о сказал он. - Нет больше их, нет больше настоящих японцев! Теперь ехали по Гинзе - главной магистрали города. Кадасима хотел доехать на рикше только до первого попавшегося такси, но теперь он решил, что ему все равно больше некуда торопиться, в коляске же так мерно покачивает. Можно думать и думать... Проезжая мимо стоянки такси, Кадасима не остановил рикшу. Однако рикша остановился сам. Седок был удивлен. Проехали еще слишком мало, чтобы рикша вздумал отдыхать. Ах да! Опять все то же... Грудь рикши судорожно вздымалась. При каждом вздохе бока его проваливались, словно стараясь достать до позвоночника. Ага, значит, разрежение уже дает себя чувствовать! Кроме того, ветер совсем не попутный. Рикши не живут больше сорока лет. Этому крепкому парню лет двадцать пять. Значит, он не доживет целых пятнадцать лет... Коляска тронулась вновь. Рикша останавливался все чаще и чаще, но Кадасима не отпускал его. Несмотря на то что они продолжали ехать по главной улице, все вокруг изменилось. Каменные громады зданий исчезли. По обеим сторонам Гинзы шли теперь одноэтажные, редко двухэтажные деревянные домики. Рикша отвез старика словно на сто лет назад. Страшный ветер давал себя чувствовать. Бумага, натянутая на рамах стен, во многих местах была прорвана. Сквозь висящие клочья ее виднелась внутренность жилищ с лимонно-желтыми циновками, ширмами, картинками без теней. Кадасиме запомнилось в одном из таких отверстий испуганное женское лицо с высокой прической словно твердых, отливающих черным лаком волос. Непрекращающийся ветер приложил свою разрушающую силу везде. Гигантские вертикальные плакаты, испещренные столбцами иероглифов, давно были изодраны в клочья. Многие жерди, на которых они крепились, были поломаны. Даже неимоверно высокие телеграфные столбы совершенно явственно казались наклоненными на юго-восток. Да не одни столбы, даже приземистые расщепленные японские ели, нет, больше - даже сами полуигрушечные дома наклонились все в одну и ту же сторону. Их голубоватые ребристые крыши, казалось, готовы были сорваться, напоминая отогнутыми краями застывшие всплески волн. Казалось, что навалился на дома своей лютой и незримой тяжестью вырвавшийся из океанских тюрем тайфун. Но это был не тайфун. Генерал Кадасима хорошо знал, что это было такое. При очередной остановке рикши Кадасима спросил его: - Ты не боишься погибнуть, японец? - Я боюсь остаться без работы, но я не боюсь смерти, господин, - ответил рикша и снова взялся за лакированные оглобли. Дальше ехали молча. Наконец рикша остановился около небольшого двухэтажного домика. Кадасима сошел и расплатился. Рикша сделал удивленные глаза, но Кадасима повернулся к нему спиной и, подойдя к двери, стал снимать ботинки. Рикша еще раз пересчитал деньги. - Дайбутцу мой1, - прошептал он, - Он оставил мне двойную плату! 1 Восклицание, призывающее бога. Рикша хотел броситься вслед за своим странным седоком, но тот скрылся за порогом дома. Кадасиму встретила, касаясь лбом циновки, еще не старая японка. Что-то процедив сквозь выкрашенные черные зубы, она протянула ему письмо. Генерал, неся в одной руке ботинки, другой взял письмо и, не взглянув на преклоненную женщину, вошел в дом. Робкий почерк, которым был написан адрес на конверте, заставил сердце его радостно сжаться. Забылись обиды этого дня. Не стесняясь присутствия женщины, Кадасима снял с себя мундир и брюки и с удовольствием облачился в поданный ему киримон. Сев на корточки, старик дрожащими пальцами стал разрывать конверт. Письмо было от его воспитанницы, маленькой девочки, находившейся сейчас в Париже, где Кадасима хотел дать ей образование. Как хорошо помнил Кадасима смешную детскую песенку, которую она когда-то распевала: Моси, моси, каме йо, Каме сан йо!2 2 Слушай, слушай, черепаха. Послушай, госпожа черепаха! Кадасима взглянул на длинную бумажную полосу, где им было написано для воспитанницы стихотворение старинного поэта: Два часа... Когда на небе месяц золотой, Нет даже тени от высокого бамбука. Старик вскрыл конверт и вынул письмо. "Отец, сердце холодеет у меня от мысли, что я сейчас вдали от тебя! Я получила твои деньги и письмо, где ты приказал продать все драгоценности и приобрести акцию спасения. У меня нет сил передать тебе весь ужас положения. В Париже все сошли с ума. Мне не понять, что происходит. В ресторанах с названием "Аренида" творятся страшные вещи. Те, кто имеет деньги, ведут себя так, словно переживают последние дни Содома. Они стараются дожить свои дни. Они неистовствуют в своем предсмертном безумии..." Кадасима опустил письмо и остановившимся взглядом посмотрел на надувшуюся, готовую лопнуть бумагу наружной стены. Слышался истерический вой ветра. - Воздух мчится в Тихий океан, чтобы превратиться на острове Аренида в серую пыль, как в колбе мистера Вельта, - произнес Кадасима. - Что изволили вы сказать? - переспросила японка. - Ничего, - ответил старик и снова принялся за письмо. "...