вал слова из густого вара: - Вас поразило, Миэль, что все у нас война да война. Вы готовы наклеить на нас свои ярлык с надписью "гуолла". Это понятно. У вас Великий Координатор, который дает безошибочные советы. Но наш случай особый, Я уверен, что ваш Великий Координатор его не предвидел, да и не мог предвидеть. Я не буду вам рассказывать обо всем, к чему мы стремимся, как хотим переделать наш мир. Это долго. И расскажу вам про своего отца, про большевика Дмитрия Карцева. Я расскажу вам, как он погиб шесть лет назад. Слушайте, Миэль, внимательно. Юра облизнул пересохшие губы, еще крепче вцепился в подлокотники, так что побелели суставы пальцев, и продолжал;- Войны тогда уже не было. Но врагов у нас было еще много. Они и теперь есть. Мой отец был сельским учителем. Но он воевал и в германскую. и в гражданскую. Семь раз он был ранен, чудом выжил. Когда мы разбили и беляков, и интервентов, отец вернулся в родное село. Он был настоящим большевиком и поэтому сразу начал строить новую жизнь. Школу он не бросил, продолжал учить детей, потому что, кроме него, некому было Но при этом он создал первую коммуну из бедняков. Сельские богатеи люто ненавидели отца. А бедняки уважали его и любили, потому что в коммуне они стали хозяевами земли, стали работать на себя, а не на кулаков. Беднота шла за отцом, и коммуна хорошо поднималась. Тогда враги решили расправиться с отцом. Считали: уберут вожака, и коммуна сама развалится. Однажды весной, под вечер, созвал отец в школу старших учеников. Хотел разучить с ними новые песни для Первого мая. Есть у нас такой праздник. Мне тогда было четырнадцать лет, и я тоже пришел. Мы, ребятня, сидели в классе тесным полукругом на сдвинутых лавках, а отец стоял перед нами. У него было худощавое лицо с длинным шрамом от сабельного удара и густые черные волосы. А глаза у него были голубые. Он был в поношенной военной гимнастерке и в длинной шинели, наброшенной на плечи. В школе было не топлено, потому что дрова берегли для занятий. Голос у отца был хрипловатый, но пел он все равно хорошо. Он стоял спиной к окну и пел нам песню "Наш паровоз, вперед лети..." А за окном уже совсем стемнело. И вдруг раздался звон, посыпалось стекло. В ту же секунду к ногам отца упала самодельная бомба. Она шипела и сыпала искры. Ребята остолбенели, никто даже не крикнул. Отец мой не колебался ни секунды, потому что мгновенно понял: если бомба вот так взорвется, то может убить или покалечить кого-нибудь из ребят. Он упал на бомбу и накрыл ее своим телом. И тут же она рванула... Юра умолк, сглотнул спазму, перехватившую горло, и закончил рассказ глухим, дрожащим от волнения голосом: - Отец погиб на моих глазах. Из нас, ребят, никто не пострадал. Весь удар учитель-большевик Дмитрии Николаевич Карцев принял на себя. .Юра опять помолчал, словно готовясь к последнему броску, и заключительные слова произнес с особой силой: - Вот какие люди, Миэль, взялись за перестройку нашего мира! Это не простые люди, Миэль, это титаны! Они не щадят себя ради жизни и счастья других. Они беспощадны к врагам, но еще более беспощадны к себе самим. Они готовы на все, чтобы сделать человечество счастливым, навсегда избавить его от войн и угнетения. Таким людям не страшна гуолла, Миэль. Они сокрушат гуоллу и сделают наш мир таким прекрасным, что даже ваш Союз Тысячи Планет перед ним померкнет. Клянусь, что так и будет! Когда Юра кончил, в комнате стало тихо-тихо. Миэль смотрела на Юру, словно ждала, что он будет продолжать. В ее взгляде светилось восхищенное изумление, смешанное с недовернем. Тогда Юра повернулся к Плавунову и спросил: - Ну как, Николай Федорович, правильно я сказал? - Правильно, Юра! Лучше не скажешь! - взволнованно ответит Плавунов. Потом посмотрел на Миэль, громко прокашлялся и добавил: Впрочем, судить не мне. Послушаем, что скажет наш непрошеный инспектор из космоса. Миэль перевела взгляд на Плавунова и заговорила так: - Рассказ о человеке, который не колеблясь пожертвовал собой ради спасения других, глубоко поразил меня В этом рассказе больше информации о вашей цивилизации, чем в тысячах научных трактатов. Если в вашем государстве все люди такие, каким был учитель, погибший за своих учеников, вам не страшна никакая гуолла. Но все ли такие? Я сомневаюсь не в искренности и чистоте ваших побуждений, а всего лишь точности информации. Вы не спрашивали меня до сих пор, почему "Дрион" приземлился в таком пустынном месте А ведь это не случайно. В программу "Дриона" входит избегать многолюдных центров цивилизации. Общение с правительствами, учеными, деятелями культуры неизбежно заставит меня посвящать каждой планете много времени. А я спешу. Я должна искать планеты, пораженные гуоллой, и спасать их. На планете, где все благополучно, я остаюсь не более двух суток. А там, где есть гуолла, приходится задерживаться. Больные гуоллой ни за что не