не рассказав этим людям об аварии в советском доке. Но она твердо помнила данные ей наставления - ни в коем случае не вмешиваться во внутреннюю жизнь американского дока, не принимать ничьей стороны в возможных конфликтах между рабочими и администрацией. Дисциплина советского человека была в Ане сильна. Она молча пошла следом за американцем. Рабочие слонялись без дела по коридорам и по металлической площадке дока. Они бросались навстречу каждому прибывающему из Аляски грузовику, накидывались с расспросами на каждого шофера; но те ничего не знали, кроме того, что наверху пурга и они до сих пор еще не отогрелись. Слухи, один невероятнее другого, как вода, растекались по доку. Разгрузка грузовиков шла с перебоями. Рабочие то и дело отвлекались, чтобы поговорить друг с другом. Мастера охрипли от ругани, но ничего не могли поделать сегодня с рабочими. Инженеры держались поодаль. Узнав от секретаря о появившихся слухах, Кандербль заперся в своем кабинете. Хмурый, готовый к самым решительным мерам, слушал он сидевшего против него делегата рабочих - электромонтера Сэма Дикса. - Рабочие хотят знать правду о катастрофе, сэр, хотят знать, насколько безопасно продолжать работу в подводном доке, и, наконец, хотят знать, будут ли удовлетворены требования шоферов, переданные на прошлой неделе. - Хорошо. Передайте своим рабочим, что в русском доке ничего особенного не произошло. Образовалась небольшая течь в сальнике. Проходя по мокрой площадке, русский инженер мистер Авакян поскользнулся, ударился виском о железные перила и умер. Работа в нашем доке совершенно безопасна. Это оговорено в нашем договоре, и компания свято выполняет свои обязательства. Что касается всех остальных ваших требований, то они противоречат нашему договору, а потому в переговоры о них я вступать не намерен. - Остерегайтесь, мистер Кандербль! Кандербль усмехнулся: - Меня не интересуют шоферы. Я их увольняю сегодня. - Как - увольняете? - удивился Сэм. - Разве вы прекращаете работы? - Отнюдь нет, мистер Дикс. Просто они больше мне не нужны и могут убираться ко всем чертям, так же как и все те, кто работает на добыче балласта. - Позвольте, но как же якоря? - О-о! Это уж дело инженеров. Концерн купил у русских патент новой системы якоря, не нуждающегося в балласте. Я уже заказал по телеграфу, чтобы мне прислали партию самолетами. Сэм нахмурился: - Следовательно, вы не только не удовлетворяете наши требования, но и объявляете локаут? - Да, сэр, - сказал Кандербль, открывая коробку с сигарами, но не предлагая закурить своему посетителю. - Тогда, мистер Кандербль, мы прекратим работы в подводном доке. - Не удастся! Я набрал сюда надежных рабочих, которые не любят связываться с такими организациями, как профсоюзы. - Тем не менее работы будут прекращены, сэр, - сказал твердо Сэм, решительно поднимаясь. - Сомневаюсь, - усмехнулся Кандербль, демонстративно кладя ноги на стол. - Разрешите воспользоваться вашим телефоном? - вежливо попросил Сэм. - Пожалуйста. Сэм вызвал какого-то Билля и спокойно проговорил в трубку: - Мистер Кандербль отклонил наши требования, объявив частичный локаут. Прекратите работы на вентиляционных установках. - Что?! - заревел Кандербль, снимая ноги со стола. - Только то, что я пообещал вам, сэр. Работы прекратятся, так как на земле прекратится подача воздуха в туннель. Сэм повернулся и вышел. Кандербль яростно двигал челюстями, словно хотел перегрызть что-то твердое. - Мейс! - крикнул он. - Узнайте, что там происходит наверху, и вызовите ко мне сюда всех инженеров. И верните мистера Дикса. - Да, сэр, - откликнулся секретарь. Кандербль включил репродуктор, соединяющий его с центральным сборочным залом. В кабинет донесся смутный шум голосов. Кандербль ходил из угла в угол. Вошел Сэм. - Ну? - угрюмо спросил он. Кандербль подошел к нему вплотную: - Сейчас же прекратите забастовку! Сэм отрицательно покачал головой. Тогда Кандербль выругался, подался всем телом вперед и коротким ударом в челюсть свалил его на ковер. - Так, - сказал Кандербль, перешагнул через Сэма и, выйдя из кабинета, запер его на ключ. Когда он поднялся наверх, центральный сборочный зал походил на разбуженный улей. Больше тысячи человек, собравшихся сюда, чтобы начать сварку (туннельного комбайна здесь еще не было), не приступали к работе. Прекращение потока привычного ветра, постоянно дующего из горловины туннеля и приносящего в док свежий воздух, подействовало на людей, как удар грома в зимний солнечный день. Никто не знал, что произошло. Наэлектризованные утренними слухами, встревоженные люди спрашивали друг друга, что это значит. В довершение всего исчезли все инженеры. - Скверный признак. Плохи наши дела, - качали головами старики. - Мы задохнемся в этой ловушке. - Это проклятое место - док. Русские