Айсберг вынырнул из мглы пугающе близко. Он загородил собой пробитую ледоколом полынью. И корабль врезался в него. И тут снежную сетку раздернуло. Вдали появились остальные корабли флотилии ООН. С ледокола "Ильич" взмыл вертолет. Паника у нас на лесовозе могла бы утихнуть. Корабль не погружался в воду, не менял положения. Но покатая палуба страшила, напоминая о близком конце. Несколько шлюпок удалось спустить на воду, и к веревочным трапам, крича и ругаясь, рвалась толпа. Невозмутимый капитан Нордстрем, попыхивая трубкой, неторопливо стал спускаться с капитанского мостика. Я нагнал его. - Как грузы? - по-английски спросил я его. Пригодились мне мои занятия английским, который я изучал вместе с Аэль, когда она освоила японский. Капитан раздраженно обернулся, но, узнав меня, ответил насколько мог вежливо: - Прошу прощения, сэр. По морскому уставу: люди прежде грузов. - Какова опасность? - постарался уточнить я как можно более спокойно, хотя понимал, что дело плохо. Норвежец буркнул: - С вашего позволения, сэр, мы сели... на ледяной риф. - Можно осмотреть повреждение? - Иду туда. И если вас не утомит... Мы спустились в кормовой трюм. Обдало сыростью и запахло рыбой, как в тральщике, на котором мне привелось побывать еще в Арктике. Электрические лампочки тускло отражались в мутной воде, наполовину скрывавшей огромные, уложенные штабелями трубы. Потом, не поднимаясь наверх, по ставшему сейчас крутым соединительному коридору прошли мимо затихшего машинного отделения. Под ногами по железным рифленым плитам струился ручеек. Было скользко. В носовом трюме мокрые трубы образовали завал, преградивший нам путь. Впереди в электрическом свете поблескивала зеленоватая ледяная глыба. Подводный выступ айсберга, протаранив судно, вдвинулся в трюм, разбросал штабеля. К счастью, он закрыл собой пробоину, подобно кинжалу, оставленному в ране. Но вода все же проникала между льдом и рваными краями пробитого отверстия. Идти стало совсем скользко и трудно. Я бы не пробрался дальше, если бы не помощь Спартака. Остановились перед пробоиной. Она ужасала. А наш Остап глубокомысленно изрек: - Сама льдина проткнула, сама заделала. И не было в его словах никакой рисовки. Просто таков был парень. Норвежец не понял его, но пришел к тому же выводу. Он обернулся к сопровождавшему нас помощнику, худому и длинному моряку: - Дать малый вперед. И так держать, чтобы не сползти с ледяного бивня. - Есть, сэр, - отозвался моряк и исчез. - Кэптен, - возможно более спокойно и твердо обратился я к капитану, - результат экспедиции зависит от этих труб. Без них остальным судам нечего делать в Антарктиде. Капитан по-бычьи наклонил голову и тупо уставился на меня, будто впервые увидел. - Трубы надо выгрузить на айсберг. Все до единой, - посоветовал я. Моряк выпустил в меня клуб дыма и презрительно произнес: - Нет портальных кранов, сэр. Мы не в доках, с вашего позволения. - К нам летят вертолеты. Они и станут кранами. Норвежец словно подавился дымом: - Если вы согласитесь, сэр, я послал бы за врачом. Я пропустил мимо ушей его учтивую грубость: - Лучше за третьим штурманом. Он отвечает за грузы. - Здесь не только трубы, если вы припомните. Кроме труб, еще и части зданий, в которых установили бы ваши трубы. - Выгружать надо трубы, только трубы и все трубы, - настаивал я. - Куда, сэр? В море? - Нет. На подвернувшийся нам остров. - Остров? - поразился капитан. - Да. Ледяной остров. Чем айсберг не остров? Имеет достаточную для размещения труб поверхность и не тонет. - Ах, айсберг! - понял наконец капитан и наморщил лоб. Должно быть, привык капитан находить острова на географических картах, а не сталкиваться с ними, плавающими в открытом океане. - Есть, сэр, - буркнул он и отправился отдавать приказания. Вместе с ребятами поднялись мы следом за ним на крутую палубу. Лесовоз слегка содрогался. Винты работали, надвигая его на ледяной бивень, как назвал выступ айсберга капитан. Судно словно цеплялось за врага, поразившего его. Зазвучала разноязычная команда. Матросы оставили шлюпки и бросились к крышкам трюмных люков. Загрохотали судовые лебедки. К величайшему изумлению сидящих в шлюпках людей, лесовоз готовился к разгрузке. Остап, завладев рупором, кричал на смеси всех известных и неизвестных ему языков: - Айсберг!.. Джаб!.. Работа!.. Арбейте!.. Принимайте на ледяной горе труба. Аллее! О'кэй! Сакраменто! Доннер веттер! Чертова перечница! Думаю, что он не смог бы объяснить, в чем смысл последнего ругательства. Впрочем, как и предыдущих". Глава пятая НА АЙСБЕРГЕ "Я перебрался на айсберг в одной из шлюпок вместе с латиноамериканцами и негром Мбимба. Склон айсберга напомнил мне покатую палубу лесовоза. Волны набегали на него, слизывая снег. Мокрый лед был