Они беснуются, сорят деньгами, но они не хотят давать деньги даже за лучшие мои драгоценности. Отец, проходит один день за другим. Стоимость акции спасения растет с каждым днем. И я начинаю думать, что мне никогда не купить ее. А когда я прихожу к этой мысли, мне начинает грезиться наш Ниппон, прозрачный розовый воздух и жизнь. Отец, мне начинает грезиться жизнь, как будто она может продолжаться! Тогда я падаю на пол и беззвучно рыдаю. Рыдаю, хотя, может быть, это и недостойно японки. Но это плачет не японка. Нет. Это просто девочка, которую ты так любил, которую покидает жизнь, не показав ей своего сияющего лица..." Подписи не было. Вместо нее почему-то расплылись последние иероглифы письма. Кадасима уронил руки и письмо на циновку. Потом он вскочил и, присев на корточки около телевизефона, судорожно стал набирать один номер за другим. Бывший председатель найкаку - совета министров - генерал Кадасима звонил в банки. Старик Кадасима хотел достать денег, чтобы купить своей девочке акцию спасения. Но в прекрасной стране Ниппон уже стало известно об отставке кратковременного председателя найкаку генерала Кадасимы. У банков не было денег для просто Кадасимы. Больше двух часов набирал старик дрожащими руками номера. Но все было напрасно. Банки и друзья знали уже о провале проекта. У старика Кадасимы на склоне лет не оказалось ни положения, ни друзей. У него не осталось даже надежды на спасение существа, которое он любил больше всего на свете. Тогда старик, не снимая киримона, надел на ноги деревянные гэта и почти бегом выбежал на улицу. Он бежал, задыхаясь, чувствуя на себе давление ветра, напоминавшего о неминуемой гибели. Старик бежал и почему-то шептал свои давнишние стихи, написанные очень давно, еще до получения генеральского чина: Звон и запах исчезают. Постоянства в мире нет. Кто же этого не знает, Кто мне даст иной ответ? Каждый день уходит в вечность, Каждый день подобен сну; Он уходит незаметно, Нас коснувшись на лету... Какой-то рикша перегнал старика, но Кадасима не остановил его, а вскочил в трамвай. В трамвае старик горько усмехнулся. Он услышал, что новый, заменивший его, Кадасиму, премьер-министр объявил по радио о готовности Японии сотрудничать с Советской страной в деле борьбы с мировой катастрофой. Через четверть часа Кадасима входил в великолепный подъезд банкирского дома Фурукава. Швейцары подобострастно открывали перед ним двери: они узнали его. Да, господин Фурукава здесь, в своем кабинете. Фурукава в жилете сидел в вертящемся кресле. Босой ногой он уперся в выдвинутый ящик стола, правой рукой что-то поспешно писал, а левой обмахивался веером. Увидев Кадасиму, он отложил перо и переложил веер в правую руку. Войдя в кабинет банкира, Кадасима преобразился. Он совсем забыл, что на нем не генеральский мундир, а домашний киримон и деревянные гэта. Гордо закинув голову, расправив плечи, он небрежно оперся о стол и сказал: - Сын мой! Великая дружба связывала меня с твоим отцом. Великая дружба связывала и нас с тобой. Я всегда носил ее в сердце. И она, эта священная дружба, привела меня сейчас к тебе. Банкир, искоса глядя на старика, энергичнее замахал веером. - Из этого письма тебе станет понятна моя просьба. Я рассчитываю, что ты поступишь, как поступил бы твой отец. Фурукава взял протянутое ему письмо и многозначительно сказал со сладкой улыбкой: - Я рад слышать, что вы, высокочтимый мой генерал, нашли возможность освободить свою благородную старость от государственных забот. Я тоже спешу закончить свои дела. Кадасима ничего не выразил на своем лице, но на сердце он почувствовал пустоту. Еще владея собой, он сказал: - Сын мой Фурукава! Я рассчитываю, что ты вспомнишь о том чисто моральном, незримом влиянии, какое оказал я на твои последние банковские дела, будучи автором известного тебе проекта и председателем найкаку. Фурукава читал письмо. Кадасима стоял перед ним, так и не приглашенный сесть. Банкир положил письмо перед собой, откинулся в кресле и замахал веером: - Вы говорите о том моральном, незримом влиянии, какое имели вы на мои дела в части посредничества по изготовлению кинжалов вакасатси? Вы требуете теперь расплаты? - Да, Фурукава, я осмеливаюсь напомнить об этом, потому что... - Старик замолчал, стараясь сохранить спокойствие. - Я позволю себе, генерал, рассказать вам одну старинную японскую историю... - Не дожидаясь ответа Кадасимы, банкир начал: - На улице Терамаки, в Киото, жили два соседа. Один из них славился необыкновенным искусством жарить рыбу. Другой же был если не скряга, то расчетливый человек. Он стал