придумали его и сами утонули первыми. - Вот теперь и наша очередь. - Мы не хотим погибать! Надо бежать отсюда, иначе мы задохнемся. - Воздуха! Воздуха! Я уже чувствую, что трудно дышать... Люди толпами стали собираться у горловины туннеля, теснясь к полуразгруженным автомобилям. - Эй! Да что там смотреть! - крикнул кто-то. - Сбрасывай эти проклятые железки на пол! Забирайся на грузовики! Это было сигналом. Обезумевшие люди бросились к автомобилям. Тюбинги сбрасывались как попало, загромождая дорогу и делая невозможным проезд другим машинам. Первый грузовик, сплошь увешанный гроздьями срывающихся людей, въехал в туннель и скрылся в темноте. - Они уехали, уехали, а мы останемся, задохнемся! - кричали люди, стараясь завладеть следующей машиной. Началась драка за место в машине. Пошли в ход кулаки. Послышались стоны, ругань, проклятия. Ушла вторая машина. Третья, облепленная людьми, не могла двинуться, потому что путь был загорожен сброшенными с первых двух машин тюбингами. Паника усилилась. С остервенением принялись люди освобождать дорогу. Но другие, воспользовавшись тем, что освободились места в машине, поспешили занять их. Началась свалка. Послышались выстрелы. Толпа, наполнявшая центральный зал, будто сошла с ума. Людям действительно казалось, что они задыхаются. Сознание того, что воздух больше не поступает в туннель, сеяло страх, переходящий в умопомешательство. Люди бросились бежать по туннелю, в отчаянии забыв, что сотни миль отделяют их от берега. Автомобиль, которому удалось прорваться через толпу, догонял их, и кто знает, какие страшные сцены произошли в узкой трубе туннеля... Два брата Джемс и Генри, по протекции Амелии Медж завербованные в одну из первых очередей, были сейчас в общей толпе. Стараясь удержаться на узкой площадке, они качались то назад, то вперед, пытаясь пробиться к тому месту, где стояли нагруженные тюбингами грузовики. Здоровые и сильные, мало отдавая себе отчет в том, что делают, они действовали локтями, ногами, кулаками. Удары сыпались на них со всех сторон, но лишь больше разъяряли их. Однако братья были слишком далеко от машины. Они видели, как автомобили один за другим покидали док. Уезжали десятки людей, а оставались сотни. На мгновение показался Сэм, которого притащил сюда Кандербль, чтобы остановить панику. Но люди уже не могли внимать словам. Чувство страха торжествовало над разумом. Сэма никто не слушал. - Просто он хочет удрать раньше нас! - крикнул Джемс. Сэма смяли, затолкали, избили. Всего только две машины оставались в доке. Люди с дикими воплями пробивались к ним. Ноги часто наступали на что-то мягкое. Ушла еще одна машина. Люди срывались с нее, вскакивали и снова бежали, цепляясь на ходу за висящих товарищей. Последняя машина была набита до отказа. Джемсу и Генри удалось пробраться к ней. Генри изловчился и вскочил на подножку вместо одного сорвавшегося рабочего. Джемс проталкивался, стараясь поставить свою ногу, но втиснуть ее было некуда. - Пусти! Пусти! - кричал он, стаскивая Генри, но тот, напрягая мышцы, судорожно держался за выступ крыла. - Пусти! - хрипел Джемс. Пена показалась в уголках его губ. Машина тронулась. Джемс выхватил нож и ударил им Генри в спину. Тот крикнул, как-то осел и сполз на землю. Джемс вскочил на освободившееся место. Машина уже мчалась по туннелю. Рукав Генри зацепился за подножку, и тело некоторое время тащилось за машиной, пока не ударилось о торчащий тюбинг. - Док опускается! Помпы остановились! Запасные цистерны наполняются водой! - крикнул кто-то. Поток людей хлынул в отверстие туннелей. На площадках, на дне дока, на груде тюбингов лежали оставшиеся обессиленные борьбой рабочие. На металлической галерее стояли одинокие фигуры инженеров с револьверами в руках. Они беспомощно поглядывали друг на друга. - К помпам! Черт вам в уши! К помпам! - кричал Герберт Кандербль. - Док действительно опускается. Я рассчитаю вас завтра же ко всем чертям! - Сэр, помпы работают. Кто-то уже пустил их. Кандербль сбежал вниз вместе со своим секретарем. В машинном отделении он не увидел ни одного рабочего. У щита управления стояла Аня Седых. - Вы, мисс Седых? Вы пустили помпы? Откуда вы знаете устройство дока? Как очутились вы здесь? Аня посмотрела на американца и тихо сказала: - Подводный док проектировали когда-то мой муж и его друг. - Вы молодец, Анна! - произнес Кандербль, не добавляя к ее имени "мисс", и с уважением посмотрел на нее. Глава третья СНЫ - ТОЛЬКО СНЫ... О'Кими проснулась и открыла глаза, боясь пошевелиться, словно все то, что видела она минуту назад, могло еще вернуться. На лимонно-желтый край циновки падал солнечный луч и золотил ее, а дальше начиналась бирюзовая прозрачная даль. Шелк ширмы казался нереальным и лишь слабо прикрывал тот таинственный