тором состоять не то чтобы очень хотел и состояние в котором было чревато. Но другая из них была та, которая говорила, что я испытываю к братцу Принцессе сильнейшую благодарность, так как именно ему я обязан своим коронокружительным понижением с выходом в ядовитую окружающую среду, окружающая среда ее подери, а в дальнейшем, по всему видно, буду обязан многим другим, причем таким, каким мне никогда до сих пор не снилось, слава Самому Братцу Президенту. Третья мысль была та, которая напоминала мне, что сны тоже ведь бывают разными... Занятый этими умными мыслями, я незаметно приблизился к спецпроходной, где однозубый и одноглазый таможенник, заметив меня, почтительно проверил мою прописку. В дезинфекционной камере я позволил себя раздеть, опрыскать с ног до короны какой-то благоухающей вонючей дрянью, ополоснуть под дождем душа и снова одеть в уже продезинфицированный фрак. А в кабине лифта я думал о том, как проведу этот вечер. До встречи с братцем Белым Полковником оставалось сорок минут. Потом я увижусь с братцем Принцессой. Наверное, наше сближение продлится не очень долго, и я успею заскочить в хранилище за платьем, купленным специально для братца Моны Лизы. Вспомнив о платье, я вспомнил о братце Моне Лизе и решил заехать в свой шикарный дворец, чтобы, во-первых, по-быстрому посмотреть, насколько братец Мона Лиза физиологически от меня отличается, а во-вторых, чтобы намекнуть ему дождаться моего прихода, когда в вопросах физиологического различия можно будет разобраться по-настоящему. Лифт остановился на девятом ярусе. Я вышел из лифта и побежал к остановке трамвая. К остановке трамвая трамвай подошел минут через пять, я забрался в трамвай, но не сел, а стал стоять возле окошечка кассы "не для спецбратцев", купив билет на разделявшие остановку трамвая "Южный Железный Бастион" от остановки трамвая моего шикарного дворца пять трамвайных перегонов. Трамвай проехал только четыре трамвайных перегона, закрылся на спецобслуживание, и последний трамвайный перегон мне пришлось преодолевать без трамвая пешком на своих двух ногах. В моем шикарном дворце все по-прежнему было шикарно. Заглянув на минутку в свой дворцовый кабинет, я помочился в шикарный унитаз, совмещенный с шикарной ванной. В минуту мочения крикнул: -- Братец Мона Лиза! Однако шикарный дворец хранил странное молчание. Тогда я закончил мочиться, вышел из дворцового кабинета, пересек дворцовую прихожую и очутился в своей шикарной спальне, совмещенной с гостиной, столовой, библиотекой, будуаром, бальным залом, площадкой для игры в гольф, гаражом, а также шикарной кухней. На моей шикарной кровати лежала братец Мона Лиза, его глаза смотрели на вздувшийся пузырями потолок, а из горла шеи торчала рукоятка ножа. Белое пятно крови испачкало мое шикарное одеяло. Меня замутило. Чтобы, за неимением в шикарном дворце даже глотка божественного нектара, выпить хотя бы глоток небожественной воды, я подошел к кухонному крану. Там вдруг вспомнил о фруктах, которые по моему личному распоряжению должна была доставить сюда убитая братец Мона Лиза, и открыл холодильник, совмещенный с мусорным ведром. Фруктов, как и ничего другого, кроме мусора, там не оказалось. Убийство с целью братцевского ограбления -- решил я, бедная, бедная братец Мона Лиза... А ведь на его месте мог оказаться и я, сам братец Пилат III! Наверное, он вошла в шикарный дворец и забыла закрыть за собой на бронированный засов дверь. А за ним уже, выслеживая, следили братцы преступники. Или у братцев преступников были универсальные противобронированные спецотмычки. На ярусах выше десятого братцев преступников, слава Самому Братцу Президенту, на всех братцев хватало. Следовало как можно скорее, согласно инструкции Самого Братца Президента, сообщить о происшествии в ближайший участок Ордена Святой Экзекуции. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ И я подумал: согласно инструкции Самого Братца Президента, следует как можно скорее сообщить о происшествии в ближайший участок. Но тут услышал за спиной громкий шорох. Я повернул на шорох взгляд. В двух шагах от меня, стоявшего возле стены, стояли два братца в форменных фраках Ордена Святой Экзекуции: девятизубочник и пятизу-бочник. -- Слава Самому Братцу Президенту! -- сказал я. А девятизубочник сказал: -- Именем Самого Братца Президента, братец Пилат III, ты обвиняешься в содеянном^ предумышленном убийстве ассистента при славном знамени Департамента круглой печати братца Моны Лизы, ударника братцевского труда. Приблизившись, пятизубочник сунул мне что-то в руку. Я посмотрел на это -- в моей дрожащей руке был зажат кровавый нож. Я разжал руку -- нож упал. Пятизубочник поднял нож и положил в целлофановый мешочек, который был у него в руках. На его руках были черные перчатки. Девятизубочник, присев к столу, принялся