множество заноз и колючек, боль в ранах тоже уменьшилась. Он весь был обложен целебными листьями подорожника. Не мешкая, Лан и Муна принялись снимать шкуру с туши - приятная работа, если до этого долгое время приходилось питаться только плодами и ягодами. Зурр присоединился к ним. Ненастная ночь окутала долину мутной снежной пеленой. Лан и Муна заснули. Только Зурр продолжал еще жевать, не в силах оторваться от вкусной еды. Время от времени он мял свой тугой живот, как бы проверяя, войдет ли еще кусок, прислушивался, не булькает ли, не скрежещет внутри, как было недавно. Сальные руки он вытирал о волосы или размазывал жир по лицу и груди, как делал отец, Черный Ворон. Волк-соба оказался таким же обжорой, как и Зурр. Сколько костей, сколько мяса, внутренности дали ему ребята - все съел. Умильными глазами поглядывал он на одинокое пиршество мальчишки и облизывался. Еще раз помяв живот, тяжко вздохнув, Зурр отхватил резцом большой кусок мяса, оторвал и бросил половину соба. Жаль спать, когда рядом столько хорошей пищи... Трудно бороться с дремотой после обильной еды. Как ни старался мальчик пальцами поддерживать веки, они все же опускались. Разбудило его рычание волка. Снегопад прекратился. Сырой туман клубился над землей. Снова волк заворчал в темноту. Зурр разглядел силуэт гиены, вот еще и еще... Хищницы почуяли добычу и сбежались: запах крови косули прибавил им смелости. Мальчик приготовил головешки на случай, если придется отбиваться и отгонять дерзких зверей. Соба яростно рычал, но отступал к огню, одному ему, видно, не справиться с такой стаей. Не волк пугал гиен, этих сильных смелых зверей, огонь заставлял их держаться на почтительном расстоянии от становища. Не будь огня, они напали бы на одинокого волка, на ребят. Хозяин долины Обильный снег пролежал одну ночь. С восходом солнца началось бурное таяние, с гор побежали мутные шумные потоки. Лан и Зурр еще дремали, а Муна уже поднялась чуть свет и принялась отмачивать шкуру косули в ледяной воде речки. Потом усердно скоблила ее камнем-скребком, просушивала на ветру и снова мочила в речке и скоблила, скоблила. Мальчики поражались упорству Муны. Как решается она подолгу полоскаться в обжигающе студеной воде? С любопытством наблюдал Лан за ее посиневшими руками. - Погляди, - обернулась она к нему и указала на напористую речную струю, - она живая. Она щекочет меня, хочет отнять хорошую шкуру... Несколько дней, пока не просохло в горах, охотники оставались в становище. Волк тоже отлучался недалеко и ненадолго: пищи было много. В эти дни Муна заметила, что ее любимец-волк стал сопровождать Лана во время его отлучек из жилища. По-прежнему снисходительно принимал он ее ласки, был доверчив, дружелюбен, и только! Как-то вдруг, за короткий срок признал волк Лана вожаком. Пусть Муна играла с ним и ласкала, пусть Зурр подкармливал вкусными кусками, но свою привязанность отдал он Маленькому Орлу. Вот и сегодня, когда Лан вновь отправился на охоту, волк последовал за ним. Муна ревниво следила за зверем. Он шел чуть в стороне от охотника, но стоило Лану взять круто в гору - немедленно пошел вслед. Они уходили вместе. Лан направлялся к сурковому поселению. Уж сегодня он не промахнется, пусть только соба покажет, где сидит сурок. Конечно, сейчас важнее найти нору для жилья: с каждым днем становится холоднее, ненастнее. И здесь, в теплой стране предков, скоро тоже, видно, наступит зима... Мальчик собирался хорошенько осмотреть скалистое ущелье: может быть, найдется хоть глубокая ниша в скале, если нет пещеры. Стали попадаться арчовые рощицы. Вот, кажется, за той горой откроется обширная можжевельниковая поросль, где обосновались сурки. Волк забеспокоился. Лан заметил, что сегодня ведет он себя иначе: шерсть на загривке вздыбилась, в злобном рычании - угроза и страх, верхняя губа приподнялась и обнажила острые клыки. Мальчик остановился в нерешительности. Наподобие волка он принюхивался к ветерку, который, должно быть, говорил зверю что-то важное, но ничего не чувствовал. Соба двинулся вперед. Временами он останавливался, как бы дожидаясь охотника. За горой открылась знакомая поляна, поросшая можжевельником и арчой. Но как она была изуродована! Возле осыпи, где совсем недавно Лан нашел множество сурковых нор, громоздились кучи свежеразрытой земли, вывороченные камни, выдранные с корнями кусты и деревья. С удивлением и страхом глядел охотник на следы разрушения. Тихо и пусто было вокруг, ни единого зверька не мог заметить мальчик. Что же здесь случилось? Кто так жестоко разрушил жилища зверьков? С опаской приблизился Лан к крайней яме и увидел громадный когтистый след голой медвежьей ступни, странно напоминающий человечий. Так вот кто разорил жилища зверьков! Вблизи глубина вырытых медведем ям и размер вывороченных