Иван Семенович, - спокойно сказал он. - Этот рейс - только испытание поездов и трассы туннеля, а не подводная гонка. - Ну, то-то же! - пробурчал Седых. Напряжение в Туннель-сити достигло наивысшего предела. Скорость поезда Степана все время колебалась, словно он на короткие промежутки времени давал отдыхать своему перегруженному мотору. Возможность догнать Андрея то появлялась, то исчезала. Никогда ни одно состязание не волновало так людей, как эта непонятная и удивительная гонка. Люди не интересовались, зачем состязаются эти два сверхскоростных поезда. Их занимала только одна мысль: кто будет первым? Наклонившись всем корпусом, Степан писал на пульте прыгающие буквы и цифры. "Разница - 100 километров. До материка - 500 километров". Степан порывисто встал, с силой надавил на карандаш и переломил его. Воспаленными глазами обвел он приборы. Поезд несется стремительно вперед. Едва ли признавался Степан даже самому себе в том, какие причины заставили его во что бы то ни стало обогнать поезд Андрея. Даже сейчас ему казалось, что он не расстается со своей несокрушимой логикой. Задумав привести свой поезд первым, он должен был сделать это любым путем. Степан уже утратил контроль над своими действиями. Он уже не мог бы сказать, когда сделал первую ошибку. Казалось, что все, что он делал, было логичным и вытекало из предыдущего. Сначала он хотел только испытать новый мотор, потом решил испытать его наглядно, эффектно, перегнав другой поезд. И вот наконец это последнее невольно стало основной его целью, и теперь... Снова тяжело опустился Степан в кресло водителя. Еще раз сделал в уме вычисления. Вынув из кармана акт приемки Арктического моста, он положил его перед собой. Уголки его рта опустились. Стрелки на приборах двигались. 400 километров до Аляски... 350 километров... 325... Что-то звякнуло, блеснула яркая вспышка... "Сгорел мотор... Короткое... Линия не выдержала..." Степан рухнул в кресло. Голова его склонилась на грудь, нижняя губа отвисла. В кабине погас свет. Горела только аварийная лампочка... Поезд продолжал нестись в темноте туннеля. Степан Григорьевич открыл глаза и подался корпусом вперед. Навалившись грудью на пульт, он подпер руками голову. Так неподвижно сидел он, устало глядя, как ползет стрелка указателя пути. Седых находился вместе с Андреем в кабине, когда погас свет в их поезде. - В чем дело? - повернулся Андрей. - Выключен ток по всему туннелю. Поезд мчался по инерции. Андрей рванул ручку. Задрожал кузов вагона, завизжали тормоза. Туннель озарился тусклым светом посыпавшихся с ободов искр. Андрей и Седых качнулись вперед, уперлись руками в стекло. Туннель продолжал смутно освещаться летящими искрами. От скрипа тормозов подирало по коже. - В чем дело? - послышались голоса пассажиров. Пронзительно звенел вызов со станции Туннель-сити. Зажглась сигнальная лампочка Мурманска. Поезд Андрея замедлял ход. Толпа на перроне Туннель-сити тревожно гудела. В стеклянной будочке метались Герберт Кандербль и Вандермайер. Люди с перрона пытались проникнуть внутрь, но Кандербль предусмотрительно запер дверь. Стрелка первого поезда неподвижно застыла на месте, не дойдя на сто сорок пять делений до красной черты. Вторая стрелка, отмечавшая движение поезда Степана Корнева, продолжала перемещаться. Из Мурманска сообщили, что из-за короткого замыкания произошла авария на питающей подстанции. Приборы защиты, выключенные по приказу Степана Григорьевича, не сработали. Андрей Корнев сообщил, что у него в поезде все в порядке. Почему же движется второй поезд? Ведь тока в туннеле нет. Эти вопросы задавали друг другу взволнованные люди, толпящиеся на перронах, у вокзалов или сидящие у радио- и видеоприемников, ловя экстренные сообщения. Поезд Степана продолжал мчаться, убавляя скорость. - По инерции, - пронесся вздох по толпе. - В туннеле нет сопротивления воздуха, а трение при больших скоростях ничтожно. Эти слова повторяли дикторы телевидения в передачах на все страны мира. Степан полулежал в кресле водителя. Руки его свесились вниз, глаза устало следили за стрелками приборов. Вдруг Степан вздрогнул, передернул плечами, как от озноба, выпрямился. Может быть, на мгновение в глазах его мелькнул страх... Поспешно он стал стирать рукавом все, что написал на белой мраморной доске пульта. До Туннель-сити оставалось немногим больше сорока километров. Но скорость поезда гасла. Степан смотрел на стрелку спидометра, словно гипнотизируя ее. Наконец, махнув рукой, он перестал стирать написанные цифры и сел глубже в кресло. Может быть, ему показалось, что поезд не дотянет до материка. Только 40 километров отделяло его от Американского континента. Только 40 километров! 39... 38... Степан снова выпрямился, наклонился вперед. 36... 35... - Еще... еще... - шептал он беззвучно. 34... 33... 