скользким. Шлюпку вытащили на снег, и его сразу затоптали. Мигуэль и Педро стали махать снятыми с себя куртками, сигналя вертолету с первой партией труб, что готовы к их приему. С вертолета заметили, и скоро первый штабель труб повис над нашими головами. К кромке льда приставали другие шлюпки. К гибнущему кораблю подлетел еще один вертолет. И, пока первый опускал на айсберг свой груз, второй вытаскивал очередной штабель из трюма. Люди, недавно паниковавшие на тонущем корабле, теперь, чувствуя твердую почву под ногами, забыли о пронизывающем ветре, освобождали трубы от цепей, укладывали на снег и махали пилоту вертолета, крича на разных языках: "Вира!", "Майна!", "Даун!", "Ап!", "Унтер!", "Хох!" Меня очень беспокоил ветер и крутая сторона айсберга, я настаивал, чтобы трубы клали вдоль ската. Но с этими людьми трудно было сладить. Они не признавали в столь невзрачной фигуре, как я, начальство и отмахивались от меня. Я слышал, как латиноамериканцы обменялись репликами, не подозревая, что я понимаю их. - Ох уж эти боссы! - проворчал Мигуэль. - Не попался нам этот в Централь-парке. С ним бы мы справились. Не знаю, что он имел в виду. Педро резко оборвал его, опасливо глядя в мою сторону. - А что мне! - отозвался Мигуэль. - У нас свобода слова. И все равно нас должны кормить, пока не доставят обратно. Никаких домов не будет! Тю-тю! Хлюп-хлюп! Нет крыш над головой. - А дома под крышей нас с тобой никто кормить не станет, - напомнил Педро. - Да услышит меня пресвятая дева! Грохот рухнувшего от резкого порыва ветра штабеля труб, положенных не так, как я требовал, заглушил голоса. Трубы будто нехотя покатились по склону. Снег замедлял движение, но ветер вражьей силой гнал их к воде. Люди, отозвавшись на мой зов, бросились к трубам. А злобное, грохочущее железо, словно взбесившись, готово было сокрушить все на своем пути. Но в нас проснулась злость против них, как у рыбаков, когда пойманные рыбы стремятся улизнуть в воду. Не было здесь ни ломов, ни клиньев, ни другого инструмента. Нечего было вбить в лед или поставить на пути ожившего металла. И тут случилось, казалось бы, невероятное. Щуплый, с виду трусливый Педро обогнал катящуюся трубу и бросился под нее. Притом не плашмя, а встав на четвереньки, чтобы через него трудно было перекатиться. Не раз приходилось мне убеждаться, что хорошее пробуждается в людях в критическую минуту. Труба придавила человека, казалось, расплющила его или вдавила в снег. Педро истошно кричал. Мы с Мигуэлем и Мбимбой бросились к нему. Негры из Кейптауна, недавно дравшиеся с ним на палубе, вытащили его и отнесли подальше. Труба остановилась, другие трубы налетели на нее, громоздясь огромной кучей "хвороста", где каждую "хворостинку" вдвоем не обнимешь. Я склонился над пострадавшим: - Крепитесь, сеньор! Я сообщу командору о вашем подвиге и отправлю вас на вертолете в лазарет ледокола. Будете там как дома. - Дома? О пресвятая Мария! Дома жена с ребятишками. Как вы думаете, сеньор, ей передали аванс? А за мое увечье она получит что-нибудь? - Полно. У вас только ушиб, - утешил я его. - А ребятишки ваши, уж конечно, теперь сыты. - Смотрите, смотрите! - послышалось со всех сторон. Летающий кран нес очередную партию труб. Казалось бы, теперь в этом уже ничего особенного не было, но все же груз был необычен, потому что на обоих концах штабеля, свесив ноги в обледенелых на ветру ботинках сидели два человека. Я обрадовался, узнав Спартака с Остапом. Значит, в трюмах уже не осталось больше труб. Ребята спрыгнули ко мне на снег и обернулись к лесовозу "Титан". Он словно ожил, воспрянул. Освободившись от части груза, судно слегка всплыло и снялось с "ледяного рифа", о котором говорил капитан Нордстрем. Сам он стоял на капитанском мостике, по морской традиции намереваясь покинуть гибнущее судно последним. Какое-то время "Титан" перестал походить на тонущий корабль. Корма его без тяжелых труб всплыла, выровнялась. Но ледяной бивень, проткнувший корпус судна, очевидно, выдвинулся, и в пробоину хлынула вода. Но пока что корабль еще гордо стоял на плаву, словно намереваясь "развести пары" и отправиться в кругосветное плавание. Дальше все произошло как-то сразу. Если в начале катастрофы нос корабля, вползшего на подводную часть айсберга, был задран, то теперь из-за пробоины он стал погружаться быстрее кормы. К кораблю подлетел вертолет и сбросил веревочную лестницу. Нам с айсберга было видно, как человеческая фигурка стала взбираться по ней с капитанского мостика. Но капитан Нордстрем не спешил скрыться в кабине вертолета, а раскачивался над своим кораблем, словно прощаясь с ним. Еще несколько минут - и корма голландского лесовоза ушла под воду, обнажив на миг винты с намотавшимися на один из них водорослями. Вода