мир, в котором только что была О'Кими. Как это было? Он шел по узенькой дорожке, по обе стороны которой цвели вишни, вишни, вишни... Поднимался по крохотным мостикам, переброшенным через веселые ручейки, проходил мимо клумб, маленьких и изящных, как веер девочки. На песке дорожки резвились золотые зайчики, проскользнувшие сюда через просветы в листве. Они казались такими же цветами, как бледно-розовая пена вишен или мягкие синие лепестки на клумбах, - золотыми цветами, которые то вспыхивают, то гаснут. Потом он вошел в полосу яркого, но странного света, не похожего на солнечный. Это скорее был лунный свет, но яркий, как солнце. О'Кими где-то видела такой свет. Ах да... В сумерки они с отцом ехали мимо завода. Она поразилась, увидев странно яркую стену с прыгающими фантастическими тенями. Это был свет, лишенный желтизны и жизни, мертвый, но ослепительный. Отец сказал ей, что это электросварка. Мертвый свет падал на невысокую худощавую фигуру, резко выделяя ее на фоне темных кустов. У него было строгое, задумчивое лицо, как и в последний раз, когда она его видела. Он смотрел прямо перед собой, словно далеко за кустами вишен, за стеклянной синевой неподвижного моря видел свою цель. Он шел к морскому берегу, а за ним по прибрежному песку двигалась его тень. Ужас сковал О'Кими. Тень... тень была белой! Эта тень, выделявшаяся на песке, как пятно нерастаявшего снега, была чудовищно страшна; она ползла за ним, повторяла его движения, а он все шел вперед и не оглядывался. О'Кими стояла у самой воды; волны с тихим шуршанием подкатывались к ее ногам. С щемящим чувством ждала О'Кими, что он взглянет на нее. Но он все шел своей дорогой. Белое кружево воды задело его ноги, а он все шел и шел. Вода дошла ему до колен. До пояса!.. О'Кими хотела крикнуть, но голоса не было. Она хотела броситься за ним, остановить, но ей было страшно. Белая снежная тень ползла за ним по поверхности воды, странно колеблясь и извиваясь. Вот уже только плечи его поднимаются над водой. Крик снова стынет в горле О'Кими: там, где только что был он, взметнулась волна и побежала к берегу. Он ушел в воду. Кими-тян упала на песок. Она хотела плакать, но слез не было. Вдруг она увидела снежную тень. Тень двигалась по поверхности воды и уходила все дальше и дальше. О'Кими вскочила. Она не знает, откуда взялась лодка и как она попала в нее. На корме сидел Муцикава и молча правил. Он, так же как и она, не спускал глаз с одинокой плывущей тени, похожей на колеблющуюся пену. Ветер наклонял парус, вода бурлила около самых пальцев опущенной за борт руки О'Кими. Муцикава смотрел вперед и молчал. У него было злое, напряженное лицо, как тогда на горе Фудзи-сан. И опять стало страшно О'Кими. С облегчением выскочила она на песок. Они обогнали тень. Вон движется к берегу белое пятно. О'Кими стояла на ветру, чувствуя, как трепещет ее кимоно, и ждала. Пятно приближалось. И вот на поверхности воды появилась его голова... его глаза. Он смотрел прямо перед собой, и он видел ее, О'Кими. Он улыбнулся ей. Прежде он никогда не улыбался. Кими-тян бросилась ему навстречу. Он взял ее руки в свои и снова с улыбкой посмотрел на нее. Это было счастье. Они тихо шли по берегу. О'Кими прижалась к его плечу, чувствуя его силу и непреклонное стремление к чему-то большому, неизвестному. Она казалась себе такой маленькой... Не надо, не надо больше ни о чем думать! И вдруг она вспомнила о тени. Сжавшись в комочек, О'Кими не хотела оглядываться, но непреодолимая сила поворачивала ее голову. Она знала, что это страшно, она боялась этого... У нее перехватило дыхание. У Муцикавы были черные щели глаз на бледном лице. Кими-тян хотела крикнуть, но лишь крепче сжала сильную руку, в которой лежали ее пальцы. Впереди была залитая солнцем песчаная коса. О'Кими зажмурилась, чтобы почувствовать себя только с ним. Потом открыла глаза, но вместо песчаной косы увидела позолоченную солнцем циновку... Кими-тян села и закинула руки за голову. Зажмурилась, как минуту назад во сне, потом открыла глаза и вздохнула. Встречи во сне, Как печальны они. Проснешься, Ищешь вокруг - И нет никого... О'Кими задумалась. Она знала: сегодня должна решиться ее судьба, а он пришел к ней во сне словно для того, чтобы напомнить о себе. Но что может теперь сделать она, маленькая японка, которую научили во Франции только мечтать да быть по-западному сентиментальной? Она не хочет никого: ни Муцикавы, ни Кото. Ни друга своего детства, гордого напыщенного японца, прославленного летчика, ни впечатлительного юноши с аристократическими руками и восхищенным взглядом. Родственники в Японии - великая сила. Они сообща решают все семейные дела: они вмешиваются в личную жизнь; они устраивают на службу, выдают замуж, женят, отправляют на войну и выдвигают в