32... - Воздуха в туннеле нет!.. Впрочем, и здесь дышать нечем... нечем! Он судорожно расстегнул воротник. Осталось 10 километров... 8... Только 5... Поезд еще двигался. Степан встал, прошел в купе, причесался перед зеркалом, смочил одеколоном лицо, помассировал морщины под глазами. Потом расправил плечи, выпрямил свою могучую шею и вернулся в кабину. До воздушного шлюза осталось только два с половиной километра. Замечательный накат! Степан смотрел на медленно проползавшие стены туннеля, тускло освещенные аварийной лампочкой из кабины поезда... Стряхнув с рукавов приставшие пылинки, он сел в кресло водителя и взялся за рукоятку тормоза. При въезде в воздушный шлюз пришлось даже притормозить поезд. Зажегся свет в кабине: ток в шлюзе был. Поезд неподвижно застыл. Механизмы закрывали люк в туннель. В неудобной, одеревенелой позе Степан сидел перед пультом, держа руку на рукоятке контроллера малого мотора, предназначенного для небольших скоростей. Если главный мотор сгорел, то этот, во всяком случае, был невредим. Быстрым движением Степан смахнул со лба капельки пота. Перед его глазами медленно опускался последний люк. Сначала он увидел мозаику свода американского подземного вокзала, потом замелькали подбрасываемые шляпы. Вот и машущие руки, головы, открытые рты... Люди кричали, приветствуя его, Степана, первого человека, прошедшего всю трассу Арктического моста. Толпа неистовствовала. Десятки рук тянулись к люку остановившегося поезда. Степана вынесли на руках. Его засыпали цветами. Оглушающий рев и свист толпы заставляли дрожать своды подземного вокзала. Рев двигался вперед и уже перекатывался по площадям и улицам Туннель-сити. Герберт Кандербль, бесцеремонно раздавая удары направо и налево, пытался пробиться к кумиру толпы. Жужжали кинокамеры. Вспыхивали в рефлекторах лампы репортеров. Откуда-то появились юпитеры. Кинооператоры и работники видеосистем, стоя на спинах своих помощников, старательно запечатляли в аппаратах каждый шаг победителя. Кандербль был уже близко от Степана. Наконец американец дотянулся до рукава Корнева и сильно дернул его. Улыбающийся Степан обернулся и кивнул, думая, что Кандербль приветствует его. - К прямому проводу! - прокричал Кандербль. - Требует Москва! Лицо Степана стало растерянным. Он хотел встать на ноги, но оравшие американцы еще выше подняли его. Напрасно Герберт Кандербль пытался объяснить, что мистер Корнейв должен разговаривать с Россией, с Москвой. Наконец слово "Москва" подействовало. Степана торжественно понесли к стеклянной будке и поставили на ступеньки лестницы. Толпа продолжала реветь. Вдогонку Степану неслись ленты серпантина. Кандерблю едва удалось закрыть двери. Степан разговаривал с Николаем Николаевичем лишь несколько минут, зажимая ухо, чтобы не слышать свиста и шума ликовавшей на перроне толпы. Люди с открытыми записными книжками дрались за право получить автограф победителя. Наконец из стеклянных дверей показался Герберт Кандербль. Его длинное лицо было торжественно и в то же время мрачно. Он остановился у двери, заложив руки в карманы. За ним вышел Степан, подавленный, поникший, с растерянно бегающими глазами. Он едва держался на ногах. Но ликующая толпа не замечала этого. Героя дня снова подхватили на руки и понесли по перрону. Это был подлинный триумф. Почести, которых он так добивался, воздавались ему. Но он безучастно смотрел по сторонам. Вместе со своей ношей толпа направилась по наклонному туннелю, ведущему на поверхность земли. Распевая песни, выкрикивая хвалу Стэппену Корнейву, они несли победителя, передавали его с рук на руки. Вспышки фотолампочек молниями освещали путь. Снаружи, где собралась многотысячная толпа, слышались глухие раскаты грома. Цветы и бумажные ленты сыпались непрерывным дождем. Степану воздавались почести, выпадавшие на долю немногих американцев. Он стал кумиром толпы, больше того - кумиром американских газет, экстренные выпуски которых были заполнены сообщениями об Арктическом мосте. Об этом ли мечтал Степан? Если бы американцы могли приглядеться к человеку, которого несли, они заметили бы испуганное выражение, с каким он смотрел на протянутые к нему руки, на сыпавшиеся ленты и цветы. - Час сорок семь минут двенадцать секунд! - Человек, пересекший Ледовитый океан в рекордное время! - Мистер Корнейв! Сто тысяч долларов за гастроли в кинотеатрах перед сеансом. Человек - подводный метеор! Хэлло, сэр! - Сверхрекордсмен! - Гарантирую вам получение завтра двенадцати тысяч любовных записок! - Жокей, оседлавший электричество! - Участвовали ли вы прежде в автомобильных гонках? - Правда ли, что вы никогда не были женаты? - Гип-гип ура мистеру Корнейву - победителю подводных электрогонок! Когда Степана вынесли на поверхность земли, он стал прислушиваться к выкрикам. Страдальческое выражение исказило