забурлила, завертелась, вскипела пузырями. Потом затихла, и волны равнодушно прокатились над недавней воронкой. Пенные их гривы зачеркнули все здесь происшедшее. Вертолет понес вцепившегося в веревочную лестницу капитана к ледяной горе. Сверху он, наверное, видел чернеющие на снегу, зачем-то спасенные трубы. Может быть, наш айсберг показался ему обитаемым островком с человеческими фигурками на льду? Нордстрем, быстро перебирая планки лестницы, забрался в кабину вертолета. Остап, с восхищением наблюдавший за ним, произнес: - А ведь трубку-то, стиляга, так и не выпустил из зубов! Мастак, видать, по вантам лазить! - Вот бы в школах для аттестата зрелости ввести обязательное плаванье ребят на парусных кораблях! Как ты думаешь? - обратился ко мне Спартак. Думаю, что он прав. Что-то в этом роде нужно для ребят. Иначе в подобных условиях сдадут..." Глава шестая ДОЧЬ ДРУГА "На айсберге, где продувало ветром со всех сторон, привелось мне впервые за время экспедиции увидеть ее, которую я знал еще крошкой с огромным бантом-бабочкой в черных вьющихся волосах. Мы ждали катера с "Иоганна Вольфганга Гете". По радио дали общий "адмиральский вызов". На Совет командора приглашались все капитаны кораблей и технические руководители стройки. Моего Спартака тоже вызвали как молодежного вожака. Остап, приплясывая на снегу и похлопывая себя рукавицами, говорил: - Везет же парноногому, как в очко картежнику. Отогреешься в салоне. А мы тут без последних достижений культуры смерзнемся как цуцики. Ты хоть милосердную сестру с химическими грелками притащи. На ледоколе у японского доктора вымоли. - Нет лучше химии, чем внутри нас! - крикнул Спартак и совсем по-мальчишески кинулся бороться с Остапом. Но тот, ввиду явного преимущества противника, спасся бегством под общий хохот темнокожих и белозубых ледовых робинзонов. Глядя на Спартака, я сразу понял, что она на катере. Он стал махать руками, приплясывать, смешно выкидывая ноги и скользя на мокром льду. Потом, разбрызгивая набежавшую волну, влетел в воду. - Кому море по колено? Врут, что только под мухой! - заметил Остап. С ним можно согласиться. Я увидел ее. Она сидела вместе с двумя громоздкими мужчинами, чернобородым инженером Вальтером Шульцем и капитаном "Гете" Денцлером, с виду добродушным, но на деле несносно придирчивым толстяком. На ней были куртка и брюки, как на мальчишке. И берет, из-под которого ветер старался вырвать черные волосы, развернуть их, как она шутила, пиратским флагом. Я сел напротив нее. Спартак рядом. Он сказал ей странные слова: - Стихов моих любимый томик... Но она их поняла и засияла. Я нашел ее еще в Москве. Ведь она была дочерью моего друга и другом сына со школьной скамьи. И мне хотелось узнать ее. Спартак повел меня к ее тете, сестре Вахтанга. Она была замужем за известным академиком архитектуры, который не только предоставил девушке комнату в своей квартире, но и привил ей свою неистовую любовь к зодчеству. "Покажи, что тебя окружает, и я скажу, кто ты". Кажется, я переиначил известное изречение, но сейчас так можно было сказать. Я вошел в ее комнату и огляделся. На стенах репродукции: затейливые, многоскульптурные храмы Древней Индии, величественно огромные и предельно простые египетские пирамиды, таинственно покинутые великолепные дворцы и храмы древних майя, причудливые восточные пагоды с загнутыми вверх краями крыш. Здесь и беломраморные шедевры эллинской архитектуры, венчающиеся божественным Парфеноном. И рядом островерхие, исступленно устремленные вверх готические церкви. И оттеняющие их сурово мрачные башни средневековых замков, олицетворение силы, страха и оскудения духа. Да, Тамара любила свою архитектуру, она поклонялась ей, воздвигнув ей своеобразный маленький храм в своей комнате. Я сказал ей о своем впечатлении. - Это ведь голос эпох, - отозвалась она, гордо вскинув голову. - Цивилизации появлялись и исчезали. И оставались от них великолепные, порой загадочные здания, дворцы или храмы, изучая которые, люди пытаются понять, кто, зачем и как их строил, на каком уровне культуры находился, как жил и что думал. - Так вот что напоминают репродукции! - Мне не надо напоминать. Я поклоняюсь прекрасному и ненавижу "архитектуру скупых смет". - А почему здесь нет таких современных зданий, как американские небоскребы? - Не говорите мне об этих чудовищных коробках стиля нищих духом богатеев. - Вы решительны в своих взглядах и высказываниях, - заметил я, не решаясь называть ее по старинке на "ты". Она мне казалась жрицей выдуманного ею храма. Пожалуй, она даже воображала себя в толпе молящихся под причудливыми сводами или царственной походкой поднималась по мраморной лестнице дворца, который должен удивлять великолепием и роскошью людей и тысячелетия