- Вот как! Что именно? - Понимаете, - Леня решил, что профессор Паверман может приго- диться, - нам очень хочется повидать Юру. Мы же старые друзья! Никто из вас, даже академик Андрюхин, еще не знал Юру, а мы уже были знако- мы... - Ты уверен, что знал Юру до академика Андрюхина? - сердито спро- сил Паверман. - Что ты познакомился с ним раньше, чем мы?.. - Словно спохватившись, он добавил: - А ты знаешь, что такое фамильярность? - Нет, - сознался Леня. - Но ты применяешь ее на практике! Ты называешь просто Юрой чело- века, которого сопровождает на родину эскадра военных кораблей Советс- кого Союза и военные корабли всех стран! Он - Человек-луч, гордость нашего отечества, а ты... - Что ж, вы, может, думаете, если он Человек-луч, - немедленно вмешалась Нинка, - так не будет играть за "Химика"? - За какого "Химика"? Вы же ничего не понимаете! - Паверман схва- тился за голову. - Дети... Бубырь тотчас заерзал, оглядываясь по сторонам. - Чего ты ищешь? - Детей, - ухмыльнулся Бубырь. - Нет, правда, Юра будет играть за "Химика", хоть сделайте его десять раз лучом! Давайте пойдем и спросим его. Хотите? - К нему, - торжественно заявил Паверман, - имеют доступ только Женя, Анна Михеевна и академик Андрюхин... Наверное, профессор Паверман все же поделился с кем-нибудь этим разговором, потому что вечером, когда ребята уже укладывались спать, к ним таинственно заглянул сам Иван Дмитриевич Андрюхин. Он закрыл за собой дверь и, сунув руки в карманы широких брюк, принялся прохаживаться между кроватями, хитро поглядывая на ребят, за- миравших от любопытства. - Спите? - спросил он наконец. - Ага! - радостно хихикая, хором ответили Бубырь и Нинка. - Вот и чудесно. Животы, носы, руки, ноги в порядке? - В порядке! - подтвердили Бубырь и Нинка. - А может быть, вы бациллоносители? - подумав, спросил он страш- ным голосом. - Нет, нет, нет! - завизжала Нинка. А Бубырь просто не знал, что это такое. - Очень хорошо, - сказал Андрюхин, щелкнул Бубыря по носу и ушел. Ребята тотчас уселись на своих кроватях и вытаращили друг на дру- га глаза. - Орлы, не спать! - завопил Бубырь. - Сейчас мы пойдем к Юре! - Пойдешь ты, как же! - не удержалась Нинка, всей душой веря, что Бубырь прав, и не спуская глаз с двери... Но прошло полчаса, час... Заглянул приставленный к ним матрос и, ворча, выключил свет. - Спать, воробьи! - хмуро сказал Пашка и демонстративно повернул- ся носом к стене. На следующее утро их разбудили на рассвете. Женя вывела ребят на ют, усадила в плетеные кресла, сунула по булке с маслом и велела си- деть. - А если кто будет гнать, скажите - вам здесь приказал сидеть сам адмирал. И ушла. Вскоре появились во главе с боцманом матросы и принялись натяги- вать леера, отгораживая именно ту часть палубы, где находились ребята. - А ну давай отсюда! - хмуро брякнул боцман. Проиграв партию в шахматы, он про себя совершенно твердо решил, что не дело ребятам быть на боевом корабле. - Нам сам адмирал позволил! - заявил Бубырь. - Я тебе покажу адмирала! - И боцман, ухватившись за плетеное кресло, поднял его было вместе с Бубырем, но откуда-то сверху началь- ственный голос коротко приказал: - Отставить! Торопясь поставить кресло, боцман чуть не уронил его. - Продолжать работу! - изрек тот же голос. После этого боцман решил, что Бубырь - самое серьезное испытание для моряка. Замкнув ребят в тугую ограду лееров, матросы ушли, зато вскоре начали накапливаться пассажиры линкора - ученые, писатели, жур- налисты, официальные представители правительств. Они толпились с двух сторон отгороженного пространства, оставляя свободной сторону, обра- щенную внутрь корабля. Ребята начинали чувствовать себя неловко. Было такое ощущение, что их посадили в клетку, а вокруг собираются зрители, правда с очень почтительными, даже радостными лицами, но явно ждущие чего-то. Ребята заерзали в своих креслах, пряча глаза от толпящихся взрослых и внимательно рассматривая зеленую бездну за бортом. Они не решались на глазах у всех переговорить друг с другом и выяснить, что же это все значит. Вдруг раздались негромкие, осторожные, ласковые аплодисменты. Все смотрели в глубь корабля, на проход, по которому меж двух шеренг мат- росов в парадной форме медленно катилось большое кресло. В нем с растерянным лицом, встревоженным и радостным одновремен- но, полулежал Юра Сергеев. Ребята узнали его сразу, но сердца их сжались, когда они увидели, какой он стал худой, слабый и бледный до желтизны. Какой он стал