от все, что осталось от острова Аренида и от профессора! Ассистент Бернштейна ахнул. Моряки переглянулись. Ганс посолил пиво и выпил последнюю кружку. - Готов разговор с биг-боссом? Старший помощник кивнул и поднялся. Гане тяжело вышел следом за ним. Капитан и доктор Шерц остались сидеть в салоне. В радиорубке, вытянувшись, стоял радист. - Ну что? - спросил Ганс. - Ютландский замок отвечает. - А мистер Вельт? - У телефона. - Всем выйти! - скомандовал Шютте. - Да... но аппаратура... - начал было радист. - Но-но!.. Дать задний ход! Радист и старший помощник, вышли. Ганс включил микрофон. - Хэлло, Ганс! Проклятье! Что за шутки? Почему вы на "Голштинии"? - послышалось из репродуктора. - Вы лучше спросите, биг-босс, почему я не в аду. - Но-но! Что за тон! У меня не слишком много времени для вас! - В голосе Вельта слышалось раздражение. Ганс съежился, заговорил вполголоса: - Мистер Вельт, я имею вам сообщить о страшном несчастье... - Дальше! - Погиб профессор... - Ну, это еще не столь страшно? - И уничтожил остров! - Эй, Ганс! Вы напились? Хэлло? Что вы там городите? - Ничего не горожу, биг-босс? Я выпил всего дюжину пива. А до того ехал двое суток на катере. - К делу! - Биг-босс, рассказывать я не мастак. Вот профессор тут все сам написал. - Хэлло, Ганс! Вызовите своего радиста и скажите, чтобы он перешел на направленную волну. Я предпочитаю разговор без свидетелей. - Будет исполнено, мистер Вельт! Через десять минут вызываю вас вновь. - Поторопитесь! У меня не слишком много времени для вас! Сказав это, Вельт раздраженно стукнул портсигаром по столу и выключил микрофон. Потом, отбросив плед, которым был закутан, вскочил и быстро заходил по комнате. - Идиот! Кричит на весь эфир о гибели острова. Где у него мозги? Нет, шофер всегда останется шофером. Вельт со злостью вытащил из кармана носовой платок и остановился около стрельчатого окна. Раздался мелодичный звон. Вельт оглядел заставленные книжными шкафами стены своего кабинета; нажав кнопку, спустил на окнах стальные жалюзи и включил микрофон. - Ну? - сказал он. - Я читаю вам, мистер Вельт! - донесся издалека голос Ганса. - Только живее. Я не позволил бы вам говорить даже на направленной волне, если бы можно было терять время и ждать вашего возвращения. - "Будь проклят мир капитализма!" - Но-но! - Тут так написано. - К черту! Дальше! - "Будьте прокляты поработители человечества! Я, безумный слепец, профессор Бернштейн, фактически посвятивший свою научную деятельность служению гибели цивилизации, в последний день своей жизни понял это..." - Поздновато! - сказал Вельт, вертя в руках золотой портсигар. - "Я создал страшное средство, которое волею судьбы неизменно окажется в руках врагов человечества - поджигателей планеты. Я понял это и уничтожаю то, что создано моими руками. Я не дам никому воспользоваться открытой мною реакцией. Спасая человечество, я приношу в жертву себя. Я уничтожу остров Аренида - источник проклятого газа, зажигая над ним атмосферу..." - Что?! - заревел Вельт, вскакивая и запуская портсигаром в настольные часы. - Тут написано: "Зажигая над ним атмосферу". - Мало ли что там написано! - Мистер Вельт... к сожалению, осмелюсь доложить, этот воздушный костер я сам видел. - Что вы такое видели? - свирепо закричал Вельт, совсем теряя самообладание. - Горящую атмосферу, мистер Вельт. - Он зажег ее над островом? - Так точно, мистер Вельт. - Проклятый ученый! Он даже сам не понимал, что наделает. Передайте приказ мистеру Троссу тотчас же сообщить мне все во всех подробностях, по-журналистски. - Мистера Тросса съели акулы. - Что вы городите, старый пьяница?! - Так точно, сэр. Слабак спятил с перепугу и спрыгнул за борт к акулам. Мы все видели пятно крови. - Проклятье! Он выбывает из строя, когда особенно нужен мне для дела. - Для дела, сэр? - Которое вам не по плечу. - Ганс еще может... - Ничего вы не можете. - Какие будут приказания? - Возвращаться немедленно. - Слушаюсь! - Все!.. Проклятье! - Мистер Вельт, не можете ли вы передать моему сыну... - Мне не до родительских нежностей! Вельт выключил микрофон. Некоторое время он сидел, откинувшись в кресле и кутаясь в плед. Потом с силой стал тереть ладонями сморщенный лоб. - Это же гибель, гибель! - шептал он. Накинув на себя плед, он зашагал из угла в угол. Дверь открылась, и на пороге показалась Иоланда Вельт. - Я не помешаю вам, Фредерик? - спросила она. - Вы? - Вельт приостановился. - Нисколько, моя дорогая. Напротив! - Чем вы заняты, мой друг? - Иоланда нежно поправила на Вельте плед. Вельт усмехнулся: - Я обдумываю организацию нового концерна... Но ближе к делу, моя дорогая. Судя по тону, вам нужны деньги? - Как вы проницательны! Это действительно так. - Догадаться нетрудно. Сколько? - О, пустяки! На эти дни мне хватит трехсот тысяч. - Что это: