чтожили мост, а не мятежников? - спросил Киссур. Редс оторвался от экранов. - Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но убивать людей, - нехорошо. - Может быть, вы об этом не знаете, - осклабился Киссур, - но мост этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на строительстве погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при недостроенном мосте случился паводок. И судя по тому, что от него осталось, его придется строить опять, новым сорока тысячам. И вы сохранили жизнь двум сотням мятежников, а отняли ее у шести тысяч крестьян, которые опять погибнут, если случится паводок. - Во всяком случае, - сказал пилот, - я ни к чьей смерти не причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту работу, и право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено применять боевое оружие. - Да? - сказал Киссур, - а отчего взорвался мост? Это что, вроде церемониального меча? - Это, - сказал пилот, - оборонительное оружие. - Хорошая у вас оборона, - одобрил Киссур. - Сойдет и за кольцо в ухо и за серьгу в нос. Прошло еще немного времени, и пилот снял откуда-то толстую трубку, нажал на клавишу, - экран перед ним нарисовал человеческое лицо. Человек на экране походил на портрет советника Ванвейлена, только выглядит моложе, чем надо, - видать, время на небесах тянется медленнее. - Ну как, - спрашивал меж тем Ванвейлен пилота. - У меня такое чувство, - сказал Редс, - что меня сейчас съедят. От них просто воняет кровью. В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку. - Я очень признателен вам, - господин Ванвейлен, - сказал он. - Это вы господин этих людей? - Господин Киссур, - сказал озадаченно Ванвейлен, - не лучше ли нам будет поговорить через час, лицом к лицу? - Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора? Редс расхохотался. - Когда-то, - сказал Ванвейлен, - вы рассуждали о том, что справедливая война, - это когда империя покоряет варваров, строит дороги и учреждает законы. А несправедливая - когда варвары и повстанцы завоевывают империю и превращают людей в зверей, а поля - в пустыри. Что вы скажете о справедливой войне теперь? Киссур внимательно глядел на Ванвейлена. - Если государь, которому вы служите, - сказал он, - восстановит порядок в стране Великого Света и если государь Варназд от чистого сердца признает себя вассалом вашего государя, то я сделаю все, что вы мне прикажете, если я, конечно, вам понадоблюсь. Редс крякнул. Ванвейлен поднял брови: он, пожалуй, не ожидал, что этот человек так легко скажет "Да". - Я не служу никакому государю, - прикусив губу, ответил Ванвейлен. "Арфарра был прав насчет ихней республики", - подумал Киссур. - В таком случае я буду служить вам, если государь Варназд вновь получит власть надо всей ойкуменой. Можете ли вы это сделать? Пилот вытаращил глаза. "Раб, - сказал себе Редс, - раб, который лижет сапог. Его господин подписал ему смертный приговор, рубил головы, как капусту, а раб умоляет нас позволить господину действовать в том же духе и дальше". - Господин Киссур, - с насмешкой сказал Ванвейлен, я бы мог обсудить с вами этот вопрос прямо сейчас, но я хочу сообщить вам, что наш разговор может слышать и записать любой, кто имеет соответствующее оборудование. Не стоит ли вам все-таки подождать часок? Киссур подождал часок, и вскоре самолет с шумом и ревом сел на бетонную полосу на пустынном острове у края земли, таком холодном и далеком, что, наверное, при восходе солнца здесь был слышен скрип подземных ворот и фырканье огненного коня. Киссур выпрыгнул из стального брюха, и увидел, что Ванвейлен стоит прямо на границе между бетоном и травой, а ветер яростно трепет его серый плащ. Они неторопливо пошли по дорожке к круглому куполу, вырастающему из земли на расстоянии в три полета стрелы. Ванвейлен говорил, а Киссур молчал и слушал. У дверей купола их ждал еще один человек в сером. Киссур остановился, оглядел его с головы до ног и произнес: - Здравствуйте, господин Нан. Ванвейлен тут же просунулся между двумя первыми министрами и произнес: - Господин Нан приложил большие старания, чтобы втянуть меня в это дело. Без него бы меня здесь не было. Нан поклонился Киссуру и сказал: - Вас не шокирует мое появление в качестве... чужеземца? - Я тоже варвар по происхождению, - ответил Киссур. - Что же удивительного в том, что чужеземцы верно служат империи? Разве в ойкумене когда-либо обращали внимание, откуда чиновник родом? Ванвейлен, за спиной