забрались в мешок. Несколько минут они прислушивались, вглядывались в темноту. Потом как безумные выскочили из мешка. Сомнений быть не могло. Японец дрожащими руками развертывал свою котомку. - Самолет! Самолет! - исступленно кричал Андрей. Самолет шел низко надо льдом. Вдруг раздался оглушительный выстрел. Андрей вздрогнул. В тот же миг сноп огня взвился в небо и рассыпался там искрами. Отвыкший от света Андрей совершенно ослеп. Снова выстрел - и снова сноп огня. "Ракеты!" - понял Андрей. Японец методично выпускал их одну за другой. С самолета заметили сигналы. Пилот положил машину на крыло и стал делать круг. Юко, радостно глядя на Андрея, показал ему ракету. - Последняя, - прошептал он. Последняя ракета взвилась в воздух. Самолет продолжал делать круги, вероятно выискивая место для посадки. Какое счастье! Торосов не было, всюду простиралось гладкое снежное поле. Но ведь с самолета могли этого не видеть! Света звезд было совершенно недостаточно. Юко пропитал тряпку бензином и поджег ее. Огонь замерцал, отражаясь в ближних льдинах. Теперь было совершенно очевидно, что самолет шел на посадку. - Вот и ваши друзья пришли за нами, - произнес Юко, пожимая Андрею руку. В его голосе было что-то вопросительное. - Мои и ваши друзья! - воскликнул Андрей. Самолет уже бежал по льду. Андрей и Юко бросились к нему, перепрыгивая через мелкие льдины. Было видно, как из кабины на лед выскочили три человека. Они заметили Андрея и Юко и махали им руками. В висках у Андрея стучало, голова кружилась. Он остановился рядом с Юко. Люди с самолета приближались. Юко сделал шаг вперед, пристально вглядываясь в подходивших. Потом в нем произошла странная перемена. Он как-то вытянулся, подобрался, пошел навстречу к идущим чеканным, военным шагом. Улыбающийся Андрей шел следом за ним. Все с той же улыбкой наблюдал он, как этот смешной, милый Юко стал по-военному во фронт, отдал честь и что-то проговорил. Летчик. Сказывается профессия. Не хочет ударить лицом в грязь. Андрей подошел поближе, протягивая руки, чтобы заключить в объятия первого же человека с самолета. Вдруг он услышал сказанное по-английски слово: "Пленник". Андреи узнал голос Юко. - Пленник, - повторил японец. Андрей понял, что стоящие перед ним люди - англичане или американцы. Продолжая улыбаться, Андрей слабо крикнул: - Хэлло! Один из спасителей приблизился к Андрею и сказал, перекладывая во рту резиновую жвачку: - Эй вы, неизвестный! Мистер Муцикава рассказал нам про ваши штучки. Мы лихо довезем вас до электрического стула, на который вас посадит американский суд. - Что такое, сэр? - отшатнулся Андрей. - Я не понимаю вас... Долговязый пилот обмотал шею шарфом, развевавшимся на ветру, и сказал усмехаясь: - Понимать здесь нечего, мистер Неизвестный! Я вот не понимаю, как это вы умудрились влезть в отправляющийся самолет на Алеутских островах. Как это мои ребята вас проглядели? - Юко, Юко! - вскричал Андрей. - Что такое? Помогите нам договориться... Видимо, вас не так поняли... - Вас прекрасно поняли, - прервал его грубо американец. - Господин Муцикава, служащий нашей американской трансполярной воздушной компании, сообщил нам все. Вы проникли на отправляющийся с Алеутских островов самолет с целью помешать устройству ледового аэродрома. Во льдах вы совершили диверсию, взорвав самолет и убив двух американцев и одного японца, служащих нашей компании. Храбрый мистер Муцикава вел вас для передачи русским властям как преступника. - Вы с ума сошли! - попятился Андрей. - Ничуть! Ну, мистер Неизвестный, отправляйтесь за мной. До электрического стула мы вас доставим в целости и сохранности. - Ложь! - крикнул Андрей вне себя от гнева. - Юко! Юко! Идите скорее сюда! На вас клевещут! Юко вошел в кабину самолета, даже не обернувшись. Двое американцев стали по обеим сторонам Андрея. - Это ложь! Мой друг просто сошел с ума от счастья. Я инженер Корнев, начальник строительства Арктического моста. Мне удалось спастись. Долговязый улыбнулся: - Эй, вы! Не бросайте тень на хорошего парня. Нет ни одного американца в Америке, который не уважал бы русского инженера Корнева. Не присваивайте его имени... Берите его, ребята! - Отойдите! - закричал Андрей, но не успел он и двинуться, как два дюжих американца повисли на его руках. Андрей сделал невольную попытку освободиться, но противники были сильны. Едва ли американцы хотели его повалить - скорее всего он упал сам, обессиленный, потрясенный. Когда ему связывали руки, он вдруг почувствовал знакомую тупую боль в позвоночнике. Его толкали, заставляли идти, но тело Андрея стало чужим, ничего не чувствующим, ноги