парламент. На семейный совет приходят все, и каждый имеет голос. А общего голоса родственников нельзя не слушаться. Так сказал О'Кими вчера отец. Сегодня эти далекие Кими-тян люди придут в дом профессора Усуды, чтобы вмешаться в жизнь его дочери, в ее, Кими-тян, жизнь, воспользоваться своей жестокой и непонятной властью над ней. Семейный совет должен решить, чьей женой она станет: Муцикавы или Кото. А ее, ее даже не спросят, даже не пригласят на совет: ведь она только японская женщина. Дверь тихо открылась. Заглянула Фуса-тян. Солнце блеснуло на валике ее черных волос. - Приходят, приходят, - быстро заговорила она шепотом. - Сегодня будут все Усуды. Сам господин профессор очень недоволен. Он уже спрашивал меня о вас. Кими-тян закрыла лицо руками и сидела молча, не сменив ночного кимоно на дневное. У порога японской половины дома Усуды выстроилось много пар обуви - гэта и зора. В большом зале на циновках в молчаливой важности сидели пятнадцать мужчин в носках. Один старый японец - директор какой-то канцелярии - говорил, обращаясь к Усуде и то и дело вытирая шелковым платком слезящиеся глаза: - Процветание семьи Усуды, признанным главой которой являетесь вы, Усуда-си, - наша общая мечта. Мне кажется, что наша семья должна прислушаться к словам предсказателей. Вопрос о том, с какой семьей породниться - с семьей ли Кото или семьей летчика Муцикавы, - требует тщательного обсуждения. Посоветовавшись с предсказателями, я должен высказать опасение, что злые духи "oни" посетят этот благословенный дом, если наша девочка О'Кими не выберет себе господина в лице Кото. - Я слышал, профессор Усуда... - сказал другой член семьи Усуды, депутат парламента, - я слышал, Усуда-си, что ваша образованная дочь слишком подвержена губительному влиянию Запада. Надо ли говорить, что своеволие не присуще японской девушке? Думаю, что только доблестный летчик Муцикава сумеет снова вернуть Японии нашу любимую дочь. Усуда сморщил свой львиный нос. Слушал ли он говоривших или думал о претендентах на руку дочери? - В Японии лучше родиться без рук и без ног, чем без родственников, - мямлил какой-то старик. - Семья Кото обильна и влиятельна. Молодой офицер горячо выкрикивал слова: "У нас в полку" и "Доблестный Муцикава"... Кото? Он встретился впервые с О'Кими на теплоходе, когда она возвращалась из Америки, не отходил от нее ни на шаг, окружал ее знаками внимания, если не обожания, но сам старался быть незаметным. Совсем еще юноша, пылкий и впечатлительный, он не смог скрыть свои страдания, вызванные холодностью О'Кими. Прошло несколько лет, но он не забыл О'Кими. А Муцикава? О! Его давно знает Усуда. Председательствующий на семейном совете Усуда осторожно прикрыл рот рукой... Кото и Муцикава встретились в карликовом садике Усуды и были оба неприятно поражены этой встречей. Приглашение в день семейного совета каждый из них расценивал как свою победу, и вдруг... Они церемонно поздоровались, в самых вежливых выражениях справились о здоровье друг друга. Муцикава снял очки и, протирая их тончайшим платком, стал оглядываться вокруг близорукими глазами. - О, Муцикава-сан, - восторженно заговорил Кото, - я не в первый раз в этом изумительном уголке, но продолжаю восхищаться этими карликовыми лесами, достойными сказочных духов, этими серебристыми горными озерами с уступами скал на заднем плане! А этот темный фон из больших деревьев - словно стена, отгораживающая сказочный мир О'Кими от вторжения безобразного города. - Да, извините, - буркнул Муцикава, - эти кустарники действительно напоминают лес, если на него смотреть с высоты полета. Но, извините, в воздухе больше думаешь о выполняемом задании, чем об утонченных красотах. Юный Кото вспыхнул. - Понимание красоты не исключает доблести! - запальчиво произнес он. Муцикава посмотрел на него прищуренными глазами и засмеялся. Это рассердило юношу еще больше. Кими-тян сидела в одной из европейских гостиных. Словно желая подчеркнуть свой молчаливый протест против японских средневековых обычаев, она оделась в изящное европейское платье, а волосы заплела в тугую косу, завернув ее вокруг головы, как это делают русские. Она еще издали услышала шаги отца. О том, что семейный совет уже кончился, ее предупредила Фуса-тян. Что скажет ей отец? Снова ей вспомнился сон. "Он" держал ее руки в своих. Неужели это возможно? Безмятежно улыбаясь, О'Кими поднялась навстречу отцу. - Кими-тян... - начал Усуда, ласково кладя тяжелую руку на худенькое плечико девушки. - Кими-тян... - повторял он и замолчал. О'Кими покорно опустила голову. Профессор Усуда усадил дочь на диван и стал говорить. Голоса смутно доносились до Фуса-тян, притаившейся в соседней комнате. Усуда говорил сначала тихо, потом в голосе его стали проскальзывать металлические нотки. Кими-тян