, как они повесят расхитителей народного добра в массовом порядке, когда они придут к власти и процедура вешания станет законной и безопасной, но еще ни один левый не пустил вышеозначенному расхитителю пулю в лоб по личной инициативе. Поэтому гораздо более вероятными Черяге представлялись две версии - основная и неосновная. Версия неосновная была - долголаптевские. Точнее, Лось. Как ни крути, а самолюбивый бригадир мог обидеться, и крепко обидеться на разгром, учиненный на его даче: на простреленные автомобили, изгаженные ковры и мебель, поломанную о головы его собственных бычков. Но очень скоро Черяга получил достоверные сведения, что в тот самый час, когда стреляли в Извольского, Лось развлекался в казино "Серенада". На первый взгляд, это ничего не значило - Лось мог намеренно составить себе алиби, а шестерку послать разбираться с директором. Но в том-то и дело, что если бы Лось решил провернуть такой финт, то он озаботился бы более солидным алиби: не в им же контролируемом казино, а где-нибудь за границей или, скажем, на допросе в прокуратуре. Кроме того, Лось, в силу специфических особенностей биографии, вряд ли уступил бы возможность расстрелять Извольского кому-нибудь другому и отвалил кучу денег постороннему и очень высококвалифицированному киллеру за дело, заниматься которым ему доставляло изрядное удовольствие. И, наконец, покушение на Извольского следовало рассматривать, так сказать, в контексте: вкупе с убийством украинского следователя и обвинениями ахтарского СОБРа в заведомом беспределе. Конечно, у долголаптевских были ресурсы и возможности сначала натравить на комбинат украинского следака, а затем шумно его загасить. Но на хрена козе баян? Интерес братков прослеживался однозначно: взять восемнадцать лимонов кредита и слинять с ними. Зачем дразнить изюбря и наряду с чисто коммерческой операцией затевать широкомасштабное гасилово? Кстати, Коваль позвонил Денису Черяге на следующий день после покушения. Он был весьма сдержан, но сильно испуган, и даже предлагал свою помощь в расследовании. Денис от помощи, разумеется, отказался, а сам звонок мало что доказывал. Поэтому самой неприятной и основной версией являлся, без сомнения, Конгарский вертолетный завод. В размахе проводимой против завода операции явно чувствовались грязные руки, холодный ум и горячее сердце спецслужб. Понятное дело, именно эта версия и была самой сложной для отработки. После уже упоминавшихся проверок завода в состав пайщиков ТОО "Сатурн" вошел, помимо оборонщиков и финансистов, брат одного из заместителей директора ФСБ. Подведомственные пайщикам ресурсы были если не безграничны, то очень велики, и разыскать того конкретно сотрудника ФСБ, СВР или армейского спецназа, который по приказанию начальства нажал на курок, было, мягко говоря, трудно. Возможно, Денис и успел бы выяснить что-то за эти три дня, если бы большую часть своего времени не провел сам в высоких кабинетах в качестве не то свидетеля, не то обвиняемого. Ибо много было скверного в те дни, но едва ли не самым скверным была позиция властей в деле с ахтарским СОБРом и дачей Лося. Трудно сказать, что больше всего раздразнило федеральных силовиков. Упущенная ли выгода в размере двухсот тысяч долларов, так и не внесенных во внебюджетный фонд. Факт наглого самоуправства ахтарского СОБРа на чужой охотничьей территории. Дружественные отношения с долголаптевской группировкой, простиравшиеся до самой верхушки правоохранительных органов, или просто вульгарный компромат на парочку знатных милицейских чинов, снятых за одним столом и в одной бане с Ковалем. Все эти обстоятельства, разумеется, Денисом просчитывались заранее. Не было учтено того, что пайщики ТОО "Сатурн" будут рады добить комбинат руками следователей, коль скоро они не смогли сделать это руками киллеров. А также того, что на даче не окажется Заславского и что там будут два спецназовца. Вот из-за спецназовцев-то сибиряки и погорели. Командир отряда "Уран", подмахнувший договор на охрану, был в общем-то недалеким и сравнительно честным солдафоном, поимевшим с Лося деньги, почти без остатка истраченные на нужды отряда. Другое дело - посредник из вневедомственной охраны. Этот, во-первых, долголаптевские деньги истратил на сооружение трехэтажной дачи в Барвихе, во-вторых, был родственником и другом важных шишек в МВД. Договор был заключен только после того, как посредник тщательно проверился и убедился, что долголаптевских никто не собирается в ближайшее время трогать; более того, и платили-то долголаптевские, понятное дело, не за двух бойцов, а именно за сам факт "красной" крыши. Теперь расчеты долголаптевских блестяще оправдались. Штурм подмосковного особняка вляпал ментов в жуткое дерьмо. Получалось - либо спецназовцы охраняли бандита, либо - ахтарский СОБР взял штурмом особняк мирного бизнесмена. И московское