идента и передал ему город. А тех двух глупцов постигла та же судьба, что и истребленных ими торговцев. Сейчас Идар Хас, вице-префект столичной полиции, стоял в мощеном мраморном дворике, грыз орешки в позолоченных скорлупках и кормил ими ручную белку. Он обрадовался, увидев меня. -- Да, насчет Ирвинга Мелла... -- начал он. -- Оставьте этого человека, -- сказал я по-асаисски, -- ведь его племянница -- моя золовка. Я как раз представлял ван Роширена старому князю, когда кто-то толкнул меня в бок. -- А! Господин колонизатор и господин миссионер! Вы, кажется, возвращаетесь к методам шестнадцатого века: сначала отбираете нашу землю, а потом и наших богов? Я оглянулся и узнал в говорившем сына Идара Хаса. Земляне и туземцы прекрасно находят общий язык -- все, кроме тех, кто побывал в Гарварде и выучился там словам "неоколониализм", "народное самосознание" и "национально-освободительная борьба". Обычно это сыновья крупных чиновников. Чуждые грабежу и прочим видам предпринимательства, они проводят жизнь, сочиняя националистические памфлеты на безупречном английском языке, так как это единственный язык, который согласны признать общим бесчисленные враждующие племена страны. Служить они не служат, считая ниже своего достоинства заниматься работой на благо марионеточного правительства; среди террористов их тоже нет, потому что там стреляют, а на приемах они время от времени попадаются. Впрочем, есть и другие люди, которые имеют на нас зуб. Терпеть не может землян майор Ишеддар, начальник охраны Президента, и говорят, что племянник полковника, Ласси Красивые Глаза, ненавидит "Анреко" больше, чем законное правительство. Я оставил ван Роширена спорить с молодым патриотом и прошмыгнул в соседнюю комнату. С золоченого потолка свисали гроздья мраморного винограда. Длинные шелковые флаги с надписями в честь господина Президента свисали до самого пола. Посреди комнаты бил вверх прозрачно-черный фонтан. От бурлящей жидкости пьяняще пахло смолой и медом. У фонтана, макая в него кружку, стоял человек с белой карточкой на груди -- репортер с Земли. -- Из чего это? -- спросил он. -- Местный напиток, -- сказал я. -- Очищают бананы, толкут их и ждут, пока они не начнут бродить. Потом добавляют меда и немного смолы и гвоздики для запаха и держат все в темном месте. Не пейте больше двух кружек. -- Монополия, -- сказал журналист, -- это нехорошо. Почему здесь всем распоряжается одна компания? -- Потому что, -- сказал я, -- об этом просило правительство. Потому что когда земляне впервые появились здесь век назад, это были либо разбойники, которые прилетали в деревню, вооруженные до зубов, забирали урожай вирилеи и меха и скрывались, либо полуразбойники, которые меняли меха и ягоды на оружие. А когда появлялись честные люди и просили патенты на торговлю в столице, их тут же прижимали чиновники. Только большие, хорошо организованные компании оказались достаточно могущественными, чтобы положить конец и пиратству землян, и вымогательству чиновников. В конце концов вышло так, что "Вестерн Линк" и "Анреко" слились в одну компанию. -- Значит, -- сказал он, -- вы положили конец взяткам и грабежу? -- Разумеется, -- сказал я, -- мы положили конец взяткам и грабежу. Я вернулся в центральную залу. Там рядом с ван Роширеном стоял Джон Бельяш, владелец популярного третьего канала телевидения, большой любитель брюха и того, что под брюхом. По правую руку Бельяша прыгала девица, которую он, очевидно, обещал сделать телезвездой. -- Наши зрители, -- говорил Бельяш, -- имеют разносторонние духовные запросы, и мы неравнодушны к тайнам Вселенной. У нас каждый день есть минутка астролога, и в прошлую среду мы показывали передачу о горных целителях с Синей Гряды. Оказывается, они черпают энергию непосредственно из космической праны. Очень поучительно. Я вернулся к господину князю. Тот сидел в своем кресле и жевал кусочек пледа. -- Мои друзья, -- сказал князь, -- чувствуют себя неуютно в своем новом доме. Они купили собаку. Не могли бы вы научить ее лаять? Он выпростал из-под пледа руку, в ней была толстая пачка кредиток. Я пересчитал их. -- Ваши друзья? -- спросил я. -- У меня много друзей, -- сказал старый туземец. -- В прошлый раз от ваших друзей пахло "козьей головкой". "Козья головка" -- благовоние, которое курят в храмах мятежников, Человек, от которого пахнет козьей головкой, всегда будет иметь неприятности, если попадется гвардейцам. Вице-префект столицы вздохнул и вытащил из-под пледа еще одну пачку. Я запихнул обе пачки в карман и сказал: -- Завтра в три дня. Где обычно. Я вышел в сад -- дивно благоухали травы, шелестела листва, и сквозь серебристое озеро пролегала лунная дорожка, прямая, как посадочная полоса. У мраморной кромки озера маялся Денис Лиммерти, раскаявшийся громила. -- Ну что, нагляделись на здешнюю публику? -- спросил я. -- Неужели вы верите, что