наряды, увеселения, пожертвования, благотворительность, карты? - Да, вы действительно проницательны! - Иоланда криво усмехнулась. - Я люблю чувствовать жизнь, меня надо возбуждать. Это дает мне игра. Я люблю азарт! - Я признаю игру другого рода. Я начинаю ее с сегодняшнего дня, миледи. Однако я не располагаю временем. Чек для вас написан, возьмите на столе. Иоланда повернулась к мужу спиной, взяла со стола чек и, не сказав ни слова, вышла из кабинета. Вельт остался стоять посередине комнаты, уронив плед на пол. Он ожесточенно тер ладонями виски. Потом он подошел к телевизефону и заказал прямые разговоры с директорами отделений своего концерна в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Токио, Риме. Мистер Вельт решил действовать быстро, ибо сразу понял значение происшедшего. Глава VI. ЧЕЛОВЕК, УЗНАВШИЙ БУДУЩЕЕ Морис Бенуа наконец вышел на свежий воздух. Но и на улице было так же жарко, как в кабинете военного министра, где почему-то отказал аэрокондишен. Воздух казался раскаленным, словно он горел. Нет, довольно! Довольно! Надо отдохнуть от всех этих переживаний. Кроме того, у каждого француза могут быть свои убеждения. Даже и у военного. Франция может гордиться, что ее французы и француженки всегда были в числе первых, кто боролся за мир. У нее есть патриоты, имена которых знает весь мир. И ничего нет странного, что и генерал военного времени, участник Сопротивления Морис Бенуа, а не какой-нибудь выскочка-политикан, всегда сочувствовал им. Да, сочувствовал, и не вопреки своему военному положению, а именно как признанный военный специалист, желающий уберечь мир от всего, что он знает. И нечего господину министру тыкать сейчас этим генералу Бенуа в глаза. Если он нашел нужным послать генерала Бенуа в качестве эксперта к Вельту, так пусть и выслушивает его, Бенуа, мнение об адском предложении магната. Министр выслушал Бенуа, и старый солдат умывает руки. Довольно! Бенуа больше ничего не желает знать об огненной реакции господина Вельта. В конце концов, сегодня он только парижанин, который снова празднует вместе со всем французским народом годовщину французской революции. Выкинуть из головы все и веселиться, веселиться! Сегодня он сбрасывает с себя груз забот и лет. Морис Бенуа действительно помолодел, едва пришел к этому решению. Он сразу же улыбнулся двум встречным девушкам с платиновыми волосами и был доволен, когда получил в ответ задорные взгляды. Тогда он выпрямился и, восхищая женщин своей военной выправкой, двинулся вперед в людском потоке, гордо закинув голову. Сегодня ночь на 14 июля. Великий народный праздник. Бенуа огляделся. Он был на площади Гранд-Опера. Нижняя часть фасада под крылатыми статуями, покрытого серовато-черным, "аристократическим" налетом старины, была прикрыта высокими подмостками. Бенуа протиснулся через толпу поближе к временной эстраде. Сегодня любимые артисты выступают для народа под открытым небом. На подмостках сама Жанна Дюкло! Она поет карманьолу! Она машет рукой! Она дирижирует! Бенуа запел во весь голос. Окружающие подхватили. Вместе с артисткой пел весь народ на площади Гранд-Опера. Бенуа весело оглядывался вокруг. Ему было радостно оттого, что он поет вместе с Жанной Дюкло, а рядом с ним поет восхитительная миниатюрная парижанка, она годится ему чуть ли не во внучки, но сегодня Бенуа согласился бы считать ее своей подругой! На эстраде появилась знаменитая актриса Клод Люсьон. Затянутая в черное облегающее платье, она стала петь песенки с нервным ритмом. Толпа встретила ее свистками. Бенуа увидел, что хорошенькая девушка, скользнув по нему взглядом, стала выбираться из толпы. Ни на минуту не задумавшись, он тронулся за ней. Вскоре они оказались на бульваре Капуцинов. Улица закрывалась ослепительной колоннадой Мадлен. Бенуа словно в первый раз увидел ее. "Как дивно хорош Париж!" - подумал он. Маленькая парижанка потерялась в толпе. Но Бенуа все равно было хорошо: он чувствовал себя превосходно. Он обменивался взглядами и шутками со встречными мужчинами и женщинами. Поток пешеходов прижал его к внутренней стороне тротуара, и он неожиданно оказался в кафе. Столики были расставлены на тротуаре так тесно, что пробираться среди них было трудно, но зато смешно. Изящная парижанка, сидевшая со стариком отцом, а может быть, мужем, подставила Бенуа ножку; когда же он, споткнувшись, извинился, она весело захохотала. Морис Бенуа вынул из петлицы розу и бросил ей на стол. Жара давала себя чувствовать, несмотря на вечер. Давно уже хотелось промочить горло. Бокалы на тоненьких и высоких ножках с разноцветной жидкостью и неизменным кусочком тающего льда на донышке давно привлекали взор Бенуа, но тем не менее он полностью уподоблялся путнику в Сахаре, преследуемому миражами. Он видел желанную, манящую воду, он изнемогал от жажды, но... но не мог