приходить к своему соседу, когда тот жарил рыбу, и, вдыхая ее умопомрачительный аромат, ел свой рис. Так, насыщаясь простым рисом, он испытывал наслаждение, будто ел замечательную рыбу. Фурукава прикрылся веером и посмотрел на старика. Тот, понурив голову, молчал. - Так продолжалось долго. Но вот искуснику по жарению рыбы пришла в голову мысль, что сосед, обладатель питающегося запахом носа, должен заплатить ему за это. Недолго думая он написал счет. Сосед принял бумагу и улыбнулся. - При этом Фурукава отвел веер в сторону и улыбнулся. - Затем он с той же улыбкой кивнул жене головой и приказал ей подать денежную шкатулку. Женщина повиновалась. Тогда он вынул из шкатулки пригоршню золотых монет, бросил их на блюдо и принялся трясти его так, чтобы деньги громко звенели. - При этом Фурукава вынул кошелек, позвенел находившимися в нем монетами и положил его на стол. - Потом сосед коснулся веером счета, поклонился и сказал: "Ну, теперь, надеюсь, мы квиты". - "Как! - вскричал удивленный повар. - Вы отказываетесь платить?" - "Нисколько, - ответил сосед. - Вы требовали платы за запах ваших угрей, а я заплатил вам звоном моих монет". Фурукава потрогал веером кошелек, наблюдая, как, согнувшись и шаркая по полу деревянными гэта, старик выходил из комнаты. Глава VIII. ВЛАДЕЛЕЦ ЗАМКА На лугу за буковой рощей сиял жаркий, ослепительный день. Но в узкие стрельчатые окна сквозь толщу многовековых стен замка почти не проникало солнце. Узкие полосы светящейся пыли тянулись от каждого высокого окна к полу. Они походили на перегородки, белыми стенками разгородившие полумрак. Тени не рассеивались от этого, а казались еще гуще, темнее. Матросов внимательно оглядел пустынный зал и направился к двери. Шаги гулко раздавались под сводами. Новый владелец замка в одиночестве совершал свой первый обход. В сумрачных залах он встречал только полицейских, предусмотрительно расставленных офицером-датчанином. Итак, он добился возможности без помехи искать то, что ему было нужно. Но существует ли радий-дельта? Не нашел ли его еще раньше, Вельт? Матросов гнал от себя эти мысли. Надо скорее отыскать в лабиринте сырых и мрачных комнат ту, о которой говорил старик Кленов. К величайшему удивлению слуг, новый владелец замка обошел залы с радиометром в руках. Учащенные щелчки привели его к двери. Ручка, отличавшаяся по стилю от всех других, привлекла внимание. Это была та самая дверь, которую повредил Ганс при переноске аккумулятора, как рассказал ему об этом Кленов. Матросов, сдерживая волнение, открыл ее. Шкафы с книгами закрывали стены. Посередине комнаты виднелся бетонный постамент, а около него стояла в капризном ожидании миссис Вельт. - Она! - прошептал Матросов, имея в виду комнату, а не Иоланду. - Наконец-то! - воскликнула Иоланда. Закинув красивые белые руки за голову, она добавила: - А я думала, что этот восточный варвар не поймет! - И она беззвучно рассмеялась, обнажив ослепительную полоску белых острых зубов. Матросову было досадно, что ему мешает взбалмошная женщина, но он торопился и, мысленно махнув рукой на этикет, решил заняться тем, что больше всего его сейчас интересовало. Конечно, это та комната. Наверно, здесь все осталось так, как было. Вот на этой полке, примерно в полутора метрах от окна, несколько книг в золотых переплетах. Так говорил Кленов. Необычайное волнение овладело Матросовым. Он чувствовал, что плохо владеет собой. В это мгновение Иоланда подошла к нему почти вплотную. - Вы не задумывались, Тросс, над тем, что конец мира близок? А я все время думаю об этом! Мне кажется, что в последние дни Земли мы, последние люди, - она многозначительно взглянула на Матросова, - должны уметь задыхаться не от отсутствия воздуха, а от сжигающего чувства! Матросов поморщился. Однако недвусмысленно! В Америке ему удавалось уклоняться от ее атак!.. А вот здесь как бы не пришлось переходить к обороне. Внезапно на выручку Матросову пришло совершенно неожиданное обстоятельство: снаружи донеслась стрельба. Иоланда порывистым движением бросилась к окну. Дмитрий смотрел через ее плечо. Августовские солнце разливалось по сочным лугам. То там, то здесь оно вспыхивало и искрилось ослепительными блестками на колеблющихся штыках. Отовсюду двигались отряды вооруженных людей. Из-за холма, заросшего соснами, выползли танки. Через открытые ворога войска входили в замок. Терять время действительно было нельзя. Матросов опять очутился у шкафа и стал выбрасывать книги одну за другой. Он протянул за полку руку. Пальцы нащупали дверцу сейфа. Дрожащими руками Матросов вынул из кармана переданный ему Кленовым ключ. Взвизгнули заржавленные петли. Иоланда, припавшая к окну, не повернулась. Здесь ли радий-дельта? Рука шарила в пустоте. Эти мгновения казались