приюта для бездомных собак, сюда можно было бы запросто собрать бродяжек со всей России. Ну, а наш губернатор просто поперхнулся бы от зависти и от расстройства разнес бы по кирпичику свою пригородную виллу. В общем, квартирка у Ареса была впечатляющая, но я бы в ней жить не стал. Хотя бы потому, что однажды утром не смог бы найти отхожее место и пришлось бы гадить в комнатах. А этого я не приемлю. Не в подворотне рос! Еще одной, кроме размеров, особенностью жилища Ареса были многочисленные изображения хозяина на фасаде и поблизости. Рельефы, статуи и фрески просто заполонили собой все окружающее пространство. Причем практически каждая из них была подписана и снабжена инвентарным номером. А у некоторых, видимо, особо дорогих сердцу хозяина произведений искусства, стояла вооруженная стража. Сверкающий золотом почетный караул также располагался и на ступенях дворца. Увидев приближающегося Ареса, они застыли по стойке смирно и дружно, словно стая котов при армейской столовой, рявкнули: -- Славься, великий! Даруй достойным победу! -- Отставить!!! -- истошно завопил Арес. -- Что это за писк? Согласен, Андрюша Попов или даже я могли бы прокричать приветствие погромче этих служивых, но, по-моему, бог войны откровенно придирался к своим подчиненным. Кричали они неплохо. До "спартаковских" фанатов им было, конечно, далеко, но все-таки это впечатляло. Однако Арес, видимо, решил отыграться на них за свой недавний позор, учиненный богу войны Дикой. Поэтому, продолжая раздавать своим бойцам ласковые прозвища вроде "трупоедов" и "персидского фарша", он отвешивал каждому караульному подзатыльник и успокоился только тогда, когда поднялся на вершину лестницы и отправил всех до единого на гауптвахту. Жомов одобрительно усмехнулся. -- А этот коротышка, -- он ткнул своим огромным пальцем в сторону Ареса, -- ничего мужик. Дисциплину у подчиненных держать умеет. -- Ты только нашему подполковнику его в пример не приведи, -- тут же посоветовал ему Попов. -- Иначе вместо фуршетов после работы будешь плац во дворе берцами шлифовать. Ваня на пару секунд задумался и после усиленной мыслительной работы смог оценить всю плачевность перспектив, обрисованных Поповым. Довольная улыбка сбежала с его лица куда-то в сторону Сахалина и не возвращалась до тех пор, пока Арес не подвел нас к усыпанному яствами столу. Впрочем, обрадовали Ивана не они, а количество напитков, составлявших компанию шикарной закуске. -- Попробуй мне только нажрись, как свинья, -- предостерег омоновца Рабинович, безошибочно истолковав его счастливую ухмылку. -- Нет, жрать, как свинья, у нас Андрюша будет, -- еще счастливее оскалился Жомов. -- Я буду пить, как верблюд. -- А затем писать, как пожарная лошадь, -- язвительно закончил за него фразу Попов. -- Жомов, ты же, гад, жрешь в два раза больше, чем я! -- Зато в четыре раза реже, -- пожалуй, впервые на моей памяти не спасовал Иван. Неизвестно, сколь долго препирались бы мои менты, тягаясь друг с другом в тяжелом солдатском остроумии, если бы я в этот момент не заметил, куда именно Арес решил рассадить наших спутников. Доблестные работники милиции, естественно, заняли почетные места рядом с хозяином, даже не спрашивая его разрешения. Немертею Арес усадил рядом с Сеней, а вот Гомера с Гераклом слуги бога войны отконвоировали в самый конец длиннющего стола. Причем Геракл оказался от хозяина дома даже дальше, чем античный поэт. Я этому несказанно удивился и гавкнул, призывая Рабиновича обратить внимание на такую разновидность гостеприимства. В этот раз Сеня не тормозил и понял мой возглас абсолютно правильно. -- Не понял, что за бардак? -- гневно поинтересовался он и приказал, ткнув пальцем на места рядом с собой: -- А ну-ка, сажайте моих друзей сюда! -- Не положено! -- отрезал Арес. -- Смертные вообще не должны допускаться за один стол с богами. А этого выб... -- бог войны поперхнулся, увидев выражение лица Немертеи. -- Незаконнорожденного сына Зевса я и вовсе на порог бы не пустил, если бы он пришел сюда не с вами. -- Вот всегда так, -- грустно вздохнул Геракл со своего места. -- Пока папик тут правил, они особо возбухать не решались, а теперь меня и вовсе со свету сживут. -- А ну, не скули! -- рявкнул на своего подопечного Жомов и показал Аресу огромный кулак. -- Видишь? -- поинтересовался он. Бог войны, потупившись, кивнул. -- Еще раз при мне кого-нибудь словесно оскорбишь, я тебе парочку хороших телесных повреждений организую! -- А затем скомандовал грекам: -- Эй, вы, "духи", садитесь рядом и ничего не бойтесь. А в следующий раз, если кто-нибудь докопается, скажите, что вы со мной... После этого инцидент посчитали исчерпанным, и все, в том числе и я, приступили к поглощению пищи. Конечно, от