что-то писать на черном листе бумаги. Я скосил взгляд на убитую ударника братцевского труда. В горле его шеи ножа уже не было, а была только шея. -- Зачем ты это сделал, братец Пилат III? Зачем ты убил братца Мону Лизу? А ведь он, если бы не твое злодейство, завершила бы эту четырехлетку за два года, тем самым сделав нашу счастливую жизнь в Нашем замечательном Доме еще более счастливой. Ведь ты, братец Пилат III, тем самым покусился на счастье всех братцев всего Нашего Дома, не говоря уже о счастье Самого Братца Президента и братцев из Кабинета Избранных. На что ты покусился, а, братец Пилат III? -- Это не я покусился! -- воскликнул я. -- Это не я убил братца Мону Лизу! -- Антинашдомовец! -- заклеймил меня страшным клеймом, отмыть которое я мог только свбст-венной кровью, братец девятизубочник. -- Это не я! -- закричал я. -- Зачем же ты завлек братца Мону Лизу в свой шикарный дворец? -- Мы только хотели немножко подумать над рацпредложением о бронировании нашего славного знамени... Я не убивал! Братец пятизубочник влепил мне такую затрещину, что я отскочил к стене, возле которой стоял, отчего в стене появилась трещина. -- Мразь антинашдомовская! Верхний подпевала! В твоих же интересах сделать добровольное признание! -- сказал братец пятизубочник и двинул своей ногой по моей голени. -- Мотивы этого страшного политического убийства? -- спросил братец девятизубочник. -- Подрыв основ Нашего Дома? Мы осведомлены о твоих подпевающих Верху безумных высказываниях относительно магазинов в Великой Мечте. Может, братец Мона Лиза, ударник и патриот, собиралась о них куда следует сообщить? Я помотал короной. Пятизубочник ударил меня в живот, отчего все мои мысли окончательно перемешались, а я сам перегнулся в животе пополам. -- Быть может, он собиралась также сообщить куда следует о твоих грязных связях с полулегальным отделом активных акций правосторонних? Пятизубочник ударил меня ребром ладони по шее. Я повалился на пол, откуда мне подниматься не хотелось, за что я тут же получил под мои братцевские ребра пару братцевских пинков, осуждающих во мне подпевалу. -- Значит, он собиралась рассказать о твоей встрече на первом нулевом ярусе с братцем Цезарем X? Я продолжал молчать. Пятизубочник пнул меня братцевской ногой в братцевский пах. -- Ладно, братец Мефистофель IX, -- приказал братец девятизубочник, -- пока хватит. Пятизубочник поставил меня на ноги, которые меня не держали, и мне пришлось поддерживать их руками. -- Прочитай и подпиши. Я посмотрел на листок. Белые буквы на черном листке никак не выстраивались в положенные им по инструкции строчки. -- Дай ему воду, братец Мефистофель IX. Пятизубочник плеснул в стакан воду из фляжки. Я залпом выпил. Вода оказалась горькой, и меня залпом вырвало. Святые экзекуторы рассмеялись, схватили меня за воротник моего дрожавшего фрака и ткнули лицом в мою же блевотину. -- Жри, собака антинашдомовец! -- приказал мне девятизубочник. Я стал есть. Моя блевотина оказалась несколько менее вкусной, чем обеды в нашем департаментском спецбуфете, но зато в ней не было ни одного таракана, что меня очень обрадовало. Святые экзекуторы засмеялись сильнее, а меня вырвало еще раз. Тогда они подняли меня и засунули под кран. Когда мне стало немного легче, девятизубочник сказал: -- Дай ему воду из фляжки, братец Мефистофель IX. Я покаянно помотал короной. Они усадили меня за стол. Я кое-как сосредоточился на тексте. Там ничего не говорилось ни о моей антинашдо-мовской деятельности, ни о братце Цезаре X, ни о каком отделе активных акций. Там говорилось о том, что я, попытавшись силой вступить в некоторые физиологические связи, убил на почве маниакальной физиологической неудовлетворенности братца Мону Лизу. Не хватало только моей собственной подписи братца Пилата III. Братец девятизубочник ударил меня в ухо, а потом помиловал: -- Подписать эту бумагу ты всегда успеешь, не так ли, братец Пилат III? Торопить тебя мы не будем. Нож с отпечатками твоих кровавых рук приобщен к делу. А сейчас ты поедешь с нами. Ехать с ними мне не хотелось, но меня выволокли на улицу и швырнули в большой белый автомобиль с зарешеченными белыми решетками окнами, закрыли двери и повезли в том направлении, о котором лучше не думать. Перестав думать, я стал просить Самого Братца Президента, чтобы он сделал как-нибудь так, чтобы я как-нибудь избавился от всего этого свалившегося на мою корону кошмара, стал горячо шептать ему, что никакой я не антинашдомовец, что я истинно наш, истинно домовой братец, а если меня и втянули в отдел активных акций правосторонних, то ведь мне так приказали. Как же я мог бы не выполнить приказание? Никак не мог, наш славный Сам Братец Президент! Как учит нас твое бессмертное левое полушарие! Как правое бессмертное тоже! А если меня порой одолевают разные вражеские