милицейское начальство рьяно взялось отстаивать вторую версию. С Васи Демина взяли показания о том, как его друг, Сережа, стоя рядом с охраняемым субъектом, заметил, благодаря присущей спецназовцу бдительности, блеснувший в ветвях оптический прицел; о том, какое безобразие учинили собровцы в особняке, а также о том, как на глазах Демина раненого Серегу били ногами. О похищении Степаняна в показаниях, естественно, не было ни слова. Зато патологоанатом засвидетельствовал, что рана Сереги была тяжелой, но не смертельной, и что парень, прошедший Чечню, вполне мог бы выкарабкаться, если бы ему оказали медицинскую помощь вместо того, чтобы охаживать сапогами. По факту убийства сержанта спецназа Сергея Игнатьевича Митягина было возбуждено уголовное дело, и командиру СОБРа Алешкину грозило сразу два обвинения - за превышение служебных полномочий и за нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего. Правда, с версией о нападении на дом честного бизнесмена плохо согласовывались трупы двух сибирских собровцев, лежавших в овражке, равно как и добытые ахтарскими изюбрями показания, из которых вытекало, что, кроме Лося, застрелить сибиряков было просто некому. Но и тут следствие быстро нашло выход. Охранники дачи быстро и охотно изменили показания. Выходило, что Лосев с дачи как уехал утром, так и не возвращался. Что же до человека, застрелившего милиционеров - то этот человек утром вышел из леса и постучался в ворота дачи. Его приютили, не спросив, разумеется, паспорта, и, видимо, этот нехороший и неизвестный человек был каким-то бандитом, раз он так гнусно повел себя при виде российской милиции. Тюремная почта работала исправно, приметы неизвестного все описывали с похвальным единомыслием, а на вопрос, откуда посторонний человек знал про подземный ход, возражали - что наверняка не знал, а просто, будучи загнан в угол, увидел канализационный люк и нырнул в оный... Всего этого не произошло бы, если бы на даче действительно взяли Колю Заславского. Но вместо Коли, который показал бы все, что угодно АМК, там оказался Степанян. Черяга мгновенно понял важность этого свидетеля и окружил Степаняна заботой и вниманием. После того, как бизнесмен отказался поселиться в гостинице АМК, ему выделили в охрану трех ражих собровцев. Собровцы сопровождали его всюду и ласково увещевали говорить правду, только правду, и ничего кроме правды. Поскольку они ясно дали понять, что за рассказ чего-нибудь кроме правды Степаняна ждут всяческие неприятности, Степанян дал самые благоприятные для АМК показания: написал, что похитили его Митягин и Демин, что сделано это было по приказу Лося, и что он сердечно выражает работникам ахтарского СОБРа признательность за спасение из рук жестоких и наглых бандитов. На второй день в офис Степаняна, оберегаемый СОБРом, пожаловал ОБЭП. Степанян был та еще мелкая сволочь, которой для крупных афер не хватало воображения, а для честной жизни - совести. СОБР, полезный против братков, был бессилен против обэповцев. Те в два счета надыбали в офисе кучу договоров, тянувших на две-три статьи типа "мошенничество", "незаконное предпринимательство в сфере торговли" и "уклонение от налогов в особо крупных размерах", закоцали бизнесмена и увезли с собой. Следователь популярно объяснил торговцу, что тот неправильно ведет себя, оговаривая уважаемого бизнесмена Александра Лосева и работников силовых структур. И что в случае, если Степанян будет упорствовать в своих показаниях, он очутится в Бутырках. Степанян уже однажды отсидел полтора года правильным мужиком. Порядки "в крытке" были ему известны, и он прекрасно представлял себе, что может сделать долголаптевская братва с человеком, дающим показания на Лося. В отличие от каких-нибудь курганских отморозков, долголаптевские вобрали в себя немало воров старой формации, всегда отстегивали на общак и на зоне пользовались огромным влиянием. Степаняну хватило часа, чтобы радикально переменить свое мнение и сочинить заяву, согласно которой он пребывал на даче Александра Лосева в гостях, по собственному желанию и с любезного приглашения последнего. После этого Степаняна все-таки отправили на "сборку", чтобы тот еще раз нюхнул тюрьмы и, не дай бог, не передумал, выйдя на волю и попав в лапы ахтарских собровцев, дожидавшихся армянина за воротами СИЗО. Черяга с Извольским напоролись на то, что было хуже взяточничества, коррупции, всеобщей лености МВД, и даже ТОО "Сатурн" - на круговую поруку силовиков. Ту самую круговую поруку, которая заставляет суд оправдывать опера, забившего до смерти подозреваемого, гаишника, на полной скорости протаранившего чужую машину, или омоновца, спьяну пристрелившего кого-нибудь в кабаке. Все это безобразие продолжалось три дня - столичные газеты захлебывались от лая, в то время как Извольский лежал между жизнью и смертью в кунцевской