никак не связаны с государственным концерном "Росэнергоатом". ) Вячеслав Извольский съездил в городок будущего Белое Поле. Увиденная там нищета поразила даже его. После этого директор отправился на улицу Большая Ордынка, где неподалеку от Минатома располагалось РАО "Атомэнерго" - владелец всех прошлых и будущих атомных электростанций Великой, Уральской и Сибирской Руси. Руководитель РАО, представительный седовласый мужчина с орлиным взором, выслушал планы сибирского директора и уточнил, за сколько тот хотел бы купить АЭС у "Атомэнерго". Извольский ответствовал, что хотел бы получить АЭС даром, по той же причине, по которой даром отдают бесхозный пустырь. "Но мы израсходовали на строительство АЭС два миллиарда девятьсот миллионов долларов", - указал собеседник Извольского. "Но в ближайшие пять лет вы не сможете вложить в нее ни копейки, а через пять лет это будет уже не АЭС, а развалины Колизея", - возразил Извольский. Собеседник сурово посмотрел на Извольского и сказал, что, исходя из соображений национальной безопасности, он не может передать ядерную станцию в частные руки. Тогда Извольский любезно заметил, что ядерную электростанцию в частные руки вполне может передать и областная администрация. Дело в том, что за электростанцией еще с 1993 года водились долги, - и в бюджет, и самому заводу, на долги наросли ужасающие пени, и обанкротить из-за этих долгов стройку было раз плюнуть. - Просто в этом случае мне придется улаживать вопрос о стоимости стройки с губернатором, а я бы мог уладить его с вами, - сказал Извольский. - И на каких условиях вы хотели бы его уладить? - осведомился собеседник. Извольский взял бывший при нем блокнотик и на блокнотике написал: $500. 000. Собеседнику директора сумма показалась обидной, и он дал это понять. Извольский еще дважды прибегал к помощи блокнотика, но даже за миллион долларов глава РАО отказался поступиться интересами, как он выразился, "ядерной безопасности страны". Больше миллиона за развалины Колизея Извольскому платить было обидно, и миллионер Вячеслав Извольский произнес горячую речь о пяти тысячах жителей Белого Поля, приехавших жить в город будущего и обреченных промышлять сбором ягод в тайге. Собеседник на это заявил, что не допустит, чтобы пять тысяч бывших советских людей, носителей уникальных технологий и государственных тайн, оказались, как он выразился, "в рабстве у мошенника-капиталиста" и заодно почему-то справился, нет ли у Вячеслава Извольского еврейских корней и не является ли он гражданином государства Израиль? Директор понял, что разговор зашел в тупик и удалился, забрав с собой блокнотик, на котором были начертаны во время разговора разные цифры, а также пластиковую ручку с надписью РАО "Атомэнерго", которую ему вручили в начале знакомства. Любой другой человек на месте Извольского плюнул бы на всю историю, но Извольский обладал пробивной силой и напористостью танка. Кроме того, его поразили слова собеседника о том, что на строительство АЭС было израсходовано без малого три миллиарда долларов. "Да за эти деньги АЭС в Антарктиде можно построить", - рассудил Извольский. Он дал Черяге и Брелеру поручение "разъяснить вопрос". Черяга и Брелер явились к директору спустя три недели с папкой бумаг и двумя видеокассетами. Черяга справился у Извольского, собирается ли тот по-прежнему покупать АЭС, и Сляб сказал: - Конечно. - Темное это дело, - вздохнул Черяга, - и огребем мы на нем кучу оплеух. - В каком смысле? - Ты знаешь, сколько денег в прошлом году РАО "Атомэнерго" вложило в постройку Белопольской АЭС? - Ноль, - ответил Извольский: он слишком хорошо помнил подъезды к станции, по которым вот уже три года не проходил ни один грузовик. Черяга подал ему лист. - Двести пятьдесят миллиардов рублей, - сказал Черяга. Извольский присвистнул. - И куда же делись эти деньги? - Схема была такая, - любезно разъяснил Черяга, - существует дочерняя структура нашего РАО. Она называется "Атомстройфинанс" и занимается выпуском векселей, которыми "Атомэнерго" расплачивается со строителями АЭС. Строители АЭС, естественно, продают эти векселя на рынке, где они стоят аж восемнадцать процентов от номинала. На рынке эти векселя скупают разные структуры - вот у меня тут список - и приходят с векселями в РАО. А РАО погашает векселя по номиналу. - Деньгами? - уточнил Извольский. - Деньгами. - И много у них денег, чтобы покупать по рублю полушку? - спросил Извольский. - Денег у них очень мало. Как ты знаешь, деньги за электроэнергию получает местная сеть, а АЭС в сеть не входит. Поэтому деньги они получают в последнюю очередь. В среднем деньгами набегает около одного процента. Средняя задержка зарплаты на российских АЭС - восемь месяцев. Черяга помолчал и добавил: - Честно говоря, я когда расследовал этот вопрос, одного не понял. Почему это у нас еще ни один атомный реактор от