без- защитный! Словно охраняя его, ни разу не взглянув по сторонам, не спуская глаз с Юры, шли по бокам Анна Михеевна и Женя, а сзади - академик Андрюхин. Ребята давно встали со своих плетеных кресел и, не зная, что де- лать, то передвигали кресла в угол, то начинали тоже аплодировать, то оправлялись, стараясь принять независимый вид. Леера приподняли, крес- ло проехало к самому борту линкора, и тотчас на всех кораблях эскорта загремела музыка; заглушая ее, понеслись радостные крики, суда одно за другим стали выбрасывать сигналы: "Китайские моряки никогда не забудут этой минуты!", "Мы постараемся быть достойными вашего подвига, товарищ Сергеев!", "Человек-луч - ура!", "Да здравствует Человек-луч!.." При виде этого величественного зрелища, при первых звуках музыки и востор- женных криках, приветствовавших его появление, Юра, забыв обо всем, хотел встать, но твердые руки не дали ему даже пошевельнуться. Тогда он негромко заговорил: - Дорогие мои друзья... Мне жаль, что я не могу всем вам пожать руки! Но произошла ошибка. Меня приветствовать не за что! Как и вы, я всем обязан нашей Родине, давшей нам среди других чудес великую науку нового общества! Многим мы с вами обязаны тем, кто ее создает, и преж- де всего - великому русскому ученому Ивану Дмитриевичу Андрюхину... Не могу скомандовать кораблям салютовать в его честь, в честь науки... И все же я дам свой салют!.. И он беспокойно зашевелился. Ему протянули трепещущий белоснежный комок - голубя, затем другого, третьего... И вот один за другим из его рук несколько голубей взмыли в сияющее небо... Большинство голубей вернулись на "Советский Союз", но некоторых удалось приманить другим кораблям. Потом рассказывали, что итальянские моряки, сумев залучить к себе голубя, устроили великий пир; голубь, как почетный председатель застолья, находился в золотой клетке в цент- ре стола. Всю дорогу его охраняли приставленные для этой цели офицер и матросы, а по приходе в Неаполь голубь в специальном вагоне был дос- тавлен в Рим и в торжественной обстановке вручен президенту республи- ки. Пока же восторг от того, что они наконец увидели Человека-луча, что он жив, безмерное преклонение перед подвигом Андрюхина и Сергеева вылились в импровизированный парад. Один за другим корабли всех стран, украшенные флагами, под звуки своих национальных гимнов проходили мимо "Советского Союза", сбавившего ход. Эскадрильи самолетов то исчезали далеко в океане, то появлялись, беззвучно мелькая над кораблями. Пашка, Нинка и Бубырь, сбившись в кучу, растерянно и жадно следи- ли за всем происходящим, то и дело возвращаясь взглядами к Юре. К нему один за другим подходили с приветствиями представители делегаций, пол- номочные представители стран, ученые и борцы за мир, чьи имена были известны всему человечеству. Вдруг в этом торжественном шествии произошла заминка, и звучный голос академика Андрюхина провозгласил: - Позвольте, друзья, приветствовать героя его самым старым прия- телям, тем, кто любил его, когда еще мало кто знал даже о существова- нии Юры Сергеева. И, пока академик, осторожно раздвигая знаменитых гостей, шел к ошеломленным, вытянувшимся в струнку ребятам, первой, выскользнув из рук Бубыря, кинулась к Юре Муха. Захлебываясь от визга и горячо сожа- лея, что собакам не дано разговаривать, она подскочила к Юриному креслу, сделала попытку вспрыгнуть к нему на колени, перевернулась, принялась, вскочив, прыгать на задних лапах и наконец, нежно повизги- вая, замерла в своей классической позе, опрокинувшись на спину, елозя по полу и настоятельно требуя внимания и ласки. Напряжение, выражение торжественности и неловкости словно смыло с бледного лица Юры, и на нем проступила знакомая широкая лукавая улыб- ка. Ребята с глубоким вздохом облегчения, узнавая прежнего Юру, осто- рожно приблизились к его креслу. - Смотри ты, Пашка! - еще слабым, негромким, но веселым голосом сказал Юра. - О-о! Бубырь, Нинка! Здорово!.. - Здравствуйте, - пробурчал Пашка, впервые называя Юру на "вы" и не зная, куда девать руки и ноги. - А вставать вы еще не можете? - тревожно спросил Бубырь. Нинка, стоя рядом и что-то беззвучно шепча, сердито дергала за штаны то Пашку, то Бубыря, возмущаясь тем, что они все делают совсем не так, говорят не то и вообще оскандалились на глазах у всего челове- чества. - Не бойся, друг, - с удовольствием глядя на Бубыря, говорил Юра, - встану. Выйду на лед. Все будет по-старому! И "Химик" станет чемпио- ном мира! Пока он с