из вашей затеи что-нибудь выйдет? -- Иисус пришел, -- сказал Лиммерти, -- чтобы спасти грешников, а не праведников. Уж наверное, господин Президент -- великий грешник. Лиммерти ушел, а я остался сидеть у пруда с мраморной кромкой и лунной дорожкой. -- Здравствуйте, господин Денисон! Я обернулся. Это был представитель "Харперс ЛТД". -- Не собираетесь уезжать из Асаиссы? "Анреко" обвиняют в том, что она скупила половину Асаиссы. Никто не обвиняет "Харперс" в том, что она скупила половину всей Новой Андромеды. Просто за обвинения в адрес "Анреко" платит "Харперс". Три года назад "Харперс" хотела купить "Анреко", но старый Гарфилд выскочил из соковыжималки. У "Харперс" отличное лобби в Совете Федерации, и поэтому, когда подвернулась эта история с выборами, на которых, по мнению независимых наблюдателей, якобы выиграл полковник, "Харперс" поддержала апелляцию и добилась этого дикого решения арбитражного суда. Подумать только! Признать законченного террориста главой законного правительства только оттого, что грязные батраки голосовали за него, а не за Президента! Впрочем, "Харперс" не помогает террористам. Это слишком опасное и дорогое занятие. Им достаточно, если в стране воцарится хаос и "Анреко" не сможет быть их конкурентом в экспорте вирилеи. -- Нет, -- сказал я, -- я не собираюсь уезжать. -- У вас, я слышал, нелюбовь с Филиппом Деннером. Я помолчал. -- Сколько бы вы хотели получать? -- Не хотел бы обездоливать "Харперс", -- сказал я, -- вы столько денег тратите на поддержку террористов, что для приличных людей не останется. Мой собеседник выудил из кармана записную книжку, вырвал из нее листок, написал на нем сумму и протянул мне. Я запустил туда глаза. -- Это вдвое больше, -- сказал он, -- чем вы получаете в "Анреко". -- Главные деньги я получаю от своей фермы, -- сказал я. -- Мы тоже выращиваем вирилею. -- Пытаетесь, -- сказал я, -- ваши кривые деревья не стоят ни гроша. -- Через три месяца, -- возразил мой собеседник, -- наши кривые деревья будут стоить дороже ваших сожженных пеньков. -- Идите к черту, -- сказал я. Он встал и забрал у меня листок. -- Когда-нибудь Деннер вам насолит так, что захочется отомстить. Мы всегда вам будем рады. Если вы захватите с собой разработки "Павиана" и кое-какие документы, то получите втрое больше. Он помахал листком и пропал среди деревьев. Вскоре после прибытия землян один придворный доложил царю: "Короли женаты на убийстве, князья -- на непокорстве, судьи -- на подкупе, шпионы -- на лживости, купцы женаты на мошенничестве, крестьяне -- на невежестве, а земляне -- на алчности". Как видите, мы с самого начала вполне вписались в существующее социальное устройство. Ван Роширен имел большой успех. Бельяш обещал показать его проповедь по телевидению, сразу вслед за передачей о парапсихологии и телекинезе, и сам Идар Хас вдруг пригласил его на обед. Я вел машину, а он раскрыл визитницу и аккуратно сажал в гнезда визитные карточки. Сзади копошился Джек Лиммерти. Ван Роширен покончил с визитками и спросил: -- А вы не могли бы мне рассказать историю спора? -- Что? -- спросил я. -- Ну, исторические корни конфликта, -- застенчиво пояснил проповедник. Он явно не умел обращаться с такими словами, и это мне понравилось. -- Исторические корни? -- сказал я. -- Представьте себе, что вы вошли пьяный в кабачок, а там сидит другой пьяный. Ему не понравилась ваша морда, и он дал вам по морде, которая ему не понравилась. После этого половина кабачка стала драться за .вас, а другая половина -- за этого пьяного. Где тут исторические корни? -- Думаю, -- сказал осторожно ван Роширен, что когда борьбу, уносящую сотни жизней и имеющую тысячи мучеников-, сравнивают с пьяной дракой, это унижает достоинство народа. Я молча проглотил это и начал: -- Как вы знаете, -- сказал я, -- Асаисса фактически изолирована от остальных стран Новой Андромеды. На западе она выходит к океану, а восток и юг занимают пустыня и горы, Пустыня эта понемногу наступает. Остается сорок тысяч квадратных километров, на которых сотни лет жили разные племена, разводили лошадей и резали друг Другу головы, а в долинах возделывали просо и вирилею. Климат в долинах уникальный, больше нигде на Андромеде вирилея не растет. Купцы из соседних стран всегда приплывали сюда за вирилеей, хотя, конечно, она стоила не так дорого, как сейчас. Триста лет назад один из местных царей объединил большинство племен под своей властью и основал династию Дассов. Он построил в стране дороги, чтобы быстрее рассылать войска и приказы, ввел единую монету, упорядочил налогообложение и прочее, и прочее, за что прогрессивные журналисты величают его деспотом. -- Хотя, конечно, -- прибавил я в раздумье, -- если хорошие дороги есть признак деспотизма, то Земля до сих пор даст Асаиссе сто очков вперед. Впрочем, не все его реформы удались. Он, например, отнял у Бога право суда