неплатежей не рванул. Извольский изучал поданные ему листы. - Значит, - спросил он, - денег на зарплату у них нет, а на то, чтобы погашать векселя всяким фирмам - есть? - Не только фирмам, но и физическим лицам. - И кто же эти физические лица? - усмехнулся Извольский. - Наш господин директор РАО - член ЦК Конгресса левопатриотических сил, - сказал Черяга, - так что вышеозначенные лица являются депутатами парламента, а фирмы принадлежат людям, посвятившим свою жизнь борьбе против гримас российского коррумпированного капитализма. Правда, если они поборются против капитализма на деньги РАО еще полгодика-год, то проблема торжества борцов за счастье трудового народа на территории бывшей России, зараженной продуктами распада полутора десятка протекших или взорвавшихся реакторов, станет неактуальной. Извольский задумчиво листал документы. - То есть ты хочешь сказать, что эти деньги идут не в личный карман директора, а на нужды партии? - Без сомнения, - ответил Черяга. - Господин директор тоже себя не забывает, - подал сбоку голос Брелер, - он у нас пользуется определенной репутацией еще с того времени, как ликвидировал последствия аварии на Чернобыльской АЭС. - Я знаю, - коротко кивнул Извольский. - Я имею в виду, - пояснил Брелер, - что на ликвидацию аварии гнали состав за составом. И не всякий состав доходил до Чернобыля. Под это дело можно было списывать добро тоннами. Извольский молчал. - Понимаешь, Слава, - сказал Черяга, - если ты хочешь забрать себе эту АЭС, ты это можешь сделать. Но при этом имей в виду, что ты играешь не против вора-директора, а против крупнейшей политической партии, имеющей большинство в парламенте. И что АЭС нужна ей, чтобы отмывать деньги на избирательную кампанию. И что двести пятьдесят миллиардов - это мелочь. А вот когда начнется президентская кампания, то пылесос включат на полную мощность... - И какая-нибудь Нововоронежская АЭС взорвется к чертовой матери, - докончил Юра Брелер. Видимо, вопрос, заданный Извольскому насчет "гражданства в государстве Израиль", Брелера сильно пробрал. - В общем, на нас наедут по полной программе, - сказал Черяга. - Поднимут в парламенте вопрос о законности приватизации комбината и так далее и тому подобное... Наверное, сибирскому директору по прозвищу Сляб стоило отцепиться от этого дела, но он не привык, разинув рот, закрывать его, не проглотив намеченного куска. Кроме того, он с почтением профессионального производственника привык относиться к вопросам ядерной жизнедеятельности, и слова Черяги о том, что горячее желание российских патриотов поживиться, где можно, бабками для выборов, может кончиться вторым Чернобылем, разозлили его не на шутку. Извольский пару раз прокачал ситуацию в уме и решил, что коль скоро обирание РАО - вопрос не частно-финансовый, а политический, то и идти за решением надо к политическим противникам левых. Поразмыслив, Извольский напросился на встречу. Он встретился с одним из самых известных финансистов страны, с человеком, лично Извольскому крайне неприятным. Этот человек воплощал в себе все, что ненавидел Извольский: федеральную власть, используемую как высокодоходный финансовый инструмент, близость к Кремлю, абсолютную бессовестность и редкое умение осуществлять многоходовые комбинации, в процессе которых стратегические интересы страны преобразовывались в финансовые интересы автора комбинации. Кстати, этот человек действительно обладал тем, в чем ни с того ни с сего обвинил Извольского глава РАО "Атомэнерго", а именно - израильским паспортом. Впрочем, на сей раз для Извольского имели значение две вещи. Во-первых, кремлевский финансист ненавидел коммунистов, и ненависть эта была глубока и взаимна. Во-вторых, именно ему был обязан нынешним своим постом министр атомной промышленности. Финансист удивился просьбе о встрече до чрезвычайности - его интересы никогда не пересекались с интересами АМК. Еще больше удивился он теме разговора - состоянию ядерной энергетики. По мере того, как Извольский говорил, финансист становился все задумчивей. Извольский ясно видел, что в мозгу собеседника уже прокручиваются оперативные комбинации, и таких комбинаций было три: публично выстирать грязное белье патриотов. Лишить их существенного источника финансирования. Прибрать источник себе. Извольский показал собеседнику документы, и тот был чрезвычайно впечатлен увиденным. Он не ожидал такой тонкости от сибирского домоседа. "У вас хорошая служба безопасности, - удивился финансист. - Не завидую тому, кто ввяжется с вами в драку". "А вы не ввязывайтесь", - засмеялся Извольский. "Не собираюсь", - с полной серьезностью покачал головой собеседник. Собеседник полюбопытствовал, чего бы хотел Извольский взамен за свои бумаги, и Извольский ответил, что хотел бы Белопольскую АЭС. Извольский встретился еще с одним человеком. Этот с недавних пор заведовал