Карское море, и это море покрывается льдом на большую часть года. Нечего и говорить о других полярных морях, о море Лаптевых, о Восточно-Сибирском, Чукотском. Туда совсем не попадают теплые воды. Великие сибирские реки: Обь, Енисей, Лена, Хатанга, Колыма - приносят слишком мало тепла, да и оно не остается у берегов, где должны были бы плавать корабли, а вместе с пресной водой уходит далеко на север, в высокие широты. Федор морщил лоб, силился и не мог понять, куда клонит Алексей. - Один из моих слушателей, полярный капитан, - соседи Федора невольно обернулись к нему, - мог бы подтвердить, что в сибирских ледовитых морях, в сотнях километров от берегов, можно часто встретить стоящие на мели айсберги или большие льдины - стамухи. - Помните медведя на айсберге? - шепнула Женя. Федор кивнул головой. - Глубина сибирских полярных морей в ста километрах от берегов не превосходит двадцати-тридцати метров, редко глубже. Это меньше высоты многих домов. Вот если бы можно было воспользоваться мелководьем сибирских полярных морей и соорудить там искусственную преграду, стену, плотину, мол, который в ста километрах от берегов протянулся бы от Новой Земли к Северной, от Северной Земли к Новосибирским островам и дальше к острову Врангеля. Эта морская стена отгородила бы прибрежную часть морей от Ледовитого океана, от его холодных течений и дрейфующих ледяных полей. Холодные воды и льды, задержанные преградой, не попадали бы в отгороженную часть морей, питаемую лишь струями теплой ветви Гольфстрима, великих сибирских рек и теплого течения, идущего через Берингов пролив. "Реки и то замерзают", - подумал Федор. - Ясно, что температурный режим в отгороженной части морей будет подобен тому, который существует в Баренцевом море. Моря вдоль всего сибирского побережья не станут замерзать зимой, судоходство там будет круглогодичным! "Значит, не отопление Арктики, а мол в четыре тысячи километров, - прикидывал в уме Федор. - Не лучше! Километровый мол в морском порту и то целое событие!" Положительно Алексей читал мысли Федора: - Конечно, если бы мы решили построить наш мол из камня, песка и цемента, из чего сооружают мол в портах, нам бы пришлось возить материал к месту стройки не меньше чем столетие. Смех шорохом прокатился по аудитории. Федор тоже улыбнулся. Профессора, члены ученого совета стали перешептываться. - Конечно, каменный мол был бы неосуществимой, оторванной от действительности мечтой. Для нас же, техников, приемлема лишь та мечта, которая служит первым этапом проектирования. Запроектировать подобный мол, каким бы ни казался он грандиозным, можно! Надо сделать его из подручного материала, который ничего не стоит, имеется там в изобилии. Холодильщики уже понимают меня. Сделать мол из морской воды! Женя торжествующе посмотрела на Федора, тот недоверчиво покачал головой. - Представьте себе, - продолжал увлекшийся оратор, - что все мы находимся не в этом зале, а... на дне Карского моря! Опять по рядам пробежал смех, сразу встряхнувший, ободривший аудиторию. Федор же нахмурился. - И над нами не потолок, а поверхность воды. Сверху нам спустят трубы. Целый частокол труб. Их можно будет соединить попарно дугообразными патрубками, зарытыми в морское дно. Вдоль противоположной стены будет спущен второй частокол таких же труб. Оба частокола для лучшей теплопроводности нужно будет соединить металлическими сетями. По трубам сверху пропустить искусственно охлажденный, крепко соленый раствор, хорошо известный в холодильном деле, не замерзающий даже при пятнадцати градусах мороза. Этот раствор будет циркулировать по трубам, отнимая тепло у воды, заключенной между трубчатыми стенами. В конце концов вода замерзнет, превратится в ледяной монолит. Со дна моря к его поверхности поднимется ледяная стена. Намораживая слой за слоем, мы поднимем ее над уровнем моря и сделаем ее такой ширины, какой пожелаем, на какую расставим наши трубчатые стены. Ей не будут страшны ни напоры льдов, ни течения. Мы сделаем мол такой длины, на каком протяжении будем спускать под воду трубы. На все четыре тысячи километров. И вполне реально соорудить мол от Новой Земли к Северной, к Новосибирским островам, к острову Врангеля, к Берингову проливу! Вполне реально построить ледяной мол, который перегородит все полярные моря! "Мол изо льда... где я его видел? Где? - мучительно силился вспомнить Федор. - Айсберг в бухте Рубиновой! Его забуксировали на мель. Набило льдин. Затор напоминал мол. Вот откуда идея. Случайная мысль комсомольцев бухты Рубиновой выросла, стала грандиозной". - Наш айсберг, - коротко сказал Федор, с присущей ему лаконичностью выразив в этих словах все, что он в этот момент думал. - Наш, наш мол... - все поняла Женя. - Но теперь длиной с подземного обхвата! Алексей продолжал: - Ледяной мол не только обеспечит