признают себя больными. Хотите, я расскажу вам об одной из таких планет? - Мы слушаем вас, Миэль. В голосе Плавунова вновь зазвучала тревога. Что-то в речах Миэль настораживало его. Она продолжала: - Это была прекрасная и густонаселенная планета. Два небольших континента, остальное - безбрежный океан. На суше - сплошные города и сады, в океане - миллионы надводных и подводных судов, в воздуха - беспрерывный гул от бесчисленных летательных аппаратов. Пришлось "Дриону" приземлиться на севере среди вечных льдов, в расположении метеорологической станции, которую обслуживало три человека. От них я узнала, что планету тысячелетиями лихорадит от приступов гуоллы. В момент моего прибытия там назревала новая опустошительная война. Мысль о ней приводила людей в ужас. И тем не менее они наотрез отказались от лечения. Они пытались убедить меня, что сами справятся со своими проблемами, сами исцелятся от гуоллы. И я поверила им. Я уже удалилась в "Дрион", чтобы покинуть прекрасную планету, как вдруг услышала их исступленные вопли о помощи. Я снова вышла к ним и узнала, что страшная опустошительная война на планете только что разразилась. Обезумевшие от страха за своих близких, за свою родину, люди забыли обо всем и умоляли помочь им. Я остановила воину, хотя она успела причинить планете огромный ущерб. Я спасла эту цивилизацию, тяжело раненную, полуистребленную, но спасла. Она будет жить, будет жить всегда... Миэль умолкла. Плавунов посмотрел на Юру, хотел что-то сказать, но лишь вздохнул сокрушенно и поднялся с кресла. Юра последовал его примеру. - Насколько я понял, вы не поверили в наши возможности... - глухо проговорил Плавунов, вперив в Миэль тяжелый взгляд. - Сегодня вечером, друзья мои, я приду к вам проститься. Сразу после заката. А пока позвольте проводить вас к выходу, - сказала она, уклонившись от прямого ответа. Они молча пошли за ней, подавленные одной и той же мыслью: "Она не поняла нас!.." ЛАПИН ВЫХОДИТ ИЗ СТРОЯ - Миэль не поняла нас, нашей жизни... Этими словами Плавунов закончил свой рассказ о посещении "Дриона" и о переговорах с представительницей Союза Тысячи Планет. В палатке воцарилось глубокое молчание. Даже Расульчик присмирел и лишь тревожно заглядывая в лица взрослых. Его поразило, что взрослые, собравшись в палатке начальника, не послали его побегать, а оставили наравне со всеми. Это могло означать только одно: беда свалилась такая небывалая, что и от детей ее решили не скрывать. Первым тяжелую тишину нарушил Петр Лапин. Он встал, одернул гимнастерку и спросил: - А чем она лечит от этой самой гуоллы, Николай Федорович? Ведь людей-то эвона, два миллиарда! Пока каждому сунешь по пилюле, тысяча лет пройдет! - Причем тут пилюли, Петр Иванович! Она выпускает в атмосферу планеты какой-то газ. Люди дышат, частички газа мгновенно проникают в клетки организма, и в результате меняется весь характер людей. Они становятся медлительны и благодушны, как черепахи. - Значит, газом травит, - злобно подвел Лапин. - А как вы думаете, Николаи Федорович, что это на ней за одежонка? Пуля ее пробьет или нет? - Вы к чему это, Петр Иванович? - А к тому, что если эту "красивую, умную, добрую" не удастся уговорить по-хорошему, то неплохо бы с ней поступить, как с обычной контрой! - Не торопитесь, Лапин! - остановил его Плавунов. Но Лапин продолжал с той же энергией: - Если пуля - это незаконно и некультурно, то можно и по-другому. Можно просто связать ее, чтоб двинуться не могла, кинуть через седло и умчать в Шураб. А уж там с ней разберутся. А "Дрион" этот нашему Советскому государству представим. Как вам такой план? Опять поднялся шум. Радикальные меры, предложенные Лапиным, не всем пришлись по душе. Тогда он махнул рукой и сел, показывая своим видом, что никто его не переубедил. Слова попросил Искра. - Мне понравилась решительность Петра, - сказал он. - Но к Миэль, мне кажется, такие меры не применимы. Возьмет ли ее еще пуля? Она посетила уже несколько сот планет, и нигде с ней ничего не случилось... - А у нас случится! - крикнул Лапин. - Погоди, Петр, я не кончил. Думаю, что будет правильнее спокойно убедить Миэль в нашей правоте. Она ведь еще не сказала, что собирается нас лечить. Ведь не сказала, Николай Федорович? - Прямо не сказала, но и так все понятно; Она нас не понимает. - Надо сделать так, чтобы поняла. У нас в руках судьба всей планеты. - Ладно, попробуем... Все понимали, что это малонадежное средство, но оно было единственным, и это тоже все понимали. И вот настал час прихода Миэль. Встречать ее послали Наташу, Искру и Расульчика. В палатке Плавунова навели порядок, зажгли свечи. Служившие столом три пустых ящика из-под консервов накрыли чистыми полотенцами. С каждой новой встречей удивляли те разительные перемены, которые происходили с Миэль. Теперь в палатку вошла энергичная женщина, с горящими золотистыми глазами, с