энергетикой страны и ненавидел кремлевского финансиста всеми фибрами души. Больше его он ненавидел только левых. После этого реформатор-энергетик и финансист встречались уже только друг с другом и с министром атомной промышленности, и так как последний был одарен неожиданно большой для чиновника долей порядочности, все три высокие договаривающиеся стороны порешили, что дырку надо затыкать, желательно без особого шума, но непременно срочно. Договорились также, что на дырку никто из трех не сядет, потому что дальнейшая добыча ядерных долларов из дырки грозила обнажением активной зоны и потому, что договаривающиеся стороны недолюбливали друг друга и не намерены были дать противнику возможность кормиться за счет чужих усилий. Спустя неделю гендиректор РАО "Атомэнерго", которое на сто процентов принадлежало государству, без шума и со всеми замами вылетел со своего места. На четвертый день по воцарении нового гендиректора (его звали Алексей Звонарев) Вячеслав Извольский прилетел в Москву вести переговоры по поводу передачи недостроенной Белопольской АЭС в совместное владение с Ахтарским металлургическим комбинатом. Витю Камаза освободили из-под ареста около 11 утра. Предъявить ему было, и в самом деле, решительно нечего: молодой человек заехал на дачу к своему знакомому и там огреб по чавке от невесть откуда свалившихся восточносибирских изюбрей. Правда, на даче отыскалось несколько незарегистрированных стволов, но Витя-то тут при чем? Не он же привез эти стволы в своем "ниссане"? Уже к полудню Витя Камаз, помывшийся и засвидетельствовавший немногочисленные синяки у врача, явился в "Серенаду", где на втором этаже его ожидал Коваль. В глубине души Коваль был безмерно доволен. Вчерашний неожиданный налет ахтарского СОБРа на дачу Лося чудом не порушил комбинацию, о которой Камазу знать не полагалось. Если бы ахтарцы замели на даче Заславского или Лося, и если бы оба начали петь (а этого даже в случае Лося исключить было нельзя, учитывая невоспитанность сибиряков, а уж в случае сопли и фраера Заславского разумелось само собой), тогда... законному вору Ковалю даже не хотелось думать о том, что могло быть тогда. В этом смысле он готов был одобрить беспрецедентную стрельбу, учиненную Лосем, хотя в любой другой ситуации он убийство ментов назвал бы беспределом и постарался бы от беспредельщика избавиться. Соответственно похвалы заслуживал и Камаз, потому что только благодаря ему Шурка Лосев был сейчас жив и на свободе, но слишком явно демонстрировать свою благодарность Камазу законный вор не собирался. - Садись, - буркнул он вошедшему бригадиру, - ну что, второй раз одному и тому же Черяге попался? Камаз обиженно засопел и почесал в затылке пятерней, по габаритам напоминающей погрузочный ковш шагающего экскаватора. - Ладно, - буркнул Коваль, - что уж там. Как попался, так и выпустили. Шурке помог - за это хвалю. Правда, ментов Шурка замочил. Это скверно. Вытаскивать его надо... - Я не сказал, что это Лось сбежал, - гулко бухнул Камаз, - я сказал, бычок сбежал, а кто - не знаю. - Ты-то не сказал, да другие сказали... Особенно спецназовец этот... Ну да ладно, они как сказали, так и обратно слова возьмут. Это ты правильно сообразил, на незнакомого бычка все валить... Много менты беспредельничали? Камаз пожал плечами. - Собак постреляли... - сказал он, - тачки побили. Опять же - Лосю в "БМВ" прямо на сиденье насрали... - Тебя-то как, хорошо отделали? - Хожу помаленьку, - сказал Камаз. - Беспредельные они люди, - проговорил Коваль, - сначала своя вертушка, потом свой СОБР... Это что такое, АМК - акционерное общество или государство какое? Лезут в чужой город со стволами... А если бы Шурка в Швейцарии жил? Они что, тоже туда бы полезли? Тоже мне, нашелся директор, лично по разборкам ездит, хорошего пацана из-за него вальнули... Он директор или кто? Если директор, пусть сидит в кабинете и бумажки подписывает... Камаз терпеливо молчал. Тот факт, что вчера из него чуть не сделали отбивную, никоим образом не повлиял на его отношение к АМК. Это были издержки избранной им профессии. Если бы он был физиком и его, в ходе эксперимента, ошпарило бы паром из неисправного автоклава, - это был бы еще не повод ненавидеть автоклав. Это был бы только повод тщательней подготавливать опыты. Тем не менее он знал, что такие мысли в его среде достаточно нетипичны, а потому шевельнул губами и сказал: - Вальнул бы падлу... Коваль улыбнулся. - Ну, валить его рано, а сделай-ка ты вот что: последи-ка за ним. Не нравится мне этот сибиряк, шибко не нравится. Поглядим-увидим, на чем ему рога обломать можно... - Проследить? - со старательной тупостью переспросил Камаз. - Ну да, нацепи ему хвост. Это теперь твоя тема, Витек, ты у нас по ахтарским в спецах будешь... С переговоров Извольский вернулся довольный до крайности. Новый директор РАО нашел вопрос о