достать ни капли. Все столики и на тротуаре, и в глубине кафе были заняты. Люди сидели за ними, терпеливо потягивая через соломинки столь желанную Бенуа влагу, и смотрели на текущую толпу. Бенуа знал: ждать бесполезно. Они будут сидеть так весь вечер и часть ночи, беседуя о пустяках, важных вещах или просто молча. Наконец Бенуа добрался до площади Мадлен. Грандиозная церковь, похожая на древнегреческий храм, занимала своим четырехугольником колонн почти всю площадь. Слева до Бенуа донеслась музыка. Перед выползшим на мостовую кафе танцевали. Бенуа захотелось остаться здесь, посмотреть, как танцует молодежь. Все столики на мостовой были заняты. Бенуа неохотно заглянул в кафе. Оно представлялось большим, но это был обман. Бенуа увидел свое изображение в сплошной зеркальной стене. Помещение оказалось тесным, забитым людьми. Однако Бенуа повезло, он даже не поверил своим глазам: прямо перед ним за столиком освободалось место. Он устремился к нему и с наслаждением опустился на стул. Подскочил гарсон. Это был здоровый парень с наглым взглядом. Наверно, он входит в объединение апашей и в свободное время выполняет разные задания, вроде взимания неоплаченных долгов с лиц, никогда в жизни не бравших взаймы. Гарсон-апаш поставил перед Бенуа пенящийся бокал с двумя соломинками. Бокал стоял на тарелочке, на которой было написано, сколько франков причитается с Бенуа за один бокал. Если принесут еще бокал, на столе появятся уже две тарелочки. Это облегчает счет гарсону, могущему забыть, что он подавал за несколько часов сидения посетителя в кафе. Бенуа была видна часть площади и танцующие пары. Какой-то старый и хорошо одетый парижанин, сдвинув котелок на затылок, танцевал один, держа в руках смешную деревянную собачку, которая то вскакивала на своей дощечке, то ложилась на нее. Девушки окружили старика и тщетно просили продать или подарить им игрушку. "Только французы умеют так веселиться", - подумал Бенуа. Среди танцующих замелькали газетные листы. В кафе влетел газетчик: - Необыкновенные известия! Пожар в океане! Тайна профессора Бернштейна! Воздушный костер! Гибель острова! Бенуа улыбнулся. Даже газеты настроились на общий лад и хотят всемерно веселить парижан. Он бросил мальчику монету, которую тот поймал на лету. На столике оказался вечерний листок. Бенуа посмотрел сначала программу завтрашнего парада: с горечью вспомнил, что военный министр не предложил ему билета на трибуну, что надо сегодня же вечером купить на бульваре бумажный перископ, чтобы увидеть завтра парад, хотя бы стоя в задних рядах публики. Потом он взглянул на первую страницу. Соломинка, которую Бенуа держал в руке, неожиданно сломалась, но он даже не заметил этого. Побледнев, он залпом выпил бокал и старательно разжевал попавшую в рот соломинку. - Что с вами? - спросила маленькая девушка с соседнего столика. Бенуа посмотрел на нее пустыми глазами. Он не узнал ее, хотя это была та самая парижанка, с которой они вместе пели на площади Гранд-Опера. Не веря глазам, Бенуа перечитывал полосу, где перепечатаны были выдержки из дневных газет всего мира. "Вчера репортерами американских газет подслушан радиотелефонный разговор между знаменитым миллионером Вельтом и начальником организованной им экспедиции в Тихий океан. Оказалось, что безумный профессор Бернштейн, оставшись один на острове Аренида, поджег над ним воздух. Открыв горение воздуха в присутствии выделявшегося на острове газа, профессор хотел сделать остров и свою огненную реакцию недоступными для человечества..." Бенуа закрыл глаза рукой. Нет, это не может быть, выдумкой. Ведь он-то знает, что Вельт действительно послал экспедицию на остров Аренида. Он упоминал даже фамилию профессора Бернштейна. Горящий воздух! Ведь это и есть проклятая реакция Вельта. Стеной горящего воздуха предлагал он уничтожить коммунистические страны. А теперь... Холодный пот выступил у Бенуа на лбу Маленькая парижанка захохотала. Рядом с Бенуа освободилось место, и девушка быстро пересела к нему, забрав свою порцию мороженого. - Будем знакомы, мосье. Вы можете звать меня Аренидой. Вам нравится? Старый солдат вздрогнул. Он испуганно посмотрел на маленькую женщину. А она щебетала: - Хотите танцевать со мной? Ведь мы уже пели вместе. Мы придумаем танец горящего воздуха. В голову Бенуа пришла страшная мысль. Он был единственным во всем Париже человеком, который понял истинное значение событий в Тихом океане... Значит, подслушанный газетами радиоразговор действительно происходил! Экспедицию постигла катастрофа. Горит воздух над островом! Что же сможет остановить страшную реакцию? - Вы неразговорчивы! - сказала девушка, надув крашеные губки. - Разве вам сегодня не весело? Вам не нравится имя Аренида? - Аренида... - тихо прошептал Бенуа. - Что? - так же тихо ответила девушка, взглянув