круглогодичною навигацию. Он отодвинет кромку льдов на сто километров к северу, и это сейчас же повлияет на климат побережья. Начнет оттаивать слой вечной мерзлоты. Продвинется на Север растительность, разовьется заполярное сельское хозяйство, все побережье покроется городами, заводами, шахтами, рудниками, крупными портами и подъездными путями к ним. Холодильная техника может послужить делу преобразования Арктики, эта техника способна воздвигнуть гигантское сооружение, выдвинуть грандиозный план работ, которые в конечном счете обогатят нашу страну и соединят морским путем два океана! Стало заметно светлее. Солнце все-таки пробилось сквозь тучи и ворвалось в зал через огромные сводчатые окна. Солнечные лучи коснулись светящихся колонн и как бы позолотили их. Слушатели оживленно переговаривались, аплодируя диссертанту. Седой председатель, академик Омулев, нажимал кнопку - над столом ученого совета зажигались строгие надписи: "Внимание!", "Тишина!", но лицо у старого ученого было совсем не строгим, он с улыбкой поглядывал на взволнованного диссертанта, который ожидал водворения тишины. Женя, счастливая, продолжая хлопать в ладоши, победно смотрела на Федора. Глава третья СПОРЫ Красная черта шла по карте вдоль сибирских берегов, пересекая полярные моря. Федор Терехов напряженно смотрел на эту черту. "Стена в море... Ледяным полям не пройти к берегам. Но ведь и от берегов им не выйти на север!" Федору стало не по себе. Быть может, ему, единственному во всем зале, стало ясно, что повлечет за собой появление ледяного мола в морях. Припомнилась зимовка во льдах, когда он заменил умершего капитана. Суровыми мерами он сберег тогда топливо, спустил пары, выключил отопление, переселил всех в трюм. Он рассчитывал весной, когда корабль вынесет в открытые воды, идти своим ходом выполнять задание. Однако осуществить этот план оказалось не так просто. Вдали от берегов море освободилось ото льдов, но подойти к прибрежным островам, где ждали корабль, было невозможно из-за стоявших у побережья ледяных полей. Нужно было ждать ветров с материка, которые оторвали бы эти поля, угнали их в открытое море. Только тогда и могла начаться навигация. Ветры подули, льды двинулись, и корабль снова попал в дрейф. Судно вынесло к одному из островов, задержавшему поля. Сильное сжатие повалило корабль набок. Крен достиг тридцати градусов, положение стало угрожающим. Корпус дал течь. Воду выкачивали помпами и вручную. Выгружали на лед грузы, пересыпали уголь. А льды от берегов все стремились на север, ледяной вал напирал. Остров стоял на пути льдов. К счастью, ледяное поле дало трещину, разделилось на две половины и стало обтекать остров. Так началась первая навигация капитана Терехова. Теперь капитан услышал, что на пути у прибрежных льдов, когда оторвет их ветром, окажется не один остров, а непроходимый мол. "И он будет одинаково непроходим и для северных льдов и для береговых полей, которые не смогут уйти от берегов, останутся стоять. Трассу забьет льдом. Она не очистится даже летом, а на следующий год станет совсем непроходимой. Не то что круглый год - месяца в Арктике плавать будет нельзя! О чем думают инженеры? Почему иной раз у нас защищают подобные диссертации, которые нужны только самому диссертанту? Ледяные замки под водой!.." Диссертант между тем успел покрыть строчками формул спущенную сверху доску. Он переходил от одного чертежа к другому, рассуждая о технических деталях, о типах машин, которые потребуются, о технологии строительства, о скорости замораживания, об экономике. Он говорил обо всем, что касалось мола, но только не о том, что так ясно стало полярному капитану. - Что случилось, Федя? - встревоженно спросила Женя, уловив в Федоре перемену. - Думаю, надо выступить, - через силу выговорил Федор и почувствовал, как тонкие пальцы сжали кисть его руки. - Спасибо, Федя, - прошептала Женя. Федор понял, что она ждет от него совсем другого выступления. "Как посмотрит, если услышит, что замысел Алексей - пустая мечта, химера? - подумал он. - Лучше бы не приходить на эту защиту. Еще лучше не появляться бы на заводе. И сейчас еще не поздно встать, уехать. И пусть инженеры разрабатывают проект кандидата наук Карцева, пусть летят на ветер государственные деньги? А коммунист Терехов все знал, но "умыл руки", спокойно ожидая, когда запоздалая экспертиза прикроет, наконец, бессмысленное проектирование. Значит, выступить? - спрашивал он сам себя. - Оказаться в роли завистника или - еще хуже! - ревнивца? Ворваться в чужого жизнь? В жизнь "честных контрабандистов"? - вдруг вспомнил он лермонтовскую "Тамань". - Фу! При чем тут контрабандисты? - даже рассердился он. - Неужели нужно быть до зубной боли правильным? Какое ему дело до грандиозных технических выдумок, в которых даже и не разобраться? Плавать на кораблях надо, а