спустя. - Вы говорите о решительности моих высказываний? Я в суждениях всегда такая. Спартак знает. Даже природу воспринимаю с некоторым преувеличением. Покажу вам кое-какие этюды - и вы лучше поймете меня. Я пишу то, чем восхищаюсь, и прежде всего силой стихии. Потому, рисуя лес, я изображаю лесной пожар, а река у меня выходит из берегов, затопляя дома и дороги. А море не представляю себе иначе, чем в шторм с девятым валом, накрывающим корабль вместе с мачтами. Потому и ветерок, закручивающий листья на дорожке, представляется мне сокрушительным торнадо. - Вы выдумщица! - рассмеялся я. - Но рыбак рыбака видит издалека. Недаром я к вам пришел. Спартак сказал: - У нее волшебная лупа. Вот и любуется через нее миром. - Лупа романтики? Кто бы мне ее подарил? Они оба рассмеялись. - Она с твоей собственной лупы копию сняла, - пояснил Спартак. Мы сразу стали добрыми друзьями. Я написал Вахтангу, что восхищен его дочерью. Он прислал телеграмму: "Буду тамадой. Прошу вызвать". Он, конечно, имел в виду свадьбу... Когда Тамара узнала, что Спартак вместе со мной отправляется в Антарктиду на стройку Города Надежды, она умудрилась перейти на работу в архитектурную мастерскую, занимавшуюся проектированием зданий Города Надежды. А там с чисто женской настойчивостью и лукавством (как она сама заявила) сделала так, что наблюдение за выполнением заказов на блоки зданий поручили ей. И пришлось ей отправиться в Гамбург. И так уж вела дела, что в Антарктиду отправить груз без нее оказалось невозможным. В конце концов юная жрица богини Зодчества попала на корабль "Иоганн Вольфганг Гете" и вот теперь вместе с инженером Вальтером Шульцем почему-то направлялась на Совет командора. Я любовался ею и Спартаком. В полынье, пробитой для судов ледоколом "Ильич", на которую вышел катер, стало сильно качать. Капитан с "Гете" только посмеивался, отчего у него словно прибавлялось подбородков, второй же великан так согнулся, что спрятал свою разбойничью (по словам Тамары) бороду у себя в коленях. Сама же Тамара - Вахтанг мог гордиться ею - закусив губу, отодвинулась от борта, к которому ее, вероятно, потянуло. Она скорее умерла бы, чем позволила себе перегнуться через него. Катер приближался к флагману экспедиции. Я смотрел на Тамару, на ее лицо, напоминавшее древнюю камею, и думал, почему на Совет командора Анисимов вызвал архитектора, когда блоки зданий Города Надежды утонули. Ведь он не знал, с чем я еду к нему на ледокол". Глава седьмая ВОДА - ЧУДЕСНИЦА "Теперь надо вернуться к перерыву в моих записках, к двадцатилетней работе на металлургическом заводе, где удалось создать "лабораторию изобретательства". В бывшей кладовой машиностроительного цеха установили столы со множеством приборов и даже станки: токарный, сверлильный, фрезерный. Все сами делали на них для задуманных новшеств. Помогло мое предложение избавить сталеваров от заглядывания в мартеновскую печь, когда лицо обдавало жаром. По пучку охлаждаемых стеклянных нитей цветное объемное изображение передавалось на всю длину жгута. Через простейшую оптику можно видеть внутренность печи, не приближаясь к ней. То, что это не ново, меня не обескуражило. Ведь сталеварам стало легче! И лабораторию мы получили для давно задуманных исканий. - Зачем тебе вода? Простая вода? - удивился Вахтанг. - Мы с тобой, друг, на восемьдесят процентов из воды, а земной шар на три четверти залит водой. А свойств ее как следует не знаем. - Почему не знаем? Зачем так говоришь? Не сжимается, электричества не проводит, не намагничивается, замерзнет - твердой становится. И расширяется! - Вот-вот! - воскликнул я. - Именно твердой! - и я рассказал Вахтангу, как Мария научила нас на северном острове отеплять дом снежными кирпичами. - Ледяные стены хочешь? - догадался Вахтанг. - Не растают? - Если по трубам, заложенным в стены, пропускать холодильный раствор, вода замерзнет. - Слушай! Мы с тобой дома из воды отливать будем! Степан, - позвал он Порошенко. - Ты литейщик, слушай! Форму сделаем для целого дома с комнатами. Водой зальем. Потом заморозим. Форму разберем. Дом готов. С балконом. С сортиром. Ва!.. - Тьфу! Ну и воображение у тебя! - отозвался Степан. - Почему так? В книжке прочитал: Не яйцо воображало, Не петух воображал. Человек - "воображало", Нет других "воображал". - Это царица Анна Иоанновна для потехи ледяной дом на Неве приказала построить. А нам в тепле жить надо. Я сказал, что в ледяных домах должны быть не только каналы для охлаждения, но и теплозащитные, отопляемые панели. - Лед охлаждаем, комнаты греем! Вместо обоев теплоизоляция. Хорошо! - обрадовался Вахтанг. - Лед - коварный материал, - предупредил я. - Ледники знаешь? Текут как речки. Медленно, но неизменно. - А правда! Почему? - Известное