каменных глыб еще больше поразили мальчика. Волк успокоился, значит, медведя поблизости нет. Обойдя и обнюхав несколько ям, соба принялся разрывать рыхлую землю около поваленной старой арчи. С любопытством Лан наблюдал за ним. Вскоре показалась лоснящаяся серая шкурка, и волк зубами выволок из земли тушку сурка. Зверек казался уснувшим, только на затылке у него виднелась небольшая ранка от медвежьих клыков. Лан бросился к ямке, разрытой волком: неглубоко в земле было спрятано много сурков - медвежий запасник. Прихватив несколько тушек зверьков и засыпав остальных, охотник поспешил вниз: вдруг медведю вздумается вернуться!.. Солнце спряталось в белесую дымку, и тотчас с гор потянуло холодком. Мальчик закоченел. Кутаясь в старую козью шкуру, он позавидовал густой рыжей шубе волка. К зиме надо запастись новыми теплыми шкурами коз, баранов и оленей. Подошли к скалистому ущелью. Лан с удовольствием припомнил, как он бежал вверх по каменной осыпи, как ловко первой стрелой попал в косулю... От гулкого грохота похолодело внутри. Инстинктивно Лан отпрянул назад. В нескольких шагах перед ним стремительно пронесся огромный камень. За ним по склону наперегонки мчались камни поменьше, каскад камней. Обвал! Наверху на фоне белесого неба мальчик заметил какое-то движение и, приглядевшись, с ужасом узнал медведя. Издали могучий зверь казался бы просто черным камнем, если бы не двигался. Вот он остановился. И вдруг сверху снова загрохотало, загудело. Лан едва успел отскочить в сторону: вторая каменная глыба, быстро увеличиваясь в размерах, неслась на него. Так это медведь сталкивал на них с волком камни! Он хотел убить их! Бегом бросился Лан прочь от крутого склона. Бежал словно заяц, поглядывая назад, не спускается ли медведь, не гонится ли за ним. Если тигр был хозяином и властелином Солнечной долины и именно с ним людям племени таж приходилось соперничать из-за добычи, то хозяином здешних мест - и этих мрачных черных скал, и можжевельниковой поляны, и ореховой рощи, где Зурр и Муна нашли нору, пригодную для жилья, и даже речки, вблизи которой ребята устроили свое ненадежное логово, - всей этой теплой обильной долины был, конечно, медведь, свирепый медведь. И если он пришел сюда, то может прийти и к их жилищу... Нет, они не защищены. Они не могут спать спокойно. Этот зверь легко раскидает завалы из камней. А если он придет, когда Муна в жилище одна! От такой мысли Лану стало не по себе, хотя и они с Зурром не в силах справиться со свирепым зверем, разве только смогут отогнать огнем. Огнем?! Надо что-то делать. Надо искать надежное жилище. Дивы ночи забавляются Зима пришла и сюда, в долину ореховых и арчово-яблоневых рощ. Обильным снегом занесло облепиховые и барбарисовые ягодники, ярко-зеленые до последних дней склоны предгорий. Резче обозначилась речка на ослепительно белом снегу, украсилась звонкими ледовыми заберегами. Исчезли звонкоголосые птицы, лишь беспечные синицы снуют в кустах да весело перестукиваются пестрые деловитые дятлы. Тихо стало в долине, пусто. Высоко в горы ушли кабаны, косули, олени, козы и горные бараны. Даже мыши и крысы редко стали оставлять на снегу цепочки своих следов. Худо стало ребятам, голодно, холодно. Дважды соба приносил им добычу - зайцев. Зурр и Лан отыскали нору дикобраза и убили его. Другой раз Зурру посчастливилось подстрелить горную курочку. Некоторое время еще ребята кормились бояркой и кислыми яблоками, но вскоре не стало и этого: часть птицы расклевали, часть погубили морозы. Муна раскапывала снег и рвала кислую траву и съедобные листья, выдергивала из влажной, не успевшей еще промерзнуть земли безвкусные волокнистые коренья. Далеко уходить от огня боялись: несколько раз поблизости появлялся медведь. Огонь - единственная защита от этого свирепого коварного зверя, их главного врага. Издали, с высокого камня, проследил Лан черную цепочку медвежьих следов от распадка к речке, к их речке. Совсем близко подходил зверь к жилищу людей, воду пил, глядел, наверное, на огонь. Ближе подойти не решился или сыт был, а настанет голод - решится. Накануне волк уходил на охоту, а то почуял бы врага. Только Муна не знала об угрожающей им опасности. Каждый вечер возилась со шкурой косули: острой палочкой протыкала дырочки в лоскутках и соединяла их тонкими жилками. Однажды поутру Лан сказал: - Гляди, Муна, много пищи есть для огня, корми огонь, не уходи из жилища: большой зверь бродит близко... Он сурово отвернулся, не желая видеть испуганного лица девочки. - Я, Зурр и соба пойдем искать нору для зимнего жилья, а то пропадем. Не один, не два дня искали они подходящую пещеру, но не нашли. Как-то Лан спросил Зурра: - Нору медведя найдешь? - Вуа! - испугался Зурр. - Он убьет нас. - Может, он ушел оттуда? - Нет. Там его логово. - Возьмем огонь. Близко