отвечала еле слышно. Фуса-тян удивлялась, почему ее госпожа не плачет, почему она не пустит в ход это замечательное женское средство. Отец и дочь долго молчали. Потом Усуда заговорил опять ласково. Было слышно, как он вздохнул. Фуса-тян, сколько ни напрягала слух, ничего не могла понять. Какой же выбор сделала ее госпожа? Фуса-тян готова была заплакать от любопытства. Вдруг Фуса-тян вздрогнула. Да! Хозяин хлопнул в ладоши. Оправив кимоно, она опрометью бросилась в гостиную. - Фуса-тян, - обратился к ней Усуда, - пригласи ко мне в кабинет господина Муцикаву и Кото. Обоих? Фуса-тян обомлела от удивления. Любопытным взглядом она скользнула по своей молодой хозяйке. Ах, как она красива, ее барышня, особенно когда взволнована! Маленькими ножками Фуса-тян засеменила в сад. Молодых людей она нашла в разных концах сада - правда, всего лишь в двадцати шагах друг от друга. У крыльца дома, снимая обувь, они смотрели в разные стороны. В одной из комнат они встретились с проходившей Кими-тян. Оба низко поклонились. Она улыбнулась обоим. Усуда принял молодых людей в своем темном кабинете. Он вежливо, но сухо поздоровался с ними и предложил сесть. - Я пригласил вас, господа, по делу, имеющему решающее значение в судьбе каждого из вас. Оба молодых человека опустили головы в знак согласия. Еще бы! Каждый из них уже сделал формальное предложение. - Вы, вероятно, знаете, какую благоприятную позицию занимал я всегда в вопросе строительства русско-американского полярного плавающего туннеля? - неожиданно сказал Усуда. Оба молодых человека удивленно уставились на непроницаемое лицо профессора. - Я счастлив, что строительство благополучно завершается. Мужественные строители, и русские и американцы, с достойной подражания настойчивостью преодолевают все трудности. Муцикава разглядывал циновки на полу. Кото детскими немигающими глазами смотрел на Усуду. - Трудности остались позади. Все как будто хорошо, однако... Муцикава поднял голову. - В Америке судоходные компании чувствуют свои грядущие потери. Их перевозки значительно уменьшатся, когда новый туннель будет готов. - Это так, конечно, Усуда-сударь, извините, но... но какое это все имеет отношение к нашей судьбе? Усуда строго посмотрел на Муцикаву и продолжал, словно тот ничего не сказал. - В противовес туннелю выдвинут встречный проект трансконтинентального сообщения. Воздух! Вот та трасса, которая может, по мнению американских судоходных компаний, конкурировать с туннелем, даже сделать его нерентабельным. В связи с этим сейчас предпринимается интересный опыт - создать постоянную торговую трассу через Полярный бассейн, с Алеутских островов в Европу. Не только для пассажирских экстраэкспрессов, которые уже существуют. Нет. Обыденную грузовую трассу с промежуточными ледовыми базами. Само собой разумеется, что до Алеутских островов грузы должны доставляться на судоходах компании. - Все это очень интересно, извините, Усуда-сударь, но, право, я... не могу подыскать объяснений. - Как? - поднял брови профессор. - Разве летчика Муцикаву не интересует проблема такой воздушной трассы? - Да... пожалуй, но... - Американские газеты шумят, - продолжал Усуда, - об организации специальных ледовых аэродромов. Можно предполагать, что этот проект удержит падающий курс судоходных акций и собьет цену туннельных. Насколько мне известно, господа, уже предпринимаются конкретные шаги. Недавно меня посетил один из моих американских пациентов и просил порекомендовать ему опытных летчиков, могущих принять участие в экспедиции, отправляющейся в ближайшее время с Алеутских островов для организации в Полярном бассейне ледового аэродрома. - Усуда проницательно посмотрел на молодых японцев. - По ряду причин он заинтересован в иностранных сотрудниках и просил меня порекомендовать ему японских летчиков. Он ссылался при этом на прославленные нашими поэтами национальные черты японцев. Но, господа, я отнюдь не настаиваю, чтобы кто-либо из вас принял участие в этом опасном предприятии, так как дорожу жизнью каждого из вас. Кроме того, все мои симпатии на стороне плавающего туннеля. Муцикава и Кото в первый раз сегодня переглянулись. - Я прошу не расценивать мои слова как приглашение, я лишь прошу, чтобы вы поговорили об этом со своими товарищами-летчиками и радистами, которые не остановились бы перед опасностями такого предприятия. Как старший я советую вам не настаивать ни на чем. Слишком велики опасности. Нельзя заставлять людей рисковать собой. И если даже кто-либо проявит колебания, не совсем, может быть, по-вашему, достойные, то... - Усуда-си, - вскочил Муцикава, - извините, но... я как летчик, которого еще никто не упрекал в трусости, прошу оказать мне честь и познакомить меня с представителем американской судоходной компании. Усуда