властным выражением лица. Это была та же Миэль, в той же серебристой одежде, но что-то новое появилось в се прекрасных чертах, и назвать ее "доброй" никто бы теперь не решился. Она стремительно вошла в палатку и обвела присутствующих лучистым взглядом. Плавунов, Лапин и Карцев встали, как по команде, и молча ей поклонились. Миэль прошла к столику и села на приготовленный для нее раскладной стульчик. Вошедшие вслед за ней Искра, Наташа и Расульчик присели на кошму у входа. Карцев и Лапин тоже опустились на свои места. Стоять остался один Плавунов. К нему Миэль и обратилась: - Я ничего не сказала вам о результатах, друг мой, потому что не хотела огорчать вас преждевременно своим личным мнением. Все полученные от вас и вашего друга сведения поступили в координатор "Дриона". Его совет я и пришла вам сообщить. Разум, пораженный гуоллой, лишь в очень, редких, абсолютно исключительных случаях обладает способностью справиться с болезнью собственными силами. Решить вопрос о том, представляет ли цивилизация вашей планеты именно такой исключительный случай, координатор "Дриона" не может. Это под силу только Великому Координатору Союза Тысячи Планет. Ответственность слишком большая. Прежде всего, координатор "Дриона" посоветовал испытать вас еще раз. Вы должны ответить на мой вопрос. Скажите, у вас есть враги? Плавунов медлил с ответом, взглядом советовался с друзьями. Каждый незаметно кивнул ему. - Да, Миэль. У меня есть враги - твердо сказал Плавунов. Я сторонник мира, труда, равенства и братства для всех людей. Тот, кто тянет человечество в бездну гнета, бесправия и жестокости, мой заклятый враг. Проще сказать, я против гуоллы, а все, кто за нее, мои враги. - Это понятно. А теперь скажите, друг мой. Борясь со своими врагами, вы способны щадить их? На сей раз Плавунов не колебался. - Смотря при каких обстоятельствах. Если враги признают себя побежденными и сдаются, я дарю им жизнь и возможность исправиться. Это один из принципов нашего гуманизма. - Хорошо. А теперь представьте себе такую ситуацию. В бою ваш заклятый враг загнал вас на край пропасти. Ваша гибель в этой пропасти неизбежна. Но у вас еще есть возможность увлечь в эту пропасть и врага. Как бы вы в такой ситуации поступили - подарили бы езду жизнь или заставили бы его разделить вашу гибель? Плавунов провел рукой по бороде и пожал плечами. - Странный вопрос, - заговорил он хрипло. - Вы говорите, что ситуация ваша возникла в бою? Так сказать, в пылу сражения? - Да, в сражении, в бою. - Если бой, так бой! - решился наконец Плавунов, - В бою за правое дело я не могу щадить ни себя, ни врагов. - Благодарю вас за откровенность, друг мой. Миэль обвела присутствующих взглядом. Все с напряжением ждали, что она скажет. И она сказала: - От имени Союза Тысячи Планет, пославшего меня, считаю своим долгом объявить вам, друзья мои что ваше человечество страдает гуоллой в самой тяжелой форме и что в силу этого лечение вашей планеты неизбежно. Последнее испытание, проделанное мною по совету координатора "Дриона", полностью подтверждает это. - И это решение нигде и ни перед кем нельзя опротестовать? - Нет, нельзя. И снова тишина, давящая, страшная, как тишина глубокого подземелья. Оборвал ее внезапно резкий, полный неукротимой ярости голос Петра Лапина: - Ну, это уж слишком! Что мы у нее, пешки какие-нибудь? Еще посмотрим, кто кого! Он бешено рванул кобуру пистолета. В тот же миг в чуть приподнятой руке Миэль оказался маленький блестящий предмет, похожий на фонарик. Сверкнул тонкий луч. Он мелькнул, как лезвие шпаги, коснулся головы Лапина и тут же погас. Петр, успевший уже выхватить пистолет, вдруг преобразился. Выражение ярости исчезло с его лица, искаженные гневом черты разгладились; глаза стали кроткими, ясными, как у ребенка; на губах расцвела безобидная радостная улыбка. Он с недоумением повертел в руке пистолет, рассматривая его, как совершенно незнакомую вещь. и в конце концов с отвращением швырнул на пол. Посмотрев на Плавунова, сказал: - Николай Федорович, а коней-то на водопой сегодня забыли сгонять. Может, сейчас сгонять? Плавунов ему не ответил. А Миэль опустила руку с фонариком и сказала: - В течение этой ночи и завтрашнего дня, друзья мои, вы можете подготовиться к изменениям в вашем сознании, которые неизбежны. Какими они будут, вы можете судить по вашему другу Петру Лапину. Его пришлось сделать другим человеком в индивидуальном порядке. Он стал слишком несдержан. Итак, ночь и день в вашем распоряжении. А в следующую ночь ваша прекрасная планета Земля будет навсегда излечена от пагубной гуоллы. Это просто задержит развитие вашей цивилизации. Мне нужно двадцать четыре часа, чтобы приготовить все необходимое для лечения. "Дрион" на это время будет закрыт. Если я зачем-либо понадоблюсь, пошлите мальчика. "Дрион" отлично реагирует на Расула и немедленно его примет. Прощайте! Она