и передал его назначаемым из столицы чиновникам, но потом вынужден был отменить этот приказ. Население обиделось за Бога. Итак, Дасак основал свою династию и стал Великим Царем. В оригинале Великий Царь звучит не так громко, как в переводе, потому что Дасс был "великим царем", а правил он "малыми царями". Кажется, это называется феодализмом. Так вышло, что после смерти Дасака власть великого царя становилась все меньше, а власть малых царей -- все большей, и вышеупомянутый централизованный деспотизм, то есть дороги, законы и единая монета, исчез совершенно. Лет сто назад седьмой по счету правнук Дасака решил исправить ситуацию и начал воевать с малыми царями. Сам он был скорее администратором, чем полководцем, но у него были хорошие военачальники, и лучшим из них -- Исинна, товарищ его детских игр, и сам, как вы понимаете, малый царь. Исинна завоевал для Дасака все отпавшие земли, и чем лучше он воевал, тем больше Дасак его боялся. -- Дальнейшие события, -- сказал я, -- каждая из ныне враждующих сторон излагает по-разному. Несомненно следующее. Вскоре после того, как Исинна выиграл для Дасака битву Белых Облаков, в которой он использовал пятьдесят тысяч личных, своих воинов, Дасак вызвал его в столицу на новогоднее торжество и утопил в бочке с маслом. Теологические разногласия между сторонниками Президента и мятежниками заключаются в следующем. Официальная версия гласит, что после битвы Исинна сказал: "Кто сильней, тот и должен быть великим царем" и отправился в столицу, чтобы убить своего господина. Мятежники рассказывают следующее. Чем больше становилась слава Исинны, тем страшнее была зависть в сердце великого царя. Он думал: "Не для меня старается Исинна! Скоро он убьет всех моих врагов, и выйдет так, что некому будет оказать мне поддержку, когда он пойдет на меня войной. Что тогда спасет меня от смерти? Разве там, где речь идет о власти, есть место слову "преданность"?" На новогодний праздник великий царь позвал Исинну в столицу. "Не ходи", -- сказали ему воины. "Я не могу проявить неуважение к государю", -- возразил Исинна. "Тогда возьми нас с собой". "Нет, -- ответил Исинна, -- ибо если я возьму вас с собой, а царь убьет меня, вы поднимете бунт, а разве можно бунтовать против царя?" Первая версия содержит занимательные подробности в виде говорящих голубей, в последний миг рассказавших царю о приготовленной для него ловушке и о волшебной чаше, которая лопнула, .когда в нее налили яд. Вторая версия утверждает, что полководца, чьи руки были по локоть в крови, зарезали, как невинного агнца. Обе содержат множество несообразностей, и поэтому обе заслуживают доверия. На улице Семи Богов собралась небольшая толпа. Я остановил машину и вышел посмотреть. Молодой человек в потертых джинсах вежливо обратился ко мне: -- Извините, дайте пройти. Я посторонился. Молодой человек прошел через толпу, взобрался на ящик у входа в кабачок, поднял вверг кулак и заорал: -- Земляне -- вон! Земляне -- вон! У кабачка стояло три грузовых фургона. Водители их выскочили из кабачка, торопясь отвезти машины от неприятного места. Я вытянул голову и прикинул, что толпа набилась большая и что ближе, чем через Оранжевый проспект, не проедешь. Я вернулся в машину и свернул в ближайший переулок. -- Смерть Исинны, -- продолжил я на Оранжевом проспекте, -- не вызвала никаких волнений. Исинна принадлежал к роду царей-жрецов. Лет через сорок в его родном краю объявилась крестьянская секта. Лидеры ее пустили слух, что Исинна не умер, а улетел на белом фениксе в пустыню, где и будет скрываться до тех пор, пока беззакония Дасака и его рода не переполнят чашу терпения. После этого Исинна ударит своим жезлом и расколет дворцы и замки, пустыня обратится в возделанное поле вирилеи. Посреди этого поля воссядет Исинна на золотом троне под серебряным балдахином и вычешет из мира все зло, как блох из собаки, и выстирает души людей, как прачка стирает белье. После этого урожаи проса и вирилеи будут созревать четыре раза в год, в небе заделают все дырки, через которые идет дождь и светит солнце, а свет по всей Земле будет идти от трона Исинны. Политическая программа нового учения, -- сказал я, -- разбудила прирожденное свободолюбие народных масс. Лозунг превращения пустыни в сад покорил сердца людей, а хозяйственно-экономические преобразования, намеченные в пункте о четырех урожаях, и финансовая реформа, связанная с превращением скал и холмов в золотой песок, побудила народ к героической революционной борьбе. Сектанты начали резать чиновников великого царя так же усердно, как их легендарный вождь резал его врагов. Правительство перепугалось. В столице поставили Исинне статую и пересмотрели официальную версию истории. Они согласились, что Исинна погиб в полной покорности великому царю, и стали пропагандировать его как идеального верноподданного. Огласили письма, которые