вечностью. Наконец пальцы почувствовали холод металла. - Есть! - воскликнул Матросов. Иоланда обернулась. В руках Тросс держал маленькую металлическую коробочку. - Тяжелая какая! - прошептал Матросов. Радость, бурная, рвущаяся наружу радость переполнила Матросова. Этот огромный человек с седыми висками готов был прыгать на одной ноге. В руках у него был радий-дельта в той же самой свинцовой коробочке, в которой оставил его Кленов в начале века. Полный мальчишеского задора, Матросов схватил за плечи женщину и принялся ее трясти. - Победа, мэм, победа! - хохотал он. Иоланда сначала испугалась, а потом рассмеялась. Вдруг отворилась дверь, и неприятный гортанный голос произнес: - Я не помешал, надеюсь? Иоланда вскрикнула и отскочила. - Муж! - прошептала она. - Мы погибли! Матросов повернулся к Вельту, даже не потеряв веселою расположения духа. - Хэлло, мистер Вельт! - сказал он. - Полчаса прошло, а вы все еще здесь? Вельт медленными шагами подошел к Матросову. - Довольно! - крикнул он визгливо. Потом, сдержавшись, нарочито вежливо добавил: - Позвольте, сэр, познакомить вас с новым лицом, появившимся в замке. Следом за Вельтом в комнату вошел статный человек в военной форме, с холодным, надменным лицом. Матросов сразу стал серьезным и незаметно опустил в карман драгоценную коробочку. Военный поклонился Иоланде и, прищурив светлые ледяные глаза, осмотрел Матросова. Вельт, опершись рукой о книжный шкаф, молча наблюдал. - Полковник Уитсли, командир отряда межнациональной армии военной солидарности, - произнес сквозь зубы военный. Вельт неприятно усмехнулся. - Армия содействия, призванная пунктом "МР" договора западной солидарности, вступила на территорию союзной Дании, подверженной коммунистической опасности. Вы интернированы. Следуйте за мной, - процедил Уитсли. Иоланда бросилась к мужу и, прильнув к нему, что-то шептала на ухо. - Протестую, - спокойно сказал Матросов, - и настаиваю на немедленном предоставлении мне свободы и выезда на Родину. - Нет, - вмешался Вельт, - из моего замка не уйдет ни один человек. Этот джентльмен - мой гость. Сэр, это условие для удовлетворения просьбы об акциях спасения! Сзади Вельта стояла торжествующая Иоланда. Уитсли мельком взглянул на Вельта. Ударив перчаткой по руке, он сказал: - Как вам будет угодно, сэр. Мне известно ваше гостеприимство со времени вашего последнего парада, когда я был вашим гостем. Однако я прошу вас дать немедленно распоряжение лондонскому отделению концерна. - О'кэй! - сказал Вельт, усмехнувшись. - Все будет сделано. - Вас интересуют также и арестованные мною датские полицейские? - Ни в коей мере. Наоборот. Удалите их поскорее отсюда. Меня занимает лишь этот мой гость. Мы с ним мило беседовали, пока ваши войска подходили к замку по моему вызову. Правда, он забылся и принял меня за овечку. Матросов выступил вперед: - Вы представитель союзной власти, полковник. Я обращаюсь к вам с требованием выпустить меня отсюда. В противном случае я оставляю за собой право принять соответствующие меры. Уитсли повернулся в профиль и процедил сквозь зубы: - Это не касается армии, призванной сюда западной солидарностью. Воля владельца Ютландского замка, мистера Вельта, для меня священна. Вы, насколько мне известно, будете продолжать пользоваться его гостеприимством. Я удаляюсь, оставляя охрану в распоряжении владельца замка. - Владельцем замка датским правительством признан я, - сказал Матросов. - Датского правительства не существует уже полтора часа, - небрежно заметил Уитсли. - Владелец замка тот, кого признает союзное командование. Все. Прошу извинить меня, леди и джентльмены. Полковник Уитсли повернулся и, высокий, строгий, бесстрастный, вышел из комнаты. За окном с унылым однообразием выл ветер. В соседнем зале гулко зазвучали тяжелые шаги. В дверях, касаясь притолоки, остановился Ганс. Вельт насмешливо смотрел на Матросова: - Итак, сэр, теперь мы можем рассчитаться. - Фред, - прошептала Иоланда, снова приблизившись к Вельту, - повторяю, это только шутка! Не придавайте ей значения. Пусть он будет нашим пленником. Вспомните, он всегда был так предан нам! - Вспоминаю, миледи. Вас в Америке привлекали к себе его мышцы. Попрошу вас оставить ваши восторги! - огрызнулся Вельт и, обращаясь к Матросову, продолжал: - Я сожалею, мистер Тросс, или как там вас, Мак-Тросс! Я не смогу передать вам радий-дельта. Мистер Кленов не оставил мне никаких указаний ни о нем, ни о своем изобретении. Этой просьбы вашей я не смогу удовлетворить, но вторую вашу просьбу... - Вельт впился ненавидящим взглядом в Матросова, который спокойно пододвинул к себе стул и уселся, - но вторую вашу просьбу я выполню. - Что вы имеете в виду, мистер Вельт? - Я выполню ваше желание стать хозяином замка и остаться здесь до своих