встала со стула и быстро пошла прочь. Никто не проронил ни слова, пока Миэль не скрылась, После этого все бросились к Лапину и принялись тормошить его. Но быстро поняли, что это уже не Петр Лапин, а совсем другой человек. ХАНБЕК ЗАКИРОВ Кто мог спать в такую ночь. последнюю ночь перед неизбежными переменами? Никто, кроме Расульчика, который хотя и понимал, что "добрая Миэль" готовит людям какую то большую обиду, но уж, конечно, не имел ни малейшего представления, в чем эта обида заключается. Ну, а Лапин просто не в счет. Лапин выпал из коллектива экспедиции, как выпали из него и девять спящих мужчин, лежащих уже третьи сутки на тюфяках без движения. Состояние Лапина не поддавалось никакому описанию. Он знал свое имя, узнавал в лицо своих друзей, но он начисто забыл, почему находится в горах, не проявлял ни малейшего интереса ни к черному шару, на к проблемам, терзавшим его товарищей. Вскоре после ухода Миэль он забрался в палатку Искры, завалился на тюфяк и уснул, как младенец. Здесь же устроили на ночь и Расульчика. Плавунов, Искра, Наташа и Юра коротали ночь в бесплодных разговорах. Они строили самые различные планы, как заставить Миэль отказаться от своего намерения, но тут же отвергали их, понимая, что осуществить их невозможно. Миэль не поверила в реальность грядущих перемен, а убедить ее они не смогли. И ничего уже нельзя сделать за такой короткий срок. За двадцать четыре часа если и доскачешь до Шураба, то все равно ничего, кроме этого, сделать не успеешь. К полуночи у Плавунова разболелась голова, и он прилег. Наташа от отчаяния и безнадежности расплакалась. - Теперь может помочь только чудо, - сказал Искра. - А чудес не бывает, - добавил Юра. И тут, словно в ответ на это утверждение, где-то вдалеке послышался цокот копыт. - Слышишь? Пойдем! К нам скачет чудо, только неизвестно с чем! - сказал Юра Искре. Достав из-под тюфяков винтовки, они поспешно выскользнули из палатки. В лагере было темно, потому что свет из "Дриона" больше не подавался, а сам "Дрион" стоял с наглухо задраенным люком, черный, неподвижный, страшный. Цоканье копыт стремительно нарастало. Через минуту в лагерь ворвался всадник. Он осадил коня возле загона, соскользнул с седла и хотел было бежать к палатке Плавунова, как вдруг в темноте лязгнули затворы винтовок и раздался суровый голос: - Стой! Руки вверх! Кто такой? Силуэт человека смутно рисовался в темноте, но все же можно было увидеть, что он сразу поднял руки. И тут же торопливо заговорил: - Я Закиров, товарыщи! Ханбек Закиров! Веди быстро к началник! Я бежал от Худояр-хан! Этот собак басмач через два-три часы будет здес, со вся банда! Нада готовит встреча! Двадцат сабел ничиво! Он выговорил это на одном дыхании и разом умолк, тяжело отдуваясь. - Закиров? Да, кажется, ты в самом деле Закиров. Когда Закирова ввели в освещенную палатку, Карцев даже охнул от изумления. Закиров был бос, без шайки, а тело его было едва прикрыто какими-то лохмотьями. Лицо его было в кровоподтеках и пятнах ссохшейся крови. На теле сквозь лохмотья виднелись багровые рубцы. Едва войдя в палатку, Закиров упал как подкошенный на кошму и хрипло проговорил: - Пит дай. вода дай! Плавунов налил в кружку воды и подал проводнику. Тот выпил и попросил еще. И только тогда стал рассказывать. История его сводилась к тому, что по дороге в Шураб, во время ночевки, его, сонного, захватили басмачи Худояр-хана. Связанного увезли далеко в горы, где у них было постоянное прибежище в большой пещере. Там его держали две недели, ежедневно подвергая пыткам. Требовали рассказать, что означают найденный у него карты и образцы руды. Закиров упорно молчал. Но вот к басмачам приехал какой-то мулла. Он сразу определил, что на картах намечено местоположение Железной горы, и что образцы сняты с нее. Худояр-хан со своим отрядом немедленно выступил к Железной горе, чтобы уничтожить геологическую экспедицию Плавунова. Пленника басмачи взяли с собой, решив расстрелять его после разгрома экспедиции. Последнюю ночевку басмачи устроили в трех часах езды от лагеря, чтобы на рассвете напасть на него врасплох и смять одним ударом. С наступлением темноты Закирову удалось перегрызть веревки на руках, снять без единого звука часового и, похитив оседланную лошадь, бежать. Побег его, наверное, уже обнаружен, так что через час, через два басмачи могут нагрянуть в лагерь. - Сколько человек в лагере Худояр-хана? - спросил Плавунов. - Двадцат, да ишо сам курбаши, да ишо мулла. - Какое у них оружие? - Сабля, карабин, револвер, кинжал. - Пулемет есть? - Йок, нету. - Ты, Закиров, настоящий красный джигит. Спасибо тебе! Поешь, отдохни часок - и в строй. Одежду и винтовку мы тебе дадим. - Карашо, началник. Приказав Наташе позаботиться о Закирове, Плавунов сделал знак Юре и Искре следовать за ним и вышел из палатки. Отведя их подальше, он сказал: - Где тонко, там и