бесплатной передаче недостроенной АЭС меткомбинату чрезвычайно разумным. То есть о собственно передаче речь не шла. РАО и меткомбинат учреждали совместное предприятие, в котором меткомбинату принадлежали 74, 9 процента акций, а РАО "Атомэнерго", которое, как ни крути, все-таки выстроило 98 процентов электростанции и целый город - 25, 1 процента. То есть блокирующий пакет. Директор дал понять, что его просили оказать сибиряку эту услугу, в связи с чем можно было спрятать блокнот и не рисовать на нем никаких цифр. И самое главное - новый директор очень понравился Вячеславу Извольскому. Это был молодой еще мужчина, почти ровесник Сляба, бизнесмен с Дальнего Востока, представитель редкой, но крайне приятной Извольскому породы. Наварив собственное состояние на посреднических операциях, обтерев собой все дыры российской экономики, имея к сорока годам деньги, которые и по западным меркам были весьма значительными - этот человек не хотел тупо продолжать варить бабки. Он знал изнутри, как работает эта чудовищная система, знал, какой вред она наносит, и поэтому знал, как сломать ее по-настоящему. Извольский вернулся из "Атомэнерго" около полудня, коротко бросил в коридоре Черяге: - Зайди. Денис, естественно, зашел. У Извольского в особнячке не было собственного кабинета, по специальному его настоянию. Когда покупали особнячок, кабинет планировался, но Сляб лично вычеркнул его из чертежей, вопросив: "А какую табличку повесите? Гендиректор АМК? Так какой я, к черту, гендиректор, если кабинет в Москве, а завод в Сибири? " Планируемый кабинет превратили в большую и красивую переговорную комнату, чьей главной приметой была коллекция метровых бутылок дорогого коньяка. На памяти Черяги коллекцию распили только один раз, на день рожденья председателя правления банка "Металлург". Пили всем особнячком и очень усердно, однако не опростали и половины от общего литража. Конечно, когда Извольский был в Москве, переговорная использовалась как его кабинет, благо была оборудована соответствующим образом и предбанник у нее был тот же, что у Неклясова, - переговорная направо, Неклясов налево. Когда Черяга зашел в комнату, он увидел, что Сляб сидит в покойном кожаном кресле и цедит себе в стакан коньячок (не из большой бутыли, а из обычной). Физиономия у Извольского была хитрая и довольная - видимо, все прошло даже глаже, чем директор ожидал. Наверное, весть о хорошем настроении великого хана распространилась по особнячку почти мистическим образом, ибо за спиной Черяги растворилась дверь и, обернувшись, Денис увидел осторожно протискивающегося в щель Неклясова. Великий герцог Ахтарский поднял очи и некоторое время глядел на своего молодого вассала, как сытый и ленивый лев на пробирающуюся к водопою лань. - Ладно, садитесь, - наконец изрек директор. - Будем обсуждать, как из дерьма вылезать... - А что в "Атомэнерго" было? - поинтересовался Неклясов. - Садись! Тебе, котеночек, не до атомщиков должно быть. Неклясов сел, причем, как заметил Черяга, кресло выбрал то, что было подальше от директора и поближе к двери. Пальцы его нервно крутили ручку, у корней волос Черяга внезапно заметил несколько капелек пота - молодой директор "АМК-инвеста" явно считал, что сегодня у него в жизни случилась большая и непоправимая трагедия. Хуже было только когда он сдавал экзамены и не сдал диамат на пятерку... - Ну, что скажешь, вредитель? - осведомился Извольский, глотая коньяк. - Прежде всего, - сказал Неклясов, - надо выкупить Заславского. Вы уж извините, Вячеслав Аркадьевич, но его надо купить за любые деньги. Он подтвердит, что моей подписи на контракте нет... - Мы его не выкупим. Это все туфта, - сказал Черяга. - Почему? - Потому что разводку придумал не Заславский. А бандиты. Он задолжал казино, к нему пришел Лось и затеял эту историю с кредитами. Потом они взяли восемнадцать миллионов, а накануне того срока, когда банк должен был потребовать деньги обратно, Заславский сбежал. Только бандиты кинули его по второму разу. Обещали паспорт в Лондон, а посадили в подвал и потребовали от нас еще двести тысяч... - Нелогично, - сказал Извольский. - А? - Нелогично. Они кинули банк на восемнадцать миллионов. Зачем мараться и просить еще сдачи? - Не такая уж это сдача, - сказал Черяга. - Они два дня не просили выкупа - попросили, когда был близок конец срок договора. Сегодня они с нас попросят пятьсот штук. Или лимон... - И отдадут Заславского? - внезапно спросил Неклясов. Ручка выскользнула из его пальцев и покатилась по ковролину. - Никогда. Зачем? Чтобы он давал показания против Лося? Люди хотят срубить на халяву капусты. Заславского они сразу же закопают, если еще не закопали... В общем, лучше приготовить эти восемнадцать миллионов... - Зачем? - высоко поднял брови Извольский. - Ну как зачем? На тот крайний случай, если суд признает гарантию подлинной, я не