тных денег нет? - Разве что в Осуе. - А откуда взялась Осуя? Бывший писец высосал первый кувшинчик и пододвинул к себе второй. Ему нравилось учить мальчика. Хотя, - разве это мальчик? И двенадцати нет, а уже - пущен в отход мироздания. О, времена! И писец начал рассказывать историю города Осуи: расскажем ее и мы. - Осуя - это был город в провинции Истарна, на самом берегу моря. Лет семьдесят лет назад на провинцию напали варвары. Варвары не умели считать до ста и брать городских стен, и Осуи не взяли, тем более что у них не было кораблей, а Осую снабжали с моря. Осуя вообще расположена очень неудобно, - с одного конца море, а с другого - горы, оберегающие жителей, но препятствующие земледелию. Поэтому город издавна занимался торговлей и другими вредными занятиям, скоро стал служить посредником между империей и варварами, покупал по низкой цене, продавал по высокой. Через десять лет наместник Осуи, проворовавшись, задумал передать город варварам. Варварский король пришел к Осуе и стал в горах лагерем. Горожане узнали про измену и повесили наместника на городской стене, а заодно и взбунтовались против империи. После этого они послали к королю депутацию с хартией в семьдесят статей. Город обещал платить королю те же налоги, что раньше платил в империи, а взамен требовал самоуправления и права свободной торговли по всему королевству, и чтобы провинившихся горожан судил не король, а городские присяжные. Король согласился. Через десять лет его преемник пошел на Осую войной, чтобы отобрать все эти права. Горожане решили защищаться, но в городской казне не было ни гроша, потому что налогов у них почти не было. Такова уж была их политика, что казна была пуста, а горожане - богаты. Тогда они решили сделать заем: самые богатые граждане ссудили государству семьдесят тысяч ишевиков. Город выиграл войну. Через два года на город напала империя: и опять пришлось брать у богатых людей в долг. Когда война кончилась, стали думать: как отдать долг? Ведь в казне ни гроша. Тогда кредиторы города соединились в банк, "Истинный банк Осуи", и этот банк получил на откуп пошлины, и серебряные общественные рудники, и все, из чего можно извлечь доход. И с этого времени, сколько был ни происходило в городе переворотов и столько бы раз партия Империи не изгоняла партию Варваров, Истинного Банка никто не трогал, потому что тот обеспечил городу невиданное процветание. Истинный банк бьет очень хорошую монету, и если говорить как есть, то в наше время это единственная полновесная монета, но чаще всего рассчитывается частными деньгами: именными векселями и кредитными билетами. - А чем же они торгуют, - спросил Шаваш, - откуда такое богатство? - Ну, во-первых, - сказал писец, у них есть серебряные копи, и еще они ловят на севере рыбу кита, и продают его жир. Во-вторых, лет тридцать они заключили договор с варварским королем, чтобы тот напал на империю. Когда он, с помощью Осуи, взял город Шадду, издавна славившийся своими коврами, то варвары не убили всех, как обычно, а вывели людей за стены, отделили десять тысяч искусных ткачей и перевезли их в Осую: правда, половина перемерла по дороге. А через пять лет они таким же способом добыли для себя секрет Найских гобеленов. Еще у богатых семей есть острова на юге, где рабы выращивают сахарный тростник. Но на самом деле богатство Осуи не от производства, а от торговли и как раз от этих частных денег. - Да вот смотри, - сообразил вдруг писец, - ведь куртка твоя - это варварская шерсть! Гуляла эта овца за Голубыми горами, а красили ее в Осуе. Где ты ее взял? - Нехорошо лежала, - сказал Шаваш. - Словом, - возвратился писец к рассказу, - хотя у них и очень хорошая монета, кредитных билетов и векселей у них в двадцать раз больше, чем монеты. Так что главное их имущество - это доверие к банку, потому что стоит только предъявить все эти билеты к оплате, и банк лопнет. - Гм, - сказал Шаваш, - а что же, там не бывает переворотов и реформ? Вдруг кто-то отменит их билеты? - Наоборот, - сказал писец, - перевороты там бывают довольно часто, как во всех странах с народным правлением. Ведь там есть и чернь, и банкиры, и знатные дома, происходящие от чиновников империи, и знатные дома, происходящие от варваров, каждый год партия империи изгоняет партию варваров, и наоборот. А то чернь кого-нибудь повесит, или два знатных дома не поделят невесту. И даже когда ничего этого не происходит, все равно каждый год они избирают нового городского главу: а тот, вне зависимости от того, чьей он принадлежит партии, начинает изгонять своих противников. Но на Истинном Банке это никак не сказывается. Во-первых, его никто не трогает. Во-вторых, Банк принял закон, что векселя изгнанников и повешенных все равно принимаются к оплате. А в-третьих, сила торговых людей - давно ушла за пределы города. Ну и что, что кого-то там изгнали? У него конторы