того Государя, десяток десятицентовиков и квотеров, швейцарский франк и даже, сколь мог разобрать Бемиш по-немецки, один никелевый талончик для проезда на метро в городе Кельне. Бемиш спихнул девицу с колен, покопался в бумажнике и высыпал на ладонь тамошнюю мелочь. Он выбрал из мелочи давно там валявшийся, как он правильно помнил, десятицентовик, показал его девице и постучал пальцем по серебряному "единорогу", размером с куриное яйцо, квадратному и с круглой дырочкой посередине, с надписью во славу государя Меенуна. - Поменяемся? - сказал он. Глаза девицы распустились от радости. Она быстро потащила ожерелье с шеи. Бемиш схватил ее за руку. - Слушай, дура! - сказал он. - Если взять один десятицентовик, и еще один, и еще сто, и еще тысячу и набить этими десятицентовиками вон тот ларь в углу, - то весь этот ларь будет стоить меньше, чем одна эта серебряная монета. Ясно? Девица кивнула. - А теперь проваливай отсюда, - сказал Бемиш. Глаза девицы погрустнели. - Так мы не поменяемся? - спросила она, глядя на десятицентовик с нескрываемым вожделением. Бемиш отдал ей десятицентовик и вытолкал вон. Когда на следующее утро Бемиш встал, Киссура и его свиты уже не было, они ускакали ни свет ни заря. - Скоро я их нагоню? - спросил Бемиш у хозяйки. - Нет, - сказала хозяйка харчевни, - вам, господин, надо ехать в объезд, через Белый Перевал, а они поскакали напрямик. К вечеру будете в замке. - А они? - Гм, - засомневалась женщина, - если днем подтает и будет лавина, то, конечно, первым приедете вы, а если лавины не будет, то они, конечно, поспеют раньше. - А тяжелая там дорога, напрямик? - Не знаю. С тех пор, как старый Шан сломал там шею, по ней уже лет десять не ездили. Горная дорога петляла, как плеть тыквы. Вдруг пошел крупный, с клочьями снега дождь. Дворники не успевали очищать стекло. Бемиш жутко боялся за Киссура: тот, конечно, не старый Шан, но шею сломать может. Горные эти места были дики до крайности. В прибрежных районах некогда процветала торговля, и десятка три лет назад местные города, наподобие Ламассы или Кудума, могли похвастаться сильными коммунами и обилием торговцев. Гражданская война в империи перевернула все: люди из замков подняли головы, сыновья торговцев ушли в их дружинники, дочери - в наложницы. Спрос на воинственную аломскую знать был такой, что средний рыцарь в империи мог награбить за два месяца больше, чем средний торговец - наторговать за два года. Когда же война окончилась, оказалось, что торговцы в Ламассе повымерли за нерентабельностью, и людей со звезд встретила земля разбойников и бандитов. Руки империи едва дотягивались в этот странный край; официально ответственность за порядок в окрестностях нес владелец замка, но он-то обычно и был первым бандитом. Ни о какой разработке залежей нельзя было и думать, потому что к горным инженерам тут же подъезжали люди на лошадях, но с гранатометом под мышкой и требовали ясак. Ни один проезжий не был тут в безопасности. Самый гнусный случай произошел года три назад, когда вице-президент Мирового Банка, любитель-альпинист, черт его дери, вздумал с двумя своими друзьями покорить здешний пик Айч-Ахал. Еще на подъезде к пику он попался в плен к одному из местных родовитых бандитов и был препровожден в замок. На следующий день в банк пришел факс с фотографией вице-президента, сидящего на цепи в самой настоящей земляной яме, и требованием выкупа в один триллион денаров. Уставной фонд Мирового Банка составлял пять триллионов денаров. Пресса взвыла. Галактика потребовала от империи принятия решительных мер. Галактика потребовала узнать, в каком из замков находится пленник. "Да в любом - пожал плечами посол империи, - кому попался, там и сидит". Галактика потребовала принятия решительных мер по отношению к этакому краю. Хозяин замка известил, что в случае решительных мер. пленнику перережут глотку. Выручил Мировой Банк Киссур. Он срочно прилетел в свой замок и позвал окрестных сеньоров на пир и совещание. Те явились. Киссур бестрепетно арестовал три десятка съехавшихся к нему гостей и объявил, что расстреляет вечером всю эту публику, если вице-президента не выпустят. Сеньора, захватившего вице-президента, среди гостей Киссура не было. Были, однако, его деверь и тесть. В ту же ночь вице-президент был выпущен безо всякого выкупа. Киссур впоследствии даже не соизволил встретиться со спасенным им человеком. Уже к вечеру Бемиш выехал на главную и единственную улицу Черной деревни, вдалеке, над горой, на мгновенье мелькнул в разрыве облаков замок, со стеной, зубчатой, как кардиограмма. В эту минуту на мокрой дороге показался гусь. Бемиш ожидал, что гусь посторонится и даст место автомобилю, потому что, с точки зрения землянина, дороги были предназначены для машин, а не для гусей. Но с точки зрения гуся, дороги были предназначены именно для гусей, и вследствие