ов. Благодаря банде в Наш Дом мутным потоком потек поток контрабанды. Но однажды в банде возникла склока из-за дележа мутной добычи: где-то кому-то чего-то не дали, и дело получило огласку. Полетели короны. Ужесточили контроль на шлюзах. Создали Центральный диспетчерский пункт. Всем членам банды девяти присудили бессрочную арену гладиаторов. Где-то кому-то чего-то дали и издали указ об амнистии, но пока его утверждали в соответствующих подкомиссиях Кабинета Избранных, братец Малюта Скуратов XXXII успел провести пятнадцать матчей, которые случайно выиграл. Из отдела контриллюзий его, правда, попросили перейти в Орден Святой Экзекуции, где теперь он и служил обыкновенным заштатным орденоносцем. Я преподнес ему яблоки. Он быстро спрятал их в карман форменного фрака и повалился на стул телом. Я придал лицу независимо-радостное выражение лица и спросил: -- Кажется, у тебя есть знакомство в среде, манекенщиц? -- Кому кажется? -- встрепенулся, превратившись в чеку, братец Малюта Скуратов XXXII. -- Тебе кажется? Я затрепетал, и затрепетал вовсе не от восторга, но тут же взял себя в руки, подумал мгновение об уме и, спокойно выпустив себя из рук, произнес: -- Тебе кажется или они у тебя есть? Мое коварное произношение, однако, не застало братца Малюту Скуратова XXXII врасплох, так как он был начеку. -- У меня они есть, потому что мне это не кажется. А тебе кажется, что у меня их нет? -- Как же мне может такое казаться, если они у тебя есть? Вот если бы у тебя их не было... -- Есть! -- отрезал братец Малюта Скуратов XXXII. Мы чуть-чуть помолчали. После молчания он спросил: -- А что, тебя потянуло на манекенщиц? -- Меня потянуло сделать кое-кому подарок. -- Это еще что такое? -- Да так. Модное словечко с двадцать первого яруса, -- небрежным ответом небрежно ответил я. -- С самого двадцать первого? -- не поверил моему небрежному ответу братец Малюта Скуратов XXXII. -- Конечно. У меня теперь такие знакомые короны появились, что некоторым и не снилось. -- С двадцать первого? -- А тебе кажется, что у меня нет там знакомых? -- Ничего мне не кажется. Выкладывай, какое у тебя ко мне дело. -- Я собираюсь купить платье на пятнадцатом ярусе. -- А... -- И мне не хотелось бы обращаться к жучкам в посредническую контору. В глазах братца Малюты Скуратова XXXII вспыхнул огонь предчувствия хорошего заработка, он передался рукам, которые стали потираться. -- Конечно, к посредникам обращаться не стоит, раз у тебя есть такой братец, как я, который имеет в этом нашем Нашем Доме некоторые связи. -- Он достал из-за пазухи заветную бутыль. -- Но прежде чем перейти к этому маленькому дельцу, давай сначала обмоем наше крупное дело. Товар отменный! Он откупорил заветную бутыль и наполни бокалы. -- Лишний зуб тебе в корону! -- Два зуба в твою! -- ответил я и весело пошу) тил: -- А лишних зубьев в коронах не бывает... Мы посмеялись удачной шутке, чокнулись и выпили. Я вдруг впал в щедрость, которая так и лезла из меня наружу, и достал из сейфа две груши. -- Ого! -- поразился моей щедрости братец Ма-рдота Скуратов XXXII. А когда поражение несколько прошло, спросил: -- Монеты тебе сейчас отдать? -- А тебе кажется, что отдавать их не нужно? -- весело пошутил я. Братец Малюта Скуратов XXXII понял и оценил всю опасную тонкость моей шутки и посмеялся. Я тоже посмеялся. А когда мы насмеялись, я пересчитал монеты и убрал мешочки в сейф. -- Кстати, как сегодня котируются пятнадцати-зубовики на девятом ярусе? -- спросил я. -- Один к шестнадцати. Если хочешь, я поменяю. -- Потом, -- пошевелил я короной. -- А сейчас давай вернемся к нашему маленькому дельцу. Итак... -- Да, к жучкам лучше не обращаться -- обдерут как счастливчика. Конечно, и братцу Мадонне придется кое-что дать... -- Сколько? -- Пять... -- он выдержал некоторую паузу, которая была торжественной, -- шестнадцатизубовиков. -- Но... -- И столько же мне! -- Грабеж! -- У жучков это стоило бы тебе ровно в два и четырнадцать сотых раза дороже. Я про себя согласился, но торговаться требовали приличия, и я, соблюдая правила хорошего тона, хорошим тоном сказал: -- Всего восемь. -- Десять, -- не отступал от хорошего тона и братец Малюта Скуратов XXXII. -- Девять. -- Ладно, твоя взяла. Я, так и быть, обойдусь четырьмя. Какое платье тебе нужно? -- Да это не мне нужно, а братцу Моне Лизе. А мне нужно совсем другое, но братец Мона Лиза без платья не очень соглашается. Вечно у него что-нибудь такое на уме, что мешает соглашению. Вот и приходится идти на поводу... А платье сегодня демонстрировалось в витрине магазина "Шик" на высокой беловолосой манекенщице... -- Это и есть братец Мадонна. Давай нам деньги. Я открыл сейф, достал мешочек и отсчитал две сотни пятнадцатизубовиков. Прибавил к ним из крохотного незаметного тайного мешочка десять шестнадцатизубовиков, один из которых, как выигранный в