передышкой выговаривал эти слова, Нинка, решившись на- конец, подобралась, скользнув под локтем Андрюхина, к самому изголовью Юры, поправила ему ворот рубашки, тоненькими длинными пальцами разоб- рала и уложила по своему вкусу его волосы, подтянула одеяло и, мель- ком, но победоносно взглянув на Женю, так вцепилась в край кресла, что было ясно: отсюда ее не оторвать никакими клещами. Лучшие радиокомментаторы, крупнейшие писатели вели для всего мира радиопередачу с линкора "Советский Союз", посвященную выздоровлению Человека-луча. На время радиопередачи были приостановлены все работы на земном шаре, движение всего транспорта! В Париже, в зале Плейель, где собралось межевропейское государс- твенное совещание по выработке плана уничтожения запасов ядерного ору- жия, делегаты совещания стоя выслушали эту передачу. После этого было оглашено обращение к Советскому Союзу, единог- ласно принятое делегациями Англии, Франции, Германии, Италии, Голлан- дии и других держав, входивших ранее в различные военные союзы. В этом обращении говорилось: "Руководствуясь принципами мира между народами и дальнейшего прогресса человечества, полномочные представители всех европейских стран обращаются от имени своих народов и правительств к правительству Советского Союза. 1. Мы просим помочь в уничтожении всех имеющихся на наших терри- ториях запасов ядерного оружия, выбросив его за пределы земной атмос- феры, с тем чтобы не допустить опасного заражения воздуха, воды и поч- вы. 2. Согласиться совместно с Соединенными Штатами на уничтожение ядерного оружия, ставшего ныне полностью бесполезным. Присоединение Советского Союза и Соединенных Штатов к нашему решению, находящему го- рячую поддержку всех народов, навсегда развеет мучительный страх перед войной, грозившей истреблением всему человечеству. 3. Поддержать наше предложение объявить всемирный конкурс на соо- ружение в Москве величественного и гордого монумента, прославляющего, на радость всему человечеству, единение науки и мечты, науки и подви- га, - бессмертное деяние академика Андрюхина и испытателя Юрия Сергее- ва, ныне известного во всем мире как Человек-луч..." Обращение было благоприятно встречено Советским Союзом, и, нес- мотря на неопределенную позицию Соединенных Штатов, Европа приступила к уничтожению тех арсеналов смерти, которые годами, как гнойные язвы, росли на ее теле. Корабли проходили уже Северное море, когда необычайно высоко над горизонтом повисли сполохи, напоминающие северное сияние. Фотонные площадки академика Андрюхина чистили Европу, выбрасывая за миллионы километров от Земли ярчайшие стрелы лучей: это уходили с земли злове- щие ядерные взрывы, смертоносная радиоактивная пыль, уходила смерть... Через сутки корабли приближались к Ленинграду. Юра уже вставал. Анна Михеевна требовала, чтоб он ходил не меньше двух часов в сутки, и он с удовольствием убегал из отведенного ему салона. Его мучил этот салон. Пока Юра лежал, кровать под балдахином в каких-то золоченых побрякушках, огромный, мореного дуба письменный стол и кресло перед ним, похожее на трон, люстра из драгоценного хрусталя и золотых висю- лек, французские гобелены во всю стену, ковры, в которых по щиколотку утопала нога, - вся эта внушительная роскошь не бросалась ему в глаза. Но, когда он встал и осмотрелся, ему стало не по себе в этой комнате. Он не подходил к этой обстановке. Но все это было сущим пустяком по сравнению с той жизнью, которой был вынужден теперь жить Юра. Его почти не оставляли одного. Он не мог, как прежде, запросто поговорить с ребятами, с Женей, даже с ака- демиком Андрюхиным. Как-то так получилось, что вся его жизнь проходила теперь на глазах у других, не очень знакомых, а часто и вовсе не зна- комых людей, которых нельзя было просто попросить оставить его в по- кое. Это сочли бы грубостью... Конечно, сердце непривычно замирало от гордости, когда он видел все эти корабли, самолеты, слышал музыку и артиллерийские залпы, гре- мевшие в его честь, знакомился с действительно замечательными людьми, о которых раньше только читал, удивляясь их мужеству или уму, но все эти почести не то чтобы расстраивали его, но держали в постоянном неп- ривычном напряжении... Иногда во сне ему казалось, что он уже много дней подряд непрерывно играет дико затянувшуюся ответственную встречу по хоккею и что силы его на исходе... В Финском заливе к Великому каравану присоединились суда Швеции, Польши, Германии, Финляндии, Норвегии, Дании, а за