последних дней. Вы никуда отсюда не уйдете! - Вы хотите сказать, что я стал вашим пленником? Об этом немедленно будет поставлена в известность вся мировая общественность. - Что вы пугаете меня своей общественностью? Я окружен надежной защитой межнациональных войск, заинтересованных в моей охране. А вы в моей власти... сэр, - добавил он язвительно. Матросов поднялся. - Назад! - крикнул Вельт, отодвигаясь. - Ганс, взять его! Ганс крякнул и направился к Матросову. Матросов стоял и обдумывал, как должен он поступить. В кармане его лежал радий-дельта, нужный для спасения людей. Вельт купил командование, датчане арестованы. Лучше всего подчиниться. Позже можно будет дать о себе знать. Вдруг тяжелый кулак Ганса ударил его по голове. Это было подобно удару кувалды. В глазах у Матросова помутилось, инстинктивно он ухватился за спинку стула. Ганс закачался, превратился в двух Гансов, полез куда-то под потолок. - Ну? - грозно ухнул Ганс. Ярость затмила боль. Матросов почувствовал, что теряет над собой власть. Увидев снова приближающийся кулак Ганса, он инстинктивно отклонился. В тот же момент стул мелькнул в воздухе и обрушился на Ганса. Ганс тяжело грохнулся на пол. Обломки стула рассыпались по паркету. Матросов стоял, держа в руках револьвер. Раздался пронзительный визг Иоланды. Вельт крепко держал ее обеими руками. - Не смейте стрелять в женщину! - крикнул он, выставляя ее перед собой. - Ганс, хватай же его! Матросов отступил к окну. В дверях стояли солдаты, направив на него автоматические ружья. Матросов бросил револьвер и на мгновение взглянул в окно. Автомобиль, в котором он приехал с датским офицером, стоял во дворе. Ворота открылись, чтобы пропустить датских полицейских под конвоем солдат армии солидарности. Сержант прикуривал у привратника. Сдаться? А если будет обыск? Радий-дельта погибнет. Зачем он только взял его из тайника! Попав в плен, он нашел бы способ сообщить о местонахождении элемента, а теперь... - Я покоряюсь! - сказал Матросов, поднимая руки вверх. И в тот же миг раздался стреляющий звон высаживаемого стекла. В комнату ворвался ветер. Затрепетали листы брошенных на постаменте книг. С высоты второго этажа Матросов прыгнул на землю, как прыгал когда-то с яхты к акулам. В этот миг раздался крик Иоланды и звук второго высаживаемого стекла. Это Ганс прыгнул в окно. Упав на землю, Матросов услышал, как у него в кармане что-то хрустнуло. Пот сразу выступил на лбу от промелькнувшей мысли. Если прибор сломался... Размышлять не было времени. Матросов вскочил на ноги, увидел в нескольких шагах от себя автомобиль. Между ним и автомобилем высилась гигантская фигура Ганса. Расставив ноги и медленно переваливаясь, Ганс приближался к Матросову. Дмитрий наморщил лоб, согнулся и прыгнул навстречу. - Ах ты рваная покрышка! - закричал Ганс и с силой взорвавшейся бомбы ударил Матросова. Вернее, не Матросова, а пустое место. Неизвестно, куда тот исчез, во всяком случае, рука его коснулась подбородка Ганса, отчего огромная седая голова откинулась назад. Нельзя было представить человека, который устоял бы при таком ударе. Но Ганс только улыбнулся. Он любил достойных противников. Тем приятнее будет победа. Но пока Ганс смаковал будущее торжество, Матросов в несколько прыжков оказался у автомобиля. Он вскочил на сиденье и включил мотор. Ганс взревел от ярости. С неожиданной быстротой ринулся он к машине, но автомобиль сорвался с места и почти достиг ворот. Ошарашенный привратник отскочил в сторону. Ганс отстал от автомобиля лишь на два шага. Он упал вперед и ухватился за крыло. Автомобиль поволок его по каменным плитам двора. Из окна высовывался Вельт и что-то кричал. В другом окне виднелась Иоланда. Ветер рвал ее растрепанные волосы. Автомобиль тащил Ганса, но он все же умудрился подняться на ноги. Вот уже близки ворота. Крыло почти задело за них. И вдруг автомобиль остановился... Ганс побагровел, налился кровью. Обеими руками он держался за крыло, а ногой упирался в ворота. Колеса автомобиля вертелись, но машина не двигалась с места. Удивленный Матросов оглянулся и понял все. Мгновенно он дал задний ход, но было уже поздно. Три солдата направили на него автоматы. Матросов выключил мотор и откинулся на сиденье, спокойно смотря на небо. "Нелепая горячность! - подумал он. - Надо было сразу подчиниться, а теперь почти все погибло... Как мог я так опрометчиво поступить? Всю жизнь учился владеть собой - и вот, в решительную минуту..." Ганс скрутил Матросову руки и вывел его из машины. - Здоровы же вы, молодчик! - пробурчал он. - Жаль, что не пришлось с вами встретиться, когда я был помоложе. По двору шел Вельт. Красные пятна выступили на его лице. Солдаты вывели из ворот автомобиль. На серой военной машине проехал Уитсли, вежливо