сделке, спрятал себе в потайной карман фрака. Зазвонил телефон. Это был секретный спецтелефон, напрямую связывавший хранилище с персональным кабинетом братца Цицерона П. Приняв стойку "смирно" шестнадцатой степени, я бодро рявкнул в трубку: -- Чего изволите? -- Изволю тебя, так сказать, поздравить, так сказать, братец, так сказать, Пилат, так сказать, III, -- сказал тот. -- Подписан, так сказать, приказ о твоем понижении. Завтра ты неумолимо выходишь в ядовитую... -- У меня перехватило дыхание и все остальное. Умеют же работать ударно, полгода в один день, когда есть соответствующее указание! Не пришлось мне даже собирать ни одной справки о собственном характере! Сразу видно, кто приложил к этому делу корону! -- Выход в пятнадцать, так сказать, ноль-ноль, а утром тебя примут в, я бы сказал, министерстве. -- Весьма признателен, братец Цицерон II. -- Мне тут намекнули конфетадиционально, что в нашем славном орденоносно-знаменосном министерстве на твою, так сказать, голову возложат, я бы сказал, новую корону... -- Братец Цицерон II! -- взвизгнул я от восторга, охватившего мой язык. -- Зуб тебе в корону! -- Три зуба... пять зубьев в твою! В трубке послышались короткие гудки. Я торжественно посмотрел на братца Малюту Скуратова XXXII, его лицо побелело, особенно шрам, который был на лице. -- Ну? -- спросил он. -- Понизили! Назначили на новую синекуру! С выходом в эту самую ядовитую, окружающая среда ее подери! -- Новые знакомые? -- Естественно. -- Везет"рке некоторым... -- Слава Самому Братцу Президенту! -- Слава Кабинету Избранных! На радостях я залез в карман и выудил оттуда шесть пятнадцатизубовиков. Положил их на край стола. -- По три тебе и братцу Мадонне, но только, чур, чтобы платье было в моем хранилище через полчаса. Братец Малюта Скуратов XXXII убрал монеты и наполнил наполовину бокалы. -- Твое понижение! Когда он ушел, я блаженно расслабился на стуле под портретом Самого Братца Президента, где сидеть на стуле мне предписывала инструкция. Мне было так радостно, как не было радостно никогда. Ну и денек, размышлял мой ум в извилинах моих кишок, вот уж действительно... привалит, так привалит, счастье, так счастье, а если привалит счастье, то хоть стой, хоть падай. А все из-за случайной встречи с братцем Принцессой, слава Самому Братцу Президенту! Но тут где-то в самой глубине братца Пилата III внезапно возникло совсем не радостное настроение, заставившее заскрежетать мои зубы, а также Железный Бастион, который, согласно инструкции, должен был петь только песню радости. Затрепетав от ужаса, я ужаснулся. Видимо, давала знать себя зараза, проникшая в меня от братца Принцессы. Я открыл потайной ящик потайной тумбы моего письменного стола и извлек из него целлофановый пакетик. Надорвал край и высыпал пыльцу наружу. Всю. На свою ладонь. Пустой пакетик положил в коллекцию. Закрыл на секретный код ящик... Через минуту радостно улыбнулся вновь обретенным радостным мыслям. ГЛАВА СЕДЬМАЯ У вернувшегося в хранилище братца Малюты Скуратова XXXII форменный фрак неуставно оттопыривался в груди. Он расстегнул пуговицы, извлек из груди пакет и бросил его на стол. Я извлек из пакета широкополосое, легкое, тонкое, сногсшибательное платье. Я упал. Поднимаясь с пола с зажмуренными глазами и засовывая с зажмуренными глазами платье обратно в пакет, я думал умом о том, что сегодня же вечером братцу Моне Лизе придется о.чень сильно доказывать, насколько и как он от меня физиологически отличается. За это мое падение и за мою ушибленную коленку, которую я ушиб на ноге, когда упал, как только увидел сногсшибательное платье. Когда я открыл глаза, увидел братца Малюту Скуратова XXXII лежащим на полу и дрыгающим ногами. -- Ты чего? -- спросил я. -- Смешно, не понимаешь, что ли? -- ответил он, сильно смеясь. Мне тоже стало сильно смешно. Я тоже лег на пол и задрыгал ногами, которые росли у меня из тела. Потом мы стали серьезными, поднялись с пола, и я сказал: -- С тебя причитается за этот смех. -- Само собой, само собой, -- согласился со сказанным братец Малюта Скуратов XXXII, -- тем более что должны же мы отметить с тобой твое понижение с выходом за Железный. Завтра у нас по инструкции пятница... Давай встретимся сразу же после службы. -- У братца Великана? -- Закажем отдельный персональный кабинет, возьмем с собой братцев, несколько от нас физиологически отличающихся, навеселимся по самую корону... Кстати, завтра будет бой между бывшими братцами Иваном Грозным XVIII и Бисмарком VII. Может, зайдем сначала на арену? -- Орденоносная идея. Кого ты с собой возьмешь? -- Братца Мадонну. А ты? Я загадочно усмехнулся, подумав сразу и о братце Моне Лизе и о братце Принцессе. Взять братца Мону Лизу было не так интересно, как взять братца Принцессу, но братец Мона Лиза была лучше для компании, хотя братец Принцесса была лучше для фурора. Тут мой