говорю, что он это сделает, но ведь... Сляб хищно улыбнулся. - Ты у меня все-таки следак, Денис, - сказал директор. И пояснил: - "АМК-инвест" ценен тем, что владеет контрольным пакетом комбината. А если он кому-нибудь продаст этот пакет, то ценность "АМК-инвеста" составит ноль целых хрен десятых. В этом случае банк может забирать себе сколько угодно активов "АМК-инвеста". Что и послужит ему уроком - не давать кредитов, не позвонив по телефону. Денис даже растерялся. Такая простая мысль не приходила ему в голову. Между тем, казалось бы, все было так логично. Если у тебя есть контора "Редькин и Хрен", которая владеет акциями комбината, и этой конторе угрожает опасность, то почему бы ей не передать акции конторе "Редькин и Хрен-плюс"? Ну да, вот поэтому его и зовут Денис Черяга, а не Вячеслав Извольский... - Погоди, Слава, - уточнил Черяга, - а мы деньги за акции платим или нет? Потому что если мы платим деньги, то они попадают на счета "АМК-инвеста", а если нет, то нам как-нибудь не обжалуют эту сделку? Извольский засмеялся. - Не шуми, Денис, все сделаем путем... И начал рассказывать схему сделки. Схема была запутанная и сложная, Денис понял ее только со второго раза. А поняв, поразился - угроза, которая еще сегодня утром казалась смертельной и непереносимой, не стоила выеденного гроша... То есть так, во всяком случае, казалось тогда и Денису, и, разумеется, Извольскому. ГЛАВА ВТОРАЯ. РУССКИЙ БИЗНЕСМЕН НА РАНДЕВУ На следующий день, трясясь в полупустой и щелястой электричке, Ирина не могла не думать о вчерашнем госте. Гость был груб и нахален, эту свою грубость он пытался скрыть и оттого выглядел ужасно неловким. Он страшно напоминал динозавра в цивильном платье. Он был не бандит, ни в коем случае - но Ирина каким-то чутьем поняла, что он приказывает бандитам. Ирина никогда не встречалась с такими людьми, но, порывшись в известном ей багаже книжного опыта, очень легко нашла аналог: итальянские тираны XIV-XV вв. Бернабо Висконти, Франческо Сфорца, хитрый и богатый Козимо Медичи, владелец второго по величине банка Флоренции, который просто купил народную любовь и полную власть, после чего второй по величине банк Флоренции стал первым - во Флоренции, Италии и Европе. Аналогия Ирине понравилась. Было очень забавно думать, что ты знакома с живым Фридрихом Барбароссой, хотя последний, строго говоря, не тиран, а император, но разница только в масштабах - в конце концов, все эти Висконти и Сфорца именно Барбароссе и подражали... Вот только картинки, которые приходили на ум при воспоминании об этом времени, были далеко не забавные. Фредерико делла Винья разбивает лоб о стены темницы, дабы избежать невыносимых пыток... Бернабо Висконти встречает папских послов на мосту через Эбро. Послы несут бумагу, отлучающую Бернабо от церкви. "Будете ли вы пить или есть? " - ласково спрашивает Бернабо послов, и послы понимают, что пить - это значит, что их скинут с моста в реку, а есть - это значит, что им затолкают бумагу в глотку... Эццелино да Романо окружает безоружную свиту Фридриха с шестьюстами всадниками и обнажает меч: "Ваше величество, мне кажется, мой меч лучше вашего". Окруженный Фридрих цедит с ледяной вежливостью "несомненно". "Ваше величество, так как мой меч лучше вашего, я хотел бы поднести его вам и навсегда стать вашим вассалом"... Галантность рука об руку с нечеловеческой жестокостью, разговоры о долге рядом с самой гнусной изменой, череда крови, предательств, пыток и золотые монеты, вывалянные в грязи. "Почему ты заплатил мне за предательство моего господина фальшивым золотом? " - "Потому что изменник вроде тебя недостоин настоящего... " Разбитая "шестерка" дожидалась ее во дворе. Ключи от машины оказались у соседки, та делала удивленные глаза и шептала: - Ах, Ирина Григорьевна, я так испугалась, представьте, стучатся в дверь и просят передать вам ключи, а сами-то - рожи квадратные, плечи как балка... - Ничего страшного, - сказала Ирина. День был сегодня незагруженный. У Ирины была одна пара в два часа дня, после обеда, потом полтора часа перерыв, а потом еще пара, - так уж по-дурацки составили расписание. На кафедре было много народа, хорошенькая Лидочка вертелась перед зеркалом и мазала губки чем-то фиолетовым, степенный Иван Ильич полюбопытстовал: - Вы что такая грустная, Ирина Григорьевна? - Так, - сказала Ира, - познакомилась с одним человеком. - С кем? - С Каструччо Кастракане, - загадочно сказала Ира и отбыла в аудиторию. Аудитория была большая, с крошечной кафедрой в центре и вздымающимися амфитеатром трибунами, а студентов было мало, и большая их часть стояла перед дверями аудитории и курила плохие сигареты. Студенты были заочники, собравшиеся на две недели, среди них было много ребят старше Иры, а были совсем молодые, и Ира услышала обрывки диалога. "Ну да, изнасиловали, натурально, она в ментовку