дело. Твердая жидкость - вот что такое лед, - солидно заметил Степан. - Вот и нужно нам, друзья, придумать, как твердую жидкость в твердое тело превратить, - предложил я. - Что делать будем? С какого конца? - Начнем с воды. Пробовать по-всякому. - Я ж говорю, что мы не яйца, не петухи, а человеки, воображала! - Верно, Вахтанг. Воображение нам потребуется. Так начались наши, может быть, и не вполне оригинальные исследования. Мы были упорны и искали десять лет. Мы даже старались намагнитить воду, заведомо немагнитную. И обнаружили изменение ее свойств. Она активнее растворяла в себе вещества, не давала накипи. А это было уже кое-что! Узнали, что и в других местах добились подобных результатов. Потом установили, что чистая дистиллированная вода в закрытом сосуде выделяет газы по-разному в разное время суток и времен года. И разница в двадцать раз! Но над лабораторией нависла угроза. Однажды к нам вошел новый директор завода Аскаров, переведенный с юга Урала. По его обычно скованному лицу пробегала порой гримаса, которую он подавлял усилием воли. Ему особенно приходилось держать себя в руках, потому что его сопровождал знаменитый ученый, член-корреспондент Академии наук СССР, профессор и лауреат премий, человек высокий и по росту и по положению, с лицом по-орлиному строгим, с широко расставленными глазами и царственно-птичьим выражением. - Какую вы тут воду из пустого в порожнее переливаете? - спросил директор и поморщился как от боли. - Омагниченную, Садык Митхатович, - отрапортовал Неидзе. - Что вы скажете? - обратился директор к ученому гостю. Тот с презрительной усмешкой произнес: - Вода диамагнитна, и потому магнитные поля ее свойств не изменят. Сомневаться в этом антинаучно. Это был приговор. Мы с Вахтангом поникли головами. - Понятно? - спросил новый директор. - Понятно, но не до конца, Садык Митхатович. - Конец будет в закрытии лаборатории, занимающейся посторонними для металлургии делами, - заключил директор и поморщился. И они ушли. - Жил-был царь, - начал Вахтанг. - Очень любил слушать советников и набирал их, чтоб говорили красиво, величаво... Я махнул рукой, а он закончил: - Так выпьем за советников чистую омагниченную воду. У нас на Кавказе большего оскорбления нанести нельзя. Мы потом ему скажем, как мы за него пили. - Когда? - Как только в котельную омагниченную воду пустим. И мы дали в котельную для питания котлов омагниченную воду. Работали по ночам в лаборатории, которую "забыли" закрыть. Степан в этом помог, он как раз партийные дела сдавал прежде, чем отправиться директором совхоза, куда его перебрасывали. - Знаешь, почему Аскаров морщился? - спросил меня Вахтанг. - Будто палец в двери защемил. Камни у него шли. Из мочевого пузыря. Я-то знаю. Потому омагниченную воду надо пить. Растворить камни должна. Ведь в котельной в трубах накипи больше нет! Мы со страхом ждали нового прихода директора. И он пришел, но уже без гостя, укатившего в Москву. - Почему лаборатория не закрыта? - строго спросил Аскаров. - На металлургию работала! - бодро отрапортовал Вахтанг. - Домны намагниченной водой охлаждать собираетесь? - Нет. Котлы ею питать. Посмотрите, пожалуйста. Результат в трубах есть, как у меня в мочевом пузыре. Ни накипи, ни камней. Все растворяется. - Что? Что? - оживился директор, рассматривая приготовленные для него образцы труб из котельной и поднимая глаза на Вахтанга. - Омагниченную воду пью, Садык Митхатович. Пью и приговариваю: "Будь здоров, кацо, потому что все можно купить, кроме здоровья". - Это что? Заклинание? - Это тост. Но можете и без него пить, Садык Митхатович. В котельную вода без тостов идет. Мы вам насадку с постоянными магнитами приготовили. На домашний водопроводный кран. Никогда болеть не будете. И не поморщитесь. - Вы что? Хотите, чтобы я вас за знахарство под суд отдал? 121-я статья уголовного кодекса. Один год лишения свободы. - Зачем лишать свободы? Там оговорка есть. Можно и общественное порицание. А хотите - административное взыскание. Возьмите, пожалуйста. Хотите "за выговор", хотите "за спасибо". Директор ничего не сказал, а магнитную насадку на кран взял. Может быть, попробует? Не знаю, что помогло: растворенные камни или растворенная накипь в трубах котельной, но директор приказ о ликвидации нашей лаборатории не подписал. И принялись мы с Вахтангом за лед. Десять лет ушло на это, а вернее, двадцать, если считать еще и воду, которая убедила нас в неожиданных свойствах, появляющихся у нее под влиянием магнитного поля, смены ночи днем, весны летом или осени зимой. Мы верили, что сумеем превратить твердую жидкость в настоящее твердое тело. Вдохновила нас работа известного ученого, у которого Вахтанг побывал в Москве (у него там сестра замужем за