ум сказал мне: а что, братец Пилат III, давай возьмем и того и другого братцев, это будет и для фурора и для компании... И я поразился своему уму. -- Там будет видно, -- ответил я. -- Обсудим твои новые возможности. Думая о своем уме, я только кивнул. А братец Малюта Скуратов XXXII, смеясь на прощание, сказал: -- А здорово это ты сморозил шутку насчет лишнего зуба в короне, которого не бывает... Я уже пересказал в участке, они там все теперь только тем и занимаются, что тебя цитируют. Лишних зубьев не бывает... Сильно сказано! ГЛАВА ВОСЬМАЯ Дорога на нулевые ярусы была сопряжена с определенными радостными трудностями: скоростной лифт обслуживал только братцев как минимум с шестнадцатизубыми коронами, быстроходный лифт предназначался для десяти-пятнадцатизубочников, так что до тихоходного лифта, который еле тащился, постепенно сбрасывая скорость, с десятого на первый ярус, я мог добраться только на эскалаторах. А эскалаторы, начиная с пятнадцатого и выше, никогда не работали. С первого же на первый нулевой ярус мне предстояло идти через спецпропускник, где вбех следовавших вверх подвергали сверх-спеццосмотру, а следовавших вниз -- дезинфекционной обработке, что было вызвано к жизни продолжавшейся вот уже много лет теплой войной между Нашим Домом и Верхом. Два года назад теплая война здорово потеплела. Специалисты наших научно-исследовательских лабораторий нашего теплообразующего комплекса разработали новое сверхэффективное теплое оружие -- особый вид переносчиков гельминтов -- особо теплых белых тараканов, огромное количество которых, разукрашенных нашими славными художниками в наши славные полосатые бело-черные цвета, немедленно же было переброшено на вражескую территорию. Оружие возмездия, как справедливо нарекло наших доблестных тараканов наше праведное оружие массовой информации, произвело поразительный сверхэффект: ускоренно размножаясь и уничтожая на пути своего молниеносного наступления все запасы продовольствия противника, армия бело-черных тараканов за какой-нибудь месяц оккупировала ярус за ярусом все ярусы Верха. В стане псевдобратцев начал свирепствовать голод. Повально пораженный глистами враг был вконец деморализован. Мы ликовали. Капитуляция была неизбежна. Но неизбежность капитуляции отодвинулась на неопределенный срок происками врага. Как выяснилось в течение все того же месяца, наши доблестные тараканы обладали явно не нашей, несомненно, привитой им вражескими диверсантами еще в наших лабораториях, патологической склонностью размножаться как вверх, так и вниз, и вслед за опустошающим наступлением на территорию Верха, испорченные вражескими диверсантами, наши бело-черные и просто белые тараканы предприняли опустошающее нашествие на Наш Дом. Заклятый враг воспрянул деморализованным духом и перешел в контрнаступление. Возглавляемый Самим Братцем Президентом Кабинет Избранных Нашего Дома обвинил нашего заклятого врага в нарушении подписанного каждой из сторон пакта о всеобщем и полном запрете всех вражеских диверсий. Верх обвинил нас в злостной клевете, нагло утверждая, что если и были какие-то диверсии, то вовсе не вражеские, а чисто дружеские, и подал жалобу на Наш Дом в междуобщедомовский третейский суд... Меж тем теплая война все теплела и теплела. Оружие возмездия все размножалось и размножалось. В Нашем Доме объявили всеобщую, начиная с девятизубочников и выше, мобилизацию. Ценой неимоверных и героических усилий всех тесно сплотившихся вокруг Кабинета Избранных братцев основные тараканьи массы оттеснили на нулевые ярусы, к счастливчикам. Специалисты наших научно-исследовательских лабораторий нашего теплообра-зующего комплекса приступили к созданию антиоружия возмездия -- особого вида особо агрессивных теплых черных мышей, питавшихся исключительно тараканами, причем только на нашей территории. В газетах писали, что все попытки вражеских диверсантов привить нашим мышам не нашу патологическую склонность питаться тараканами только на территории Верха претерпевали заранее обреченные на провал неудачи. Вражеских диверсантов мгновенно обезвреживали по всему Нашему Дому и целыми толпами каждый день отправляли на арену гладиаторов. Ожидалось, что в самом ближайшем времени антиоружие будет применено в театре теплой войны, и все братцы увидят, как оно навсегда покончит с вражеской тараканьей экспансией... Покинув родной департамент, я направился к ближайшему эскалатору. Прошел таможенный досмотр и поднялся на десятый ярус. Там сел в тихоходный лифт. В лифте было приятно сыро и ветрено. Братцы вокруг лязгали зубами от счастья, что живут в Нашем Доме. Я тоже лязгал, что тут живу, а также от того, что вспоминал собственную удачную шутку о лишнем зубе, которого не бывает. Но температура воздуха с каждым пройденным вверх ярусом опускалась все ниже и ниже, пока не дошла до одного градуса на первом