приложив руку к козырьку. Вельт прищурился и сказал Гансу: - Хэлло, убрать всех со двора! Чтобы в замке не осталось ни одного человека. Запереть ворота. Я хочу выполнить свой план без свидетелей. Матросов опустился на массивную каменную плиту и непринужденно рассматривал обветрившуюся серую стену. Молча наблюдал он, как выходили через ворота все слуги Вельта, как ушли солдаты. Последним вышел привратник, Ганс запер ворота. Вернулся он с железным ломом в руках. - Жаль, что мне не удалось с вами подраться!.. - буркнул он. - Я вам еще за яхту должен. - Довольно болтать! - грубо прервал Вельт. - Делайте свое дело! Ганс покорно взялся за лом и, предложив Матросову встать, отвалил тяжелую плиту. Это было под силу, пожалуй, только такому силачу, как Ганс. Иоланда испуганно схватила мужа за руку. Под плитой зияло черное отверстие. - Вот квартира, достойная владельца Ютландского замка! Там кончил жизнь один из них. Теперь кончите вы, мистер Мак-Тросс. Но не беспокойтесь: вам дадут еды и питья, чтобы вы могли "владеть" замком до последних дней мира, сэр. Вы видите, что я обращаюсь к вам, как вы того желали. Вы задохнетесь одновременно со всеми своими земляками и единомышленниками. Матросов сразу повеселел. Это удивило Вольта. Он стал торопить Ганса. Гигант спрыгнул в подземелье. - Босс, здесь по-прежнему валяются человеческие скелеты! Один из них на цепи. - Прежде оба были на цепи. Одну цепь в прошлый раз мы унесли. Ко второй приковать его! Пусть проведет весь остаток своих дней в собственных владениях, в приятной компании! Один из скелетов ведь женский... Надеюсь, это не доставит вам мук ревности? Или я не угадал?.. - Последние слова Вельт прошипел на ухо жене. - Или, может быть, вы бы предпочли, чтобы я заменил тот скелет вашим? Иоланда побледнела и отшатнулась: - Вы безумны, Фред! - О нет, сударыня! Я отлично понимаю ваши христианские побуждения, а также ваши просьбы сохранить жизнь этого атлета, объятия которого так крепки. - Фред, Фред! Вы ошибаетесь! - застонала Иоланда и беспомощно опустилась на плиты двора. Вельт повернулся к ней спиной. Ганс грубо столкнул Матросова в подземелье, потом опустился туда сам. Ветер выл похоронную песню, но не об одном человеке, упрятанном в подземелье. Он пел ее о всех людях Земли, унося воздух на далекий, но неумолимый костер Арениды. Глава IX. ДНИ ВЕТРОВ Надя, вконец обессиленная, едва взбиралась по склону бархана. Густой, тяжелый ветер был насыщен песком, но воздуха не приносил. Дышать было трудно. Приходилось отворачиваться, сгибаясь в поясе. Надя падала на колени, но вставала и снова шла. С гребня, к которому она стремилась, срывались длинные серые языки. Взмывая вверх, они сливались с низко летящим песчаным облаком, похожим на дым пожара. Облако оседало на землю и на глазах, у Нади осыпалось растущими барханами. Пустыня, которая прежде казалась застывшим в бурю океаном, теперь ожила. Мрачно двинулись песчаные валы, кипя на гребнях серой пеной. Они ползли, грозя засыпать навеки только что воздвигнутые комсомольцами сооружения Аренидстроя. Низкое небо угнетало Надю, давило. Она не помнила, когда видела солнце. Ей уже казалось, что солнце не покажется больше и не будет на земле ни радости, ни надежды... Люди теперь работали в противопесочных масках. Надя не хотела надевать на себя резиновую "морду" и последние дни еле держалась на ногах. Утомление приходило быстро. В ушах гудело, перед глазами плыли... цветные круги. Но надо было работать... Работать, забыв все на свете! Но люди не хотели забывать. Сколько раз слышали Надя и Ксения слова о том, что все это напрасно... Ксения слушала, опустив голову, а Надя спорила, горячилась. Некоторые из их товарищей продолжали твердить: - Вся работа придумана только для того, чтобы отвлечь. Прячут правду... Говорили бы прямо! Смерть, и все. Не хуже мы, чем за границей. Умереть сумеем! - Это же и есть трусость! - возмущалась Надя. Она говорила о сестре, о Марине, которая, рискуя собой, стремится получить в лаборатории радий-дельта, необходимый для залпа. - Глупая ты... Да разве мыслимо без предварительных опытов построить сверхдальнобойные пушки и сразу удачно выстрелить! - И место-то какое выбрали. Ветер житья не дает... Не можем мы больше - сил нет... - Уж если пожить последние дни, так как следует, а не глотать здесь песок. Надя, комсорг, проводила собрания, изгоняла слабых, отправляла их с позором в Москву. Но павших духом становилось все больше. И тут вдруг Ксения, лучшая подруга Нади, Ксения... Конечно, причина была в исчезновении ее дяди Димы. Надя слышала, как Ксения плакала по ночам. Днем она была вялой, неузнаваемой. Надя все же держалась. Она и сегодня говорила о том, что вся страна работает с величайшим напряжением, что бессовестно