из-под удлиненных ресниц. Бенуа встал. Ему было нехорошо. Не хватало воздуха. Он задыхался. Сумасшедшие люди, они танцуют! Они ничего не понимают! Они не знают, что будет представлять их Париж через несколько месяцев! Бенуа зажмурился и почти выбежал из кафе. Девушка обиженно смотрела ему вслед. Она поднялась. К ней подскочил гарсон и стал подсчитывать тарелочки на столике, где сидела она с Бенуа. - Я не буду платить за него! - возмутилась девушка. Но гарсон преградил дорогу, нагло оглядывая ее с ног до головы. По-видимому, он действительно был специалистом по взиманию долгов с людей, никогда не должавших. Девушка со слезами на глазах отдала несколько франков. - А еще военный! - прошептала она. Бенуа медленно поднимался вверх по бульвару Монмартр. Через каждые несколько шагов встречались кафе с расположившимися на улице оркестрами. Оркестры соперничали друг с другом, стараясь заглушить своих соседей. Люди танцевали на мостовой, почти остановив движение. Они танцевали под все, что им играли. Ближе к центру преобладали негритянские фокстроты, стонущие, безмотивные, звукоподражающне; немного дальше звучали французские фокстроты или переделанные под них классические вещи. В одном месте лихо фокстротировали под третий этюд Шопена. В переулках, где танцующие совсем остановили уличное движение, где над их головами развевались веревки с нанизанными на них бумажными флажками, люди танцевали по преимуществу вальсы или старинные народные танцы. Бенуа со щемящим сердцем смотрел на этих людей. Он был по-настоящему одинок, так, как мог быть одинок в мире только человек, знающий тайну добра и зла. Бенуа знал тайну будущего. Он один знал, что станется с этими беспечными людьми. Сколько страха, горя, страданий и ужаса ждет их!.. Может быть, оттого, что Бенуа все время думал о безвозвратно сгорающем воздухе, ему было действительно трудно дышать. Вернулась старая одышка. Люди часто останавливали его, заговаривали с ним, тащили танцевать, шутили. Всюду звучало модное словечко, пущенное вечерними газетами: "Аренида". Бенуа каждый раз вздрагивал. Проходя мимо одного пустующего кафе, Бенуа заметил, как два гарсона, забравшись на лестницу, натягивали полотняную вывеску, наскоро сделанную, вероятно, из скатерти. На ней огненно-оранжевыми буквами было написано: "КАФЕ "АРЕНИДА". Бенуа, словно прикованный, остановился. Невольно опустился на стул. Перед ним появилась тарелочка с бокалом и соломинкой. Бенуа грустно посмотрел на окружающих. Ведь он знал, что ожидает их всех... Вывеска сделала свое дело. Прохожие, увидев ее, смеялись и оставались здесь. Скоро откуда-то явился оркестр. Начались танцы. Кто-то распевал странную песенку, где очень часто упоминались слова "Аренида" и "пожар". "Какой ужас, - подумал Бенуа, - быть в положении человека, который знает будущее! Отравлены все секунды..." Бенуа проклинал мир. Он жалел людей и в то же время ненавидел их... и завидовал им. Наверно, точно так же должен был чувствовать себя Мефистофель. Боже! Неужели он, Бенуа, храбрый солдат и неплохой малый, который только в детстве читал Гете, должен оказаться в мире хоть на несколько часов Мефистофелем! Бенуа обхватил голову руками. Нет, он не демон! Бес бессмертен, а Бенуа ждет то же, что и всех людей, всех этих веселых плясунов и певцов. Он так же, как и они, будет хватать воздух руками, корчиться и в жутких судорогах задыхаться. Бенуа никогда не боялся смерти. Но думать обо всем этом было страшно. С отвращением представлял он себе этих людей задыхающимися, ползающими по мостовой... На столик Бенуа вскочила очаровательная женщина. Он видел ее точеные ноги в прозрачных чулках и крошечных туфельках. Он поднял усталые глаза и узнал Жанну Дюкло. Оркестр смолк. Жанна Дюкло, любимая артистка народа, запела "Марсельезу". Толпа, запрудившая улицу, запела вместе с ней. И вместе с людьми, отражая звуки, запели стены старых домов, не раз певшие с баррикадами песню великой разрушающей и созидающей толпы. У ног артистки сидел старый француз с седыми усами. Он сжал голову руками и единственный во всем Париже думал о том, что эта песня никогда уже больше не прозвучит на земле. Глава VII. КРЕПОСТЬ ДУХА Марина стояла в узком коридоре вагона и смотрела в окно. Назад убегали поля, ручьи, дороги, перелески... Мелькали домики, иногда группами, напоминая маленькие города. Порой перед шлагбаумами стояли вереницы машин. Огромная птица летела вровень с поездом. Она размеренно и экономно взмахивала сильными крыльями. Ноги ее были вытянуты в одну линию с шеей. Поезд перегнал птицу, когда она уже, хлопая крыльями, повисла над столбом со старинным колесом от телеги наверху. - Аист, - сказал Марине седенький сосед, куривший в коридоре. - Аист? - почему-то удивилась Марина. - Они здесь тоже встречаются? - Как же! Не только у вас на