о. "Европеец" с виду, он пользовался успехом у многих сокурсниц, но выбор остановил на Аэлите Толстовцевой, которой помог в курсовой работе. Ослепленная его внешностью и обхождением, Аэлита увлеклась им. На последнем курсе они поженились. И Аэлита вошла в семью Мелховых, взрастившую Юрия Сергеевича. В семье этой познакомилась с философией "маленького человека", которую проповедовал отец Юрия. Сергей Федорович, в отличие от сына щуплый, узкоплечий, ходил бочком и тихим голосом поучал, что фундамент общества - маленький человек и что мир в основном состоит из маленьких людей и существует ради них. Всякие там герои, вожди, гениальные ученые, изобретатели, художники, писатели, артисты - "отклонение от нормы". Правда, со знаком плюс. И одно у них назначение - сфера обслуживания маленького человека, ибо он основа общества. Юрий Сергеевич, с малых лет впитав эту "философию", своеобразно видоизменил ее, деля общество на людей с высшим образованием и без него. Люди с высшим образованием, по его убеждению, были "белой костью", и несправедливостью он считал, что в нашей стране рабочий может зарабатывать больше инженера, который им руководит. Вернувшись из Италии, Юрий Сергеевич с восхищением вспоминал несопоставимые заработки итальянских инженеров и рабочих. Аэлита не выдержала и возразила ему: - Что ж тут особенного? Мы идем к обществу, где все будут отдавать по способностям, получая по потребностям. Сближение умственного и физического труда по оплате естественно. Право! - Нелепица! - презрительно отозвался Юрий Сергеевич. - Мы пока что живем в социалистическом обществе, где каждому по труду. Мой труд более квалифицирован благодаря моему высшему образованию, на которое я затратил много усердия. Наконец, нельзя пренебрегать зарубежным опытом, который я перенял, и потому мой ценный труд должен оплачиваться выше, чем работа рукодела. - Ты не прав. Рабочий теперь интеллигентен, стоит за станком с программным управлением, оператором в химическом производстве, а часто создает вещи как скульптор или художник. Ведь руки рукодела сделали человека человеком. Вспомни Энгельса. - Оставь, пожалуйста. Слава богу, мне не сдавать политической экономии. Я Институт марксизма-ленинизма, как ты знаешь, закончил дважды. Потому и занимаю свой пост на заводе. - Должно быть, дважды мало. - Что ты хочешь этим сказать? - возвысил голос Юрий Сергеевич. - Я не нуждаюсь в помощи для понимания элементарных вещей, в отличие от некоторых, делавших курсовые работы. Аэлита вспылила: - Если помощью называть надпись на чертежах, то я опускаю голову, делаю глубокий реверанс, смущаюсь... - Ладно, ладно, кто считается, - смягчился Юрий Сергеевич. - Какой смысл осложнять семейную жизнь высокими материями. Не дело маленького человека, как говорит отец, искать высшую справедливость. Кстати, надо идти к столу. Мать зовет к обеду. Никто, кроме нее, еду не приготовит. Это тоже помнить надо. - Конечно, - вздохнула Аэлита. - Но сегодня - исключение! Сегодня обедом угощаю я. Право-право! Юрий Сергеевич поднял соболиные брови: - Свежо предание, но верится с трудом. - Нет, в самом деле. Прошу к столу. Мое кушанье нужно только чуть подогреть. Я уже предупредила Клеопатру Петровну, чтобы она сегодня не хлопотала по хозяйству. Юрий Сергеевич с высоты своего роста смерил жену взглядом и усмехнулся: - Посмотрим, посмотрим, шепнул слепой. Аэлита побежала на кухню. - Что это сегодня твоя благоверная забеспокоилась? - спросила мать у сына. В столовую, как всегда, тихо, незаметно, как-то бочком вошел Сергей Федорович, низенький, сутулый и стриженный бобриком. Невестке он едва кивнул, относясь к ней скорее безразлично, чем плохо, сторонясь ее, как полированной мебели в квартире, как бы не задеть. Сергей Федорович уселся за стол и погрузился в чтение газеты. - Опять газета за столом? - строго прикрикнула Клеопатра Петровна. - Только спорт... кто кого. - Нелепое занятие, - изрек Юрий Сергеевич. - Тратить энергию, гоняя никому не нужный мяч, поднимая огромный груз, и все без видимой пользы для общества! Дикость! Возвращаемся к Древнему Риму. Аппиева дорога, Колизей! Хлеба и зрелищ нужно твоему маленькому человеку, отец. Нет, подлинному члену общества, пусть маленькому, но нормальному, бесплодное напряжение мышц абсолютно ни к чему. Я рационалист и искренне удивляюсь, как люди с высшим образованием могут уделять этому время и силы. - Но ведь у меня-то высшего образования нет, - робко возразил отец. - Все равно. Ты должен равняться по сыну с его способностями. Недаром нам удалось дать ему высшее образование. Клеопатра Петровна не упускала случая упомянуть о способностях сына, освобожденного от всех домашних забот. Она любовалась им. Глава восьмая. КОЛЕСО БЕЗ ОСИ Обеды в семье Мелховых были