клинике. Возможно, если бы ментовка просто пожелала обезопасить себя от обвинений, комбинат не стал бы огрызаться. Но кто-то очень большой и сильный перегнул палку, и на четвертый день Черяга нанес ответный удар. В столицу на сессию Федерального Собрания прилетел губернатор области Александр Дубнов. Александр Дубнов выступил не где-нибудь, а с трибуны Совета Федерации. Для особо непонятливых господин Дубнов повторил выступление на бис - на пресс-конференции, последовавшей в перерыве заседания. Александр Дубнов заявил, что ахтарская прокуратура располагала точными сведениями о том, что бригадир долголаптевских по кличке Лось похитил Николая Заславского, уроженца области и, между прочим, племянника первого зама губернатора. Что прокурор выписал ордер на арест Лосева и что московские правоохранительные органы отказались содействовать области в деле освобождения заложника. Что причина этого отказа выяснилась тогда, когда оказалось, что дом бандита... охранял спецназ. "Почему в тот момент, когда генеральный директор Ахтарского металлургического комбината, главного донора областного бюджета, лежит без сознания и на волосок от смерти, федеральные власти расследуют не покушение на руководителя крупнейшего завода, а защищают бандитов? - трагически вопросил губернатор, - значит ли это, что интересы собственных московских воров им ближе, чем интересы российской экономики, реальные живые силы которой расположены в регионах? Почему вся промышленность расположена вне Москвы, а все деньги находятся в Москве? И на что тратятся эти деньги? " Патетическая речь губернатора упала на хорошо унавоженную почву. Губернаторы ненавидели Москву. Расправа над командиром ахтарского СОБРа могла стать опасным прецедентом. В Генпрокуратуру и правительство полетел гневный запрос. Черяга, которого трижды вызывали на допросы (один из которых длился пять часов) и один раз - к зам министра внутренних дел, получил наконец возможность заняться своими прямыми обязанностями. Отважная защита губернатором крупнейшего налогоплательщика области вызвала бы у Черяги куда больше признательности, если бы вышеупомянутая отвага не была оплачена серией взаимозачетов, принесших контролируемым губернатором фирмам в общей сложности около ста тысяч долларов чистыми - половину того, что просила на волосатую лапу московская ментовка. Было уже девять часов вечера, когда Денис приехал в больницу после губернаторской пресс-конференции. Извольский по-прежнему не приходил в сознание. Врачи отвечали, что состояние больного тяжелое, но стабильное. Выписанный из Петербурга профессор, лучший в России специалист по травмам позвоночника, сказал, что больной обречен на неподвижность по крайней мере в течение шести-семи месяцев. - У него, кстати, легкий характер? - спросил профессор. Денис пожал плечами. Легкий ли характер у Чингисхана? - А что? - спросил Денис. - Учтите, характер у него непременно испортится. Капризничать будет, как примадонна... Это радовало. Денис попытался представить себе Извольского с испортившимся характером, но воображения не хватило. Окна палаты Извольского выходили во двор, во дворе и перед дверями дежурили угрюмые собровцы. Настроение у сибиряков было соответствующее, москвичей они готовы были передушить голыми руками, и вчера чуть не сломали руку новенькой медсестре, которую без предупреждения отправили сделать Извольскому укол. Сестричку приняли за вражеского агента, скрутили и повели к главному врачу на опознание. Потом долго извинялись. В палате было темно, за плотно задернутыми шторами горела настольная лампа, у постели Извольского сидела Ирина. Все эти дни она провела в больнице, сначала как пациент (шок и обильная кровопотеря), потом - как сиделка. Для интеллигентной курочки, ни с того ни с сего получившей пулевую рану, Ирина держалась удивительно спокойно и ни разу не устроила ничего похожего на истерику. Глаза Ирины были закрыты, сонное тело чуть сползло со стула, но при стуке закрывающейся двери Ирина выпрямилась и улыбнулась Черяге. - Почему вы не в своей палате? - сердито сказал Черяга. - Меня выписали. И вообще у меня все почти зажило, только бинт надо менять. - И давно вы здесь сидите? - Часа три. - Вам лучше поехать отдохнуть, - сказал Денис, - я вас отвезу. Они спустились вниз и сели в дорогой джип: Ирина заметила, что помимо водителя в джипе оказался еще и охранник. Ночь была темной и мокрой, с неба падал легкий снежок, тут же расплывавшийся на асфальте в вязкую муть, "дворники" машины мотались туда-сюда, как маятник. - Вы знаете, кто стрелял? - спросила Ирина. Черяга молчал. Ну что он, в самом деле, мог ответить этой девочке? Что есть только один реальный кандидат, который решится стрелять в Извольского? Что Извольский предчувствовал это, говорил, что не надо комбинату лезть на вертолетный завод? Но он ожидал другого - проверок, визитов налоговой, ФСБ... Вместо этого генералы наказали выскочку-директора, отобравшего у них ракетный кусок, просто и страшно. Они не поверили, что история с вертолетным заводом - частная инициатива Черяги, и смешно было бы в это поверить, зная степень деспотизма Извольского, который не то что соседний завод - туалетную бумагу не разрешит купить без собственной подписи... - Есть варианты, - сказал Черяга. Они некоторое время ехали молча, а потом Ирина спохватилась: - Куда мы? - На нашу дачу, - ответил Черяга, - это что-то вроде гостиницы. - Но мне надо домой... - Ира, вам не надо домой, - устало сказал Черяга, - меня Славка съест, если я отвезу вас домой. Вы видите, во что мы влетели? Поживите, ради бога, в огороженном месте, на работу вас отвезут с охранником, а еще лучше возьмите отпуск. Меньше голова будет болеть у всех. - Но мне надо вещи из дома забрать, - сказала Ирина. С этим Черяга не мог не согласиться. Они доехали до мрачной новостройки, и охранник первым профессионально зашел в подъезд, проверился, потом впустил Ирину с Денисом. В квартире было темно и стояла ужасная вонь. Вся еда, которую принес Извольский три дня назад, протухла самым гадким образом: воняла пережаренная свинина в духовке, подпахивала посеревшая осетрина, маслины в вазочке подернулись каким-то белым налетом. Черяга профессиональным взглядом окинул гостиную. Нетронутая еда. Закупоренная бутылка шампанского. До половины опростанный коньяк и смирновская водка, от которой отхлебнули добрый стакан. Кровать колом - Извольский за собой, разумеется, не прибирал. Картина вполне красноречивая, даже если не заметить порванных женских трусиков, забившихся под одеяло. - О Господи, - сказала Ирина, - я должна все убрать! Перевела взгляд на кровать и страшно сконфузилась. Черяга прошел в кухню и стал набивать там протухшей жратвой пакеты для мусора. Руки его слегка тряслись. "Дача" оказалась гигантским трехэтажным особняком, выстроенным в престижном районе Рублевского шоссе. Толстый бетонный забор вокруг особняка был увешан телекамерами, как елка - игрушками. Впрочем, сам особняк не походил на обиталище "нового русского", а был вытянут в длину, изобличая тем самым смешанные гостинично-представительские функции. Гостиница, разумеется, была сугубо убыточной, и существование ее диктовалось соображениями безопасности. Было бы не очень приятно, если бы тот же Извольский или Черяга, остановившись в "Палас-отеле", был сфотографирован в номере с проститутками. И наоборот - километры пленки, потраченные на съемку гостиничных утех областного руководства, обожавшего погудеть на халяву, были одним из элементов линии Маннергейма, выстроенной комбинатом на границах своей сферы влияния. Черяга вполголоса побеседовал у стойки, получил ключ и проводил Ирину в ее апартаменты - в большой двухкомнатный номер на втором этаже, с огромной кроватью, телевизором, мини-баром и кучей сверкающей сантехники в просторной ванной. На фоне бархатных, до пола, портьер, и затянутого ковролином пола потрепанная сумка с вещами и книгами смотрелась, как окурок на дворцовом паркете. Черяга убедился, что все нормально, рассказал, как заказать утром завтрак, и взялся за ручку двери: - Спокойной ночи. Ира сидела на краешке огромной постели. - Погодите, - сказала Ира. Черяга остановился. Девушка глядела на него исподлобья, глаза у нее были как у встревоженного воробушка. - Извините, я, наверное, глупость спрашиваю, но отчего стреляли в Славу? - Зачем вам это, Ира? - Затем. Иногда в людей стреляют оттого, что они кому-то помешали, а иногда - оттого, что они сами такие. Я в больнице слышала - это правда, что ему мстили за убитого спецназовца? Спецслужбы? Черяга вернулся в комнату, обошел кровать, стараясь держаться как можно дальше от Ирины, присел на краешек стола. - Да, - сказал он, - возможно, в него стреляли спецслужбы. - Из-за спецназовца? - Нет. У нас в области есть завод. Конгарский вертолетный. Где-то месяц назад его директор попросился под крышу АМК. У завода были неприятности. У него был крупный военный заказ, американцы оплачивали ему разделку ракет, и несколько силовиков хотели, чтобы ракеты разделывал не завод, а фирма, которая должна была взять в аренду площади завода. Фирма принадлежала этим силовикам. - Это так прибыльно? - Если красть - да. Если работать с заводом в целом - не очень. - А зачем Слава его брал? - Он не хотел. Я попросил. Ирина вздрогнула. - А стреляли в него? - Мне было бы приятней, если б стреляли в меня. - И больше ничего не может быть? - спросила Ирина. - АЭС. - Какая АЭС? - Белопольская АЭС. Сляб должен был подписать договор о ее переуступке меткомбинату. Ирина слегка вздрогнула. Самые последние слова Извольского были именно об АЭС. - А где это? Я никогда не слышала о такой... - Она недостроенная. Третий год зарастает молодым подлеском. - Тогда