при всех варварских дворах. Он едет в одну из контор и ведет оттуда дела через своих представителей, или плюнет на Осую, заберет у короля какой-нибудь город в уплату долга, и начнет там княжить. - Странно устроен мир, - сказал Шаваш, - когда в империи появляется бумага вместо денег, все тоскуют, а Осуя из-за этого богатеет. - У них за векселями стоит товар, - сказал писец, а у нас что? Съедят они нас, как вошь человека. - Почему съедят? - встревожился Шаваш. - Кровопийцы - вот и съедят. Ты подумай: мы производим, а они сбывают! Продают дорого, покупают дешево. Нашей же кровью платят за наш шелк! А поедет чиновник продавать сам, - так князья его по дороге ограбят, а король кинет в тюрьму, по навету осуйцев: "Он-де шпион империи". Сгноят ткани, или скупят их за гроши, а чиновник по возвращении опять идет в тюрьму: "Продал за гроши, значит, имел взятку!" - Значит, - спросил Шаваш, - осуйцы получают выгоду, торгуя между империей и варварами? - Да. - А у варваров они получают товар, имея привилегии и беспошлинную торговлю? - Точно так. - А где же они получают товар в империи? - Гм, - сказал писец, - это забавный вопрос. Действительно, где же они получают товар в империи? И скорчил рожу. - Да, - сказал писец, - я думаю, что это дело сильно тревожит высших сановников. Лет десять назад, при государыне Касие, я слыхал, в Осуе победила партия империи. И они предлагали подчиниться государю на тех же условиях, на каких они подчинились королю, то есть уважать их банк и их самоуправление, а взамен просили права беспошлинной торговли. И дело было уже почти сделано: но чиновники, направленные в Осую для принятия присяги, чем-то раздразнили народ. Чернь взбунтовалась, правителей повесили, изгнанников вернули, а чиновников выгнали из города без штанов. Шаваш вздохнул. - А что же случилось с чиновниками, которые упустили такой город? - А что с ними случится? - возразил стряпчий, - вон, первый среди них был господин Нарай! Шаваш угощал стряпчего еще некоторое время, пока тот не облокотился головой о столик и не заснул. Шаваш встал и пошел к выходу из харчевни. У выхода хозяин чистил медную корзинку на рыбьем боге. - А слыхал ли ты, - спросил он у Шаваша, - что сегодня случилось в Десятой Управе? Господин Андарз угрожал мечом тамошнему судье, если тот дотронется до письма его жены! Вот что значит любовь! Неужели такой человек умрет спокойной смертью? Воротившись в свое дупло, Шаваш вынул Дуню из клетки и насыпал ему семечек, а потом вытащил из щели дуба пакет, доставшийся от мертвеца, и стал изучать содержимое. Сомнений не было, - он держал в руках не документы и не деньги, а банкноты Осуйского Банка, с несколькими подписями на корешке и с квадратной красной печатью. Билетов было тридцать штук, и на каждом стояла дивная сумма: двадцать тысяч, а на белом корешке каждого билета было написано: "ГОСУДАРСТВО ЕСТЬ ОБЩЕСТВО, УПОТРЕБЛЯЮЩЕЕ ДЕНЬГИ". Невиданные слова! Шаваш положил пакет обратно в дупло, а Дуню - за пазуху, поцеловал его в мордочку и спросил: - Как ты думаешь, Дуня, в чем больше скандала: угрожать мечом судье или иметь шестьсот тысяч незаконных денег? Мне кажется, что угрожать мечом судье хуже. Тогда почему господин Андарз так беспокоился об этих деньгах? На это Дуня ничего не ответил. 2 Выйдя из дупла, Шаваш перебрался по мосту через реку и оказался в той части города, где он обыкновенно не промышлял. Здесь не было ни притонов, ни шаек: одни дворцы и управы. Высокие каменные стены были украшены резьбой и рисунками, подобными окнам в иной мир, над стенами виднелись верхушки садовых деревьев и репчатые луковки павильонов. Канавы попрятались в трубы под мостовой, и над улицами плыл запах хорошей пищи и диковинных садовых ароматов. Шаваш глядел на эти дома удивленно и жадно, как варвар, отправленный послом в осажденный город, глядит вокруг и удивляется, что такая красота есть на свете, и прикидывает, где лучше ломать стену и тащить добычу. "Если на небе и есть рай, - подумал Шаваш, - то наверное, он находится прямехонько над Верхним Городом". Шаваш дошел до Синей Улицы и стал смотреть: перед ним, словно занавес, подвешенный к небесам, взметнулись стена дворца государева наставника. В стене было четверо разноцветных ворот: синие, желтые, белые и красные. Сквозь синие ворота ходила прислуга. Сквозь желтые ворота ходили первых четырех чиновники. Сквозь белые ворота ходили чиновники с пятого по восьмой ранг. Сквозь красные ворота ходили чиновники девятого ранга. А когда своего наставника посещал сам государь, он не ходил через ворота. Ради него ломали стену, походившую на занавес, подвешенный к небесам. Слева от белых ворот копошился народ: в доме господина Андарза был праздник: его брат, господин Хамавн, наместник Аракки, одержал очередную победу над варварами. Чернь сбежалась к уличным столам в ожидании своей доли. Господин