ярусе, где мне уже вконец надоели все воспоминания и само счастье. Закутавшись в длинные фалды фрака, я приблизился к спецпроходной, где однозубый и одноглазый таможенник быстро проверил мою прописку, не переставая пялить единственный правый оппозиционный глаз на мою девятизубую корону. Не так уж и часто братцы моего ранга забредали на нулевые ярусы. На нулевых ярусах жили счастливчики. Конечно, все братцы в Нашем Доме были счастливыми, но счастливчики были счастливы особенно, поскольку являлись хозяевами Нашего Дома. С каждым ярусом вниз братцы делались все менее и менее хозяевами и все более и более слугами, и Сам Братец Президент, как главный слуга наших хозяев, был наиболее наименее счастливым братцем во всем Нашем Доме. Но и он, конечно, был очень счастливым, поскольку не раз сам говорил, что счастлив очень. Миновав спецпроходную, я вышел на квадратную припроходную площадь, где увидел поджидавшего меня братца возницу-счастливчика, впряженного в шикарную полуразвалившуюся повозку. В левой руке он держал кнут, в правой -- газету "Знамя первого нулевого яруса", в которой читал продолжение нашумевшего романа Самого Братца Президента "Дорога вниз", где Сам Братец Президент рассказывал всем братцам, как он дошел до жизни такой на двадцать первом ярусе. На губах братца счастливчика шевелилась вызванная чтением и жизнью блаженная улыбка. Одет он был в серо-однотонный рваный шикарный фрак. Я уселся на торчавшие из сиденья шикарно-ржавые пруз&ины. Братец счастливчик взмахнул кнутом и, огрев им себя по спине фрака, тронул с места, на котором стоял и читал газету. Мы поплелись по узкой улочке, убегавшей от площади. Шикарные дворцы на первом нулевом ярусе были особенно шикарными, а серый потолок над улицами висел так шикарно низко, что иной высокий братец счастливчик постоянно рисковал задеть его короной. Вот почему счастливчики короны не носили. Мы плелись по серой улице мимо немногочисленных магазинов и лавочек. Счастливчики, попадавшиеся нам по дороге тут и там, кто стоял в шикарных очередях, кто лежал без всякой очереди на асфальте, совершенно потерявшись от счастья, кто шатался от счастья, распевая наши славные домовые песни... Минут через десять братец возница остановился, огрев себя кнутом еще раз, возле облезлого шикарного дворца, на вывеске над входом в который было написано: "Рог изобилия Великой Мечты". Бросив улыбающемуся счастливчику беззубовик, я вошел в забегаловку. Братца Цезаря X я узнал сразу, он прохлаждался с непривычки к нулевой температуре в самом конце конца зала, пол которого был выстлан тонкой работы черно-белыми пластмассовыми опилками, лязгая на всю забегаловку от счастья зубами. Это был неопределенного возраста, но определенно не улыбающийся братец с фальшивой девятизубой короной на голове и жирной серой бородавкой на носу. Бросив законспирированный взгляд на братца Цезаря X, я направился прямо к стойке, обходя по дороге попадавшиеся мне на пути ящики из-под продукта переработки, служившие счастливчикам столами, и сказал улыбающемуся хозяину, протиравшему тряпкой пустоту на полках: -- Что-нибудь, кроме прпе, у тебя имеется? -- Имеется! -- Расцвел в еще большей улыбке хозяин. -- Божественный яблочный нектар трехлетней выдержки в специальных бидонах. Держим специально для специальных гостей. Я бросил в пустоту стойки девятизубовик, он позвенел немного и улыбнулся отражением улыбающегося хозяина-счастливчика, который зачем-то мотал бескоронной головой. -- Сам знаешь, братец девятизубочник, какими запутанными путями сюда попадает такой спецтовар. Я понял и достал еще одну монету. Хозяин так и просиял от удовольствия, даже радостно взвизгнул, а потом сказал: -- Мало! Намек я понял и выложил на стойку третью монету. Хозяин от третьей монеты превратился в одну сплошную сияющую улыбку, сгреб деньги в кулак и достал из-под прилавка заветную бутыль. С граненым стаканом в руке я отправился к братцу Цезарю X. -- Хороший сегодня выдался денек, погода выдалась просто великолепная, -- не зная, с чего начать тайные переговоры, которые нельзя было начинать с "чего изволите?" по причине глубокой конспирации, начал я. -- Не возражаешь, братец девятизубочник, если я чуть-чуть посижу с тобой рядышком? -- Всегда рад хорошему братцу. Садись, братец девятизубочник. -- Братец Цезарь X поднял свой граненый стакан и посмотрел на меня сквозь грани, отчего бородавок на носах стало много. -- Зуб тебе в корону! -- Два зуба в твою! -- рявкнул я не очень громко, но прежде, чем опорожнить стакан, понюхал граненое содержимое. -- Не думай, не продукт переработки, -- успокоил меня братец Цезарь X. -- Для моих братцев братец хозяин держит настоящий. Справедливо расценив приказание братца Цезаря X не думать как приказание, я перестал думать и выпил божественный до последней капли. А когда выпил до последней капли, поднял