кому она нужна? - Под строительство, которого не было, списывались огромные деньги. Деньги шли на финансирование одной политической партии. - Какой? - Скажем так - не правой. То есть у нас все партии одна другой изумительней, но с данного предприятия деньги шли господам патриотам. - И Слава все равно ее купил? - Ее нельзя было купить. Он заткнул всю дырку. Понимаете, кто-то может счесть, что он поступил не по-джентльменски. Ему нужна была одна АЭС, а он взял и сменил все руководство РАО. Ирина молчала. Денис чувствовал, что ему надо бы уйти из этой комнаты, но уйти не мог. - Он очень жестокий человек, - сказала Ирина - он забыл, что такое "нельзя". - Неправда. Если бы он был просто жестоким человеком, вы бы не тащили его из машины. - Вы знаете, почему я убежала? Я могу рассказать вам... - Не надо, Ира. Вы потом будете жалеть, что рассказали. Ложитесь лучше спать. В коридоре Денису встретился Дима Неклясов. Он проводил Черягу, выходящего из комнаты Ирины, удивленным взглядом. Спал Денис в эту ночь ужасно. Несмотря на усталость, он проворочался в постели добрый час, а в полтретьего проснулся от непростительного сна. На простыне темнело сладко пахнущее пятно - с Денисом случился грех, более подобающий прыщавому юнцу, нежели начальнику службы безопасности гигантского предприятия, который, в конце концов, имеет возможность заказать с доставкой на дом любое число плевательниц для спермы. Денис проворочался еще часок, понял, что не заснет, оделся и поехал в больницу. В пять часов утра Вячеслав Извольский впервые за четыре дня открыл глаза. В следующий раз Вячеслав Извольский проснулся уже за полдень. Он лежал все в той же одиночной палате с розовыми стенами и унылым пластиковым полом. Огромный телевизор с видаком глядел на Извольского потухшим четырехугольным оком. В палате было темновато - за окном шел снег, ветви деревьев скреблись о стекло, как мыши в подполе. За дверью громко орал телевизор, что-то довольно зареготали охранники, потом вдруг раздался треск автоматной очереди, одной и другой. Звук слишком хорошо напомнил Извольскому то, что он слышал перед тем, как упасть на пол машины три дня назад. На мгновение директору показалось, что он - все еще там, что эта палата - греза умирающего, потом Сляб сообразил, что это охранники пялятся на какого-нибудь Шварценеггера, хотя платят им деньги не за то, чтобы они пялились на Шварценеггера, а чтобы не спускали пальца с предохранителя, и глаз - с коридорной двери. - Прекратите! - крикнул Извольский. То есть он хотел крикнуть. Вместо крика получился полушепот, в груди болезненно дернулось и продрало как огненным колом, и директор, задохнувшись от боли, тяжело закашлялся. Чей-то серый силуэт метнулся к двери. Что-то крикнули, телевизор мгновенно вырубился. Когда Извольский, через секунду, открыл глаза, он увидел, что у двери стоит Ирина и смотрит на него, чуть склонив голову, с жалостью и с какой-то опаской, с которой смотрят на свирепого, но запеленутого в намордник пса. Извольский сообразил, что она сидела на стуле сбоку и чуть сзади, только он не повернул головы и ее не увидел. - Ну, здравствуй, - сказал Извольский. Ирина стояла совершенно неподвижно, как фарфоровая статуэтка, неяркий свет настольной лампы, падавший откуда-то сзади Извольского, очень хорошо освещал стройную фигурку в джинсах и свитере и чуть осунувшееся лицо смольнянки с большими глазами и бледными, ненакрашенными губками. - Я врача позову, - проговорила Ирина. - Не надо... сам придет... подойди сюда. Ирина сделала несколько шагов к постели. Так лань подходит к воде, насторожив ушки и то и дело прислушиваясь, не затаился ли поблизости лев. - Да подойти же, - хриплым шепотом сказал Извольский, - я на этот раз не укушу... При всем желании... Ирина заплакала и, опустившись на колени, ткнулась головой куда-то под мышку раненому. - Это из-за меня, - сказала она, - это все из-за меня. Если бы ты не поехал за мной... - Глупая ты у меня, Ирка, - сказал Извольский, - жизни радоваться надо. Это раз в сто лет бывает, чтобы такой киллер по такому объекту промахнулся... Ира подняла голову и стала смотреть на Извольского своими большими серыми глазами. На мгновение Слябу представилась вновь та самая картинка, которая три дня назад сорвала его с места и погнала в ноябрьскую муть: залитая зимним солнцем спальня в его доме, и на белой простыне розовое тело Ирины... Только не было спальни, а была больничная койка, и Ахтарск был в четырех часах лета, и на белой простыне лежал он, а не Ирина. - Вот я встану на ноги, и мы поженимся, - тихо сказал Извольский. - Или нет. Я не скоро встану на ноги. Поэтому мы сначала поженимся, а потом я выздоровлю. Но зато мы потом обвенчаемся. В церкви. Я в Ахтарске красивую церковь построил, большую, красную такую, как особняк "нового русского"... - Ты верующий? Сляб