не слушались. Тогда его грубо поволокли по снегу и бросили в кабину самолета. Недвижный, беспомощный, лежал он на полу. Слух воспринимал лишь обрывки фраз. Заревел мотор. Кабину качнуло. Тело Андрея откатилось в угол. Самолет подпрыгивал на неровностях поля. Потом вдруг стало спокойно. Американец и Муцикава разговаривали. Сквозь гул двигателей до Андрея иногда долетали отдельные слова: - Преступник!.. Электрический стул!.. Он узнал голос Юко. Конец первой части Часть вторая ЛЬДЫ И ВИШНИ В сердце ночь, в душе темно... Но ты со мной! Всегда со мной!.. Глава первая ТАЙНА УСУДЫ В углу выращенного своими руками садика О'Кими соорудила маленький храм. Высокие деревья отгораживали его от внешнего мира, и через их густые ветви, казалось, не проникал даже шум города. Отделенный от остального сада крошечным прудом, этот уголок своей тишиной и прохладной тенью навевал безотчетную печаль. О'Кими любила бывать здесь. Она подолгу мечтала, сидя на каменных ступенях миниатюрного храма, похожего на игрушечный домик. Иногда она читала книги или писала изящные, полные таинственной грусти стихи: Все в лунном серебре... О, если б вновь родиться Сосною на горе. Но сегодня Кими-тян направилась сюда со смешанным чувством торжественности и привычного, смягченного дымкой времени горя. Горе ее было подобно Фудзияме. Оно было так же огромно, всегда было видно, где бы ни находилась Кими-тян, и в то же время было несказанно далеко, скрытое прозрачной ширмой дождя. Несколько лет назад похоронила О'Кими свои смутные девичьи мечты. Шуршащий лист газетной бумаги разбил ее сердце, сделал ненужным, пустым ее существование. В тот день она не захотела жить. Она не смогла выполнить своего решения только потому, что горе слишком ослабило ее, уложило в постель. Она не хотела сопротивляться, хотела тихо угаснуть, но молодой организм оказался сильнее болезни. Тогда она стала искать себе в жизни цель, связанную с его памятью, и вступила в Союз новой молодежи. В новых, далеких прежде интересах, в обществе незнакомых людей вновь искала она себя, вспоминая Париж и мечты юности. Она доставляла много огорчений отцу. Родственники были возмущены деятельностью О'Кими. Но старый профессор не протестовал. Он видел, как угасала его Кими-тян, и был рад любому ветерку, который мог раздуть в ней пламя жизни. Может быть, он даже знал, что в ее маленьком сердечке помещалась огромная Фудзияма горя. Это случилось в январе. Зима в тот год была суровая. Погибали голодные, раздетые крестьяне. Той страшной весной явился где-то пропадавший Муцикава. Еще слабая после перенесенной болезни, она не захотела его видеть, словно он был виновен в происшедшем несчастье. Известие о гибели Кото прошло как-то мимо О'Кими. Ее не интересовали пересуды родственников, видевших теперь только одного претендента на руку О'Кими. Но когда о замужестве заговорили с О'Кими всерьез, она испугалась. Ей это показалось кощунством. Непонятное упорство сбило с толку родственников, вызвало возмущение. Но на помощь О'Кими снова пришел отец. Его финансовое положение и научная репутация настолько укрепились, что он мог позволить себе не считаться с японскими традициями и родней. О'Кими не вышла замуж за Муцикаву. Взбешенный категорическим отказом жених скрылся. Говорят, он уехал не то в Индонезию, не то на Филиппины, поступив на службу в иностранную авиационную компанию... Кими-тян опустилась на ступеньки. Храм ее горя был построен в утонченном японском стиле. Крохотные ворота из двух столбов с изогнутой перекладиной вели в маленькое помещение. Дождавшись, когда тень от ближайшего дерева достигла ступенек, О'Кими приблизилась к алтарю. Здесь, в нише, стоял полированный деревянный ящик прекрасной работы, покрытый, как решеткой, полосами красного лака и золота. Буддийские религиозные традиции были соблюдены в мелочах. Никто из родственников О'Кими, из любопытства заглядывавших в этот храм, не мог заподозрить, что внутри этого красивого ящика не стоит в окружении золотого блеска маленький Будда в темно-синем платье, с позолоченным лицом. Содержание ящика было совсем другим. Оно вполне могло привести в священный трепет всякого благопристойного японца. Убедившись, что она одна, Кими-тян осторожно открыла лакированную крышку. Там, в траурной рамке, была помещена большая фотография, вырезанная из какого-то иллюстрированного журнала. Молодой человек с худощавым, немного скуластым лицом и энергично сдвинутыми бровями шагал по мокрому от дождя тротуару. Рядом с ним шла маленькая японская девушка в европейском платье. Ее миловидное лицо было опущено, в позе ощущалась робость. Печально