внимательно и чуть насмешливо посмотрел на Муцикаву. - О, я никогда не сомневался в вашей храбрости, сударь! Усуда крепко пожал руку Муцикаве. Он даже не оборачивался в сторону пунцового и дрожащего Кото. - Усуда-сударь, - наконец пролепетал юноша, - я не летчик, но... вы, кажется, говорили о радистах. - Да-да, и о радистах, - обернулся к нему Усуда. - Я прошу поговорить и обо мне, сударь... Я буду обязан вам своей честью. Усуда улыбнулся: - Я рад, что встретил в вас истинных храбрецов. И мне так хотелось бы видеть участниками такого дела людей, которым я безгранично верю. - Мы согласны, - нестройно проговорили оба претендента. Усуда откинулся на спинку кресла. - Мой пациент рассказал мне об очень интересном способе устройства ледовых аэродромов. Если вы не измените своего решения принять участие в этом предприятии, то вас могут заинтересовать некоторые детали. - О да, Усуда-сударь, мы, конечно, с восторгом выслушаем все, что вы скажете нам, извините. - Охотно. Это очень интересное изобретение. Оно почти гениально по своей простоте. Эти американцы прямо чародеи в области техники. Выбрать в Полярном бассейне достаточно большую льдину для аэродрома не представляет труда, но, к сожалению, нет никакой гарантии, что сжатие льдов не разрушит такой аэродром. И вот выдвинут проект создать аэродром на гигантском айсберге. - Позвольте, Усуда-сударь, я очень извиняюсь, но мне кажется, простите меня, что в этом районе не встретишь нужных айсбергов. Усуда улыбнулся: - Это будет искусственный айсберг, мой юный друг. Американцы уже изготовили холодильное оборудование. Они предполагают перебросить его в район ледового аэродрома. И, может быть, сделают это с вашей помощью. Там, под выбранную льдину, спустят каркас, состоящий из металлических труб, по которым будет пропущен воздух, сжижаемый холодильной установкой. Трубы обмерзнут, образовав под льдиной искусственную ледяную гору, которой, конечно, не будут страшны никакие сжатия. - Очень интересно, - мрачно заметил Муцикава. - О да! Я думаю, что мы могли бы здесь кое-чему научиться. - Несомненно, Усуда-си, - еще мрачнее сказал Муцикава. Усуда поднялся и протянул короткую руку: - Доброго пути вам, господа. Если хотите, я напишу вам записку к своему пациенту. Оба японца стояли, понурив головы. Когда они, выйдя из комнат, надевали свои ботинки, Кото сказал: - Он решил испытать нас. - Нет, просто сплавить! - огрызнулся Муцикава... О'Кими с неопределенной, блуждающей улыбкой стояла перед маленьким серебристым прудом, обсаженным карликовыми деревьями. Все казалось нереальным, игрушечным вокруг: маленькие лужайки, дорожки, чащи для лилипутов, мостики для гномов, домики для фей, море для кораблей из ореховой скорлупы. Кими-тян, глядя на весь этот созданный ее руками и вместе с тем такой загадочный и нереальный мир, шептала: С тех пор как узнала, Что жизнь Совсем нереальна, Как думать могу я, Что сны - только сны? Глава четвертая АКЦИИ Мутные пятна фонарей отражались в мокром тротуаре. Под ногами хлюпало. Дождь сочился не переставая. Стены домов с темными проемами окон уходили ввысь, где сливались со мглой. Щель улицы казалась дном глубокого сырого ущелья. Скрюченные, ссутулившиеся люди жались под карнизами и выступами стен. До утра было еще далеко. Готическая церковь, запиравшая собой улицу, чернела мрачным силуэтом. Серыми полосами казались колонны на здании биржи, около которой толпились люди, боясь упустить минуту открытия. Кто знает, какие потрясения может принести новое утро? - Они упадут, опять упадут, помяните мое слово, джентльмены! Туннель съест их. - За один вчерашний день они упали на пятьдесят три пункта. - Будь он проклят, этот туннель, он разоряет нас! Кто мог думать, что судоходное дело пойдет ко дну? Что могло быть вернее судоходных акций? Разве мог пересохнуть Атлантический океан? - Ничего не было вернее, дядя Бен! Ничего! Но вот строительство туннеля перевалило за половину, и... - ...и судоходные акции полетели ко всем чертям, словно океан вытек через дырку в земной скорлупе. - А вместе с ним и наши кровные доллары, горбом заработанные. - Надо думать, что сегодня акции упадут еще пунктов на пятьдесят. Дядя Бен, такой же грузный, как и прежде, но совсем не такой добродушный, рассердился: - Не каркайте! Я сорок лет копил деньги и все до последнего цента вложил в судоходные акции. Будь он проклят, этот туннель! Он отнял у меня младшего сына. Он хочет еще отнять у меня мои доллары... - ...