Андарз, государев наставник, был уважаем народом за великодушие и щедрость. Вернувшись с победой из Аракки, он заплатил в тот год налоги всех городских цехов, а за пятьдесят тысяч горожан внес квартирную плату. Каждую неделю в его доме раздавали хлеб и мясо, а раз в месяц господин Андарз звал домой трех нищих самого гнусного вида, усаживал их на серебряную скамеечку и лично мыл ноги. Пока Шаваш смотрел, меж толпы появился паланкин, сопровождаемый четырьмя слугами. Слуги несли в руках желтое знамя и перевернутые деревянные алебарды. Распахнулись красные ворота, - паланкин внесли внутрь. Перед глазами Шаваша мелькнули фонтаны, розовые колонны утопающего в зелени дома, и Андарз, идущий по дорожке навстречу гостю. Человек высадился из паланкина, словно драгоценный кувшин. Он был одет в строгий кафтан без знаков различия. Голову его украшала красная рогатая шапка, - знак траура. - Осуйский посланник, - сказал кто-то за спиной Шаваша. - Удивительное дело, - добавили - вчера арестовали всех менял в Синей слободе, а Осуйских купцов пускают через красные ворота. - А что это он в трауре? - А племянник у него позавчера умер, - забасил стоящий впереди Шаваша человек, видимо, грузчик в Осуйском квартале. - Этот племянник год назад уплыл к Белым варварам, и пришло известие, что его корабль утонул. А племянник, оказывается, выплыл, месяц назад явился в столицу: весь в болячках, ухо драное, - вот болячки вздулись, и он помер. Нежный дядя ругался: лучше бы, говорит, ко мне корабль вернулся, чем этот оболтус! - Страсть к стяжанию, - сказал кто-то, - губит тела и души. Море боги сделали для рыб, а не для людей, нечего по морю-то плавать. - А еще кто-нибудь спасся? - Еще один человек спасся, хозяин корабля - Ахсай. - А ведь этого Ахсая вчера ночью убили: эк их всех! Кто-то кинул в посланника редькой, но не попал. Тут ворота закрылись, скрыв от толпы фонтаны и флигеля, и паланкин с желтым знаменем и зеленым кругом, на котором черные точки складывались в уже знакомую Шавашу надпись: "Государство есть общество, употребляющее деньги". Стемнело. На вершине стены зажгли масляные плошки. Шаваш обошел стену кругом, взобрался на орех, и спрыгнул в дивный ночной сад, полный неясными шорохами и дальними вскриками гостей. Шаваш забился под куст и стал смотреть. Красные факелы отражались в черной, как оникс, воде прудов, и белые лебеди, разбуженные музыкой и шумом, плавали за лодками, в которых сидели нарядные люди, и яства на столе были такие редкие, что даже поглядеть, не то что съесть боязно. Веселье разгоралось все сильней и сильней: засвистели флейты, чиновники стали хватать девиц и крутить их вокруг головы, юбки девиц разлетались так, что видны были их белые бедра. Один из чиновников упал, а девица на него села. - Гасите факелы, - закричал кто-то. Шаваш испугался, что все дело кончится общей свалкой, как у них в деревне. Но тут Шаваш заметил, как господин Андарз, в длинном шелковом платье, покинув пирующих, засеменил в сопровождении спутницы к мраморному гроту, увитому струящимися по воздуху лентами и зеленью. Мгновение, - Шаваш скользнул, как белка, меж кустов, меж известковой стены и плетей ипомеи, и оказался в темном гроте раньше ничего не заметившего Андарза. Господин Андарз и его спутница вошли в грот. Императорский наставник укрепил фонарь в форме персикового цветка, бывший с ним, на серебряной подставке, а девица села на край розового ложа и принялась стаскивать с себя юбку. - Ой, - вдруг сказала девица, - тут кто-то есть. - Да кто тут может быть, - сказал Андарз. - Опять эти ваши выдумки, - капризно сказала девица. Андарз, усмехнувшись, взял фонарь и наклонился над ложем: действительно, под розовым одеялом, обшитом кружевами, лежало что-то некрупное. Лежало и дышало. - Тьфу, - сказал Андарз, - эти ручные лисицы. Девица сняла одеяло. На шелковом матрасике, расшитом цветами и травами, свернувшись в клубочек, спал грязный уличный мальчишка. - Ах, - сказала девица. - Голубчик, - сказал императорский наставник, - ты что тут делаешь? Мальчишка что-то пробурчал во сне и перевернулся на другой бок. Господин Андарз взял со стола ведерко с холодной водой, в котором плавала ароматная дыня, которую они с девицей намеревались съесть немного погодя, вынул дыню и положил ее на поднос, а воду выплеснул прямо на мальчишку. Мальчишка взвизгнул, проснулся и подскочил, намереваясь удрать, но не тут-то было: государев наставник крепко ухватил его за волосы. - Ой, господин, пустите, я больше не буду! - верещал мальчишка. Одной рукой Андарз держал сорванца, а другой поднес к нему фонарь. Мальчишка был тощий и маленький: у него были большие испуганные золотистые глаза, хорошенькие пепельные волосы и хитрая, как у хорька, мордашка. - Нахал, - сказала девица, - какой нахал! - Ты кто такой? - спросил государев наставник. - Шаваш, - жалобно сказал мальчишка. - Из