прищурился. - Черт его знает, - задумчиво сказал директор, - но ты знаешь, солнышко, когда церковь строишь, под это дело такую кучу денег списать можно... Ирина неуверенно засмеялась. - Ты вот смеешься, - довольно сказал Извольский, - а меня, может. Бог за эту церковь и спас. А может, это не Бог был, а мусульманский Аллах. В Ахтарске татар много, мы как раз собирались мечеть строить. В этом году тоже ведь налоги надо оптимизировать, а? Вот Аллах поглядел вниз с тучки и решил, как так? Соседу хату построил, а мне нет? Пусть еще поживет, я тоже особняк хочу... Извольский замолк. На полном, жестком лице выступили капли пота. Он говорил гораздо дольше, чем было нужно. У него кружилась голова, наверное, от лекарств, которыми его напичкали, и он не совсем понимал, что говорит. - Слушай, - сказал Сляб, - я был полная сволочь. Я... вообще-то я редко пью. А тогда... Ирина молча положила узкую ладошку поверх его руки. - Давай не будем об этом. Этого не было. И все. Ладно? Извольский закрыл глаза и некоторое время молчал. - Ладно, - тихо наконец сказал он, - давай не будем. Прошло минут пять, и они просто сидели и смотрели друг на друга. - Позови сестру, - сказал Извольский. Ира встревожилась. - Тебе плохо? - Нет. Все нормально. Просто это... в общем, в туалет хочу. Ира встала и достала откуда-то из шкафчика белую посудину с резиновыми валиками по краям. - Я справлюсь. - Вот еще, - сказал директор. Девушка упрямо вскинула голову. - И не беспокойся. Я за мамой ухаживала... Ирина осеклась. Она ухаживала за матерью, тогда, два года назад, когда ей позвонили из милиции и спросили, кем ей приходится Анна Федоровна Денисова... Но это продолжалось всего три дня, а потом было внутреннее кровотечение, новая операция, и пьяные слезы отца в гулком холле крематория. Машину, которая сбила мать, так никогда и не нашли. Это было бы слишком страшно, если бы с этим человеком - если бы со Славой было бы так же, как с матерью. Ирина действительно все сделала как надо, ловко расстелила клеенку и подсунула посудину под тяжелое тело, вымыла Извольского и унесла посудину в ванную комнату, шикарно отделанную и качеством своим не уступающую ванной в хорошем четырехзвездочном отеле. Но все-таки она переоценила свои силы: Извольского перекормили лекарствами, все, что могло быть испорчено в его организме, было испорчено, и на дне судна лежало несколько зелено-рыжих и невыносимо вонючих комков. Ирина почувствовала, что ее сейчас стошнит. Она вымыла судно, а потом долго и с ожесточением терла руки, по локоть, пока они совсем не распарились. Только тогда, успокоившись, она вышла в палату. Извольский лежал, чуть склонив голову набок, и смотрел на нее жесткими голубыми глазами. - Ты же у меня вся зеленая, Ирка... - тихо сказал Извольский. - Не надо было тебе этого делать. Ирина покраснела. Потом молча опустилась на колени, и губы ее коснулись колючей, небритой щеки Извольского. - Не туда, - слабо попросил директор. Ирина послушно поцеловала его в губы. На этот раз Извольский очнулся всерьез и надолго, и пробуждение его произвело в больнице радостный переполох. Очень скоро в палату пожаловал оперировавший его хирург. Хирург изъявил восхищение по поводу железного организма больного. - Другой человек на вашем месте точно бы помер, - жизнерадостно заверил он Извольского, - а на вас, на сибиряках, все заживает как на собаке. Мы вас семь часов резали, в две бригады, у вас сердце останавливалось, - а вы вон, через четыре дня уже разговариваете... - Когда я смогу вернуться в Ахтарск? - спросил Извольский. Врач даже опешил. - В Ахтарск? - переспросил он, - зимой? Он никогда не был в Ахтарске, но предполагал что это что-то вроде приполярного ада, где зимой по улицам бродят медведи, а из унылых блочных пятиэтажек сочатся струйки прорвавшейся канализации. - Вам не в Ахтарск надо, а в Швейцарию, - сказал хирург, - в Швейцарию вас можно будет везти месяца через два. Вот, кстати, держите на память. И врач извлек из кармашка целлофановый мешочек, в котором болтались два смятых кусочка металла. - Те пули, которые из грунта выковыряли, на экспертизу взяли, - пояснил врач, - а это для вас. Врач положил мешочек на тумбочку при кровати. Извольский скосил глаза и увидел, что там же, на тумбочке, лежат какие-то бумаги в розовой папке. - Это что? - спросил директор. - Ваш зам принес и положил. Договор какой-то. - Покажите. Врач поднес бумаги к глазами Извольского, неторопливо перелистнул. Это был договор с "Атом-энерго". На последнем листе красовались подписи главы РАО "ЕЭС России", РАО "Атомэнерго" и Дениса Черяги. Вслед за врачом в палате образовался Дима Неклясов - чистенький, подтянутый, с очаровательным выражением на плутоватой мордочке. Извольский попросил Ирину выйти, и она торопливо выскочила за хирургом, видимо, чтобы расспросить его о здоровье раненого. - Как иск? - спросил Извольский. - Что иск? - пожал плечами управляющий директор "АМК-инвеста". - "Ивеко" подал иск в арбитражный суд города Москвы. Суд вчера наложил в превентивном порядке арест на имущество, принадлежащее "АМК-инвесту". Мы подали апелляцию, чтобы арест сняли... - И много им удалось арестовать? Неклясов шутливо развел руками. - Увы, - сказал он, - здание на балансе "Ахтарского феникса", все права требования переуступлены. У нас даже компьютеры - и те арендованные. - А акции? Неклясов вытащил из бывшей при нем сумки ворох бумаг. - Акции Ахтарского металлургического комбината приобрели три компании. "Импера" - 173. 