олимпийских богов я ожидал большей цивилизованности, но миску мне под стол так никто и не поставил. Впрочем, обедать мне приходилось и в более негигиеничных условиях. Как в Англии, так и у викингов. Поэтому грызть баранью ногу, брошенную на мраморный пол Рабиновичем, мне было относительно приятно. По крайней мере не нужно было опасаться, что ее блохи упрут! Я расслабился и постарался насладиться пищей, но не тут-то было. Дверь в пиршественную залу распахнулась, и на пороге появилась целая делегация. -- Арес, деточка, нехорошо от нас гостей прятать! -- сладким голосом заявила какая-то дамочка из вновь пришедших. -- Думаю, тебе следовало всех пригласить познакомиться со столь необычными чужестранцами. -- Мамочка, я как раз собирался за вами послать, -- явно смутился бог войны. -- Только хотел дать гостям сначала привыкнуть к окружающей обстановке. Так, значит, первой на наш обед вломилась Гера. Ведь, насколько мне помнится из телесериалов про Геракла, именно она была матерью Ареса. А значит, и мачехой Геракла. Интересно будет посмотреть, поздороваются ли они, или Гера сразу вцепится своему пасынку в морду. Пардон, в лицо. А то ведь обидятся на меня псы за то, что я посмел человеческую физиономию мордой обозвать! Ни того ни другого не случилось. Гера с Гераклом не обменялись и словом. Они просто сделали вид, что не видят друг друга. А вот Аресу от супруги пропавшего Зевса достался испепеляющий взгляд. Видимо, за то, что тот посмел посадить бастарда на одно из почетных мест. Бог войны в ответ беспомощно повел плечами. Дескать, извини, мама, против милиции не попрешь! Если честно, от внешности Геры я ожидал большего. Мне казалось, что супруга у Зевса должна быть массивной. Значимой, так сказать! А она на поверку оказалась тощей дамочкой, практически лишенной каких-либо выпуклостей, характерных для человеческих самок. Следом за ней в залу ввалились и остальные греческие боги. Нам их представляли по очереди, но, если честно, запомнил я далеко не всех, поскольку уж слишком много жителей оказалось на Олимпе. Впрочем, моего Рабиновича, например, это абсолютно устроило. -- Прекрасно, -- пробормотал он, глядя, как гости, ругаясь, пытаются занять места за огромным столом. -- Раз тут собрались все, значит, можно и начать выяснять, кто именно виновен в пропаже Зевса. Как думаешь, Андрюша, с кого нам начать? -- поинтересовался он у Попова. Наш эксперт-криминалист ответить не успел. Рядом с Сеней, словно из ниоткуда, возникла женщина. Ростом она была не выше метра пятидесяти, но зато компенсировала этот небольшой недостаток огромными объемами. Про таких говорят: "Поперек себя шире". -- Немертея, золотце, -- сладко проворковала она, почему-то плотоядно глядя на Рабиновича. -- Не подвинешься ли чуть-чуть? Я бы хотела поближе познакомиться с нашими очаровательными гостями. -- Афродита, солнышко, -- в тон ей ответила титанида, и я едва не поперхнулся. Так вот ты какой безобразный, северный олень! -- Найди себе другое место, а мне и здесь хорошо. Богиня красоты злобно зашипела, но вынуждена была отойти от моего хозяина, а я увидел, как Сеня облегченно вздохнул и смахнул рукой пот со лба. Видимо, здешняя Афродита произвела и на него неизгладимое впечатление! Гости между тем рассаживались, а я, покинув свое убежище, занял более удобную позицию для того, чтобы получше рассмотреть их аборигенские морды. Боги в зале Ареса подобрались всех размеров и расцветок. Вели они себя также по-разному, но в целом и общем напоминали обычных пациентов любой рядовой российской психушки. Сравнивать могу не с чужих слов, поскольку нам с Сеней доводилось разных чудиков туда пару раз доставлять. Расскажу как-нибудь на досуге, а сейчас мое внимание привлек один из жителей Олимпа, отличающийся от остальных особо буйным поведением. В то время, когда прочие боги мужественно сражались за лучшие обеденные места под мрачным взором Ареса и тихое рычание тощей Геры, этот чудик скакал вокруг стола, размахивая уродливым коротким луком. Ростом он был ниже всех, но компенсировал этот недостаток неимоверной толщиной. Такой, что Попов по сравнению с ним казался просто идеалом стройности. К тому же прыгающий вокруг стола субъект был лыс, как пудель после стрижки. То есть волосы на его голове росли совершенно разрозненными клочками. Мои менты покосились на него, Немертея вежливо поздоровалась, и после этого они перестали обращать внимание на толстяка. Но это и понятно. Они -- люди, а я -- пес. И бдительность мне досталась от рождения. Я просто не спускал глаз с взбесившегося уродца и, наверное, потому оказался единственным, кто видел, как он пристрелил Попова из лука!.. Андрюшу меньше всего интересовали прибывающие гости. Конечно, он то и