галлюцинации, то это вовсе не я, наш дорогой Сам Братец Президент, это -- проклятая окружающая Наш Общий Дом ядовитая среда, от нее все идет, все наши редкие неудачи от этой проклятой... Прости меня, наш любимый Сам Братец Президент, прости и помилуй... Автомобиль остановился. Братца Пилата III из него вышвырнули, и он больно ударился телом об улицу. Его с улицы подняли и пнули в какую-то закрытую дверь, отчего она открылась и пропустила его в маленькую комнатку. Оставив в ней братца Пилата III одного, братцы святые экзекуторы скрылись за следующей таинственной и бронированной дверью. Он присел на пластмассовую лавку, стоявшую рядом со столиком, на котором стоял телефон, и стал ждать кары. Телефон ждать мне мешал, и я подумал о братце Малюте Скуратове XXXII. Конечно, в связи с делом банды девяти он растерял огромную часть былого влияния, но кто знает, при желании, вызванном очень хорошей подачкой, наверное, все же сумел бы мне как-то помочь. Я решился, поднял трубку и набрал номер. -- Алло! -- Братец Малюта Скуратов? -- Братец Малюта Скуратов XXXII, -- поправила меня трубка. -- С тобой говорит братец Пилат III. -- Братец Пилат III, который служит в Департаменте круглой печати Министерства внешних горизонтальных сношений? -- Так точно. У меня крупные неприятности. Кто-то убил братца Мону Лизу, ассистента при знамени и ударника братцевского труда. В моем шикарном дворце. Братец Малюта Скуратов XXXII немного посвистел мне в ухо и сказал: -- Плохо. -- Знаю, что плохо! -- От трупа нужно мгновенно избавиться. Разрежь на куски и спусти куски в унитаз. -- Невозможно! Братцы из Ордена Святой Экзекуции уже составили протокол! Меня обвиняют в предумышленном убийстве на почве! Но я никого не убивал, даже братца Мону Лизу! -- Плохо. -- Ты мне поможешь? Я очень хорошо заплачу. -- Сколько? -- Две сотни пятнадцатизубовиков. И всю квартальную премию. -- Что делать? -- Нужно только провести непредвзятое следствие. Необходимы твои связи. -- Чтобы провести непредвзятое следствие, нужны очень большие деньги... А святых экзекуторов, надеюсь, ты сам вызвал в свой шикарный дворец? -- Нет, они так пришли. -- Значит... они уже знали? -- Выходит. -- Ну, если они знали... -- Братец Малюта Скуратов XXXII выдержал паузу и тихим шепотом резюмировал: -- То в это дело мне ни за какие деньги не имеет ни малейшего смысла вмешиваться. -- Братец Малюта... В трубке послышался треск, потом -- напряженные короткие гудки. Да, конечно, наивно было бы ожидать, что братец Малюта Скуратов XXXII поможет мне в этом деле даже за очень хорошую подачку. Скорее постарается скрыть наше знакомство, чтобы в ходе следствия не получили огласку наши светлые махинации с фруктами. Скорее попробует окончательно меня утопить, написав обо мне в книге жалоб и предложений, чтобы уже напрямую выйти на моих поставщиков. Зачем я ему звонил? Чем я только думаю? Похоже, что головой... И я стал думать тем, чем следует. Тебе непременно поможет братец Белый Полковник, возникла там, где следует, радостная мысль, -- ведь братец Белый Полковник крайне заинтересован в продолжении твоего сближения с братцем Принцессой... В трубке, все еще до боли зажатой в моей руке, дрожавшей в моем дрожавшем теле, вдруг послышался громкий треск, потом свист... и из нее в комнату просочилось белое дымное облачко. Через минуту облачко материализовалось в высокого и очень худого братца пятнадцатизубочника, одетого в узкополосый фрак без пуговиц на фраке и на теле, который уселся рядом со мной на лавку. -- Голос узнаешь? Взвившись с лавки под потолок, я бодро рявкнул: -- Так точно! -- Что ты тут делаешь, братец Пилат III, разве я не приказал тебе в двадцать один ноль пять быть у меня? Я быстро пересказал братцу Белому Полковнику в очередной личине о последних событиях, не позволивших мне выполнить приказ. Я честно сознался, что вовсе и в мыслях не замышлял о подрыве Нашего Дома убийством ударника братцевского труда, что никакой я не антинашдомовец, что я только хотел самую малость убедиться, насколько ударник от меня физиологически отличается. Братец Белый Полковник в очередной личине осуждающе повертел пятнадцатизубой короной и заключил: -- Сейчас разберемся. В комнату вошли девятизубочник и пятизубочник из Ордена Святой Экзекуции. -- Я сам ознакомлюсь с этим таинственным делом, -- сказал им братец Белый Полковник в очередной личине. -- Видимо, произошло досадное недоразумение. К тому же, по последним данным, братец Мона Лиза не перевыполняла, а недовыполняла эту четырехлетку, так что дело теряет свою политическую окраску... Братца Пилата III я забираю с собой. Меня, мой желудок и мой ум переполнило чувство братцевской признательности к братцу Белому Полковнику, спасшему мою драгоценную жизнь. Братцы орденоносцы покинули комнату, а я опустился под лавку и, радостно и благоговейно