какой же ты шайки? - продолжал допрос чиновник. - Из никакой, - ответил мальчишка, - я Шаваш, который сам по себе. - Так невозможно, - сказала девица, - чтобы не быть в шайке. Иначе бы тебя давно съели. Шаваш оглядел кружевной грот, и взгляд его, пропутешествовав по рисункам на стенах, остановился на дыне. Ноздри мальчишки расширились: он с наслаждением вдохнул чудный запах и сказал: - Если так невозможно, то я хотел бы быть в вашей шайке. Чиновник расхохотался. - Да ты знаешь, кто я такой? - спросил он мальчишку. - Вы, господин, наверно, из очень достойной шайки. Андарз рассмеялся еще веселей. Ночное приключение ему нравилось. Это было забавней, чем девица. А девица дулась и глядела на Шаваша, как мангуста на мышь. - Ты как сюда попал? Шаваш вздохнул и сказал: - У меня сестра больная, а лекарь велел ей есть утятину. Я проходил мимо сада и подумал: "Как вкусно пахнет. Наверняка тут есть и утятина! Почему бы не влезть в сад и не пошарить по столам после пира? Из косточек можно будет сварить отличный бульон!" - Ты откуда такой заботливый? - усмехнулся Андарз. - Из Чахара. - Беглый, значит. Шаваш очаровательно потупил глазки. - И чем же ты пробавляешься в столице? Молишься святому Роху? С тех пор, как чиновник Рох учинил в подземном царстве растрату и лишился носа, он стал патроном цеха любителей чужих кошельков. - Я, - сказал с достоинством Шаваш, - колдую, вот, - хотите вам покажу? И он сорвал с головы чиновника круглую желтую шапочку и поставил ее на стол. - Что под шапочкой? - Ничего. Шаваш снял шапочку. Под шапочкой лежал кожаный кошелек в форме листа аквилегии, а на кошельке сидел маленький хомячок Дуня. Андарз хлопнул себя по поясу, к которому кошелек был подвешен мгновение назад, а потом усмехнулся, раскрыл кошелек, пересчитал деньги внутри, вынул оттуда пять серебряных монет, украшенных изображением танцующего журавля, и отдал Шавашу. - Головы за такое колдовство рубят, - зашипела девица. - Я еще маленький, - возразил Шаваш, - мне не голову, а руку отрубят. Андарз, казалось, задумался. - Господин, - вдруг жалобно сказал Шаваш, - возьмите меня к себе! - Как же я могу тебя взять, - возразил императорский наставник, - государь тебя мне не дарил, и вообще ты беглый. - А купите меня в долговые рабы. - Да кто же тебя продаст? - А сестра и продаст. Андарз вынул еще одного журавля, дал его Шавашу и сказал: - Ладно, - приходи завтра в полдень с сестрой к боковым воротам. Когда, спустя некоторое время, Андарз вновь присоединился к пирующим, к нему подбежал изящный секретарь, который утром сопровождал его к судье, - подбежал и шепнул что-то на ухо. Господин Андарз кивнул и направился в глубину сада, к беседке. Беседка, окруженная старыми соснами, походила на тысячекрылый цветок. В знак того, что в этой беседке принимаются важные государственные решения, над ней развевалось десятихвостое знамя с серебряной рыбой, вышитой на алом фоне и надписью, исполненной травяным письмом. Почва кругом беседки была мелко вспахана, чтобы живущий в беседке дух-хранитель не мог из нее уйти, а посторонний - подслушать что-либо. Поэтому люди в усадьбе обходили беседку стороной. Они считали, что дух-хранитель, живущий в беседке - порядочная дрянь, судя по тому, какие там принимаются решения. Внутри беседки, облокотившись на подушку, подобную цветочному лугу, сидел чиновник судебного ведомства. Это был молодой еще человек, лет двадцати пяти или шести. У него были выщипанные брови и маленький изящный рот. Взгляд у него был внимательный и холодный. Он был одет в красные бархатные штаны и белую, затканную красными цветами куртку. На ногах у него были сапожки с высокими белыми каблуками, чтобы удобней было цепляться за стремена. Это был тот самый чиновник, который утром стоял подле судьи. Звали его господин Нан. При виде Андарза чиновник выронил персик, который жевал, вскочил с подушки, подобной цветочному лугу, и принялся кланяться. Кланялся он минуты три, после чего Андарз слегка поклонился в ответ и попросил гостя занять его прежнее место. Нан сел на диван и даже подобрал персик. Андарз, улыбаясь, смотрел на него. Господин Нан был чиновник молодой и настойчивый, выходец из сонимских крестьян, скорее умный, чем добродетельный, и из некоторых вещей, которые господин Андарз знал о Нане, он мог заключить, что у этого человека волчьи зубы и лисий хвост, и даже Андарз не подозревал, сколько казенного добра застряло в этих зубах, пока секретарь Андарза, Иммани, у которого был нюх на подобные дела, не принес Андарзу ворох бумаг, уличавших Нана в крупных хищениях. Господин Андарз тоже уселся в кресло: и вдруг вся беззаботность его исчезла, как исчезает жизнь из утки, подбитой стрелой. Он сказал: - Я призвал вас, господин Нан, чтобы рассказать некоторые обстоятельства убийства господина Сая. Нан снова оставил в покое персик и почтительно склонил голову. - Вчера