побежала". "Да она на колени им лезла, я ее еще в сторону отвел, говорю, ты чего с хачиками лижешься". "Да чего с ней спать, она как школьный завтрак - дают бесплатно и всем, а в горло не лезет". "Ей засадишь... " - Вот кому бы я засадил, - громко и ни к кому особенно не обращаясь, сказал один из студентов, провожая выразительным взглядом аппетитную попку вчерашней аспирантки. Ирина услышала и вздрогнула. "Ну, попадись ты мне на экзамене", - подумала она. Серость, серость, дождь за окном и известка с потолка в коридорах, и мать, которую два года назад сбили ночью на тихой улице, и вечно пьяный, давно живший отдельно от них отец, грязные туалеты и грязные мысли, зачем им история, господи боже ты мой, зачем им история, они просто не прошли по конкурсу на экономический, а денег платить за обучение нет... Ирина, опустив голову, прошла в аудиторию и встала за столом, и первый человек, которого она увидела, был Извольский. Гендиректор сидел, насмешливо улыбаясь, во втором ряду близ прохода, в аудитории было холодно, Извольский так и не снял плаща, и от этого не очень бросался в глаза среди других студентов-заочников. Ну сидит и сидит - плотный, тридцатилетний - мало ли тут тридцатилетних? Вдобавок плащ у Извольского был почему-то легкий, не по сезону летний. Было непонятно, куда директор подевал свое темно-серое пальто. Потом в кармашке у Извольского зачирикал телефон, он вытащил его и сказал: "Алло", и тут же, как назло, зачирикал другой телефон, Извольский вытащил и его и так и отошел к стене аудитории, поочередно лаясь сразу с двумя мобильниками. Студенты с недоумением на него оглядывались. Извольский договорил, спрятал телефоны куда-то, и снова сел на скамью. Так уж получилось, что лекция, которая причиталась сегодня с Ирины, была лекция об экономике средневековых итальянских городов. Великое множество всяческого научного народа считало итальянские коммуны тем самым местом, где зародился современный капитализм. Когда-то, года три назад, когда Ира именно средневековую Флоренцию избрала темой своей диссертации, ей так и казалось. На дворе был 1995 год, кончалась приватизация, над Россией занималась заря капитализма, и Ирине казалось, что сейчас она напишет замечательную работу о волшебной стране, где предприимчивый человек в течение нескольких лет мог стать миллионером. Но чем больше она работала с источниками, тем больше облик этой страны казался подозрительным. С одной стороны - вроде как будто, к примеру, в Италии и зародились банки. А с другой - никакие это были не банки, потому что все, что они делали - это получали от папы римского право на сбор десятины где-нибудь во Франции и Англии, а если у налогоплательщиков этой самой десятины не всегда хватало, то банки как раз и ссужали им на оплату налогов те деньги, которые потом должны были собирать. С одной стороны - вроде банки как бы и выдавали кредиты, но выгодней всего им было кредитовать не производство, а правительства. Точнее, правительства все время делали банкам предложения, от которых невозможно было отказаться. Поэтому банки кредитовали правительства, а так как денег у правительств не было, то они в обмен расплачивались с банками привилегиями. Но так как рано или поздно деньги все равно приходилось платить, то тогда правительства, вместо того чтобы расплатиться с кредитом, брали банкира за шею и вешали его повыше. С одной стороны, вроде бы и появлялись в Италии люди, разбогатевшие своим трудом, но вот чтобы сохранить свое богатство, им приходилось инвестировать его во власть. Как, например, Козимо Медичи, который из второго банкира Флоренции стал ее первым диктатором, после чего его банк опять-таки стал не вторым, первым. Или Джованни Аньоло, пизанский банкир, который попросту купил власть над родным городом у наемников, которых Пиза наняла для собственной охраны. А когда кому-нибудь все-таки взбредало в голову кредитовать, что называется, "реальный сектор", то тут у него начиналась куча сложностей. Вот если банк хотел давать кредиты правительству - никаких проблем. Правительство соглашалось на любые проценты, поскольку все равно не намеревалось ничего платить. А если банк хотел кредитовать торговца, который собирался купить десять тюков шерсти, то тут сразу оказывалось, что и кредита-то выдать нельзя, поскольку существуют законы о ростовщичестве, которые это самое кредитование напрочь запрещают и считают не финансовой операцией, а смертным грехом. Причем, что характерно, за смертный грех кредитования торговца шерстью банкир должен был нести наказание не в будущей жизни, а в этой: правительство, всегда жадное до денег, нет-нет да и забирало все золото у ростовщиков в казну. Поэтому кредитовать торговца шерстью кредитовали, но делали это правой ногой через левое ухо, например с помощью "сухого обмена" - цамбио сеццо. При "сухом обмене" операция кредитования