несколько десятков километров от Ленинграда их встретили корабли Балтийского флота и сот- ни яхт, моторок, катеров и пароходов... Чем ближе были родные берега, тем веселее становилось на сердце у Юры. Он уже не принуждал себя улыбаться чужой, резиновой улыбкой, а, бесцеремонно обняв Женю и не обращая внимания на шокированных его вольностью джентльменов, хохотал до слез, глядя, как ребята на прыгаю- щих по волнам яхтах пытаются под заливистый баян сплясать хлесткое "Яблочко"... Корабли остановились на рейде Кронштадта. Вечером состоялась тор- жественная церемония прощания с экипажами кораблей. Рано утром два "ТУ-150", имея на борту более пятисот человек, приглашенных на празд- нование в Москву, поднялись в воздух. На первом самолете летели все члены экспедиции во главе с академиком Андрюхиным и Юрой. Московское небо встретило их сотнями самолетов. И ученые и Юра летали в Москву и раньше, но теперь их поразила не встреча в воздухе, а вид самого города еще сверху, с высоты более тысячи метров. Это был даже не муравейник... Больше всего город походил на бес- конечные рои пчел, медленно стягивающиеся к центру. Можно было заме- тить, что люди использовали каждую возможность участвовать во встрече: крыши зданий, ограды парков, памятники, затертые в людских потоках ав- тобусы и троллейбусы - все было унизано живыми гроздьями людей. Из всего многодневного путешествия самым удивительным было вот это - дорога от аэродрома через Москву в Кремль. Улицы были похожи на бесконечные яркие ковры или на аллеи цветов. Машины шли по розам, розы висели на капотах и крыльях машин, ими были завалены сиденья, цветов было так много, что их то и дело приходилось сгребать под ноги восторженно ревущей толпе. Юра и Андрюхин, обнявшись и слегка поддерживая друг друга, простояли всю дорогу в открытой маши- не, то на лету пожимая протянутую руку, то аплодируя, то приветствием отвечая на приветствие, то присоединяя и свои голоса к настойчивому хору: - Мир! Коммунизм! Мир! Коммунизм! Толпы на улицах почти не двигались; люди стояли так плотно, что невозможно было ни перешагнуть, ни нагнуться, ни выбраться из толпы. Похоже было, что москвичи все до единого высыпали на улицы. Окна всех домов были настежь открыты, и там в несколько рядов, как в театральных ложах, тоже виднелись люди. Ни на балконах, ни на крышах, ни на пожар- ных лестницах, ни на водосточных трубах нельзя было найти ни одного местечка. Наибольшую зависть москвичей вызывали экипажи вертолетов. Огромные машины, украшенные флагами и транспарантами и похожие на елочные бонбоньерки, выбросив лестницы, на которых удобно расположи- лись все, кто только мог покинуть свой пост, неподвижно висели над московскими улицами. День был теплый, голубой, солнечный, но и толпы на улицах, и Юра с Андрюхиным, и все другие члены экспедиции не видели ни неба, ни солнца, полностью поглощенные тем, что происходило на зем- ле. Только у Большого Кремлевского дворца розовый от цветов квадрат площади был пуст: добровольцы из толпы, стоя в несколько рядов и на- мертво сцепив руки, сдерживали напор рвущихся вперед. И у охраны, хотя им приходилось нелегко, глаза горели той же огромной радостью, какой переполнена была Москва. Когда путешественники, потрясенные встречей, ошеломленные силой народной любви, запыхавшиеся, растрепанные, осыпанные лепестками цве- тов, вытирая разгоряченные лица, вошли в Георгиевский зал, навстречу им уже двигалась небольшая группа людей. Академик Андрюхин был знаком с членами правительства и представил Юру Сергеева, своих помощников, Лайонеля Крэгса, ученых Академического городка, а также участников экспедиции профессора Павермана. Когда прошли первые приветствия, все познакомились, выпили по бо- калу шампанского и, сидя за праздничным столом, начали несколько при- ходить в себя от всего, чем так обрадовала и ошеломила их Москва, плотный седой человек с тем бурым загаром, который бывает только у лю- дей, не прятавшихся от вольного воздуха, очень похожий на старого шах- тера, наклонился к Юре и негромко спросил: - Как дальше думаешь жить? Глаза его внимательно и дружелюбно рассматривали Юру. - Уеду в Академический городок, - встрепенулся Юра: спросили о том, что сейчас его крайне занимало. - У академика Андрюхина есть кое-какие планы... Если здоровье позволит, будем готовить новый полет. А не смогу, что ж... Когда утихнет все это, - он смущенно кивнул на окна, откуда доносился гул праздничной Москвы, - вернусь в Майск, на