семейными "собраниями", на которых обсуждались и домашние и государственные вопросы. Юрию Сергеевичу отводилось при этом особое место. И если отец развивал свою теорию маленького человека, то Юрий вещал о человеке вообще. Вот и теперь он произнес: - Высшее образование - это то, что делает человека человеком. Вот мое добавление к Энгельсу. - Ты так думаешь? - спросила вошедшая с подносом Аэлита. От кушаний, которые она внесла, распространялся обещающий аромат. Свекор даже крякнул от удовольствия. - Вот это баранина так баранина! Звонче, чем в шашлычной. - Здесь говорят о высшем образовании, а не о шашлычной, - обрезала Клеопатра Петровна. - А я думаю, что образование еще не все, - продолжала Аэлита, ставя на стол поднос и раскладывая кушанье по тарелкам. - Недавно я услышала такие стихи: Знай, воспитанье - это ось, Образованье - колес сила. Но колесо с оси снялось - И вмиг винтом заколесило. - Недурственно, - хмыкнул в усы Сергей Федорович. - Каламбур, - пожал широкими плечами Юрий Сергеевич. - И колесо заколесило. Без оси завсегда так. Вроде как без воспитания, - резюмировал Сергей Федорович. - На что намекаешь? Мы что, плохо своего сына воспитали? Одно только образование дали? - возвысила голос Клеопатра Петровна. - Афоризм в форме каламбура - про всех. Есть даже академики невоспитанные, - пояснила Аэлита. - И кто же сочинил этот шедевр морали? - выразительным баритоном осведомился Юрий Сергеевич, уплетая сочный кусок баранины с подрумяненной картошкой. - Академик Анисимов, Николай Алексеевич. - Так он еще и стихи пишет, черт возьми! - возмутился почему-то Юрий Сергеевич. - Других стихов Анисимова я не знаю, но, судя по этому афоризму, он владеет стихотворной формой. - Владеет, владеет, - проворчал Юрий Сергеевич. - Он много чем владеет, слишком много. И наука, и лыжи, и скульптура. И стихи еще... Ненормально. - Если нормой считать посредственность, то, конечно, выше нормы. - Нечего отца обижать. Вступаюсь за него и утверждаю, что маленький человек неадекватен посредственности. Впрочем, посредственность хорошо знакома тебе, если вспомнить твои институтские отметки. Бывало, бывало, чего греха таить. - Как тебе не стыдно? - покраснела Аэлита. - Почему ты так изменился? Я знала тебя другим! - Бароном фон Мелховым? - Да, ты выглядел аристократом, рыцарем, преклоняющимся перед женщиной, готовым помочь. - Алла! - прервала свекровь. - Нечего секреты строить. В каком магазине ты умудрилась такие роскошные консервы заполучить? Покажи и мне туда дорогу. Семью-то не тебе приходится кормить, на мне одной все заботы. - Вам, правда, понравилось, Клеопатра Петровна? - Вкусно, ничего не скажешь. И на консервы непохоже. Сочно. Свежо. Научились-таки. Надо набрать таких банок побольше. - Это не консервы вовсе. Честное слово! - Как так не консервы? Я что, не хозяйка? - Нет, вы отличная хозяйка. Но это вовсе не консервы, а искусственная пища из института академика Анисимова. Кстати, Николай Алексеевич предложил мне у него работать. - Что? - разом вырвалось у Клеопатры Петровны и ее сына. Сергей Федорович осторожно отодвинул от себя тарелку и стал вытирать салфеткой губы, ссутулившись более обычного. - Ну конечно! Искусственная пища, приготовленная в лаборатории. Структура мяса сделана на ткацком станке, а вкус и запах баранины - в лаборатории вкуса и запаха. В ней как раз мне и предлагают работать. Право-право! - Как? - крикнула Клеопатра Петровна, выскакивая из-за стола. - Ты осмелилась накормить нас такой гадостью? Боже, какая низость! Мне дурно! Ох!.. - И она выбежала из столовой, - Докормила! - гневно возвысил грудной свой голос Юрий Сергеевич. - Это же обман! Низко, недостойно! - Юра, что ты! - Вот теперь Юра, а то все был Николай Алексеевич. Слушал я его в Вечном городе. Только сам он, видно, не вечный. В детство-юность начал впадать. Статуэточки, стишочки - маразматические синдромы! - Юра, прекрати! - Нет, я просто не могу прекратить. Оказывается, я изменился! Меня не разглядели! За барона или рыцаря, в самом деле приняли! Но в ответ на подлинно рыцарское отношение на меня и моих родителей совершается покушение! Да, да, покушение с целью отравления, на какое решилась Катерина Измайлова! - Какая начитанность! Может быть, ты помнишь и купца, на которого покушалась Катерина Измайлова? Не найдется ли общих черт? Как же я была слепа! И как ты можешь осуждать такого человека, как академик Анисимов? Говорить об отраве... Знайте же, что все искусственные кушанья сделаны из молока. Честное слово! - Из молока? - удивился Сергей Федорович. - Чудно! А я думал - баранина. - Из казеина, полученного из отходов молочного завода. Словом, творожные изделия. И не из чего огород городить. - Блевать - по-твоему, огород городить? Хороши творожные изделия, если