попискивая, лизнул ее с обратной стороны того самого места, на котором сидел братец Белый Полковник. Конфета, правда, на этот раз из заднего кармана штанов братца Белого Полковника не вывалилась, хотя я и подставил под нее руку, но мне и без конфеты было радостно. -- Вылезай, шалун, -- приказал тот. -- И впредь будь осторожнее, когда собираешься в чем-нибудь убедиться, даже в том, насколько тот или иной братец от тебя отличается. Я вылез из-под лавки, и братец Белый Полковник отечески погрозил мне пальцем. После того, как он погрозил мне отечески пальцем, мы вышли во двор. Там стоял огромный белый персональный автомобиль братца Белого Полковника, внушающий трепет. Когда мы в него сели, шторки на окнах автоматически задвинулись. Внутри персональный автомобиль братца Белого Полковника был столь же персональным, как и снаружи. -- Пока дело об убийстве ассистента при знамени и... гм... братца, несколько от тебя физиологически отличающегося, с которым ты состоял в некоторых физиологических связях, примет совсем другой оборот. Пока, наоборот, под подозрение попадет какой-нибудь братец из банды "Черная окружающая среда". Конечно, вызовов в правоохранительные органы тебе не избежать, но ты там представишь братцам правоохранителям свое железное алиби. Ведь ты, как я предполагаю по моим агентурным данным, в момент убийства находился на другом ярусе, так? Не будем пока уточнять, на каком именно. Где с кем-то имел продолжительную беседу... Братец Белый Полковник положил свою могучую руку на мое преданное колено. Остолбенев, словно каменное изваяние, я не отрываясь смотрел прямо вперед себя, на корону отгороженного от нас толстым пуленепробиваемым стеклом братца персонального шофера братца Белого Полковника. Я чувствовал, что в этот напряженный момент не имею права даже пошевелиться. Не шевелясь, я пролепетал: -- Я, по-честному, не убивал братца Мону Лизу. По самому-самому честному. -- Вот именно: братец Мона Лиза, -- подхватил мою мысль, которой я предугадал мысль братца Белого Полковника, братец Белый Полковник в очередной личине. -- Братец Мона Лиза была очень красивой братцем, но ведь и братцем со слишком длинным языком. Никто ведь не тянул его за этот самый длинный язык, как ты думаешь? -- Так точно! -- рявкнул я, подумав, что действительно никто не тянул, что это она сама свой длинный язык тянула, рассказывая мне о посещении департамента братцем Белым Полковником. Рука братца Белого Полковника с железной волей в пальцах поглаживала мое колено... -- Братец Цезарь X, конечно, не преминет воспользоваться любой возможностью, чтобы только осуществить сверхплановый домовой переворот, поменять доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента, выйти из оппозиции и получить переходящее Домовое знамя. Я бы и сам не преминул, тем более что вместе со знаменем все получат ценные домовые подарки... Вероятно, он приказал тебе сойтись поближе с братцем Принцессой и оказать на него некоторое тлетворное воздействие. Это вполне естественно, это не вызывает во мне, братце Белом Полковнике и Великом Ревизоре, ровно никакого недоумения. Мне нужно знать только одно: как и когда он собирается использовать тебя в готовящейся акции? -- Братец Цезарь X меня не инструктировал, -- бодро пролепетал я. -- Естественно. Но только пока. Ну-ка, доложи мне о ваших переговорах. Я начал докладывать: -- Он показал мне ванную комнату. Братец Белый Полковник рассмеялся. Весело и очень звонко. А когда я и мои медали стали ему тихонько подхихикивать, он сжал могучими пальцами мое колено. -- Ах как я любил бывало водить туда новобранцев, когда сам бывал в оппозиции! Что, проняло? -- спросил он меня отечески, направив на меня отеческий взгляд. Я радостно вздохнул и ответил: -- Проняло, так точно, братец Э-э. -- Ну? И дальше? -- Меня вынудили дать клятву. Но я держал пальцы крестиком, братец Э-э, так что клятва не считается. -- Молодец, находчивый братец. Вот такие именно братцы нам и нужны... Да, оказаться предателем -- последнее дело, но если ты держал пальцы крестиком... Ах как я, бывало, любил наблюдать за ударной работой братца Иуды МСХШ! Ас! Всегда завоевывал первое место в конкурсах "лучший по профессии". -- Братец Цезарь X заставил меня вступить в полулегальный отдел активных акций. Сначала я не хотел, а потом подумал, что тебе это может пригодиться... -- Тонко. Молодец. -- Служу Нашему Дому! Он поручил мне сблизиться с братцем Принцессой и докладывать ему о каждом его шаге и каждом слове. -- Так... -- Это все, братец Э-э. -- Ну-ка, покажи пальцы. Я показал. -- Я тебе верю. Как верю и в то, что, если ты что-то узнаешь конкретное о готовящейся акции, немедленно доложишь мне. -- Так точно! -- Ты ведь должен понимать, в какой степени тут затронуты домовые интересы, ты ведь должен понимать, что мы не можем