смотрела О'Кими на фотографию. Как давно это было! Всего лишь несколько минут они были вместе. Их автомобили остановились рядом перед подъездом нью-йоркского отеля, где должно было состояться учредительное собрание общества его плавающего туннеля. Они шли с ним плечом к плечу, говоря об Арктическом мосте, а кто-то из репортеров снял их. Как благодарна она неизвестному репортеру! Как много счастливых и вместе с тем горьких минут доставила О'Кими эта фотография! Кроме фотографии, в ящике лежала красивая тетрадь-альбом в деревянном переплете, покрытая красным лаком с черными и золотыми цветами. Стихи О'Кими... Ее несбывшиеся грезы, жившие лишь на бумаге! Встретились с ним мы Впервые, как осенью Падали листья... Снова сухие летят, Летят на его могилу! Стихи были написаны на первой странице. Это были те строки, которые в виде тени отбросил на землю небольшой качающийся фонарик на склоне Фудзиямы. О'Кими опустилась на колени перед своим алтарем - алтарем наивных грез и сентиментальных мечтаний, глядя на дорогое ей лицо человека, может быть, никогда и не вспоминавшего о ней. Вдруг девушка вздрогнула. Она почувствовала, что сзади нее кто-то стоит. Не оборачиваясь, она сжалась в комочек, втянула голову в плечи. Большая рука легла на худенькое плечо О'Кими. - Кими-тян, моя маленькая Кими-тян! - тихо сказал старый Усуда. Девушка быстро обернулась. Она испуганно смотрела на отца. Усуда стоял перед ней и качал коротко остриженной головой. Он смотрел на фотографию, где Кими-тян шла рядом с русским инженером. Они долго молчали. Шум большого города проникал сюда приглушенным, похожим на рокот прибоя. Медленно закрыл Усуда крышку ящика и повернулся к дочери. Она сжалась еще больше, словно ожидая удара. Усуда сказал все тем же тихим, даже печальным голосом: - Неужели, моя маленькая Кими-тян, это было так серьезно? О'Кими наклонила голову: - Да, отец. - И поэтому ты не хочешь выйти замуж? - Да, отец... - Кими-тян заплакала. - Я никогда, никогда не буду теперь счастливой! Старик задумался. Его широкий львиный нос сморщился. Может быть, он хотел улыбнуться, но это больше походило на гримасу. - Я был слеп, - сказал он и повернулся. Уже отойдя несколько шагов, он бросил через плечо сухим, черствым голосом: - О'Кими, этот храм - кощунство... И если бы кто-нибудь узнал... - Он передернул плечами и пошел по дорожке. Кими-тян окаменела. Она ждала взрыва, но отец сдержался. Теперь можно было ждать самого худшего. Бережно взяла она из ящика драгоценную фотографию, тетрадь стихов и газету - проклятую, зловещую газету, принесшую весть о его гибели... Усуда прошел в кабинет и сказал: - Сегодня день совпадений, а может быть, знамения. Дайте мне это письмо из Сиэтла. - Какое письмо, Усуда-сударь? - почтительно справился секретарь. - Письмо от моего друга, психиатра. - Окажите благодеяние, Усуда-сударь, оно лежит у вас на столе. Усуда заперся в кабинете. Он был не только знаменитый психиатр, но также и глубокий психолог. Ради любимой дочери он готов был на многое... Месяц прожила в страхе О'Кими. Отец не желал ее видеть, но и не позволял ей никуда отлучаться из дому. Однажды к особняку Усуды подъехала санитарная карета. О'Кими вместе с Фуса-тян видела белые халаты, косилки. К изумлению девушки, больного доставили прямо в кабинет к Усуде. Раньше профессор никогда не имел дела с такого рода больными. Усуда стоял у дверей, наблюдая, как санитары перекладывали больного на широкий европейский диван. - Спасибо, - сказал человек на носилках, - теперь я уже могу сидеть. Он откинулся на спинку дивана, провел рукой по седеющей бороде и равнодушно оглядел незнакомую обстановку. Санитары, низко кланяясь Усуде, вышли. - Это вы - профессор? - спросил человек, сидевший на диване. - Будем знакомы, сказал Усуда, потирая руки и усаживаясь за стол. Несколько минут длилось молчание. - Мои друг, - начал тихим голосом Усуда, - вы представляете несомненный интерес для психиатра. - Он вскинул глаза на своего гостя. (Тот сидел не шевелясь.) - Передо мной, - продолжал Усуда, - лежит история вашей болезни. Не знаю, насколько вы осознаете теперь, что несколько лет назад там, в Сиэтле, только обострение вашего недуга, паралич на почве старого ранения позвоночника, и провал памяти спасли вас от электрического стула. (Пациент нахмурился.) Известны ли вам все обвинения?.. - Память полностью вернулась ко мне вместе со способностью передвигаться, профессор, - прервал Усуду незнакомец, пытаясь подняться с дивана. - Не надо, не надо, - остановил его Усуда, вставая. Больной сел, а Усуда прошелся по комнате, внимательно вглядываясь в