его лицо. Он слышал крики "ура" в честь рекордсмена, в честь эффектного гонщика. Но никто ни разу не назвал его строителем или автором Арктического моста. Ни разу!.. Степан пытался освободиться от несущих его людей. Он отталкивал их, кричал, ругался. Он требовал, чтобы его оставили в покое, размахивал руками и ногами. Американцы сначала смеялись и продолжали засыпать его цветами, но скоро необычное поведение героя показалось им странным и непонятным. В конце концов этот русский, который брыкается, не понимая собственной выгоды, был оставлен в покое, интерес к нему так же внезапно угас, как вспыхнул при появлении поезда из туннеля. Степан, несколько удивленный, в одиночестве возвращался в подземный вокзал, по пути с удовольствием дав пару автографов. От любителей автографов он узнал, что одной из причин его освобождения от энтузиастов открытия движения в туннеле стало сообщение о близком прибытии второго поезда с Андреем Корневым. Оказывается, через шлюзы в Мурманске впустили в трубу Арктического моста воздух, который и выталкивал теперь поезд. Но толпу американцев на этот раз на перрон не допустили, говорили о каком-то расследовании. Степан едва пробился к входу, где охрана знала его в лицо. Он чуть побаивался, что всем уже известно об его отстранении и его не впустят на перрон, но все, к счастью, обошлось. Он уже шагал по платформе прибытия, где должен был появиться поезд Андрея. На противоположной платформе, откуда уже убрали поезд Степана, никого не было. Очевидно, Кандербль с Вандермайером уехали на аэродром встречать советскую комиссию из Мурманска. Сейчас появится Андрей. Степан готов был сгореть от стыда, в ушах его звучал услышанный им по телефону строгий голос Николая Николаевича Волкова: "Что, след на земле хотел оставить? Так имей в виду, наследить в жизни легче, чем оставить после себя след. Жди приезда комиссии. Разберемся". И трубку в Мурманске повесили. Степан ничего не успел объяснить, убедить, что он лишь проводил сравнительное ходовое испытание нового мотора. Большая скорость! Гулко отдавались под сводом его шаги: "Большая скорость! Большая скорость!" А насколько большая? Вместо двух тысяч километров в час - две тысячи сто шестьдесят. Математики сказали бы, что это тот же порядок величин! Скоро прилетит комиссия. Ее встретят на аэродроме Кандербль с Вандермайером. А что он, Степан, скажет при расследовании? Как объяснит свой мелкий, тщеславный поступок? Горькое разочарование в себе самом, даже отчаяние заставили мозг Степана лихорадочно заработать. Включились те резервы сознания, которые в обычных условиях дремлют у человека. Аня Седых рассчитывает разогнать свой лунолет не до 2160 километров в час, а до второй космической скорости (с запасом!)... до 12 километров в секунду! Это уже не 2 тысячи, а 43 тысячи километров в час! Что значит Степанова добавка к проектной скорости по сравнению с таким размахом? Ради победы в дурацкой гонке он использовал второй туннель. Андрей разумно затормозил свой поезд в первом туннеле, а поезд Степана двигался во втором по инерции... По инерции! Это значит, что поезд обладал значительной кинетической энергией - потому и докатился до Америки!.. А если бы Степан стал тормозить свой поезд с помощью электрических моторов, работающих в режиме генераторов, как делают при спусках на электрических железных дорогах (рекуперация энергии!), то этой энергией можно было бы двинуть поезд Андрея. Так! Тормозя разогнавшийся поезд в одном туннеле, можно разгонять другой поезд в соседнем туннеле! Но ведь это же замечательно! Поезд в первом туннеле уподобляется "электрическому маховику"! Накапливая энергию движения на большом протяжении туннеля, поезд потом при торможении электрическим путем за короткие мгновения может развить огромную мощность! И даже в миллион киловатт! Это же тот миллион киловатт, которого не хватало Ане Седых, чтобы запустить ее лунолет в трубе Арктического моста, как в грандиозной катапульте!.. Степан судорожным движением вынул неизменную свою записную книжку и электронный калькулятор, погрузившись в вычисления. Под сводом туннельного зала раздавалось дробнее постукивание дамских каблучков. По перрону шла молоденькая американка с осиной талией, в ладно сидящей на ней форме и фуражке с красным верхом, одна из подруг Амелии по "Лиге голых", которую та успела устроить сюда дежурной по станции. Глядя на Степана, она умирала от любопытства. Степан вздохнул. Все верно! За счет реально существующих атомных станций Арктического моста имени Сурена Авакяна и Ирвинга Мора можно разогнать в туннеле тяжеловесный состав, а тот в режиме торможения, отдавая свою энергию в виде тока в сеть туннеля, разгонит, в свою очередь, космический снаряд. Так родилась в возбужденном мозгу Степана Корнева блестящая идея, выводившая из тупика