не подавать советы ученым людям". Диссертант кончил. Объявили перерыв. - Ну, Федя? - спросила Женя. Он взглянул на девушку и увидел, что глаза у нее сейчас не серые, а совсем голубые, как в детстве. Федор достал трубку, медля с ответом. - Когда Алеша говорил, я задумала, какие бы три желания загадала сказочному джину, если бы он явится предо мной. Федор покосился на девушку. Она постоянно ставила его в тупик. - Представьте! Первое желание тотчас же сбылось. Вы сами сказали, что выступите здесь. - А второе желание? - Второе желание: чтобы вы не передумали. Федор усмехнулся. - Я ведь все читаю на вашем лице. Вы напрасно сомневаетесь. Уверяю, все будут рады услышать мнение простого моряка... - Девушка спохватилась. "Простого моряка" - как-то нехорошо звучит. И она поправилась: - Полярного капитана. А третье желание я скажу вам, когда вы выполните первые два. Уверенная, что Федор выступит после официальных оппонентов. Женя умчалась убедить Алексея, что защита идет как нельзя лучше. Федор остался стоять у окна коридора с трубкой в зубах. Теперь уже поздно было колебаться. Перерыв кончился. Жени все не было. Федор с неохотой прошел в зал, на место, где они сидели до перерыва. Женя появилась, когда первый оппонент начал говорить. Ей неловко было тревожить сидевших в ряду людей, и она села неподалеку от Федора. Федор почти не слушал оппонентов. Все они восхищались остроумной идеей соискателя и говорили о технических подробностях, недоступных моряку. Некоторые из них критиковали Алексея за какие-то частности. Вопроса же, который казался Федору главным, они не затронули совсем. Женя издали посматривала на Федора. Она решила, что он волнуется перед выступлением. Несколько раз она пыталась подбодрить его улыбкой, но он смотрел в другую сторону. Наконец из-за стола ученого совета поднялся председатель. Гулким басом, сильно налегая на букву "о", академик Омулев произнес: - Слово предоставляется нашему гостю, полярному капитану Федору Ивановичу Терехову, мнение которого о мореходном, по существу говоря, сооружении имеет для присутствующих несомненный интерес. Попрошу Федора Ивановича по-одняться на кафедру. Алексей взглянул на приближающегося к нему друга детства. Они еще не виделись сегодня. Алексей поспешно кивнул ему и начал рассеянно листать рукопись. "Интересно, что за человек теперь этот Федя? - подумал Алексеи. - Женя говорит о нем восторженно. Не иначе, как подействовала полярная экзотика. Впрочем, он, верно, и в самом деле славный парень. Решил поддержать". Федор держался просто и деловито. Его манера говорить заставила всех слушать внимательно. После первых же слов Федора Алексеи откинулся на спинку стула. Краска сбежала с его лица. Он искал в зале Женю, словно она должна была ответить за то, что говорил сейчас найденный ею полярный капитан. Все члены ученого совета повернулись лицом к выступающему моряку. - Мол не поможет, а помешает навигации. - Так начал Федор свое выступление. Женя не верила ушам. Она вскинула подбородок, возмущенно сощурила глаза, прожигая ими стоящего на кафедре моряка. А тот спокойно, размеренно говорил, словно вбивая каждой фразой костыль. Он рассказывал о ледяных полях, которые стоят зиму у берегов, о ветре, который отрывает их, о чистой воде в открытом море. С несокрушимой логикой доказал он, что появление в сотне километров от материка преграды для прибрежных льдов сделает судоходство невозможным. - Вода в отгороженной части моря будет теплее! Надо же разбираться в этом! - запальчиво крикнул с места Алексей. Федор неторопливо повернулся к нему: - Разобраться надо. Льды останутся. - Гольфстрим! Теплые воды сибирских рек растопят их! - продолжал с места спорить невыдержанный диссертант. Академик Омулев приподнялся, предостерегающе протянул к Алексею руку. Тот уткнулся в рукопись. Федор, обращаясь к нему, сказал: - Воды в реках покрываются льдом. Федор кончил. Академик Омулев поблагодарил его и предоставил заключительное слово диссертанту. Федор слушал, прислонясь к хрустальной колонне. Алексей показался ему очень бледным и совсем не таким порывистым, как во время первого выступления. Он волновался, но был сдержан, тактичен, сух. Поблагодарив оппонентов, он пообещал учесть их замечания. Академик Омулев объявил, что ученый совет удаляется на совещание. Федор прошел в коридор, встал у окна и, раскуривая трубку, размышлял о том, что он скажет теперь Лене. Он все еще мысленно называл ее так. Он увидел ее. Она шла по коридору, высокая, стройная, гордо подняв голову. Федор был уверен, что она пройдет мимо него. Однако вид Жени лишь скрывал ее растерянность. Что ей делать теперь? Возмутиться, обвинить Федора в нетоварищеском поступке, порвать с ним... или опровергнуть его аргументы? Впрочем, это совсем не так просто сделать! И она вдруг задала себе нелепый вопрос: была бы она довольна, если б Федор утаил эти аргументы? Или рассказал их Алексею с глазу на глаз? Едва Женя вспомнила об Алеше, как почувствовала против него раздражение. Почему он так односторонне разработал свой проект! Он совсем не подготовлен к серьезному спору. Она подошла к Федору. - У вас, оказывается, очень звучный голос, - непринужденно начала она. - А манера говорить впечатляет. - Еще что скажете? - зло осведомился Федор. - Я скажу, что немногие поступили бы так, как вы, - отчеканила Женя, вызывающе глядя на Федора. - Так грубо? - Грубо, но верно! Вы выиграли в моих глазах. Федор ждал чего угодно, но не этих слов. Он почувствовал, что теряется, краснеет. А тут еще подошел Алексей. - Ждешь благодарности? - сказал он, пожимая Федору руку. - Благодарности не будет. Воздействуя на эмоции, ты блестяще опорочил мой проект. У тебя не было доказательств, но с тебя их никто и не потребовал. Ты привык к тому, что льды у берегов не тают - и все тут! Обратное должен доказывать я. И в этом твое преимущество. У меня пока еще нет этих доказательств! Однако знай, чем является для меня этот проект. Я хотел принести его с собой в партию. Федор вынул трубку изо рта, пристально посмотрел на Алексея. Женя стояла рядом, переводя взгляд с одного на другого, невольно сравнивая их, оценивая поведение каждого. Поймав себя на этом, она сердито закусила губу. - Я не хотел прийти в партию с пустыми руками, - нервно продолжал Алексей. - Нечего принести - не принимают? - холодно спросил Федор. - Только потому, что ты был моим другом детства, я могу тебе сказать: я установил для себя как бы предкандидатский стаж. Я зарабатывал себе рекомендации. - Потому и медлил? - сурово спросил Федор. - Хотел прийти в партию с поднятой головой и задранным носом? Кроме обычных, сам себе рекомендацию готовил? Такую рекомендацию, чтобы все ахнули? - Если хочешь, то так. Разве это худо? Федор пожал плечами. Женя покраснела. Ей стало мучительно неловко. Алексей же побледнел. Звонок приглашал всех в зал. Алексей с бьющимся сердцем прошел на свое место около стола ученого совета. Он видел Федора, стоящего у колонны. Академик Омулев объявил: - Ученый со-овет решил воздержаться от присвоения ученой степени кандидата технических наук инженеру Карцеву Алексею Сергеевичу. Ученый совет находит нужным указать Институту холода на узость и несостоятельность диссертации. Проект ледяного мола разработан лишь по линии холо-одильной техники, в отрыве от географических и экономических условий. Алексей нашел глазами Женю. Он никогда не видел ее такой смущенной. Она не смотрела на него. Глава четвертая ВЕЧЕРОМ Бывают шахматисты, которые, проиграв важную для турнира партию, теряют половину своей силы. Поражение надламывает их волю, уязвленное самолюбие - расслабляет Людей другого типа поражение лишь ожесточает, собирает их силы, закаляет волю. Свой проигрыш они анализируют, находят ошибки, выносят из них уроки. Именно этому научили Алешу Карцева шахматы. Алексей разбирал свою защиту, как разбирают проигранную партию. Надо было начинать совсем по-другому, с тепла Гольфстрима. Доказать, что льды в отгороженной части растают. А может быть, пойти иным путем? Предусмотреть ворота, открывающиеся для выхода прибрежных льдов? Мысль Алексея лихорадочно работала, когда он разгуливал сначала по улицам ночной Москвы, а потом по комнатам пустой квартиры. Он был в ней один. Мать на вузовские каникулы уехала в Крым. Отец ведет интереснейшие исследования в пустыне. Женя хотела быть с Алешей, но он, пересилив себя, - так хотелось слов утешения, простой ласки, - отказался, оттянул их встречу до завтра. Разве имел он право в такую минуту расслабить себя?! К утру Алеша перечитал все, что можно было найти в библиотеке отца о теплых течениях. Он так и не ложился, негодуя, что ночью закрыта Ленинская библиотека. На рассвете он составил несколько эскизов остроумно сконструированных ворот в десяток километров шириной. Расположенные во многих местах мола, они могли бы выпустить прибрежные льды, когда подуют ветры с материка. Потом он оставил сделанные эскизы, задумав новую конструкцию мола, верхняя часть которого откидывалась бы на своеобразном "шарнире" в северную сторону. Южные льды могли бы свободно проходить на север, наклоняя верхнюю часть сооружения, а северные - задерживались бы, как дверью, которая открывается лишь в одну сторону. И мол оправдает себя, если даже Федор прав! На столе, на стульях, в кабинете отца лежали раскрытые или выброшенные с полок книги. Всюду были раскиданы эскизы, рисунки, наброски. На полу валялась рукопись диссертации. Ветер через открытое окно всю ночь шевелил ее страницы. Зазвонил телефон. Алеша рывком поднял трубку, едва не уронив аппарат. Был уже полдень. Женя напоминала, что они договорились провести вечер вместе. Алеша