Киссура, нервно усмехнулся. Он подошел к дверям, и они разъехались сами собой. В то мгновение, когда Нан и Киссур, один за другим, вошли в холл, Киссур быстро наклонился к уху Нана и прошептал: - Между нами есть еще одно сходство. - Какое? - Когда мне показалось, что империя погибает, я позвал на помощь моих соплеменников. И вы сделали то же самое. И вы знаете, - прошел целый год, прежде чем я понял, что нет более верного способа погубить империю, нежели позвать на помощь варваров. Нан дико глянул на Киссура. Через несколько минут они оказались в комнате с белыми стенами и черными столами. Там стояло несколько людей, и в кресле на больших колесиках сидел Арфарра, а бок-о-бок с ним, - самозваный Арфарра, Ханалаев проповедник. Они довольно мирно беседовали. Все расселись. Киссуру представили остальных землян, и тут окончательно стало ясно, что Ванвейлен - господин всех этих людей. Только один, по фамилии Хаммерс, отрекомендовался как глава правительственной комиссии и человек независимый, но по его поведению это было незаметно. Первым говорил этот Хаммерс. Минут через пятнадцать Киссур не выдержал и сказал: - Словом, вы решили ни во что не вмешиваться. - Известные трудности, связанные с быстрым принятием решений... - начал тот. - Цыц! - сказал Киссур. - Государь Иршахчан за такую длинную речь укоротил бы вас на голову. Упоминание о государе Иршахчане видимо смутило присутствующих. Киссур повернулся к Ванвейлену: - Значит, люди ойкумены по-прежнему будут убивать друг друга, когда вашим чиновникам достаточно шевельнуть плавником? Ванвейлен слегка побледнел: - Нет, не по-прежнему, - сказал он. - Что значит - не по-прежнему? - Видите ли, - мы прилетели сюда три дня назад, связались с Бьернссоном, который построил очень остроумный передатчик... - тут Ванвейлен кивнул в сторону яшмового аравана. - Мы рассчитывали на то, что господин Нан незаметно для всех явится в столицу, планировали тайные переговоры. И вдруг Бьернссон сообщает нам, что, если хотим иметь дело с живым Арфаррой, у нас совершенно нет времени. Наше открытое появление все изменило. - Бросьте, - сказал Киссур, - сейчас ойкумена переполнена колдунами. Одним чудом больше, или меньше - это совершенно неважно. - Для ойкумены - неважно, - объяснил Ванвейлен, - а для галактики - важно. Кошку выпустили из мешка. И теперь, пока законодатели будут выяснять, может или не может одно государство вмешиваться в дела другого государства, предприимчивые люди будут продавать оружие всем, кто за него заплатит. Покупателей много, рынок большой. Так что, я думаю, через полгода число участников гражданской войны не уменьшится, а вот вооружены они будут совсем по-другому. Киссур нахмурился. - Вы заметили, - сказал Ванвейлен, - что, когда год назад вы стали использовать порох и даже динамит, они отнюдь не положили конец войне, а просто увеличили количество жертв. А у нас есть штучки посильнее динамита - вы даже представить себе не можете, насколько сильнее... - Могу, - сказал Киссур. - Господин Арфарра как-то сказал мне, что все в истории ойкумены знало расцвет и закат: и право, и ученость, и свобода: одно только оружие совершенствовалось и совершенствовалось. И что самое страшное оружие изобретают самые мирные народы. - Ну вот, - сказал Ванвейлен, - тогда представьте себе, что будет, когда наш мирный народ начнет продавать оружие всем, кто за него заплатит... То есть будут, конечно, запреты... - Знаю я, - быстро сказал Киссур, - зачем нужны запреты на торговлю: чтобы те, кто запретил, получали именные калачи от тех, кто торгует. - Вздор, - проговорил один из землян на неплохом вейском. - Вы сможете договориться между собой. История учит, что люди всегда договариваются между собой, так как это взаимовыгодно. В этом и состоит историческая необходимость. - Боюсь, Мэнни, - засмеялся откуда-то сбоку Нан, - что на данном историческом этапе историческая необходимость торжествует лишь чудом. Кто-то фыркнул, а Киссур сказал: - Так устройте чудо, господин Ванвейлен! - Зачем? - возразил Ванвейлен. - Как вы сами сказали, что чудеса в ойкумене происходят повсеместно. В области волшебства - гиперинфляция. У вас на единицу населения больше пророков, чем у нас - репортеров, врут они примерно также, и по утверждению каждой из противоборствующих сторон, войска противника изготовлены из бобов и шелковых обрезков... - Вздор, - перебил Киссур, - я не о простых чудесах говорю. Но вот, допустим, когда четверть века