замысел использования Арктического моста в качестве космической катапульты. Как будет рада Аня! И Степан даже улыбнулся, на миг забыв о скором прибытии Андрея, встрече с Иваном Семеновичем Седых, а потом и с летящей сюда комиссией Волкова. Глава пятая ЛУННЫЙ РЕЙС Снова дробно застучали по настилу платформы каблучки дежурной по станции. Она шла с душистым букетом цветов, запах которых долетел до Степана, навеяв на него почему-то воспоминания о далеком уральском заводе, о пруде перед ним, в котором в вечерние часы зарей отражались плавки в мартеновском цехе. Как он, молодой тогда инженер, влюблен был в этот завод! Даже сейчас щемящее чувство поднялось в нем, едва он представил себе старый Светлорецк. Ему даже показалось, что в лицо ему пахнуло легким ветерком. Но это ветер дул из воздушного шлюза, открытого для проезда через него поезда Андрея, который двигался к американским берегам. Воздух, выпущенный через мурманские шлюзы в туннель Арктического моста, выталкивал состав. Андрей! Сейчас он выйдет из поезда, который затормозил, не подозревая причины аварии. Конечно, он уже знает, что его старший брат, который на правах отца воспитывал в нем передового человека, сейчас унизился до того, чтобы любой ценой приехать на своем поезде в Америку раньше брата. Как? Чем оправдать перед Андреем этот поступок? Степан думал об объяснении Андрею, а не о комиссии, которая с минуты на минуту должна прилететь из Мурманска и которую, вероятно, уже скоро привезут с аэродрома Герберт Кандербль и Вандермайер. Андрей не может не осудить его, как не может не осудить себя и сам Степан. Но раскаяние слишком позднее, хотя и чистосердечное, едва ли повлияет на приговор. Комиссия может отстранить его, уволить "на пенсию" или "за несоответствие занимаемой должности". Все это сможет вынести Степан, но каков будет приговор Андрюши, его Андрюши, который так много перенес? Если бы Андрей на месте Степана сделал бы что-либо подобное, Степан все простил бы ему за те мучения, которые выпали ему на долю во время аварии туннеля, потом перехода по льдам, содержания в доме умалишенных, нравственных пыток, которым он подвергался, бегства с японских островов в ящике, выгруженном в советском порту. Но Андрей никогда, никогда не поступил бы так, ибо он был воспитан старшим братом, который, увы, не сумел лишь воспитать самого себя! Да, не сумел и должен теперь держать ответ и перед своим воспитанником и перед всеми, с кем вместе он отдал столько сил необычайному сооружению, соединившему континенты. Но стоит ли опускать руки плетьми? Если появилась новая идея, как в космических целях использовать проложенный Арктический мост, то, поставленная рядом с чистосердечным признанием, она в какой-то степени могла бы оправдать его. В самом деле, не произойди эта авария, не двигайся его поезд по инерции, не пришла бы в голову Степана мысль об использовании тяжеловесного поезда в качестве "электрического маховика". Кто знает, когда еще подобная мысль дошла бы до людей? Ведь озарение - нераскрытая тайна человеческой психики! Впрочем, такая идея должна была бы носиться в воздухе... И тут Степан заметил, что на противоположной платформе, где валялись брошенные встречавшими Степана людьми газеты, мятые цветы, бумажки (ведь американцы ведут себя на улице неряшливо, не желая ограничивать свою свободу соблюдением каких-то там правил. Недаром в нью-йоркском сабвее висит грозное предупреждение, что "за плевок в вагоне - пятьсот долларов штрафа или пять месяцев тюрьмы), газетные листы на глазах Степана ожили, зашевелились, некоторые поднялись в воздух, как бы размахивая крыльями, а мелкие бумажки взлетели стайкой птиц и закружились над платформой. Степан удивился. Откуда может появиться в туннеле, по которому он вел свой поезд, ветер. Или шлюзы в Мурманске открыли сразу в двух трубах? Ветер крепчал с каждой минутой и был сильнее, чем в первом туннеле. Воздух вырывался из устья и пронизывающим сквозняком, увлекая с собой все те же бумаги, уносился через входные, настежь раскрытые сейчас двери над толпой американцев наружу. Степан почувствовал, что леденеет на этом сквозняке. Ему захотелось закрыться с головой, не видеть и не слышать ничего. Но он пересилил себя, по его внешнему виду никто бы не догадался, что происходило у него внутри. "Скорее бы привозили американцы с аэродрома членов государственной комиссии, которая вынесет заслуженный приговор!" "Комиссия? А Андрей?" И Степан на миг поник, однако снова взял себя в руки при виде появившегося из устья туннеля поезда, в котором прибыли Андрей и Седых. Поезд уже подошел, когда на противоположной платформе, заслоненной прибывшим поездом, поднялся шум и там словно тоже появился вагон, хотя это могло быть лишь галлюцинацией Степана, ибо в Мурманске не осталось поездов, да и тока в