475. 000 акций, "Кроника" - 166. 746. 000 акций и "Лагуна" - все прочее. Вот - свидетельство о регистрации, передаточное распоряжение, выписка из реестра. Неклясов сел на стул у подушки, наклонился к больному, листая документы. - Все сделки закончены третьего дня, так что пусть арестовывают активы, сколько влезет, - заключил Неклясов. Извольский лежал на постели, закрыв глаза. Молодой финансист озабоченно пригляделся - да смотрел ли шеф бумаги? Но тут губы Извольского шевельнулись, он сказал: - Хорошо. Денис где? - На допросе. - Каком допросе? - Ну, в прокуратуре. Из-за этого налета на дачу... Неклясов сощурил глаза и зашептал: - Ой, Вячеслав Аркадьич, тут такое было! К нам в офис менты лезли, целый день работать было нельзя, еще бы чуть-чуть - и мы акции не успели слить. Алешкин под следствием, слава богу, губернатор приехал и как рявкнет, что в Москве все продались. Черяга ему кучу денег отвалил. - Наличными? - изумился директор, хорошо знавший осторожность губернатора Дубнова и нелюбовь его к открытым трансакциям. - Нет, что вы! Там какие-то зачеты прошли, Черяга их подписал, вроде сталь продал... Извольский слегка нахмурился. Никто, кроме него, не имел права влезать в зачетные схемы комбината. На этот зиждилась вся система управления. Черяга грубо нарушил субординацию. Конечно, у Извольского он спроситься никак не мог, а трата была архиважная, но, опять же... - Какие именно зачеты? - уточнил Извольский. - Да я не знаю, Федякин знает (Федякин был первый зам по финансам), Федякин вроде стал упираться, а Денис как на него рявкнет - "Пока Сляб в больнице, всем распоряжаюсь я! ". Это была прямая ложь. Денис не говорил таких слов. Неклясов помолчал, а потом спросил заговорщическим шепотом: - Вячеслав Аркадьич, а правда, что вы не хотели Конгарский завод себе брать, что вас Черяга уговорил? - При чем тут... - начал Извольский - и мгновенно понял, при чем. - А почему ты считаешь, что это - из-за Конгарского? Неклясов сконфузился. - Все так говорят... - пробормотал он. - Конечно, точней только Черяга знает. - А он что говорит? - Да он молчит. Там долголаптевских арестовывали, того самого Камаза, который ему стрелку забил. Только это глупо как-то, зачем Камазу в вас стрелять, если его Черяга до полусмерти напугал. Он как-то это дело не очень расследует. Вы сами посудите, Вячеслав Аркадьич, - ну если это из-за него, то зачем ему в такую сторону все расследовать? Камаза-то арестовать проще. А нам из-за этого опять неприятности. Неклясов приостановился. - Вы уж извините, Вячеслав Аркадьевич, что я так прямо скажу - но три дня прошло, а Черяга за это время ни черта не сделал. Только за Ирочкой этой ухаживал. - Какой Ирочкой? - Ну, которая с вами в машине была. Извольский помолчал. - Что значит ухаживал? - спросил он. - Ну, он ее отсюда забрал, вчера в гостиницу повез. Неклясов вдруг хихикнул. - Приехали они, - сказал он, - иду я через полчаса мимо ее двери, вдруг вылетает Дениска, весь красный, словно его выгнали... Глаза Извольского задумчиво сузились. В то самое время, когда Дима Неклясов старательно топил Дениса Черягу, сам Черяга сидел на жестком стуле в узком, как пенал, кабинете, на третьем этаже здания Генеральной прокуратуры, и разговаривал со следователем по особо важным делам. Разговор велся, как это ни странно, не о покушении на жизнь гендиректора одного из крупнейших российских предприятий. Генеральная прокуратура до сих пор не сочла возможным заинтересоваться этим делом. То есть заинтересоваться-то она заинтересовалась, и высокий милицейский чин пообещал в камеру, что этим займутся лучшие следователи, - но только вот как-то в связи с покушением на Извольского Дениса еще никто не расспрашивал. Так что у Черяги, не понаслышке знакомого с родным ведомством, создалось твердое впечатление, что дело забрали в Ген-прокуратуру, чтобы никакие доморощенные расследователи на местах им заниматься не могли. Разговор шел об убийстве украинского обэповца Михаила Опанасенко, и был это, собственно, не разговор, а допрос. Собеседником Черяги был некто Андрей Обылов - человек, с которым Черяга в бытность свою работником Генпрокуратуры встречался мало, но слыхал достаточно. В частности, было хорошо