сразу повеселел. Что ж, решение почти найдено! Он сказал, что придет и кое-что покажет. "Здорово осунулся, - думал он, бреясь перед зеркалом. - Под глазами синяки". Алеша достал свой лучший костюм, серый с искоркой. Долго выбирал галстук, но решил не надевать его. Раскрыл воротник рубашки по-летнему. Женя весь день хлопотала по хозяйству. Позвонила по телефону в "Гастроном", помещавшийся в первом этаже их дома, сделала заказ по длиннейшему списку - все для детально продуманного обеда, конечно, в полуфабрикатах, чтобы не возиться долго самой: закуска, жаркое, рыба, ананасы, крем, торт. Заказ был принят. Нетерпеливая Женя несколько раз открывала дверцу приемного шкафа пневматической почты высотного дома. Однако шкаф был пуст. Заказанную ею посылку только еще собирали в магазине. Ловкие машины тоненькими ломтиками нарезали ветчину и колбасы, севрюжку и лососину, впрочем, также и картофель "пай", который будет хрустеть, когда Женя поджарит его в масле. Наконец продавец сложил свертки и бутылки в металлический сигарообразный снаряд, должным образом расположил на его головке включающие штырьки, чтобы, мчась в трубопроводе по десяткам этажей, включая на ходу направляющие устройства, он правильно бы выбирал себе дорогу в нужною квартиру. Когда Женя в третий раз открыла дверцу шкафа, в нем на полке лежали две увесистые алюминиевые сигары. Открыв их, она стала заботливо вынимать и распаковывать свертки. Академик с утра был не в духе, ничем не мог заняться. Женя слышала, как он смахнул с шахматного столика в ящик деревянные фигурки. Значит, шахматный этюд, который он составлял, ему не давался. Михаил Дмитриевич Омулев в этом искусстве не знал себе равных. Но особенно прославлен был академик в области новых, изобретенных и внедренных им материалов, рожденных искусственным холодом. Это он, инженер Омулев, впервые начал когда-то строить ледяные здания складов и холодильников, воздвигая стены изо льда, облицованного теплоизоляционными плитами или пронизывая трубками, по которым проходил холодильный раствор. Это он, академик Омулев, начал строить шоссейные дороги с прочным, не уступающим бетону ледяным основанием, прокладывая их с необыкновенной быстротой. Его классический труд "Холод-строитель" известен во всем мире. Все утро почтенный ученый вымерял большими шагами свой кабинет. "Метафизика! Фетишизм! Поклоняемся Великому Холоду и забыли обо всем на свете. Решали вопрос только о том, можно или нельзя заморозить мол, а где и зачем заморозить, даже и не рассматривали. Еще одна ненужная, оторванная от жизни диссертация, каких немало. И опять отдувается бедный аспирантишка, а седовласые и лысые "наукообразные" и бородатый дед Мороз - академик (он знал, что его так прозвали) - ограничились выбором черных шаров, словно не себе они эти черные шары клали. Какой великолепный урок жизни преподал всем нам этот простой моряк!" Академик понимал, что теперь более глубокая и всесторонняя разработка провалившейся диссертации дело чести не только аспиранта Карцева, но и всего института. "Новое рождается на стыке различных отраслей знания. Холодильная техника и географическая наука. Холодильщику следует отправиться изучать моря Арктики! Вот это и должен понять Алеша!" Раздраженно хлопнув дверью кабинета, академик вышел к дочери. В длинном, до пят, халате академик казался особенно высоким. Рассеянно теребя аккуратную бородку, он сказал: - Гости? На меня не планируй, девочка. Вечером - на даче у Василия Васильевича Ходова, а то он опять улетит в свою Арктику. - Ходов... Бухта Рубиновая... Как давно это было, - задумчиво отозвалась Женя. - Вот, вот, - думая о другом, подтвердил академик. - И хочу я, чтобы совет твоему Алеше исходил не от меня. - Совет? - Женя насторожилась. Академик принялся с давней сноровкой открывать консервы. Отец и дочь хозяйничали всегда вдвоем. Собирая на стол, они беседовали об Алеше и его проекте. Этот разговор еще больше утвердил Женю в ее решении. Пришел Алексей. Он хотел, как всегда, притянуть девушку к себе и поцеловать в щеку, но та смущенно вывернулась и побежала снимать белый фартук. Женя была еще под впечатлением недавнего телефонного разговора с Федей. Она застала его в гостинице и передала "третье повеление джину": полярный моряк должен сегодня обедать у нее. Возражения не принимаются. Она хочет, чтобы перед отъездом он услышал ее игру, обещает концерт... Женя волновалась. Как встретятся сегодня Алеша и Федя? Она усадила Алешу рядом с собой на мягкий кожаный диван, взяла его руку в свою: - А что, Алеша, если бы тебя вдруг, как в детстве когда-то, премировали путешествием в Арктику? Алеша нахмурился: - Зачем? - Взглянуть на все по-новому, глазами инженера, который построит там мол. Алеша подозрительно посмотрел на Женю. - Давай не будем говорить об этом, - сказал он, забыв, что