не пойдем, издали посмотрим. К логову медведя шли не по дну распадка, а верхами. Идти было трудно. Приходилось то взбираться по заснеженным склонам, то съезжать с них. В седловинах особенно туго приходилось волку, слишком глубок для него был снег. Шерсть его намокла, на брюхе и лапах намерзли ледышки. По дну распадка вдоль ручья идти было бы легче, зато медведь мог подкараулить их и столкнуть сверху каменную глыбу. Они теперь знали его повадки. Наконец вышли к вершине высокой, замшелой с боков скалы, на краю медвежьего дола. - Во, - показал Зурр на черное отверстие на противоположной стороне каменного уступа. Отсюда хорошо была видна рощица из громадных орешин, в беспорядке раскиданные обвалом обломки скал, ручей, змеей извивающийся между ними. Только отверстие в темном уступе Лан разглядел не сразу. По извилистому коридору из скальных обломков чуть приметно вился припорошенный след к норе - видно, хозяин давно не выходил из логова. Да там ли он? Может, давно ушел в горы вслед за добычей. Может, пуста теплая, сухая нора? Лан долго глядел вниз, что-то мучительно воображая. На обратном пути он вдруг останавливался, задумчиво, с сомнением покачивал головой и шел дальше. - Глаза мне говорят, - сказал Лан Зурру, - медведь спит в норе. Можно взять сурков из его запаса. Там, в земле, их много зарыто. Зурр промолчал. - Пойдем, как встанет солнце, - продолжал Лан. В жилище вернулись в сумерки, усталые и голодные. Молча грелись у огня. Даже волк прилег недалеко от костра, промок и промерз, видно. Было уже совсем темно, когда зверь вдруг вскочил на ноги. Глядя на него, забеспокоились и ребята. Никогда не видели они своего волка таким напуганным и робким. Зверь дрожал и прислушивался к чему-то. Хвост, против обыкновения, был поджат. - Соба, - ласково окликнула его Муна, но волк даже не взглянул на нее. Он убежал в темноту, вернулся. Подбежал к Муне, затем к Лану, снова убежал. Вскоре опять появился в свете костра, присел и вдруг, задрав кверху острую морду, завыл протяжно и скорбно. Они вскочили. Запалили каждый по два факела и выбежали из-под скалы. Стояла морозная, ясная ночь. На небе важно и успокоительно мерцали звезды. Волк метался от людей к реке и обратно. Временами он вновь принимался выть. Что с ним? Совсем не так ведет он себя, когда близко опасный зверь. - Соба, соба, - звала его Муна и пыталась поймать. Зурр хотел было вернуться к уютному огню, но Лан остановил его жестом. - Зверь зовет нас к воде. Может, там добыча, зачем он ходит туда? Все трое настороженно двинулись за волком. Вот и река, но соба ведет их дальше по берегу, вниз по течению. Высоко над головами подняты факелы. Их ровный свет в неподвижном воздухе осветил искристый снежный наст на берегу. Никаких следов, ничего подозрительного. Остановились в нерешительности. Не следовать же за зверем в темноту и холод. Пусть идет один. Вернется... Сначала никто из троих не понял, что случилось. Лану показалось, будто он покачнулся и чуть не упал. Вслед за тем под ногами раздался глубокий глухой рокот, от которого сердце остановилось. Он видел, как упала в снег Муна, погасив разом оба свои факела. Зурр стал на четвереньки и широко разинул рот в неслышном, утонувшем в страшном грохоте, крике. Ужасающий продолжительный скрежет и гул послышался сзади, со стороны скалы, где было их жилище. Лан видел, да, он успел заметить, как вмиг погас костер, их славный горячий костер. Мальчик сел в снег. Его сильное послушное тело сейчас показалось ему маленьким и хрупким. Хотелось лечь, сжаться в комок, а еще лучше исчезнуть, но он бессознательно держал над головой единственный уцелевший факел. Земля, всегда такая твердая и надежная, теперь шевелилась и качалась под ним, и в горах по-прежнему грохотало. Сколько времени просидели они в снегу? Долго, наверное. Продолжали сидеть даже тогда, когда все затихло. А звезды блистали равнодушно и весело, они были очень высоко, эти звезды. Волк лежал тут же в снегу и поглядывал на Лана виновато и испуганно. Потом уселся рядом и оперся своей теплой жесткой спиной о замерзший бок мальчика. Только в нем искал он сейчас защитника от грозной опасности. Зверь дрожал. Немного придя в себя, Зурр и Муна запалили свои погасшие факелы от факела Лана, но слабый огонь не мог рассеять колючего холода. Сильнее холода сердца ребят заморозил животный страх перед неотвратимой, как кара злых дивов, силой подземных толчков... Медленно, неохотно вползал в долину бледный рассвет. Первое, что они заметили, когда рассеялась ночная темень, - это исчезновение речки. То есть она осталась, но воды в ней почти не было: мокрые черные камни да тонкий ручеек посреди широкого русла. В том месте, где недавно речка вырывалась из-под скалы, высилась гигантская каменная осыпь. Она же навсегда завалила их