отдать доминанту желудка Самого Братца Президента и переходящее Домовое знамя неистинной правосторонней партии. Я уже не говорю о ценных подарках. Ты меня понимаешь? Ты ведь, по моим агентурным данным, порядочная шлюха? -- Так точно! -- А я истый фанатик. И если быть с тобой откровенным до самого последнего конца, по рождению я правосторонний, но всегда поддерживал только истинное левостороннее движение. Что же касается тебя, то это совсем неплохо, что ты порядочная шлюха. В самом крайнем случае прихода к власти правосторонних -- а такой возможности я не исключаю -- в стане врага у меня появится новый верный братец, ведь так? -- Так точно! Братец Белый Полковник в очередной личине немного помолчал, а потом разоткровенничался: -- Меня совершенно не интересуют секреты правосторонних, все их подлые секреты я знаю уже давно. Я узнал их еще тогда, когда впервые занял синекуру Великого Ревизора, а было это много-много лет назад. К тому же в нестройных рядах оппозиции множество моих братцев. Меня интересует только твое конкретное участие в готовящейся активной акции. Ну и, конечно, братец Принцесса... В случае отличного выполнения спецзадания гарантирую тебе значительное понижение, шестнадцатизубый орден "За спецдоблесть", грамоту на шест-надцатизубочные привилегии, а с сегодняшнего дня -- сто пятьдесят двадцатизубовиков спецпайка ежемесячно. Мое несколько не совсем радостное настроение, навеянное встречей с братцем Иудой МСХШ, стычкой с братцами святыми экзекуторами, смертью убитой братца Моны Лизы вмиг перестало быть несколько не совсем радостным и стало радостным непередаваемо. -- Служу Нашему замечательному Дому! -- рявкнул я. -- Расценивай эту нашу встречу как предварительный инструктаж. Сейчас ты поедешь к братцу Принцессе. Всеми силами старайся обуздать его странные причуды. Сам Братец Президент решил пока не прибегать к нашей непосредственной помощи, он считает, что братец Принцесса просто немножко капризничает, что эта его легкая блажь с разгуливанием простоволосой по верхним ярусам скоро сама собой пройдет. И я полностью и бесповоротно поддерживаю и горячо одобряю решение Самого Братца Президента! Братец Белый Полковник в очередной личине захлопал в ладоши. Я страстно подхватил аплодисменты. Наши овации были бурными. Когда они постепенно затихли, я вдруг вспомнил, что братец Цезарь X приказал мне приложить максимум усилий для еще большего психического расстройства братца Принцессы. То есть как раз противоположное тому, что только что приказал мне братец Белый Полковник. Мой желудок должен был срочно догадаться: как выполнить сразу два эти приказа? -- Что же касается твоих отношений с братцем Цезарем X, то я вовсе не запрещаю тебе поставлять ему некоторые тайные сведения -- эти тайные сведения неминуемо попадут ко мне, а мне они чрезвычайно пригодятся. Но дай ему понять, что в большей степени ты сотрудничаешь с ним, чем со мной. Я сумею отсеять дезинформацию. Думаю, будет неплохо, если ты на время сменишь доминанту полушарий желудка и станешь активным сторонником оппозиции. Впрочем, посмотрим. Братец Белый Полковник в очередной личине чуть-чуть помолчал, а когда чуть-чуть помолчал, молчать перестал и рассмеялся: -- Ха-ха-ха... А мне передали по секретным каналам твою шутку... Лишних зубьев не бывает... Ха-ха-ха... И эту твою шутку... Хах-хах-хах... трепещу от восторга... ох-хох-хох... Братец Белый Полковник сбросил очередную личину, превратился в белое дымное облачко и дематериализовался в открывшееся окошко. Личина немного посмеялась, но скоро дематериализовалась и она. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Братец персональный шофер братца Белого Полковника подвез меня к отелю "Черное яблоко", что произвело в среде братцев, находившихся перед его входом, настоящий фурор, вызванный видом моей не по рангу персонального автомобиля высокой короны. Фурор сильно повысил мое и без того беспредельно радостное настроение. Братец Принцесса сидела во главе угла холла на диване и задумчиво смотрела сквозь окно на красивый закат фонарей, бросавших на вымоченный дождем поливальных машин асфальт огненно-серые блики. На его голове по-прежнему не было абсолютно никакой короны. -- Чего изволите? -- вытянувшись перед ним в струнку, бодро рявкнул я. Он повернула ко мне лицо, в его глазах на лице было столько безумия, что струнка, в которую я вытянулся, лопнула, прозвенев по всем^_ моему задрожавшему телу приступом жалости. Жалости к братцу Пилату III, посланному на это отважное спецзадание. Он поднялась с дивана. -- Я обещала тебе кое-что показать, пойдем? -- Куда? -- рявкнул я, собирая разведывательную информацию. -- Да не кричи ты. Пожалуйста. И не делай такое лицо... На двадцать первый ярус. Я упал. А братец Принцесса вздохнула и сказала: -- Ну перестань же корчить из себя