ачит, события обернулись не так, как предполагал Гамм?.." - подумал я. Бет ушел в пилотскую кабину. Скоро самолет задрожал, сдвинулся с места. Пилот выруливал на ровную площадку. Я не знал, что мне предпринять, и, закрыв глаза, пытался что-нибудь придумать. Но что? Броситься к пилоту, когда самолет полетит "над морем?.. Ну и что из этого? А где же Гамм? Погиб в развалинах, из которых так ловко соорудили этот самолет?.. Самолет все быстрей катил по чуть всхолмленной площадке. К этому времени я о ножку кресла перетер веревку, которой были связаны мои руки. Сделать это было совсем нетрудно, потому что самолет внутри (да и вообще весь он представлял собой странное зрелище) был сработан очень грубо: ведь он являлся в сотни раз увеличенной моделью со всеми ее, во столько же раз увеличенными шероховатостями. До чего неуютен был огромный салон с двумя циклопическими лампочками в потолке! Громоздкие кресла, похожие на нелепые, внушительных размеров диваны, отбрасывали резкие тени. Сидевших на этих громадных диванах злоумышленников не было видно, отчего самолет казался пустым. Все какое-то неживое, без человеческого дыхания, и поэтому невозможно было отвязаться от уверенности, что самолет не взлетит. Если б мне помогли! Но кто знал, где я теперь нахожусь? Кажется, Рахмету Аннадурдиеву я сказал, что на машине собираюсь на пустынные берега восточного Каспия. Да еще нагрубил старику... А сам жду его участия, помощи. Когда у Аннадурдиева умерла сестра, я не смог сходить на почту, чтоб в Ашхабад послать телеграмму их племяннику, потому что очень был занят: как раз вулканизировал камеры и ставил дверцу в багажник... Теперь моя участь зависела, кажется, только от Аннадурдиева, и я ждал его помощи! Вот как... И передо мной вдруг ясно открылось как будто бы и давно понятное, но едва ли до этого мгновения во всей полноте осознаваемое мною представление о действительно добрых взаимоотношениях между людьми, об отзывчивости, которая поистине является самым драгоценным достоянием человека. Мгновенно в сознании пронесся рой других мыслей, как одно слово: почему ночью я не подошел к другому стеклу, не исследовал весь телескоп хотя бы внешне, не испытал обе его стороны? Из-за робости? Сдрейфил, послушав распоясавшегося пустозвона плоскуна? А оказывается, паникер-плоскун являлся вообще делом десятым. Конечно же, в результате диалога со своим опережающим отражением я мог бы утром принять самое верное решение, найти блестящий выход из создавшегося положения (то-то Кобальский пугал меня телескопом, "предостерегал" от заглядывания в стекла!). Удивительно, но теперь сожалел я о своем ночном упущении не только поэтому. Жаль было, что не увидел я себя, пусть в неправдоподобно одностороннем, но зато безупречном виде. (Даже из проходимца Кобальского умудрился телескоп выудить немало хорошего, когда тот встал перед окуляром!..) И это не было праздным любопытством. Главное, мне очень не хотелось походить на своего отстающего. Но таким я уже не мог быть! В который раз уже в моем воображении возникала одна и та же стереотипная картина... Вот если бы!.. Самолет все быстрей катил по чуть всхолмленной пустынной степи. И я видел его как бы со стороны. Видел, как он поблескивает в лучах заходящего солнца. Толчки шасси и качания самолета неожиданно прекратились. Я подумал, что мы взлетели. В двери, ведшей в пилотскую кабину, появился и что-то крикнул взволнованный "дядя". - В чем дело?! - громко, раздраженно спросил его нумизмат. "Дядя" подбежал и угодливо выпалил: - Там человек!.. А за ним стоит... - Ну так и что же!!. - в ярости вскочил нумизмат на ноги. - Он бежит навстречу самолету... - Взлетайте, черт вас всех возьми! - теряя самообладание, закричал шеф. - Кто вам разрешил останавливаться из-за какого-то там?!. Взлетайте, Зет! И, оттолкнув "дядю", мимо смирно сидевшего на полу Большого Кеши побежал по большому, как ангар, салону к пилотской рубке. За ним метнулся Кобальский. "Дядя" бросился за Кобальским, я - за "дядей". Метрах в трехстах прямо навстречу самолету