назад вольный город Ламасса восстал против государя, господин Арфарра взорвал построенную им дамбу. Полгорода вымело в реку, а остальные ужаснулись гневу Золотого Государя и прекратили бунтовать. Уничтожьте Ханалая, - вот это будет убедительное чудо! Тот, которого назвали Мэнни, снисходительно откашлялся и сказал: - Вы, молодой человек, несколько упрощенно мыслите. Ханалай - это не один человек, это целая организация. На его место встанут другие - Чареника, Ханда... - Тю, - удивился Киссур, - вы меня неправильно поняли. Одного Ханалая я вам и сам безо всякого чуда убить смогу. Я и имел в виду выполоть весь лагерь, чтобы там на пять верст не осталось целого колоса. Вот тогда ближние бунтовщики пропадут, а дальние смутятся. Мэнни, казалось, потерял дар речи. Это был человек старый и видом напоминавший хомяка. У него было самое удивительное украшение изо всех, когда-либо виденных Киссуром. Он не носил колец ни в ушах, ни в носу, а зато на глазах носил два дешевых черепаховых кольца со вставленными в них стеклами. - Как, - сказал он, - вы, господин Киссур, - предлагаете нам, цивилизованным людям, устроить массовое убийство? Вы понимаете, что говорите? Это же - женщины, дети, там десятки тысяч людей, таких же крестьян, как в вашем войске... - Не женщины, - возразил Киссур, - а так, постельные женки. А насчет крестьян вы правы. Значит, такая их судьба, что они пошли в воры и мятежники. Сбоку нервно хихикнул Ванвейлен. - Господин министр, - сказал он, - я не скрою от вас, что на наших самолетах действительно есть очень мощное оружие. Но если бы я, в минуту умопомрачения, отдал приказание его использовать, то это было бы последним днем существования моей компании. Газетчики втоптали бы меня в грязь, демонстранты бы разгромили мои офисы, конкуренты, пылающие праведным негодованием, призвали бы бойкотировать мою продукцию, и в довершение всего я предстал бы перед судом, как военный преступник, а мой доход пошел бы на миллионные компенсации родственникам погибших. Киссур встал и грохнул кулаком по черному столу, отчего ножки стола нехорошо крякнули. - Ах вы шакалы, - сказал Киссур. - Готовы продавать нам луки, при условии, что спускать тетиву будем мы? Лично уничтожить двадцать тысяч бунтовщиков, - ваша совесть не допускает, а смотреть, как убивают десять тысяч, и еще десять тысяч, и еще десять тысяч, - это ваша совесть допускает? Да как такая совесть называется? - Такая совесть, - усмехнулся Ванвейлен, - называется арбитражный суд ООН. - Мерзавцы вы, - сказал Киссур. - Человек, - сказал Мэнни на своем неприятном вейском, - свободен совершать любые действия, кроме тех, которые наносят прямой и непоправимый ущерб жизни и здоровью другого человека. И люди цивилизованные друг друга не убивают. И если бы вы лично, и Ханалай, и прочие, последовали примеру цивилизованных людей, то вы бы жили так же мирно, как и мы, - и вам не нужно было бы называть нас шакалами и мерзавцами... В это мгновение первый министр одним прыжком перемахнул через стол, схватил Мэнни за широкую ботву галстука, и выдернул его из кресла, как свеклу из грядки. - Господин министр, - проговорил Мэнни, не теряя присутствия духа, - если один человек называет другого человека забиякой, а другой, в качестве опровержения, лупцует его по морде, - это никуда не годное опровержение... - Мать твоя Баршаргова коза, - сказал Киссур, пихнул свеклу обратно в кресло, повернулся и побежал прочь из проклятого места. Он хотел было хлопнуть дверью, - но та предусмотрительно убралась в сторону, а сразу за его спиной стала съезжаться сама. Киссур пробежал по коридору, у которого пол и стены обросли каким-то белым пухом с окошечками, и выскочил во двор. Во дворе всюду валялся крученый бетон и какие-то балки, среди грязи росли редкие и чахлые пучки травы, а чуть подальше был каменный пруд. Киссур перескочил через бортик и прыгнул в этот пруд. Землю покрывал, пополам с грязцой, мокрый снежок, но вода в пруду оказалось не такая холодная, как хотелось бы Киссуру. На поверхности воды плавали радужные разводы, и у Киссура сразу страшно защипало в глазах. Тут он заметил сизые отверстия труб и сообразил, что этой водой чужеземцы полощут кишки своим машинам, а для себя, скорее всего, построили пруд где-нибудь под крышей, чистый и светлый, подобный парному молоку. Киссур поплавал в пруду некоторое время, а потом вылез на бережок и пошел куда-нибудь под куст обсохнуть. Куста он не нашел, а минут через