идиота. Я тебя очень прошу: когда ты со мной, забудь об этих своих службистских штучках. Иначе я просто уйду. Мгновенно оценив ситуацию -- не выполнить спецзадание я не мог, -- я вскочил на ноги. Перестал корчить из себя кого бы то ни было и законспириро-ванно спокойно спросил: -- Ты собираешься свозить меня в Великую Мечту? -- Да. -- А меня туда пустят? -- Пустят. -- Это в моей-то короне? -- Это в твоей-то. -- Не может быть, -- не поверил я. Мы вышли на улицу. Так как братец Принцесса молчала, я спросил: -- Ты часто выходишь за Железный Бастион? -- Почти каждый день. -- Странно, ни разу не ставил печать в твою прописку. Наверное, ты никогда не выходила через Южный шлюз. Братец Принцесса вдруг остановилась, внимательно посмотрела на меня... и рассмеялась. -- Какой же ты все-таки смешной... Я было хотел пересказать ей свою шутку о лишнем зубе и шутку о том, как я трепетал от восторга, когда нужно было трепетать от ужаса, чтобы он по-настоящему поняла, какой я смешной, но почему-то передумал. А братец Принцесса мечтательно заметила: -- За Южным шлюзом очень красиво. Если нам повезет и луну не будут закрывать тучи... -- Луна, тучи... Как это? -- не понял я. -- Увидишь. Пожав плечами, я как бы невзначай проговорился: -- Конечно, увижу. Меня зачислили в группу поиска, слава Самому Братцу Президенту. Завтра первый выход. -- Днем? -- Естественно. -- Днем на небе светит солнце. -- А это еще как? Теперь братец Принцесса пожала плечами. -- Как тебе сказать... Солнце -- ласковое, теплое, нежное... Оно похоже на очень большой и очень яркий фонарь, подвешенный прямо к небу... к потолку... Только его никто никуда не подвешивал, оно ни на чем не держится, оно плавает в синеве. -- Это все испарения, -- не поверил я. -- Ядовитая окружающая среда выделяет в атмосферу вредоносные испарения, которые вызывают у братцев иллюзии. -- Ты в это действительно веришь? -- улыбнулась братец Принцесса. А мне стало как-то не по себе -- я вспомнил, сколь противоречивыми были приказания братца Белого Полковника и братца Цезаря X, и никак не мог сообразить, как мне дальше вести себя с братцем Принцессой: поддакивая его бредням, способствовать его психическому расстройству или, напротив, возражая, способствовать укреплению психики. С другой стороны, я не знал, к чему приведут как поддакивания, так и возражения -- ни братец Белый Полковник, ни братец Цезарь X меня на этот счет не инструктировали. Потом я подумал, что на братце Принцессе столькожезубая корона, как и на Самом Братце Президенте, и, значит, согласно всем инструкциям, я должен верить этой короне беспрекословно, что бы она ни говорила, верить беспреко-словнее, чем коронам братца Белого Полковника и братца Цезаря X вместе взятым, так как в них было на один зуб меньше. Эта дума моего ума крайне усилила и без того крайне амбивалентное чувство всего меня к братцу Принцессе. И тогда я решил: раз, согласно всем инструкциям, я ему верить должен, верить буду, но раз, согласно всем инструкциям, верить бреду я не имею никакого права, верить не буду, то есть буду верить, не веря. После этого я поразился силе своего ума, а потом совсем запутался. А тут еще братец Принцесса надела перед таможней на голову свою двадцатиоднозубую корону, и я запутался бесповоротно. Братцы таможенники не посмели не то что обшарить наши карманы, но даже взглянуть на прописки, и мы вступили на ковровую дорожку спецлифта, вступив на которую, я подумал о том, что вот наконец-то и увижу глазами Великую Мечту, о которой до сих пор был только наслышан по самые уши. Всю дорогу вниз я чувствовал себя не в своей короне. Братец Принцесса взяла меня за руку. Его рука была маленькая, ослепительно черная, теплая, нежная... совсем как солнце, о котором он мне рассказывала и которое было всего лишь иллюзией... Да он и сам была как иллюзия. Я вдруг решил, что мне хорошо с ним, хорошо так, как никогда и нигде не бывало ни с одним братцем, отличался он от меня физиологически или нет. Даже лучше, чем в хранилище на стуле под портретом Самого Братца Президента, даже лучше, чем с братцем Белым Полковником. И вовсе не потому, что братца Принцессу венчала двадцатиоднозубая корона, а просто не почему. Когда на двадцать первом ярусе мы вышли из лифта, удивленным глазам братца Пилата III открылась Великая Мечта. Несмотря на то, что уже наступила ночь, Великую Мечту вовсю освещал яркий поток света, лившегося прямо из очень высокого потолка, который представлял из себя словно бы одну огромную лампу. Над нами в воздухе плавали непередаваемо красивые автомобили, по тротуарам с рядами самодвижущихся дорожек разъезжали, дыша пьянящим воздухом Великой Мечты, непередаваемо красивые братцы и братцы, несколько от них физиологически отличающиеся... Мы стояли на одном из краев огромной красивой площади, где были скульптуры