дело косил глазом в их сторону, но подозреваю, что делал это отнюдь не из любопытства, а из опасения, что кто-нибудь из беспардонных богов в наглую стащит у него из-под носа лучший кусок. Афродита, которую Немертея не пустила к Рабиновичу, а Гера, соответственно, к Жомову, презрительно фыркнула в сторону своих соперниц и примостилась рядом с Поповым. У этой безразмерной девицы, похоже, была течка... Что такое? Опять я не то сказал?! Ну, не знаю, как у вас, у людей, а у нас, у собак, когда сучка перед кобелем задницу поднимает, это именно так и называется. В общем, не будем спорить о терминологии, тем более что смысл и в том и в другом случае один и тот же: Афродита всем своим видом пыталась показать Попову, что он ей явно интересен. Однако не на того нарвалась!!! Нашего Андрюшу ничего, кроме пищи, не интересует. Ну, разве что выпивка. Так вот, Афродита откровенно приставала к Попову, а наш криминалист в ответ уделял ей ровным счетом ноль внимания. Этот беспорядок в королевстве олимпийском узрел наш живчик-толстячок. Понаблюдал он за усилиями Афродиты пару минут, да и запустил стрелу прямо в сердце Попову. Андрюша дернулся и ткнулся носом в тарелку с жареными голубями... Я заорал благим матом и рванулся вперед, пытаясь выдернуть поводок из-под стула Рабиновича. Уж не знаю, какое из моих действий -- первое или второе -- произвело на него большее впечатление, но Сеня вздрогнул и повернулся вправо. Увидев Попова со стрелой, торчащей из-под левой лопатки, он собрался было вскочить со стула, но тут Андрюша поднял морду из деликатесного блюда и, не обращая никакого внимания ни на стрелу в груди, ни на вожделенных голубей, ни на беспокойство соратников, совершенно по-идиотски улыбнулся и повернулся к Афродите. -- Девушка, вы просто божественно прекрасны, -- совершенно не своим, каким-то писклявым голосом проговорил он. -- Никого и никогда во вселенной не было еще красивей вас. Если вы позволите мне поцеловать вашу руку и показать моих аквариумных рыбок, я буду самым счастливым существом на свете. Афродита жеманно улыбнулась, растянув жирные губы до ушей, чем поразительно напомнила мне счастливого бультерьера, а затем протянула свою жирную лапищу вперед, тыкая ее Попову под нос. Под моим оторопевшим взглядом Андрюша, словно откусывая кусок от самой вкусной в мире свиной грудинки, прилепился губами к лапе Афродиты и смачно начал ее лобызать. От этого зрелища у меня отвалилась нижняя челюсть до пола, едва не придавив передние лапы, а мои менты на пару минут, пока Попов продолжал целовать ручку богини красоты, казалось, и вовсе проглотили языки. Честное слово, глазам своим я отказывался верить и до последнего момента надеялся, что Андрюша просто перепутал божественную ручку со своим деликатесным блюдом и сейчас откусит от нее кусок. Я даже зажмурился, представив, как сейчас заорет Афродита, но этого не произошло. Зато заорал мой Сеня: -- Поп, свинья жирная, ты что такое делаешь? -- а затем поднялся со стула и грозно направился к толстому живчику. -- Ты что с ним сделал, недоумок краснорожий?! Тот, хихикая и пошлепывая себя по ягодицам, помчался от Рабиновича вокруг стола, не забывая по ходу показывать моему хозяину язык. Сеня, как это у нас заведено, бегать за преступником сам не стал. Он скомандовал мне "фас!" и, зная, что я от подлеца не отстану, остановился около Андрея, вознамерившись вытащить у него из спины стрелу. Честно говоря, что именно происходило в следующие несколько секунд, сказать вам не могу, поскольку свидетелем этого не являлся. Я просто поспешил выполнить распоряжение хозяина, пытаясь поймать божка, виновного в помешательстве моего друга. Пока я под столом до толстяка добирался, тот каким-то образом оказался на полу. Причем, судя по тому, что он пребывал в состоянии "грогги", без чьей-то помощи туг не обошлось. Оседлав подлеца, я постарался по запаху определить, кто именно вмешался в задержание преступника, но этого делать не пришлось. Рядом с утихомирившимся живчиком лежал помятый серебряный бокал, а на противоположной стороне стола возвышался Жомов, сжимавший в руке резиновую дубинку... Понятно! Боги стали свидетелями действия ментовского резино-метательного оружия. Что ж, Ваня, спасибо за помощь! Я рыкнул на чью-то руку, вытянувшуюся в направлении охраняемого мной полутрупа. Рука тут же исчезла из поля моего зрения, и я спокойно смог осмотреться, приготовившись отразить любую попытку вмешательства в действия наряда российской милиции. Таких попыток никем не предпринималось, поскольку все присутствующие на пиру внимательно следили за манипуляциями Рабиновича, а тот безуспешно пытался вытащить стрелу, пробившую насквозь тушу Попова. Мой Сеня дергал изо всех сил, но стрела