пять вышел к складам на летное поле. У большого навеса сидели несколько стальных птиц, а под навесом его дружинники расположились кружком вместе с чужеземцами. Люди веселились. Стол из опрокинутого железного листа был весь уставлен едой. Киссур тут же заметил, что чужеземцы хранят еду не в котлах и сосудах, а в круглых одноразовых горшочках с бумажными картинками. Несколько пустых горшочков уже валялось на земле. Люди ели и шутили вместе, - бог знает, на каком языке, - вероятно, на языке еды. Центром общего внимания был Сушеный Финик: он ухал, как филин, и токовал, как тетерев, а потом вдруг сцепил руки у губ и завыл, мастерски подражаю шуму садящегося самолета. Чужеземцы засмеялись, а дружинники повалились от хохота навзничь. Киссур подошел к людям: все обернулись и уважительно уставились на него. Сушеный Финик подставил ему ящик, на котором сидел, и спросил: - Почему ты синий? Ты ел? Тут Киссур вспомнил, что не ел с самого утра, переломил булку и стал жевать. - Великий Вей, - сказал кто-то на хорошем вейском, - где это вы вымокли? Вы что, свалились в водосборник? Это же техническая вода. Киссур взглянул на свою руку и увидел на ней синие разводы. - Они что там, умники, - сказал другой голос, - забыли вас накормить? Попробуйте вот это. Киссур оглянулся и узнал пилота, Редса. Редс взял длинную банку с яркой этикеткой, всадил в нее ножик и стал открывать банку. Зуб ножика из-за спешки отлетел. Чужеземец засуетился. Киссур взял банку у него из рук, крякнул и своротил у банки все донце. - Вот это сила, - сказал чужеземец, выгребая из банки розовое мясо. Киссур молча ел. - Ну, и что вы решили, - спросил тот, первый, который говорил про водосборник. Киссур поглядел на него и ничего не сказал. Тот побледнел и умолк. Киссур вдруг отбросил банку и схватил его за шиворот: - Я видел тебя в дни бунта в столице! Это ты мне отдал документы про Чаренику! Ты землянин или человек? Человек завертел головой, как цыпленок. - Меня зовут Исан, и я из народа аколь, но я уже год среди землян. Это был тот самый маленький начальник стражи, что исчез вместе с Наном. Киссур, изумившись, отлип от воротника. - Ты умеешь летать? Маленький варвар пожал плечами. - Не думаю, - сказал он, - чтобы меня допустили к экзаменам, но здесь хозяйничает Ванвейлен, и мне дают потыкать в кнопки. - Значит, - сказал задумчиво Киссур, - ты ушел из столицы вместе с Наном. - Не я один, - сказал маленький варвар, - нас было четверо, не считая ребенка, денег и оружия, но одного человека вскоре убили. Нан пришел в Харайн, и мы думали, что он собирается бунтовать вместе с Ханалаем, но он кое о чем переговорил с яшмовым араваном, который тоже из этой породы людей со звезд, и мы жили хуже лягушек, пока за нами не прилетела крылатая бочка. - Значит, - сказал Киссур, - Нан не был доволен мятежом Ханалая? Маленький варвар опустил глаза: - Я бы не хотел говорить плохих слов про господина Нана, но он был скорее рад, чем огорчен. Он сказал, что всякий, кто сейчас начнет спасать государство, будет как человек, попавший в болото: чем больше дрыгаешься, тем быстрее тонешь. И разумный человек должен подождать, пока все, кто спасают государство, утонут или вымажутся в грязи, а народ устанет воевать и захочет только одного: объединиться вокруг человека, при котором был мир. - Ты как будто с этим не согласен? - Думаю, - сказал маленький варвар, - что чиновник должен спасать государство не только тогда, когда ему это выгодно. После этого Киссур бродил по острову, пока солнце не стало клониться к западу. Он еще раз выкупался в холодом, но чистом море, а потом вернулся и сел у шасси самолета. Вдалеке за стальным куполом красная машина грызла землю. Киссур подумал и вынул из ножен меч. Еще вчера Киссур взмахнул этим мечом: и в стороне обращенной вниз, отразилась нижняя половина мира, а в стороне, обращенной вверх, отразилась верхняя половина мира, а по лезвию этого меча шла дорога на тот свет. Теперь в мече отразились только белые грязные ноги самолета. Мироздание рухнуло. Дорога в иной мир больше не пролегала по острию меча, и убить им можно было только одного человека, а настоящим оружием убийства стали стальные птицы и разноцветные кнопки. Кто-то накинул ему на плечи теплую куртку. Киссур обернулся: это был Сушеный Финик. Киссур сделал знак рукой, - Сушеный Финик сел рядом и тоже прислонился к шасси самолета. - Я гляжу, ты нашел с ними общий язык, - сказал Киссур. - Они очень смеялись, когда ты