жилище. Что было бы с ними, не последуй они за волком! С удивлением разглядывали ребята огромные темные обломки скал на белом снегу, совсем недалеко от себя Эти обломки упали с тех гордых недоступных черных скал, что стеной поднимались в небо. - Вуа-а! - тихо постанывал Зурр. Муна бормотала в страхе: - О дивы ночи, пощадите детенышей племени таж! Мы дадим вам сладкого мяса и воскурим душистые травы. - Крупные слезы катились по ее щекам. Всепобеждающий страх придавил и Лана. Страх перед грозной подземной силой, разрушающей самые крепкие скалы, пересилил все остальные страхи. Но в то же время Лан возвысился в собственных глазах, потому что сумел не показать робости своим более слабым соплеменникам. Сознание превосходства над ними придавало ему новые силы. Более отважный, он должен защитить Муку, ободрить Зурра. Надо что-то сделать, немедленно... Но как страшно жить в этом враждебном, непонятном мире! Разум побеждает силу Чтобы согреться, мальчики разожгли большой костер у зарослей, подальше от опасных скал, с которых скатились обломки величиной с маленькие горы. Но нельзя же жить тут, спать! Солнце поднялось уже высоко, но теперь оно было бессильно против холода, который нещадно колол и щипал ребят, стоило лишь отойти от огня. Лан в сопровождении волка снова ходил поглядеть на медвежью нору. Вернулся к вечеру с исцарапанными в кровь и подмороженными ногами. Долго отогревался. Зурр молча носил из зарослей и складывал в кучу хворост. Ночь почти не спали. С наступлением сумерек страх перед дивами, сотрясающими землю и горы, выпивающими речки, возник с новой силой... Утром Лан сказал громко и решительно: - Мы станем жить в норе медведя. - Бо-бо! - удивился и испугался Зурр. - Разве мы можем прогнать большого зверя? - Надо перехитрить его. Лан с торжеством поглядел на Муну. Зурр протестующе мотнул головой и отвернулся: дескать, зачем тратить слова впустую. Хитро подмигнув Муне, Лан взял из кучи хвороста толстую палку и протянул Зурру: - Сломай! Тот добросовестно пытался переломить крепкую палку своими сильными руками, но не смог. Лан вставил один конец палки между двух стволов близко растущих деревьев, всей тяжестью тела навалился на другой ее конец и переломил. - Разум победит силу! - самодовольно воскликнул он и торжествующе швырнул обломки в костер. Зурр ничего не понял. Он сидел раскрыв рот и мигал. Так и он может переломить палку еще толще этой. Снисходительно и весело Лан говорил ребятам: - Медведь уйдет на охоту, а мы войдем в нору. - Он вернется и убьет нас, - возразила Муна. - Огонь не пустит его, - торжественно объявил мальчик. - Мы разведем большой огонь. - Большому огню надо много пищи. Медведь убьет нас, когда мы пойдем за сучьями... Лан задумался. Такого оборота он не предвидел. А Муна продолжала: - Маленький Орел плохо придумал. Долго раздумывал мальчик, потом тряхнул головой. - Теперь Маленький Орел придумал хорошо. Идемте! Сборы были недолгими. Взяли каменное рубило, лук и стрелы. Зурр нес на плече толстый ивовый кол, который они с Ланом только что срубили. Для чего мог пригодиться этот кол, знал один Лан. К середине дня с трудом добрались они до можжевельниковой поляны: часто приходилось садиться в снег и отогревать окоченевшие ноги. Медведь к своему запаснику не приходил. Зловредные гиены тоже не раскопали сурков, припрятанных в яме: ни единого следочка не видно на искристом снежном насте, разве что вороньи отметины. Не сразу нашел Лан, где закопаны тушки сурков, потому что снежные метели сровняли неровности земли. Помогла старая поваленная арча. Не без труда добыли они зверьков из-под снега и смерзшейся земли. Мальчики зубами грызли твердое как камень мороженое мясо и жадно жевали его. Муна оказалась терпеливее. Над огнем она отогрела большущий кусок, пока не закапал с него жир, обжигаясь, ела сочное горячее мясо. Недоеденный кусок протянула Лану. Тот вцепился зубами в пахучее и мягкое мясо и осклабился: с первого же раза по вкусу пришлась ему такая еда. В племени таж никогда еще не ели поджаренного над огнем мяса, а только вяленое или сырое. Так, незаметно для себя, Муна сделала важное открытие - впервые изжарила на огне мясо. Насытившись, ребята закопали медвежий запасник - там еще оставались мороженые тушки сурков - и принялись рубить для факелов смолистую арчу... К вечеру с большими вязанками на плечах приблизились они к медвежьему долу. Зурр и Муна дрожали не только от холода, да и Лан уже не чувствовал прежней уверенности. Но отступать нельзя; без теплого жилья они пропадут. Сурово поторапливал Лан своих друзей. На этот раз они подбирались к норе зверя со стороны уступа, в котором зияла медвежья пещера. Оставив ребят в ложбинке, неподалеку от края уступа, Лан осторожно подполз к хилой кривой березке, чудом зацепившейся корнями за