стакан над широко открытым ртом и выпил еще несколько капель. Божественный был божественным. -- Скука, -- лениво сказал братец Цезарь X. Зевнул, почесал штаны в районе ширинки, немного послушал хрустальный звон, вызванный чесанием штанов... и показал пальчиком на пол: -- Скука там, скука здесь, скука везде... А скажи-ка, братец девятизубочник, может, прошвырнемся к непорядочным шлюхам, несколько от нас физиологически отличающимся? -- Рад прошвырнуться, -- тихо рявкнул я. Мы поднялись из-за ящика и вышли на улицу. Там я спросил: -- Братец Цезарь X, заметил, какие лица были у тех двух братцев, что сидели за соседним ящиком? -- Какие? -- Неулыбающиеся! Это -- не счастливчики, это -- братцы братца Белого Полковника! -- А скажи-ка, братец Пилат III, знает ли братец Белый Полковник о нашей с тобой встрече? -- вкрадчиво спросил меня братец Цезарь X. Чтобы соврать, в моем желудке не возникло и мысли. -- Знает. -- Откуда? -- еще вкрадчивее спросил братец Цезарь X. -- От меня. Братец Цезарь X жутко косо на братца Пилата III посмотрел, а потом совсем вкрадчиво заметил: -- Молодец, очень тонко... Великолепный тактический ход, гм, кто бы еще мог такое придумать... Молодец! -- Служу Нашему Дому! -- бодро и громко рявкнул я. А потом, когда рявкнул, подумал, что я могу и не такое придумать, и хотел было уже рассказать о собственной шутке насчет лишнего зуба, которого не бывает, но тут братец Цезарь X вдруг заинтересовался моим рождением: -- По рождению ты левосторонний? -- Никак нет, по рождению я правосторонний. Порядочная шлюха. -- Это хорошо, это нам стратегически пригодится... А я -- истый фанатик. И как настоящий, убежденный истый фанатик, я предлагаю тебе как настоящей, убежденной порядочной шлюхе совместную работу на благо Нашего замечательного Дома. -- Служу Нашему Дому! -- рявкнул я. А так как условия службы Нашему Дому мне пока были не понятны, спросил, трепеща от страха перед собственной наглостью: -- Награды? -- Сотня двадцатизубовиков спецпайка ежемесячно... Я аж подскочил от всего меня охватившей радости. -- И крупные премии с вручением переходящего черно-белого знамени в конце каждого квартала, -- добавил братец Цезарь X. Я подскочил опять, на этот раз еще выше. От подскока меня несколько развернуло в сторону, и я увидел, что нас преследуют те двое из "Рога Изобилия Великой Мечты", о чем я тут же и доложил братцу Цезарю X. Они преследовали, а братец Цезарь X спокойно сказал: -- Эти братцы братца Белого Полковника братцы братца Цезаря X. Мы завернули в подворотню развалин какого-то шикарного дворца, вошли в снятую с петель какую-то дверь и очутились в обвалившемся темном коридоре, который через несколько наших шагов неожиданно сам для себя закончился тупиком. Братец Цезарь X назвал таинственный пароль -- и тупик отъехал в сторону, пропустив нас в сногсшибательную залу, обставленную сногсшибательной мебелью, которую я сначала разглядеть не смог, так как упал. Поднялся я на ноги только тогда, когда мои глаза несколько привыкли к сногсшибательности. -- Располагайся, -- приказал мне братец Цезарь X, указав на кресло, стоявшее в ряду других кресел вокруг круглого столика. Я точно выполнил приказ. Братец Цезарь X сел в кресло напротив, немного позвенел штанами, мелодично вплетая хрустальный звон в вечную песню радости Железного Бастиона, потом вкрадчиво зашелестел губами: -- А скажи-ка, братец Пилат III, не удивляет ли тебя тот самый странный факт, что мы встретились с тобой и со мной не где-нибудь, а именно на нулевом ярусе? -- Приказы младших по рангу старших по рангу удивлять не имеют никакого права! -- гордо отчеканил я. -- Молодец, точно сказано... -- Он вдруг захихикал. -- А какова сразу непонятная подоплека юмора... Молодец. Но уж слишком политически опасно, слишком... Впрочем, не в моем присутствии. В моем присутствии ничего и никогда не опасайся, опасайся в моем полном отсутствии. -- Служу Нашему Дому! -- Конечно, наши переговоры могли бы состояться и внизу... но тут имеются некоторые очень тайные причины, которые заставили меня сделать эту встречу встречей в верхах. В программу переговоров входит и одно маленькое представление, в котором ты примешь непосредственное участие, а это представление всегда проводится на этой нашей сверхконспиративной точке. Братец Цезарь X топнул рукой по столу, и на столе образовались два бокала, заветная бутыль и ваза с фруктами, которых ни я сам, ни мои глаза никогда не видели. Мы выпили за здоровье братцев мыслеводителей и за здоровье Самого Братца Президента, и братец Цезарь X вкрадчиво продолжил: -- А скажи-ка, братец Пилат III, ведь ты, как я предполагаю по моим агентурным данным, никогда не принадлежал ни к одной оппозиции... -- Так точно! -- радостно выпятил вперед свою грудь я. -- Как и любая другая особо порядочная шлюха, я очень тонко чувствую попутную