не двигалась с места. Более того, сам Андрюша оказался единственным, кто никак не реагировал на манипуляции Рабиновича. Он сидел совершенно неподвижно и пялился осоловелыми глазами на Афродиту, словно сенбернар на кусок хлеба посреди обеденного стола. Я второй раз уронил челюсть от удивления и пришел в себя, лишь почувствовав, что мой язык елозит по грязному хитону живчика. С отвращением трижды сплюнув, я вытер язык о шерсть у себя на морде и вновь, вместе со всеми, посмотрел на Рабиновича. Тот, осерчав, отвесил Андрюше подзатыльник. -- Поп, не етит твою не мать! Переключи рацию на прием. Тебя "подпол" вызывает! -- заорал он прямо Андрюше в ухо. Тот не пошевелился и вообще ничем не показал, что слышит друга, продолжая бестолково пятиться на Афродиту. -- Бесполезно, -- обращаясь к Сене, томно потянулась та. -- Вы же смертные, хотя и чужестранцы. А еще ни одного смертного не удавалось спасти от стрел Эрота... Ах, значит этот толстый урод -- Эрот собственной персоной? Прототип римского Амура? Этакого маленького дитятки с крылышками за спиной? Ну они и извращенцы! А я, идиот, как же сам об этом не догадался?! Сеня, похоже, был удивлен собственной недогадливостью еще больше, чем я своей. Несколько секунд он с выражением недоумения и одновременно брезгливости на лице рассматривал охраняемое мной божество, а затем попросил Жомова привести Эрота в чувство и притащить его к Попову, а я подумал, отчего же мы видим стрелу этого смертельно опасного для людей бога. Впрочем, долго голову над этой проблемой ломать не пришлось. Видимо, здесь, на Олимпе, стрелы Эрота вполне ощутимы и осязаемы для всех, кроме самой жертвы. Интересно, как же тогда олимпийцы держат в наморднике этого прохвоста? Или им его стрелы, что коту, засевшему на крыше, лай взбесившегося бульдога у подъезда? Впрочем, выяснять это у меня ни времени, ни возможности не было. Ваня Жомов вежливо попросил меня слезть с контуженого бога и двумя хорошими оплеухами заставил его вернуться к реальности. Эрот пару секунд похлопал глазами, а затем, когда омоновец потащил его к Попову, снова захихикал. Правда, на этот раз не ехидно, а жалобно. Я презрительно фыркнул и отправился следом, чтобы не пропустить интересного зрелища. -- Так, блин, снайпер-самоучка, -- обратился Рабинович к Эроту, беспомощно болтавшемуся в вытянутой клешне омоновца. -- Или ты сейчас приведешь нашего друга в чувство, или я тебе пачку твоих собственных стрел в задницу запихаю. -- Так я не могу, -- хихикая, отозвался тот. -- Правилами не положено. -- Жомов встряхнул толстячка так, что у того зубы клацнули. -- Ладно, ладно. Сейчас сделаю. Только отпустите! Вопросительно посмотрев на Рабиновича и получив утвердительный ответ, Ваня выпустил проказливого божка из рук. Тот поежился, поправил тунику и подошел к Попову со спины. Посмотрев по сторонам, Эрот попросил всех отвернуться. Все, естественно, так и разбежались это делать! Живчик обреченно вздохнул и, наклонившись к спине Попова, трижды плюнул через правое плечо, трижды дунул на стрелу и, пробормотав: "Изыди нечистая сила, останься чистый спирт!", легко выдернул свой метательный снаряд из спины нашего криминалиста. Тот дернулся и растерянно посмотрел по сторонам. -- Чего это вы все на меня уставились? -- удивленно-обиженно поинтересовался он, а затем повернулся к Рабиновичу. -- Сеня, только не нужно опять на меня стрелки перекидывать. Воздух за обедом не я один порчу! Мой Рабинович, видимо, оказался настолько обрадованным возвращением Андрюши в лоно милицейской семьи, что не только не обиделся на довольно провокационное заявление криминалиста, но даже радостно засмеялся и похлопал того по плечу. Попов совершенно ошалело уставился на моего хозяина и одурел еще больше, когда Ваня Жомов повторил ту же манипуляцию. Мне тоже захотелось лизнуть очнувшегося Андрюшу прямо в нос, но я сдержался. По-моему, потрясений Попову на сегодня достаточно. Иначе он и аппетит потерять может... На пару минут! Но вот Жомов, похоже, решил аппетит испортить всем. -- Так, блин. Ты, чмо в консервной банке, -- обратился он к оторопевшему Аресу. -- Если еще раз твои гости позволят себе нарушение общественного порядка и тем более применение насилия в отношении сотрудников милиции, я всю эту шарашку отправлю сначала в "трюм", а потом в нокаут! Вопросы есть? -- Вопросов нет! -- вскакивая и вытягиваясь по стойке смирно, завопил бог войны, а затем заверещал на Эрота: -- Ты, шпиндель сопливый. Еще раз позволишь себе приставать к моим гостям, я из тебя не сына, а жену полка сделаю! -- Не смей на него кричать! Он еще маленький, -- завопила в ответ толстая Афродита. Ни хрена себе младенец с личиком сорокалетнего мужика! -- Я его мать... -- батюшка мой, Полкан, еще одно откровение! -- ...