замаскировывалась как операция по обмену валюты, а сама процедура состояла в том, что, к примеру, флорентийский банк, выдавая заемщику флорины, обязывал вернуть эти флорины по тому курсу, который будет через десять дней у флорина в городе Венеции. Курс флорина относительно венецианского дуката, понятное дело, все время колебался, но, как правило, в Венеции он был в целом выше, чем в самой Флоренции. Таким образом, законы статистики обеспечивали заимодавцу прибыль, а колебания курса избавляли его от обвинений в ростовщичестве. Он всегда мог сказать, что ссудил определенную сумму в венецианских дукатах и получил назад ту же сумму в дукатах, а что дукат в первый и второй раз стоил по-разному, так что с этого? Ведь если человек ссудил, к примеру, мешок зерна - то он должен и обратно получить тот же самый мешок зерна. Даже если зерно за это время подорожало. В общем, кончилось это для Италии ужасно плохо. А именно - деньги во всех этих маленьких городах, в которых банкиры, едва разбогатев, становились либо правительством, либо его жертвой, благополучно истлев, переварили сами себя, и Италия стала игрушкой в руках народившихся национальных государств, бездарные короли и полководцы которых то и дело наносили поражения бывшим банкирам. Студенты перебрасывались бумажками и перешептывались, их видимо не интересовали ни Медичи, ни Аньоло, и только один человек слушал внимательно, не шевелясь и так и не снимая легкого не по-зимнему плаща. Извольский даже подался вперед: его голубые глаза были удивленно раскрыты, и он слушал, как шестилетний ребенок дивную сказку, явно не все понимая - вряд ли директор был осведомлен о политических различиях в устройстве города Флоренции и герцогства Миланского, - и столь же явно испытывая удовольствие. Прочирикал звонок, студенты с веселым топотом рванули наружу, и только Извольский остался сидеть в своем втором ряду. Ирина подошла к нему. - Это специально для меня? - спросил директор, - или плановая лекция? - Вам действительно интересно? Не верю. - Почему? Это стимулирует воображение. Хотя в общем-то грустно, что правительства за шесть сотен лет не поумнели. - А что, банки до сих пор занимаются "сухим обменом"? - Ну, у правительств другие заскоки, поэтому и сухой обмен происходит немного по-другому. - А как именно? Извольский пристально - очень пристально - глядел на Ирину. Его очень забавляла эта девочка, которая с такой уверенностью судила о вещах, бывших пятьсот лет назад, и так мало знала о жизни. - Я не банкир. И вообще я не люблю банки. - Почему? - Так. У меня один банк требует восемнадцать миллионов, которых он мне не давал. - Миллионов - чего? - Ну не рублей же, - усмехнулся Извольский. Сумма была чудовищная для Ирины, непредставимая. Что в рублях, что в долларах. - Это вы так говорите, потому что вы не банкир, - сказала Ирина. - Отчего же? У меня в России два банка. Один в Ахтарске, другой здесь, в Москве, и еще третий сейчас прикупим, тоже областной - он из-за кризиса в полной заднице. - А зачем вам покупать банк, если он в полной заднице? - чуть покраснев, спросила Ирина. - Ничего страшного. Мы закон через областное собрание провели, что ежели один банк покупает другой банк, убыточный, то величина налогов, причитающаяся с первого банка в областной бюджет, уменьшается на величину убытков второго банка. - И много у него убытков? - А мы побольше нарисуем... Кстати, чего мы здесь сидим? Пойдемте пообедаем. Ира взглянула на часы. Следующей пары у нее все равно не было, в лекциях как раз намечался полуторачасовой перерыв. - У нас столовка плохая, - сказала Ира. Извольского даже перекосило от мысли, что он может пообедать в университетской столовке. Ресторан, в который ее повез Извольский, находился довольно далеко от университета, и был, как показалось Ирине, самым роскошным из всего, что могла предложить Москва. В ресторане были тяжелые, обитые бархатом стены, вышколенные официанты с грацией балерунов и белоснежные скатерти, на которых красовались букеты живых орхидей. Так получилось, что представление Ирины о ресторанах было составлено в основном по мотивам зарубежных фильмов и рассказов некоторых коллег, совмещавших преподавание истории с активной половой жизнью. В целом Ирина смутно полагала, что это такое отвязное место, где непременно звучит похотливая музыка, красивые стриптизерки с силиконовыми грудями садятся на колени мужчинам, а каждый вечер имеет обыкновение заканчиваться стрельбой из различных видов автоматического оружия. Но почему-то в этом конкретном ресторане не было ни стриптизерок, ни музыки, а устроить стрельбу в нем было затруднительно ввиду арки металлоискателя на входе. Их провели в отдельный кабинет, отделенный портьерами от основного зала, и Ирина долго, стараясь скрыть свое смущение, листала меню. Слова в меню стояли непонятные, то есть сами-то слова