Исинна послал своему войску, умоляя не бунтовать после его казни, ибо иначе его жертва станет бесполезной. Половину бунтовщиков повесили, а другая половина публично осознала, что они вели себя противу заветов вождя, и на этом дело кончилось. Уцелевших родичей Исинны вызвали в столицу и держали заложниками на высоких постах. Лет через пятьдесят на планету явились земляне. Мы заинтересовались сначала пушниной в горах, а потом и вирилеей. Дасак XI заинтересовался нами и прогрессом. Он расспросил землян, как ему лучше всего получить ссуду под прогресс, и вскоре после этого отрекся от трона, назначил всеобщие выборы и был избран президентом. Пользуясь безграничной любовью народа, он переизбирался президентом каждые четыре года. Заметим, что за все это время об исиннитах никто не слышал. Через десять мирных лет на севере, страны случилось небольшое восстание исиннитов. Их хозяйственно-политические идеи были теперь не столь радикальны. Они утверждали, что после отречения Дасака XI и гибели его правнука трон сам собой перешел к потомкам Исинны, который, как вы помните, тоже был царем. Они также учили, что Земля -- это замечательное место, где после смерти возрождаются души последователей Исинны. Они указывали, что их предки, уже возродившиеся на Земле, посылают своим сыновьям радиоприемники, зажигалки, сигареты и прочие чудесные предметы, но "звездные дьяволы", которые живут в летающих кораблях, и правительственные чиновники грабят эти посылки по дороге. Восстание не стоило выеденного яйца, но сектанты повесили какого-то землянина, случившегося некстати в деревне, а там, где есть повешенный землянин, непременно окажется неповешенный репортер. Репортер рассказал изумленной Галактике о Президенте, ведущем свою страну по пути прогресса, и фанатиках-изуверах, мечтающих восстановить деспотизм. Это была ошибка, которой воспользовалось и правительство, и компания. Президенту развязали руки. Начался террор. Как всегда бывает в таких случаях, половина окружения Президента воспользовалась этим не для того, чтобы расправиться с террористами, а чтобы расправиться с другой половиной. Ведь согласитесь, что помощник министра полиции ничего не выгадывает, повесив нищего повстанца, но многое выгадывает, повесив своего непосредственного начальника. Люди в правительстве начали резать друг друга, и те, кого недорезали, бежали к повстанцам. Ситуация изменилась коренным образом: повстанцы обрели опытных чиновников. Нынешний их лидер полковник Дар Исинна -- сын одного из генералов Президента и, действительно, потомок того самого Исинны. Кстати, сам генерал бежать не успел, его зарезали прямо на глазах Президента. Генерал Бассар возглавлял дворцовую стражу. Человек номер три -- Сай; говорили, что это был единственный умный человек в министерстве финансов. У всех этих людей были друзья за границей. Не прошло и пяти лет, как о фанатиках-изуверах уже никто не писал, Начали писать о диктаторе-кровопийце, которого поддерживают хищники из транснациональных корпораций, сосущие кровь бедняков Асаиссы, и о повстанцах, сражающихся за демократию, свободу предпринимательства и национальное согласие, против продажных чиновников и международных монополий. Мы остановились у гостиницы. -- И это все, -- сказал я. -- Как все? А выборы? -- Ах да, -- сказал я, -- полгода назад прошли очередные выборы, и на них, согласно иностранным наблюдателям, победил полковник, а согласно главной избирательной комиссии -- Президент. Дело тянулось по инстанциям и комиссиям, и наконец неделю назад арбитры ООН не нашли ничего лучшего, как признать террориста главой правительства. -- Насколько я понимаю, -- осторожно сказал ван Роширен, -- они всего лишь признали результаты демократических выборов. -- Демократия, -- сказал я, -- это не когда партия приходит к власти через выборы. Это когда партия, пришедшая к власти, предоставляет оппозиции свободу высказывания, а не варит ее в кипящем масле. Если бы к власти пришел полковник, то а) были бы расстреляны все чиновники и родственники Президента, б) местные князья распоясались бы совсем, в) имущество казненных было бы роздано народу, который бы его и проел. Народ же голосовал за полковника по двум причинам: а) от общего любопытства черни, которой нравится, когда казнят сильных мира сего, б) из надежды на конфискованное богатство и в) по приказу князей, могущество которых тем больше, чем больше в стране бардака. -- Не очень-то вы любите демократию, -- сказал ван Роширен. Помолчав, я сказал: -- Я заеду за вами в двенадцать часов. Мы отправимся на обед к старому Идару Хасу. Разворачиваясь перед гостиницей, я заметил под загнутым козырьком храма темную фигуру. Это был молодой террорист, он жался к кирпичной кладке и жадно глядел на освещенное окно ван Роширена. Какого черта этот ван Роширен вздумал заступаться за демократию? Чудо -- самая