архитектором), заслуженного деятеля науки и техники, профессора Михаила Михайловича Протодьяконова. Автор новой теории электронных оболочек предсказал существование особого льда, в котором кристаллические решетки обыкновенного льда как бы вдавлены одна в другую: электроны, составляющие одну решетку, размещаются в пространстве между электронами другой. Такой лед должен тонуть в воде и плавиться при нескольких стах градусах. Но втиснуть одну решетку в другую можно лишь при высоком давлении. Но главное, такой лед не будет обладать текучестью, как мы мечтали! Замечательно, что спустя какое-то время этот лед был получен в Англии, как об этом сообщил в своей монографии Н. X. Флетчер, со всеми предсказанными Протодьяконовым свойствами. Для нас это было поощрением, но еще не решением. Нужно было иметь "лед Протодьяконова" при обычных условиях, перестроить кристаллическую решетку обычного льда под влиянием внешнего воздействия. И нам удалось достигнуть этого столь же неожиданным путем, каким вода обретала новые свойства при омагничивании. Мы научились превращать простой лед в протодьяконовский на простом морозе, найдя необходимое излучение. Мы с Вахтангом послали заявку на сделанное открытие в Комитет по изобретениям и открытиям, но получили отказ со ссылкой на рецензию высшего авторитета в этой области, каким оказался тот самый высокий гость, который посетил нашу заводскую лабораторию. Маститый ученый решительно отверг наше "открытие", поскольку его не может быть, ибо оно противоречит основным законам природы. Нам с Вахтангом осталось только добавить к его заключению окончание фразы чеховского героя, писавшего письмо ученому соседу: "Этого не может быть, потому что не может быть никогда". Глава восьмая СОВЕТ КОМАНДОРА "Эти записки не обо мне, Тамаре Неидзе, рядовой участнице антарктической эпопеи, а о том удивительном, что ей привелось там повидать, научившись искать и находить. Я начинаю их с памятного дня, когда командор экспедиции академик Николай Алексеевич Анисимов впервые вызвал меня на борт "Ильича" для участия в Совете командора. Надо ли говорить, как я волновалась? Но нельзя было выдать себя ни моим немецким спутникам, ни даже Спартаку, не говоря уже об его отце, который пристально изучал меня, пока катер шел к ледоколу. Все мы, приглашенные на Совет, разместились в "адмиральской каюте" (салоне капитана), сверкавшей белизной и червонным золотом начищенной меди. Сидели на вращающихся кожаных креслах под квадратными иллюминаторами. Прекрасный интерьер! У моряков изысканный вкус! Академик всегда поражал меня. Обычно я воображала его себе холодным изваянием, воплощением спокойствия и воли, а увидела былинного богатыря, озабоченного исходом предстоящей схватки, хмурого и взволнованного. Он нервно расхаживал по салону. И даже я почувствовала себя нужной ему... Как бы хотелось написать портрет с него, с такого!.. Говорили капитаны на разных языках. Академик суммировал мысли: - Итак, капитаны хотят плыть в Австралию и там в портах дожидаться кораблей, которые доставят утраченное оборудование. Авария с "Титаном" признается не случайной. Прежде злоумышленники клали под компас магнит, теперь испортили радиолокатор, и айсберг остался незамеченным перед самым кораблем. Как страшно это было слушать! Неужели даже в нашу высокогуманную экспедицию проникают подобные изверги! Академик остановился посредине салона. На миг он показался мне разгневанным Зевсом. Я понимала его. Будь на его месте, я не знаю, что сделала бы. Но он знал. - Первое: впредь ввести строжайшую охрану навигационных приборов. Второе: спасенные трубы разместить на палубах кораблей, поскольку трюмы заняты. Для перегрузки воспользоваться вертолетами как летающими кранами. Третье: прежде чем думать об Австралии, решить, сорвана ли наша экспедиция. - Найн, найн, нихт! - поднялся грузный и бородатый Вальтер Шульц. - Экспедиция не есть сорвана, - начал он на неважном русском языке, который старательно изучал. - Я имею указать на запасный вариант "два-бис", который имел быть разработанным еще на Германия. Без энергии - не есть работа. Электростанции есть на дне океана, но на воде остались корабли, мои господа. Немецкие специалисты всегда делают все по правилам. Я имею сказать, что теперь надо действовать без правил. - Ай да Бармалей! - не удержалась я. Уж очень он, огромный, бородатый, напоминал мне великана из старой сказочки. Спартак ухмыльнулся и шепнул: - Поддержим. Капитаны, услышав про свои корабли, зашумели. - Общая мощность всех судовых двигателей есть весьма значительная величина... - Остановитесь, герр Шульц, безумный инженер! - прервал его Денцлер. - Вы хотите вытащить наши суда на берег? - Он стоял перед Шульцем и был таким же огромным, только со многими