туннеле не было. Но Степан отчетливо слышал голоса, ему даже показалось - уехавших на аэродром Кандербля и Вандермайера и чей-то удивительно знакомый женский голос. Поистине у Степана не все в порядке с психикой, какие-то нелепые галлюцинации! Так не этому ли недомоганию обязан он своими промахами и тем ужасным положением, в каком оказался? Ну вот и Андрей! Он вышел из кабины управления, а вслед за ним показалась громоздкая сутулая фигура Седых. Бороду сбрил, стал моложе. Больше стал походить на прежнего Андрюшу, хотя седина!.. Андрей шел к брату с приветливой улыбкой. Он не мог не знать о его поступке, хотя бы потому, что видит его здесь! Андрюша подошел к брату и с удивительной простотой сказал: - Степа, я не знаю, что тобой руководило... Ты всегда учил меня... очевидно, у тебя были веские основания... ты все расскажешь мне... я постараюсь быть вместе с тобой. Комок подкатил у Степана к горлу. - Как тебе это нравится? - вместо ответа кивнул он в сторону противоположной платформы. - Что? - удивился Андрей. - Это естественно, Степа. - Естественно? - весь напрягся Степан. - А мне кажется, что у меня мираж. - Какой там мираж! - пробасил подошедший Седых. - Комиссия по твоей милости прибыла. - Прибыла? На самолете? - Бери выше. На лунолете. Степан застыл, не веря ушам. "Ах вот оно что! Только ракетный поезд мог пройти по обесточенному туннелю. Конечно, им воспользовались, поскольку предусматривались ходовые испытания лунолета, хотя достаточной мощности для разгона космического объекта в трубе Арктического моста не было". - Что это ты так изумился? - спросил Седых. - Или совсем не только голову, но и связь с нашим берегом потерял? - Потерял, пожалуй, и то и другое, - тихим голосом признался Степан. Седых осуждающе покачал седой головой. - Ну пошли, начальство прибыло, на нашу платформу переходит, - предложил он. - Пожалуйте бриться. Пока новоприбывшие здоровались со Степаном, Андреем и с Седых, дежурная по станции с помощью Кандербля и Вандермайера принесла алюминиевый столик и несколько складных алюминиевых стульев. Когда все уселись, Иван Семенович встал и, обращаясь к Николаю Николаевичу Волкову, произнес: - Прошу разрешения отложить подписание акта приемки Арктического моста до выводов специальной правительственной комиссии, которую вы возглавляете, Николай Николаевич. - Хорошо, - сказал Волков, - дело не в актах, а в людях. Прошу вас, Степан Григорьевич, сесть за стол вместе с нами и не считать себя в чем-либо виновным, пока вина, если она есть, будет доказана лишь в результате расследования. - Николай Николаевич и уважаемые члены комиссии, - садясь, твердо произнес Степан. - Мою вину нет нужды доказывать, она ясна. - Как же ясна, - возразил Волков, - если вы посылали перед отправкой своего поезда телеграмму в Москву, изложив доводы в пользу немедленного испытания поезда? - Да, я посылал такую телеграмму, но выезд мой не был вынужденным. Я хотел сыграть на привычках и нравах американцев, ждавших первый поезд. Я вспомнил, как встречали Линдберга, впервые перелетевшего через Атлантический океан, как встречали наших советских летчиков - Чкалова, потом Громова. - Значит, вам казалось, Степан Григорьевич, что, приведя поезд с усовершенствованным мотором в результате своеобразного состязания в трубах Арктического моста, вы привлечете внимание всей Америки к этому событию и к новой прогрессивной конструкции? - Это было поводом, а не причиной. - Что же было причиной? - Причиной было мое желание предстать перед американцами первым строителем и автором уникального сооружения. - И вы предстали автором и строителем моста перед встречавшими вас с такой помпой американцами? - Нет. Я предстал перед ними просто гонщиком, выигравшим гонки на машине неважно чьей конструкции. - Это раздосадовало вас? - Это помогло мне понять суть моего проступка. - Вы раскаиваетесь в нем? - Отчасти. - Как вас понять, Степан Григорьевич? Если бы вами руководило лишь желание пусть эффектно, но показать достижения советской и американской техники, члены комиссии лучше поняли бы мотивы ваших действий. Может быть, именно поэтому вы раскаиваетесь в них лишь отчасти? - Нет, уважаемый Николай Николаевич и члены комиссии. Я осуждаю себя, но не раскаиваюсь в том, что не стал тормозить поезд, когда прекратилась подача тока и он по инерции достиг Америки. - Объясните вашу мысль. - Видите ли, я раскрою суть осенившей меня идеи, если это не послужит в ваших глазах оправданием моего проступка. Сочтите это совпадением. Думаю, что возможность запустить космолет в Арктическом мосте, как в катапульте, без специальной атомной станции мощностью в миллион киловатт, рассматриваемая сейчас в Совете Министров СССР, рано или поздно должна была быть увидена мыслящими инженерами. - Извините, Степан Григорьевич. Мы уклоняемся