре. К нему подсел Мудрый Аун. - Позволь, вождь, сказать тебе... - Говори, Аун, говори, Мудрый. - Справедливо поступил ты, да во вред племени... Большой Орел удивленно поднял брови. ...- Охотники недовольны. Нельзя защищать слабого перед сильным, когда сам не самый сильный. - Не пойму я тебя... Сам-то ты?.. - Я стар, не много Новых Солнц видеть мне. А ты вождь, тебе о племени думать... Еще скажу: берегись Черного Ворона. Молод ты, неопытен, плохо думаешь... Беспокойство охватило вождя. В чем-то прав Мудрый Аун, только в чем, не понять ему. С этого вечера начался разлад в племени, поползли недоброжелательные разговоры о неопытности, о неудачливости вождя. Лан и Муна Мудрый Аун оказался прав. После столкновения вождя со жрецом в племени начались раздоры. При неудаче на охоте люди говорили о молодости и неопытности вождя, осуждали его за терпимость в отношении своенравной девчонки Муны, не пожелавшей отдать волчонка. Другие шептались о несправедливости Зурры при дележе добычи, о неправильном толковании жрецом Слова предков. Некоторые высказывали робкое недовольство, когда лучшую добычу Черный Ворон забирал для жертвоприношений. Если раньше Лан и сам не прочь был поохотиться за волчонком, то после своей стычки с Зурром и особенно после того, как отец его встал на защиту Муны и ее матери, ему казалось, будто и он всегда защищал волчонка и его покровительницу. На другое утро Муна выбрала удобный момент и шепнула Лану: - Хочешь, покажу, где живет детеныш волка? - Нет, Зурр может подглядеть. Ты мне скажи, я найду сам и дам ему еды. Муна заколебалась было, но все-таки решилась. Лан не сразу пошел к тайнику. Перебрался через ручей, присел на камень, как бы согревая озябшие ноги, огляделся и помчался к поляне. Логово волчонка находилось в крохотной норе, поблизости от родника. Вход в нору загораживал большой камень, и найти ее было нелегко. Волчонок сидел тихо. Как видно, он привык к своему одиночеству. Лан отвалил камень и заглянул в нору. В темном полумраке светились недобро две зеленоватые точки - глаза зверя. Мальчик опасался нового нападения. Одной рукой, обернутой шкурой, он собирался загородить выход, если звереныш задумает удрать, второй осторожно положил у края норы кусочек рыбы и большую обглоданную кость. Пленник не сдвинулся с места. Очень хотелось поглядеть, как звереныш станет есть, но ждать долго опасно, и Лан с сожалением подвинул камень на прежнее место. Едва стихли шаги, волчонок заскулил в тоске и беспокойстве. От незнакомого угрожающего запаха человека хотелось бежать, но камень у входа не поддавался усилиям звереныша. От пищи исходил вкусный, манящий дух и в то же время пахло незнакомцем. Зверек забился в самый дальний угол и затих. Однако в темноте логова запах пищи казался особенно сильным. Близкая еда властно звала его к себе. Не раз настороженно приближался волчонок к лакомым кускам, мучительно истекая голодной слюной и, наконец, схватил и уволок в дальний угол рыбу. Потом долго и сладостно грыз и ласкал языком большую кость, пока не превратилась она в короткий, не поддающийся зубам обрубок. Теплая дрема накатила на волчонка. Грезилось ему то мягкое палевое брюхо волчицы-матери, то веселые и ласковые руки Муны. И уже мерещилось, будто от рук Муны и от волчицы исходит одинаковый запах, запах мяса и рыбы, - съестного. Когда Лан возвратился, Аун уже поджидал его, сидя у огня. Старик не торопил мальчика, пока тот грелся, не спросил, где он был, только изредка поглядывал на него сбоку умными спокойными глазами. Лан невысок, но крепок телом. Широкий вздернутый нос придает его лицу лукавое выражение. Волосы и брови цвета осенней жухлой травы, глаза внимательные и по-детски смешливые. Старому Ауну нравятся его глаза - в них крошечным огоньком