и фонтаны. От нее во все четыре стороны разбегались широкие улицы, и на этих разбегавшихся улицах тут и там располагались бесчисленные магазины с бесчисленными витринами, забегаловки, над дверями в которые раздевались, а раздевшись -- гасли огненные братцы, несколько от меня физиологически отличающиеся, киношки с вынесенными прямо к тротуарам большими экранами, театры, за прозрачными стенами которых братцы в причудливых фраках разыгрывали перед прохожими забавные сценки из жизни счастливчиков... и все остальное красивое до сногсшибательности, что искрилось искрами, переливалось переливами, сияло сияниями, манило, кружило корону, и от чего я чуть не упал, но не посмел в присутствии братца Принцессы, согласно полученной от него инструкции, и от чего у меня с непривычки сильно потемнело в глазах. У меня так сильно потемнело в глазах, что я чуть было не забыл приподнять корону, когда рядом проехал на самодвижущейся дорожке какой-то странный братец двадцатизубочник. Корону я все-таки приподнял, а братец Принцесса сказала: -- Это же робот... -- Что такое робот, братец Принцесса? -- Я просила тебя не называть меня братцем! Робот -- это механический человек... -- Механический что? -- не понял я. -- Ну, механический братец. Слуга. -- Чей слуга? -- встрепенулся я. -- Да всех, кто тут живет. -- И Самого Братца Президента? -- Конечно. -- Ты что, хочешь сказать... -- В глазах у меня потемнело окончательно. -- Ты хочешь сказать, что под Самим Братцем Президентом тоже есть слуги? -- Ну хозяин, если тебе так больше нравится. Что-то вроде счастливчика, но только механического. -- Понятно, -- успокоился я. Ну, заговаривается братец, так ведь он с приветом. -- Ничего себе счастливчик, быть бы мне таким счастливчиком с такой-то короной! Братец Принцесса вдруг здорово разозлилась, а разозлившись, сорвала с головы и спрятала в сумочку свою двадцатиоднозубую красавицу. -- Когда ты со мной, ни перед кем, слышишь, ни перед кем не смей снимать свою дурацкую корону! Несколько минут после этого приказа мы молчали. Самодвижущаяся дорожка свернула за угол одного из домов. Я увидел магазин, в витринах которого было и то, чего не было, так как этого не могло быть никогда. Я подумал, что это мне только кажется от темноты в глазах, отвернулся, но увидел кое-что еще почище в витринах магазина напротив того магазина, в витринах которого мне казалось. Это "еще почище" мне казалось вдвойне. Отворачиваться больше было некуда. Тут мой умный ум решил, что я свихнулся окончательно и что, скорее всего, магазины мне тоже только кажутся. Я спросил: -- А в Великой Мечте есть магазины? -- Ты что, не видишь? -- удивилась братец Принцесса. -- Вижу, но только я думал... А я думал, что тут все бесплатное. -- Для тех, кто тут прописан, действительно бесплатное. -- Зачем же тогда магазины? Я думал, все, что только захочешь, тебе доставляют прямо в твой шикарный дворец. -- Доставляют, если захочешь. -- Ну вот, я же говорил братцу Моне Лизе... -- Вспомнив о братце Моне Лизе, я замолчал, но ненадолго -- меня разбирало на части любопытство, и, выяснив, что ничего мне не казалось, я вертел короной из одной стороны в другую. -- А я думал, что в Великой Мечте живут только братцы из Кабинета Избранных, а тут вон сколько братцев... -- Двадцать первый ярус свободно посещают девятнадцати- и двадцатизубочники, -- начала объяснять мне братец Принцесса, -- а также приезжающие в Наш Дом из других Домов, особенно -- с Верха... -- Не может быть. Не могут сюда приезжать приезжающие с Верха псевдобратцы -- у нас с ними теплая война. -- А они все равно приезжают. Я спорить не стал. Ну, заговаривается братец, ну и ладно... Что же это мы строили Великую Мечту для того, чтобы в ней делали покупки псевдобратцы?! Во заговаривается! А братец Принцесса продолжила: -- Прописку Великой Мечты имеют только Избранные, включая сюда оппозицию, и члены их семей... -- Что такое "семья", Принцесса? -- Группа людей... ну братцев, живущих вместе... А также многочисленные роботы, их обслуживающие. В нашем дворце, например, около сотни роботов. Моя мать говорит... -- Что такое "мать"? -- Пилатик, ты не знаешь? Мать -- это женщина... это братец, несколько от тебя физиологически отличающийся, которая меня родила. -- Братец, которая тебя... что? -- Родила. -- Это как? -- А как, по-твоему, появляются дети? -- Маленькие братцы? -- Ну да, маленькие братцы. Этот коварный вопрос в Нашем Доме обсуждать было не принято, считалось, что появление на свет маленьких братцев является одним из домовых таинств, правда, из разряда таких, о которых, согласно инструкции, все братцы имели ясное представление. Я услышал, как в моем желудке загудело от напряжения мысли в извилинах кишок. -- Всем известно, хотя об этом и не говорят, -- спокойно сказал я, -- что иной раз братцам, несколько