вечером, - сказал Андарз, - господин Сай ушел от меня, унося с собой пачку осуйских кредиток, общей суммой на шестьсот тысяч. Он должен был обменять их на одно заинтересовавшее меня письмо. Сегодня утром при нем не было ни денег, ни письма. Голос Андарза задрожал. Молодой чиновник вежливо улыбнулся хозяину. Он знал, что господин Андарз, - нервный человек. Заплачет ветер в дереве - заплачет и Андарз, а через минуту, глядь, - веселится. "Наверное, что-то его давеча очень развеселило, - подумал Нан, - если он сейчас такой грустный". И Нан сам грустно взглянул на персик, который ему очень хотелось доесть. - Много лет назад, - сказал Андарз, - как вам, без сомнения, известно, город Осуя попросился обратно в империю, и среди чиновников, посланных государыней в Осую, были я и советник Нарай. Тогда господину Нараю было тридцать шесть. Как вы знаете, господин Нарай столь неудачно повел дело, что нас выгнали из города, а того человека, который нас пригласил, толпа повесила на фонаре и выщипала его, за ночь, до костей. - Поведение Нарая было непростительно, - сказал молодой чиновник. - Осуя соглашалась вернуться в империю лишь на определенных условиях, - осторожно заметил Андарз. Господин Нарай вел себя так, чтобы добиться отмены позорных для государя кондиций. - Это называется: сжечь стог сена, чтобы найти иголку, - усмехнулся Нан. - С той только разницей, что Нарай сено сжег, а иголки так и не нашел. Андарз неприятно поморщился. Несмотря на то, что Нарай не явился на сегодняшний праздник, Андарзу не очень-то понравилось, что молодой чиновник так отзывается о любимце государя. - В суматохе бегства мне попал в руки ларец с бумагами господина Нарая, а в нем - одно письмо, которое я посчитал нужным оставить у себя. Господин Нарай решил, что ларец сгорел. После этого наши пути разошлись, а так как господин Нарай не пользовался влиянием, я не видел надобности в этом письме. Вместе с ларцом оно хранилось у моего брата, наместника Аракки. Шесть месяцев назад, испугавшись излишнего влияния, которое Нарай оказывает на молодого государя, я попросил брата прислать мне это письмо с моим секретарем Иммани. Я рассчитывал предъявить императору это письмо и покончить с замыслами этого ханжи. Молодой чиновник едва заметно сдвинул брови. Шесть месяцев назад Андарз не мог "пугаться пагубного влияния Нарая", по той простой причине, что шесть месяцев назад именно Андарз представил Нарая государю. Стало быть, Андарз представил Нарая государю, чтобы тот отрубил для государя все головы, которые государь сочтет нужным, и тогда же отправил к брату за письмом, чтобы всегда иметь свою веревку на чужой шее. Нан еще раз взглянул на персик и понял, что между ним и персиком больше ничего не произойдет. - Недалеко от столицы на секретаря напали разбойники, отняли подарки и письмо, спрятанное в стенке черепаховой шкатулки. Вряд ли эти негодяи умели читать. Но вот неделю назад ко мне явился господин Сай, и сказал, что к нему пришел какой-то человек, и предложил мне выкупить через Сая письмо за шестьсот тысяч. А иначе он угрожал продать письмо советнику Нараю. Согласитесь, - вздохнул Андарз, - что я не мог отказаться. - Сай знал этого человека раньше? - Нет, - сказал Андарз, - этот человек сказал, что его люди не очень-то любят черствые сердца горожан и предпочитает первозданность зеленых лесов, а в столицу он пришел ради письма. Он произвел на Сая впечатление беглого мелкого чиновника. Нан фыркнул: стихи о черствых сердцах горожан и первозданности леса были одними из самых известных стихов Андарза. - Этот любитель стихов и лесов настаивал на осуйских чеках, а не на обычных деньгах? - Да. - Где они должны были встретиться? - В какой-то харчевне, позавчера вечером. Андарз помолчал. - И вот, вчера утром, я слышу об убийстве, и о том, что убийца уже найден. Я знал господина Сая за человека, который любит развеселиться после сделки. Я подумал: наверняка Сай отдал этому человеку меньше денег, чем попросил у меня. Сунул письмо в сапог и принялся пировать. Он ведь не подозревал об истинной его важности. Думаю, что он напился до бровей и затеял драку с этим... Фазаненком. Мудрено ли случиться тому, что случилось? Я поспешил в Десятую Управу, зная господина судью за человека, далекого от Нарая и всякой подлости. Я, признаться, был шокирован его поведением... Но, как вы знаете, ни письма, ни денег при покойнике не было! Этот бродяга, верно, вытащил его из сапога и бросил куда-нибудь, или сунул в щель! - Что же вы хотите? - уточнил господин Нан. - Вы - чиновник управы. Допросите Фазаненка, или устройте ему побег и приведите сюда. - Лоня-Фазаненок, - мягко сказал Нан, - не убивал господина Сая. Просто тот, кто его убил, не взял с трупа ничего, кроме самого главного, и оставил нетронутый труп в веселом квартале: на того, кто ограбит мертвеца, неизбежно должно было