подбородками вместо бороды, - два великана из разных сказок! - Зачем на берег? - возразил по-немецки Шульц. - Суда останутся на рейде, но их двигатели будут вращать электрогенераторы, которые находятся в трюмах корабля почтенного капитана Денцлера. - Не трогайте моего судна! Лучше ответьте, как вы передадите электрический ток с кораблей на сушу? - Катушки с кабелем есть на вашей палубе, герр Денцлер. Кабель надо размотать и соединить им все корабли, протянув дальше на сушу... - Вы забыли о плавучести! Кабель утонет. - Зачем так забывать? - снова перешел на русский язык Шульц. - У меня есть намерение протянуть кабель на поплавках. Их надлежит сделать из деревянных барабанов, которые плавучие есть. - Каков Кирджали! Разбойничий план! - прошептала я Спартаку, подталкивая его локтем, чтобы он выступил. Ведь академик был демократичен, хотел знать мнение и молодых рабочих. Спартак засмущался, но вскочил. - Ч-чертовски здорово! - начал он, слегка заикаясь. - Какова на земном шаре мощность всех двигателей автомобилей и тракторов? Оказывается, чуть ли не больше мощности всех электростанций мира. Разве не стоит использовать хотя бы наши судовые двигатели для энергетики? Молодежь поддержит. И тут со своего кресла сполз, став от этого лишь чуть выше, отец Спартака, Алексей Николаевич, и сразу удивил всех: - Нет нужды задерживать корабли. Им плавать надо. Спартак смущенно посмотрел на меня: ему было неловко за отца, не понявшего дерзостного плана Шульца. Толстовцев продолжал: - Капитанов отпустим. Электрооборудование с их кораблей разгрузим. Оно понадобится для ветротруб. - Имею просить прощения, коллега, - прервал Шульц. - Без стен и крыши - не есть дом. Без дома - не есть электростанция, а только шутка. - Нет, не шутка. Ветротрубы установим над зданиями. - Тогда будем иметь необходимость стены и крыши делать новые. Материал - камень, к сожалению, есть только под километровой толщей льда, мои господа. - Зачем нам делать подледные каменоломни, когда можно воспользоваться просто льдом? Лед - тот же камень, в особенности, если его подвергнуть излучению, над которым мне привелось работать в течение двадцати лет. Уплотненный под влиянием излучения лед теряет свою опасную текучесть и смело может использоваться как строительный материал. Вся необходимая аппаратура для обработки льда имеется. Из льда легко вырубать кирпичи и блоки будущих зданий. Правда, их придется заново запроектировать. Но почему бы нашей зодчей не воплотить достижения своего отца? Я встрепенулась, словно что-то сверкнуло передо мной, ослепило на миг. Еще в детстве я слышала о папиной мечте. Академик с присущей ему ясностью уточнил мысль Алексея Николаевича. - Инженер Толстовцев предлагает создать ледяной карьер на куполе ледника и, надо думать, использовать выемки для первых этажей зданий Ветроцентрали, сооружаемых из блоков вынутого льда. - Благодарю вас, - поклонился Алексей Николаевич и сел. - Что скажут архитекторы? - спросил академик, смотря на меня. Наверное, я вспыхнула как еловая ветка в костре: - Из архитекторов я одна! Вы простите меня, но строить здания для Ветроцентрали не из камня или железобетона, как всюду, а изо льда! Это же сказка!.. Не помню, что там я еще наговорила, кажется, размечталась вслух о прозрачном дворце, для которого нет лучшего материала, чем лед, подобный хрусталю, назвала лед самоцветным камнем полярных широт, прозрачным мрамором, и я не знаю что еще... Может быть, дядя Миша, мой первый учитель в зодчестве, был бы доволен... Академик смотрел на меня, улыбался и внимательно слушал. Он понимал, что изо льда надо проектировать особые здания. А архитектор - самый захудаленький - всего один: это я! И дяди Миши нет рядом. Но когда Анисимов закрывал заседание Совета, я чуть не умерла после его слов: - Быть посему. От плавучей энергетической базы, предложенной инженером Шульцем, не отказываемся. Но ведь если будет "плавучая энергетика", то никакие ледяные здания не нужны, пропал весь мой запал! Даже у Спартака и у того лицо вытянулось. Академик невозмутимо продолжал: - В такую базу мы превратим один наш ледокол "Ильич", благо его атомная установка уже дает электрический ток, и вместо того, чтобы питать им двигатели винтов, мы передадим его по кабелю, как предложил Вальтер Шульц, на сушу, для работ в ледяной каменоломне Толстовцева. Ведь выплавлять лед легче, чем выламывать. Не так ли? А фактуру Хрустального Дворца Ветров, который нам спроектирует наш антарктический зодчий Тамара Неидзе, это не испортит. Энергетикам - ознакомиться с методом облучения строительного льда. Когда мы выходили на палубу, я подошла к Алексею Николаевичу: - Спасибо вам. - За что спасибо? - поднял он на меня глаза. - За все спасибо. За папу спасибо. За