Украине. - А я не с Украины... Аист, севший в свое гнездо, остался далеко позади. Прошел проводник: - Станцию Жабинку проезжаем. Теперь - Брест. Кто за границу, пройдите в помещение вокзала. У вагона будут менять тележки. - Зачем? - поинтересовалась Марина. - Анахронизм, - отозвался все тот же сосед. - Колею все еще не перешили. А пора бы, если всерьез помышлять о стирании былых граней. - Да, да! - вспомнила Марина и смутилась. - Колею все еще не перешили... В западноевропейских странах она чуть уже, чем наша. Мелькали последние километры советской земли. Марина пыталась представить себе, что происходило здесь в начале гитлеровского вторжения. Горели вот такие же аккуратные домики и вместе с ними гнезда аистов на высоких столбах или старых деревьях. Прилетали аисты, не находя своих гнезд. Покидали свои гнезда люди, не зная, когда вернутся... Марине, основательно изучавшей историю, все же было трудно представить себе эти картины. Слишком далеки были от того трагического времени все ее представления, все ее интересы. Одно дело - прочитать о тогдашних ужасах в книжках или даже увидеть их на киноэкранах, совсем другое - представить себе горящей землю, на которую она сейчас ступит. Марине не надо было пересекать советскую границу. В Бресте она сходила, чтобы добираться дальше до бабушки на автобусе. Попрощавшись с седеньким соседом, ехавшим в Париж, она бодро зашагала к невысокому зданию вокзала, прошла через его шумные залы и оказалась на тихой привокзальной площади. У Марины не было вещей - одна только сумка. Что, если дойти до крепости пешком? Автобуса ждать несколько часов. Она спросила какую-то девочку с косичками: далеко ли до Брестской крепости? Девочка, стоя на одной ноге (она играла в "классики", начерченные мелом на асфальте), сказала, что надо выйти на Каштановую улицу и идти по ней все время прямо. Дорога будет обсажена деревьями. Упрется в бетонную стену. А в ней дыра как пятиконечная звезда, только неровная. За ней крепость. И там штык до неба. - Только до нее далеко, - предупредила она и прыгнула в начерченный квадратик. Марина все-таки пошла пешком. Правда, пройти много ей не удалось. Нагнал мотоциклист. Коляска у него была свободной. - Вам в крепость? Дорога здесь без поворотов. Так и я туда же, - сказал он, откидывая полог коляски. Марина украдкой взглянула на мотоциклиста. В шлеме он показался ей военным, хотя формы на нем не было. И она согласилась. - Хотите познакомиться с достопримечательностями? - спросил мотоциклист, набирая скорость. - Нигде так не ощущаешь движение, как на мотоцикле, - сказала Марина, прикрываясь от бьющего в лицо ветра косынкой. - "В движеньи счастие мое, в движеньи..." - пропел строчку из песни Шуберта мотоциклист. Марина с интересом посмотрела на него. Из-под шлема выглядывало немного скуластое волевое лицо с тяжеловатым подбородкам. - Вы могли бы быть космонавтом, - сказала она. - Мечтал, но пока не привелось, - отозвался ее спутник. - Может быть, вес велик. Марина мысленно согласилась. Он действительно был крупноват: широк в плечах и роста завидного. - Разве что в будущем. Мечтаю о Марсе. Крепость действительно показалась за бетонной стеной с проемом в виде неровной звезды. В нем виднелся бетонированный двор с обелиском, похожим на штык. И никаких стен и башен, как у Московского или Ростовского кремля. Марина сказала об этом: - Так это же старинная, но не древняя крепость, - отозвался мотоциклист. - Ее построили в девятнадцатом веке для тогдашних пушек с ядрами. В те времена она представляла собой силу. В ней могло отсидеться несколько тысяч человек. Даже большая армия не рискнула бы пройти, не взяв крепость, не разоружив ее гарнизон. Но не в двадцатом веке. Гитлеровские полчища прошли мимо. - Почему же во время войны с Гитлером она все же была крепостью? - Крепостью была, только особой. Вам экскурсоводы все расскажут. Вот мы и приехали. Видите: с одной стороны Буг, с другой - его приток Мухавец, разделенный на два рукава. Система обводных каналов делала крепость на островах труднодоступной. Ну и еще эти внешние обводы - земляные валы. - Как они заросли кустарником! - Вы не киноактриса? - спросил мотоциклист, притормаживая на довольно узком мосту. - Нет, - удивилась Марина. - Разве похожа? Ее спутник немного смутился: - В принципе киноактриса может на всех походить. И на вас тоже, если в фильме ей выпала ваша роль. - Ну, синих чулков вроде меня в кино играть не будут! - рассмеялась Марина. - Приехали. Вон Тираспольские ворота. О них можно рассказать много легенд. Правдивых легенд. Ищите экскурсовода. Марина прошла под аркой изрядно побитых кирпичных ворот с башенкой вверху и оказалась на вымощенном камнями дворе. Ее окружали приземистые, полуразрушенные и местами заново восстановленные здания. В центре площади высились