набил карманы эскизами новых конструкций мола. Женя стала перебирать Алешины пальцы: - Ты выйдешь победителем, я знаю. Никто в тебя так не верит, как я. Алеша потупил голову. - Спасибо, Жень, - тихо сказал он. - Ты опровергнешь Федора. Опровергнешь с его же помощью... Алеша насторожился. - Мы попросим, чтобы он взял тебя с собой на корабль. Ты изучишь на месте условия, в которых будет существовать мол. Ты понимаешь, Алеша... Папа тоже считает, что за тебя этого никто не сделает. Федя согласится... Ему так неудобно. Алеша вспыхнул, вырвал руку: - Мне? Просить Федора? Никогда! Он порывисто встал. Женя продолжала сидеть, уронив руки. - Но разве ты не должен изучить страну, которую хочешь преобразовать? Ведь твой проект не ученическая работа! Лицо Алеши пылало. - Должен! Но я не буду просить человека, которому лучше было бы помолчать. Он не побоялся провалить мою диссертацию, не разбираясь в ней! А я теперь буду просить его о чем-то! Ну, нет... ни за что! Женя тоскливо посмотрела на Алешу. Как воздействовать на него? Как? Он ни за что не согласится. А что, если... Решение было принято Женей молниеносно. - Я не успела тебе сказать, Алеша. Дело в том... что я тоже еду в Арктику. - В Арктику? - переспросил ошеломленный Алексей. Женя тряхнула головой: - Я буду монтировать там свой завод-автомат. Алексей не верил ушам. Конечно, все это шутка! Кто-то позвонил, и он не успел ничего сказать Жене. Пришел Федор. Алеша сжимал кулаки. Как могла Женя!.. Неужели она не понимает!.. - У меня новость для вас, капитан, - весело говорила Женя, вводя Федора в столовую. - Вам не удастся так просто от меня отделаться. Я плыву на вашем корабле вместе со всей нашей техникой. Помните, я говорила, что трудно с ней расставаться. И вот видите!.. Федор обрадовался но радость мигом слетела с его лица, едва он заметил Алешу в углу дивана. Поздоровавшись внешне как ни в чем не бывало, они разошлись по разным углам. - И теперь я рада, что решилась, - непринужденно продолжала Женя. - Быть может, я встречусь там в Арктике с братом Витей. Помните его? Он геолог и уже прославился. И еще с одной нашей старой знакомой. Вы уже догадались? Ну, конечно, с Галей! С черненькой нашей мечтательницей. Она работает с Виктором, в его партии. И он между нами говоря, без ума от нее. Алеша, ведь правда? - Понятия не имею, - пожал плечами Алексей. Федор молчал. Женя болтала и смеялась одна. В конце концов, исчерпав все свое искусство "светской беседы", она подошла к роялю и подняла похожую на крыло блестящую полированную крышку. Федя и Алеша облегченно вздохнули. Женя заиграла. Она начала с тяжелых торжественных аккордов. - Вам придется представить себе сопровождение оркестра. Это фортепианный концерт, - сказала пианистка, - я постараюсь исполнять обе партии, но вам когда я скажу, нужно услышать в моей мелодии звук скрипок и труб гром литавр, пение виолончелей... Федор мысленно уже слышал сопровождение. Музыка становилась зовущей, страстной. Сердце Федора застучало сильнее: "Решилась ехать в Арктику! Ведь еще так недавно говорила в цехе, что не поедет. Попрощаться бы и... конец. А теперь? Неужели поняла что-то, догадалась?" Вихрь звуков все нарастал. Федор не мог бы сказать, что играла пианистка. Ему казалось, что она играла именно то, о чем он думал: о жизни, о борьбе, о любви. Женя исполняла свой собственный, незаконченный концерт. Ей казалось что две сплетающиеся такие противоречивые музыкальные темы, когда-то найденные ею, - это она сама, ее сущность, ее постоянная раздвоенность. Вот и теперь она все время сравнивает этих двух таких разных и по своему замечательных людей. И что она наделала? Почему объявила о своей поездке в Арктику? Как теперь быть? Алексей слышал в музыке бурю, борьбу, зов к победе и горечь поражения. Особенно вот эти мрачные, мерные аккорды. Но кто сказал, что он сдается? А конструкция ворот? Впрочем, при чем тут ворота? Надо действительно там, на месте, изучить все, в Арктике, в полярных морях... Она объявила, что едет со своим заводом-автоматом. Зовет его с собой. Надо ценить это, ведь ради него она решилась. Теперь он знает, как поступить. Фортепианный концерт заканчивался победным, жизнеутверждающим гимном. Алексей выпрямился, спина его уже не касалась подушек дивана. Федор восхищенно смотрел на исполнительницу. Женя откинулась на спинку стула, бессильно опустила руки, запрокинула голову. Федор неистово аплодировал. Блаженно улыбаясь, он подошел к ней, взял ее руку и совершенно непроизвольно поцеловал. В следующее мгновение он уже был готов провалиться сквозь пол. Приблизился неестественно бледный Алексей. - Ты права, - сказал он, беря другую руку пианистки. - Я должен быть там. Я решил. Твой завод-автомат будет отапливаться холодом Арктики. Если нужно, я отправлюсь с монтажниками и установлю на Дальнем