этого несовпадения во взглядах гусь уставился на машину с любопытством, а потом повернулся к ней спиной и нагнул голову. Впоследствии Бемишу объяснили, что надо было снизить скорость и проехать поверх гуся, и гусь был бы здоров, и машина была бы цела. Но Бемиш не знал обычаев здешних гусей. Он вывернул руль вправо и нажал на тормоз. Машину развернуло, как перышко. Бемиш влетел в кусты ежевики, бывшие в деревне вместо изгородей, едва не расшибив голову о руль. Машина вздрогнула и замерла. Бемиш хлопнул дверцей и пошел смотреть. Передние колеса сидели глубоко в придорожной. канаве, и одно из них попросту отвалилось. Бемиш оглянулся. Гусенок, отчаянно кося глазом, торопливо побежал с дороги прочь. "Сукин сын!" - громко сказал Бемиш. Быстро темнело, накрапывал дождь. Нечего было и думать починить машину. Собака за ежевичной изгородью старалась, как противопожарная сигнализация. К ней постепенно присоединялись все новые и новые псы. Что же до людей - деревня как вымерла. - Эй, - заорал Бемиш, - хозяева! Кричать пришлось довольно долго. Наконец дверь домика растворилась и с порога спросили: - Ну? Чего кричишь в темноте? В проеме двери что-то поблескивало, человека же видно не было. - Телефон у вас есть? - спросил Бемиш. - Телефона нет. Веерник есть, - ответили за порогом. Бемиш осклабился: - Веерник у меня есть у самого. Дверь захлопнулась. Бемиш задумчиво пнул ногой машину, закинул за левое плечо веерный излучатель, за правое рюкзачок и снял с распорок маленький мотоцикл. "Веерник, - подумал он, вспоминая блеск в отверстии двери, - какой там к черту веерник, - плазменный гранатомет по меньшей мере". x x x Сторожа впустили Бемиша в замок безо всякого удивления; на мотоцикле так на мотоцикле - кто их знает, этих землян? Правду, значит, говорят, что они на конях не умеют ездить. "Да, - подумал Бемиш, - тут совсем не тот народ, что в равнинах, тут тысячу лет молчали в обнимку с мечом, а теперь молчат в обнимку с гранатометом, тут каждый судебный приговор порождает родовую месть..." Во дворе замка было скользко и сыро, как в размороженном холодильнике. Киссура еще не было. В верхнем зале, в креслах, дремала старая Эльда. Она посмотрела на беспокойного землянина, как на лягушку, и сказала, что скорее его, землянина, железная повозка разлетится на их, землян, дорогах, гладких, как щека евнуха, чем ее сын упадет с кручи в здешних горах. Бемиш, со своим беспокойством, убрался. Молодой хозяин замка, Ашидан, студент Кембриджа, дрых в главном зале, склонив златокудрую голову в тарелку с объедками. Над ним щерилась маска быка с факелами вместо рогов, а в камине под маской тлело, распространяя мерзкий запах, нечто, что при ближайшем рассмотрении оказалось останками наручного телефона. - Это что? - спросил Бемиш дворецкого. - Это госпожа Эльда, - ответил тот, - сказала, чтобы этих колдовских штучек не было в моем доме. Она его только утром нашла, перерыла комнаты и нашла. Бемиш оглядел Ашидана повнимательней. Тот спал, беспокойно вздрагивая, и Бемишу не показалось, что он пьян. - Что же, в замке нет никаких средств связи? - Ох, - сказал слуга, - что связь! Видите, - сукно - и то домотканое. Иное - сожжет! - и показал на свое платье. Бемиш пощупал рукав, - действительно, дерюжка. Он и не понял поначалу, удивился, какая это шикарная куртка у слуги: в этом году была модна такая, узловатая, ткань. Ночью Бемиш ворочался, не спал: старые сосны скрипели за узким окошком, сделанным не чтобы глядеть, а чтобы стрелять, и скрип их ветвей походил на скрип веревки повешенного. Бемиш вытянул из маленького приемничка антенну и стал слушать. Вдруг, пока он ловил станцию, услышал свое имя, и дальше - длинный плевок слов на аломском - за треском Бемиш их не разобрал. Бемиш покрутил ручку опять, но разговор уже кончился. "Гм, - подумал Бемиш, - а все-таки кто-то в замке упрятал от старой Эльды рацию". x x x Утром Бемиш отправился вниз, в деревню. Ему не очень-то хотелось жаловаться старой Эльде, что его железная тачка развалилась на той дороге, по которой пройдет даже баран в метель, и к тому же он был уверен, что в замке в автомобилях разбираются не больше, чем он - в гадании на масле. Бемиш шагал по свежей дороге мимо ежевичных изгородей и любопытных кур, размышляя о странном крае, где телефон в доме - роскошь, а штурмовая винтовка принадлежит к числу необходимых удобств. Он дошел до машины через полчаса и остановился в недоумении. Машина стояла на месте: покореженное колесо так и горбилось в канаве. Остальные три колеса исчезли в неизвестном направлении: машина сиротливо сидела на осях. Щетки пропали с ветрового стекла, и ветровое стекло пропало тоже. Бемиш запустил глаза внутрь: радиоприемник и подголовники, коврики сидений и ручки от замков, а также все пять стекол, помимо ветрового, аккуратно отсутствовали. На заднем сиденье "сидела" нетронутая аптечка. Бемиш обогнул машину и отпер багажник. Внутри не было ничего, не считая пары стоптанных лубяных лаптей. Бемиш удивился, потому что у него не было в обычае носить лубяные лапти, но потом сообразил, что, вероятно, вор. надел кожаные ботинки Бемиша: а лапти бросил на месте. Бемиш с мрачным предчувствием поднял капот и воззрился на двигатель. Бемиш неплохо знал устройство машины. Он сразу заметил, что ночные воры знали это устройство гораздо лучше. Бемиш огляделся по сторонам: вокруг него гуляли гуси и индейки с красной соплей, и давешний гранатометный старик копал в своем огороде капусту. Гранатомета при нем не было, вероятно, по случаю дневного света. - Эй, - сказал Бемиш. Старик обернулся. На нем была рубаха, в девичестве бывшая белой, и штаны, о которых вообще ничего нельзя было сказать. - Подойдите-ка сюда, - сказал Бемиш. Старик подошел. Сын его, в глубине огорода, не вертясь, заведенно мотыжил землю. Бемиш помахал в воздухе берестяными лапотками и протянул их через забор. - Вы не знаете, - сказал Бемиш, - чьи это? Старик взял лапотки, вытащил из носка десятиденаровую бумажку, предварительно сунутую в лапоток Бемишем. Бумажку он скатал и сунул за ухо, а лапотки протянул Бемишу. - Не знаю, - сказал он. Бемиш потерял дар речи. Вдруг он взглянул на себя со стороны: на хорошо одетого чужака, из мира, в который все люди, если будут хорошо работать и повиноваться начальству, попадут после смерти, - и на эту полуголую, нищую деревню, где нет телефона, но где вести о машине, которую можно раздеть, распространяются без телефона; где нет уборных, но есть минометы и где каждый знает о соседе все и не говорит ничего, - и с очевидной ясностью понял, что даже если бы ночные умельцы раздевали машину на глазах всей деревни, а так оно, вероятно, и было, - то ни одна полиция в мире все равно не смогла бы выведать, кто это сделал. По дороге прошуршали колеса. - В чем дело? Бемиш обернулся. Позади, в вишневой и узкой, как лепесток орхидеи, спортивной машине сидел брат Киссура, - Ашидан. Безукоризненная рубашка, пробор в волосах, запах одеколона, начинающий менеджер, выпускник Кембриджа, - на Бемиша вдруг приятно пахнуло его миром. Теренс Бемиш насмешливо поднял лыковые лапоточки. - Вот, - сказал он, - кто-то решил со мной поменяться... транспортными средствами. Но Ашидан уже и сам все видел. Он вышел из машины, отворил дверцу с другой стороны и поклонился Бемишу, приглашая садиться. Бемиш сел. Крестьянин следил за ними испуганными глазами. - Эй, - крикнул Ашидан парню в глубине огорода, - иди сюда! Парень подошел. - В машину, - сказал Ашидан парню. Бемиш потянулся, чтобы открыть дверцу. - В багажник, - добавил Ашидан, брезгливо глядя на грязные и босые ноги юноши. - Или ладно, можешь переодеться. Парень побежал к дому. Бемиш вновь обрел дар речи. - Но почему вы думаете, - спросил Бемиш, - что это он разул машину? Это мог быть любой... - Если, - сказал ровным голосом Ашидан, - в деревне совершено преступление и преступник не пойман, то господин должен арестовать некоторое количество жителей деревни и держать их в залоге до тех пор, пока они не умрут или пока остальные не предоставят виновного. Бемиш во все глаза глядел на Ашидана. Прелестный мальчик, - а тот был очень красив, больше напоминал преуспевающего менеджера. "Вот таким тоном говорили его предки, поколение за поколением, - подумал Бемиш. - Видно, прогресс в здешних местах заключается в том, что лорд кладет мужика в багажник автомобиля, а не привязывает к хвосту коня..." - Этот человек, - сказал Ашидан, показывая на Бемиша, - побратим моего брата и гость моих предков. Брат мой приезжает сегодня, - слуги принесли вести, что он застрял на Бродячем Перевале и поскакал в обход, через Лох. Крестьянин повалился на колени. - Господин! - было непонятно, к кому он обращается: к Ашидану или к чужеземцу. Сын крестьянина вышел из дома в чистой белой одежде, с узелком в руках. С ним был десятилетний мальчик. - Господин, - продолжал старик, - возьмите меньшего, сейчас столько работы! Ашидан задумчиво постучал по кожаному рулю. - Гостю наших предков, - сказал он, - приснился нехороший сон о том, что кто-то разграбил его машину. Мне тоже приснился этот сон, и я поспешил сюда. Но теперь мне кажется, что это был ложный сон и что машина, целая, вернется в замок к вечеру. С этими словами Ашидан нажал на газ, - машина обдала белую чистую одежду крестьянина целым веером грязи и умчалась. x x x Киссур прискакал в замок только в полдень. Слухи оказались верны: с Бродячего Перевала сошла лавина, задела людей и коней. Все остались живы, но коня Киссура, Звездочета, с белой стрелкой на лбу и широкими копытами, уволокло, только снег мелькнул красным. Они приехали по той же дороге, что и Бемиш, из-за коня глаза Киссура налились как вишни. Киссур взглянул на