руины, старой церкви, заросшие не только травой, но даже кустиками. Рядом обелиск казался огромным. Экскурсии не было видно. Из ворот вышел спутник Марины, на этот раз без шлема. Бросались в глаза седые виски, не вязавшиеся с молодым еще лицом. - Вот беда, - сказал он, - вы опоздали. Я узнавал. Группа уже ушла в подвалы. Догонять ее не стоит - много пропустили, а ждать... Ведь нет ничего хуже, чем ждать или догонять. - Но если я специально приехала в Брест, чтобы побывать здесь, то можно и ждать и догонять. - Специально? - удивился спутник. - А зачем? - Поклониться праху героев. - Тогда давайте сделаем это вместе. - Я не против. Спутник чем-то располагал ее к себе. - Решено, - неожиданно заявил он. - Я заменю вам экскурсовода. Я ведь тоже "специально" прилетел сюда. На аэродроме ребята дали мне мотоцикл, вот я вас и догнал. - Прилетели? И тоже специально? Узнать о Бресте? - Нет. Узнать о нем еще что-нибудь мне трудно. - Так зачем же вы здесь? - Будем считать, для того, чтобы быть вашим гидом, чичероне... - Ну что вы! Слово какое-то неподходящее. - Вы правы. Лезут чужие слова. Но я исправлюсь. Они шли по крепостному двору, изрытому давними, сглаженными и заросшими травой воронками. - Когда на рассвете тихого июньского дня гитлеровцы без объявления войны коварно напали на крепость, она была почти пуста. - Вы же говорили, что она могла быть убежищем для тысяч солдат. - Могла. Но все полки были выведены в лагеря. Здесь оставались случайные командиры, разрозненные группы солдат разных подразделений. Гитлеровские автоматчики захватили церковь, - он указал на центральные руины, - и держали весь двор под огнем своих пулеметов. Люди бежали из казарм к штабу полуодетые, безоружные, И погибали, не добежав до Белого дворца. - Это его развалины? - спросила Марина, силясь представить себе дворец. - Да. Так называли инженерное управление. Там у нас помещался штаб полка. - У вас? - подняла брови Марина. - Ну, не у меня, конечно. У нас вообще. Защитников крепости было едва ли несколько сот человек. Многие погибли в первые минуты. Нужно было выбить автоматчиков из клуба, который помещался в церкви. Еще вечером все смотрели там кино. И солдаты разных полков, 333-го, 84-го, пограничники, не все с оружием, но вооруженные злостью, ринулись через окна клуба, закрывая своими телами дула пулеметов. Голыми руками брали церковь. Автоматы вырывали у гитлеровцев. Били их, душили, уничтожали. Это было против всяких правил. И враги не выдержали, но убежать едва ли кому из них удалось. Их расстреливали из их же пулеметов на этом дворе, как наших в первые минуты войны. - Я думала, крепость - это оружие, боеприпасы, продовольствие, а никак не рукопашная с голыми руками. - Все здесь было не по правилам. Гитлеровские автоматчики успели сообщить по радио о своей беде. Тогда на крепость обрушился ад. Это надо было видеть. Никогда в жизни не забудешь. Тяжелые снаряды перепахали всю эту площадь. Разрушили вот эти здания, рассчитанные на тяжелые ядра, но не на фугасы. А фугасы посыпались с неба. Гитлеровские стервятники пикировали вот сюда, и сюда, и сюда... Огненные фонтаны земли, камня, дыма, казалось, могли достать самолеты, но те успевали отлетать. А здесь был шквал, смерч, самум, буран, торнадо из огня, дыма, осколков и рушащихся сводов. Мы потом с вами спустимся вниз. Я тут все проходы знаю... - Но ведь вы же не могли тогда воевать! - протестующе воскликнула Марина. - Конечно, не мог, - с улыбкой согласился ее спутник и продолжал: - Когда в крепости все полегло, что могло упасть, гитлеровцы пошли на штурм разбитых камней, но... развалины ожили. Наши успели организоваться. Нашлись смельчаки командиры, которые не растерялись, собрали около себя всех, кто мог держать оружие, и дали врагу отпор. Ворвавшиеся во двор враги были перебиты. А какие это были отменные солдаты! Рослые, кровь с молоком! Отважные, наглые, самоуверенные, прошедшие коваными сапогами по всей покоренной Европе. - Значит, все-таки крепостные склады помогли? - Увы, мало. Большая их часть была уничтожена немецкой артиллерией и самолетами, к другим нельзя было пробраться. Основными поставщиками оружия защитникам крепости стали сами гитлеровцы. - Вот как? - Да. Я вам говорил, что весь двор был завален их телами. Земляные валы тоже. Наши проползали между трупами и забирали оружие и боеприпасы. И фляжки с водой или водкой. Так началось сопротивление, сопротивление, которое поставило немецкое командование в тупик. Их расчеты на молниеносную войну, преимущество в силе, вооружении, технике, их расчеты на внезапность дали первую трещину именно здесь. Гитлеровские войска прорвались к Минску, взяли его, захватили Смоленск, даже Можайск и кричали уже о взятии Москвы, а Брестская крепость, которая даже и не крепость-то с военной точки зрения, все еще не