светится ум. Старик радуется, когда слова, полные смысла, пробуждают в мальчике интерес. Несколько раз неподалеку появлялась Муна, но спросить про волчонка при Мудром Ауне не решалась. Наконец, кряхтя, старик поднялся и пошел к лазу в пещеру предков. Лан последовал за ним. Факел тускло освещал выбитые на скале картины, по которым Аун уже не раз "говорил" Слово предков. Оба молчали. Лан мысленно повторял торжественные и наполовину непонятные фразы в строгой последовательности, как заучил со слов старика. Вот чадное пламя осветило последнюю картину и остановилось. - Когда старый Аун видит Слово предков, ему хорошо. Когда старый Аун видит ясное небо в начале дня, ему хорошо. А когда хорошо Маленькому Орлу? - Маленькому Орлу хорошо, когда много еды... - ответил Лан, подстраиваясь к торжественно-раздумчивому тону старика. - Маленький Орел еще мал, чтобы понимать "хорошо". Хорошо, когда радуются все люди таж, когда удачная охота, когда спят дивы, - это так. Но великие предки знали другое... Мать Олениха умела угадать, когда дивы неба сделают бурю, Хромой Тигр научил отгонять братьев Оггру, хранителей пещеры мертвых, от раненых, Смелый Ястреб на камне выбивал рисунки кабанов, оленей, чтобы охота была удачной... Разве Маленькому Орлу не хорошо, когда приходит Новое Солнце? Или когда он смотрит на Муну, дочь Яны? Лан отшатнулся от старика. На миг тот показался ему дивом. Как он узнал о том, о чем еще не сказаны слова? - Хорошо, - прошептал он. - Отчего это, Мудрый Аун? - Оттого, что ты скоро станешь охотником... А теперь иди... Стоял один из последних погожих дней поздней осени. Ярко сияло солнце. Буйная радость жизни захлестнула мальчика. Заметив горстку сверстников на склоне любимого холма, залитого солнечными лучами, он издал протяжный охотничий клич: "Ийо-о-о!" - и стремительно ринулся к ним. Звонко ломался ледок под ногами, холодный воздух щекотал грудь. Единым махом перепрыгнул через широкий ручей и, продравшись сквозь кусты, выскочил на поляну. Блеклая трава, прибитая к земле ветрами и дождями, ласкала щиколотки ног мягкой теплотой. Зурр и Рон стояли друг против друга, упершись лбами, и старались свалить один другого. Кун, Дан и Зор прицельно швыряли камни в ствол корявого дерева. Неподалеку Муна и Ляда возились с горластыми суетливыми малышами. Со всего маху Лан налетел на Зора. Оба покатились по мягкой шуршащей траве, хохоча и тормоша друг друга. Неожиданно крепкая нога втиснулась между ними: Зурр стоял над Ланом. - Вах-ха! Зурр будет лучший охотник! Лан вспыхнул, вскочил и стал боком к противнику. Тот сначала легонько толкнул его в плечо. Лан перехватил руку и уперся. Зурр навалился всей тяжестью тела и вдруг вместо сопротивления почувствовал рывок вперед, и вот уже оба на земле. Мелькают руки, ноги. Ребята суетятся вокруг, приседают, заглядывают, кто первым прижмет соперника коленом. Мальчишки рады бы помочь Лану, да нельзя - поединок. Зурра не любят, сторонятся его в играх, потому что, рассвирепев, он забывает о своей недюжинной силе. Над ним посмеиваются за косноязычие и тугодумие. Лан же - заводила всех развлечений, всеобщий любимец и весельчак. Но в этот раз ему не повезло. Зурр крепко ухватил Лана сзади и опрокинул на землю, придавив коленом. - Лан на земле, вах-ха! Зурр будет лучший охотник!.. Потом, усталые и разморенные теплом, долго лежали мальчишки на пахучем ворохе листьев и веток, и писклявые голоса малышей то уплывали в дремотную даль, то назойливо звучали где-то совсем рядом, над самым ухом. От отчаянного визга Лан и Зор вскочили одновременно. То, что увидели они, было страшно. Несколько крупных серых волков и среди них особенно громадный с седой мордой, отбив кучку мальчишек от остальных малышей, неторопливо гнали их вверх по ручью, в