Бемиша, бросил: - Ты выиграл пари. Завтра - охота, - и убежал наверх. Бемиш за ним не полез. Что-то страшное вдруг повисло в воздухе, каменные маски богов на стенах скривили землянину рты, заклацали зубами. Бемиш глянулся: Ашидан, рядом, тоже стоял бледный и тер себе виски. Киссур заперся в угловой башне и никого к себе не пускал. Ханадар объяснил, что он плачет о коне и что так полагается. Когда вечером машина Бемиша въехала во двор замка, Бемиш сидел на сторожевой башенке, глядя на драконовые облака. Бемиш побежал вниз. Складный белобрысый парень вышел из машины и протянул ему, кланяясь, ключи. Все было на месте, в том числе и сломанное колесо. Бемиш оглядел паренька, сказал: - Спасибо. А сколько в селе автомобильных мастерских? - Одна, - не краснея ответил парень. Бемиш поглядел на ноги парня: тот стоял в луже и шевелил босыми пальцами. Землянин обошел машину кругом и отпер багажник: там важно топорщился чемодан. Бемиш раскрыл чемодан: белье и одежда были на месте, только две рубашки были влажные: видно, их стирали и гладили. Бемиш вытащил из чемодана кожаные ботинки. - Держи, - сказал Бемиш, - это тебе подарок. Парень ахнул и взял ботинки. Бемиш полез в карман, вынул триста местных "единорогов" и протянул парню. - За работу. - Сударь, - сказал парень, - мы ведь только починили колесо. Это стоит двадцать единорогов. - Куда ты сейчас едешь? - спросил Бемиш. - В Синий Лог, это на левом конце деревни. - Садись, - сказал Бемиш, - я подвезу. Деревня вытянулась вдоль дороги, как бы между горой и ущельем. В ширину она редко тянула на сотню метров, а длиной была километров восемь. Парень забился в угол, чуть не под сиденье, и молчал. Можно было подумать, что он первый раз в жизни сидит в машине. "Гм, - подумал Бемиш, - впрочем, господин и чужестранец подвозит его первый раз... Надеюсь, что я не очень роняю честь рода Белого Кречета". - Давно Ашидан живет в замке? - спросил Бемиш. - Второй месяц, господин. - Он пьет? - Нет, господин, - испуганно сказал парень. Бемиш высадил парня у поля, где уже начинали танцевать девушки в синих и красных юбках, и подошел посмотреть, что росло на поле. Он хотел спросить, давно ли крестьяне выращивают на своих полях эту штуку, но тут к нему заспешил староста. Бемиш развернулся и уехал. Он ехал по предзакатному лесу, пока не нашел хорошей лужайки слева от дороги. Он въехал на лужайку, заглушил мотор, приподнял капот и воззрился на двигатель. Карбюратор был собран, как птичье гнездо, из самых разнообразных деталей, воздушный фильтр тоже был чужой. Остальное ночные воры из единственной в селе мастерской поставили, откуда взяли. Бемиш развернулся и поехал обратно. Киссур уже спустился во двор, и они вместе облазили замок. Тот был огромен: стены, как капустные листы, вставали одна за другой. Замок сидел на самой верхушке скалы, и к нему вела только одна дорога, с запада. Со всех остальных сторон наружная стена на востоке стояла над пропастью, и эта пропасть для полноты защиты была гладко стесана, - этакая ровная, как стекло, стена. Киссур показал гостю дворик, где убили Канута Кречета, и маленький замковый сад, под одной из яблонь которого прабабка Киссура согрешила с крылатым и двухголовым быком. Бемиш сказал Киссуру, что замок могли бы посещать туристы со всей Галактики. - Этот замок не годится для туристов, - осклабился Киссур, - он не предоставляет всех удобств инвалидам, - и ловко протиснулся сквозь узкую и немыслимо крутую лестницу, змеящуюся вдоль одной из наружных стен. Вечером в замке царило веселье: конюхи заплетали коням хвосты, из кладовых тащили старые луки, тисовые, огромные, обмотанные истлевшим волокном с серебряными надписями. Бемиш заглянул в полутемную конюшню и замер: Киссур, с холодной усмешкой, прятал в седельную суму тупорылый черный автомат. Бемиш ступил внутрь. Киссур опустил плетеную крышку сумки. - А на кого, - спросил Бемиш, - мы будем завтра охотиться? - В здешних краях, - сказал Киссур, - издавна охотятся на крупного зверя: на вепря, на медведя. На языке у Бемиша завертелось: "Хотел бы я знать, на какого такого вепря тут издавна охотятся с автоматами", - но Бемиш облизнул губы и проглотил вопрос. Они выехали, когда месяц еще не убрался с черного неба, снаряженные так же, как и восемь, и сто лет назад: на Киссуре были серые замшевые сапожки, с узором в виде лилий и с высокими красными каблуками, но без шпор; зеленые штаны и красная куртка, перехваченная тяжелым поясом из золотых блях: каждая бляха изображала зверя или рыбу. Плащ на Киссуре был тоже зеленый, с двумя широкими полосами, шитыми золотой сеткой. На плече висел лук, за спиной - кожаный колчан, из которого торчали перья стрел, белые, как пенопласт. За поясом - швырковый топорик, у седла - два ясеневых дротика и меч. Другие господа были одеты так же. Для Киссура это нельзя было назвать театральным