свой комбинат. Буду работать, играть в хоккей, учиться... И только сейчас, глядя на этого седого человека, так похожего на учителя, Юра понял, что говорит с одним из тех людей, которых знал всегда... Седой шахтер, глядя на багрово вспыхнувшего Юру, понял, что с ним происходит, и молча сгреб его за плечи... Глава, двадцать третья. ЧЕЛОВЕК-ЛУЧ, ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ? Ночью Женя проснулась, придавленная черной глыбой ужаса. Несколь- ко мгновений она не смела открыть глаза, зная, что сейчас произошло что-то страшное. Не двигаясь, почти не дыша, она думала: что? И вдруг, широко открыв глаза, вскочила. Нет Юры. Где он? Включив свет, она сорвалась с широкой кровати, зачем-то подбежала к распахнутому окну, откуда тянуло острой свежестью, пахло Москвой, родным домом... И, окончательно проснувшись, Женя вспомнила, как Юра и Андрюхин умудрились уединиться, о чем-то таинственно беседуя, даже на торжественном приеме, как они, ничего не замечая, шли потом по коридо- ру небольшого дома, где их расселили на ночь... Конечно, Юра у Андрю- хина. Что еще они затевают? Как была, в пижаме, она забралась с ногами на широкий подоконник, не видя, уставилась на темные ели, на плывущие далеко огни... Ей при- помнились некоторые книги и фильмы, и она со злой усмешкой перебирала туманные образы жен, безропотных, преданных, растворявшихся в деятель- ности великих мужей... Эти жены варили своим мужьям вкусные обеды, вовремя пришивали пуговицы, удостаивались чести переписывать их труды, собирали в семейные альбомы разные примечательные фотографии. Нет, Же- ню не манила такая жизнь; при одной мысли о безмятежном существовании ей становилось тошно. Потом, как маяк, выплыл образ гордой польки Ма- рии Склодовской, по мужу Кюри. Впрягшись рядом с мужем, она проклады- вала глубокую борозду по целине, еще неведомой науке, и кто пахал глубже?.. Но Юрка увлекся кибернетикой, а Женя всей душой была предана атмовитаминам, им не идти в одной упряжке! Что ж, все равно, все рав- но, слышите? - она станет вровень с ним! И ветер, который пахнул в это мгновение в окно, как будто подхва- тил Женю и упруго поднял вверх. Она вся напряглась в сознании своей силы, в нетерпеливой жажде сейчас же что-то делать, дерзать. Она пе- регнулась далеко вниз, едва не свалилась с подоконника и неожиданно ощутила, что сидит в Кремле. Невольно запахнув пижаму, пригладив воло- сы и согнав ребячью улыбку беспричинного счастья, Женя спрыгнула в комнату, растерянно оглянулась. Действительно, ведь они в Кремле!.. Кто жил раньше в этих комнатах? Кто подходил ночью к этому окну, меч- тал о счастье, не о своем - о счастье всех людей?.. И, собрав в морщи- ны широкий лоб, зло сузив блестящие и во тьме глаза, Женя беспощадно обругала себя подлой мещанкой. Как смела она думать о себе, о Юрке, когда удивительная судьба привела ее в дом, где размышляли о мире, о человечестве... Женя тихо забралась в кровать, но, как ни старалась, не могла придумать ничего интересного ни о человечестве, ни о мире. Она уже засыпала, когда рядом тихо скрипнули пружины. Минуту они оба лежали молча. - Бродишь по ночам? - с мрачной иронией спросила Женя, не откры- вая глаз. - Спи, - ласково буркнул он. - Завтра митинг на Красной площади, встанем рано... И скоро заснул, легонько всхрапывая. Вот это было уже настоящее свинство! Она даже толкнула его, как будто невзначай, но он и не поду- мал просыпаться. Она лежала, широко открыв глаза, но постепенно сердитое выражение исчезало, и, все глубже погружаясь в непривычное состояние светлого покоя, Женя в туманном полусне словно плыла среди неясных мыслей о Юре, о новых, таинственных испытаниях, о мире, который, как щедрое солнце, надолго обнимет исстрадавшуюся по нем Землю... Ей казалось, что она не спала, даже не закрывала глаз. Легкое движение у двери заставило ее встрепенуться. Было уже светло. Она уви- дела, как небольшой черный ящик подплыл к кровати и остановился в мет- ре над их головами. Женя, щурясь, присмотрелась. Над ними, неясно поб- лескивая горящими лампами, едва слышно шипел готовый заговорить прием- ник. Женя приподнялась и, вздохнув, выключила его; она не одобряла мальчишеских проделок академика Андрюхина. Тотчас, смущенно потирая руки, явился сам Иван Дмитриевич. Похоже было, что он подглядывал в щель. - Не спите? - осведомился он. - Спим, - возразила Женя, кутаясь в одеяло. Юра безмятежно похрапывал, подтверждая ее слова. - Совершенно зря, - возмутился