от них рвота! Впрочем, всем известны отравления плохим творогом. Напрашивается вывод, что твой старец в своей лаборатории за государственный счет творог портит. И наживает научное имя. Юрий Сергеевич уже не владел собой. Глубоко уязвленный интересом жены к пожилому академику, он ненавидел и самого Анисимова, и его дело, не отдавая себе отчета в словах, которые вырвались у него и за которые он краснел бы в другое время. Аэлита тоже была возбуждена выше всякой меры. - Молчи! - воскликнула она. - Ты не смеешь так говорить! Кто ты в сравнении с ним?! - "Ведь я червяк в сравненьи с ним, с лицом таким, с его сиятельством самим!" - продекламировал Беранже Юрий Сергеевич, словно стараясь разъярить себя еще больше. Вернулась Клеопатра Петровна. - Я думала, умру. Какой ужас! Неужели у нас не могут справиться с сельским хозяйством? Куда смотрят правительство, партия? - Правительство и партия всячески поддерживают начинания академика Анисимова. - Я не знаю, что там думают наверху, не мое это дело. Там умеют заботиться о нас. Но в моем доме этой гадости никогда не будет. - А как же, - согласился сразу Сергей Федорович. - Не знаю, не знаю, как и кто поддерживает эти происки с искусственной пищей, которые могут просто подорвать устои нашего сельского хозяйства, - важно заявил Юрий Сергеевич. - Стоит только понадеяться на этот творог... и прикрыть все земледелие. - Никто этого не добивается. Искусственная пища нужна в первую очередь народам, у которых нет сельскохозяйственных продуктов в достаточном количестве. Это резерв науки, необходимый человечеству. - Оставим высшую материю высшим инстанциям, что же касается нашей маленькой семьи, то не вздумай накормить подобной гадостью сына, - пытался снизить накал спора Юрий Сергеевич. - Кстати, что за разговоры о работе в институте академика Анисимова? Ты что, не знаешь порядка? После окончания института три года обязана отработать по распределению. - Николай Алексеевич заверил, что договорится с министром. - С министром? - снисходительно переспросил Юрий Сергеевич. - Если министр будет заниматься такими, с позволения сказать, делишками, наша химическая промышленность встанет. - Напротив, она займется изготовлением искусственной пищи в широком масштабе, создаст пищевую индустрию, станет кормить голодающие страны, увеличит наш экспорт. Юрий Сергеевич махнул рукой в знак того, что не хочет продолжать перепалки: - В битве врагов побеждает сильнейший. В споре друзей уступает мудрейший. - Остается решить, что это было: битва или спор? - запальчиво спросила Аэлита, но ей никто не ответил. Глава девятая. ОСКОЛКИ В семье Мелховых появилась трещина, не появилась, а проявилась теперь, существуя уже давно. Аэлита теперь ужасалась, как могла она попасть девчонкой в эту семью, в которой с самого начала почувствовала себя чужой, боясь в этом признаться. И трещина начала углубляться. Юрий Сергеевич с отчаянием убеждался, как отдаляется от него Аэлита. Она стала пропадать вечерами, посещала концерты, бывала в театрах. Юрию Сергеевичу не требовалось спрашивать, с кем она развлекалась. Конечно, с ним, с этим "престарелым сатиром", как мысленно называл он еще недавно так уважаемого им академика. Но Анисимов отнимал у Мелхова самое дорогое, принадлежащее только ему одному, - жену. И самым оскорбительным здесь было то, что ведь этот пожилой человек не мог сравниться с Мелховым ни в возрасте, ни в наружности, наконец!.. И все же... В довершение всего Аэлита и не думала ничего скрывать. Непринужденно рассказывала о виденных пьесах, о слышанной музыке, о той глубине, которую чувствовал и открывал Анисимов. И делала это так простодушно, словно возраст спутника оправдывал ее поведение. Но именно этот возраст особенно бил по самолюбию Мелхова. Он страдал и от отчуждения жены, но еще больше из-за того, что явилось тому причиной. И тут еще пренеприятнейший телефонный звонок. Знакомый по Риму журналист Генри Смит умудрился отыскать его в Москве. - Мы взаимные должники, - говорит он после приветствий. - Вы, мистер Мелхов, заплатили по ресторанному счету, я показал вам Рим. Теперь я плачу в ресторане "Метрополь", где вас жду, а вы покажете мне свою Москву. Юрий Сергеевич не знал, как отвязаться от настырного американца. Беспокойство не оставляло его. А тут еще Аэлита принесла домой прелестную статуэтку девушки-японки, подарок Анисимова. Напуганный и взвинченный перед тем звонком Генри Смита, сейчас Юрий Сергеевич был унижен, оскорблен и потерял обычный контроль над собой: - Я считаю совершенно непристойным принимать от малознакомого пожилого мужчины, с которым у тебя, очевидно, был курортный роман, такие ценные подарки только потому, что случайный знакомый за одно лишь свое ученое звание получает шестьсот рублей в месяц, не