завопил, как их самолет. - Да, - сказал Сушеный Финик, - они смеялись, когда я вопил как самолет и ухал как филин, но я не думаю, что они плакали ли бы, если б я спел им песню о бое в Рачьем Ущелье. Я не думаю, что они бы вообще поняли мои песни, даже те из них, которые говорят по-вейски. - Спой мне о Рачьем Ущелье, - сказал Киссур. - Я сломал свою лютню, когда ты убил свою собаку, - ответил Сушеный Финик. Они помолчали. Красное солнце садилось в воду, и по бетонной полосе дул резкий, холодный ветер. Это было очень тоскливое место на самом краю мира. - Ты не знаешь, они о чем-нибудь договорились? - Они сидели еще четыре часа, - ответил Сушеный Финик, - и по-моему, они все это время только трепали языками. В жизни не видел людей, которые так много треплют языком! Потом они пошли и кое-что рассказали нам. Они рассказали, что Нан и яшмовый араван летят в лагерь Ханалая. Нан заберет государя, чтобы тот отдал все приказания, какие им нужно; а яшмовый араван, кажется, хочет остаться и проповедовать мир и согласие. И Сушеный Финик скорчил невероятную рожу, показывая, что он думает о шансах яшмового аравана на успех. Они замолчали и стали глядеть на красный закат. - Ты им все правильно сказал, - произнес Сушеный Финик. - Надо выполоть Ханалая, как сорняк, и тогда в ойкумене наступит мир. Война с мечом и копьем, конечно, лучше мира, но лучше уж мир, чем война этим чужеземным оружием. Шум двигателей заставил его умолкнуть. Один из дальних самолетов качнулся и выехал на бетонную полосу. С края полосы замахали флажком. Самолет побежал по дорожке с быстротой страуса, подобрал ноги и ушел в небо. - Ладно, - сказал Киссур и поднялся на ноги, - я тут кое-что придумал, - пошли. И если вы хотите узнать, что именно придумал Киссур, - читайте следующую главу. 21 Государь Варназд не удивился, когда ночью его разбудил шепот Нана: первый министр теперь часто навещал государя. Покойник приходил и садился в изголовье. На рассвете он таял. Варназд рассказывал все, что случилось за день, и спрашивал совета назавтра. Тот горько плакал, что не уберег государя, и давал советы. Поэтому Варназд не удивился, когда Нан разбудил его, но воспротивился, когда Нан шепотом велел ему собираться. - Зачем? - возразил Варназд, - вы уже столько раз помогали мне бежать; а наутро я опять просыпался в этой спальне. - Вставайте, - вмешался еще один человек, и Варназд, вглядевшись, промолвил с упреком: - Яшмовый араван! И вы тоже умерли? То-то сегодня утром охранники так странно о вас шептались! - Государь опять плачет ночью? - раздался насмешливый голос, и в проеме двери показалась круглая, как репа, морда стражника. - Ого! - промолвил стражник изумленно и потянулся к ножнам. В руках Нана негромко чавкнуло, охранник сложился пополам, упал и утих. "Хороший сон", - подумал Варназд. Кое-как покойный министр уговорил государя одеться. Они выскользнули в сад и побежали на ровную лужайку за павильоном Сумеречных Врат. Варназд продрог от росы и холода. Небо заволокло тяжелыми, как коровье вымя, тучами, деревья от холода и ветра стучали ветвями, и над деревьями качалась, словно на паутинке, синенькая звезда. Вдалеке послышался топот всадников. Нан затолкал Варназда в кусты. На лужайку выехал ночной дозор повстанцев. До государя донесся обрывок разговора: - Что с того, что стреляли? В беса надо стрелять серебряными шариками, тогда он рассыпается с визгом и вонью. - Все равно, - возразил другой дозорный - если Арфарру унес бес, то зачем он прихватил с собой яшмового аравана? И дозорные проехали дальше. Прошло немного времени, - Варназд поглядел на небо и увидел, что синенькая звезда, которая висела над лужайкой, спускается все ниже и ниже, и это не звезда, а скорее птица. Крылья птицы не шевелились. Одно крыло было с красным огоньком, другое с синим огоньком. Это была, без сомнения, родня тем каменным птицам в Зале Ста Полей, что умеют танцевать и славить государя. Варназду испугался, его стала бить крупная дрожь. Нан подхватил его на руки, как ребенка. Птица села. Нутро ее распахнулось. Покойный министр подсадил в нутро государя и влез сам. Яшмовый араван, к изумлению Варназда, остался по ту сторону. - Не покидайте меня, - попросил Варназд. Нан за спиной его вспыхнул и закусил губу. - Я должен остаться, - сказал Бьернссон. - А можно я останусь с вами? Один из пилотов начал ругаться. В это время ночной дозор, обсуждавший пропажу яшмового аравана, повернул назад и увидел впереди за