рвется. Похоже, товарищи, нам придется стоять здесь насмерть. Мы не можем бросить в лагере спящих товарищей. Басмачи их зарежут, не моргнув глазом. Остается одно: организовать оборону и держаться до последнего. - А может быть, вызвать Миэль? - спросил Юра. - Она с этими басмачами живо разделается. По-своему, конечно. - Просить Миэль и этим признать несостоятельность всех наших доводов против лечения? Нет, Карцев, лично я предпочитаю умереть. А теперь к делу. Оборону устроить вокруг "Дриона". Там много валунов, за которыми можно прятаться. Спящих наших перенесем к самому шару и заложим от случайных пуль камнями. Если успеем, наложим камней и между отдельными валунами, чтобы получилось хоть подобие оборонного рубежа. Воду, продовольствие, оружие, патроны перенесем в это укрепление, чтобы ничто не досталось бандитам. А теперь за дело: времени у нас в обрез. Никогда эти трое не работали так, как в эту ночь. Руки у них дрожали от усталости, пот заливал глаза, а они чуть ли не бегом сновали по лагерю, перетаскивая людей и грузы. Лапина и Расульчика разбудили и перевели в нишу возле шара, где уже лежали спящие красноармейцы и погонщики. Что касается Закирова, то ему выдали одежду и оружие м отправили на коне в сторону стоянки басмачей, чтобы он караулил подступы к лагерю и вовремя предупредил о приближении банды. ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ Миэль сидела в голубой комнате перед выдвинутым из стены пультом координатора, глядела на пустой экран и напряженно думала. Время от времени экран начинал мигать разноцветными огнями, и комнату наполнял спокойный бархатный баритон: - Пора делать выводы! Пора готовить приборы к дегуоллизации! Это координатор "Дриона", обеспокоенный долгим молчанием хозяйки, автоматически включался и напоминал, что пора действовать. Но Миэль легким движением руки выключала автоматику, и тогда огни на экране исчезали, а в комнате вновь воцарялась тишина. Миэль искала выход. Впервые за свое продолжительное путешествие по галактике она столкнулась с разумом, который не укладывался в инструкцию, разработанную Великим координатором, требовалось особого подхода, особого решения. Миэль понимала - формально человечество Земли можно признать больным гуоллой и подвергнуть лечению. Инструкция давала на этот счет исчерпывающе точные указания. Но вместе с тем в инструкции говориться, что больное гуоллой общество состоит, как правило, из особей, которым свойственны жестокость, себялюбие, агрессивность. А разве люди, посетившие "Дрион", подходят под это определение? Нет, не подходят. Достаточно вспомнить рассказ про учителя, который, ни секунды не колеблясь, отдал жизнь за своих учеников. Если бы этот учитель был жестоким и себялюбивым, он бросился бы в сторону от бомбы, в нем сработал бы инстинкт самосохранения, и бомба взорвалась бы среди перепуганных учеников. Но он не поддался инстинкту самосохранения. Сильнее этого инстинкта в нем оказалась любовь к детям и, значит, любовь к людям вообще. И если такие, как он, руководят обществом, то можно ли вмешиваться в развитие этого общества, можно ли искусственно замедлять его прогресс только потому, что в инструкции Великого Координатора не предусмотрено такое небывалое сочетание противоречивых признаков. Нет, этого делать нельзя. Такое вмешательство будет не помощью, а тяжким преступлением. А действовать вопреки инструкции? Тоже нельзя. Как же быть? Посоветоваться с координатором? Но ведь он тоже запрограммирован в полном соответствии с инструкцией! Время уходило, а Миэль бездействовала. Она ничего не знала о тревоге, охватившей лагерь геологов, не знала, что ее друзьям угрожает опасность. Сообщить ей об этом мог только бдительный координатор, но она не давала ему работать, даже когда он включался автоматически. Так прошло несколько часов. Измученная бесплодными поисками правильного решения, Миэль поняла, что контакта с координатором ее не избежать. Надо у него хотя бы спросить, существует ли для нее какая-нибудь реальная возможность обойти инструкцию, поступить вопреки инструкции, по велению собственной совести. До сих пор ей ни разу не приходилось задавать вопросы координатору. Она не представляла себе, какие последствия это может вызвать. Но она знала, что "Дрион" сконструирован Великим Координатором, знала, что Великий Координатор не допускает отступлений от своей инструкции, которую считает верхом совершенства, и беспощадно подавляет волю слабого единичного разума. Что если в ответ на недопустимый вопрос координатор "Дриона" выйдет у нее из повиновения, погрузит ее в анабиоз и сам, автоматически; осуществит преступное лечение этой замечательной планеты? Да, такое возможно. И все же попытаться надо, потому что другого выхода нет. Координатор и так включается все чаще и чаще. Миэль горько вздохнула и опустила руки на пульт управления. Ярко-красная клавиша "максимальной загрузки координатора". Она никогда ее не касалась. Теперь надо... А может быть, не стоит рисковать? Может быть, сразу нажать вот эту крайнюю черную клавишу с магнитным предохранителем? Тогда координатор выйдет из строя: в нем перегорят все блоки, и он не сможет помешать ей действовать так, как она захочет... Нет. нет, это страшно! "Дрион" без координатора - это хуже, чем человек без разума!.. Миэль отбросила опасные мысли и решительно коснулась пальцами красной клавиши. Глаза ее при этом были прикованы к экрану. И вот голубая стена перед ней мгновенно превратилась в гигантский сверкающий рубин. Тут же раздался спокойный мягкий баритон: - Работают все блоки. К заданию особой сложности готов. Охрипшим от волнения голосом Миэль сказала: - По инструкции планета Земля подлежит лечению. Формально гуолла есть. Но мною выявлены обстоятельства, требующие отмены лечения. Инструкцией они не предусмотрены. Я хочу знать, существует ли у меня какая-либо возможность действовать по собственной воле в нарушение инструкции. Прошу дать ответ, не принимая никаких мер, так как я не пришла еще к окончательному решению. Экран налился багровым светом. Казалось, еще немного, и он вспыхнет и сгорит в этой вулканической лаве. Так продолжалось с минуту, потом экран стал меркнуть, и послышался все тот же мягкий голос: - Нарушить инструкцию при действующем координаторе нельзя. Такой конфликт предусмотрен. Воля человека должна быть подчинена инструкции любой ценой. Действовать в нарушение инструкции можно только в том случае, если координатор вышел из строя. Однако уничтожать исправный координатор не советую. Это равносильно смерти. Без координатора "Дрион" не найдет дороги домой, в Союз Тысячи Планет. Без координатора человек погибнет в космической бездне от одиночества и отчаяния. Посмотри, что тебя ждет, если ты своевольно выведешь координатор из строя... - Не надо! - крикнула Миэль.- Я ничего не хочу видеть! Она вдруг с поразительной отчетливостью представила себе, как человек в длинной шинели бросается на бомбу, чтобы своим телом защитить детей, и отбросила всякие колебания. Ее тонкая рука мотнулась к магнитному предохранителю, сорвала его и с силой ударила по черной клавише. Голубые стены отозвались на это скорбным металлическим звуком, словно где-то оборвалась гигантская струна. Пламенеющий на экране рубин исчез. Перед глазами Миэль была снова голубая пустота. Теперь уже навсегда. СРАЖЕНИЕ С БАСМАЧАМИ Предположения Закирова о скором нападении не оправдались. Вероятно, обнаружив побег пленника, Худояр-хан понял, что внезапного нападения у него не получится, и переменил планы. Как бы там ни было, но наступил рассвет, а банда все, еще не давала о себе знать. Без четверти семь в лагерь прискакал Закиров и доложил, что банда показалась. - Ко мне, товарищи! - крикнул Плавунов, и к нему, бросив возиться с камнями, тотчас же подошли Искра, Карцев и Наташа. Плавунов сказал: - Быть может, нам предстоит принять последний бон в истории человечества. Давайте же покажем, что мы не только умеем мечтать о светлом будущем человечества, но, когда надо, умеем за него и сражаться. Помолчал и уже деловым тоном добавил: Патронов не жалеть, их у нас много. Больше чем мы успеем израсходовать. На одной позиции долго не оставаться. После пяти-шести выстрелов перебегать на другую позицию. Пусть враги думают, что нас много... По местам, товарищи! Плавунов залег в центре оборонительной линии. Слева от него Искра, справа Закиров. Наташа и Юра расположились на флангах. Расстояние между стрелками было не меньше десяти метров. В этих промежутках были заготовлены запасные позиции. Из-за скалы выскочили первые басмачи. Это были застрельщики, пятеро самых отчаянных. Они с дикими воплями помчались на лагерь, но на полпути вдруг осадили коней, дали недружный залп из карабинов и тотчас же поскакали обратно. Вслед им загремело несколько выстрелов из крепости. Но басмачи благополучно скрылись за скалой. Выстрелы разбудили Расульчика и Лапина. Расульчик вышел из ниши и сразу увидел своего отца. С радостным криком мальчик бросился к нему через площадку. Закиров обернулся, увидел сына и метнулся к нему навстречу. Не останавливаясь, он схватил его за руку и увлек обратно в нишу. Там он несколько минут что-то возбужденно объяснял Расульчику по-таджикски. После этого мальчик из ниши не появлялся, а Закиров бегом вернулся на свое место. И вовремя. Из-за скалы вырвалась вся банда басмачей сразу. С ревом и свистом, стреляя на скаку из карабинов, два десятка чернобородых головорезов мчались прямо на крепость. Защитники ее открыли беглый огонь, благо скученный конный отряд представлял собой отличную мишень, в которую можно было стрелять не целясь. Результаты этого огня тут же сказались: несколько коней рухнули наземь, о них споткнулись задние, выбросив всадников из седла, несколько