расщелину на самом краю. Пещера оказалась как раз под ним. Было еще достаточно светло. Пристально разглядывал мальчик нетронутый снег между каменными глыбами у выхода из норы, будто медведь мог прошмыгнуть мышью, не оставив заметного с высоты уступа следа. Кое-где виден был лишь старый, сильно припорошенный след громадных лап, ведший в нору. Значит, зверь в логове. Прихватив толстый ивовый кол, Лан в сопровождении волка поспешил к заснеженным громадным орешинам, в обход норы. К этим орешинам выходила звериная тропа от логова, змеившаяся посреди коридора, образованного обломками скал. Уже совсем стемнело, когда тенями скатились в ложбинку Лан и волк. Глаза мальчика возбужденно блестели. - Разжигайте большой костер, - проговорил он, с трудом переводя дыхание. У Муны от страха и холода лязгают зубы, а Лан торопит. Все выше поднимается пламя от костра. С зажженными факелами приблизились к краю уступа. Маленький Орел торопливо спустился на скалу, что возвышалась у входа в пещеру и приказал: - Бросайте! Полетели вниз горящие головни, и вот уже трещит, разгорается костер в устье пещеры, жаркий воздух и дым от арчи взвиваются вверх, к звездному холодному небу. Став на колени, Лан широко размахнулся и швырнул горящий факел в черную глубину пещеры, затем второй, третий... Муна подавала ему новые факелы, а он швырял и швырял. Ужасающий рев раздался из норы: проснулся наконец хозяин. Видно, крепко спал. Проснулся, когда огнем припекло. На какое-то время страх охватил ребят. Лан по-кошачьи вскарабкался на уступ и бросился в темноту вслед за Муной и Зурром, но остановился возле костра в ложбинке, схватил охапку горящих факелов и крикнул: - Йо-о-хо! Йо-о-хо! Этот боевой клич племени должен был вернуть беглецов. А медведь в это время метался по тесной норе и истошно ревел. Убежать бы зверю от неведомо откуда свалившейся напасти, да вход сплошь охвачен пламенем. Несколько маленьких огней пылает внутри пещеры, и медведь не в силах бороться с этим страшным врагом. Но вот новые горящие головни полетели внутрь пещеры. Одна угодила в голову, другая запуталась в шерсти, жжет нещадно. Накалился воздух в норе, дым разъедает глаза. Обезумел от боли и страха могучий зверь, ринулся наружу через огненный вал, затлела, задымилась шкура, нестерпимая боль вцепилась в ступни. Вихрь искр взвился в небо. Разметал медведь костер по снегу, помчался с ревом между глыбами, тяжко натыкаясь на острые каменные выступы, будто сослепу. Тлела и чадила на нем шерсть, и поэтому в ночи виден был путь его. Вот он уже у орешин... От нового рева содрогнулся воздух, показалось, будто качнулись звезды. Эхом откликнулись дальние скалы на звериный крик. Долго из непроглядной темноты доносился то затихающий, то вновь усиливающийся рев. Эту ночь, уже третью по счету, не спали ребята, но не от холода - в неглубокой пещере было тепло и сухо, - страх и возбуждение прогнали сон. Сидели у огня, прислушивались к звукам снаружи и молчали. Острый звериный запах, сохранившийся в пещере, бил в ноздри, беспокоил. Что принесет им новое утро? Незадолго перед рассветом начался снегопад. Мелкий сухой снежок споро укутывал землю. Снежинки то неслись нескончаемым каскадом над скалами, гонимые порывом ветра, то грациозно кружились в свете костра, в промежутках между порывами. Пришел волк. Пришел со стороны орешин, откуда всю ночь доносился медвежий рев. Значит, он знает, что там случилось, жаль, говорить не может. Развиднелось. Вооруженные факелами на случай нападения медведя, Лан и Зурр настороженно двинулись между каменными глыбами по звериной тропе. Волк побежал впереди. Вот и ореховые деревья. Зурр издал продолжительный торжествующий крик: - Вах-ха-а-а! В ручье, проломив лед, недвижимо лежал громадный зверь. Снег уже припорошил его опаленную шерсть. Голодный волк успел погрызть его в нескольких местах. Поодаль на снегу виднелись следы гиен, но они не решились подойти к грозному зверю. Передними лапами медведь сжимал розовый от крови ивовый кол, на который, видно, напоролся в слепом бегстве от огня. Все правильно подстроил мальчишка, хорошо придумал укрепить острый кол на пути зверя. - О дивы! - воскликнул Лан. - Мы вернемся к племени таж! Мы сделаем, как велел Мудрый Аун! Я охотник! Теперь буду носить ожерелье из медвежьих клыков. Это я, Лан, убил его. Разум победил силу. Праздник птиц, начало года Отгудели снежные вьюги, отпустили, ослабели злые морозы, и ослепительное солнце стало подниматься все выше над синими зубцами далеких гор, все больше набираясь животворящего тепла. В ложбинах и на теневой стороне лежал еще тяжелый серый снег, а на черных каменных россыпях было уже сухо, на солнечных склонах радостно проступили зеленые пятна молодой травы, и по недавно сухим распадкам грозно зашумели мутные потоки, ворочая камни