осунувшееся бородатое лицо незнакомца, опустившего полуседую голову. - Вы будете у меня на излечении. - Почему мне не дают связаться с советским консульством? - спросил больной. - Подождите, - поднял руку Усуда. - Окажите благодеяние и поймите меня. Вы попадете в лучшее в Японии лечебное заведение, будете восстанавливать свое здоровье в чудесной горной местности вовсе не потому только, что вы представляете собой интересное медицинское явление. Меня до некоторой степени интересует та личность, за которую вы стали выдавать себя, когда память якобы вернулась к вам. - Что вы имеете в виду? - снова нахмурился пациент. - Я не могу связать вас с советским консульством, потому что это немедленно станет известно в американском консульстве, а больной, находившийся под специальным прокурорским надзором в Сиэтле и вдруг неизвестно как очутившийся в Японии... - Я не просил, чтобы меня доставили сюда. Но я давно уже понял, что я пленник. - Вы - мой пациент, но в вас я хотел бы узнать господина Корнева, с которым когда-то имел удовольствие встречаться. Больной проницательно посмотрел на японца. - Не вспоминаю, - сухо сказал он. Усуда покачал головой. - Не узнаете? - вздохнул он. - И я, к сожалению, не могу узнать вас. Оба помолчали. - Я могу не только вылечить вас, - снова начал тихим голосом Усуда, - но и доказать миру, что вы действительно гениальный русский инженер. Только... - Каковы ваши условия? - насторожился больной. Усуда улыбнулся и подошел к несгораемому шкафу. - Именно условия, именно условия! Если вы действительно тот самый русский инженер, идея которого так несправедливо заброшена и в России, и в Америке... - Это правда? Это действительно правда? - встрепенулся больной. - Вы действительно знаете, что идея Арктического моста оставлена? Усуда пожал плечами: - Конечно, мой друг... Но если вы действительно тот инженер, за которого себя выдаете, то должны явиться миру, завершив на деле свой технический проект. Усуда достал из сейфа сверток чертежей. Его гость с настороженным вниманием следил за ним. Усуда неторопливо развернул чертежи, краем глаза следя за посетителем. - Вы должны явиться миру как яркая комета, в ореоле осуществленного вами гениального проекта! - Усуда понизил голос: - Явиться в качестве создателя плавающего туннеля, но... в новом месте. И пока возглавляемое вами строительство не будет закончено, оно останется в строгой тайне. Андрей Корнев вскочил с дивана и, опираясь рукой о стол, подошел к Усуде. - Вот здесь... - Усуда указал на чертежи. - Быть может, вы сочтете неуклюжими эти слабые попытки ваших коллег повторить однажды задуманное вами... Это трасса, имеющая некоторый определенный интерес... - Кто вы? - резко спросил Андрей. - Психиатр или... или... Усуда поднял руку. - Я обещал вам излечение, - начал он совсем другим, сухим тоном, - обещал возвращение в мир под именем, которое вы называете своим, но... но я прошу помнить, чем угрожает вам американский суд, рассматривающий вас как преступника, совершившего диверсию и три убийства. - Чего вы хотите от меня? - Сейчас вы дадите мне согласие руководить нашим японским строительством. Вам будут предоставлены лучшие материалы, замечательные японские руки, прекрасные японские помощники. Наши разбросанные острова нуждаются в ваших туннелях. В полной тайне, сюрпризом для всего мира вы осуществите свой гениальный замысел. В ближайшие месяцы, руководя проектными работами, вы восстановите свое здоровье. Вам будет обеспечен замечательный уход... - Усуда остановился, - прекрасное общество... Умоляю вас, господин Корнев, соглашайтесь! Андрей взял со стола чертежи и тщательно свернул их в трубку. - Я знал, я знал, что вы согласитесь! Андрей усмехнулся: - Вы хотите, чтобы я строил для вас это сооружение тайно? - Какой истинный инженер, извините, может отказаться от искушения осуществить свои технические планы? - уклончиво сказал Усуда. - Господин, профессор, - жестко сказал Андрей, - вы не психиатр, вы даже не психолог! С этими словами Андрей разорвал чертежи, потом бросил клочки на стол. - Прекрасно, - спокойно сказал Усуда. - Вы упорствуете. Тогда вам придется подчиниться моему лечебному режиму. Через две недели, проведенные вами на горном воздухе, мы встретимся вновь. Андрей, твердо глядя в глаза Усуды, отрицательно покачал головой. Усуда хлопнул в ладоши. Появились секретарь и санитары с носилками. - Не надо, - махнул рукой Андрей, - я уже могу двигаться. - С тревогой и надеждой я буду ждать улучшения вашего здоровья, - поклонился Усуда, собирая со стола обрывки бумаги. Андрей Корнев в сопровождении санитаров вышел. Усуда