бежал, медленно, тяжело переволакивая ноги, какой-то человек. Он то и дело поднимал над головой полусогнутую руку и, видно, что-то кричал нам. Дальше, в километре от нас, левее бегущего человека, с работающими винтами стоял вертолет. Между бегущим человеком и вертолетом я увидел другого человека. Тот, изредка, на мгновение останавливаясь, может, что-то крича, бегом возвращался к вертолету... В этой слишком напряженной для меня, драматической ситуации я поначалу не обратил внимания вот на что... В первые мгновения я не мог понять: то ли мне это кажется, то ли я действительно вижу бегущего к самолету человека еще и другим, неплотным зрением - вижу чуть со стороны неплотным зрением моего двойника-исполина. И благодаря особенности его бинокулярного зрения я четко и ясно видел, что к самолету бежит старик Рахмет Аннадурдиев!.. Но я знал, что исполин не то что подняться, а и видеть происходящее вокруг него давно уже не мог. И я догадался, что это у меня что-то вроде галлюцинации: я видел как раз то, что очень хотел увидеть, и именно старика Рахмета. Ведь только один он знал, куда я вчера рано утром отправился. Уж кто-кто, только не старик сосед мог здесь появиться... - Да это же какой-то старик! - нарушив тягостное молчание наблюдателей, с предельным возмущением в голосе констатировал нумизмат. - Взлетайте! Вас любое насекомое может остановить, трусливые зайцы! Вперед! Самолет взревел и двинулся прямо на бегущего старика... Все они гурьбой (тут в своей сильно запыленной белой рубашке толкался и широкоплечий, с побитым лицом Иннокентий Уваров), все, как по команде, двинулись из кабины. Понятно, чтоб ничего не видеть... Я посторонился, чтоб пропустить их. Эпсилон, то есть Кобальский, как я про себя его называл, со слепой яростью набросился на меня. Сильными толчками и ударами он погнал меня в хвостовую часть самолета, приговаривая: - Это ты еще что-то придумал... И с этим стариком!.. Знаю я... Попоешь ты у меня еще!.. Сейчас ты у меня споешь в ящик!.. Сыграешь! В этой суматохе они даже не обратили внимания, что руки у меня не связаны. Самолет все быстрей катил по чуть всхолмленной степи. И мне казалось, что это именно я так вот, со стороны, вижу, как он поблескивает в лучах заходящего солнца. - Слишком долго не взлетаем! - оглядев всех свирепым взглядом, раздраженно не то спросил, не то просто оказал нумизмат. - Не очень-то равнинная здесь местность!.. - Тоном голоса как бы указывая на пустячность этого досадного, но и единственного затруднения, громко объяснил Кобальский. Все злоумышленники сгрудились вокруг Большого Кеши - там, где был центр тяжести, по их мнению. Громадный Большой Кеша сидел на полу. Глядел куда-то вперед, даже головой не крутил. Глядел и ничего, наверно, не видел, а только ждал - внимательно и напряженно ждал, как вот-вот самолет взлетит. Жаль его было. И не только страх его мучил, но и то, что самолет все никак не мог оторваться от земли. Из-за него не мог, из-за его веса. Конечно, столько тонн!.. А эти все, с нормальным весом, столпились вокруг него и, конечно, думают об этих лишних тоннах... Георгий-нумизмат вроде бы не спеша прошел под рукой Большого Кеши (которой тот крепко держался за спинку безобразно большого кресла-дивана), приблизился к иллюминатору, на дрожащем полу приподнялся на цыпочках... Вдруг он резко отшатнулся и голосом, в котором исчезли все звонкие тона, почти хрипом, не у кого-нибудь, а так, вообще, спросил: - Что он??. - И грозно и отчаянно: - Кобальский! Почему он живой?! Он бежит за самолетом! Я отчетливо со стороны видел, как, поблескивая, катит, все быстрей катит самолет, в котором был и я. Фотограф, стремительно перелезая через ноги Большого Кеши, запинаясь, бросился к левому борту. Большой Кеша, со страху широко раскрыв два блюдца-глаза, схватился за поручни кресел, попытался встать в проходе. - Сядь, идиот! - рявкнул на него Кобальский. - А то опять рухнем! Все, кроме Большого Кеши, прильнули к иллюминаторам. Наискось, со стороны, за самолетом бежал мой близнец-исполин! "Дядя" бросился в