и не позволю тебе, вонючий трупоед, оскорблять моего сына! -- А ты бы заткнулась, жирная потаскуха, когда находишься в чужом доме! -- это, в свою очередь, тощая Гера вступилась за сыночка. -- Пока еще законов гостеприимства никто не отменял... -- Это у вас тут гостеприимство? -- ехидно поинтересовался со своего места кудрявый мужик с пивным брюхом. -- Да вы еще бы к рыбе шампанского подали! Кто же форель с красным виноградным вином ест? -- Усохни, Вакх, -- заявил, поднимаясь со стула тощий и длинноволосый блондин. Та-ак, еще с одним божком познакомились. Интересно, намылит ли ему шею Геракл за тот случай с кентаврами? -- Тоже мне знаток этикета нашелся. Да ты с бодуна даже одеколон хлестать можешь! Ох, мать моя немецкая овчарка, что тут началось! Последнюю реплику подал не кто иной, как Аполлон. Уж не знаю, заступился ли он за Геру, как за свою бывшую союзницу в Троянской войне, или просто имел какой-то собственный зуб на Вакха, но досталось от него богу алкоголиков на полную катушку. За того вступилась Геката, без которой, как известно, ни одна свара на Олимпе не проходила. Следом заорала Дика, видимо, из справедливости стремившаяся создать паритет сил. К Дике присоединился Гефест, любящий больше всех среди богов грохот и крики, да погромче. Ну и только затем слово взял Попов. -- Мо-олчать!!! -- рявкнул он, и, как это бывает всегда во время сольных выступлений нашего криминалиста, вокруг наступила тишина. Боги оказались покрепче жителей Эллады и на пол не попадали. Они просто прочищали уши, удивленно глядя по сторонам. А вот стол в зале у Ареса оказался явно не способным выдержать мощь поповского рыка. Тем более орал Андрюша не куда-нибудь, а прямо в его направлении. Столешница треснула и, не без помощи стоявших на ней яств, обломилась. Блюда, естественно, вместе с питьем посыпались на пол. Часть гостей отскочила от обрушившегося стола в разные стороны. Радовали только две вещи. Во-первых, у стола оказалось намного больше, чем четыре ножки, и обвалился он не весь. Ну, а во-вторых, я не оказался в зоне поражения. В наступившей тишине слово взял Рабинович. Не знаю, как остальные, но я заметил, что с самого начала всеобщей божественной свары мой Сеня постоянно хмурил лоб. Это не от того, что крики олимпийцев его раздражают, хотя и такой фактор, несомненно, присутствовал. Но когда Рабиновича раздражают, он обычно не хмурит брови, а попросту спускает на всех кобеля. То бишь меня. В противном случае угрюмый вид означает только то, что его посетила какая-то гениальная идея. Ее-то он и изложил. -- Так, дамы и господа, -- проговорил Сеня, поднимаясь из-за стола. -- Я смотрю, вам тут энергию девать некуда? -- он обвел глазами собравшихся. -- В любое другое время я бы не стал с вами церемониться. Просто бы забрал всех в участок, и дело с концом! Но сейчас ситуация другая. Вы мне нужны тут все. В естественных, так сказать, условиях. Поэтому для избавления от избытка энергии с завтрашнего дня начнем какие-нибудь соревнования... -- Точно! -- перебивая его, вскочил из-за стола бородатый Гефест. -- Устроим соревнования и назовем их Олимпийскими играми. Боги, не оценившие ни прелести Сениной идеи, ни нового слова в истории спорта, начали было недовольно роптать. Жомов, который вообще с трудом переваривал, когда обыватели не слишком воодушевленно реагируют на указания блюстителей порядка, собрался внушить уважение к слову сотрудника милиции двумя-тремя хорошими ударами, но ему помешали. -- Прекрасная идея! -- рявкнул полностью лысый и тучный Посейдон, поднимаясь из-за стола и потрясая огромной вилкой, именуемой трезубцем. -- Мы действительно устроим завтра Олимпийские игры, а их результаты победители смогут использовать в своей предвыборной агитации. А вот это для богов было куда как соблазнительно. За столом разом наступила тишина, а затем Гера выразила общую волю: -- Что же, Олимпийские игры, значит -- Олимпийские игры! Глава 4 К вечеру трое доблестных сотрудников милиции вкупе с двумя греками изрядно набрались. После всеобщего дебоша, безвременно прерванного рыком Попова, столы восстановили, закуску заменили, а алкоголя притащили столько, что хватило бы не только на сборище олимпийских богов, но и еще на пару российских участков внутренних дел. Боги на выпивку оказались слабоваты и ближе к вечеру целыми гроздьями стали падать под стол. Прислужники Ареса принялись разносить их по домам, и единственными, кто покинул его дворец на собственных ногах, оказались Аполлон, который сбежал с середины пиршества, сославшись на то, что ему нужно заняться закатом солнца вручную, да Вакх. Второй попросту сдался. Он еле уполз из залы, заявив, что его ждут неотложные дела, хотя по