были знакомые, но за сочетаниями, в которые они складывались, не вставало никакого осмысленного для Ирины образа, все равно что читать учебник по ботанике, где только латинские названия и нет картинок. Ирина была голодна и ей сразу захотелось опробовать кучу блюд, но тут же стало неприятно, что Извольский может подумать, что она пришла сюда поесть, и Ирина поспешно выбрала что-то подешевле. Впрочем, этим дешевым блюдом оказалась осетрина. От спиртного она отказалась категорически, а Извольскому принесли бутылку какого-то вина, и он тут же выпил бокал, видимо не стесняясь тем фактом, что был за рулем. - А как же у вас два банка, - спросила Ирина, - а вы говорите, что вы не банкир... Извольский улыбался и пристально разглядывал Ирину. - Я производственник. У меня карманные банки. А банкир - это у которого карманные заводы. - А зачем вам банки? Извольский подумал и взял салфетку. - Ну вот смотрите - вот предприятие, - и директор изобразил в центре квадратик. - Оно покупает уголь, руду и электроэнергию. И продает металл. Металл оно продает не само, а через фирму X, которая зарегистрирована на острове Кипр. Фирма X покупает прокат по половинной цене и платит предприятию через сто восемьдесят дней после покупки. Что происходит с деньгами? - Деньги вытекают из предприятия и втекают в фирму, - сказала Ирина. - Правильно, - согласился Извольский, - но эти сто восемьдесят дней заводу все же надо на что-то кушать. Ему нужны деньги, которые будут не его деньгами. И он берет кредит. В своем карманном банке. Под шестьдесят процентов годовых в валюте. И как только деньги из фирмы приходят на завод, они уходят в банк на оплату кредита. Вот, например, зачем нужен банк. - Я не понимаю, зачем эта схема, - спросила Ирина, - это же ведь воровство. - У кого? - У завода. - Неправда. Если эти деньги вернуть заводу, их отберут в налоги. И вот тут-то их действительно разворуют, потому что все бюджетные деньги разворовываются. А если эти деньги слить в оффшор, они вернутся на завод. Ира искоса наблюдала за собеседником. У Извольского было довольно некрасивое, плоское лицо, что называется - морда сковородкой. Но странное дело - в процессе разговора собеседник Сляба мгновенно привыкал к этому лицу. И тому же самому человеку, который поначалу был шокирован полными щеками и чугунным подбородком, через несколько минут казалось, что его визави гораздо красивее любого прилизанного киногероя. - Если бы все эти деньги возвращались на завод, - сказала Ирина, - вы бы не относились к разбитому "мерседесу", как к расколотой чашке. Извольский усмехнулся. - А почему ты считаешь, что я не заработал на "мерседес"? Я хозяин пятого по величине в мире мет-комбината. Мне принадлежит контрольный пакет. У меня сытые рабочие, сытый город, у меня количество машин в городе за три года выросло с двенадцати тысяч до сорока пяти. Что, лучше было бы, если бы завод стоял, рабочие голодали, а зато я честно платил бы все налоги? Которых, кстати, тоже не было бы. Потому что к этому времени меткомбинат с полностью уплаченными налогами давно бы издох. Зато я честно ездил бы на "волгаре" семьдесят восьмого года рождения и был бы правильным директором, да? Ира замялась, не зная, что ответить. Ее неприятно поразило, что Извольский так быстро сказал ей "ты". Хотя в этом-то, к слову, не было никакого дурного подтекста, а была просто старая привычка. Поговорите с русским директором десять минут, и если за эти десять минут он не швырнет в вас случившимся под рукой предметом, то он начнет говорить вам "ты". - У меня другое представление о честности, - сказал Извольский, - у меня такое представление, что именно в последнем случае я был бы сволочь, негодяй и дурак. Потому что мне дали завод, город и двести тысяч подданных, а я их просрал. Так что на "мерседес" я заработал. И не в одном экземпляре. - А как вы определяете, на сколько "мерседесов" вы заработали? - спросила Ирина. - Вот у вас в этом оффшоре деньги, и кто делит, какую часть вернуть заводу, а какую оставить вам? Потому что если это делите вы, то не может быть такого, что вы ошибаетесь в свою пользу? - Когда генеральный директор "Дженерал Моторс" получает зарплату, - возразил Извольский, - он тоже сам определяет, сколько миллионов получит. - Нет, не он сам. А еще и акционеры. - А у меня контрольный пакет акций. Это давно не секрет. - А каким образом вы получили этот пакет? Если я правильно помню, у нас на аукционах гражданам их не продавали. - А каким образом этот твой... Аньоло получил город Пизу? Ирина рассмеялась и взглянула на часы. - Что, пора к студентам? - Да. - Я тебя отвезу, - сказал Извольский, - только по дороге на минутку заедем в офис. Ирина взглянула на часы - до лекции оставалось двадцать минут. Когда Извольский галантно отворял перед Ирой дверцу "БМВ", он заметил на другой стороне улицы, напротив ресторан