от которых осталась едва половина. - С радостью отдал бы и эту половину, если бы тем мог вернуть своего Генри! - Да... Я знал вашего сына. Такой симпатичный был парень. Лицо дяди Бена налилось краской: - Мерзавцы! Негодяи! Заманили моего мальчика под воду и там убили! Они едва не потопили всех рабочих. - Действительно, проклятое сооружение! Но где же туннельное просперити? Где же это процветание? Где? Я спрашиваю губернатора. - Просперити! - горько усмехнулся дядя Бен. - У меня было два сына и одна дочь. Теперь у меня остался один сын, а дочь должна ехать на Аляску, чтобы выйти замуж за простого монтера. Дела плохи в Нью-Йорке. Вот я имел службу на судостроительном заводе мистера Элуэлла, а теперь завод закрылся. Никто не хочет заказывать суда. И старый Бен без работы. А его сбережения тают, как снег, положенный в боковой карман. - Конечно, джентльмены, совсем невыгодно сейчас держать у себя судоходные акции. Что касается меня, то я предпочитаю продать все три свои судоходные акции, чтобы купить одну туннельную. - Если вы что-нибудь получите за свои судоходные, - пробурчал старый Бен. - Да, - вздохнул кто-то в толпе, - я думаю, что в кармане Джона Рипплайна поубавится миллионов. - Он просто вылетит в пароходную трубу. - Я бы сказал, в трубу Арктического моста. - А с ним вместе и мы, - рассмеялся кто-то горько. Разговор замолк. Люди зябко ежились, отряхиваясь от дождевых капель. К моменту открытия биржи и Брод-стрит и Уолл-стрит были запружены взволнованными людьми. Спекулятивная лихорадка овладела Нью-Йорком. Если всю ночь здесь продежурили злополучные владельцы судоходных акций, то к утру явились люди, чтобы купить хотя бы одну акцию Туннельного концерна или Стального синдиката, акции которых неизменно ползли вверх. При некоторой ловкости в несколько дней можно было удачной сделкой создать себе состояние. Золотая лихорадка овладела людьми. В подземке, в трамвае, на улице, на службе, в клубе и в кафетерии - везде говорили только об акциях, о пунктах, об онкольных счетах и дивидендах. Начатая месяц назад игра на повышение, игра, как ее называли, "больших быков", уже приносила свои плоды. Первой жертвой оказалась Атлантическая судоходная компания. Ее акции под влиянием бешеной агитации газет, носившихся с идеей скорого окончания трансконтинентального туннеля, покатились вниз. - Покупайте железнодорожные акции! Никогда железнодорожное дело не было таким выгодным, как теперь, когда заканчивается подводный туннель! Покупайте железнодорожные! - Дик Ольдстэд, тот, который женился в прошлом году на богатой вдове, в неделю заработал сто тысяч долларов на стальных акциях. У Стального треста снова предвидятся поставки для туннеля. Его акции летят вверх. - Я продал на прошлой неделе пять акций и заработал неплохо, но теперь жалею. Сегодня я заработал бы на них вдвое. - Счастлив тот, кто может совершать сам сделки на бирже. Он снимает все сливки. За место на бирже платят несколько сот тысяч долларов. - А зарабатывают миллионы! - Говорят, мистер Игнэс загребает каждый день по миллиону. - Теплоходам пришел конец! - Я не дал бы свой старый автомобиль за пачку судоходных акций. - Туннель! Туннель! Мистер Кандербль скоро достроит его. Уже поговаривают о прокладке трубы вдоль западного берега, чтобы соединить Аляску с Сан-Франциско. - Я с удовольствием вложил бы свои свободные деньги в это дело. - Покупайте железнодорожные! - Интересно, как будут котироваться с утра судоходные? Люди напирали. Всем хотелось первыми ворваться в здание биржи, чтобы узнать котировку и скорее совершить сделки. - Идите к дьяволу! Не пробуйте пробраться раньше меня! - кричал дядя Бен. - Вы хотите заработать на моих потерях! Дайте сначала мне продать свои акции! - Не толкайтесь, старина. Если у вас судоходные, то вы зря торопитесь. Подождите еще два дня, и вам уже не надо будет приносить свои акции: за ними на вашу квартиру придут мусорщики. - Идите к дьяволу! Тише, не толкайтесь! Сейчас откроют. Если бы двери не открыли через несколько минут, их, несомненно, выломали бы. Спотыкаясь, падая, люди бросились по широким ступеням. В одно мгновение толпа заполнила главный зал, стараясь пробиться к барьеру, чтобы завладеть маклером, производящим сделки. На огромной матовой доске зажглись названия основных акций. Все ахнули: акции подводного туннеля подскочили небывало высоко. Можно было подумать, что завтра уже начнется движение по туннелю. Но нет, работа по завершению гигантского строительства будет длиться еще несколько лет. В чем же дело? Чем объяснить этот небывалый ажиотаж? Почему обесцениваются реальные ценности и вздуваются еще не существующие? - Туннельные! Туннельные! Дайте мне туннельные! - Нет предложений, сэр. Нет в продаже. - Акции Туннельного концерна! Купите мне по любой цене! - Нет в продаже. Нет предложений, сэр. На светящейся ленте под потолком бежали надписи биржевого телеграфа. - Смотрите! Туннельные! Туннельные! Кто-то продал. Но по какой небывалой цене! Смотрите! Акции подскочили против вчерашнего еще на пятнадцать пунктов. Дядя Бен, перегнувшись через