глазам было видно, что бог алкоголя просто боится оказаться перепитым простыми смертными. Хотя какие же они простые? Они же -- русские менты! Впрочем, несмотря на бегство, Вакх успел заслужить уважение Жомова. Ваня, таща под мышкой еле живого Попова, заявил, что Вакх -- неплохой мужик, но в следующий раз он не смоется, пока доблестный омоновец ему не докажет, кто из них двоих больше выпить может. Рабинович, отчаянно цепляясь за поводок Мурзика, кивнул, соглашаясь с предложением Ивана. Что и неудивительно, поскольку у Сени в таком состоянии только два варианта общения -- либо он абсолютно со всем соглашается, либо без разговоров бьет в морду. Второе полностью исключалось, так как бить морду было некому. Разве что слугам, разводившим ментов по комнатам. Но вышколенный персонал дворца Ареса был нем как рыба. Да и Сеня по ним кулаком все равно бы не попал. Утром, естественно, случившееся вчера вечером вспоминалось с трудом. У всех ментов головы трещали с похмелья, но больше всего мучились греки. Гомер тоненько стонал и, держась за голову, сквозь зубы клялся никогда в жизни не писать никаких хвалебных стихов в честь Вакха (история знает, насколько он сдержал свое обещание!), а меланхоличный Геракл и вовсе впал в кататонию. Он молча лежал на своем ложе и не сводил глаз с трещинки на потолке. Добросердечный Горыныч, видя страдания друзей, попытался предложить собственное средство излечения от алкогольного отравления. Он сказал, что в его мире синдромы, схожие с похмельем, тоже иногда наблюдаются. Но только у тех индивидуумов, которые выбрали целью своей жизни борьбу с вредителями. По его словам, чтобы не страдать утром после случайного (вы слышали? он за кого ментов принимает?!) попадания алкоголя в кровь, следует принять внутрь лекарственное средство, состоящее из чашетычек вуангуса, лепроподов смердоверса и противерий тошнавила. От одних только названий этих составляющих лекарственного препарата к горлу всех друзей, в том числе и непробиваемого Жомова, подступила дурнота. Ну, а когда Ахтармерз объяснил, что в этом мире их можно заменить натертыми когтями пещерной совы, фекалиями фавна и шерстью домашней кошки, все, в том числе и Мурзик, бросились искать подходящую посуду, способную принять в себя содержимое их желудков. После чего самым ласковым желанием любого из присутствующих было медленное и нежное пропускание самозваного лекаря через мясорубку. Спасла Ахтармерза Немертея. Она вошла в комнату, держа в руках огромный кувшин с вином, и ласково улыбнулась. -- Я понимаю ваши мучения, мои неразумные друзья, и хочу облегчить их, тогда как любая другая на моем месте принялась бы читать вам нотации, -- мило проворковала она, хотя вряд ли кто-нибудь из ментов мог бы сейчас отличить ласковое мяуканье от зловещего карканья. -- Однако я надеюсь, что когда-нибудь, однажды утром, вы поймете, что употребление алкоголя ни к чему хорошему не приводит, и согласитесь с моим жизненным принципом, который гласит, что трезвость -- норма жизни! -- Совершенно с вами согласен, сударыня, -- кивнул Ахтармерз всеми тремя головами по очереди. Рабинович простонал, не обращая на него внимания. -- Солнышко, Немертеюшка, дай что-нибудь попить, -- жалобно попросил он, глядя на титаниду умоляющими глазами. -- Пожалуйста. Ведь именно за этим я сюда и пришла, -- улыбнулась она. -- Найдите кубки кто-нибудь. Я принесла виноградного вина. -- Ви-и-ин-а?! -- почти ликующе завопил Жомов и, мгновенно вскочив со своего ложа, бросился к титаниде. -- Дай я тебя, красавица... -- Жомов! -- грозный рык Рабиновича остановил омоновца на полуслове и на полдороге. Ваня пристыжено опустил голову и вернулся на свое место, в то время как Гомер притащил со столика в углу поднос с кубками. Немертея умело разлила содержимое кувшина по питейным емкостям, уменьшив его едва на четверть. Менты радостно чокнулись и выпили тост за здравие своей спасительницы, а Жомов с безмерной тоской подумал, что дома ему никогда не доведется получить с похмелья выпивку из рук женщины -- жена и теща ему скорее зубы в глотку скалкой и сковородкой вобьют, чем принесут опохмелиться! Единственным человеком изо всей честной компании, отказавшимся было выпить, неожиданно оказался Геракл. Впрочем, друзья заметили этот факт только после третьего кубка, когда вина на дне кувшина осталось на два пальца. Удивленно переглянувшись друг с другом, менты дружно перебрались к кровати мученика. Жомов держал в руках кубок с вином. -- Геракл, ты чего такой смурной? -- ласково, насколько это только может сделать омоновец, проговорил он. -- Выпей рюмашку, сразу полегчает. -- Уйдите, люди, я в печали, -- мрачно проговорил сын Зевса, почти не разжимая губ. -- Да ладно, ты чего, братан?! -- Жомов