абрикосовыми деревьями синий свет и услышали монотонное урчание. - Вперед! - завопил командир дозора. Мятежники выскочили на полянку. Раздался испуганный вопль, и гудящая стрела переломилась об обшивку самолета. - Дураки, - орал старший, - это бес! Стреляйте серебряными шариками! - Стойте, - вскричал Варназд, - вы не смеете стрелять в своего государя, - и полез обратно из кабины. Два серебряных шарика хряснули, один за другим, об обшивку. - Братцы, - вопил обрадованно старший дозорный, - серебро его не берет! Это не бес, а простое железо! Бьернссон отскочил от самолета и упал в густую траву. - Взлетайте, - закричал он. Проворный десантник схватил государя за шкирку и втянул его обратно. Другой человек выскочил наружу с автоматом в руках и прошелся очередью по дозору. Подхватил Бьернссона подмышки, швырнул его в кабину и прыгнул сам. Самолет завыл и взлетел. - Сидите и не нойте, - сказал десантник Бьернссону. - Вас бы завтра убили. Бьернссон повернулся к Нану, поглядел ему в лицо так, словно видел, что у него написано на обратной стороне глаз, и сказал со странной улыбкой: - А я думаю, меня убили бы сегодня. И вовсе не Ханалай. У Нана по спине пробежал холодок. - Что вы хотите сказать? - спросил Нан каким-то не своим голосом. Но в этот момент внимание их было отвлечено новым обстоятельством. - Это что такое, - сказал пилот, указывая на экран. - Еще один самолет! Действительно, им навстречу, к лагерю Ханалая, летел еще один "К-307". Пилот надел наушники. - Борт семьсот два вызывает борт семьсот восемь. Как слышите. Прием. Треск в наушниках, потом голос: - Слышим отлично. - Что вы здесь делаете? Вам что, топлива не жалко? После короткой паузы в разговор вмешался новый голос, на вейском: - За топливо плачу я. Я хотел убедиться, что все благополучно. Вдруг вам понадобится помощь моя и дружинников? "Киссур!" - сообразил про себя пилот. "Господи, это с кем он летит, с маленьким Исаном? Как бы они не угробили машину." - Благодарю за заботу, - подавив смешок, ответил пилот, раньше, чем Нан успел вмешаться. - У нас все благополучно. - Государь с вами? - Да. - А этот... проповедник? Остался внизу? - Нет, сидит здесь и дуется. - Это совсем хорошо. - Исан, - сказал пилот, - вы не боитесь, что эта прогулка обойдется вам слишком дорого? Вы летаете на самолете не лучше, чем я скачу на лошади. - Я не знал, что вы умеете ездить на лошади. - А я никогда и не пробовал, - съязвил Редс и повернулся к Нану: - Господин Нан! Прикажите ему возвращаться! - Может не приказывать, - донесся ответ. - С сегодняшнего дня я больше не служу господину Нану. - Это что за шуточки? - заорал пилот. - Это не шуточки. Я служу в войсках империи. И я подчиняюсь приказам Киссура. Тут только до Редса начало доходить. - Черт побери, - сказал он, - а если Киссур прикажет вам уничтожить мятежников? Пауза. Невнятный шепоток перевода. Спокойный голос Киссура: - Именно это я ему и приказал. Нан схватился за голову. - Сядьте, - закричал Бьернссон, - сядьте, тогда они не посмеют бомбить лагерь. - У нас топлива в обрез, - сказал пилот. - Мы не можем его сбить? - спросил Нан. - Чем? - огрызнулся пилот. - Они вооружены, а мы нет. Второй самолет пропал в ночи, - но на экране было видно, как плотная черная точка развернулась над зимним лагерем и пошла вниз. Государь сидел, вертя головой. Сон уже кончился, но явь еще не начиналась. Государь задрожал, вспоминая кое-какие намеки Арфарры. Самолет тряхнуло, и Варназд закрыл глаза. Нан бережно обнял его и укрыл плащом, как наседка укрывает крылом взъерошенного цыпленка. Бьернссон даже не обернулся на плачущего государя. - Поверните самолет, - сказал вдруг Бьернссон пилоту, - я хочу видеть все. - У нас топлива только на обратную дорогу, - повторил пилот. Когда они подлетели к Чахарским горам, позади них вставало безобразное красное зарево, и на его фоне можно было различить силуэт штурмовика. На рассвете, когда лагерь Ханалая уже кончил гореть, а топлива в баках осталось совсем мало, Исан посадил машину на луг у стен близстоличного городка, комендантом которого был Идди Младший. Киссур вылез из самолета и сразу заметил, что бедный железный бочонок вряд ли скоро соберется летать: стальные ножки его подломились, а левое белое крыло пропахало в луге маленькую канавку и завернулось от этого в сторону. Киссуру тоже ободрало бок от такой посадки. Идди всю ночь наблюдал с гнезда на башне за тем, что творилось над лагерем Ханалая, и очень быстро