чернобородых обвисли в седлах, истекая кровью. Атака захлебнулась. Повернув коней, басмачи помчались обратно под защиту скалы. Вдогонку им, не утихая, гремели выстрелы. Когда басмачи скрылись и выстрелы утихли, Плавунов поднял голову и крикнул: - Ну что же, товарищи, неплохо! Теперь их осталось семнадцать, а то и меньше, если есть раненые. Еще три такие атаки, и мы спасены! Держитесь, товарищи! Но атак в конном строю больше не было. Худояр-хан понял, что в крепости сидит горстка людей и что никакого пулемета у этих людей нет. Стало быть, нет никакой нужды рисковать своими в лобовой атаке. Куда проще подобраться к крепости перебежками. И вот на всем пространстве между скалой и крепостью замелькали, то появляясь, то прячась, черные папахи басмачей, - Внимание, товарищи! - крикнул Плавунов.- Худояр-хан переменил тактику. Теперь держи ухо востро и стреляй только прицельно! Они хотят взять нас на кинжалы! Ну что ж, посмотрим! Снова загремели выстрелы, но уже не такие частые. Со стороны басмачей тоже засвистели пули, с которыми уже всерьез пришлось считаться. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С МИЭЛЬ Положение становилось угрожающим. Басмачи, перебегая от камня к камню, приближались. Огонь из крепости, где помимо Закирова хороших стрелков не было, серьезного урона им, по-видимому, не причинял. А сами они все гуще и гуще накрывали крепость роем свистящих пуль. Уже трудно было перебегать от позиции к позиции, не рискуя попасть под пулю. А когда среди защитников появился первый раненый - Закирову начисто срезало левое ухо,- Плавунов поманил к себе Наташу, показывая ей, что надо ползти по-пластунски. Наташа быстро добралась до отца. Сначала Плавунов приказал ей перевязать Закирова, а когда она это сделала и снова перебралась к отцу, он погладил дочь по русой голове и сказал: - Скоро конец, Наташенька. Минут через пятнадцать они сюда ворвутся. Надо спасти Расульчика. Помнишь, что говорила Миэль? - Помню, папа. - Пусть Расульчик попросит "Дрион" открыться и принять его. - А спящие, папа, а Лапин? - Они мужчины. - Они сейчас беспомощнее детей! - Знаю. Если бы я своей смертью мог их спасти, я не колебался бы ни одной секунды! Но я не знаю, что для них можно сделать. Он отвернулся и, припав к винтовке, снова стал стрелять в черные папахи. А Наташа глянула на Искру, потом на Юру и, убедившись, что они в порядке, быстро поползла к нише. Расульчика и Лапина она нашла в горячем споре. Лапин порывался выйти из ниши и посмотреть, что это там так сильно гремит. Расульчик его удерживал, говорил, что там пули, там убьют. В ответ на эти "пули" и "убьют" Лапин принимался весело смеяться и уверять мальчугана, что все это чепуха, что так не бывает, чтобы человека просто так взяли и убили. - Расульчик, милый, - подбежав к ним, торопливо заговорила Наташа. - Вот-вот сюда ворвутся басмачи! Они уже совсем близко! Они убьют всех! Начальник приказал, чтобы ты немедленно попросил шар открыться! Шар послушается тебя. Миэль говорила, что послушается! Расульчик бросил Лапина и, не говоря ни слова, обхватил руками черный бок шара. Он стал гладить его, прижиматься в нему лицом и что-то быстро-быстро говорить по-таджикски. Наташа не увидела, как открылся шар. Она увидела лишь, как Расульчика накрыло что-то большое и белое и мгновенно исчезло вместе с ним. Она облегченно вздохнула и повернулась к Лапину. Но того уже в нише не было. - Петька! Стой! Лапин, стой! Наташа выбежала из ниши и увидела, как Петр Лапин идет по площадке во весь роет и смеется над пулями, которые со свистом проносятся мимо него. Девушка, не раздумывая, рванулась к нему, но Лапин вдруг остановился как вкопанный, повернулся к шару и с лицом, полным невыразимого изумления, рухнул на камни. Наташа с трудом перевернула его на спину. Петр Лапин был мертв. И тут же ее ужалил яростный крик. Она вскинула голову и увидела, что Искра прислонился спиной к валуну и держится за плечо. Оставив Лапина, она быстро поползла к Искре и, думая только о нем, о любимом, не увидела, как у отца ее вдруг выпала из рук винтовка. Уже перевязывая плечо Искре, она вдруг услышала крик Юры Карцева: - Плавунова убили! - Скорей к отцу! - крикнул Искра Наташе, отталкивая ее от себя. Но она не успела сделать ни малейшего движения. Из-за каменного барьера послышался грозный рев басмачей. Они бежали к крепости во весь рост, яростно крича и потрясая кинжалами и саблями. Выстрелы Закирова и Юры их уже не могли остановить. Да и пробежать-то им оставалось не более тридцати шагов. Вот они перевалили через каменный барьер и вдруг... умолкли. Один из бежавших - огромный широкоплечий бородач сделал по инерции несколько шагов, занес кинжал над Искрой, но тут же замер и выронил его. Несколько секунд он смотрел на Искру с удивлением, а потом тихо опустился на камни. Догадываясь, в чем дело, Искра поднял глаза на шар