Берегу холодильные машины. Федор выпустил руку девушки и стал рыться в кармане, отыскивая трубку. "Глупец! Как мог думать! Вот из-за кого и с кем едет она в Арктику!" Он отвернулся, чтобы не видно было его лица. Наступило неловкое молчание. - Буду рад видеть вас обоих на моем корабле, - спокойным голосом сказал Федор. Глава пятая ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ Солнце косыми лучами заливало лабораторию. В голубых ее стенах отражалась яркая медь приборов. Ванночки электролизеров и аккумуляторы в стеклянных банках, похожих на аквариумы, отбрасывали солнечные блики на потолок. Колбы ртутных ламп сверкали серебром, начищенные шары разрядников - золотом. Там и здесь важно поднимались гальванометры, на шкалы которых надо смотреть в маленькие подзорные трубы. Комната была длинной, как коридор. Двумя непрерывными рядами тянулись лабораторные столы, широкие и массивные. Разноцветные изолированные провода в резиновых или пластмассовых трубках переплетались сетью, словно исполинский паук соткал эту сложную паутину. Разобраться в ней мог только сам академик Овесян. Здесь, в личной своей лаборатории, он вел обыкновенно сразу несколько опытов. Его ищущая мысль не могла долго удержаться на одном предмете. Всю стену против высоких окон занимал распределительный щит темного мрамора с желтыми рубильниками и полосками шин. Академик мог получить любую комбинацию электрических токов и напряжений. Перед нагромождением блестящей меди, стеклянных трубок, резиновых шлангов и проводов косо висела картонка с красной молнией, черепом и костями. В дальнем конце лаборатории был иной мир. Ни одного лишнего провода не было на столе, ни одного ненужного сейчас прибора. Многочисленные, они выстроились аккуратно на полках в стеклянном шкафу. В двух высоких вазах рядом с рентгеновскими трубками красовались цветы. "Заповедник Веселовой", - так называл академик рабочее место своей помощницы. Маша Веселова, молодая женщина, крупная, широкая в кости, стояла у пульта дистанционного управления. Освещенная солнцем, она чуть запрокинула голову с кольцом тяжелых светлых кос. У нее был широкий, крутой лоб, четкий профиль и полный подбородок. Что-то было у нее от русских красавиц, и казалось, что из всех головных уборов больше всего к лицу ей будет кокошник. Но на Маше был не сарафан, а лабораторный халат, и смотрела она не в слюдяное оконце, а на распределительный щит, на показания приборов. Вверху вспыхивали лампочки, за щитом щелкали контакторы. Казалось, что, кроме этого, больше ничего не происходит в лаборатории. Но в далеком бетонном подземелье в эти мгновения мчались потоки элементарных атомных частиц. Невидимые, они бомбардировали тонкие пленки вещества, нанесенного на стеклянные пластинки, и в веществах этих происходили чудесные превращения, о которых столетия мечтали алхимики средневековья. Маше Веселовой, например, ничего не стоило превратить черный неприглядный металл в золото. Однако помощницу академика меньше всего интересовали эти давно полученные физикой реакции. Она готовила к приходу руководителя совсем другой опыт. Первая встреча с Овесяном, первый разговор с ним произошел давно, когда она была совсем девочкой, - ей минуло тогда всего четырнадцать лет. Вместе с подружками она слушала взволнованную лекцию молодого профессора в Большом зале Политехнического музея. Физик поразил маленькую слушательницу. И не только силой своего убеждения, почти неистовой одержимостью. Он поразил ее детское воображение теорией относительности Эйнштейна, вытекающим из нее законом Лоренца - Фицджеральда... Девочка, пытаясь понять сущность услышанного, как в ознобе, передернула плечами. Неужели действительно длина предмета зависит от скорости, с какой он движется? Неужели метр внутри мчащегося вагона поезда короче метра, оставленного на перроне? Как же постигнуть, что произойдет с метром, если он помчится со скоростью света? Оказывается, для тех, кто стал бы его наблюдать с неподвижной точки, метр этот потерял бы длину... совсем не имел бы длины. Для тех же, кто мчался вместе с метром со скоростью триста тысяч километров в секунду, он остался бы самым обыкновенным метром. А потом физик заговорил о предмете очень знакомом, но заговорил так, что девочка снова ощутила близость к таинственному, непостижимому. Запах! Что может быть обычнее? А наука не знает, что это такое И нет до сих пор теории запаха. Профессор рассказал, что многие физики всю жизнь пытались разгадать тайну запаха. В числе их был и Рентген. Но... великий физик нашел свои знаменитые Х-лучи, однако так и не создал теории запаха. Множество открытий было сделано и другими физиками, сорвана была тайна с атомной энергии, но запах так и остался для ученых и по наш день загадкой. Молодой профессор показался девочке удивительным. Он стоят, как ей казалось, у