и волоча деревья. Зима возвращалась не раз. То занесет все обильным снежком, то прозвенит прозрачным утренним морозцем. Но уже легкой зеленью опушились заросли и первые нарядные птицы завели свои песни и пересвисты. От этих песен Муне становилось радостно и грустно одновременно. Часто теперь выходила она к ручью, садилась на теплый, нагретый солнцем камень под ореховым деревом и слушала перекличку птиц. Сколько их тут! И с каждым погожим днем становится все больше. "Витью-вити, витью-вити, тью-тью-тью!.." - пела маленькая скромная птичка, удобно устроившись на самой верхней веточке высокого дерева. Из прозрачной яблоневой рощицы с розовыми набухшими почками заливисто отвечала ей другая такая же певунья. "Ци-ци-ци-ю-ю-и!.." - скромно высвистывает овсяночка, деловито перескакивая с веточки на веточку молодого клена. Синей молнией сверкнул на солнце каменный дрозд, уселся на колючей боярке, поправил перышки под крылом и запел, повернувшись к солнышку и трепеща крылышками от полноты чувств: "Тэк-тэк-тэк-юит-юит!.." Прилета птиц ждали со дня на день, как ждут заветного праздника. Да это и был самый большой праздник в племени таж. В день прилета журавлей и аистов устраивались обычно испытания для юношей, и самых ловких из них, самых искусных называли охотниками, давали новые имена. Далеко родное племя, за снежными горами, но Лан все-таки с нетерпением ждет прилета птиц, будто надеется на чудо. С прилетом больших птиц приходит Новое Солнце, начинается сытная пора в жизни племени. На красивых палочках, болтающихся на шее малышей, матери делают очередную засечку: прожита еще одна зима, а значит, и еще один год. Как же могли ребята не ждать дня прилета птиц даже вдали от племени? Лан взобрался на черную глыбу и удобно устроился в выемке. Ветерок доносит снизу, из долины, чудесные запахи парной земли, аромат почек, свежесть талой воды. Мальчик поглядывает на Муну, которая что-то ищет в молодой траве, пробует на вкус. Сегодня солнце не просто греет, а уже печет. Скалы на другой стороне дола дрожат и ломаются в струях теплых испарений земли. Сквозь звонкое щебетание пташек Лан уловил какой-то знакомый волнующий звук, будто кто-то мощной рукой спустил тетиву громадного лука. Вот снова и снова ветерок доносит звук. Нет, он несется откуда-то сверху. Муна подняла руки к небу, и тут только Лан увидел высоко, под самым облаком, стройный журавлиный клин. "Рао-ра-окроау!.." Как он сразу не узнал радостный клич загадочных птиц, возвещающих приход Нового Солнца? А ниже журавлей, стороной, неровной цепочкой скользят над горами на блестящих мягких крыльях черные аисты. Их молчаливый полет строг и величествен. - Птицы прилетели! - громко закричал Лан и соскочил со скалы на землю. Муна, сияющая, возбужденная, сбросила с себя лохматую козью шкуру... Мальчик замер в изумлении: на ней была тонкая одежда из шкуры косули, золотисто-коричневая, такая, какие шили женщины племени к праздничному дню. В этой непривычной одежде Муна выглядела тоненькой и гибкой, будто ивовый прутик. Она кружилась по лугу возле ручья и пела, будто птичка, лучше птички: Большие птицы летят высоко, Новое Солнце несут. Птицы, людям таж скажите, Скоро мы к ним придем... Тонкие золотистые волосы девочки словно паутинку развевает шаловливый ветерок, и они блестят и вьются, точно пламя факела. Гибкие смуглые руки мягко взлетают в небо и плавно опускаются вниз. Они кажутся крыльями. Глаза у Муны полузакрыты, лицо неузнаваемо занавешено сеткой волос. Быстрые стройные ноги подчинены какому-то неслышному сложному ритму. Они то семенят мелкими шажками, то вдруг делают широкие плавные круги. Лан остановился, и громкий радостный клич, возвещающий приход Нового Солнца, застрял у него в горле. Он стоял и смотрел, опасаясь, как бы не кончилась песня, как бы не прекратился танец. Муна подражала плавному полету величественных птиц. Казалось, еще немного, и она поднимется в воздух вслед за стаей, легко минует далекую заснеженную седловину между двух белоснежных пиков, уходящих за облака, и очутится над головами соплеменников. Но нет, даже Муна, невесомая, тоненькая Муна не может оторваться от земли! Позже они пойдут по горам, шаг за шагом подбираясь к заветному перевалу, и вернутся, потому что снежные бураны и холод к тому времени еще не улетят в свое неведомое логово. В другой раз они пойдут к перевалу, когда опадет нежный розовый и белый цвет яблонь и груш, алычи и боярки, сочно зазеленеют тополя и березы, ивы и вязы, клены и ясени, когда буйно зацветут непролазные заросли ежевики и шиповника, когда зеленые травянистые склоны дивно разукрасятся пестрым разноцветьем и заалеют крупными тюльпанами и маками... И снова вернутся, потому что грозные обвалы и тяжелые слежавшиеся снега станут на их пути. В третий раз поднимутся они