несколько в сторону... - начал было Волков, но увидел, что Анна Ивановна Седых, тоже являвшаяся членом комиссии, просит слова. Он кивнул ей. Аня заговорила четко, пожалуй, даже резко: - Простите меня, товарищи, но то, о чем сказал сейчас Степан Григорьевич, более масштабно, чем установление причин обесточивания еще не принятого сооружения во время прохождения в нем первых поездов. Я настаиваю на ознакомлении членов комиссии с теми соображениями, с которыми Степан Григорьевич Корнев может познакомить нас. Волков улыбнулся: - Ну что ж, я думаю, члены комиссии не будут возражать против того, чтобы сделать перерыв в расследовании причин аварии, к счастью, не связанной ни с какими жертвами. А вас, Степан Григорьевич, мы просим ознакомить присутствующих с теми мыслями, которые были вызваны, как я понял, движением вашего поезда по инерции после прекращения подачи тока в туннеле. Степан Григорьевич прокашлялся и встал. - По существу, дело очень простое, мне даже неловко об этом говорить. Обдумывая детали своего прибытия в Туннель-сити, где мне был оказан незаслуженный прием, я вспомнил, что в нормальных условиях я мог бы тормозить поезд электрическим путем, когда на основе обратимости электрических машин двигатель стал бы генератором, посылающим ток в сеть туннеля. И этот ток мог бы разогнать вновь поезд Андрея, остановившийся в момент аварии. - И что же? - нетерпеливо спросила Аня Седых. - Я подумал о вас, Анна Ивановна. У вас построен космолет для предполагаемой катапульты, труба трансконтинентальной катапульты готова, а станции в миллион киловатт нет. А ее и не нужно вовсе. - То есть как это не нужно? - загудел Иван Семенович Седых. - Ты брось нам морочить головы, не для того тебя слушаем. - Миллион киловатт может в порядке рекуперации энергии подать в сеть поезд во время торможения, если он обладает достаточным весом. - Цифры! Цифры! - потребовала Аня. Степан Григорьевич достал записную книжку и стал читать свои записи: - Если космолет, я называю его не лунолетом, а космолетом, видя в нем более универсальное средство, чем рейсовый корабль предполагаемой постоянной лунной станции. - Но мы готовили лунный рейс! - вставила Анна Ивановна. - Можете считать, Анна Ивановна, - заметил Волков, - что ваш "лунный рейс" состоялся сегодня и мы смогли быстро прибыть сюда и слушать Степана Григорьевича. Надо ли говорить, как важно снять с повестки дня строительство не только атомной станции в Заполярье на миллион киловатт, но и создания там заводов - потребителей такой энергии. - Строить такую станцию нет нужды, - продолжал Степан Корнев, - ибо, если готовый к старту космолет вместе с ледяным панцирем, как намечалось главным конструктором Анной Ивановной Седых, будет весить примерно десять тонн, то в другой трубе Арктического моста можно разогнать состав в сто раз более тяжелый: 20 вагонов по 50 тонн. 1000 тонн! - Так, так! - нетерпеливо торопила Аня. - Я подсчитал, что разогнать такой состав можно на длине в девять десятых Арктического моста, то есть на 3 600 километрах, с тем, чтобы он затормозился электрическим путем с рекуперацией запасенной энергии, которая разгонит космолет до космической скорости в 12 километров в секунду, или 43 тысячи километров в час. Скорость же, до которой, как электрический маховик, разгонится тяжеловесный состав, составит одну десятую такой скорости, то есть 1,2 километра в секунду, или 4300 километров в час. При средней скорости поезда-маховика в 0,6 километра в секунду его разгон будет длиться 6 тысяч секунд, с потреблением мощности в 120 тысяч киловатт, какой мы и располагаем в уже сооруженных атомных станциях по обе стороны Арктического моста. Разгон же космолета будет происходить в течение 666 секунд с ускорением, равным 1,83 земного с выделяемой в течение этих одиннадцати минут мощностью затормаживаемого состава-маховика в один миллион киловатт. Аня шумно вскочила из-за стола и, опрокинув стул, на котором сидела, при всех бросилась на шею Степану Григорьевичу, покрывая его побледневшее лицо поцелуями. - Баба и всегда есть баба! - проворчал Иван Семенович Седых, дергая себя за седой ус. - Хоть генералом ее сделай. - Прошу прощения, Анна Ивановна, - вмешался Волков. - Высказанная здесь идея Степана Григорьевича, несомненно, представляет интерес и будет, надеюсь, изучена и проверена в вашем институте и работниками Арктического моста. Андрей стоял за спиной у Ани, силясь что-то сказать Степану. Кандербль, которому было переведено все сообщенное Степаном, наклонясь к Волкову, заметил: - В туннеле придется заменить проводку, но я готов от имени концерна плавающего туннеля взять это дело на американскую сторону. С соответствующей оплатой, разумеется. - Мы обсудим с вами, мистер Кандербль, этот вопрос, - ответил по-английски Волков. - Но сейчас нам необходимо