комсомольцам, которые во все времена шли на самое трудное, падать духом. Она указывала на лучших, которые, не обращая ни на что внимания, продолжали бороться, иной раз делая непосильное. А Ксения сдала, бросила все - сказала, что не может и не хочет жить без дяди Димы и что вообще больше никто жить не будет... А ведь она казалась Наде такой сильной. Ксения ушла на железнодорожную станцию, где толпилось множество обезумевших людей. Они дрались за места в вагонах. Оставшиеся бесцельно бродили между разбросанными, полузанесенными песком машинами. Надя шла к Молнии. Она чувствовала потребность рассказать ему все. Он умный, бесстрашный, он один может остановить начавшуюся панику. И если он сделает это, она... она, может быть, откроет ему что-то очень важное, важное для них обоих. Перебраться через два бархана, чтобы дойти до центрального пункта управления, оказалось для Нади неимоверно трудным. Она отдыхала, сидя на песке, обхватив руками колени. И ей вспомнилась ее первая встреча с полковником Молнией. Это было в тревожные дни, когда было объявлено о начале строительства Аренидстроя, во главе которого был поставлен Молния. Полковник Молния проснулся в то утро, как всегда, за минуту до автоматического включения репродуктора. В ожидании голоса диктора он лежал, закрыв глаза. Сработали автоматы, открывавшие шторы, и солнечные блики упали на стену. Бесшумно открылось окно, заколыхалась занавеска. Молния встал и вытянулся во весь рост, готовясь к утренней гимнастике. Он взглянул на солнечную Москву и всей грудью вдохнул свежий воздух. Однако в это утро ему помешали. Едва только он взялся за гири, раздался звонок. Молния растерянно оглянулся. Во-первых, он был не одет; во-вторых, не все упражнения были закончены; в-третьих, он не мог терять ни одной минуты: на столе, лежала корректура его книги об артиллерии сверхдальнего боя. Молния накинул халат и нажал кнопку на письменном столе. В передней раздался ответный звонок, сигнализировавший, что дверь открыта. Молния стоял перед зеркалом. И вот в этот момент полковник увидел в нем девушку. Это до такой степени поразило Молнию, что он даже забыл выключить электрический кофейник. Надо заметить, что женщина впервые появилась в квартире сурового полковника. - Здравствуйте, - сказала девушка робко. - Здравия желаю! - ответил Молния, стараясь овладеть собой. - Садитесь, прошу вас. Чем обязан? Девушка стояла у стола. Руки ее беспокойно бегали, пока наконец не напали на лист корректуры и не начали его непроизвольно мять. Ни один мускул не дрогнул на лице Молнии. - Я - Надя Садовская, сестра Марины, с которой вы знакомы по работе. Молния наклонил голову, стараясь не показать, что он ничего не понимает. Надя села. - Это никуда не годится, что я так рано к вам пришла! Но я должна была... Нельзя терять ни минуты. Молния согласно кивнул. Что касается его, то он всю жизнь свою расписывал по минутам. И он украдкой взглянул на электрические часы. - Аренидстрой, как объявлено, будет вестись по-армейски. Молния снова кивнул. - Мы узнали, что туда не берут девушек, потому что они невоеннообязанные. Молния снова кивнул. - А кто строил Комсомольск? - вспылила Надя. - Кто осваивал целину? Кто строил БАМ? Кто воевал рядом с мужчинами? Молния встал, Надя вскочила. - Хорошо, - пообещал Молния. - Я разберусь. В армии прекрасно показали себя регулировщицы, связистки, зенитчицы... - И партизанки! - И партизанки, - кивнул Молния. - Вот спасибо! Я знала, что вы такой! Можно вас поцеловать? Нет, нет! Только в щечку. И она чмокнула его в невыбритую щеку. Молния смутился. Он проводил девушку до двери. Потом попытался сесть за корректуру, но правил плохо. Девушки тогда были допущены на Аренидстрой. А теперь... теперь строительство оказалось не под силу... и не только девушкам... Полковник Молния с каждым днем становился все мрачнее. Он понимал, что не заметил чего-то самого главного. Люди теряли веру у него на глазах. Руки опускались не только у некоторых рабочих, терялись командиры. Нудный, изматывающий ветер влиял на психику, отравляя сознание, уничтожал уверенность, внушал страх. Все же большинство рабочих держались крепко. Члены партии и передовые комсомольцы самоотверженно боролись со страшной заразой паники. И все же сломался жесткий график, перед которым всегда преклонялся полковник Молния. С чувством досады и в то же время растерянности смотрел он, как все чаще и чаще срывались сроки отдельных работ, как слабела строгая организация, как рушились его расчеты и планы. Он понимал, что стоит перед угрозой губительной задержки - задержки, которая будет стоить миру сотен тысяч, а может быть, и миллионов людей, погибших от удушья... Выйдя из автомобиля, полковник понуро шел по шуршащему, живущему в непрестанном движении