пасть подозрение в убийстве. Нан хотел сказать, что, возможно, за трупом даже следили: очень уж быстро арестовали Фазаненка. Но господин Нан был не из тех, которые излагают любое соображение, которое приходит им в голову, лишь бы поразить собеседника быстротой мысли. - Помните, - проговорил Нан, - что у покойника была вмятина под ухом и на затылке? Нынче у разбойников очень высокого полета распространилась мода ловить людей веревкой, к которой привязаны два камня. Эту веревку бросают так, что она обвивается вокруг шеи, а разбойник прыгает сверху и душит человека или тащит его на выкуп. Вмятины от камней доказывают, что господин Сай был убит этой снастью, и согласитесь, - это дело рук не Лони-Фазаненка. Господин Андарз молчал довольно долго. - Да, - сказал он, - все сходится. Видимо, разбойник, встречавшийся с Саем, ограбил его и убил, не отдав письма. Отыщите этого разбойника! Нан улыбнулся. - Значит, Сай говорил, что вы не знаете продавца? Андарз обиженно прижал большой палец к столу. - Откуда? Я не общаюсь с лесными разбойниками. Он назначил свидание в каком-то притоне... - Сай врал, - сказал Нан. Андарз недоуменно сощурился. - В этом деле есть три обстоятельства, - сказал Нан. - Первое - это то, что человек, который продавал это письмо, знал, что вы находитесь в отчаянном положении. Что господин Нарай каждый день истребляет вас в глазах государя. Что вы купите это письмо и отдадите его государю, а не господину Нараю. Сколько людей это знает? - Я вовсе не нахожусь в отчаянном положении, - возмутился Андарз. - Я вот уже тринадцать лет как наставник государя! Я и без этого письма могу потребовать отставки Нарая, когда сочту нужным! - Сколько людей знает о вражде между вами и Нараем? - повторил Нан, словно и не услышав ответа Андарза. - Многие во дворце это знают, - ответил тихо Андарз. - Во дворце, - высшие чиновники! Но разве высший чиновник станет продавать вам письмо за шестьсот тысяч? Он найдет лучшее применение такому капиталу, как это письмо! Только мелкий чиновник, который не имеет доступа к государю, сделает из такой вещи товар! А кто из мелких чиновников осведомлен о вашем положении? - Только мои домашние, - сказал Андарз. - Вот именно, - сказал Нан. Человек, продававший вам через Сая письмо, был недостаточно высокопоставленным чиновником, чтобы использовать его самому, и недостаточно мелкой сошкой, чтобы вообще не понять его значение. Человек этот продавал вам письмо через Сая, тратя деньги на посредника, не потому, что был вам незнаком, а наоборот, потому что вы прекрасно его знали. Это был один из ваших секретарей или доверенных лиц: вы же его сами и познакомили с Саем! Андарз молчал. - Обстоятельство второе. Почему этот человек предложил письмо вам, а не Нараю? Нарай - восходящее солнце, вы - заходящая луна. Потому что, если бы Нарай завладел письмом, он погубил бы не только вас, - но и все ваше окружение, - стало быть, этот человек причастен к тем из ваших дел, которым нет оправданья в глазах Нарая. Обстоятельство третье заключается в том, что лесной разбойник не станет просить осуйские деньги, потому что ему негде их будет разменять. Этот человек просил у вас чеки, потому что он известен в Осуе, или потому что собирается бежать в Осую! И он был прекрасно осведомлен, что у вас есть осуйские деньги, потому что сам, вероятно, вел ваши дела... - Что это? - вдруг перебил себя Нан. Андарз замер. Нан распахнул окно: послышался шорох, ручная лисица виновато покосилась на Нана и засеменила прочь, оставляя на вспаханной земле следы, в которые словно стекался лунный свет. Нан закрыл окно. - Вы не могли бы показать мне само письмо? Андарз подал принесенную с собой папку. - Вот оно, - сказал Андарз. - Разумеется, оригинал написал на лазоревой бумаге. Нан раскрыл папку, и по мере того, как он читал письмо, глаза его делались все изумленнее и изумленнее, словно он держал в руках не лист бумаги, а ласточку о четырех ногах или иную природную несообразность. Глаза Андарза, наоборот, делались все безумней и безумней: только теперь, казалось, императорский наставник сообразил, что именно ему было сказано: что среди ближайших его людей есть предатели, и что... Великий Вей! Императорский наставник треснул кулаком по ореховому столику, отчего тот деликатно присел на ножках и крякнул, и заорал: - Но я не могу арестовать всех моих доверенных лиц! Я прослыву ненадежным человеком! А те, кого я не успею схватить, перебегут к Нараю и наговорят на меня множество несправедливостей, не зная, чем себя спасти! Молодой чиновник аккуратно закрыл папку и сказал: - Хотел бы завтра появиться у вас на обеде и поглядеть на тех, кого вы называете своими доверенными лицами. Спустя пятнадцать минут в небе вспыхнул фейерверк: огненные имена приглашенных на праздник вспыхнули в небе, и, упав в воду, не гасли, а продолжали гореть в воде. Первый