и увидел ее, Миэль. Она стояла в отверстии "Дриона", как в огромной круглой раме, и смотрела на поле боя. В одной ее руке сверкал "фонарик", а другая лежала на черной голове Расульчика Вот она наклонилась к Расульчику и что-то сказала. Мальчик кивнул. Тогда Миэль взяла его руку и вложила в нее свой удивительный "фонарик". Расульчик быстро спрятал его за пазуху. Искра нашел Наташу у барьера. Она со счастливой улыбкой на лице смотрела на горы. Эта улыбка полоснула Искру по сердцу. - Наташа, что с тобой? - Ничего... Вот смотрю... Здесь очень красиво. - Идем скорей к отцу! Николай Федорович, кажется, убит! Она в ответ рассмеялась: - Как это убит? Разве можно убить человека?.. Искра все понял. Тот оскаленный басмач, наклонившийся над Искрой с поднятым кинжалом; был обезврежен ценой ее превращения. Луч метнулся к басмачу и по пути коснулся головы Наташи. - Этого я тебе не прощу, космическая благодетельница! - сквозь зубы произнес Искра, и, придерживая раненую руку; пошел к неподвижно лежавшему Плавунову. По пути он покосился на шар, но около шара ни Миэль, ни Расульчика уже не было. Возле Плавунова стояли Карцев и Закиров. Искра присмотрелся к ним и сразу понял, что Закиров облучен, а Карцев нет. Погонщик плакал, размазывая по лицу слезы, а Юра стоял, опершись на винтовку, и хмуро его рассматривал. Карцев, обращаясь к Искре, сказал: - Николая Федоровича наповал срезали гады, а этот... ишь, нюни распустил... под луч его угораздило. - Наташа тоже под луч попала, - с тоской проговорил Искра. - Наташа?.. Впрочем, не надо, Вацлав, не убивайся. До вечера потерпим, а там и мы... Тебя-то сильно задело? -Пустяки, в мякоть. Кость цела, а мясо зарастет... Юра! - В чем дело, Вацлав? Что ты на теня так уставился? Искра огляделся. - Где Миэль? - спросил он глухо. - Возле "Дриона" ее нет. - Должно быть, вместе с Расульчиком осматривают спящих... А что? Искра произнес хрипло, с трудом выговаривая слова: - Петр был прав... Ее нужно убрать... Это наш последний шанс... Я бы сам, да одной рукой не справлюсь... промахнусь... Это должен сделать ты, Юра! Сейчас же1 Немедленно! Пораженный Карцев отступил от него на шаг: -Ты что, Вацлав, спятил? Убить Миэль?! Да она же спасла нас! Дрожа от бешенства, Искра грудью надвинулся на него: -- Спасла? Ты говоришь, спасла? А для чего спасла? Чтобы сделать нас такими, как Лапин, как Закиров, как эти басмачи? Посмотри на них! Разве это полноценные люди? А что говорил Плавунов?! Вспомни, что говорил! Ты веришь ему? Вот он лежит мертвый! И он сказал, что лучше умрет, чем попросит помощи у этой... этой... Она не поверила нам! Не поверила, что мы сами справимся, без нее с этой гуоллой! Или ты боишься? Но чего, чего? Она же не убьет тебя! Вдруг удастся ее обезвредить. Тогда тебе памятник в веках! Он схватил здоровой рукой Юру за плечо и потянул за собой. Юра не сопротивлялся. Лицо его посерело. Он подчинился Искре, потому что рассудком понимал, что тот прав, но где-то в глубине души оставалось мучительно острое беспокойство. Залегли рядом, за огромным ноздреватым валуном. Действуя, словно автомат, Юра дослал патрон и приготовился. Он весь дрожал, как в приступе жесточайшей лихорадки. В нише показалась серебристая фигурка Миэль. Она переходила с места на место, наклонялась, исчезая на мгновение за каменной оградой, потом появлялась снова. Рядом с ней находился Расульчик. - Успокойся, не спеши. Погоди, когда выйдет. а то еще в Расульчика попадешь... - возбужденно шептал Искра, гладя друга по плечу... ВЫСТРЕЛ Миэль осматривала спящих красноармейцев и погонщиков, лежавших в нише под сенью черного шара. Лицо ее выражало серьезную озабоченность. Расульчик, не отходивший от нее ни на шаг, взволнованно говорил: - Это кароши красны джигит, нет басмачи, Миэль. Красны джигит не надо умирал! Из прибора Миэль послышался тихий голос: Не бойся, они не умрут, Послезавтра они проснутся и будут здоровы. "Дрион" должен улететь раньше, чем они проснутся. Их не надо было переносить сюда, под самый "Дрион". - Как не надо, Миэль! Там басмач Худояр-хан приходил, все красны джигит зарезал! Очен надо сюда носил! - воскликнул Расульчик. Миэль взяла его за плечи и пристально посмотрела ему в глаза: - Басмачи... Кто они-басмачи? - Басмач - болшой бандит. Бедны дехканы убивал, на бедны кишлак огонь пускал, все отбирал; баран отбирал, ишак отбирал. Все бай, мулла отдавал. Красны джигит кароши, бай прогонял, басмач прогонял, все бедны дехканы отдавал. Мой ата красны джигит! - с горячен убежденностью ответил Расульчик, не опуская своих черных блестящих глаз под пронзительным золотистым взглядом Миэль. - Кто владеет страной, басмачи или красные джигиты? Говори правду, маленький, только правду! - Страной? - изумленно повторил Расульчик и даже рассмеялся над таким вопросом.-Ты, Миэль, не знаешь наши страна. Наши страна болшой! О! Как небо болшой! В Таш