костюмом: он, как и большинство вейцев, и в столице одевался по-старому, а уж широкое ожерелье из нефритовых пластинок, оправленных в золотое плетенье с изображениями кречетов, носил почти всегда. А Бемиш, - Бемиш точно понял, что в своем охотничьем прорезиненном комбинезоне разгневает здешних диких богов и они оставят его без подопечной им дичи, и теперь, в кожаных штанах, расшитых серебром, чувствовал себя самозванцем. Выезжая, Киссур бросил на алтарь у ворот кусок свежего, мяса и постучал по камню обнаженным мечом, чтобы привлечь внимание бога. Бемиш с интересом поглядел на меч: очень тяжелый и длинный, с трехгранным лезвием и каким-то узором, кажется, бегущими лошадями, по ребру. Рукоять была из сплетенных змей. Бемиш спросил, зачем им меч, и Киссур ответил, что без меча боги не посылают удачу: ведь по лезвию меча идет дорога на тот свет, и по ней уводят и приводят зверей. Они наблюдали восход с верхушки горы: горный ветер плясал в хвостах их коней, - говорили, что в древности этот ветер покрывал кобылиц, - черные с белым пятном кони рождались от этого ветра, и под копытами изредка похрустывали ракушки, напоминание о море, бывшем здесь миллионы лет назад. Потом Киссур углядел оленя, тоже вздумавшего полюбоваться рассветом; спустили собак, поскакали следом. Господ было пятеро - Киссур, Ашидан, Ханадар Сушеный Финик, Алдон и Бемиш, еще было восемь собак и трое слуг - они выгнали оленя прямо на Киссура, и тот, расширив глаза и дико закричав, метнул копье, поданное одним из слуг. Крашенное желтым, с зеленой шишкой на конце, копье пробило оленя почти насквозь легче, чем оно пробивало старый клен в столичной усадьбе Киссура. Вдруг зашумел лес, полетели листья. Бемишу пришло в голову или здешние боги подсказали: "Сегодня с Киссуром будет несчастье. Вчера гора взяла коня, сегодня..." К полудню Бемиш был пьян от крови: слуги куда-то отстали, он с Киссуром и Ашаданом выехал на поросшую рыжими цветами полянку. Киссур, отъехав в другой конец полянки, разглядывал мох на дереве, видимо, гадал. В этот миг на полянку выскочил медвежонок и, ошалев, полетел вверх по дереву. - Не надо, - сказал Киссур брату, - это дурной знак. Но Ашидан уже натянул лук и выстрелил: медвежонок отцепился от дерева и упал. Ашидан спрыгнул с седла и побежал к медвежонку. В этот миг кусты раздвинулись, раздался рев, и на полянку вывалилась огромная, черная с бурым медведица. - Ашидан! - заорал Бемиш. Ашидан обернулся. Медведица поднялась на задние лапы, а юноша стоял перед ней, растерянный, с обломком стрелы, вытащенным из ее сына. Бемиш выхватил пистолет. Но раньше, чем он успел поднять руку, Киссур скатился с мечом с седла и поднырнул медведице под брюхо. Ашидан, взвизгнув, отскочил в сторону. Бемиш выстрелил. Медведица грузно взмахнула лапами в воздухе и обрушилась на Киссура. Дернулась и застыла, словно куча сваленного с самосвала торфа. Бемиш и Ашидан бросились к медведице. - Киссур, ты жив? Никакого ответа. Бемиш подбежал и стал дергать медведицу за ухо. В эту секунду груда мертвого, казалось бы, мяса, зашевелилась, и из-под нее выпростался Киссур. - Черт, - оскалился он, - меч... Но и меч, когда медведицу перевернули, оказался цел, - он вошел ей в брюхо чуть не по самую крестовину. Осмотрели морду: пуля пришлась медведице прямо в глаз. Да, охота была славная; даже Сушеный Финик, который не умел улыбаться, визжал и ухал, а потом сел к костру у колен Киссура и запел те свои песни, которые Бемиш столько раз слышал с магнитофончиков в рабочих бараках, что уже научился любить. Обратно ехали, когда уже вечерело. Кони шли по тропинке двое в ряд, черная жирная земля осыпалась под их копытами, справа темной стеной вставал лесной склон, слева лохматое солнце садилось за далекие горы, покрытые сверкающим снегом, словно торт белой глазурью. Птицы вспархивали из-под копыт, жизнь была дивно хороша. "Господи, какой отель можно здесь построить", - мелькнуло у Бемиша в голове, - он был человек практичный, всегда искал, как приспособить природу к деньгам. Ашидан, после случая с медвежонком, погрустнел, и теперь как-то так получилось, что Киссур со свитой поскакали вперед, а Бемиш отстал и ехал рядом с Ашиданом. Тот был бледен, - то ли от травки, которую возделывали крестьяне на здешнем поле, то ли от Кембриджа. Бемиш наклонился к Ашидану и негромко спросил: - Киссур знает, что вы - наркоман? - Я не наркоман, мне просто интересно! Я в любую минуту могу прекратить. Бемиш, помимо воли, хмыкнул. Юноша вздрогнул. Потом вдруг оборотил серые глаза к землянину. Зрачки их были неестественно сужены. - Это не моя, это ваша вина, - сказал он, - семь лет назад из этого замка правили Варнарайном, а теперь это дыра, потому что рядом нет восьмиполосного шоссе! Вы прогнали наших богов, а что вы нам дали взамен? Банку с пепси-колой? Ашидан схватил землянина за