министр империи, Ишнайя, обязанный этим назначением своему другу Андарзу, и его собеседник, чиновник сообщений Шима, с любопытством смотрели вверх: им было интересно, появится ли на небе имя господина Нарая, приглашенного на праздник, но не явившегося. Тихо раздвинулись кусты, и министр, оглянувшись, увидел молодого чиновника судебного ведомства, удалявшегося по мягкой, словно серебром обсыпанной дорожке из ночного сада. - Кто это? - спросил Ишнайя. Его собеседник пригляделся и хмыкнул. - Это чиновника зовут Нан, - сказал он. Необыкновенно деятельный молодой человек, сирота из провинции Соним, и делает за своего начальника в Десятой Управе всю работу. Два дня назад с ним приключилась маленькая неприятность: господин Нарай разгневался на судью Десятой Управы за отчет, и судья покаялся, что отчет писал его помощник Нан, - на что Нарай велел обоим явиться для покаяния. Очень способный молодой человек, но, как видите, карьера его кончена. "Надобно выяснить, зачем Андарз позвал этого бедняжку к себе", - подумал Ишнайя. В этот самый миг у поворота тропинки показался сам Андарз. Вельможа щелкнул пальцами, подзывая своего управляющего, и громко сказал: - Дия, господин Нарай не явился на праздник, - проследите, чтобы его имя не запачкало неба. Чиновники вокруг вздрогнули, и послышался звон бокала, разбившегося о каменный бортик пруда. Солнце давно уже закрыло свой совиный глаз, и серебряные гвоздики звезд прибили к небосводу черный бархат ночи, - словом, миновала уже вторая стража, когда Шаваш постучался в ворота веселого учреждения. Как он прошел мимо запертых ночью ворот между кварталами, мы, признаться, не знаем: может, пролез в собачий лаз. Ему открыли, и Шаваш взошел по ступенькам на третий этаж, в комнатку девицы по имени Тася. Никакого особого родства, кроме родства душ, между ними не было. В руках его была корзинка с янтарного цвета уткой, и пирожками, тающими во рту, и финиковыми лепешками, утешающими душу и разгоняющими печаль, и многим другим, что немного пьяный Андарз, смеясь, лично сложил в корзинку. Тася лежала в постели одна и с синяком под глазом, и плакала. Увидев корзинку, она перестала плакать и стала есть утку. - Сколько тебе лет, - спросил Тася, объев ножку. - Двенадцать, - соврал Шаваш. - Жалко, - сказала девица. - Если бы тебе было четырнадцать, ты бы мог меня пасти. Ты бы побил меня и этого парня, и сейчас у нас были б деньги, а не вот это, - и девица показала на синяк под глазом. - Я могу достать тебе деньги, - сказал Шаваш, - только ты должна сделать так, как я скажу. - А что я должна сделать? Шаваш помолчал. - Завтра мы пойдем в Верхний Город. Ты скажешь, что ты моя старшая сестра, и оставляешь меня в залог. Там есть человек, согласный меня купить. Девица перепугалась. - Шаваш, - сказала она, - что с тобой? Ты ведь даже от шаек держался в стороне! А теперь ты хочешь продать себя сильному человеку! Ведь у них же нет, как в шайке, устава, что можно и что нельзя: эти богачи творят, что хотят! Шаваш усмехнулся: - Ты пойдешь и продиктуешь следующий контракт: я, Тася, получаю пятнадцать ишевиков в долг, и обязуюсь возвратить их сполна и без процентов не позднее, чем через три месяца. Поручительством своей доброй воли оставляю у заимодавца младшего брата Шаваша, около одиннадцати лет, каковой Шаваш, буде долг не будет выплачен семнадцатого числа третьего от ныне месяца, обязуется начать выплачивать его своей работой. Тася слушала. - Не забудь, - сказал Шаваш, указать: "буде долг не будет выплачет семнадцатого числа". Если этой строчки нет, то я становлюсь рабом сразу же, а если она есть, то я им станут только через три месяца. Нотариус может попытаться опустить эту строчку, но ты слушай и смотри на меня. И еще: ты напишешь, что взяла пятнадцать ишевиков, а тебе выдадут двенадцать. Про остальные три ишевика только пишется, что их дают. Если бы дело было при Золотом Государе, когда проценты были разрешены, тебе бы дали двенадцать ишевиков и написали бы: под 20%, но теперь так как теперь тот, кто берет проценты, торгует временем, то, чтобы их брать, поступают так, как я тебе рассказал. Только смотри, Тася: не хвастайся, что у тебя есть двенадцать ишевиков, потому что нынче честных людей меньше, чем воров, да и честные люди тоже немножко воры. - Ба, - сказала девица, - откуда ты все знаешь? - От Исана Глупые Глаза. Девица вздохнула. - Какая разница, сказала она, есть строчка или нет? Откуда ты возьмешь пятнадцать золотых через три месяца? И вообще большие люди делают с маленькими людьми все, что хотят. - А откуда берутся большие люди? - спросил Шаваш. Девица, зная Шаваша, заподозрила, что он что-то задумал, но Шаваш, конечно, ничего ей не рассказал: ни о своей находке, ни о том, как он послушал сцену в суде, ни о том, как он подслушал разговор Нана с Андарзом. Вы, конечно, изумитесь, каким это образом можно