понял, как обстоят дела. Он станцевал от радости при виде Киссура, но весьма прохладно отнесся к Исану, потому что люди племени аколь в свое время сделали много зла народу аломов. Тем не менее он заверил Киссура, что этого человека никто не найдет, пока все не успокоится. Киссур выписал Исану охранную грамоту и сказал: - Пусть только чужие государства попробуют арестовывать подданных империи за то, что было сделано для блага империи. Исан сказал: - Это лучше, чем ничего, но я предпочел бы избежать обстоятельств, при которых мне пришлось бы предъявлять эту бумагу. Еще Киссур подписал Исану дарственную на два огромных поместья из числа своих собственных, близ столицы, и на третье, - в Инисских болотах. - Там нефть, - застенчиво объяснил маленький варвар. Киссур не очень понял объяснения. После этого Киссур отрядил Идди с дружинниками в лагерь бунтовщиков, исправить недоделки, и нельзя сказать, чтобы Идди был доволен поручением. Киссур взял пять человек и отправился в столицу. Переправляясь через Левую Реку, Киссур заметил серебристый самолет. Тот покачал сердито крыльями и полетел дальше. Остаток дня Киссур провел в саду. Он лежал на траве и следил за пролетающими самолетами. В середине дня он съел легкий обед. Самолеты летали не так часто, но к вечеру все небо было расчерчено, как храмовое окошко, серебристыми лопухами. Возможно, Киссур ждал гонца или стражника: но никакого гонца не появилось. Вечером Киссур поднялся в дом, переоделся и отправился во дворец государя. На Белой площади двое чужеземцев вешали на дерево черную тыкву, из породы показывающих картинки, тыква похрюкивала, и вокруг нее собиралась толпа. Прямо с телег раздавали пироги, квадратные, как земля, и банки с разноцветными этикетками, с донышком круглым, как небо. Наверняка по совету Нана. Во дворце все уже знали о его прибытии. Десантник в форме цвета гусиного дерьма взглянул на него и залопотал что-то в рацию с длинным одиноким ухом. Чиновник в зале аудиенций испуганно шарахнулся в сторону. Киссур немного полаялся с этим чиновником и прошел в личные покои государя. В черепаховой комнате сидел, выпрямившись в кресле, государь, в белой сорочке и в шапочке с жемчужным венчиком, и лицо его было бледней жемчужного венчика. Справа от государя сидел Арфарра, укутанный кружевной накидкой и с врачом позади кресла. Слева от государя, за его спиной, стоял Нан, как будто обнимая государя за плечи и что-то говоря. Чуть поодаль сидел, немного развалясь, Клайд Ванвейлен, и еще один чужеземец, уважая государя, стоял на ногах. К стенке жался пяток перепуганных чиновников. Видимо, Киссур прервал какое-то совещание, на котором Ванвейлен и Нан объясняли государю, как управлять страной, а Арфарра поддакивал. Киссур остановился в дверях. Нан шевельнулся за спиной государя и сказал с непроницаемым лицом: - Господин Киссур... То, что вы сделали... Его перебил Ванвейлен. - Я не знаю, как вы осмелились явиться сюда, но если после всего случившегося вы надеетесь оставаться первым министром... - Это катастрофа, - сказал третий чужеземец, - никто не осмелится иметь дело с правительством, во главе которого стоит палач. Киссур засмеялся, выудил из рукава печать и кинул ее через стол Ванвейлену. - Экое красноречие, - сказал он. - Вам нужно, чтобы первым министром был Нан, а не я - так бы и говорили. Я и сам понимаю, что первый министр, который не берет взяток, не исполняет своих профессиональных обязанностей. Ванвейлен стал красным, как рак, и вскочил с кресла. - Палач, - заорал он, - что вы себе позволяете! Киссур подошел к Ванвейлену, сгреб его за широкую шелковую плетку, в которую тот завернул шею, и пихнул обратно в кресло. - Цыц, - сказал он, - сидели в присутствии государя, так и сидите! - Послушайте-ка меня, - продолжал Киссур. - Я, может, и палач, но я не дурак! Я, господин Ванвейлен, с самого начала удивлялся, зачем я оказался на вашем совещании, потому что на этом совещании делили пирог под названием страна Великого Света, и я был там явно лишний. А потом вы при мне стали рассуждать о том, что только чудо может спасти ойкумену; и что вашим оружием можно в полчаса уничтожить лагерь Ханалая, но вы, Клайд Ванвейлен, никогда такого приказа не отдадите, потому что вам за это накостыляют по шее. И даже дурак бы понял, на что вы меня, господин Ванвейлен, подбиваете, и что вы без меня придумали с Арфаррой. Ванвейлен опять всплеснул руками и полез было из кресла, но Киссур затопал