руку. - Эта трава здесь росла всегда! Ее ели, чтобы говорить с богами! Вы даже разговоры с богами объявили уголовным преступлением! - Бросьте, Ашидан! Вы не говорите ни с богом, ни с чертом, вы жрете эту траву для собственного удовольствия и боитесь Киссура, потому что он вас за эту траву запихнет в клинику для наркоманов или просто посадит на цепь. - Я боюсь меча, который он с собой взял, - сказал Ашидан. - Я видел этот меч в руках Ханалая, а души убитых после смерти уходят в их мечи. Ханалай был тот самый мятежник, который семь лет назад воевал против Киссура. - Ханалая, - изумился Бемиш, - вы встречались с Ханалаем? - Он меня взял в плен, - ответил Ашидан. Бемиш уставился на юношу: тот был молод, тонок, как змейка, и невероятно красив, со своими золотистыми волосами и серыми, густо накрашенными для охоты глазами. - Господи! Сколько же вам лет было? - Пятнадцать. Почти пятнадцать. Киссур поручил мне пять тысяч всадников, и со мной были Сушеный Финик и дядя Алдона, Алдон Полосатый. Мы должны были ждать Киссура в Черных Горах. Но тут мы услышали, что вниз, в городок Лухун, съехались на ярмарку купцы и сгрудились в городке из-за войны, и мы решили взять этот городок, потому что так добычи достанется больше, если не ждать Киссура. Вот мы ночью подошли к этому городку с проводником, и, когда рассвело, выяснилось, что это была ловушка, - войско Ханалая окружило нас. Ханалай думал поймать самого Киссура. Ашидан покачался в седле. - Я выехал вперед и предложил Ханалаю поединок. На моем щите был Белый Кречет, Ханалай подумал, что в ловушку попался сам Киссур. Он очень не хотел драться, но ему пришлось принять вызов. Он испугался, что командиры его засмеют. Это был поединок, о котором нечего долго рассказывать: Ханалай рассек мне плечо и бросил на землю, как кутенка, а потом снял шлем, чтобы отсечь голову. Очень удивился и спросил: "Ты кто такой, мальчишка, чтобы носить щит с Белым Кречетом?" Я сказал, что меня зовут Ашидан, и что брат мой Киссур отомстит за меня, и чтобы он рубил мне голову, а не разевал свою поганую пасть. Я был очень хорошенький мальчик, и Ханалай вдруг меня пожалел. Размахнулся мечом и вдруг подумал: "Я умру, - в этих словах ужас необратимости, ночью от них нельзя спать. Так стоит ли опускать этот меч?" - так он мне, во всяком случае, говорил потом. Вот он перебросил меня, как девку, через круп своего коня, и поскакал к своему войску. А мое погибло, до последнего человека. Ведь это была совсем другая война, нежели между двумя государствами. Потому что когда воюет одно государство и другое государство, то справедливость в том, чтобы пощадить противника и сделать его своим вассалом, а когда воюет правительство и мятежники, то справедливость в том, чтобы уничтожить мятежников до единого. - А Сушеный Финик? - вдруг сообразил Бемиш. - Сушеный Финик и Старый Алдон попали в плен. - А дальше? - Меня и Сушеного Финика привели в шатер Ханалая, где он пировал после битвы, и Ханалай сказал, что он хотел бы услышать от Сушеного Финика песню об этой битве. Сушеный Финик ответил ему, что битва еще не кончена, так как не казнены все, кто должен быть казнен после этой битвы, а когда Ханалай казнит всех, кто должен быть казнен, некому уже будет петь эту песню. Ханалай усмехнулся и подарил Сушеному Финику новую лютню и свой меч, - и этот меч был такой дорогой, что стоил дороже, чем честь Сушеного Финика. Тот сел и спел хвалебную песню Ханалаю, и я не думаю, что вы слышали ее от Сушеного Финика или на магнитофоне. А потом Ханалай повернулся ко мне и сказал, что он хотел бы отпустить меня. Я наговорил ему дерзостей. Тогда он подумал и сказал: "Ладно, тебя распнут завтра, мальчишка. Сначала Алдона, а потом тебя". - И что же было завтра? - Нас вывели вместе с Алдоном, и Ханалай сказал: "Если ты позволишь мне помиловать себя, я отпущу Алдона". Я плюнул ему в лицо. Ашидан помолчал. Лицо его стало совсем бледным, и Бемиш вдруг представил, каким он был хорошеньким ребенком, тогда, когда ему было "почти пятнадцать". - Ханалай покачался-покачался с носка на пятку, а потом и говорит: "Слишком красивый ты мальчик, чтобы умирать". Они распяли Алдона и побранились немного, а потом увели меня. - А Сушеный Финик? - А Сушеный Финик пел Ханалаю хвалебные песни, пока не оскорбился, что он, человек из знатного рода, прислуживает простолюдину, который в детстве месил коровий навоз. Отрубил голову одному из помощников Ханалая, кинул ее в мешок и ускакал с этим выкупом к Киссуру. И меч Ханалая он тоже подарил Киссуру. Ашидан помолчал и сказал: - Там-то я и познакомился с сыном Ханалая: мы были одногодки, это был очень одаренный юноша. Думаю, Ханалай пощадил меня ради него. Однажды он меня спрашивает: "Вдруг мой сын попадется в руки Киссура? Как ты думаешь, оставит он ему жизнь, как я тебе?" "Да, - подумал Бемиш, - Киссур, однако, не