известно, что Обылов придерживается весьма левых взглядов и является одним из постоянных информаторов главы думского комитета по безопасности господина Илюхина. - Значит, вы впервые встретились с Опанасенко вечером двадцать пятого ноября? - спрашивал Черягу Обылов, обнажая редкие желтые зубы. - Да. - Темой вашего разговора был лжеэкспорт Ахтарского металлургического комбината? - Комбинат не занимается лжеэкспортом, - покачал головой Черяга. - Насколько я понимаю, у Опанасенко были просто вопросы по поводу подлинности подписей на ряде бумаг, был уже вечер, мы предложили ему прийти на следующий день. - Когда у вас созрело намерение похитить его и убить? - Мы не убивали Опанасенко и не похищали его. - Денис Федорович, факты говорят сами за себя. И свидетельствуют они о том, что Опанасенко появился в офисе АМК, что признаете и вы, и множество людей, а спустя два дня был найден мертвым. Документы, бывшие при нем, исчезли. Где он был в течение этих двух дней - не знает никто. - В течение этих двух дней Михаил Опанасенко находился в нашей гостинице. В его распоряжении были двухкомнатный номер и "БМВ"-"семерка". Факт его пребывания в гостинице могут подтвердить несколько десятков людей. - Которые все являются работниками вашей же службы безопасности? - Не только. - Опанасенко два дня провел в вашей гостинице. Его командировка была сроком на четыре дня. Вы хотите сказать, что он никуда не выходил? - Почему же? Выходил. Ездил с нашим водителем по магазинам. Авось продавщицы его запомнили. Все-таки украинский говорок, одет небогато, а покупает много. - И в каких же магазинах они были? - Насколько мне сказал водитель - в Детском Мире, а потом в ГУМе и на Манежной площади. - И что там покупалось? Черяга зевнул. - Меня там не было, - сказал он, - снимите показания с шофера. Пальто вроде покупал для дочери, сапожки, далматин купил длинный... - И все это - на зарплату оперативника? Черяга пожал плечами. - Может, на зарплату, может, нет. Может когда наш водитель помог. - Очень интересное утверждение. Получается, что работник правоохранительных структур добровольно поселился за счет подозреваемых в их гостинице и за их счет ходит по магазинам? Денис поудобней расположился в кресле, щелкнул зажигалкой, не спрашивая разрешенья Обылова. - У вас есть другое объяснение тому факту, что он жил у нас? - У нас есть такое объяснение, что Извольскому мало убить человека - он хотел бы испортить ему репутацию. - А на себя Извольский тоже покушение устроил? Такую гипотезу, что в опера, легшего под комбинат, и в директора комбината стреляли одни и те же люди, вы не рассматриваете? Обылов помолчал. - Насколько я понимаю, - сказал он, - о том, кто стрелял в вашего директора, пишет газета "Московский собеседник"? Черяга поднял брови. Статья в "Московском собеседнике" еще не была напечатана. Более того - она даже не была написана. Шли только предварительные переговоры с главным редактором о возможности опубликования сенсационных материалов об одном из заместителей министра обороны. - Вы ясновидец? - спросил Черяга. - Умеете читать газеты на будущей неделе? Обылов внимательно - очень внимательно - смотрел на Черягу. - Денис Федорыч, - сказал он, - насколько мне известно, "Московский собеседник" собирается опубликовать заказную статью, построенную на клевете и чудовищной дезинформации. Естественно, газете в этом случае угрожает многомиллионный иск. Что же касается заказчиков статьи, то к ним иск предъявить, к сожалению, трудно. Но я вас заверяю, что отношение силовых органов к вопросу о том, кто является убийцей Опанасенко и кто ответственен за смерть сотрудника отряда "Уран" Сергея Митягина, впрямую зависит от содержания номеров "Московского собеседника". Черяга оскалил зубы. - Иными словами, как только статья подписывается в номер, вы подписываете ордер на мой арест? Обылов смотрел на него пристально, не мигая и не отводя глаз. - Вы свободны, Денис Федорович, - сказал он. Подумал и со значением прибавил: - Пока свободны. Когда Денис вернулся в больницу, было уже два часа дня. Какой-то академик, специалист по повреждениям позвоночника, перехватил Черягу в коридоре и долго втолковывал всякие неутешительные вещи. - И потом, - сказал раздраженно профессор, - вы там как-нибудь постарайтесь, оградите больного. Ведь следователь приходил! - Какой следователь? - Я в этом не разбираюсь. Экспорт какой-то украинский... "Ничего себе", - ошеломленно подумал Денис. Извольский молча выслушал отчет Дениса обо всем, что произошло за три дня. Не возражал и не жаловался. Полное лицо, утонувшее в белых подушках, оставалось бесстрастным, но Черяга хорошо знал босса и не обманывался: сначала выслушает, потом пропесочит так, что мало не покажется. Особенно Дениса смущало присутствие Юры Бредера. Если Извольский хотел устроить кому-то выволочку, он почти нико