конъюнк- туру и на выборах всегда голосую за нужную партию... -- Кому нужную? -- вкрадчиво перебил меня братец Цезарь X. Я кашлянул, мгновенно подумал и рявкнул: -- Всем, кому нужную! Братец Цезарь X задумчиво позвенел штанами. Минут через пять сказал: -- Оч-чень тонко отвечено, но уж слишком, слишком... Ну просто на грани дозволенного. Однако грань не перешел, за это ценю, молодец... А домовые перевороты? -- Чувствую за версту! -- улыбаясь, словно счастливчик, отчеканил я. -- При малейших намеках на домовой переворот мгновенно меняю доминанту полушарий желудка. Еще ни разу не ошибся. Я ведь, братец Цезарь X, произошел в Наш Дом на первом ярусе, однозубочником, маленьким таким, плюгавеньким, совсем крошечным и незаметным. Изо всех своих слабых силенок карабкался вниз. И вот уже девятизубочник... в мои-то двадцативосьмилетние годы. Все собственным безотказным трудом, все своими стараниями, возглавляемыми Самим Братцем Президентом. -- Похвально, оч-чень похвально. Именно вот такой трудолюбивый, именно вот такой карабкающийся вниз, именно такой вот чувствующий за версту братец нам и нужен. А скажи-ка, братец Пилат III, не чувствуешь ли ты сейчас за версту приближение домового переворота? -- Никак нет! -- Досадно! Ай-яй-яй как досадно... Но ведь что нам с тобой и^со мной мешает сделать так, чтобы это ужасное "никак нет" преобразовалось в благородное "никак есть"? Чтобы ты почувствовал за версту и доложил мне: "Никак, братец ЦезарьХ, есть приближение домового переворота..." Как ты сам знаешь, последние выборы закончились для нас легким поражением, но, как, возможно, ты не очень знаешь, оппозиция свое грозное оружие не сложила. Если нам удастся поменять доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента с левого на правое направление и занять Кабинет Избранных, я помогу тебе вскарабкаться очень и очень низко. Он замолчал, вкрадчиво на меня посмотрел, позвенел хрустально штанами и вдруг выпалил: -- Ты ведь, как я предполагаю по агентурным данным, знаком с самим братцем Принцессой... -- Не очень, -- с готовностью ответил я. -- А вот тут твой тонкий юмор не совсем уместен, хотя я его и ценю. Братец ЦезарьХ опять замолчал. Мы молча промолчали полчаса. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ --Не очень, -- повторил мою цитату из речи Самого Братца Президента на открытии спецтуалета для братцев из Кабинета Избранных на арене гладиаторов братец Цезарь X. -- Сам Братец Президент сказал не совсем так, ты только начал его гениальную мысль, но не докончил. К тому же она была произнесена совсем по другому поводу, хотя высказывания Самого Братца Президента пригодны, как ты справедливо решил, на все случаи жизни. Полностью цитата выглядит вот как: "Не очень писается..." Хотя... быть может, ты и прав... Я тебя спрашиваю: "Ты ведь знаком с самим братцем Принцессой?" А ты отвечаешь цитатой: "Не очень писается...", имея в виду, что не очень писается, поскольку не очень знаком. Гм... Да, именно так, на все случаи жизни... А ты, выходит, братец молодец! Кто бы мог такое придумать... -- Служу Нашему Дому! -- рявкнул я. -- Значит, не очень тебе писается, поскольку ты не очень знаком с самим братцем Принцессой, так? Но скажи-ка, братец Пилат III, что тебе мешает сделать так, чтобы писалось даже очень? Что тебе мешает познакомиться с ним поближе? Не скрою от тебя эту важную домовую тайну: в таком сближении мы весьма заинтересованы. Некоторые его... причуды под твоим настойчивым содействием могут сильно развиться и оказать нам неоценимую для тебя услугу. -- Но ведь он заразна! -- Как того и требовали правила хорошего тона, начал я торговаться. -- Я подвергаю свою драгоценную жизнь смертельной опасности! -- За что мы тебе неплохо платим. -- А что, если это мое сближение сблизит меня с сумасшедшим домом? -- С одной стороны, левой, тебе покровительствует сам братец Белый Полковник. С другой стороны, правой, если домовой переворот удастся, а я не сомневаюсь, что он удастся, то синекуру Великого Ревизора займу лично я. Опасаться тут совершенно нечего, да и от сумасшествия пока никто не умирал. Я стал осмысливать сказанное. Сказанное было сказано сильно. Однако торговаться все еще требовали приличия, и я хорошим тоном сказал: -- Я думаю, мне положена доплата за вредность. Братец Цезарь X улыбнулся как можно более вкрадчиво, а потом посмотрел на меня так, что мне враз расхотелось не то что придерживаться приличий, но даже и думать о них. -- Что делать? -- бодро рявкнул я. -- Войти в полное доверие к братцу Принцессе. Всеми силами способствовать развитию его странных причуд. Докладывать лично мне обо всех его разговорах. Это -- первая часть задания. -- А вторая? -- осмелился очень смело спросить я. -- О второй узнаешь тогда, когда это мне понадобится, -- вкрадчиво отрезал свой ответ от моего вопроса братец Цезарь X, но