песку. Мимо медленно прополз локомотив, толкая перед собой пескоочиститель. Сзади двигался состав. Вдали сквозь серую пелену виднелись поднимавшиеся к небу железные конструкции. Через песчаную мглу просвечивали звезды электросварок, то потухая, то вспыхивая вновь. Неужели что-то упущено? Организация работ была такой совершенной!.. Ведь пустыня завоевана в небывало короткий срок! Что же теперь вызывает задержку? Что происходит с людьми? Как вселить в них веру в успех? И вдруг Молния подумал: верит ли он сам? Он подумал об этом и увидел перед собой девушку в комбинезоне. Он с трудом узнал ее побледневшее, осунувшееся лицо с запавшими синими глазами, которые так помнил... - Зачем вы еще здесь? - спросил он. - Я не хочу уезжать, как они, - сказала Надя, показывая рукой на станцию, и с надеждой посмотрела на Молнию. - Надо сделать так, чтобы и они верили. Молния усмехнулся: - Верить? Можно верить в то, что пушки будут построены, пусть даже с опозданием. Но как я заставлю людей верить в то, что эти пушки выстрелят? Все знают, что Матросов исчез, радия-дельта нет... - Марина найдет его! - протестующе воскликнула девушка. Полковник пожал плечами: - Марина Сергеевна, насколько мне известно, смогла получить один из изотопов радия-дельта. Изотоп этот, обладая нужными свойствами радия-дельта, к сожалению, неустойчив: он распадается сам собой в короткий срок. Из него нельзя изготовить снаряды для наших пушек. - Значит, вы сами не верите в успех? - почти с ужасом спросила Надя. Молния посмотрел на Надю с теплотой и сожалением. Так смотрят на маленьких детей. - Я всегда был честен с людьми. Народ должен знать правду, какая бы она ни была. Надя взглянула на Молнию, и ей стало тоскливо. Она подумала, что этому сникшему человеку она готова была открыть самую дорогую свою тайну... Надя повернулась и пошла обратно. Думала о том, какая счастливая Марина, она любит Матросова, а она, Надя, так несчастна... Молния провожал глазами уходившую девушку, и ему казалось, что он упускает сейчас что-то очень важное, как упускал все прошлые дни. С тяжелым чувством подошел Молния к одинокой цилиндрической будке, стоявшей посередине строительной площадки Аренидстроя. Необходимость очередного телевизионного разговора с министром угнетала его. В кабинете Василия Климентьевича Сергеева сидел Кленов. Приподнято взволнованный, он говорил: - Я позволю себе заметить, Василий Климентьевич, что, хотя путь, избранный Мариной Сергеевной, сейчас и единственный, нельзя все же переоценить возможные результаты! М-да!.. Я еще и еще раз сочту необходимым указать вам на принципиальную незаменимость радия-дельта. - Так, Иван Алексеевич. К отысканию Матросова мы меры принимаем, но рассчитывать надо на худшее. Поэтому найти заменитель радия-дельта - задача первостепенная. Если вы боитесь применить его для выстрела, то он пригодится для предварительного аккумулирования энергии до тех пор, пока радий-дельта будет найден. - Да, я действительно боюсь... Несомненно, заменители будут нестойкими. Они распадутся от сотрясения выстрела, и вся энергия снарядов-аккумуляторов вырвется наружу. Министр встал и прошелся по кабинету. - Значит, решающий опыт назначен на сегодня? - спросил он. - Да, через полтора часа. Как я уже имел честь вам сказать, я лично приму в нем участие. Это очень опасно и слишком ответственно, поэтому я не могу разрешить Садовской произвести опыт без меня. - Хорошо, профессор. Если вы считаете это необходимым, то поезжайте в лабораторию. - Превосходно! Тогда я осмелюсь откланяться. - Нет, Иван Алексеевич! Вам ведь еще рано. Пойдемте со мной в телевизорную будку. Увидите Молнию. Поговорим. Не все благополучно у него на строительстве. - М-да!.. Ну что же, я с охотой, с удовольствием повидаюсь с полковником Молнией. Весьма уважаемый человек. Сергеев и Кленов прошли маленькую дверь и оказались в крохотной серебристой комнате, стены которой смыкались правильным цилиндром. Посередине стояли два мягких кресла, а перед ними - небольшой пульт. Василий Климентьевич пригласил Кленова сесть и тронул блестящие рычажки. Тотчас же стены засветились, как будто исчезая. За ними начало обрисовываться нечто неясное, постепенно превращающееся в объемное очертание каких-то конструкций, похожих на устремленные в небо фермы разводных мостов. Выл ветер, неслись тучи песка. Профессор Кленов невольно прищурил глаза, улыбнулся сам своей слабости и погладил бороду. В комнате не было ни одной песчинки. На фоне пустыни в запорошенном песком плаще стоял полковник Молния. - Привет, товарищ полковник! - сказал Василий Климентьевич. Профессор церемонно раскланялся. Полковник Молния ответил на приветствие и замолчал. Подождав, Василий Климентьевич спросил: - Как с установкой магнитных полюс