недемократическая процедура. По пути домой я все думал о террористе, целовавшем ему ботинки. Но мы так и не побывали у старого Идара Хаса, бывшего народного вожака и вице-префекта столичной полиции. Днем я заехал в гостиницу: ван Роширен сидел на террасе в виноградной тени и кушал яичко. В руках у меня была "Daily Express", а в ней -- интервью фанатика, убившего вице-префекта на пороге его собственного дома: "Я мечтал об этом два месяца, но сомневался в успехе. Вчера, однако, попросил благословения у приезжего святого. Мы молились вместе. Он благословил меня и сказал, что праведное дело всегда удастся". Террорист, одетый горцем-охотником, упал перед своей жертвой на колени, вопя о справедливости и протягивая прошение, когда тот утром выходил из автомобиля. Вице-префект ласково его поднял и получил удар ножом прямо в сердце. -- Вы и ваши молитвы, -- сказал я, шваркнув газету ван Роширену на стол. Он прочел -- у него стал грустный вид. -- Да, -- cказал он, -- я сделал ошибку. Что ж, один Господь не ошибается. Мне вдруг представилось мертвое лицо вице-префекта, он оскалился и жалобно проговорил, как вчера: "Мне надо обязательно встретиться с вами, господин ван Роширен". До последнего срока оставалось семьдесят дней. Глава третья Следующий день был пятница, и начиная с полудня, сотрудники стали потихоньку уезжать на фермы, на три дня и даже больше, я намеревался прихватить понедельник. Наша с Агнес ферма была в Кипарисовой долине, в трехстах километрах от столицы. В этом году мы летали туда на вертолете. В прошлом году поездка на автомобиле обходилась в три кредита, а на вертолете -- в десять кредитов. Но в этом году лететь стало дешевле, потому что несколько князьков по дороге требовали плату за мосты и перевозы. Президенту они объясняли, что так делали их отцы и деды, а при иностранцах ссылались, что вот строят же на Земле дороги и берут плату за проезд. Два месяца назад Филипп Деннер вызвал к себе одного из этих князьков. Тот вошел в кабинет, выслушал все доводы землянина, вежливо всадил в стенку над его головой две пули и смылся из здания, прежде чем охранники оторвали свои зады от кресел. Мелкие князья Асаиссы не служат ни Президенту, ни полковнику, они служат себе. Они отлично дерутся, пока ими никто не командует. Они любят свободу и полагают, что свобода состоит во владении рабами и убийстве себе подобных; и они знают, что чем больше несогласия в стране, тем больше у них свободы. Хотел бы я видеть, как ван Роширен будет проповедовать мир и покаяние этим диким котам. Через три часа наш вертолет завис над другим миром. Пропали президенты и чиновники с влажными руками, пропали террористы и ворохи отчетов, пропала городская грязь и сумасшедшие проповедники. Внизу распахнулась Кипарисовая долина. Вдали, у края долины, кончалась неровная кромка гор в белых шапочках с узкими, будто нарезанными мечом, ущельями. Горные духи топили свои шатры -- горы курились. Начиналась весенняя засуха. Вся долина была перерезана отчаянно-рыжими пыльными дорогами и серебристыми каналами, там и сям на холмах были разбросаны плоские домики под черепичными крышами, и до самых гор, куда ни взгляни, тянулись ровные сады вирилеи, усыпанной ярко-красными цветами с оттопыренной синей нижней губкой. У Бродячего Перевала на залитой солнцем скале торчал, как шляпка строчка, замок того самого старого князя, который два месяца назад упражнялся в стрельбе над головой Филиппа Деннера, и во дворе замка бил крыльями игрушечный белый вертолет. Солнце уже шло на посадку: над горами тянулись плоские золотистые облака, словно кто-то набросал в небо дынных корок. Секрет преуспеяния компании состоит в том, что все служащие, решительно все, любят выращивать вирилею. Не владеют предоставленными компанией фермами. Не проводят на фермах выходные дни. Не получают главный доход от продажи вирилеи. А любят ее выращивать. Она не растет у человека, который ее не любит. Такой человек чахнет и бурчит, и через год его вышибает с планеты. Вирилея -- это не наркотик, когда ее пьешь, но это наркотик, когда ее выращиваешь. Фермеру нельзя без вирилеи. Даже справа и слева от ворот надо посадить два деревца, мужское и женское. Когда рождается ребенок, сажают третье. За этими деревцами ухаживают вручную, наряжают и кормят. Их называют деревцами-чиновниками, потому что они передают твои приказания другим деревьям. Они очень сильно зависят от настроения хозяина. Я заметил, что в их присутствии лучше не ругать туземцев. Когда рассказывают, как был убит Исинна, обычно начинают с того, что "царь перестал появляться в своем саду, и его дерево больше не говорило ему, что хорошо, а что плохо". Говорят, что во дворце Дасака Первого деревце-чиновник цвело круглый год. Царь наряжал его в парчу и бархат. Я точно знаю, что Джек Митчелл с соседней фермы зарыл под корнями своего деревца телевизор: пусть смотрит. А Лайош Варда, другой мой сосед, сделал вот что: взял большой рекламный щит, поставил его немножко боком к своему деревцу, так, чтобы не загораживать солнце, и слово в слово переписал ту невнятицу, которую компания пишет на желтых фирменных упаковках вирилеи: "Это .