от меня физиологически отличающимся, через пупок в живот наши братцы мыслеводители из Кабинета Избранных надувают пепел покинувших этот Наш Общий Дом братцев, который не весь рассеивают по тому ярусу, где ушедший братец был последний раз прописан. Чтобы надутый в живот пепел мог оплодотвориться находящимися в нем мыслями Самого Братца Президента. Живот от этого начинает пухнуть маленьким братцем, которого через установленное Самим Братцем Президентом в специальном циркуляре "О набухании" время оттуда вырезают мыслеводимые Самим Братцем Президентом братцы кесари. Возродившись в новом братце, ушедший братец продолжает свое снисхождение вниз, причем именно с того самого яруса, которого достиг при прежней жизни, чем достигается полное равенство наших возможностей. Я замолчал. Братец Принцесса сначала кашлянула, а потом спросила: -- Надувают и вырезают? -- Конечно, надувают, а как же иначе мог бы проникнуть в живот маленький братец? Конечно, вырезают, а как же еще маленький братец смог бы выйти из живота? Опять через пупок, что ли? Это все неопровержимые факты, точно установленные нашей мыслеводимой Самим Братцем Президентом самой научной во всем Нашем Общем Доме наукой. -- Иначе? Ну как... Вот если, например, мы сегодня трахнемся... Я протестующе замотал короной. -- Это слово нехорошее! -- Трахнемся? -- Да. И я очень тебя прошу нехорошие слова при мне не произносить. -- Почему же оно нехорошее? -- Потому что оно плохое. -- Почему плохое? -- Потому что в приличном обществе его не принято употреблять. -- А в твоем приличном обществе принято заниматься тем, что это слово обозначает? -- Естественно. -- Хорошее это занятие? -- Еще бы! -- Почему же тогда хорошее и принятое в приличном обществе занятие нельзя называть обозначающим это занятие словом? -- Почему-почему... Да потому что оно нехорошее! -- Само слово? -- Да. -- Скажи, звук "т" хороший? -- Хороший. -- Звук "р" хороший? -- Хороший. -- "а"? -- Конечно. -- Звуки: "х", "н", "е", "м", "с", "я"? -- Вполне хорошие домовые звуки. -- Т-р-а-х-н-е-м-с-я. Я протестующе замотал короной. -- Это слово плохое. -- Ну ладно, пусть будет так, пусть это слово плохое само по себе... Если эту ночь мы с тобой проведем вместе, занимаясь тем, что "еще бы!" и чем в приличном обществе заниматься принято, но только почему-то обозначено не принятым в этом обществе словом, то ровно через девять месяцев я рожу тебе ребенка, причем без всяких специальных циркуляров и указаний Самого Братца Президента! -- Без циркуляров и указаний вообще ничего не бывает, -- вставил я. -- Рожу! Человека, а не братца! И никто мне его из живота вырезать не будет! -- Через пупок он тебе явится, что ли?! -- Не через пупок, а через кое-что еще, что также в твоем приличном обществе называть своим именем не принято! -- Это через что же? -- Да ну тебя, -- махнула на меня рукой братец Принцесса, лицо которого вдруг сильно побелело. А я не отступал. Я знал, что все эти бредовые бредни можно опровергнуть только здравой логикой. -- Пусть даже так, пусть даже ты его родишь, -- ехидно заметил я. -- В конце концов, как это будет называться -- не столь уж и существенно. Но скажи, какая же тут связь между тем, что ты его родишь, и тем, что мы проведем эту ночь вместе? Да еще и без Самого Братца Президента? Я-то, без Самого Братца Президента, ко всему этому какое буду иметь отношение? Братец Принцесса, явно загнанная моим умом в полный тупик, снова кашлянула. -- Помнишь, ты говорил, что я -- сынок... Пусть сынок, а не дочь. Что ты имел в виду, когда сказал, что я сынок? -- Как что? Только то, что Сам Братец Президент взял тебя из детского дома и усыновил. -- У меня начинает болеть голова, -- вздохнула братец Принцесса. -- Я не могу больше с тобой спорить... Ага, вот так, знай наших, обрадовался я. -- Там, на девятом ярусе, когда ты... когда я... ты показался мне не таким, как все. В твоих глазах я увидела что-то такое... И вот... Он замолчала. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Он замолчала, и мы как раз поравнялись с группой братцев двадцатизубочников, которые стояли перед входом в шикарнейшую забегаловку и о чем-то оживленно переговаривались. Чтобы вернуть ко мне внезапно утерянное расположение духа братца Принцессы, я решил пойти на отчаянный шаг: я решил не снимать перед ними корону, как братец Принцесса, впрочем, мне и приказала. Я сказал братцу Пилату III, что это роботы, хозяева, счастливчики, и проехал, не коснувшись короны даже пальцем, мимо... -- Эй, братцы! -- послышался за моей тут же согнувшейся спиной грозный голос. Я сошел с самодвижущейся дорожки. Сошла и братец Принцесса. От группы отделился и направился прямо к нам очень высокий и очень грозный братец двадцатизубочник с крайне грозными глазами. -- Почему не снимаешь корону перед младшими по рангу?! -- прибли