подслушать разговор в беседке, окруженной со всех сторон воздухом и вспаханной землей? Но дело в том, что у Шаваша имелся амулет в виде четырех лисьих лапок. Эти амулеты обладали такой магической силой, что превращали вора в лисицу и позволяли ему пробираться в самые неожиданные места. Но, к сожалению, у Шаваша был не настоящий амулет, из высушенных лисьих лапок, а поддельный, из деревянных. Поэтому Шаваш, конечно, не сумел превратиться в лисицу. Зато он встал на эти лисьи лапки и прошел по вспаханной земле, оставляя после себя лисий след. Он забился под фундамент и, таким образом, все слышал. Он, можно даже сказать, предвосхитил некоторые наблюдения молодого чиновника, так, ему сразу бросилось в глаза, что вор, похитивший письмо, был не из простых, так как ни сам Шаваш, ни обширный круг его знакомых никогда не имели дела с осуйскими деньгами. Он пережил очень неприятную минуту, когда к нему подошла познакомиться какая-то лисица, а чиновник наверху открыл окно. Эту ночь Шаваш спал сладким сном. Ему снились красные ворота, через которые входят крупные чиновники, и шишка ворот упиралась прямо в небеса. Ворота были распахнуты, и никого, кроме Шаваша, перед ними не было. Но, однако, что это за времена, когда через ворота, предназначенные для чиновников девятого ранга, ходят осуйские торговцы! 3 Наутро Шаваш и Тася явились к синим воротам. Домоправитель Андарза оформил ссуду. Все сошло, как по маслу, - только Тася получила не двенадцать, а одиннадцать ишевиков. Домоправитель взял Шаваша за шкирку и увел в усадьбу. Дом господина Андарза издавна принадлежал императорским наставникам. Дороги и дорожки, ведущие к главному дому, были посыпаны золотистым песком, смешанным с благовониями. Среди цветущих кустов бродили барасинги с золочеными рожками, и мелькали флигеля для слуг и жилища богов. Некоторые из них были соединены с главным домом крытыми дорогами. Вообще в этой усадьбе небо было значительно ближе к земле, чем в других местах столицы, не считая, разумеется, самого государева дворца. В нише у главного входа стояли две каменных человека, в длинных покрашенных синим одеждах и с каменными лентами в руках. На одной ленте было высечено "Стою по поручению господина Андарза". На другой: "Зорко наблюдаю за входом и выходом." Шавашу это не очень-то понравилось. Господин Андарз был колдуном, и вполне возможно, что за этими статуями водились какие-нибудь дьявольские штуки: или они разгуливали по ночам, а может, даже воровали кур, если были голодны. Эконом Дия провел Шаваша в обеденную залу и показал ему большие песочные часы. Они походили на две соединенные донышками чашки для вина. Перед часами стоял золотой поднос, заполненный фигурками крестьян и ремесленников. Каждый час песок пересыпался из одной чашки в другую. Нижняя воронка наполнялась и нажимала своим весом на пружинку, золотые фигурки на подносе начинали двигаться и кружиться: плотник махал топором, прачка окунала белье в колоду для стирки, а на высокое золоченое окошко, прямо на грудь выглядывавшей из окошка девицы, вспархивала птичка с рубиновыми глазами и начинала ворковать. Шаваш сразу понял, что это какое-то не очень квалифицированное колдовство, потому что если бы колдун знал свое дело, он бы велел, чтобы не только фигурки вертелись, но и чашки переворачивались сами собой. Во дворце государя были даже блюда, которые наполнялись сами собой и кубки, которые подлетали во рту, но это были священные предметы государства, и у Андарза их быть не могло. Эконом сказал, что в обязанности Шаваша входит присутствовать на обеде и по просьбе господина Андарза почтительно называть часы и минуты. В остальное время Шавашу вменялось разносить по городу короба с подарками, которые посылали друг другу важные чиновники, и ничего из этих коробов не воровать. Эконом ушел, а Шаваш остался при часах. У него даже ногти вспухли от любопытства. Он снял алтарный камень и увидел внизу колесики, похожие на те, которыми крутят мельницу, только гораздо меньше. Шаваш страшно удивился. Он никогда не знал, что колдуны используют в своем деле мельничные колеса. Вскоре нижняя чашка наполнилась, нажала на пружинку, колесики задвигались, фигурки заплясали. Колесики двигались совсем не так, как плясали фигурки. Изнутри было видно, что прелестная девица, выглядывающая из окошка, состоит из одной головы с грудью и двух колесиков. Шаваш пустил за золотое блюдо хомячка Дуню, и тот заметался среди золотых истуканчиков. Шаваш обернулся и заметил, что на него, уперев руку в толстый бок, смотрит эконом Дия, и на лице у Дии странное выражение. - Господин! - спросил Шаваш. - А почему часы надо переворачивать руками? Ведь то же колесико, что движет фигуры на алтаре, может переворачивать и сами чашки! Эконом дал Шавашу затрещину и сказал: - Так положено по древним предписаниям. Устав государя Иршахчана предусматривает н