то время как другая часть стаи обходила беглецов со стороны холма. Ребятишки рассыпались по склону и ничего не видели, кроме своих преследователей, страшных зверей, от которых, казалось, невозможно убежать. Остальные малыши в сопровождении Муны и Ляды с истошными воплями мчались к жилищу. Мельком глянув на сверстников, замерших в растерянности, Лан издал боевой клич ломким от волнения голосом. И вот уже вся ватага, схватив что было под руками, с воинственными криками бежит на выручку мальчишкам. На бегу они швыряют камни вдогонку волкам, но слишком далеко, и камни не долетают. Из-за пригорка навстречу детенышам выскочила вторая группа волков, и обезумевшие от страха малыши резко повернули вправо, к ручью, по крутому склону. Мгновение, и один из мальчуганов, оступившись, кувырком покатился по откосу, и в следующий миг ближний к нему волк бросился на упавшего. К этому времени расстояние между волками и преследующими их подростками сократилось настолько, что несколько камней упало среди зверей. Камни и отчаянные крики заставили волков неспешно отступить. Лан видел, как один крупный волк - это был Меченый, со светлым шрамом на плече - легко уносил за пригорок тельце маленького соплеменника. "Тот самый, что унес моего брата", - мелькнуло в голове Лана. До сих пор еще ни разу не нападали волки на людей так дерзко. Зима с ее голодом и холодом для людей и для зверей стояла на пороге Солнечной долины. Изгнание из стаи Серые лесные волки собирались в стаю. Пролетело теплое обильное лето, подрос молодняк. Студеные ветры с севера торопят обитателей долины в путь. Высоко, к самым снегам на вершинах, ушли козы и бараны По первому снежку в ущелья двинутся кабаны, косули, олени. Лишь могучие лоси останутся в лесу и быстроногие зайцы. Даже многочисленной волчьей стае не всегда по силам справиться с лосем, а заяц - не добыча для голодных волков, да и попробуй поймай его по глубокому снегу. Бывает, голод заставляет стаю подниматься в предгорья и даже выше, в горы, но трудно волку, прирожденному степняку, настигнуть там добычу: козлы, косули, бараны легко взбираются по скалам, недоступным ему. Приходится хитрить, устраивать засады. Не обойтись тут и в одиночку или малочисленной группой. Вот почему каждую зиму собираются они в большую стаю. Старый седой вожак с волчицей и сеголетками - основа стаи. К ним присоединился выводок волка-трехлетки и несколько одиноких холостяков. Среди них громадный, чуть-чуть уступающий вожаку волк с меткой на плече. Это был пятилетний зверь, в длину почти двухметровый. Уже не раз Меченый вступал в бой с вожаком за главенство в стае. В начале прошлой зимы, когда стая гнала антилоп к зарослям, где в засаде притаились волчицы с молодняком, Меченый осмелился опередить вожака. Некоторое время они покусывали друг друга на бегу, а потом, озверев, схватились насмерть. Охота сорвалась. Клочья шерсти летели во все стороны. У вожака из уха хлестала кровь, Меченый поджимал жестоко укушенную лапу, но схватка продолжалась, пока волчица, старая подруга вожака, не подоспела к месту боя. Меченый отступил, но тогда с ним ушла часть стаи. В тот год ему не везло. Сначала стая трижды потерпела неудачу в охоте на сайгаков. Потом, уже сильно изголодавшиеся, по глубокому снегу волки погнали лося-великана. Не рассчитали сил. Защищаясь, лось копытами убил трех молодых волков и двухлетнюю самочку, которая проявляла привязанность к Меченому. Голодная стая тут же сожрала всех четверых неудачников. Опять потянулись голодные и холодные дни и ночи. Однажды в лесу они набрели на пиршество другой стаи, стаи вожака. Вожак решился на невероятное - напал на спящего в берлоге медведя. Волкам удалось порвать горло сонному великану раньше, чем он проснулся. Меченый наблюдал, как