ногами. - Цыц, - сказал он, - я договорю до конца. Вам надо было уничтожить Ханалая. Вам надо было, чтобы ответственность за это несли не вы, а выгоду получили вы. Ведь остатки мятежников сегодня ползли к столице на коленях! Вам надо было сделать так, чтобы министром был Нан, а не я... вы разрешили все ваши затруднения одним махом. Я на вас не сержусь. Что вы такое? Торговец из страны торговцев: а нравы торговцев везде одинаковы. Тут Киссур повернулся к Арфарре. - Что же касается вас, господин Арфарра... Признаться, вы оскорбили меня. Ведь если бы вы позвали меня к себе, рассказали, как обстоят дела, и признались, что вам нужен человек, который захватит штурмовик и уничтожит лагерь Ханалая, и что после этого государь должен будет отречься от этого человека, имя которого станет грязью и прахом; а ни вы, ни Ванвейлен в этом замешаны не будете, - разве я сказал бы "нет?" Вы оскорбили меня недоверием, господин Арфарра... Арфарра сидел в кресле, выпрямившись и совершенно неподвижно. Государь Варназд вскочил с малого трона. - Киссур, - сказал он, - эти твари могут убираться. Моим первым министром будете вы, и только вы. И тут Киссур Белый Кречет в первый раз в жизни перебил государя. - Я еще не кончил, - нехорошо улыбаясь, сказал он. - Как я могу, государь, быть вашим министром, если вы сами отрешили меня от должности; назначили двести тысяч за мою голову; велели жечь мое имя на всех алтарях! - Это была ошибка! - Вы оскорбили меня, - продолжал Киссур, - вы поверили негодяям, которым клялись не верить. Когда человека оскорбляет другой человек, - есть много способов мести. Когда человека оскорбляет государь, - есть только один способ мести. - Остановите его, - закричал Ванвейлен. Один из десантников из-за двери прыгнул к Киссуру. Киссур поймал десантника левой рукой и шваркнул им о стенку. Правой рукой он вытащил из рукава белый трехгранный кинжал, с широкими лепестками у рукояти и тремя желобками для стока крови, и, все так же улыбаясь, всадил его себе в грудь по самые лепестки. Все замерли. Киссур стоял некоторое время, молча и удивленно глядя на государя. - Скверно это будет, - прошептал Киссур, - если станут говорить, будто я в таком случае промахнулся... Он не договорил, закрыл глаза, пошатнулся и упал на руки подбежавшему землянину. И никто, конечно, не мог бы сказать, что Киссур струсил или промахнулся, потому что кинжал его вошел точно в сердце, пересек левое предсердие и почти вышел из лопатки. ЭПИЛОГ Прошел почти месяц. Многие вспоминали про этот месяц по-разному, а Шаваш так никогда и не мог вспомнить до конца, что именно было с ним в этот месяц. Но вот, как-то через месяц Шаваш открыл глаза в небольшой белой комнате и увидел, что над ним сидит Киссур. Киссур был очень бледный, отощавший, в чужеземной куртке и штанах. Все это, - и чужеземная одежда, и странный свет с потолка, было уже Шавашу отчего-то знакомо. Шавашу казалось, что все это много раз показывали ему во сне. - Я думал, что ты умер, - отчего-то вспомнил Шаваш. - Я и сам так думал, - ответил Киссур. Они помолчали. - Эти люди так умеют лечить, даже покойников лечат, - сказал Киссур. А ты молодец. Знаешь, как ты себя вел? Шаваш не помнил, как он себя вел. Он смутно помнил, как молодой помощник Арфарры в его комнате с ужасом шептал, что Арфарра мертв, а лагерь Ханалая почему-то горит зеленым и красным пламенем... "Вы правы, они убийцы и нелюди", - шептал чиновник. Потом - жар и бред, потом - вокруг него, люди в незнакомых одеждах, и вдруг, поверх них, лицо Нана... - Как я себя вел? - спросил Шаваш. - Ты кусался, - сказал Киссур. Шаваш молча глядел в потолок. - Знаешь, - вдруг сказал он, - как я верил Нану? Как ты государю. - Не трожь государя, - сказал Киссур. И опять молчание. - Что же, - спросил Шаваш, - они так хороши, как сами о себе говорят? - Еще лучше, - ответил, криво усмехнувшись, Киссур. Тут Шаваш подумал, что за ними обоими, наверно, подсматривают. Он внимательно поглядел Киссуру в глаза и спросил: - И какое это имеет значение? - Никакого, - ответил Киссур. Шаваш протянул ему свою руку ладонью кверху, а Киссур положил на нее свою руку ладонью книзу, и так они сидели, пока Шаваш не заснул. Где-то двумя этажами выше ухоженный седой человек оторвался от экрана и с тоской сказал: - Я вам говорил, что все бесполезно! Такие - как эти двое, они не успокоятся, пока не выживут нас из своей страны! И его собеседники попрятали глаза, потому что возразить им было нечего.