академик. - Уже семь часов! В де- сять митинг. Неужели мы не проедемся по Москве, пока нас не начали снова тискать? Через полчаса их машина, никем не замеченная, выскользнула на пустынные еще улицы Москвы. Андрюхину, Юре и Жене казалось, что они пробыли вдали от Родины не месяц, а долгие годы. Теперь они радостно узнавали знакомые улицы, здания, скверы, величественную фигуру Ленина, венчающую Дворец Народов, зеркальную крышу старого стадиона в Лужни- ках... Они долго колесили по Москве, Андрюхин сам вел машину... - Все это великолепно, - заявила Женя, не в силах дальше терпеть томительную неизвестность. - Но я хочу наконец знать, о чем вы шепче- тесь, что от меня скрываете и во что еще должен будет превратиться мой муж. Вы знаете, - она подняла сердитые глаза на академика Андрюхина, - Юра Сергеев мой муж... - Да, да, - заторопился Андрюхин, - ведь я до сих пор не принес вам своих поздравлений, цветы... Это непростительно! Крэгс прав, я бестактен, я свинья... - Иван Дмитриевич! - Женя, как будто делая академику выговор, укоризненно покачала головой. - Я хочу знать, во что будет превращен мой супруг. Андрюхин встревоженно покосился на Юру. Тот смотрел в сторону, как будто разговор его не касался. Андрюхин кашлянул. Юра не оглянул- ся. - Сказать, что ли? - сердито выговорил Андрюхин. Женя замерла, понимая, что сейчас наконец откроется тайна, мучив- шая ее уже много дней. - Смотрите! - вскрикнул в этот момент Юра. Песни, гомон детворы, крики радости, улыбки, счастливый блеск глаз - все сливалось в единую музыку счастья. Но на Красную площадь и ближайшие к ней улицы и переулки могли попасть далеко не все; комсо- мольские патрули, наблюдая за порядком, уже ограничивали движение на ближних подступах к Кремлю. Среди тех, кому не удалось попасть на Красную площадь, очевидно, была и небольшая группа в составе узкопле- чего, сутулого мужчины; очень толстого мальчишки, быстрого, ловкого, подвижного, как вьюн; плечистого подростка, смотрящего вокруг с делан- ным равнодушием, и тощей, глазастой, с острым носиком девчонки. - Бубырь! - захохотал Андрюхин. - Нинка-пружинка! Пашка Алеев!.. А кто это с ними еще? - Отец Бубыря, - сказала Женя, сердясь на помеху, но все же заин- тересованная встречей. Их машина остановилась у тротуара, в пяти шагах от совещавшихся о чем-то ребят. Папа Бубыря не принимал участия в совещании; он только уныло поглядывал на огромный двенадцатиэтажный дом, перед которым они остановились. На десятках его балконов, из сотен окон счастливые жиль- цы и их гости наблюдали не только праздничную Москву - им была видна и Красная площадь... - Куда же они? - удивился Андрюхин. Подчиняясь решительному жесту Пашки, ребята нырнули в толпу и скрылись в воротах огромного дома; пожимая плечами, что-то бормоча, папа брел сзади. - Пошли! - решительно заявил Андрюхин, весело блестя глазами. Вряд ли кому могло прийти в голову, что герои, чьи изображения, увеличенные в десятки раз, висели на улицах первомайской Москвы, сей- час, запросто выскочив из машины, скрылись в подворотне... Уж очень им хотелось разгадать, что придумал Пашка. Во дворе они не встретили ни души; после шумной улицы здесь было особенно тихо. - Вот она! - крикнул Пашка, бросаясь вперед. Обгоняя друг друга, ребята ринулись за ним; сзади, спотыкаясь, бежал папа. А за всей этой компанией осторожно двигались Андрюхин, Юра и Женя. Пашка первый подскочил к пожарной лестнице и, не оглядываясь, быстро полез вверх. За ним, не раздумывая, поползли Бубырь и Нинка. - Вы с ума сошли! - вскричал папа, останавливаясь у лестницы. - Свернете шею! Слушай, что я скажу маме? Но, так как вопли его оставались без ответа, папа, воровато огля- нувшись по сторонам, тоже уцепился за лестницу и довольно ловко полез следом за ребятами. Когда ребята, преодолев все двенадцать этажей, скрылись на крыше, академик Андрюхин, нетерпеливо перебирая ногами, быстро спросил Юру: - Пояс при тебе? - Конечно. - Впрочем, интересно именно по лестнице... Зачем-то пригибаясь и пряча головы в плечи, они перебежали двор и один за другим поползли вверх. А ребята, шагнув с лестницы на крышу, убедились, что отсюда дейс- твительно далеко видно... Теперь им могли позавидовать не только тол- пящиеся на улицах зрители, но даже те, кто сидел на балконах. Красная площадь была так близко, что это и радовало и пугало... - Это Мавзолей, правда? - спросила Нинка негромко. - И Кремль.... Смотри, Спасская башня, часы! - Бубырь словно удивлялся, что