барьер, тормошил уже вспотевшего маклера, которого рвали со всех сторон: - Парень, парень! Вы должны поскорее продать мои судоходные. Парень, я вас очень прошу, в них все мои сбережения! - Да, сэр, при первой возможности. Но никто их не покупает. Простите, сэр, вы просите туннельных акций? Нет, сэр, нет в продаже. Какую вы предлагаете цену? - Смотрите, смотрите! Опять совершена сделка на туннельные. Они подскочили еще на пять пунктов! - Боже мой, маклер! Продайте мои судоходные! - Только за бесценок, сэр. Мне стыдно предложить вам цену, которую согласен дать один из моих клиентов. Узнав сумму, дядя Бен разразился проклятиями. Он беспомощно оглянулся вокруг. Люди бегали взад и вперед как сумасшедшие. Они то смотрели на зажигающиеся цифры, то бросались к телефонам, за пользование которыми платили невероятные суммы, то осаждали биржевых маклеров. Деньги на покупку акций занимались под огромные проценты в расчете, что еще сегодня акции снова будут проданы, а прибыль, несмотря на эти проценты, чистая, огромная прибыль, звенящим золотом остается в кармане. - Десять стальных акций! Мистер брокер, устройте мне эту сделку немедленно! - Да, сэр, я уже оформляю. - Кто просил туннельные акции? Есть предложение... Что? Цена слишком велика? Тогда, простите, у меня есть другой клиент. - Смотрите, опять кто-то купил туннельные, но еще более высокой цене. - Ну, как дела, дядя Бен? Все раздумываете, расстаться ли вам с судоходными акциями? - Послушайте, - говорил недоумевающий дядя Бен, - как же так? Корабли, настоящие корабли плавают по Атлантическому океану, перевозят грузы и пассажиров. Они будут перевозить их еще несколько лет до окончания строительства туннеля и, несомненно, будут плавать и после окончания. Я как владелец нескольких акций являюсь хозяином какой-то части теплохода, мне хотят заплатить за мои акции гроши. Куда же делись мои деньги? Куда? Я не понимаю. - Бросьте, дядя Бен! К тому времени, когда вы поймете, за ваши акции не дадут ни цента. - Но куда же девались мои деньги? Я их заработал за станком. - Хе, старина! Они переходят в карманы того, кто купил вчера туннельные дешевле, а сегодня продал дороже. Это куда лучше, чем работать у станка. Рядом кричали: - Туннельные, стальные! Они опять поднялись! Кто-то играет на повышение и скупает акции на огромную сумму. - Дайте мне туннельных, мистер брокер! Дядя Бен все еще стоял и думал. Как может уступить он свое право владеть хотя бы несколькими винтиками атлантических гигантов за бесценок! Ведь он когда-то отдал за это право собственности свои сорокалетние сбережения. Наконец он собрался с духом и опять обратился к маклеру: - Сэр, очень прошу вас... - Что? Судоходные? - отмахнулся маклер. - Едва ли кто купит... - Смотрите, смотрите! Огромная сделка! Биржевой телеграф отметил новое понижение курса судоходных акций. Дядю Бена толкали, ругали, отпускали по его поводу самые нелестные замечания, а он стоял посредине зала и держал в руках ничтожную сумму, которую получил взамен своих сорокалетних сбережений. Ограбили! Это было ясно для него. Но кто ограбил и как, этого он понять не мог. Вспотевшие люди с блуждающими глазами, куда-то спешившие, хрипло переругивавшиеся с брокерами, сновали мимо него, неизменно задевая его огромную тушу. Кто же ограбил? Куда делись его деньги? Что смотрит правительство? Как может существовать легально такой несомненный грабеж? Ведь у него были деньги, а теперь нет. В то же время он ничего не сделал плохого. Корабли же, владельцем которых он гордо себя считал, продолжают плавать. В чем же дело? У дяди Бена в руке тоненькая пачка долларов. У низенького соседа с усиками топорщатся карманы. Он только что продал акции железнодорожной компании Бильта. Теперь он покупает туннельные. Каким же образом деньги Бена перешли в карман этого пронырливого биржевика? Ведь он не запускал своих рук в кошелек старого мистера Смита! Где же полиция? Где?.. Бен вышел на улицу и понуро побрел по мокрому тротуару. Биржевой телетайп, хотя и запаздывал на двадцать три минуты, все же разносил по всему миру известия о небывалой пляске акций. Мистер Медж, прислушиваясь к ровному постукиванию телетайпа, следил за появляющимися строчками. Еще три пункта... еще два... Прекрасно! Они летят вниз, как нераскрывшийся парашют. Мистер Медж никого не принимал в этот день, но тем не менее, видимо, был очень занят. Пиджак висел на плечиках позади кресла, жилетка его была расстегнута, а пополневший, ставший более рыхлым мистер Медж непрестанно вскакивал и бегал в волнении по кабинету. То и дело он срывал телефонную трубку и отдавал какие-то распоряжения, называя акции и стоимость. Потом надевал на голову наушники и слушал на короткой волне передачу своего специального агента, посланного с передающей установ