была полностью взята. Гитлеровцы бесновались. Сначала они строго приказывали защитникам крепости капитулировать, обещая им жизнь (только жизнь!). Потом громкоговорители начинали свой крик со слов: "Доблестные защитники крепости!" Им предлагали сдаться под всевозможные гарантии, уверяя в бесполезности дальнейшего сопротивления, поскольку германские войска "вступают в Москву". - Они лгали! - Лгали и даже самим себе, старались уверить, что конец войны близок. А засевшие в развалинах защитники крепости не верили гитлеровцам, зато верили в то, что победа будет за нами, советские войска вернутся и изгонят захватчиков. - Наших поддерживали здесь с фронта? Бросали с самолетов оружие, снаряжение, продовольствие? Как партизанам? - В том-то и беда, что нет. Никто из военачальников Красной Армии не подозревал, что гарнизон Брестской крепости, впрочем, как я говорил, гарнизона в ней как такового не было, сопротивляется. Всякая радиосвязь была нарушена. Передатчик был уничтожен бомбежкой, в приемниках сели батареи. И они пошли в подвалы, в мрачные полутемные помещения. Сводчатые потолки и толстенные стены с нишами были испещрены выбоинами от пуль и осколков. - В этих казематах шла затянувшаяся оборона. Гитлеровцы не смели сюда и носа сунуть. И они выжигали храбрецов огнеметами. Посмотрите - кирпичи оплавлены. Со сводов капал шлак. Ожоги не заживали. У меня до сих пор сохранился шрам. - И он засучил рукав. - Зачем вы меня разыгрывайте? - почти со слезами в голосе воскликнула Марина. - Опять зачем? Если хотите знать, то мне тогда было пять лет. Но я ничего не забыл. Ничего! Не забыл, как нам, малышам, давали пить. Только нам. Воды не было. Чтобы зачерпнуть из речки фляжку, смельчаки платили жизнью. Вот здесь в полу копали колодец. На дне его, помню, скоплялась лужица. Стакан в час. Эту воду давали только нам, малышам, и пулеметам. И - вы знаете? - люди выдерживали ад бомбежек, а от жажды сходили с ума, но на воду, предназначенную детям и пулеметам, не покушались. А вот в этом каземате лежали раненые. Их нечем было перевязывать, нечем было лечить. Кто мог, "лечил" себя гранатами. - Как так? - Обвязывался гранатами и пола к гитлеровцам, чтобы взорваться вместе с ними. - Но как, как вы-то выжили? - Наши матери и старшие сестры сражались рядом с мужчинами; гитлеровцы уверяли, будто крепость обороняет "женский батальон". И даже дети, конечно, кто постарше меня был, тоже сражались, стреляли, подавали патроны, кидались в ноги во время рукопашных. И все-таки есть и пить всем было нечего. И нас отослали в плен. Я покажу вам наверху, куда и как мы шли. Матери вели за руки или несли истощенных малышей. Я шел один... - Почему один? - Марина взволнованно смотрела на еще совсем недавно чужого, постороннего человека, а теперь вдруг ставшего ей словно давно знакомым. Ей хотелось узнать о нем все, взять за руку, мягко расспросить. - Отец и мать мои остались здесь. Отец был командиром, мать - санинструктором, ухаживала за ранеными. Вот идите сюда. Здесь есть надписи. Одну я отыскал, которую считаю своей, хотя она без подписи. Марина разглядывала нацарапанные на штукатурке корявые буквы: "Нас было трое... и мы дали клятву - не уйдем отсюда...", "Умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!" Надписи эти были в разных местах, но спутник Марины точно знал где. Но самую заветную "его надпись" он показал Марине в темном подвале, куда нужно было пробираться на коленях. Очевидно, туристы сюда не заглядывали. Прочесть написанное можно было, лишь осветив часть стены электрическим фонариком, который, видимо, для этой цели был припасен. Марина прочитала: "Дима, будь достойным..." - и больше ничего. - Почему это вам? Вы - Вадим? - Нет, Дмитрий. Но не обо мне речь. - А о ком? - О тех, кто продержался здесь без еды, питья, без боеприпасов, кто давал бой, последний свой бой гитлеровцам и через месяц после начала осады, и даже спустя десять месяцев, в течение которых гитлеровцы воображали себя хозяевами крепости, устроив в ней встречу Гитлера с Муссолини. Но солдаты, наученные горьким опытом, боялись привидений с автоматами, живших в мертвых камнях. Солдатам казалось, что с ними воюют духи, то есть мертвые, И это была правда. Последний "мертвый", как рассказывают, оставшись без патронов, похожий на бородатый скелет с отпущенными седыми волосами вышел на солнце, от которого отвык, и упал перед ошеломленными автоматчиками мертвым. В суеверном ужасе они утверждали, что, стреляя только что по ним, он уже был мертвецом. И они назвали Брестскую крепость "крепостью духа". И правильно назвали. Крепость духа! Ее защитники не сдавались в плен, в плен их не брали, в плен уносили беспамятных, почти мертвых... - Но вы уже не могли этого видеть! - Нет. Я узнал об этом позже, когда уже взрослым приезжал сюда