вернуться к расследованию причин аварии. - Да что значит эта "авария", Николай Николаевич, по сравнению с открывшимися перспективами! - горячо воскликнул Андрей. - Тем не менее, - строго напомнил Волков, - прошу не забывать о назначении нашей комиссии. Заседание продолжилось. Были скрупулезно установлены все факты, все мелочи, сопровождавшие подводную гонку и ее последствия. Степан настаивал на своей безусловной вине, не имеющей оправдания. Волков хмурился, Аня Седых с трудом сдерживала свою радость. Перед нею открылись новые горизонты. Она не выдержала досконального разбирательства и, извинившись перед Николаем Николаевичем, отошла в сторону, неожиданно столкнувшись с Андреем Корневым. Он очень смутился и указал на цистерноподобный снаряд, стоявший у противоположной платформы. - Как же ты вовремя оказалась на Армстрое, Аня!.. - произнес он, хотя глаза его говорили совсем иное, важное им обоим. - Этого не могло быть иначе, Андрюша, - мягко ответила Аня, тепло улыбаясь. - Ведь предстояли ходовые испытания лунолета... - Космолета, - поправил Андрей. - Пусть теперь космолета, - радостно согласилась Аня. - Но ведь это же твой ракетный вагон! - Пожалуй, - опустила глаза Аня. - Скорее его правнук. - Как же я был слеп и глуп, не поняв ни твоего ракетного вагона, ни тебя, Аня! - с искренним раскаянием воскликнул Андрей. - Правда, Андрюша? - подняла глаза Аня. - А не слишком много времени прошло? - с тревогой спросил Андрей. - Есть субстанции, которые не измеряются временем, - отозвалась Аня и коснулась рукой руки Андрея, но тотчас отвернула ее, заметив подошедшего Герберта Кандербля. - Простите, леди, - сказал Кандербль, - мне тяжело принимать участие в том расследовании. - Он кивнул в сторону стола. - А к вам... к вам обоим у меня есть одна сердечная просьба. - Да, Герберт, пожалуйста, - обернулась к нему Аня. - Вы не могли бы подарить мне... вернуть это ваше кольцо, подаренное мной моему спасителю. - И он взглянул на руку Ани, а потом на Андрея. - Но это кольцо очень дорого нам обоим, - произнесла Аня. - Именно поэтому я и прошу его у вас. Оно - память о пережитом, символ мостов дружбы вместо бомб ненависти. Я так говорю? - Так, так! - воскликнула Аня, снимая с пальца перстень с искусственным алмазом и вопросительно глядя на Андрея. - Но как же я буду без него? - с наивной интонацией, так не вязавшейся с ее обликом, закончила она. - Мы заменим его другим кольцом. Согласна? - предложил Андрей. Аня улыбнулась ему. Однако нужно было вернуться к столу, где Волков и Седых "потрошили" Степана. Когда комиссия вновь была в полном составе, Волков, обратившись к ее членам, сказал: - Я думаю, что вопрос ясен. Осознанная Степаном Григорьевичем его вина полностью установлена. К счастью, туннель не понес никаких уронов, если не считать предстоящей замены электропроводки, рассчитанной теперь уже на миллион киловатт. Поэтому, учитывая как первое, так и второе обстоятельство, я рекомендовал бы от имени комиссии предложить руководству отстранить Степана Григорьевича Корнева от поста главного инженера Армстроя (благо строительство, за исключением переоборудования электрической части туннеля, закончено) и перевести его ведущим инженером по этому переоборудованию, возложив на него подготовку к запуску космолета... - На Марс! - выпалила Аня Седых. Волков обернулся к ней, стараясь сделать строгое лицо. - Возможно, что и на Марс, недаром ваш корабль именуется уже не лунолетом. Правда, надо думать, пока с компьютерным экипажем. - Пусть так. Но все-таки на Марс! - настаивала Аня. - Итак, - продолжал Волков, - я предложил бы, если со мной согласятся, наряду с переводом инженера Корнева на новый участок работы, представить его к правительственной награде за животворную идею "электрического поезда-маховика", избавляющего нас от необходимости строить электростанцию на Севере в миллион киловатт и заводы - потребители этой энергии. - Вот тебе и ногой поддать и руку пожать, - заметил в усы Иван Семенович. - Мне уже привелось получать одновременно и выговор за опоздание установки насоса для охлаждения доменных печей, и орден за их пуск с помощью этого насоса, - произнес Степан Григорьевич. - Любая медаль имеет две стороны, - глубокомысленно заметил Иван Семенович Седых, поднимаясь во весь свой огромный рост. - Ты и заслужил ее со всех сторон. Глава шестая ЛЕТАЮЩИЙ АЙСБЕРГ В небе светили негаснущие звезды. Полупрозрачный сияющий занавес, ниспадавший с полярного неба, не мог их скрыть. Они разукрасили его самоцветным узором. Два Сергея встретились у Баренцева моря, на "самом краю Земли". Волны прибоя лизали снег берегового припая, и пенные гребни их тоже казались снежными. Для Сергея Бурова звезды были очагами термоядерной реакции, воспроизведению которой на Земле он и посвятил себя. Он видел в них различные