считая директорского оклада в институте и всего прочего. - Статуэтка не куплена на доходы, которые ты подсчитываешь в чужом кармане, а сделана Анисимовым. Юрий Сергеевич не мог уступить и продолжал: - Тем более, тем более! Я не могу держать в своем доме бездарные поделки самоучки, пусть даже с академическим званием. - Ты пытаешься оскорбить человека, который неизмеримо выше тебя. - Я уже слышал: "Ведь я червяк в сравненьи с ним..." - Кстати, ему удалось договориться с министром о моем переводе в институт Анисимова. - Что? - перешел на крик Юрий Сергеевич. - Без согласования со мной? Не бывать тому! - Перевод уже оформлен. Я начинаю работать. И тут за выдержанного всегда Юрия Сергеевича стал говорить кто-то другой, кто скрывался в нем и теперь не смог стерпеть боли уязвленного самолюбия: - Ах так? Тогда считай нашу семью разрушенной. И не моя в том вина. Помни: московскую прописку дал тебе я, я же и выпишу тебя из квартиры Мелховых. Аэлита, оглушенная, оскорбленная, не находила слов, мало разбираясь в правах на жилплощадь и прописку. Сейчас все это для нее ничего не значило. Здесь нельзя было оставаться ни минуты, переносить унижения, видеть торжествующую Клеопатру Петровну. Слезы мешали Аэлите, когда она бросала в чемодан свои скомканные вещи и вещички Алеши. Подруга, уезжая на Север, оставила ей ключи от однокомнатной квартиры - в них спасение! Увидев, что жена нагружает санки, Юрий Сергеевич встал в дверях и с издевкой объявил: - Имей в виду, что собаку я тебе не отдам. - Я заберу сына из яслей. И Бемс, как всегда, повезет Алешу на санках. - Нет. Можешь воспользоваться академическим автомобилем, "Чайкой" или "мерседесом", не знаю уж, какой у твоего дряхлого принца экипаж. - Юрий Сергеевич думал лишь о том, как бы разрядить атмосферу, успокоиться самому и утешить Аэлиту, но вместо этого говорил совсем другое, подливал нефти в огонь. - Бемс - мой пес, - возразила Аэлита. - У тебя нет на него никаких прав. - То есть как это нет прав? А кто за щенка шестьдесят рублей заплатил? - снова занесся Мелхов. - А кто бегал по магазинам, сыновние деньги тратил, чтобы насытить его чудовищную утробу? - вставила Клеопатра Петровна. - Вы не смеете! Вы не смеете! - только и могла твердить Аэлита. - Нет, мы смеем. Я тут прикинул, пока ты мать мою оскорбляла, во что обошлось мне содержание собаки. Одна тысяча шестьсот рублей ноль-ноль копеек. Вот выложи их мне на стол - тогда забирай. Юрий Сергеевич хотел поставить на пути Аэлиты последнюю преграду. Он отлично знал, что на новую шубку давно откладываются деньги. Так какая женщина отдаст свои сбережения? Но Аэлита открыла шкаф и там, под стопкой белья, нащупала пачку денег. - Возьми, образованное колесо без оси! - Ах, так? Тогда все! Тогда все! - теперь уже искренне говорил Юрий Сергеевич. - Нельзя, никак нельзя больше терпеть, - подсказала Клеопатра Петровна. - Нельзя терпеть! - согласился сын. - Завтра же подам заявление на развод. Неверность! Спуталась за деньги со стариком. - И Мелхов схватил из открытого чемодана статуэтку японки и с размаху бросил об пол. Осколки разлетелись во все стороны. Юрию Сергеевичу стало легче, иначе он не выдержал и сдался бы. И когда отлегло, он вдруг с ужасом подумал: "Ведь напрасно меня считают умным человеком, напрасно!" Рыдая, взяла Аэлита любимую собаку, запрягла ее в нагруженные сани и захлопнула за собой дверь. Они жили на первом этаже. Бемс, весело подпрыгивая, охотно повез санки по свежему снегу, который еще не успели смести с мостовой. Ехать недалеко - до соседнего дома-башни. Конец второй части Часть третья НА ПОМОЩЬ ПРИРОДЕ Не будем считать ограниченными средства природы! С помощью человеческого искусства они могут стать безграничными. Ж. Ламетри Глава первая. ВСТУПЛЕНИЕ В ХРАМ Аэлита ничего не сказала Николаю Алексеевичу о своем уходе из дома и спокойно приступила к новой работе. Заведующая лабораторией "вкуса и запаха", кандидат химических наук Нина Ивановна Окунева, невысокая полнеющая дама, с круглым лицом и двойным подбородком, приветливая и энергичная, встретила Аэлиту душевно. Окунева уже знала Аэлиту, поскольку та по просьбе Николая Алексеевича приводила сюда Бемса. Пса испытывали тогда на чуткость обоняния. Нина Ивановна при первой встрече говорила Аэлите: - Почти все естественные белки пищи в чистом виде безвкусны и не имеют запаха. - Вот как? - удивилась Аэлита. - Вы еще многому удивитесь. Имейте в виду, отмытое, вываренное мясо, белок яйца, промытый и обезжиренный творог, то есть казеин совершенно безвкусны и никак не пахнут. Вам не приходилось замечать, когда дома хозяйничали? - Мне не привелось дома хозяйничать. - Счастливица! Аэлита смущенно улыбнулась, вспомнив свою лютую свекровь. - Придется вам здесь "хозяйствовать" в мировом, так