к самым облакам. Даже могучие беркуты и белоголовые луни будут кружить на одной высоте с ними. К этому времени в долине уже станут наливаться ядреным соком урюк и яблоки, а стебли мальв поднимутся выше Зурра. Непреодолимые черные скалы станут перед ними, и они, будут карабкаться вверх, обдирая в кровь пальцы, и наконец, поднимутся на высокую стену, оставив внизу молчаливого волка с глазами, полными тоски и укора. Но за первой скалистой стеной откроется другая, еще выше и неприступнее первой, и непроходимые, коварные ледники издали покажут ребятам свои грязные языки. И они вернутся в третий раз, поняв, что седловину им не преодолеть. Терпеливый и сдержанный Лан будет плакать горькими скупыми слезами отчаяния и бессилия, спрятавшись от Зурра и Муны, и только волк, его постоянный спутник и друг, увидит слезы отважного охотника. Начало загадки Легкодумный Зурр быстро примирился с неудачной попыткой перевалить через горы. Он радовался каждому новому дню, своей удачливости на охоте. Теперь у него был большой лук и длинные стрелы с острыми кремневыми наконечниками. Дня не проходило, чтобы вернулся он с охоты с пустыми руками: то принесет барсука или сурка, то дикобраза, то поросенка, то горного барана, круторогого красавца. А однажды добыл даже оленя. Особенно поверил Зурр в свою охотничью доблесть, когда однажды в узком высокогорном ущелье повстречался со снежным барсом. Хищник был ошеломлен встречей не меньше мальчика. Они стояли друг против друга и не решались что-либо предпринять: напасть, но нет уверенности в победе, отступить, но не поймет ли это противник, как проявление слабости, и не нападет ли? Так и стояли они, стараясь не глядеть в глаза друг другу, пока барс не попятился назад, недовольно ворча. И тут же Зурр отступил за корявый ствол дерева. Они разошлись мирно, и каждый мог считать себя победителем. Больше Зурр не появлялся в этом ущелье. Разве мало других мест для охоты в благодатной стране предков!.. Лан с утра обычно уходил к реке. Они с волком пробирались сквозь колючие заросли джиды и устраивались под старой ивой, на краю лессового обрыва. Внизу волновалась под ветром и сухо шелестела широкая полоса камышей, а дальше, булькая и стремительно кружась в омутках, мощно катилась могучая река, такая же непреодолимая для них, как и горы. Мальчик подолгу глядел на быструю воду и думал, думал о чем-то. Казалось, он не замечал волка, но тотчас начинал искать его, если тот отлучался хотя бы ненадолго. Они привыкли друг к другу и сдружились. Зверь обычно бежал впереди мальчика, оглядываясь и как бы спрашивая, туда ли он бежит. Если Лан сворачивал в сторону, волк тотчас догонял его и снова забегал вперед. Никогда Лан не ласкал зверя, как ласкала его Муна, но не забывал поделиться с ним пищей. Впрочем, и волк, отличный охотник, нередко приносил мальчику часть своей добычи. Это был уже совсем взрослый зверь. Ростом невысок, чуть выше колена мальчика, но широк в груди. В пасти острые зубы и длинные страшные клыки. Взгляд маленьких глаз то колючий и злой на охоте, то умный и внимательный, обращенный к Лану, то безмятежный и смеющийся, когда Муна зовет соба поиграть с ней. С Зуром волк по-прежнему держится настороженно, хотя тот нередко балует его сладкими кусками и жирными мозговыми косточками... Что приводило Лана к берегу реки? Поиски добычи? Нет. Уже на протяжении луны ничего не приносил он в жилище. Много раз встречались им в камышах свиньи с кабанятами, зайцы, гуси и утки. Лан словно не замечал их. Как-то набрели они на громадный костяк неведомого зверя, выбеленный горячим солнцем, дождями и ветрами. Гигантские кости скрывались в светло-желтом лессовом намыве, лишь ужасающая голова с острыми рогами выпирала наружу, будто зверь силился сбросить с себя гнет толстого пласта и выбраться к воде - утолить жажду. Много дней Лан приходил сюда и день за днем рубил острым камнем один из рогов зверя. А срубив, всегда носил с собой, шлифовал, точил и оглаживал. Замечательной остроты и прочности нож-резец получился из обломка рога, лучше волчьего клыка. Резец давно готов, но Лан продолжает приходить к лессовому обрыву каждое утро. Глядит, как вода несет из неведомой дали островки грязно-белой пены, раздувшиеся трупы зверей, большие и малые деревья с листьями и корнями. На одном дереве Лан разглядел живого зайца. Зверек беспомощно оглядывался по сторонам, а своенравная река кружила большое дерево, будто камышинку, и несла, несла его вместе с зайцем неведомо куда. "Куда бежишь ты, река? - одними губами спрашивает мальчик. - Может, ты пробежишь мимо племени таж?" Ничего не отвечает река, просто булькает и пошевеливает волнами зеленый камыш и осоку, бесстрашно забежавшие в коварную подозрительную глубину. Как-то Лан забрел в мелководную лагуну. Несколько шагов сделал