волки его стаи, поджав хвосты, робко приближались к насытившимся уже победителям. Их не прогнали, и Меченый остался один. Он гонялся за зайцами, жрал дохлую рыбу, выброшенную рекой, а когда голод не оставил ему иного выхода, он загрыз и съел лисицу. О! Теперь это был не тот зверь, который претендовал на место вожака в стае. Шерсть свалялась, ребра выпирали наружу, брюхо словно прилипло к позвоночнику. Вот тогда-то и встретился ему одноглазый шакал. Меченый сначала пошел за шакалом, собираясь сожрать и его, но очень уж противный запах исходил от старого могильщика, пожирателя трупов. Шакал вывел его к норам сусликов, они оказались не очень глубокими, и волку удалось откопать несколько спящих грызунов. Одноглазый удовольствовался жалкими объедками. Не беда! Сегодня - жалкие объедки, завтра - обильные остатки от барана. Возле волка-одиночки, как и возле тигра, можно прокормиться. Этот сильный зверь справится с крупной добычей. Так и стали они охотиться вместе. Старый шакал одному ему известными тропами повел Меченого в горы, к теплому перевалу, к незамерзающему горному озеру. В зимнюю пору тут, бывало, собиралось на водопой немало копытных. Места эти и вправду оказались благодатными: волк и шакал не голодали. И теперь, к новой зиме, Меченый выглядел таким же гладким и сильным, каким он был год назад. В начале зимы он снова примкнул к стае вожака: инстинкт неодолимо толкал его к сородичам. Вожак не прогнал одинокого волка, но относился к нему настороженно. Эта осень была для Меченого удачной: он добыл свинью, подкараулил на водопое горного барана, унес двух детенышей человека. Сейчас вожак уже не справился бы с ним, совсем сдал старый волк... В тот день стая устремилась по свежим следам стада свиней. Меченый бежал рядом, отставая от вожака на полкорпуса. У оврага он ненароком толкнул седого волка плечом и присел на задние лапы, ожидая взбучки, но старик чуть ощерился, и только. Обнаглев от безнаказанности, Меченый смело обошел вожака и впереди всех устремился вперед. Рассвирепев, старый вожак догнал и куснул нарушителя закона стаи. И опять между ними вспыхнула драка. Неожиданно для Меченого в бой на стороне вожака вступили другие волки: все-таки он был для них еще чужаком. Едва удалось ему спастись от разъяренных собратьев. Так он снова остался один. Нет, не один. Одноглазый шакал кружил неподалеку, не решаясь приблизиться к грозному зверю. Да, они снова будут рыскать вдвоем по опустевшей зимней долине, гоняясь за зайцами и лисами, и снова голод погонит их к далекому горному озеру и дальше в зеленую долину, по другую сторону скалистого хребта. Слово предков Так повелось в племени таж с давних времен и передавалось от отцов к детям. Власть вождя в племени оставалась непререкаемой. Обычно вождем был лучший, опытнейший охотник. Он знал, как добыть зверя летом и особенно зимой, когда наступали стужи, устанавливал сроки сбора плодов и ягод. Он приказывал племени подниматься в большой переход на другое место, если нависала угроза со стороны враждебного племени, или наступал голод, или дивы начинали упорно мучить людей болезнями и надо было сбить их со следа. Он заботился о безопасности жилища, строго поддерживал обычаи и заповеди предков. Все было так - это хорошо знал Черный Ворон, но он должен, должен изменить этот порядок, повернуть его по-своему. Разве малая власть у него в руках? Разве не он, Черный Ворон, сделал вождем Орла? Так почему же этот мальчишка смеет спорить с ним, ставит свою власть выше таинства, которым владели жрецы до него и теперь владеет он, Черный Ворон? Кто посмеет толковать Слово предков вопреки ему, вступающему в разговор с самими дивами? Власть жреца должна быть сильнее власти вождя, хотя бы потому, что жрец остается жрецом до того