сказать, масштабе. Хорошая хозяйка знает, что приятный вкус и запах содействуют лучшему усвоению приготовленного блюда. Вы привели своего пса? Любопытный эксперимент, впрочем, для милиции давнее прошлое. - Не только для милиции, Нина Ивановна. В саперных частях собак натаскивали на распознавание заложенных в землю мин. Тол имеет особый запах, которого не ощущает человек. - Человек способен различать до десяти тысяч запахов. К сожалению, надежно обоснованной теории запаха нет. Кое-что обещает теория "пробоя мембраны", но ее вернее отнести к области наших надежд, чем к подспорью в научной работе. - Я так мечтаю о научной работе! Честное слово! - Пока что для нас, химиков, обоняние человека считалось эталоном. Для идентификации ароматических композиций применяются хроматография и масс-спектрометр, ИК-спектроскопия и ЯМР - ядерный магнитный резонанс. Однако чувствительность этих методов к отдельным компонентам запаха иногда в несколько сотен раз меньше, чем наше с вами обоняние. - Вот видите! - обрадовалась Аэлита. - А у собаки чутье, говорят, чуть ли не в миллион раз острее, чем у человека. Неужели мой Бемс ничем вам не поможет? - Насчет миллиона не знаю, но Николай Алексеевич просил меня попробовать. Я не против. Кроме того, я вообще люблю собак. Но... имейте в виду, я не уверена, что это новшество будет всеми воспринято с восторгом. Аэлита не поняла тогда, что имела в виду руководительница лаборатории. При первом посещении института Бемсу предложили определить образец с пахучим компонентом в количестве, неуловимом для приборов. Аэлита волновалась, но Бемс испытание выдержал. Из четырех деревянных палочек, из которых одну поднесли к пахучему компоненту, он безошибочно вытаскивал именно эту палочку. Аэлита торжествовала. Окунева обещала продумать систему экспериментов, в которых в качестве одного из контрольных приборов мог бы участвовать Бемс. После очередного концерта, на который ее пригласил академик, Аэлита рассказывала ему о первых опытах. Он слушал внимательно, чуть улыбался и поощрительно кивал. Тогда-то он и предложил ей перейти на работу в лабораторию Окуневой. Аэлита сразу согласилась, зная, что советоваться с Юрием Сергеевичем бесполезно. Ведь при переходе в академический институт с завода Аэлита не только шла на меньший оклад - ее, не имеющую ученой степени, могли принять лишь на должность младшего научного сотрудника с окладом девяносто рублей в месяц вместо заводских ста тридцати, - но теряла еще и ежеквартальную премию. Нина Ивановна Окунева все отлично понимала. - Ничего, милочка. Главное, вы приобщаетесь к науке. - Я ни о чем другом не думаю. - Нет, думать надо, дорогая. Имейте это в виду. Думать о теме диссертации. Как вам нравится такая: "Распознавание запаха чувствительными приборами и сравнение их работы с реакцией на запах некоторых биологических систем"? - Прекрасно! Ведь под биологической системой можно разуметь и человека и собаку? Окунева кивнула. Так началась научная деятельность Аэлиты. Ей казалось, что она вырвалась из душного подземелья и дышит свежим воздухом. Бемсом пока не занимались. Аэлите требовалось освоить все применявшиеся в лаборатории методы. Наиболее совершенный из них, хроматографический, позволял определить содержание пахучего вещества в 10 в мину12 грамма. Метод, предложенный польским ученым, оказался очень интересным и красивым. Аэлита не слишком обоснованно подсчитывала, что ее Бемс, наверное, сможет определить количество пахучего вещества в 10-20 грамма. Это уже приближалось к нескольким молекулам вещества и на восемь порядков превышало возможности приборов. Если бы это было так! Все началось хорошо, но Аэлита решила, что теперь не имеет права на такое же внимание со стороны академика, каким пользовалась до перехода в институт. Руководитель института должен считаться с общественным мнением. В глазах Аэлиты Анисимов, как и для всех остальных сотрудников, стал директором института, академиком, непревзойденным научным стратегом, сидящим недосягаемо высоко на Олимпе. Николай Алексеевич, кажется, все понял и не докучал Аэлите своими предложениями. На исходе первого месяца работы новой сотрудницы Нина Ивановна разрешила наконец проводить опыты с Бемсом. Впрочем, может быть, потому, что сам академик, зайдя однажды в лабораторию, справился о собаке. Аэлита стояла на своем месте у вытяжного шкафа и боялась поднять глаза. И Аэлита привела Бемса. Смущенная и гордая, шла по широкому светлому коридору с очень высоким потолком и прекрасно видела, каким взглядом провожают их научные сотрудники: ласковыми, смеющимися, а порой удивленными и даже возмущенными. Бемс шел на коротком поводке и казался очень важным, словно понимал, какую ответственную миссию ему предстоит здесь выполнить. Но