все осталось на месте после того, как они залезли в центре Москвы на крышу двенадцатиэтажного дома. - А вон какая цыпа - церковка! - нежно пропела Нинка, прижимая уже грязные кулаки к великолепному голубому банту. - Это Василий Блаженный, - хмуро сообщил Пашка. - А почему на Мавзолее никого нет? - спросила Нинка. - Еще рано... - Держась за парапет, Пашка взглянул на часы, вися- щие далеко внизу. - Только четверть десятого. Все правительство, ака- демик Андрюхин и Юра Сергеев выйдут ровно в десять. - Ты бы хотел там быть? - Я? - Пашка хмуро пожал плечами. - Зачем? - А я бы пошла! - Нинка глядела на Пашку снизу вверх и расправля- ла грязными пальцами свои замечательный бант. Я бы пошла и всем крик- нула: "Здравствуйте, люди!" - Крикни здесь, - посоветовал Пашка. - А что? - Лицо Нинки вспыхнуло: момент был ответственный. - Ду- маешь, не крикну? Думаешь, испугаюсь? Она уцепилась худыми пальцами за парапет, нагнулась над далекими яркими толпами и пронзительно, что было мочи, закричала: - Здравствуйте-е!.. Люди-и!.. Но улица продолжала катить свои пестрые волны так, как будто ни- чего не случилось. Ни один человек не поднял голову; Нинкин крик не потревожил даже воробьев, сидевших над балконами пятого этажа. - Поняла? - чуть улыбнулся Пашка. - И с Мавзолея никто тебя не услышит. И меня не услышат. А вот Юру или академика Андрюхина услышит весь мир! Даже если они заговорят шепотом... - Подождите! - вскрикнул, морщась, Бубырь. - Мне приходят в голо- ву такие важные мысли... Но я ни одной не могу удержать! - Боже мой! - задыхаясь, едва выговорил папа, показываясь в этот момент над крышей. - Что бы сказала мама!.. - Надо было взять с собой и Муху! - решил Бубырь. - Где-то сейчас Юра и академик Андрюхин? - мечтательно протянула Нинка, вглядываясь в Мавзолей. - А они здесь, - услышали все знакомый голос ученого. Над крышей одно за другим показались смеющиеся лица академика Андрюхина, Жени и Юры. Ребята бросились к ним. - Не знаю, выйдет ли из тебя ученый, - сказал Андрюхин, обнимая Пашку за плечи, - но на местности ты ориентируешься потрясающе! Какую высотку занял, а? Они уселись прямо на крыше, продев ноги между железными прутьями парапета. Несколько минут все любовались Москвой, нежно-голубым небом, про- низанным солнцем, прислушивались к праздничному гулу... Потом, глубоко вздохнув, Бубырь сказал: - А что дальше?.. Опять учиться? Улыбка на лице академика Андрюхина несколько потускнела; он по- вернул к себе физиономию Бубыря и внимательно ее изучил. - М-да, - неопределенно проворчал академик. - Скажи, в четвертом классе вам рассказывали о пище, о ее калорийности, витаминах? - О пище он и так все знает, - немедленно ввернула Нинка. - Видишь ли, давно известно, что человеку необходимо ежедневно получать такое количество разнообразной пищи, которая бы давала в среднем три тысячи пятьсот калорий, - словно размышляя, продолжал Анд- рюхин. - Это известно. Насчет пищи. Три с половиной тысячи калорий. Но до сих пор не подсчитан и никому не известен тот минимум знаний, кото- рый человек тоже должен получать ежедневно, чтоб оставаться человеком. Мы не животные. Мы не машины по переработке пищи на удобрения. Мы лю- ди. Пища - это очень важно. Калории! Витамины! Но знать - важнее все- го! Теперь он стоял, расставив ноги, борода его развевалась, лицо как будто вздрагивало от восторга. - Знать! Знать! Вот голод, который будет вечно терзать человека! Только тот, кто перестал быть человеком, свободен от такого голода, сыт, удовлетворен, равнодушен! А мы не можем успокаиваться! Вчера впервые человек стал лучом, этот пучок света преодолел двадцать кило- метров... Наши сердца были потрясены! Сегодня Человек-луч мгновенно пересек материки и океаны и возродился за десять тысяч километров! Завтра Человек-луч покинет пределы Земли и уйдет в Космос на сотни ты- сяч, а потом и на миллионы и на миллиарды километров... - Что? - крикнула Женя. - Что?.. - Сибирским филиалом освоена трасса переброски луча на Луну, - слегка хмурясь, произнес Андрюхин. - Промежуточная станция оборудована на запущенном в прошлом году постоянном спутнике. К сожалению, только Луна оборудована фотонной площадкой и всей весьма сложной аппаратурой, необходимой для удачи эксперимента на космических расстояниях. Луч бу- дет восстановлен на Луне и станет человеком. Предполагается, что после недельного отдыха на Ведущей лунной станции человек снова станет лучом и вернется на Землю... - Так вот, это сделаю