состояния вещества, разделенные во времени тысячами, миллионами, даже миллиардами лет. Возможность наблюдать все это единовременно он считал необычайной удачей исследователя, каким он был, по его словам, "на все два метра от кончиков его волос до пят". Сережа Карцев по сравнению со своим рослым спутником казался маленьким, впрочем, как и большинство космонавтов. Он ходил в дублерах со времени окончания электронно-ракетного института, который они с Сергеем осматривали десять лет назад. С той поры космос захватил все помыслы Сережи. И звезды теперь были для него прежде всего целями, которых непременно достигнет человечество, чужими солнцами неведомых планет и загадочных цивилизаций, о встрече с которыми должен мечтать настоящий человек. - Нет, я весь земной, - подзадоривал Сережу Сергей Буров. - В летающий айсберг я бы не полез. Два дня назад в выемке, у которой они сейчас стояли, из морской воды (с добавлением в нее для "тугоплавкости" некоторых химикатов) был отлит ледяной панцирь космолета. Он походил на исполинский артиллерийский снаряд с заостренным, как у сверхзвукового лайнера, носом. Сейчас этот панцирь стоял на запасных путях на морозе, ожидая старта, когда, приняв в свою полость космолет, он займет место в воздушном шлюзе Арктического моста. - Мало приятного залезть внутрь такого летающего айсберга и ждать, пока он от нагрева о воздух превратится вместо тебя самого в пар, - продолжал Буров, вызывая Сережу на разговор. - Вот уж о чем не думаю! - отозвался тот. - Мечтаю взлететь с облачком пара, которое останется от айсберга, на околоземную орбиту и с нее стартовать к Марсу. - К Марсу, к Марсу! Земли тебе мало. Я бы таких проблем земных тебе подкинул - задохнешься! - А разве марсианская проблема не стоит того? Что случается с автоматами после их опускания на поверхность Марса? Что? Только люди на это ответят, а не механизмы! - Так уж сразу нынешние дублеры и отгадают все марсианские тайны? - Не сразу. Не все, но разгадаем. Начнем с истории планеты. Почему Марс остался без воды и атмосферы, которые были на нем? Почему еще американский "Маринер" сфотографировал там гору, сделанную (понимаешь, сделанную!) в виде прекрасного женского лица? Я-то знаю!.. - Вот это уже недопустимо для исследователя. Он не может заранее знать конечные выводы. - Не выводы, а рабочую гипотезу, без которой, как ты сам говорил, любой исследователь беспомощнее крота на асфальте. - Гипотеза астронома Феликса Зигеля о прошлом Марса? Слабоват я в планетологии. Давай, просвети. - Очень просто. Юпитер движется по своей орбите в сопровождении "свиты" космических тел: впереди его на расстоянии, равном расстоянию от Юпитера до Солнца, и позади на точно таком же расстоянии движутся группы троянцев. Все они вместе с Юпитером и Солнцем составляют равновесную тригональную систему, состоящую из треугольников. Возможно, так же было и на орбите Фаэтона. В тригональных точках, то есть в вершинах треугольников, находились три планеты: Фаэтон, Марс и Луна. Они все двигались по общей орбите, на которой теперь остались лишь осколки погибшей планеты, астероиды. Когда Фаэтон распался, равновесие нарушилось. Марс и Луна перешли на более близкие к Солнцу орбиты. Солнце стало нагревать их сильнее, и они постепенно потеряли свои атмосферы: Луна полностью, а Марс - значительную ее часть. Поэтому на Марсе не осталось и воды в былом количестве. А что она была там прежде, свидетельствует рельеф поверхности со следами водной эрозии и руслами высохших рек. - Так, так. И что же вы, дублеры, увидите там? - Следы жизни. Вот что надо найти! Раз прежде имелась вода и атмосфера, подобная земной, была и жизнь. Ведь углекислота, составляющая в основном теперешнюю атмосферу Марса, - это оставшаяся наиболее тяжелая часть былой атмосферы Марса. Прежде в ней, кроме углекислоты, были и азот, и кислород, и пары воды. Но более легкие, чем углекислота, они улетали от планеты в первую очередь. Обретали под влиянием солнечного нагрева тепловую скорость, большую, чем скорость убегания от планеты с ее малой массой. - Это все предположения. А что ты увидишь? - Если жизнь была, то все живое должно или погибнуть или же приспособиться в течение тысячелетий, когда условия постепенно менялись. Растения, даже некоторые животные изменялись при этом, а разумные существа... они могли остаться прежними, если использовали для сохранения привычных условий свои знания. Буров свистнул: - Опять здорово живешь! Марсиане! Аэлита? - Да, быть может, и Аэлита, которая вместе со всем своим народом ушла в глубинные убежища. Там искусственно создали прежние условия существования марсиан с привычным им воздухом и водой. - Рассчитываешь найти на Марсе подземные города, высокую цивилизацию? - Не рассчитываю, а хочу. - Ну ты, Сережа, молодец! Я бы заменил все авто