поработать с Бемсом в лаборатории удалось лишь четыре дня, потому что Нина Ивановна ушла в отпуск, а из отпуска вернулся ее заместитель Геннадий Александрович Ревич, "новоиспеченный" доктор наук, "остепенившийся" раньше Окуневой, слишком занятой общелабораторными делами и запустившей свою докторскую диссертацию. Изысканно одетый, в высшей степени опрятный лысеющий человек лет за пятьдесят, в очках с золотой оправой, с узким носом и тонкими губами. Войдя в первый раз в лабораторию и увидев Бемса, Ревич брезгливо поморщился. - Знакомьтесь, Геннадий Александрович. Наша новая младшая научная сотрудница Мелхова Алла Алексеевна. - Окунева почему-то постеснялась назвать Аэлиту настоящим именем. - А вот ее живой прибор, системы боксер, марки Бемс, прекрасно реагирует на исчезающие слабые запахи. - Очень рад, почтенная Алла Алексеевна, - расшаркался Геннадий Александрович. - Очевидно, научная лексика лаборатории обогатится теперь таким термином, как "Ко мне, Мухтар!". Надеюсь прочитать об этом в Докладах Академии наук СССР. - Не Мухтар, а Бемс, - робко поправила Аэлита. Геннадий Александрович смерил новенькую простушку ироническим взглядом. До нее даже не дошел его издевательский тон! С уходом Нины Ивановны все в лаборатории изменилось. Ревич под предлогом сохранения научных традиций отменил опыты с Бемсом, направил Аэлиту заниматься в библиотеку. - Надо понимать, что такое вступление в храм, - напутствовал он. - Достаточно того, что вас приняли сюда не на должность старшего лаборанта или инженера. Чтобы стать научным сотрудником, хотя бы и младшим, надо читать, читать и читать. К тому же у нас, Алла Алексеевна, нет возможности превращать лабораторию в собачью площадку. Нет плотников, чтобы соорудить забор, бум, лестницу и Будда его знает что еще. Да и загромоздят такие сооружения лабораторию, точным приборам места не останется. Увы, не коррелирует все это с современным уровнем науки, к которой, почтенная Алла Алексеевна, вам надо бы приобщиться. Вот и начинайте с библиотеки. - Геннадий Александрович, меня зовут Аэлитой. - Прелестно, прелестно! Но применительно к сцене, к эстраде, а не к лаборатории. Дозвольте уж вас называть так, как нашла нужным представить Нина Ивановна, заведующая лабораторией. Не будем уж без начальства менять порядки. Геннадий Александрович решил взять шефство над новенькой. - Вот вы, дорогая моя, - снисходительно говорил он, - должно быть, вообразили, что все дело в запахе. Нет! Наша лаборатория "вкуса и запаха"! На первом месте вкус! Запах только привлекает, а вкус, вкус - источник наслаждения! Человек создан для наслаждения. По крайней мере, большинство людей так полагает. Будем считать это однозначным, не так ли? - Может быть, - робко ответила Аэлита, которая чувствовала себя с Ревичем неуютно. Она смотрела, как поблескивают золотые очки Геннадия Александровича, какой белоснежный на нем воротничок, какой модный галстук, со вкусом подобранный к не менее модному костюму, совсем как у Юрия Сергеевича. Голос Геннадия Александровича приятно рокотал, чувствовалось, что он сам любуется им, наслаждается своей речью. - Поэтому сейчас ваша задача - вкус. Предстоит превзойти все до сих пор достигнутое лабораторией. Сам академик сообщил о предстоящем "пире знатоков"! Итак, вкус - вот ваша область у нас! Тем более что только вкус превращает женщину в парижанку! Я убедился в этом в Париже. - И он засмеялся, показывая золотые зубы. Глава вторая. ПИСЬМО Аэлита была переведена на работы, связанные со вкусом, и помощь Бемса временно отпала. Усердно занимаясь в библиотеке, она надеялась на возвращение Нины Ивановны, впутывать же в это дело Николая Алексеевича и думать не смела. И вдруг в библиотеку с необычайно многозначительным выражением лица вошел Геннадий Александрович. Склонившись к Аэлите, колючим шепотом сказал: - Вас просит зайти директор института академик Анисимов. Надеюсь, вы не приносили ему жалобы по поводу собаки? - Я никому ничего не говорила, - вся зардевшись, пролепетала Аэлита. - Честное слово! Почему-то она взволновалась, никак не могла собрать книги. Потом поправила свою высокую прическу и, превозмогая страх, отправилась к директору. Предстояло пройти лестницу, по которой шныряли молодые бородатые люди и девушки с распущенными волосами, Аэлите казалось, что все смотрят на нее. Вот и коридор дирекции. Она проходила здесь, когда в первый раз появилась с Бемсом. Тогда Николай Алексеевич сам провел ее вместе с собакой в лабораторию "вкуса и запаха". Дама-референт, которую Аэлита когда-то наивно приняла за секретаршу, встала навстречу. - Николай Алексеевич ждет вас. Аэлита робко открыла обитую кожей с орнаментом из желтых гвоздиков дверь. Николай Алексеевич сидел за столом, углубившись в чтение какой-то