пилотскую кабину, очевидно, чтоб сообщить о происходящем Бету. - Станислав, вы еще раз ошиблись? - приставив пистолет к животу бедняги фотографа, грозно спросил нумизмат. - Это же невозможно!.. - совершенно потерявшись, быстро, отрицательно замотал Кобальский головой. - Невозможно... Колосс ведь еще утром потрескался и начал рассыпаться! Он на миг закрыл глаза, выпятил нижнюю губу и дунул вверх по лицу. Из морщин вырвалось, взлетело облачко желтой пыли. - Иннокентий! - рявкнул нумизмат. - Скажи пилоту, чтоб он свернул вправо и поддал газу. - Георгий, - смирно пояснил гомеопат, - в авиации это невозможно: пилот сломает правую плоскость. Мы ведь еще не взлетели. - Кобальский, пять секунд! Что можно сделать? - Секунд через сорок мы взлетим, - сказал гомеопат. - Кобальский, три секунды! - твердил нумизмат. - Колосс должен развалиться раньше, чем вы меня убьете! Он держится на чем-то невероятном!.. Фу! - Еще две секунды. - А!!. Да, да! Вот! - то и дело сдувая с лица пыль, Кобальский с радостной, омерзительной гримасой бросился ко мне. - Не представляй это!.. - Что?!. - в паническом негодовании заорал нумизмат, не понимая, что же именно надо предпринять. - Пусть Максим не представляет себе, что колосс бежит за самолетом!.. Максим, представь, вообрази, что твой двойник упал! - Немедленно! Ну!! - сообразив, в чем дело, бросился ко мне и наставил на меня пистолет нумизмат. - Пусть он, - выкрикнул Кобальский, - говорит, что колосс упал! Говорит, говорит, и тогда он не сможет думать о противоположном!.. Пусть все время приговаривает, что исполин упал. - Станислав, - сказал я ему, - у вас уже осыпались уши. Посмотрите, как глубоки ваши морщины. Попытайтесь побыть человеком хотя бы несколько минут. - Молчать!! - закричал нумизмат. - Или говори, или я стреляю! - Молчать!! - заорал на меня Кобальский. - Не заговаривать зубы!.. - Он отвратительно выругался. - Да, он бежит к морю, - бездумно сказал я, наперекор своим словам, всеми силами души стараясь вообразить, представить себе, как словно огромная тень гонится за самолетом мой близнец-исполин и во что бы то ни стало стремится его догнать. - Он бежит изо всех сил!.. - прошептал я, речью помогая представляемой картине. - Догнать! Непременно!.. Сердце мое бешено колотилось. Всем своим существом я чувствовал, как трудно бежать моему огромному близнецу. Он едва-едва нес себя. При его огромных размерах, при скорости бега, равной скорости летящего самолета, сопротивление воздуха для него было слишком ощутимым. Да еще ступни из-за громадности веса по щиколотку увязали в земле... Ему было невероятно тяжело. Уже смертельно ныло все его тело, но мое сердце помогало биться его сердцу. - Что он шепчет, этот негодяй?!. - зеленея от злости, глядя на меня неподвижными бляхами глаз, спросил нумизмат. - Я прикончу его!.. - Не надо, шеф! - остановил его Кобальский. - Ведь из-за него в колоссе снова вспыхнула жизнь!.. А если мы убьем этого мерзавца, то его двойник станет действовать автономно. Слишком самостоятельно! Пусть этот Максим представит, что... - Представляй и ты! - потребовал нумизмат. - Все представляйте! - Это бесполезно... - плаксиво возразил Кобальский, вдруг быстро подставил руку и поймал свой отвалившийся нос. - Ну!.. Представляй! - дулом пистолета сильно ткнул меня в грудь нумизмат. - Ясно вообрази... - (грубое ругательство), - что он рухнул! Представь, как он с грохотом рассыпался!.. На куски!.. А мне вдруг вспомнился, будто назло, наперекор словам этого ценителя редких монет, ярко, в один миг, всплыл в памяти тот драматический случай... Может, это исполин вспомнил ту минуту - тяжелую минуту, почти отчаяние. Как два года назад, сдирая кожу на руках и ногах, я взбираюсь по скалистой горной круче, чтоб успеть; еще минуту, несколько метров, подать руку, сверху подать руку, потому что человек повис на одних руках над пропастью, только бы успеть!.. А тут этот, вместе с самолетом волокущий всех в пропасть, с зелено-коричневой бледностью на физиономии, сильно вспотевший, хрипло требовал: - Представляй!.. - Я