в сторону стремнины. Вода едва поднималась выше колен, и вдруг дно враз ушло из-под ног, и мальчик с головой окунулся в теплую мутную глубину. С выпученными от страха и неожиданности глазами лихорадочно искал он ногами опоры. Встал. Вода коварно щекотала ему спину и грудь и ласково подталкивала на глубину. Отчаянным усилием выбрался он на мелководье, упустив при этом все свои стрелы. Они плыли стоймя, выставив над водой нарядное цветное оперение. Река, конечно, еще коварнее гор. Но ведь плыл живой заяц на дереве?.. И снова весь день до вечера сидел Лан над обрывом и глядел на реку, будто ждал от нее ответа на свои думы. Однажды утром, сам того не зная, мальчик прошел мимо важной тайны, разгадка которой помогла бы им найти путь к родному племени. Лан почти добрался до старой ивы, когда волк почуял след. Мальчик привык, что соба непонятным образом узнавал след даже в каменистых местах, где ступня не оставляет отпечатка. Привык и доверялся ему. Волк ушел по следу, а Лан, по-прежнему не интересуясь охотой, уселся под деревом. Вскоре из камышей послышался отчаянный вопль, а затем мальчик увидел старого плешивого шакала, со всех ног удирающего от соба. Откуда было знать ему, что этот плешивый шакал - старый недруг стаи рыжих волков и прихвостень Меченого, волка-одиночки, - пришел сюда из-за гор, из Солнечной долины. Откуда было знать ему, что и сам Меченый нынешней ночью рыскал по этим камышам, а теперь отсыпается где-то в густых зарослях. Тот самый Меченый, которого ненавидят рыжие волки за вероломство и кровавые обиды, тот самый Меченый, который утащил его младшего братишку Лика. Немало удивился Лан, увидев соба преследующим шакала. Неужели его друг польстился на старого вонючего пожирателя падали? Возможно, он так ничего не узнал бы, не случись ссоры с Зурром у вечернего костра. На тропе гнева Зурр принес ястреба. Эта добыча была особенно ценной, потому что перья и когти хищника служили лучшими доказательствами удачливости охотника. Втайне Зурр завидовал Лану, грудь которого украшали громадные клыки медведя. Шкурой этого зверя устлана почти вся пещера. И вот теперь Зурр тоже добыл знаки доблести - когти ястреба. Муна с увлечением готовила для себя новую одежду из блестящих сурковых шкурок, когда пришел Зурр. Небрежно швырнув к костру зайца, мальчик торжествующе растянул за крылья ястреба. - Вах-ха! Муна обрадовалась его добыче. - Зурр большой охотник, - хвастливо сказал мальчик. - Зурр добывает пищу для всех. - Он перевел дух от непривычно длинной речи. - Лан не может добыть пищу. Эти слова не понравились Муне. - Разве Зурр забыл, кто добыл большого медведя? - Зверь сам убил себя. - Лан добыл косулю. - Муна указала на свою одежду. - Зурр убил оленя и много этих сурков. - Мальчик запальчиво отшвырнул ногой рукоделие Муны. - Зурр большой охотник и потом... возьмет в жены Муну. Девочка презрительно расхохоталась ему в лицо и в свою очередь отшвырнула ногой мех сурков. - Нет, никогда! Тот не охотник, кто хвастун. Она пошла к выходу, но Зурр грубо схватил ее за руку. В этот момент вошел Лан и остановился у входа. Он слышал часть разговора, и глаза его сузились от негодования. - Отпусти Муну! Ты снова забыл обычай племени? Зурр нехотя разжал пальцы, и Муна с плачем выскользнула из пещеры. - Здесь нет племени! - крикнул Зурр. - Но здесь живут по его обычаям. - Тогда Зурр станет вождем, он один добывает сладкое мясо. Лан вспыхнул: - Хорошо. Отправимся сейчас на охоту. Посмотрим, у кого с восходом солнца будет больше добычи. Зурр молча вышел. Лан следом. Муну Лан нашел у ручья. Только что прошел дождь. Из-под тучи выглянуло умытое солнце и осветило сбоку сверкающие дождевые струи, протянувшиеся к земле от тучи, расцветило пестрыми огоньками капли на зелени деревьев и трав. На синем фоне дальних гор вспыхнула сочная радуга. И опять с удивлением Лан увидел светлое, счастливое выражение на лице девочки. Неужели она уже забыла обиду, только что нанесенную ей Зурром? Нет, не то. Ей хорошо при виде этого солнца и небесных цветов, как бывало хорошо Мудрому Ауну. Впервые Лан позавидовал ей. Он внимательно вглядывался туда, куда смотрела Муна, чутко прислушиваясь к себе: хорошо ли ему? Нет, не хорошо. Злоба, досада на Зурра клокочут в груди. К утру ему необходимо добыть много мяса. Лан знает, где охотиться. Там, в камышах, у реки он приметил водопой. Приходят туда кабаны и олени. У водопоя будет ему добыча. Сумерки быстро сгустились, на землю упала ночь. Охотник устроился в камышах так, чтобы ветер дул ему в лицо от водопоя. В темноте слышались осторожные хлюпающие шаги зверей, подкрадывающихся к воде, или торопливая поступь удирающих от опасности. Лан не спешил. Уже разливалось над горами белесое пятно восходящей луны. Чтобы волк не спугнул зверя раньше времени, охотн