самого входа в неведомый, загадочный мир. Стоило ему приоткрыть дверь, и он войдет туда и даже может взять с собой ее, Машу. И она решила, что непременно должна, должна увидеть профессора. Это было не просто, но она, упрямо настойчивая, все таки добилась своего. Овесян был несколько удивлен, узнав, что эта школьница, прослушав его лекцию, собирается стать физиком, чтобы придумать... теорию запаха! Она простодушно призналась, что очень любит духи. О страхе же своем перед таинственно укорачивающимся метром она ничего не сказала. Овесяну понравилась эта немного хрупкая, но миловидная, сосредоточенная девочка, девочка, которой нипочем неудачи всех физиков мира. И тогда, сам не зная, в шутку или всерьез, Овесян пообещал, что возьмет Машу к себе в помощницы, когда она закончит университет. Надо было видеть, как загорелись у Маши глаза, как улыбнулась она Овесяну и по-детски и... по-женски. Невольно начав игру, Овесян уже не мог остановиться. Он подтвердил девочке, что возьмет ее в помощницы, но ей придется заняться совсем другой проблемой, вовсе не теорией запаха. Если бы для решения неведомой физической проблемы понадобилось спрыгнуть с балкона на двадцать четвертом этаже университета, Маша в тот момент не задумалась бы, спрыгнула!.. И тогда он сказал, что они будут работать, "глядя на Солнце". Затаив дыхание, широко открыв свои синие глаза, слушала девочка все более увлекающегося профессора. Худощавый, с орлиным профилем и острым подбородком, с огромными залысинами над узким лбом и в то же время с густыми вьющимися волосами, он показался Маше чуть похожим на Мефистофеля... - Глядя на Солнце! - продолжал Овесян, расхаживая вдоль длинного стола физической аудитории университета, где настигла его Маша. - Наше Солнце всего лишь одна из небольших звезд, но она излучает колоссальное количество энергии. - Овесян стремительно прошел к доске и размашисто написал: "3,5х10Ъ523Ъ0 киловатт". - Это в миллиард миллиардов раз больше, чем мощность всех волжских гидростанций, вместе взятых. Астрономическая цифра? Не мудрено. Глядя на Солнце, породнишься с астрономами. Откуда же эта энергия? Раньше думали, Солнце горит, пылает. Кончится на нем горючее - и потухнет светило. Превратится сначала в тусклый, а потом в темный шар, и в черном мраке будут бессмысленно кружиться вокруг него в мертвом механическом движении другие холодные шары, и в том числе тот, что был прежде Землей, на котором была когда-то жизнь... Девочка вздрогнула. "Нет, не может так быть! Не хочу слышать об этом. Жизнь, прекрасная, светлая, не исчезнет. Нет!" И она протестующе подняла руку. Но профессор, не замечая, продолжал: - Ученые подсчитывали: когда придет всеобщий мрак? На сколько хватит Солнца, будь оно из одного углерода? Определили. На пятьсот лет. Позвольте! Но Солнце светит миллиарды лет и не думает сгорать. В чем же дело? Оказывается, тревожиться нечего. Пожар Солнца особого рода. Атомный пожар! Атомного топлива хватит на несчетные миллиарды лет. Девочка облегченно вздохнула и снова затаила дыхание. - Атомная энергия впервые была использована для атомного взрыва. Американский летчик, который сбросил над японским городом парашют, не знал, какая под ним бомба. Но бомба оказалась атомная, и в ней по бессознательной воле летчика расщепилось ядро урана, разлетелось на части. Его осколки задели другие ядра атомов, и разрушение, подобно лавине, охватывало все большую часть вещества. Множество ядер разлетелось, осколки их, словно отброшенные освобожденными пружинами, помчались с непостижимыми скоростями, неся в себе разрушительную энергию атомного ядра. Разрушение! Разрушение атома и разрушительная цель его применения! Недаром американский летчик счел себя преступником, пошел в монахи, стал современным схимником. - Овесян взмахивал руками, забыв, что перед ним не внимательная аудитория, а всего лишь одна зачарованная девочка. - Но на Солнце энергия, - гремел Овесян, - рождается не разрушением, а созиданием. Созиданием! Там, в ослепительной небесной лаборатории, из простейших атомов создаются новые вещества и щедрая энергия освобождается из материального плена. Слейте воедино два атома обыкновенного кислорода, вы освободите несметное количество скрытой до того в ядре тепловой энергии. Так не в этом ли тайна Солнца? Не это ли тепло посылает оно к нам на Землю? Подсчитали. Не выходит. Как известно, все ядра атомов заряжены положительным электричеством. Трудно слиться ядрам кислорода, преодолеть взаимное отталкивание. Такое слияние было бы возможно, если бы ядра натолкнулись одно на другое, летя со страшными скоростями. Чем выше температура звезды, Солнца, тем быстрее движутся в нем, все время сталкиваясь, атомы. Однако, чтобы атомы кислорода могли столкнуться, понадобилось бы иметь миллиарды градусов. Таких температур на Солнце и