удивительное растение, культивируемое жителями отдаленной планеты не одну тысячу лет, уникально по своим качествам. Семь ягод вирилеи позволяли охотнику семь дней, не останавливаясь и не передыхая, преследовать зверя. Напиток из ягод вирилеи улучшит ваше самочувствие, повысит работоспособность и сделает ваши решения безошибочными без каких-либо вредных последствий. Пейте вирилею -- и вы не ошибетесь!" У Лайоша каждый год отличные урожаи. Петухов в жертву, конечно, режут все. Самое красивое -- это созревшая вирилея. Видели когда-нибудь связку разноцветных воздушных шаров? Теперь уменьшите их в двадцать раз и привяжите к ветвям, и так до горизонта. На Новой Андромеде, как и на любой планете, где в атмосфере много гелия, такой способ размножения весьма распространен: поверх семени образуется пузырь из гелия. Когда семена созревают, ножка пузыря пересыхает, он взлетает в воздух и летит, пока стенки его не потеряют эластичность. Ягоды созревают не сразу, и у ленивого хозяина урожай запросто может улететь. Когда человек идет по полю, деревья сразу чувствуют, хозяин это или гость, и меняют цвет. Когда великий царь Дасак навещал свои сады, синие ободки у цветов пропадали, они становились красными, как его мантия, и почтительно склоняли головки. Меньше всего это понимают газетчики. Газетчики пишут всякую чушь. Пишут, что компания, усвоив местные феодальные порядки, платит за службу не деньгами, а землей. Что мы живем на фермах, как бароны в средневековых замках, только вместо котлов с кипящей смолой завели минометы. Теперь они пишут, что бароны захотели завести крепостных... Крепостных! Да я в жизни не подпущу ни одного туземца к своему саду! Через десять километров от меня начинаются поля одного туземца, не знаю, как его зовут, Расси, кажется, или Нисси. Как я его подпущу к своему саду, если мое поле красное с синим, а его -- зеленое, как протухшая котлета? Его вирилея еще не цветет -- я заметил, когда подлетал! Этот человек снимает со своего поля урожай вчетверо меньше моего, потом его рабы (у него-то рабы есть, штуки три или четыре, асаиссцу нельзя без раба -- теряет лицо) растащат половину, потом еще треть пропадет просто так, а потом к нему прилетит какой-нибудь журналист с Земли, и этот Расси или Насси даст интервью: "Вся Галактика пьет вирилею, но я не в силах прокормить свою семью! Служащие компании проводят в саду два дня в неделю, но компания дает им машины и улучшенные семена. Я провожу в саду семь дней, но у меня нет ничего, кроме моих рук". Все верно. Я, может, и провожу в саду два дня, но не разгибаю спины. А туземец -- да, проводит в саду неделю, лежит животом кверху и греется на солнце. Богатых в деревнях презирают. То есть не просто богатых. Если ты разбогател, вырезав городок или городок вырезал твой прадед, то о тебе поют хвалебные песни. Это славное богатство. А если ты разбогател, вкалывая как собака, -- это позорное богатство. Позориться не желает никто. А потом приезжают левые журналисты, берут интервью, выкидывают все о славном богатстве и делают из местного князя какого-то социалиста. Князь читает это и начинает усваивать высказанные им взгляды... Однако я отвлекся. Весь день я трудился, как вол на маслобойке. Вирилея очень требовательна к воде, но не выносит переувлажнения. Единственное спасение -- автоматические поливальные установки. У меня был отличный, вполне новый "Даймонд", но этой йесной я соблазнился и купил "Эльзу-люкс". За субботу я ее смонтировал, а "Даймонд" откатил в сарай и развинтил. Конечно, я немного сошел с ума, покупая новую машину накануне войны. Может статься, что бомбардировщик мятежников разнесет ферму на куски и через десять лет сады съест надвигающаяся пустыня, а я как раз кончу выплачивать за "Эльзу" деньги. Но я давно хотел "Эльзу", и Агнес хотела "Эльзу", а в этом году я получил изрядную премию за "Павиана" и просто не мог забыть, что это последний год, когда я спокойно выращиваю свой сад. Мне хотелось сделать для деревьев все, что можно. Притом я купил "Эльзу" с шестидесятипроцентной скидкой -- агент понимал, что охотников обзаводиться его техникой накануне светопреставления не так-то много. Я вкалывал за троих, и мне, конечно, некогда было следить за Деном. Дену уже семь лет, и в этом возрасте детей вполне можно оставлять без присмотра, но только не на ферме. Песчаные тигры сюда не забредают, но в округе есть несколько ферм, принадлежащих туземцам, и стоит зазеваться -- глядь, а дети служащих и туземцев бегают вместе. Служащие компании и туземцы не общаются друг с другом. О чем нам разговаривать? Но