пощадил сына Ханалая, и вообще никого не пощадил". - Эй, - закричал впереди Ханадар Сушеный Финик, - вы чего там уснули? А ну сюда! Бемиш и Ашидан заторопили коней. Впереди дорога раздваивалась: всадники сбились у развилки в кучу. - Нам налево, - сказал Киссур, - надо навестить Альдиса, чтобы следующая охота была еще изобильней прошлой. - Что ж, - возразил Ашидан, - мы тогда до ночи не успеем в замок. - Очень хорошо, - сказал Киссур, - так заночуем у старой кумирни. Лицо Ашидана вытянулось. - Смотри-ка, - сказал Ханадар, - да неужто ты боишься старой кумирни? И, оборотившись к Бемишу: - Там, в старой кумирне, похоронен Альдис Белый Кречет, и к нему были приписаны два двора, чтобы ухаживать за могилой. Вот они пренебрегли своими обязанностями, и Альдис их съел, и это дело ему понравилось: он повадился каждую ночь вылезать наверх, таскался со свитой за прохожими и загонял их к себе на пир. Прохожий приходит: усадьба, свет, а наутро от прохожего только косточки. Люди уже так и заметили на новолунье, - если в старой кумирне свист и огонь, - значит, скоро где-то будет плач. Простолюдину бы давно загнали кол в гроб, а тут боятся, все-таки - Киссуров прадед. Ашидан усмехнулся. - Не стоит навещать могилы предков с посторонним землянином, - сказал он, - чужаку достаточно того, что его взяли с собой на охоту. - Еще не было такого, - ответил Киссур, - что бы я охотился в здешних местах и не поделился добытым с моим предком. И они поехали к старой кумирне, отпустив слуг и приторочив к седлу тушку медвежонка. Старая кумирня сидела между лесом и подковообразной горой, на самом краю отвесного, словно ножом по маслу отрезанного, ущелья. За черным резным тыном виднелась скрученная узлом крыша: из круглого оконца бил желтый свет, за тыном слышались голоса людей. Ашидан стал белый, как зубной порошок. - Эге-ге-ге, - сказал Киссур, - неужто Альдис опять принялся за старое безобразие? Всадники тихо спешились, Киссур погладил коня, чтоб не заржал, и незаметно сунул под плащ автомат с коротким рылом. Упавшая в прошлом году сосна проломила тын, чудом не задев часовню, и теперь, поверх рогатого бревна, они заглянули в широкий двор. Там, на каменной площадке, стояла маленькая, похожая на полосатый кабачок космическая шлюпка "Ориноко-20". Люди в комбинезонах стояли цепочкой, от шлюпки до кумирни, и передавали из рук в руки мешки. - Тю, - сказал громко Киссур, - вот это называется прогресс! Даже привидения разучились летать без двигателей! Перемахнул через бревно и шагнул в освещенный круг. По правде говоря, привидением выглядел, скорее, Киссур - охотник в старинном зеленом кафтане, с тисовым луком через плечо и лицом, раскрашенным синими полосами для охоты, - посреди людей в летных комбинезонах, застывших на мгновение у грузового лючка. Люди побросали пластиковые мешки. Из окошка кумирни выпрыгнули трое, с длиннорылыми лазерами в руках. Тихо заржала лошадь, - на свет вышли, с другой стороны, Ханадар и Ашидан, ведя лошадей под уздцы. - Отбой, - сказал кто-то, - это хозяева. Киссур неторопливо подошел к низенькому круглоглазому человечку, в котором Бемиш узнал давешнего старосту, и сказал: - А, это ты, Лахор. Чем это вы тут занимаетесь? - Помилуйте, господин, - сказал Лахор с известным достоинством, - грузимся... Киссур поставил ногу на один из мешков, вытащил из-за пояса охотничий нож и пропорол пластиковую обертку снизу доверху. - Клянусь божьим зобом, - сказал Киссур, - вот все тебе в округе говорят "господин", "господин", колени целуют, а и не знаешь, чему господин-то. Это что за овес вы на шлюпку таскаете? В здешних местах сроду, помнится, ничего, кроме овса, не росло. Киссур зачерпнул рукой из мешка и понюхал. - Нет, - покачал он головой, - сроду овес так не пах. Ханадар, ты не знаешь, что это? Ханадар тоже выбрал себе мешок, распорол его когтем бывшей при нем плетки, вытащил горсть травы и сунул под нос своей лошади. Та заржала, стала воротить морду. - Нет, - сказал Ханадар, - не знаю, а только это не овес. Вон, Пестрый морду воротит, есть не хочет. Тут вмешался Алдон Рысенок. - Да это ж конопля, - сказал он, - "волчья метелка". Ее вейские сектанты да здешние смерды издавна употребляли для путешествий на небо, а теперь ее на Небо возят в пластиковых мешках. Большие деньги, говорят, за эту травку дают на небе. Земляне - они всегда большие деньги платят за то, от чего лошадь морду воротит. Единственное, что Бемишу было непонятно, - так это почему их всех еще не пристрелили. И тут раздался ломкий голос Ашидана. - Киссур, - сказал он, - это моя вина. Я не успел спросить у тебя. Киссур мгновенно обернулся. - То есть ты хочешь сказать, - с деланным изумлением проговорил он, - что ты позволял моим сервам торговать выросшей в моих владениях травой, не испросив у меня позволения? - Но я не был уверен... - начал Ашидан. - Скажи-ка, - осведомился