спасенные вами трубы спасибо. За желание создать Ветроцентраль на льду спасибо. За ледяные дворцы, которые вам надо спроектировать, спасибо. Можно, я вас поцелую? - Можно, Вахтанговна, можно. Мы с твоим отцом лед двадцать лет строительным материалом делали. Но я просто крепко пожала ему руку. На правах соратника... Спартак смеялся. А я радовалась. И дядя Миша радовался бы, будь он здесь. Его ученица выходила на "оперативный простор". Он любил приводить мне монгольскую пословицу: "Чтобы научиться плавать, надо войти в воду". Я "поплыла"..." Глава девятая ДУХ ОКИНАВЫ В Японии лучше родиться без рук и без ног, чем без родственников. Они и только они во главе с почтенным Матсубиси помогли Иесуке Танаге закончить медицинское образование. Он рано остался без родителей. Они стали поствременными жертвами бомбардировки Нагасаки и умерли спустя двадцать лет после атомного взрыва, оставив юного Иесуке на попечение родственников. Но когда почтенный Матсубиси-сан после возвращения Иесуке Танаги в Японию сообщил племяннику, что хочет видеть его, Танага заволновался. Ничего хорошего от этого свидания он не ждал. Дядя пригласил его в свой офис на улице, примыкающей к Гинзе. Обычный деловой небоскреб. Лифты, услужливые лифтеры с почтительными улыбками. Низкие поклоны входящим, пожелания удач выходящим. Ослепительный паркет коридора. Отделанные пластиком стены, отраженные в них огни плафонов. Секретарша, в больших очках, одетая, как и все в офисе, по-европейски - в белой кофточке и узкой макси-юбке, тотчас узнала Иесуке и закивала в знак того, что шеф ждет его. У дяди все было толстым и тяжелым. Тучная фигура, заплывшее лицо с тремя подбородками, брови - две толстые запятые, поднятые к вискам, толстые усы, опущенные скобками по обе стороны толстогубого рта, очки с толстыми стеклами. Он снимал и клал их на тяжелый стол, щурясь близорукими глазами на неимоверной тяжести несгораемый сейф, который без подъемного крана не вытащить... Матсубиси встретил племянника без особой радости, хотя вежливо справился о здоровье, подняв от деловых бумаг тяжелый взгляд и указав на тяжелый стул напротив, выразительно жесткий. "Посидел, сделал дело - уходи!" - Иесуке, - начал дядя, - твои почтенные любящие родственники очень недовольны. Ты не оправдал возложенных на тебя надежд, извини. Ты должен перенять у европейцев их приемы, а ты вместо этого стал демонстрировать им свои, которые более уместно применить здесь, на родине. Это не бизнес, извини. - Я не мог поступить иначе. Я старался спасти великого русского ученого. - При помощи столь же великой русской женщины? - Скорее молодой, самоотверженной. - Я слышал, что ты занялся изучением русского языка? - Да, дядя, извините. Это "метод погружения". Мы, изучающие, на долгий срок совершенно отключаемся от всего нам знакомого. Мы говорим только по-русски, пишем по-русски, читаем их книги, слушаем русскую музыку, поем русские песни, более того, мы думаем по-русски и даже видим русские сны. Я несколько раз видел Москву. Извините. Дядя откинулся в кресле, взял в руки очки и, покусывая их дужку, задумался: - А ты хотел бы увидеть ее не во сне? - Разумеется, почтенный дядя. Матсубиси опять погрузился в размышление. Потом вяло заговорил: - Мои друзья по бизнесу, - Иесуке Танага знал, что дядя связан с военной базой американцев на Окинаве, - могли бы оценить твое знание русского языка. Я ведь угадываю твое тайное желание. Оно тоже может оказаться полезным. Поэтому ты примешь участие в конкурсе изучающих русский язык и получишь премию - поездку в Москву. - Но если мне ее не присудят? - усомнился Танага. Дядя выразительно хмыкнул и тяжело поднялся со своего места. Аудиенция закончилась, и оба низко кланялись друг другу. Дядя, тяжело ступая слоновьими ногами, проводил племянника до двери. Иесуке понял, что на него делается ставка. Лифтер, открывая перед ним дверцу, с почтительной улыбкой пожелал ему успеха. "Языковое погружение" закончилось, и Танага принял участие в конкурсе, получил там словно заготовленную для него премию, хотя был не из самых лучших знатоков русского языка, и... приехал в Москву. Он видел ее лишь во сне и совершенно не знал города. Тем более не представлял, как найти Анисимова и Аэлиту. И как всегда принято считать, ему помог случай, который отнюдь не был случайностью. К столику японца в отеле "Метрополь" подсел американский журналист Генри Смит. Они вместе любовались мраморным фонтаном в ресторанном зале, плавающими в нем "красными рыбами", которых услужливые официанты по заказу вылавливали сачками, наблюдали за пестрой разноязычной толпой туристов и разговаривали, по-английски. Генри Смит восхитился знанием Танагой русского языка. Он побывал на Окинаве и общался там с японскими бизнесме