представляю, - сказал я. Сказал и изо всех сил ударил по правой руке нумизмата. Его пистолет улетел куда-то далеко за кресло. Я стремглав мимо Большого Кеши бросился в нос самолета. Влетел в пилотскую кабину. Захлопнул за собой тяжелую дверь, задвинул внушительных размеров, как и все здесь, нелепую, будто амбарную, задвижку. Бет недоуменно на короткий миг повернулся ко мне. Я знал, от положений какого рычага зависели обороты винтов этого самолета (видел, какое именно движение сделал Бет, когда двинул самолет на Рахмета Аннадурдиева). А в дверь стучали, будто тридцать дьяволов стучали своими дубовыми головами... И тут же стали ударять. Чем-то тяжелым. Били очень сильно, словно торцом бревна, которое раскачивали на руках человек двадцать. Я подумал: "Это Большой Кеша... Наверное, лежа на спине, продвинулся вперед и теперь бьет ногой в дверь. Если самолет и взлетит, - мелькнула у меня мысль, - то из-за переместившегося вперед многотонного Кеши тут же врежется носом в землю..." Моя схватка с Бетом длилась с минуту. Бет, к сожалению, был намного сильнее меня. Но, как бы там ни было насчет силы, в борьбе за положение рычага мне все-таки удалось сделать все, чтоб самолет значительно потерял скорость разбега. Хотя неравная борьба с Бетом требовала от меня всех физических и душевных сил, от моего внимания ни на миг не ускользали и другие, пожалуй, более важные события: что и как видел, какие усилия предпринимал исполин. И самым главным, окрыляющим меня фактом было то, что расстояние между ним и самолетом сократилось до полукилометра... Дверь выломали... Они ввалились все разом, едва не столкнув Бета с пилотского кресла. Видно, Большой Кеша и не двигался с места, сидел все там же, посреди самолета. Значит, это они так стучали. Вчетвером. Я до сих пор понятия не имею, чем, каким таким бревном выломали они крепчайшую дверь. Действовали они так энергично, решительно и дружно, что у меня даже в памяти не осталось, как выбросили они меня из кабины. В один миг. Как мешок с опилками. С разбитой головой я тут же вгорячах вскочил на ноги. - Уведи его в хвост... - бездушно сказал нумизмат Кобальскому. - Навсегда. И чтоб я больше не возвращался к этому вопросу!.. - Иди туда... А я за тобой... - с жутким безразличием в голосе приказал мне Кобальский. ...Как сквозь туман, по более частым, ощутимым ударам шасси я заключил, что самолет катит все быстрей и быстрей. Но и исполин, не ощущая своего тела, ничего не зная о своих силах, мчался за самолетом во весь дух! Только благодаря неожиданному появлению старика Рахмета и моей схватке с Бетом самолет не взлетел на несколько минут раньше, когда исполин был от него слишком далеко... Беглецы наконец почувствовали, что самолет оторвался от земли и плавно полетел. Кобальский и испуганный Большой Кеша с облегчением переглянулись. Чтоб дать нам пройти, Большой Кеша, сидя, осторожно подвинулся. - Сиди тихо, а то опять рухнем... - следуя за мной, сказал ему Кобальский и легко, прерывисто вздохнул. Может, через минуту все сотряслось от сильнейшего толчка, а потом от другого. Момент неопределенности длился секунд десять. Некоторое время исполин бежал с самолетом в руках. Еще через несколько секунд на месте задней части фюзеляжа с треском и грохотом открылось в синее вечернее небо огромное зияющее отверстие... Когда я очнулся, была ночь. Откуда-то несло гарью. Я едва мог пошевелиться. Ничего... все-таки жив! Утром я увидел, что нахожусь недалеко от разрушенного самолета. Поднялся и, кое-как передвигая ноги, пошел к нему. Недалеко от груды самолетных развалин в позе безмятежно спящего лежало каменно-неподвижное, будто изваяние, тело моего освободителя. Нетрудно было догадаться, что это он извлек меня из самолета и отнес в сторону. Недалеко от меня на берегу моря стоял вертолет. За обломками самолета разговаривали. Я подумал, что это, может быть, кто-то из компании Кобальского, ребята из "алфавита". Над грудой черепков показался человек. - О, смотри! - закричал Рахмет Аннадурдиев. - Вон Максим! Живой!!. В трех шагах