Киссур, - кто старший в роду - ты или я? - Ты. - - А кому принадлежит земля, и все что под ней и на ней - старшему или младшему? - Старшему. - Так почему же ты нарушаешь закон, оброк с такого дела кладешь себе в карман? - Я боялся, ты не поймешь... - Конечно, не пойму, - загремел Киссур, - на моей земле мои же сервы заводят торговлю, а мне не платят ни гроша? Кто меня должен кормить: государь или мое имущество? - Господин, господин, - заторопился круглоглазый Лахор, - мы не знали, что господин Ашидан ничего тебе не платит: вот мне стать лягушкой, если мы думали нарушить закон! В это время из грузового лючка, пригнувшись, вылез человек в летном комбинезоне. - Извините, господин Киссур, - сказал он на интеринглиш, - мы и вправду не знали, что вам неизвестно о нашем скромном бизнесе. Киссур оглядел его с головы до ног. - Сколько ты платишь брату с мешка? - Десять. - Будешь платить двенадцать. Деньги мне и сейчас. - У меня что, столько есть? - огрызнулся пилот. - Не перечь ему, - в ужасе вспискнул Лахор. - Я жду, - холодно сказал Киссур, - а то все мешки пропорю. - Не связывайся с ним, - сказал еще один землянин, - видишь, бешеный! - Тут станешь бешеным, - возразил Ханадар Сушеный Финик, - когда свои же сервы не уплачивают справедливых и причитающихся налогов, а брат тебя надувает: ведь небось вам Ашидан обещал защиту от имени Киссура? Киссур и пилот скрылись в отверстии люка. Ашидан сидел на бревнышке бледный, не поднимая головы. У Бемиша голова шла кругом. Если Киссур не знал, кого встретит у старой кумирни, то зачем он брал с собой автомат, который пока старательно прятал под охотничьей курткой? А если знал - то зачем потащил с собой Бемиша? Неужели он думает, что Бемиш будет молчать? Нет, неужели, черт возьми, он думает, что Теренс Бемиш проглотит еще и это? Или он полагает, что отныне эти шлюпочки будут садиться на Ассалахский космодром? Киссур и пилот вышли из люка вновь. Пилот улыбался. Видно было, что, по его мнению, он таки дешево отделался и приобрел себе такого покровителя, с которым ни одна полиция на Bee ему не страшна. Киссур сунул деньги за пазуху и, согнув ногу, поставил ее перед пилотом прямо на алюминиевые ступеньки трапа. Тот стал недоуменно оглядываться. - Дурак, - зашипел старый Лахор, - целуй ножку, ножку господина. Землянин пожал плечами и наклонился к пыльному сапогу. В это мгновенье Киссур ударил пилота коленом прямо под подбородок. Пилот взвизгнул. Его подбросило вверх, и тут же сцепленные руки Киссура обрушились на его шею: послышался хруст позвонков. Краем глаза Бемиш успел заметить, как Алдон сгреб Ашидана и швырнул его в кусты. Киссур распластался за стальным шасси, выхватил автомат и начал палить в растерявшихся людей; Алдон и Ханадар тоже принялись за стрельбу. Трое землян с автоматами шлепнулись глазами вверх, четвертый, невидимый Киссуру, выскочил из-за кумирни. Бемиш прыгнул на него и вышиб оружие, оба повалились на землю. Автоматчик вцепился Бемишу в горло и стал его душить. Бемиш перекатился на спину и весьма ловко врезал нападавшему в то место, откуда растут ноги. Тот громко сказал: "Ой" - и выпустил Бемиша, но тут же опомнился и боднул его в живот, а потом ударил правой. Этот удар Бемиш перехватил, уцепился левой рукой за рукав автоматчика и, растопырив пальцы, ударил его в глаза. Один глаз тут же выдавился и потек по щеке. - А-а! - заорал автоматчик. Они обнялись и покатились вниз, к пропасти, между валунов и кочек. Бемиша страшно ударило о камень, и на миг он потерял сознание. Автоматчик выхватил из колчана, за спиной Бемиша, стрелу. Стрела была прочная и острая, с белыми льдистыми перьями. Шестигранный титановый наконечник взблеснул над Бемишем в свете луны. "Все", - подумал Бемиш. Контрабандист, однако, выронил стрелу, а потом вздохнул и лег Бемишу на грудь. Бемиш встряхнулся и выбрался из-под противника. В спине парня торчал длинный нож, а над ножом стоял Ханадар Сушеный Финик. Финик протянул руку и помог Бемишу встать. Оба полезли по осыпающемуся склону наверх, к освещенной кумирне и шлюпке. Там уже все было кончено. Бемиш пересчитал трупы: шестнадцать человек, пятеро в комбинезонах и джинсах, остальные местные. Запах стреляных гильз мешался с запахом свежей конопли и крови. Ашидан сидел на камне, уронив голову на руки. По приказанию Киссура трупы и мешки сложили у стен кумирни, облили горючим и подожгли. - Жалко могилу, - сказал Ханадар. - Что с ней делать, с опоганенной, - отозвался Киссур. Впрочем, отвязал от седла медвежонка и бросил в костер. После этого Киссур сорвал пломбы с панелей аварийного управления, отключил блок безопасности и принялся щелкать переключателями, пока главный экран не налился красным и не заорал нехорошим голосом. - На коней, - сказал Киссур, выбегая из шлюпки. Ханадар уже перескочил через поваленный забор и гарцевал у