долго сидел в задумчивости, потом приказал позвать к себе дочь. Когда он выписывал из американской больницы интересующего его безнадежного больного, он только подозревал. Но теперь... Теперь он думал прежде всего о Кими-тян... Она вошла, робкая, и прижалась к притолоке двери. Усуда поднял на нее тяжелый взгляд: - Даешь ли ты согласие выйти замуж? О'Кими покачала головой: - Нет. - Даешь ли ты согласие выйти замуж? - поднялся Усуда. - Нет. Усуда вышел из-за стола и остановился перед дочерью. - Тогда, - продолжал он, отчеканивая слова, - ты отправишься в наш горный домик и будешь жить там до тех пор, пока... - Усуда отвернулся, - пока не дашь согласие выйти замуж, - добавил он тихо. - Нет, я не поеду. Усуда ударил кулаком по столу. Никогда не видела девушка отца в таком гневе. - Ты поедешь туда как моя дочь, или... Девушка опрометью бросилась из кабинета. Фуса-тян, подслушивавшая у дверей, едва успела отскочить а сторону. Беззвучно рыдая, Кими-тян упала ей на грудь. Глава вторая ЭТЮД СКРЯБИНА По узенькой извилистой тропинке, опираясь на бамбуковую палку, в гору поднимался человек. Голову он задумчиво опустил на грудь. Ветер шевелил его мягкие, тронутые сединой волосы. Он часто останавливался, отдыхая. Восхождение и утомляло и бодрило его. Забравшись на поросшие мхом камни, он остановился близ узловатой низенькой сосны. Внизу синела вода озера, а в ней зеленели опрокинутые лесистые склоны. Одинокая лодочка заснула вдали от берега. Широкая соломенная шляпа рыбака походила на зонтик. В небе и в озере, меняя очертания, плыли полупрозрачные облака. Вот уже четыре дня, как человек всей грудью дышал горным воздухом, но все еще по-прежнему слегка кружилась голова, было непривычно легко и вместе с тем безотчетно грустно. Путник опустился на камень, подпер подбородок ладонью. Так, устремив перед собой взор, долго сидел он, пытаясь разобраться в происшедшем. Значит, все погибло. Идея Арктического моста заброшена, никто не станет больше рисковать... А он? Он лишь неудачливый фантазер, сумевший вовлечь в грандиозную авантюру целые страны. Туннель, туннель... Техническая греза - и суровая действительность... Сколько надежд, бессонных ночей, исступленного труда!.. Сколько жизней ушло под лед вместе с туннелем!.. Сурен, Денис... Да и он сам... Разве он живой человек? Аня, Аня... Девушка с косами, игравшая сто лет назад этюд Скрябина! Когда она появилась? Вместе с идеей моста... И тот же мост отнял ее. Нет Ани, нет друзей, нет и самого моста!.. Вот оно, настоящее одиночество. Он сидит один меж гор; вокруг дурманящий аромат цветов. Наверное, это и есть знаменитые японские вишни. Вверху - чистое японское небо, удивительно прозрачное и далекое. Ниже по тропинке - предоставленный ему домик: восхитительная игрушка из деревянных раздвигающихся рам с натянутой на них бумагой, наполненный циновками, ширмами и изящными безделушками. Чья-то нежная рука со вкусом расставляла их. Зачем ему все это? Свобода!.. Свобода!.. Он может идти куда захочет, может делать все, что пожелает, в пределах нестрогого санаторного режима. Он свободен. Видимость это или действительность? Потерявший память паралитик, признанный судебной экспертизой невменяемым, вдруг снова провозглашается человеком. Ему дают вкусить прелесть свободы, его лечат, окружают вниманием, наконец, ему предлагают техническое поприще, играют на его инженерном самолюбии... Неужели его болезненное творческое самолюбие, отнявшее у него Аню, - неужели оно до такой степени стало притчей во языцах, что известно даже в Японии? Андрей поморщился и встал. Медленными шагами человека, которому некуда спешить, стал он спускаться к своему домику. Крыша с загнутыми краями была едва видна, полускрытая розовым туманом цветущих вишен. Услышав журчание ручейка, Андрей свернул с дорожки. Вода весело прыгала с камешка на камешек. Она была прозрачна и, вероятно, холодна. В одном месте она разливалась тихой заводью. На дне неясными тенями лежали камни, а в зеркальной глади отражались облака. Нагнувшись, он увидел "чужую" седину... даже бороду! "Когда она появилась? В больнице не давали бритвы, но электробритву можно было дать!" - устало подумал он. Уронив палку и опершись о дерево, долго смотрел на свое незнакомое лицо! Таким ли он помнил себя? И в памяти возникло зеркало другого, бесконечно далекого пруда и... музыка этюда Скрябина. И на любимую мелодию стали ложиться неизвестно кем написанные (может быть, им самим?) стихи: Грустный мир воспоминаний! Все они, как в речке камни Зыбкой тенью в глубине Лежат на дне, На самом дне. Память сердца - злая память. Миражами