детям этого не объяснишь. Они будут либо сидеть вместе в одной канаве и квакать, либо драться. Просто не замечать друг друга они не могут. В прошлом году у моего соседа было десять штук детей, а в этом, кажется, двое померли. У них визгливые голоса, ужасный английский и шелушащиеся от недоедания руки. Все выращивают вирилею, потому что в Кипарисовой долине самое прибыльное -- вырастить вирилею и, продав, купить остальное. Свежие фрукты и экран компьютера эти дети видали только в дешевом кино. Мне до безумия жаль этих детей, но я не могу их спасти. Их могут спасти только их отцы. А отцы греются на завалинке и рассказывают гадости про тех, кто трудится в садах. Иногда к завалинке подкатывает машина, отцы садятся в нее и едут кинуть бомбы в Президента. Не хочу, чтобы мои дети общались с туземцами. Поэтому, когда я обнаружил, что Дена нет, а на дворе уже сумерки, я сел в машину и поехал к синей канаве. В лощине у синей канавы уже стемнело, звезды рассыпались по небу, как спелые десятицентовики, и цветы вирилеи, красные под солнцем и оранжевые под луной, поменяли окраску. Я остановился на мгновение, чтобы полюбоваться садами, и тут до меня донесся отчаянный детский крик. Кричал Ден. Я перепрыгнул через канаву, обвалился в воду и полез раком наверх. Мальчишки дрались у плетня, перед старым садом, Ден и какой-то туземец катались по траве. Туземец был вдвое старше Дена. Пока я бежал к плетню, туземец сел на Дена, выхватил у него из рук автомат и стал бить его прикладом по голове. Я заорал. Туземец оглянулся, вскочил и бросился к лесу. Остальные мальчишки подняли визг, разлетаясь, как стая голубей. Я схватил автомат и завопил: -- Стой! Мальчишки улепетывали. Я дал очередь поверх стволов вирилеи. Автомат не стрелял. Я взглянул на него и сообразил, что это игрушечный автомат, который я подарил Дену на день рождения. Это. была очень дорогая игрушка. Туземные мальчишки уже перебрались через канаву и улепетывали по дороге. Ден с товарищами швыряли им вслед комья грязи и улюлюкали. -- Что случилось? -- спросил я. Дети опустили головы. Эрик Митчелл сказал: -- Мы хотели играть в войну, как всегда. У них были луки, а у нас автоматы. Вдруг они набросились на нас и стали отбирать автоматы. Они сказали: "Старые игры кончились. Теперь наши отцы возьмут себе ваши автоматы. А потом они возьмут себе ваши машины и фермы". Вот мы и подрались. На обратном пути Ден сидел в машине тихо, как курица на яйце, утирая сопли и кровь. Один раз он спросил: -- А что, когда у них будут наши автоматы, они станут жить так же хорошо, как мы? -- Нет, -- сказал я, -- когда у них будут наши автоматы, они потеряют последний шанс жить так же хорошо, как мы. Я забыл навесные кольца для "Эльзы" и в полдень воротился за ними на ферму. У ворот под деревцем вирилеи сидел человек, которого я меньше всех ожидал тут встретить, -- это был ван Роширен, У его ног лежал в корзинке связанный петух. Петуха я положил в корзинку вчера вечером. Рядом с ним сидел Ден, и они о чем-то беседовали. Ден заметил меня и убежал. -- Какими судьбами, -- сказал я, -- вы же собирались в Долину Четырех Собак? -- Видите ли, -- сказал ван Роширен, -- меня просили говорить, что я еду в Долину Четырех Собак. На самом деле я ехал в Дайтан. Дайтан находился в двухстах километрах к северу. -- Там меня обещали встретить, -- продолжал ван Роширен, -- и отвезти к Исану Красивые Глаза, Исан Красивые Глаза желал поговорить со мной. Я хлопнул глазами. Чтобы Исан Красивые Глаза, племянник полковника и человек, который ненавидит землян, хотел встретиться с этим телепроповедником?! -- Но они обманули меня, -- продолжал неторопливо ван Роширен. -- Меня завезли в какое-то ущелье, ограбили, раздели и побили. Они хотели прикончить меня, но в конце концов решили не брать греха на душу и даже, как видите, дали платье. Последнее утверждение было сильно преувеличено. Ему дали, кажется, какой-то мешок, в котором держали канистру с бензином. -- Но ведь вы поехали в Дайтан в пятницу, -- удивился я. -- Что же вы делали эти два дня? -- Шел обратно. -- Пешком? -- Не всегда пешком, -- возразил он, -- иногда на телегах. Господь наказал меня за гордость и напомнил мне, что прежде чем говорить с такими, как Исан, надо послушать простых людей. Он выглядел грустней, чем петух в корзинке. Вероятно, ему все-таки очень хотелось встретиться с Исаном. Впрочем, его желание разделяла вся служба безопасности. -- А завтра, в воскресенье, -- сказал ван Роширен, -- я читаю проповедь в Нерри! -- Значит, у вас стащили ваши двадцать девять серебреников и все прочее, -- уточнил я. -- Как вы думаете добраться до Нерри? -- Господь мне поможет. Гм. Если бы я верил в Бога, я бы не стал навязывать ему обязанности туристского агента. Я поднялся в дом, выкопал из бумажника две тысячи кредиток и вышел на крыльцо. Ван Роширен все так же грелся на солнышке