бумаги. Он поднял на нее глаза и... не улыбнулся, как ждала Аэлита. Академик встал, вышел из-за стола ей навстречу и сказал приветливо, но очень серьезно: - Садитесь, Аэлита. Я побеспокоил вас по вопросу, касающемуся нас обоих. Аэлита удивленно посмотрела на Николая Алексеевича. Нет, он не шутил. Директор усадил ее в мягкое кресло перед столом, сам сел на стул и подвинулся к креслу. "Значит, не о Бемсе будет разговор. Так о чем же? - подумала она. - Для приглашения в театр едва ли стоило вызывать к себе в кабинет да еще через заведующего лабораторией". Несколько секунд молчания показались Аэлите томительными. - Сегодня я ездил в Президиум Академии наук, и меня пригласил заглянуть к нему президент. Извинился, сказал, что не придает этому никакого значения, и передал полученное им письмо. Я хочу познакомить вас с ним. - С письмом? - еле слышно спросила Аэлита. - Да, только с письмом, пока не с президентом, - улыбнулся Николай Алексеевич. Он встал, прошел к столу и взял то самое письмо, которое, очевидно, просматривал, когда Аэлита входила. - Прочтите. Вслух не надо. Это не художественное произведение. Аэлита похолодела. Она узнала почерк мужа. Письмо было адресовано в Президиум Академии наук СССР. "Считаю своим долгом обратиться в высший орган советской науки с сигналом о недостойном поведении одного из действительных членов Академии, долженствующего служить примером высокой морали и образцом поведения нам, людям с высшим образованием, но забывшего о своем долге высоко нести звание советского ученого и члена нашей великой партии и распутным своим поведением разрушающего мою семью, семью рядового советского гражданина, счастье которого обеспечено Конституцией, хотя он и не обременен ни высокими научными званиями, ни академическими доходами. Я обращаю внимание Президиума Академии наук СССР на безнравственное поведение академика Анисимова Николая Алексеевича, соблазнившего, несмотря на сорокалетнюю почти разницу в возрасте, мою неопытную жену и принудившего ее уйти из дома, чтобы наслаждаться с ним противозаконным сожительством. Я маленький, но честный человек. У меня трехлетний сын, которого я не хочу лишать отца, ибо человек, годящийся ему в прадеды, не может быть адекватен отцу. Однако во имя воспитания полноценного члена коммунистического общества, думая прежде всего о нем, о моем сыне, я готов простить свою заблудшую, легкомысленную и обманутую жену, дабы она вернулась с сыном домой, если академик Анисимов найдет в себе порядочности не препятствовать этому. Инженер Ю. С. Мелхов, беспартийный". Аэлита лишилась дара слова. Она узнала почерк мужа, но не узнала его стиля, манеры выражаться. Он, образованный, умный, сейчас, словно намеренно, "писал под кого-то другого", мелкого, жалкого. Но не жалость вызывало это вычурное письмо, а лишь чувство гадливости. Глава третья. ХОЗЯЙКИ СТОЛА Зал института, где обычно проходили общие собрания, коллоквиумы, защиты диссертаций, а также просмотры кинофильмов, был пуст. Все кресла вынесли в коридор и поставили там в два ряда. Вместо них в зале появились два длинных лабораторных стола. Их накрыли белоснежными накрахмаленными скатертями, и приглашенные из одного из лучших московских ресторанов официанты в белых куртках под руководством лысенького суетливого метрдотеля расставляли тарелки, раскладывали ножи, вилки в необычайно большом числе для каждого прибора. Распоряжалась здесь хлопотливо-солидная Нина Ивановна Окунева, вернувшаяся из отпуска, заботливая и властная. Себе в помощницы она взяла Аэлиту, которая по ее настоянию явилась сегодня в институт в ярком платье, чем-то напоминавшем кимоно. Академик Анисимов вошел в зал, увидел Аэлиту в необычайном наряде и нахмурился. Аэлита вся сжалась в комочек, не зная, куда деться от смущения. - Не кажется ли вам... - строго начал академик, но при виде беспомощного взгляда Аэлиты отмяк и уже другим тоном продолжал, - что в Японии ваше имя переиначили бы, звали бы вас Аэри-тян? - Может быть, мне лучше переодеться, сменить прическу? Право? - робко спросила Аэлита. - И не подумайте! - по-хозяйски вмешалась Нина Ивановна. - Если кто-нибудь не отличит ее от японки, то пусть не отличит также и нашей искусственной пищи от настоящей. Имейте это в виду. - Считаете, не сразу разоблачат? - спросил Николай Алексеевич, думая и о предлагаемых блюдах, и о внешности Аэлиты. Нина Ивановна решительно ответила: - Не скорее, чем отличат наш жюльен от дичи. - Да, дичь!.. - вздохнул академик и добавил: - Да нет, я не против любого наряда. Тем более что самому-то мне нравится. Но ни Анисимов, ни Окунева не могли предположить, что вслед за этим произойдет. Еще звякали на столе приборы, когда в зал вошел, потирая с мороза руки, замминистра рыбной промышленности, бывший