душу манит, В даль ушедшую зовет Под "Вечный лед", "Забвенья лед"! Если б жить сначала, Чтоб все прежним стало, Чтоб с тобою вместе Петь былые песни. Сердце не остыло, Зори не забыло! Будет ли, как было?.. Горький плод моих стараний Может только больно ранить. Я вернусь к своей весне, Но лишь во сне, В последнем сне!.. В руке холодной тонет Тепло твоей ладони. Счастья касалась память, Явью, казалось, станет, Но, оказалось, канет В тень на дно. В сердце ночь, в душе темно... Но ты со мной! Всегда со мной!.. Печально подходил Андрей к своему домику. Слуга-японец ушел с утра закупить в деревню продуктов. В домике никого не могло быть. Но почему открыта дверь? Андрей сам закрыл ее! И откуда слышатся звуки рояля? Наваждение! Тот самый этюд Скрябина! Что это? Галлюцинация? Совпадение? Включенный радиоприемник? Нет! Это здесь играют на рояле! Андрей растерянно снимал у порога ботинки, ведь в японский домик не войдешь в обуви! Кто же у него в гостях? Может быть, предприимчивый строитель и психиатр подослал музыкального шпиона? Что ж, этого следовало ожидать! Фусума - раздвижная стенка - отодвинута. На циновке сидела, разбирая какие-то безделушки, маленькая миловидная японка. Пианино было открыто. Девушка вскочила и попятилась. Миндалевидные глаза округлились. - Здравствуйте! Чем обязан я счастью видеть вас? - с трудом подбирал Андрей выученные когда-то в спальном мешке японские слова. Японка молчала. Андрей заметил, что она дрожит. - Вам холодно? Позвольте закрыть дверь. - Да-да... мне холодно! Спасибо, закройте дверь. Еще раз спасибо, - пролепетала девушка по-английски. - Мне показалось, что я испугал вас, леди, - перешел Андрей на английский язык. - Простите меня, сэр, - сказала японка, видимо овладев собой. - Какое поразительное сходство!.. Если бы не борода... Но это совсем не относится к делу. Я ведь прислана сюда, чтобы помочь вам скорее выздороветь. - "Прислана сюда..." - усмехнулся Андрей, садясь на кушетку, поставленную в этом японском домике, вероятно, специально для него, большого, грубого, неуклюжего. - Здесь все так неустроенно... Вам, наверное, было неудобно? Но я теперь обо всем, обо всем позабочусь! Как вам нравится это озеро? Вы любите удить рыбу? Я очень люблю сидеть с удочкой, но мне всегда жалко рыбок: я их отпускаю... Андрею было неловко, он не знал, как реагировать на это щебетание. Но больше всего смущал Андрея серьезный, пристальный взгляд красивых миндалевидных глаз. - Меня зовут О'Кими. Отец зовет меня Кими-тян. Вы американец? По-английски это звучит странно, не правда ли? - Нет, леди, я не американец. Я русский. Андрею показалось, что японка вздрогнула. Он даже посмотрел, не открылась ли опять дверь. - Как жаль, что я очень плохо умею говорить по-русски. Я училась сама после одного горя. Вы давно не были в России? Ах, я знаю по себе, это есть так приятно, когда возвращаются на родину, особенно если вас ожидают. В каком городе вас ожидают, господин... мистер... - Корнев, Андрей Корнев... Но я думаю, что меня никто нигде не ждет. Андрей оперся локтями о колени и опустил голову. Он задумался и не видел выражения лица Кими-тян. - Я слышала, вы были ранены. Это правда? Я умею делать перевязки. Вы помните, кто один раз перевязывал вам руку? - Мне? Руку? Я ведь был ранен в позвоночник. Кими-тян порывисто обернулась и несколько мгновений стояла спиной к Андрею. Потом подошла к скрытому в стене шкафу и заговорила по-английски: - Я сейчас приготовлю вам чай, мистер Корнев. Русские ведь любят чай. Правда, что у вас есть такие смешные чайные машины? Самовары? Андрей вздрогнул от звука бьющейся посуды. Кими-тян беспомощно стояла у шкафа. У ее ног валялся поднос и разбившиеся чашечки. Андрею почему-то стало жаль маленькую японку, против которой он старался себя настроить. Когда они вместе собирали разбившийся фарфор, девушка вдруг спросила его: - А это правда, что русские плохо запоминают лица? - Почему? - искренне удивился Андрей, подумав, что все японские лица ему кажутся похожими. Девушка отвернулась и ничего не ответила... О'Кими поселилась в другой половине домика, имевшей отдельный вход, но заполнила весь дом яркими кимоно, ширмами, безделушками, статуэтками, парчой, шелками. Андрей был положительно оглушен этим обилием красок и движения, которые внесла с собой О'Кими. Вечером он нашел на своем столе дорогие сигареты, сигары, коробку шоколадных конфет, американскую жевательную резину, бутылки с японским сакэ, американским виски, коньяком, ромом - словом, все, что в представлении маленькой японки было нужно незнакомому мужчине-иностранцу. - А я ведь не пью