и смотрел на связанного петуха. Я отставил корзинку с петухом в сторону и протянул ему деньги. -- Спасибо, -- сказал он. -- У меня нет времени подвезти вас до города. -- Ничего, -- сказал он, -- я дойду пешком. Я завел трактор и поехал в другую сторону. Уже съезжая в междурядья, я сообразил, что он выпросил у меня больше денег, чем взял от компании! Черт возьми, ведь Гарфилду ничего не стоило отломить ему миллион! Но он, верно, предпочитал, чтобы люди давали ему из собственного кармана, да еще радовались при этом. Мы и Митчеллы -- соседи. Наши фермы стоят на соседних холмах. Митчеллы живут на ферме круглый год и приглядывают за нашими садами. Возвращаясь вечером домой, я увидел у ворот их фермы Сару Митчелл с мужем и Дерека Линда с третьего холма. Они разговаривали о вчерашней драке. -- Надо стрелять их как собак, -- сказала Сара Митчелл, -- и куда только вы, мужчины, смотрите. -- Мы с ними по-человечески, а они убивают наших детей, -- сказал ее муж. -- Надо организовать комитет, -- предложил Линд. И они посмотрели на меня: я был человек из столицы и вообще начальство. Я помахал им ручкой и поехал дальше. Ворота нашей фермы были широко распахнуты, из раскрытых окон упоительно пахнуло супом. Было видно, как Агнес в красном фартучке хлопочет у плиты. Я снимал с трактора борону, когда случайно оглянулся и увидел Дена, тот с вороватым видом выскользнул за ворота. В руках у него был игрушечный автомат. Уже темнело. Это мне не понравилось. Я выскочил вслед за ним. -- Ты куда? Он показал рукой на соседний холм. -- Поиграть с Эриком Митчеллом. -- Не ври! Ден опустил глаза и стал переступать с ножки на ножку. -- Майк наврал про вчерашнюю драку. Это не Тайси хотел отобрать у нас автомат, а мы у него отнимали лук. Это была затея Майка. Он всегда терпеть не мог Тайси, но раньше у Тайси было два старших брата, а в этом году они умерли. Тайси не захотел отдавать лук, а Майк засмеялся и сказал: "Моя мама говорит, что скоро вас всех начнут продавать в рабство. Я ее попрошу тебя купить, и твой отец получит за тебя меньше, чем стоит этот автомат". Ден вздохнул и добавил: -- Когда ты прибежал, Майк испугался и решил соврать. Он не виноват. У него мама такая. -- Ну, -- сказал я, -- и куда ты собрался? -- Я решил пойти к Тайси и отдать ему автомат. Пусть у него вместо братьев будет хотя бы автомат. -- Сам придумал? -- Нет, -- сказал Ден, -- не сам. Тут утром ходил какой-то бродяга. Землянин, а в старом мешке. Я проводил его до третьего сада. Я забрал у Дена автомат. -- Иди домой! Никуда ты не пойдешь! -- Нет пойду, -- сказал Ден. Я надулся и зашипел. Еще не хватало, чтобы Ден бегал по дорогам в сумерках! -- Цыц! Я сам отвезу эту штуку. Я швырнул игрушечный автомат на заднее сиденье, на переднее положил настоящий Ингрем и вылетел из ворот, забыв снять ручной тормоз. Я был в бешенстве. Так. Мой сын мне лжет. Это раз. Два -- какого черта мой сын рассказывает этому бродяге ван Роширену то, о чем молчит мне? И почему мой сын должен извиняться перед этим туземцем, как его, Тай-си? Положим, все было так, как он говорит, но ведь могло быть и наоборот! Дети есть дети! Тут я сообразил, что ван Роширен еще до разговора с моим сыном знал, в чем дело. Ведь он же ходил в своем мешке по долине! Разве он с нормальными людьми говорил? Он говорил с туземцами. Какого черта, спрашивается, он знает, что происходит в долине, а мы не знаем? Машина летела мимо цветущих садов. Я был так разъярен, что заметил часового на повороте только тогда, когда тот уже собрался стрелять. Я затормозил, машину развернуло и сунуло боком в кювет. Туземец распахнул дверцу. Он даже не взглянул на Ингрем на переднем сиденье. Глаза его сразу уперлись в игрушечный автомат. -- Куда? -- сказал он. -- Туда, -- ответил я, показав рукой вперед, на холм с белой туземной фермой. Черт побери! Я так и не знал имени отца этого Тайси, а спрашивать у часового было явно неудобно. Часовой забрал с переднего сиденья автомат, сел в машину и ткнул в мои ребра моим же автоматом. -- Поехали. Когда я нажал на газ, из придорожной канавы вылез еще один туземец и стал на место своего товарища. У ворот фермы мой сопровождающий покинул машину и пошел объясняться. Я высунулся из окна и стал смотреть. Южная сторона фермы была хорошо защищена маленькой речкой. С остальных сторон ее окружал небольшой ров. На другом берегу речки старый бензиновый двигатель крутил большое водяное колесо с подвешенными к нему бадейками. Бадейки съезжали в речку, наполнялись водой и опорожнялись в каменный желоб. Десяток женщин в пестрых юбках окунали в желоб ведра, вешали их на коромысло и шли в сад. Босые их ноги давили грязь. У плотной стены трое туземцев лежа играли в карты и, жадно раскрыв рты, глядели женщинам под юбки. Я вспомнил "Эльзу-люкс", которую опробовал сегодня утром. "Эльза" поливала гораздо лучше. Кроме того, она выгл