вдруг снизошел и добавил: -- Возможно, примешь самое непосредственное участие в активной акции. Услышав о своем возможном участии в активной акции, я чуть не свалился со стула, который на самом деле был креслом, но не свалился, так как свалиться не посмел. -- Теперь относительно братца Белого Полковника, -- продолжил братец Цезарь X, не дав мне вида, что заметил, что я чуть было не посмел посметь. -- Скажи-ка, не назначил ли он тебе сегодня встречу? -- Так точно! -- как можно подобострастнее рявкнул я, чтобы этой подобострастностью немного загладить то, что я чуть было не посмел и о чем не подал вида братец Цезарь X. -- Можешь сказать ему, что мы интересуемся братцем Принцессой. Можешь поставлять ему некоторые агентурные данные о братце Принцессе, но делая упор на то, что он представляется тебе вполне нормальной... так, за редкими исключениями, без которых не бывает правил, конечно, если эти правила не касаются правил, установленных возглавляемым Самим Братцем Президентом Кабинетом Избранных. Дай ему понять, что мы обеспокоены редкими исключениями и желаем ему помочь с ними справиться. Намекни, что, сотрудничая с нами, все же глобальнее сотрудничаешь с ним. Это будет убедительно, поскольку на данный момент ты левосторонний. Все ли тебе понятно, братец Пилат III? -- Так точно! Братец Цезарь X, закончив наши переговоры, назвал тайный пароль и прошел куда-то сквозь стену. Я же, выпив подряд три бокала божественного нектара, стал есть огромную то ли гроздь, то ли кисть винограда. Мои мысли перескакивали с братца Цезаря X на братца Белого Полковника, с братца Белого Полковника на братца Принцессу, с братца Принцессы на братца Пилата III, с братца Пилата III на братца Цезаря X... К ним примешивались мысли о моем понижении: завтрашнем и грядущем, об оппозиции и ее планах, о наших замечательных мыслеводителях, о моем участии в активной акции... Было похоже на то, что братца Пилата III разные силы тянули в разные стороны. Эти силы могли вынести его прямиком в Великую Мечту, но могли и разорвать на части. Работать на обе силы сразу было заманчиво. Не угодить хотя бы одной -- опасно. Ко всему прочему, братец Принцесса была заразна. Однако платить они собирались щедро... Назвав тайный пароль, в залу вернулся братец Цезарь X, но не один, а с каким-то маленьким сухоньким братцем десятизубочником, глаза которого таинственно закрывала белая таинственная повязка. В правой руке сухонький братец держал обнаженную шпагу. Мой ум подумал: вот и пришел твой конец. Наверное, братец Цезарь X все же разгадал твое было возникшее желание посметь чуть не свалиться со стула и вот привел с собой таинственного мстителя... Но братец Цезарь X примирительно провозгласил: -- Сейчас, братец Пилат III, ты пройдешь обряд предварительного посвящения в стройные ряды полулегального отдела активных акций. Я было захотел захотеть попятиться назад, поскольку я вовсе не думал, что мне очень нужно это их предварительное посвящение. -- Зачем? -- в целях прояснения ситуации шепотом пролепетал я. -- Затем, -- вкрадчиво объяснил мне братец Цезарь X. И мне все-все стало понятно. Десятизубый братец в таинственной белой повязке на глазах опустил на мое правое плечо шпагу и легонько подтолкнул к стене. Переступая стену, я ожидал увидеть за ней целую кучу братцев с повязками на глазах, чадящие лампы-факелы... и что-нибудь еще в этом же роде, однако увидел шикарную белую комнату, в центре которой на белом постаменте стояла большая черная ванна. Кроме черной ванны, в белой комнате стояли различнейшие орудия пыток. Орудия пыток также висели во множестве на стенах... Братец, державший на моем правом плече шпагу, сорвал повязку с глаз, и я увидел, что глаз под ней не было, а были две пустые глазницы. Душа братца Пилата III переместилась в пятки. А тут еще братец Цезарь X весело рассмеялся и зловеще сказал: -- Это -- братец Иуда МСХШ, предатель. От сказанного душа братца Пилата III переместилась из пяток в каблуки его ботинок, которые были на моих ногах. Каблуки от души задымились. Братец Цезарь X продолжил: -- Предатели всегда умирают, но ^братцу Иуде МСХШ дарована жалкая жизнь, чтобы он пытал страшными пытками и потом умерщвлял, бросая вот в эту черную ванну, всех других предателей, имевших несчастный шанс появиться в нашем самом лучшем из всех других домов Нашем замечательном Доме. В ванне истерзанные справедливой карой, разорванные на куски возмездием, обезглавленные правосудием, молящие о скорейшей кончине братцы предатели бесследно исчезают, от них не отстается даже пепла, который бы мог возродиться в новых братцах и новых свершениях... Скажи-ка, братец Пилат III, ты основательно все запомнил? Моя душа, дымившаяся в каблуках, бодро рявкнула: -- Так точно! А братец Цезарь X приказал: -- Трепещи! И я стал трепетать. -- От чего трепещешь, братец Пилат