и не курю, - смущенно сказал Андрей О'Кими, прибежавшей посмотреть на впечатление, произведенное столиком. Кими-тян искренне огорчилась: - А конфеты? Андрей взял из коробки самую большую конфету и увидел, как засияло личико девушки. Утром с "женской" половины домика донеслась фортепьянная музыка. Японка играла Андрею "Времена года" Чайковского, потом опять, словно угадав вкусы слушателя, этюд Скрябина, напомнивший Андрею стихи "Память сердца"! Что это? Телепатия? Японка чувствует то, что волнует Андрея? Глава третья ПРОЩАЙ, О'КИМИ!.. О'Кими настояла на прогулке по озеру. Она не позволяла Андрею грести и приладила до смешного миниатюрный парус. Лодка незаметно скользила по поверхности. Движение ощущалось только тогда, когда О'Кими опускала в воду кончики пальцев. - Мистер Корнев, какое у вас хорошее русское лицо! Такими были люди, мечтавшие о будущем. Скажите, почему вы так странно смотрите на воду? Мне кажется, что у вас что-то с ней связано в жизни. - Все, ради чего стоило мне жить, ушло под воду, - сказал Андрей, поднимая глаза. - Утонуло? - робко спросила О'Кими. - Несколько лет назад я строил под водой замечательное сооружение, - может быть, вы даже и слышали о нем. Плавающий туннель утонул в Ледовитом океане, а сама мысль о его строительстве заброшена. - Заброшена? - не сдержавшись, воскликнула О'Кими. Андрей не обратил внимания на ее тон. Лицо его было равнодушным и усталым. - Это вполне естественно. Теперь никто не станет рисковать. Вы, конечно, читали в газетах об этой аварии. Лодка делала большой круг, приближаясь к противоположному берегу. - Почему, скажите, почему... - вдруг с неожиданным жаром в голосе спросила Андрея девушка, - скажите, почему вы думаете только о том, что погибло, и не хотите даже смотреть на то, что окружает вас? Эти горы, вода, небо... Эти леса, цветы... Разве вы не хотели бы жить среди всего этого? - Обида, почти горечь звучала в ее голосе. Андрей устало огляделся: - Жить среди всего этого? Если вас прислали для того, чтобы заставить меня согласиться... - Согласиться? На что? Андрей бросил руль и подпер подбородок руками. Он глядел в упор на Кими-тян: - К чему притворство, мисс О'Кими? Умный профессор, желающий заполучить для японского стратегического строительства нужного инженера, прислал вас сюда, чтобы продемонстрировать мне все прелести жизни. Но напрасно, мисс О'Кими... Никакое проявление жизни уже не действует на меня. Кими-тян ничего не ответила Андрею. Она отвернулась и, перегнувшись через борт, брызнула себе в лицо водой. Почему-то Андрею показалось, что он видел брызги на ее щеках раньше, чем она коснулась воды рукой. - Мистер Корнев... я не знала вашего имени, когда мой отец, желавший, чтобы вы остались надолго среди японских вишен, послал меня сюда. Это он сказал вам, что Арктический мост не строится? Андрей удивленно посмотрел на девушку. "Она знает даже это русское название строительства?" - Мне кажется, что я понимаю его, - задумчиво сказала она. - Я догадываюсь, о ком он заботился... О'Кими повернула парус. Лодка поплыла быстрее. Крепко натягивая рукой веревку, японка сказала: - Мне неизвестно, мистер Корнев, как вы попали сюда и где были эти годы. Вы подозреваете меня в соучастии с кем-то, кого вы считаете, может быть, врагами... - Она помолчала. - Скажите, а что, если бы строительство вашего Арктического моста продолжалось, если бы оно сейчас... Странная, почти невозможная перемена произошла в Андрее Корневе. Он вскочил, едва не перевернув утлую лодочку. Его бледное лицо покрылось яркими пятнами. Он сделал шаг в качающейся лодочке и схватил О'Кими за руку. - Говорите, говорите же! - крикнул он. Он смотрел не на О'Кими, а мимо нее. Может быть, он видел перед собой свой любимый Арктический мост, своих друзей по работе, слышал гул центрального сборочного зала, гудок электровоза... Но перед ним сидела чужая, испуганная этим превращением девушка. - Ах, если бы вы были правы! - сквозь сжатые зубы проговорил Андрей и снова поник. Машинально он не отпускал руки О'Кими, а она боялась пошевелиться. Лодочка с брошенным парусом и рулем кружилась на месте. Наконец Андрей, снова став безучастным ко всему, перебрался на корму. Молча достигли они берега. А когда шли к домику, Андрей неожиданно для себя рассказал Кими-тян все, что произошло с ним с момента гибели дока: о скитаниях во льдах, о смерти Дениса. Когда он, рассказывая о смерти американца и о предательстве спутника-японца, назвал имя Муцикавы, Кими-тян опустила голову. За обедом девушка старалась быть веселой, много говорила о всяких пустяках и шутила. Андрей за что-то сердился