я! - Женя заслонила собой Юру и шагнула к Андрюхину. - Вы слышите, я! А он пусть за меня переживает и узнает, каково это... Андрюхин досадливо передернул плечами и крякнул: - Я не хотел бы продолжать здесь, на крыше, накануне праздника, этот разговор. Но вам следует знать, Женя, что немедленно после празд- ника предстоит чрезвычайно важная операция. Так называемая развертка. Вам необходимо понять, что Юра представляет сейчас совершенно особую ценность... - Ценность! - фыркнула Женя. - Нет и месяца, как он оправился от ранения... - Мы еще очень беспомощны и неразумны в той области, куда начали проникать. - Андрюхин подергал бороду. - Ученые будущего посмеются над нами. Ведь стыдно сказать, но вся тончайшая аппаратура Академического городка, все наши приемные устройства, фотонные площадки и ведущие станции рассчитаны пока на прием и передачу единственного человеческо- го организма, вот его, Юры Сергеева... Ты, Женя, без пяти минут врач, но, наверное, и тебе нелегко понять, какая это дьявольски хитроумная и неимоверно трудная задача развернуть человека в луч... Конечно, наста- нет время, когда вся необходимая для этого оснастка сказочно упростит- ся и будет размером с чемоданчик или футляр для теннисной ракетки! Тогда человек окончательно покорит пространство. Он не будет связан ничем. Он сможет пересекать любые бездны Космоса. Но, пока мы глубоко погрязли в нашем невежестве, Юра нам необходим. Вернее, нам необходимы минимум два Юры... - Два? - нахмурилась Женя, силясь понять. - Пока два... - нехотя подтвердил академик. - Не знаю, кто из них сможет уйти в Космос... Быть может, все так еще затянется, что только вот он, лентяй, еще далеко не ставший человеком (он щелкнул по носу Бубыря), впервые проникнет в мировое пространство, став лучом... - Так вот о чем вы думаете! - пробормотала Женя, не спуская с Юры глаз. - Вот о чем... Юра встал и слегка пожал плечами: - До всего этого далеко! Зачем переживать заранее?.. - Он крепче обнял ее за плечи: - Ну, Женька!.. Ну! Да брось ты, в самом деле! Обхватив ее за талию, Юра закружился в вальсе, упорно тормоша упирающуюся Женю. - Вальс на крыше! Великолепное зрелище, - пробормотал Андрюхин, вынимая часы, - но, к сожалению... В тот же миг куранты на Спасской башне начали свой трепетный пе- резвон. - Придется поторопиться, - сказал Андрюхин и, спрятав часы, слег- ка сдвинул пряжку на поясе. Все невольно посторонились: академик на несколько метров припод- нялся над крышей и, словно разминаясь, пошел по воздуху в сторону и остановился над улицей, дожидаясь Юру. - Пойдем с нами! - шепнул Юра Жене. - Хочешь? Мы подхватим тебя и понесем! - Иди, иди! - Она притворно сердито оттолкнула его, торопливо це- луя на прощание. - Это куда ближе, чем на Луну! Они пошли. Сначала, как будто пробуя, достаточно ли хорошо их держит воздух, они поднялись над крышей, над улицей, но с первым уда- ром часов быстро зашагали по воздуху напрямик к Красной площади, над заметившими их ревущими в беспредельном восторге миллионными толпами москвичей. ОГЛАВЛЕНИЕ ГЛАВА ПЕРВАЯ Картошка "АГ 181 ИНФ" ГЛАВА ВТОРАЯ Король Биссы ГЛАВА ТРЕТЬЯ Единственный документ ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Андрюхин ГЛАВА ПЯТАЯ Хоккей в Академическом городке ГЛАВА ШЕСТАЯ Конференц-зал ГЛАВА СЕДЬМАЯ Женя ГЛАВА ВОСЬМАЯ Тайна ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Страдания Л. Бубырина ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Поиски ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ В лесу ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Король и премьер-министр Биссы посещают акаде- мика Андрюхина ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ "Великая миссия" Крэгса ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Ночь ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Опыт ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Последняя игра ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Л.Бубырин с друзьями посещает короля Биссы ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Л.Бубырин с друзьями посещает короля Биссы (продолжение) ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Решающий день ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Над океаном ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Клиническая смерть ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Сияние над Землей ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Человек-луч, что же дальше?