капитан дальнего плавания и директор плавучих рыбозаводов, моряк с обветренным лицом, изрезанным крупными морщинами. Замминистра сопровождал один из референтов, красивый, вылощенный молодой человек с безукоризненным пробором на голове. Специализировался на Японии, окончил институт восточных языков. При виде Аэлиты он решил блеснуть своими познаниями и обратился к ней по-японски. Анисимов с трудом сдержал улыбку, готовый превратить в шутку ошибку гостя. Велико же было изумление, когда Аэлита, преодолев застенчивость, вернее, скрыв ее за церемонной восточной вежливостью, ответила гостю на прекрасном японском языке - ведь Анисимов знал его! Референт пришел в восторг, видя, что вокруг заметили его эрудицию, и со светской развязностью заговорил с "иностранкой" на ее "родном" языке. Замминистра взял академика под локоть и отвел чуть в сторону: - Чем вызвано приглашение зарубежной гостьи, Николай Алексеевич? Не смутит ли она наших "испытателей"? Анисимов рассмеялся. - Чем рассмешил? - недовольно спросил замминистра. - Откройте. Других смешить стану. - Считайте, что первую загадку, которую подготовила наша хозяйка стола Нина Ивановна Окунева, вы не разгадали. - То есть как это? - нахмурился бывалый моряк и строго посмотрел на своего референта. Тот подскочил к нему. - С кем говорил? - спросил его начальник. - О, очаровательной Аэри-тян. Полагаю, со стажеркой из Японии. Договорился с ней о совершенствовании своего японского языка. - Совершенствовать вам его надо, - заметил Анисимов. - Произношение у вас прямо сказать вятское. Но найдется ли время у нашей научной сотрудницы Аэлиты Алексеевны Толстовцевой? - Она что? Не японка? - поразился референт. - И не марсианка, - улыбнулся Анисимов. - Русская, как мы с вами. - Один-ноль не в твою пользу, - заметил замминистра помощнику и обратился к академику: - Признаем первую ошибку. Но больше, надо думать, их не будет у наших знатоков. - И он многозначительно взглянул на вошедших гостей. Их было пятеро - три толстяка и два "донкихота" с длинными худыми лицами. Аэлита же, краснея от смущения, сбивчиво объясняла Анисимову, откуда знает японский язык. - Это все мой папа! Честное слово! Большой чудак! Не только имя мне такое дал, а еще и, заметив, что я на японку похожа, едва подросла, договорился со старой бухгалтершей нашего завода - из Японии она родом, - чтобы научила меня японскому языку. Представьте, воображал, что я когда-нибудь свершу подвиг, как Рихард Зорге. Дети быстро усваивают языки. Фузи-сан выучила меня не только родному языку, но и многому, что надлежит знать гейше. Вы простите, что тогда, в Терсколе, я ничего об этом не сказала. Помните "рюбрю"? Мне хотелось от вас услышать о Японии. Ведь я-то там никогда не была. Анисимов улыбался и думал, как бы ему лучше скрыть свой интерес к Аэлите, к ее судьбе, даже детству. - Хорошо, милая наша гейша, -: шутливо сказал Анисимов, - выполняйте свои общественные обязанности, коль скоро их так определили. И пошел навстречу замминистра мясной и молочной промышленности. Аэлита старалась изо всех сил. И не зря надеялась на нее Нина Ивановна - гостям казалось, что они находятся у гостеприимного хозяина на званом обеде или на приеме. Тем более что из-за желания референта из института восточных языков не ударить в грязь лицом за столом не переставала звучать непонятная почти всем иностранная речь. Глава четвертая. ПИР ЗНАТОКОВ Анисимов назвал Аэлиту Толстовцевой. Она действительно вернула себе фамилию отца. Вскоре после злополучного письма, переданного президентом Академии наук Анисимову, Аэлита, и не подумавшая возвратиться домой, получила через институт повестку в суд. Оказывается, Ю. С. Мелхов одной рукой отправлял письмо в академию с единственной целью нагадить Анисимову, а другой подал заявление в суд, стремясь возможно скорее оформить развод. И конечно, здесь не обошлось без влияния Клеопатры Петровны, она кричала, что не допустит, чтобы ее сын был обманутым мужем. Не обманутый, а прозревший, карающий муж! Вот каким должен выглядеть ее Юрочка! И на приеме у судьи, которая с участливой улыбкой привычно произносила слова примирения разводящимся супругам, Юрий Сергеевич объявил, что должен лишь узаконить действительное положение вещей. Бывшей семьи уже нет, место Аэлиты в его доме занято. Он будет честно выполнять судебное решение касательно сына Алеши, но не больше! Ибо с новой своей супругой хочет жить счастливо и иметь детей, ни на каких других не отвлекаясь. Потом, как полагается, был суд второй инстанции. И вот по институту академика Анисимова был издан приказ: считать младшую научную сотрудницу Мелхову Аэлиту Алексеевну Толстовцевой. Анисимов, беседуя с гостями, то и дело с улыбкой поглядывал на яркое пятно, мелькавшее то здесь, то там. Гости