на себя, но не мог осознать, за что. На следующий день О'Кими была непривычно задумчива и молчалива. Днем она попросила Андрея пойти с ней в горы. Когда они поднялись на заросшие мхом камни у японской сосны, О'Кими достала из широкого рукава кимоно красивую тетрадь в лакированном деревянном переплете. - Мистер Корнев, вы любите стихи? - спросила сна. - Стихи? - Андрей задумался. Любит ли он стихи? Вернее спросить, пишет ли он стихи? Да, писал в юности... И оказывается, не только в юности... - Вы помните мелодию этюда Скрябина, который играли недавно? - Конечно! - изумилась О'Кими. - Тогда играйте его мысленно, а я вам прочту стихи. Вы узнаете меня... - Вот как? - спросила О'Кими. - Я пойму по-русски. Прошу вас, пожалуйста... И он прочитал, мысленно слыша музыку Скрябина: Грустный мир воспоминании! Все они как в речке камни . . . . . . . . В сердце ночь, в душе темно!.. Но ты со мной!.. Всегда со мной!.. Кими-тян слушала его, вся поникнув. Она сидела на камне, держа на коленях тетрадь в деревянном лакированном переплете. Когда Андрей кончил читать, он протянул руки, чтобы взять тетрадь. Вероятно, там тоже стихи, недаром она спросила, любит ли он их. О'Кими сделала порывистое движение, словно хотела взять тетрадь обратно. Андрей задумчиво перелистывал плотные голубые листы. На последнем стихотворении он остановился. Рядом с красиво выведенными иероглифами был старательно написан английский перевод: В чем счастье любви? В обладанье? Нет, счастье любви - Это горечь желанья, Желания счастья ему... Андрей внимательно, почти удивленно посмотрел на смущенную девушку. Долго держал он в руках раскрытый альбом. Наконец О'Кими решительным движением взяла у него тетрадь. - А теперь, - повернулась она к нему, - когда я узнала и вас, и память вашего сердца, я должна чистосердечно сказать вам, что строительство Арктического моста никогда не прекращалось. Вам солгали, а я... я не боюсь сказать всю правду. Я хочу, чтобы вы считали меня своим другом. Корнев недоверчиво смотрел на девушку. - Да-да, Андрей! - назвала его по-русски девушка. - Ваше строительство продолжалось все эти годы. Оно уже близится к концу. И вы, гениальный его создатель, закончите его. Теперь вы верите, что я не стану уговаривать вас остаться здесь навсегда? - Кими-тян! Кими-тян! - закричал Андрей, схватив девушку за плечи и прижимая к своей груди. - Маленькая Кими-тян!.. О'Кими чувствовала, как бешено колотится сердце в груди у русского инженера. Эти все учащающиеся удары были музыкой для нее. Она зажмурилась и боялась открыть глаза. В памяти возникли строчки: Как верить могу я, Что сны - только сны? Андрей требовал у О'Кими подробностей, он замучил ее вопросами, и девушка была в отчаянии, что не может на многое ответить ему. Кто стоит во главе строительства? Кто ближе к Северному полюсу - русские или американцы? Сколько километров разделяет их? Где его брат Степан Корнев? Где инженер Анна Седых? - Мистер Эндрью, на многое я не могу вам ответить. Я не могу вам даже объяснить, почему мне было больно читать в газетах что-либо об Арктическом мосте. Но не огорчайтесь... Я покину вас сегодня и привезу вам много-много газет. Хорошо? - Скорее, скорее привезите мне эти газеты! Мне нужно все это знать сейчас же, немедленно! Вы успеете вернуться к вечеру? Когда Андрей и Кими-тян шли вниз, Андрей перепрыгивал с камня на камень; обгоняя девушку, снова возвращался к ней; он сшибал своей бамбуковой палкой целые ветки с цветами и забрасывал ими О'Кими. Девушка, притихшая, счастливая, не сводила с Андрея глаз. Уходя на свою половину, Кими-тян почему-то прочла Андрею перевод японских стихов Ки-но Тосисады: Хоть знаю я: сегодня мы простились, А завтра, я опять приду к тебе, Но все-таки... Как будто ночь спустилась, Росинки слез дрожат на рукаве... Андрей смутился, Кими-тян - тоже. Она убежала. Больше Андрей ее не видел. Она уехала. Взволнованный, он никак не мог уснуть. Он до самого утра бродил по берегу озера и из озорства долго не отзывался на крики обеспокоенного старика японца. Этой ночью по небу промчался метеор. На миг горы вынырнули из тьмы, небо вспыхнуло, озеро засияло... Метеора уже не было, а его сверкающий свет постепенно таял в небе... потом и он исчез... Андрей подумал, что вот так же метеорами проходили через его жизнь люди... Теперь - О'Кими, раньше Сурен, Денис, Аня... Весь следующий день Андрей составлял планы своего возвращения. На тысячи ладов он представлял себе картины первой встречи с братом... быть может, с Аней... Он хмурился, плотно сжимал губы. Андрей ждал Кими-тян, ждал с нетерпением, тревогой и радост