III? -- От восторга, что живу в Нашем замечательном Доме, -- трепеща от восторга, что живу в Нашем замечательном Доме, бодро рявкнул я. -- Идиот! Трепещи от ужаса! Я перестал трепетать от восторга и стал трепетать от ужаса. От моего жуткого трепета завибрировала сначала ванна, потом -- орудия пыток, потом -- сама белая комната вместе с находившимися в ней братцем Цезарем X и братцем Иудой МСХШ, не говоря уже о братце Пилате III. Вибрируя зубами и голосом, братец Цезарь X приказал: -- На колени! Я рухнул коленями об пол. -- Повторяй за мной слова трепетной клятвы! Клянусь... -- начал трепетным речитативом вибрировать братец Цезарь X, и ему трепетным эхом вторил братец Иуда МСХШ, которому, трепеща и вибрируя, вторил я. -- Клянусь, не щадя ничьих жизней, служить великому делу правостороннего движения, являющемуся самым истинным изо всех других истинных движений во всем этом Нашем Общем Доме. Клянусь, что буду беспрекословно и точно исполнять все распоряжения нижестоящих в движении братцев, как учит нас бессмертное правое полушарие желудка Самого Братца Президента, ради беззаветного служения которому не пожалею ничьей до последней капли крови. Клянусь, что отныне буду активным участником полулегального отдела активных акций и делом докажу преданность его святым идеалам. Клянусь, что покарает меня за предательство братец Иуда МСХШ страшными братцевскими пытками: выкалыванием глаз, отрезанием ушей, вырыванием ноздрей, ногтей, зубов, пальцев, волос, всех моих членов, а также расчленением, четвертованием, обезглавливанием, повешением, расстрелом, сажанием на кол, на электрический стул... и полным умерщвлением с полным растворением в ванне. Слава Самому Братцу Президенту! Слава! Слава! Слава! Наши трепетные голоса замолкли, но я продолжал трепетать. От моего трепета со стен стали соскакивать и падать на пол орудия пыток... -- Хорошо, истинно братцевски трепещешь, братец Пилат III, -- вибрируя зубами, короной, голосом, телом, поблагодарил меня за истинно братцевский трепет братец Цезарь X. -- Однако хватит... Я продолжал трепетать. Даже несмотря на приказ братца Цезаря X, что, однако, хватит. Черная ванна от моего истинно братцевского трепета съехала с постамента, стены белой комнаты пошли трещинами... -- Служить! -- рявкнул братец Цезарь X. Я застыл по стойке "смирно" двадцатой степени. Комната и все, что в ней находилось, продолжали трепетать еще примерно три минуты. Когда и этот трепет закончился, братец Цезарь X прикрепил к груди моего фрака медаль "За трепетное отношение к долгу". После награждения, оставив братца Иуду МСХШ в белой комнате, мы перешли с братцем Цезарем X в залу, где опять уселись вокруг прежнего столика. Братец Цезарь X наполнил бокалы и сказал: -- А скажи-ка, братец Пилат III, не снился ли тебе недавно сон о какой-то ванной комнате? -- Приснился, -- охотно подтвердил я свой сон, который мне недавно снился, рассматривая левым глазом полученную на грудь фрака медаль. Медаль была очень красивая, она очень шла к моей короне, и ее очень хотелось гладить рукой, но на это я не отваживался, так как чувствовал себя виноватым, что не смог сразу же выполнить приказ братца Цезаря X "однако хватит". -- Надеюсь, ты никогда его не забудешь... Впредь мы будем встречаться не здесь, а если ты когда-либо снова здесь появишься... -- Он немного вкрадчиво помолчал, а потом крайне вкрадчиво закончил: -- Значит, сон был с глубоким смыслом. Я залпом осушил бокал и то, что в нем было. Братец Цезарь X наполнил бокал снова. Я осушил еще раз. Сном было не только произошедшее, но и происходящее: братец Цезарь X порылся в кармане, достал оттуда медаль "Заслуженный мелиоратор" и прицепил ее к груди моего фрака. Я скосил на нее правый глаз... -- А здорово это ты отмочил: "Трепещу от восторга", -- вдруг захихикал братец Цезарь X. -- Ценю... Молодец, истинно правостороннее чувство юмора... От гордости я выпятил вперед правую часть груди. Медали на груди мелодично позвякивали, подпевая хрустальному звону штанов братца Цезаря X, которые гармонично вплетали свою мелодию в вечную песню радости Железного Бастиона. Видя и слыша все это, очень хотелось жить. Братец Цезарь X назвал пароль, и стена залы отъехала в сторону, открыв за собой коридор, выпустивший меня на улицу. Несколько минут я постоял не шевелясь в развалинах подворотни. Рядом тускло тлел шикарный грязный фонарь. Мне стало холодно, и я залязгал от счастья зубами. Познав счастье, я закутался в длинные фалды фрака и заспешил направиться к спецпроходной. Случившееся предварительное посвящение в полулегальный отдел активных акций породило в моем желудке несколько мыслей. Одна из них была та, которая подсказывала мне, что я испытываю против братца Принцессы что-то вроде раздражения, поскольку это именно он была причиной того, что я теперь состоял в полулегальном отделе, в ко