издалека. Узнал, чтобы найти свой путь. - Приезжали издалека? - Да. Очень издалека. Однако пойдемте на воздух. Глава VIII. НАЙТИ СВОЙ ПУТЬ Как-то так получилось, что Марина с Дмитрием договорились встретиться завтра, здесь же, в крепости. И поездка к бабушке в совхоз была отложена на день. Марина позвонила ей с вокзала по телефону. Она плохо спала ночь, а утром ощутила непонятное волнение. Из окна гостиницы для туристов, где вечером она сняла номер, виднелась крепость. Говорят, гитлеровские офицеры забирались на крыши домов, чтобы увидеть над нею желанный белый флаг. Но так и не дождались. Марина долго задумчиво смотрела в окно. Вон поблескивает вода Буга, а может быть, и Мухавца. Вон два ряда высоких деревьев. Они растут вдоль дороги, на которой он посадил ее в коляску мотоцикла. Он!.. Почему, смотря на историческую крепость, она думает не о ком-нибудь, а о нем, о Дмитрии? Чем он привлек ее? Необычной биографией? Но она знает только трагический эпизод его детства, об ужасах осады, и не больше. Но он должен, непременно должен рассказать ей о своей жизни, иначе они не договорились бы о встрече. Вообще им, наверное, очень много нужно рассказать друг другу. А почему? До сих пор этого с ней не случалось. Непривычно долго занималась Марина своим туалетом. И пожалела, что не взяла с собой чемодана. Не во что переодеться! Он увидит ее такой же, как вчера. А она еще глупо болтала о синем чулке. Неужели он подумал о ней так? Но в чем дело? Почему этот человек так занимает ее? Да потому, что в нем она видит олицетворение героев крепости. Он был среди них, пусть ребенком, но был, все видел, все пережил... Был среди удивительных людей! Ведь в других местах фронта люди тоже мужественно сражались и порой терпели поражения, даже сдавались в безнадежном положении. А здесь? Застигнутых врасплох, не организованных в военные подразделения, безоружных, лишенных патронов, воды, пищи, их нельзя было сломить. Они не сдавались! Как хорошо, что министр посоветовал ей поклониться праху героев Бреста! Марина не могла усидеть в номере и отправилась раньше назначенного срока. Добралась до вчерашней прямой улицы с деревьями по обе стороны так рано, что решила идти до крепости пешком. Над огромными каштанами высоко в небе плыли прозрачные облака. Утренний ветерок освежал, дышалось легко, хотелось петь. Вот если бы он снова догнал ее на мотоцикле... Полно! Что об этом думать? Он, наверное, лучше распределяет время. Ей стало смешно. Что это за детское желание вдруг охватило ее! Впрочем, права ли она была? Детское ли это желание? А он действительно догнал ее на той же дороге и почти в том же самом месте, как и вчера. - "В движеньи счастие мое, в движеньи..." - опять пропел он Шуберта и остановился. Марина не могла сдержать своей радости и прыгнула в коляску. - Как здесь удобно, - сказала она, улыбаясь. Ее сразу вдавило в сиденье, ветер ударил в лицо, но ей не хотелось закрываться косынкой. Какие у него сосредоточенные глаза, какой он весь собранный, внутренне напряженный. Ей хотелось, чтобы он рядом с ней почувствовал себя свободно, не скованно. - Сегодня продолжим осмотр крепости, - заговорил он. - Я расскажу вам о судьбе ее героев, найденных уже после войны усилиями пытливого писателя, которого по праву можно было назвать "героеискателем". Он добился, чтобы страна узнала своих героев. - Я тоже хочу стать "героеискательницей" и добиться признания заслуг одного из защитников крепости. - Кого же? - Самого маленького. Ему было всего пять лет. - Боюсь, что это неблагодарный труд, - рассмеялся Дмитрий. - Он ведь ничего не совершил ни в крепости, ни где-либо еще. - Ну, об этом вы еще не рассказали. А ведь мы с вами договорились об откровенности. - Приехали. Куда пойдем? К монументу защитникам крепости? - Давайте сначала к воде. Я почему-то очень устала. Посидим там. - И она указала на старые, склонившиеся к реке ивы. - Старые, старые ивы, - сказал Дмитрий. - Ладно. Пусть они и на нас посмотрят. Они сидели над тихой заводью. Марина старалась представить себе, как пробирались сюда смельчаки, чтобы зачерпнуть в котелок или фляжку воды. - Что это были за люди! Необыкновенные, - сказала она, считая, что и он должен думать о том же. - Напротив. Самые обыкновенные, - прекрасно понял он ее. - Обстановка заставляла проявляться лучшим чертам характера, заложенным в каждом настоящем человеке. - Настоящем человеке? А что такое настоящий человек? Вот вы, наверное, настоящий. А вот я... - Расскажите о себе, - попросил он. - Начнем с того, зачем вы приехали сюда. - Я еду к бабушке. Мне посоветовал министр Сергеев. Знаете его? - Еще бы! Совсем недавно видел. - Вот как? Значит, вы тоже имеете к нему отношение? - Ну как вам сказать! Очень косвенное. Видел его на совещании вместе со многими другими. - А я видела его, когда пров