от него, скользя по громыхающим плитам, торопливо поднялся еще кто-то. Я сразу же догадался, что это мой дядя Станислав. Конечно, он совсем не был похож на самозванца Зета. - Жив?! Цел?.. - бежал ко мне и кричал он. - Дядя Станислав?.. Станислав Грахов? - спросил я его, как только он в радостном недоумении остановился передо мной. - Ну конечно!.. Максим!! Что тут произошло?! Что за черепки вокруг? И что за Будда там лежит? - Долго рассказывать, дядя Станислав... - преодолевая слабость, проговорил я и сел на землю. - Но теперь все в порядке. А настоящий Кобальский никуда не денется... Только не умер бы на этот раз от жажды, без воды... Дядя Станислав, надо искать не замок Шемаха-Гелин, который занесен песками... Вначале надо прийти к мазару Урбекир-Баба. Там колодец есть. В колодце очень вонючая вода... Зато через него можно проникнуть в огромный подземный грот. Его построили когда-то эти... Там, глубоко под песками, на двадцати шести прямоугольниках и квадратах... А, да... Мазар и колодец разрушены Большим Кешей... - О чем ты говоришь?.. Максим! - насторожился дядя, слушая мой лепет. - Какой Большой Кеша?.. - Там хранилище инопланетных... - Ах, Максим, Максим! - укоризненно качал головой старик Рахмет. - Вот видишь: голодный, говоришь что попало, и дядя тебя не понимает!.. - Да ну тебя, дедушка Рахмет! - благодушно махнул я на старика рукой. - Сам потом увидишь. - Ну и что там, в гроте-то?.. - посмеивался дядя Станислав. - Спишь ведь на ходу! Устал, голодный, наверное, не спал... Вставай, Максим. Идем в вертолет. Хватит о гротах! - Вы представляете, - из какого-то туманного, мягкого и приятного полузабытья твердил я, - вы только представьте себе: там лежат инопланетные сокровища! Конечно, ледяной телескоп - это была самая большая драгоценность, - я вздохнул. - И больше его нет. И масс-голографической установки нет... Но там еще двадцать шесть квадратов и... И на каждом такой потрясающий предмет! Высплюсь, и мы сразу поедем, да? Вот здорово будет! Но надо поторопиться: там живого человека погребли. Станислава Кобальского... - Кобальского? - удивился дядя. - Да откуда он тебе известен?.. Ну да довольно! Вернемся-ка сначала домой. Я встал. Вогнутым зеркалом, как колыбель неба, передо мной лежало огромное море. - Можно, я искупаюсь? - сказал я. - А то усну. - И засмеялся. - Иди! - кивнул дядя. - Только недолго... - Максим!!. - донеслось откуда-то издалека. Я обернулся. К нам из пустынного утреннего пространства быстро шел Альф. - Альф, привет! - крикнул я. - Альф?.. - протянул дядя. - Это один из них, - весело сказал я. - Он ничего, нормальный. Альф! Правильно сделал, что не сел в самолет. - Вчера вечером я все видел, как было... - подойдя к нам, тихо проговорил Альф, повернулся к дяде и к старику Рахмету и сказал: - Доброе утро! Нам надо поспешить. Там может погибнуть человек... В гроте. Станислав Кобальский. - Я им сказал, Альф. А Гамм погиб... - Нет, он не погиб. - Не погиб?.. - Вечером Гамм придет, - тихо проговорил Альф, печально глядя на развалины недавнего самолета, на неподалеку каменным изваянием лежащего исполина. - Как все произошло, Альф? - озадаченно спросил я. - Если коротко, - сказал он, - то очень просто. Ты, Максим, не думай, что я струсил и не сел в самолет. Я должен был помочь Гамму. Твой близнец исполин поднялся благодаря твоему желанию и словам, которые ему сказал Гамм. Ты действительно не хотел лететь. И исполин смог очнуться... А броситься за самолетом его заставили, вернее, убедили слова Гамма. Он настоящий опережающий! Альф снова с сожалением посмотрел на развалины самолета, на мелькающих между ними пограничников. - Жаль, что все они погибли, - сказал я. - И жаль, что разбит ледяной телескоп. Все в прах... - Нет, нет! - поспешно заверил меня Альф и отрицательно помотал головой. - В прах превращена копия телескопа. Настоящий ледяной телескоп лежит засыпанный песком около одного приметного бархана. От мазара Урбекир-Баба до того бархана всего несколько километров. Я знаю, где он. - Вот и прекрасно! - сказал я.