нежно похлопал полубога по плечу, едва не сломав ему ключицу вместе с кроватью. -- Все когда-нибудь первый раз напиваются до потери сознания. Ничего страшного в этом нет. Не убил же никого... -- Ничего вы не понимаете! -- неожиданно взорвался Геракл. Менты даже отпрянули от него, поскольку совершенно не ожидали от закоренелого меланхолика такого бурного поведения. А полубог даже вскочил на кровати. -- Вам все равно, что здесь происходит. Вы же никогда не были незаконнорожденными, -- продолжал орать он. -- Когда папик еще был здесь, хамить мне в лицо никто не решался, а теперь даже нос в сторону воротят при моем приближении. Я для них ноль, пустое место. Даже хуже пустого места! Я для них изгой, не достойный слизывать пыль с подошв их сандалий. Дайте сюда кубок, выпить хочу! -- закончил сын Зевса без всякого перехода. Прежде чем менты успели отойти от оцепенения, Геракл вырвал из рук Жомова емкость с вином и мелкими глотками осушил ее до дна. Друзья смотрели, как он пьет, не отрывая глаз от кубка. Причем по выражению их лиц можно было подумать, что полубог отобрал у ментов последнюю радость в жизни, а именно возможность проверять документы у первого встречного. Первым вышел из ступора Жомов. -- Так, блин, век мне полной рюмки в руках не держать, если я сейчас не подвину на чьем-нибудь чайнике носик, -- грозно проговорил он, а затем посмотрел на Геракла. -- Короче, парень, ты мне только скажи, кому нужно жвалы на место подправить, и я все сделаю. Сам детдомовский, поэтому знаю, как без батьки хреново живется. В общем, не было еще такого, чтобы какие-то свиньи при мне безнаказанно сироту обижали! Так кто на тебя вчера наехал? Хавальник в порошок изотру... -- Не положено, -- похоже, после выпитого к сыну Зевса вернулось обычное меланхолическое настроение. -- Ты смертный, а я полубог и герой. Поэтому в мои дела тебе не положено вмешиваться. -- Ну и хрен с тобой! -- и Ваня, обиженный тем, что его благородный порыв остался невостребованным, схватил кувшин с вином и единолично осушил его до дна. -- Во хамло, -- удивленно присвистнул Попов. -- На такое только омоновская рожа способна! -- Ты у меня еще пожужжи, свинорыл трясопузый, -- возмутился его претензиями Жомов. Андрюша возгорелся желанием парировать реплику фразой с применением бычьих регалий, на что Ваня всегда жутко обижался, но миротворец Рабинович не позволил разгореться скандалу. -- Цыц, петухи олимпийские! -- рявкнул он. -- С бухаловом завязываем. По крайней мере до тех пор, пока Зевса не найдем. Нас, между прочим, дела ждут. Богов в порядок приводить кто будет? -- Так, значит, все-таки подеремся?! -- обрадовано воскликнул отходчивый Ваня, но Рабинович обломал его и в этом. -- Никаких драк, -- твердо заявил он. -- Пошли соберем их вместе и устроим Олимпийские игры. Пусть дурь друг из друга вышибут, а мы потом за них как следует возьмемся. И так уже до хрена времени потеряли! При упоминании о потерянном времени на глаза верных соратников кинолога навернулись слезы грусти. Хотя, может быть, это от запаха перегара в комнате у них глаза защипало? Жомов вспомнил покинутый им осиротевший тир. Андрюше традиционно взгрустнулось о рыбках. Рабинович с ужасом понял, что совсем позабыл о том, в каком размере ему была выдана премия ко Дню милиции. А о чем подумали Мурзик с Горынычем -- если подумали вообще, они ведь не страдали с похмелья! -- так и осталось тайной, покрытой пылью веков. Из глубин грустных воспоминаний всех вытащил Геракл. -- А что, я тоже в этих соревнованиях поучаствую, -- неожиданно заявил он. -- Будет неправильным, если я, всенародный герой, первые Олимпийские игры пропущу! Возражать ему никто не стал, поскольку всем его заявление было абсолютно по фигу. Вместо того чтобы попытаться как-то отговорить тщедушного Геракла от авантюры, Жомов решил, что подобная разминка пойдет ему на пользу, и даже подтолкнул к двери полубога, когда все остальные отправились наружу собирать в кучу его родню. Сонм олимпийских богов долго искать не пришлось. Все они в полном составе, включая дурковатого Эрота и отсутствовавшего на вчерашнем пиршестве Гермеса, восседали за пустым столом в пиршественной зале дворца Ареса, с нетерпением ожидая появления организаторов первых Олимпийских игр. Но если Эрот, увидев Жомова, поспешил спрятаться за спиной своей мамочки Афродиты, то бог торговли нагловато посмотрел на омоновца. -- Так я и думал, -- ехидно заявил он. -- Именно эти расфуфыренные идиоты и могли придумать затею с соревнованиями! -- А затем обвел взглядом стол: -- А вы, милые родственнички, еще большие дураки, если согласились в них участвовать. На него тут же заорали со всех концов стола, а Ваня Жомов рванулся было вперед, чтобы добраться наконец до горла вожделенной жертвы, но Сеня успел остановить его. Что именно он наплел Жомову, разобрать во всеобщем гвалте было невозможно, но, видимо, его слова звучали убедительно. Иначе теперь, в замкнутом помещении, Гермеса даже его крылатые башмаки не спасли бы. Ну, а Рабинович, разобравшись с омоновцем, заорал на ухо Андрюше, прося уменьшить громкость окружающих. Правда, в этот раз он попросил использовать мощь поповских легких не более, чем на четверть. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы наступила тишина, а будущие участники соревнований остались без контузий. -- Итак, граждане, приступим, -- заявил Рабинович, торжественно выходя в центр помещения. -- Для начала определим судейскую коллегию, которая займется выявлением победителей. Председателем ее назначаюсь я, а остальными судьями приказываю назначить моих друзей. Гомер будет в качестве историка-стенографиста, а Немертея назначается председателем женской коллегии. Возражения есть? -- Есть, -- поднялась с места Афродита, не сумевшая простить Немертее вчерашний облом с Рабиновичем. -- Я, конечно, согласна с тем, что предложенная тобой титанида считается известной правдолюбицей, -- язвительно произнесла она. -- Но согласись, было бы странно, если бы дочь побежденных стала судьей победителей. -- Судить вас буду не я, судить вас станет история, -- гордо заявила Немертея и собралась толкнуть одну из своих знаменитых речей, но Рабинович осадил девушку. -- Хорошо, -- примиряюще поднял он руки вверх, при этом не убирая с губ хитроватой улыбочки. -- Ты, Афродита, можешь сама быть судьей. Но предупреждаю, что члены коллегии участвовать в соревнованиях не имеют права. Таким образом ты лишишься возможности доказать своим избирателям собственное превосходство над другими кандидатами. Богиня красоты тут же заткнулась, не прельщенная перспективой упустить какие-либо преимущества в предвыборной гонке. Сеня уже было надумал перейти ко второму пункту повестки дня, но ему снова помешали. На этот раз вмешательство произошло со стороны того человека, от которого он меньше всего подобного ожидал. А именно заговорил Ваня Жомов. -- Короче, Сеня, я из коллегии судей выхожу, -- твердо заявил он, плотоядно пожирая глазами Гермеса. -- Я собираюсь поучаствовать в соревнованиях и кое-кому доказать, что он большой кусок коровьего дерьма. -- Ты что, офонарел совсем? -- зашипел на него Рабинович. -- Какое участие? Какие соревнования? Богам, а не тебе разрядка требуется... -- Мне тоже разрядка требуется, -- не унимался омоновец. -- И, Сенечка, если ты мне попробуешь запретить участвовать, то я прямо сейчас тут всем уродам хребты переломаю. Мне плевать, что ты потом Зевса найти не сможешь, но я, панком буду, на этих богах оторвусь. Пришлось Рабиновичу, скрепя сердце, согласиться с ультиматумом Жомова. Горестно вздохнув, он перешел ко второму пункту повестки дня общего собрания. Предстояло решить, какие именно виды спорта будут представлены на столь знаменательном событии, как Первые Олимпийские игры. Сеня спортивным болельщиком никогда не являлся, Попову происходящее было абсолютно до лампочки, а Ваню в данный момент ничего, кроме бокса, не интересовало. Поэтому выбор видов спорта пришлось делать Рабиновичу, а он ничего умнее, кроме бега, стрельбы из лука и, естественно, бокса, придумать не мог. Хотел предложить еще поиграть в футбол, но посчитал, что обучать олимпийцев и этому виду спорта будет выше его сил. На том и порешили, напоследок исключив бокс из женских видов спор гл. Сеня собирался и вовсе запретить богиням участвовать в соревнованиях, но вовремя вспомнил о том, какими мегерами могут быть неудовлетворенные во всех смыслах этого слова дамы, и решил не высказывать вслух своей последней идеи. Оставалось только решить, как именно будут проходить соревнования, и Рабинович тут же снял вопрос с повестки дня, "изобретя" олимпийскую систему, в которой, как известно, проигравшие выбывают. Ну а наградой победителям должны стать всемирная слава и персональная статуя. Медалей к этому соревнованию решили не выпускать. Далее стали распределять, кто из богов в каких соревнованиях будет участвовать. Первым вскочил с места, видимо, на правах хозяина дома, Арес и записал себя во все три вида программы. Но узнав, что Жомов собрался боксировать, тут же снял свою заявку с этого вида спорта. Остальные оказались не столь жадными до славы и взвалили на свои плечи не более одного состязания. Исключение составил Геракл, который, видимо, решил доказать всем свое право называться олимпийцем. Он стал единственным, кто составил компанию Аресу и в стрельбе из лука, и в беге на среднюю дистанцию. Таким образом в противниках у Вани оказались Гефест, Вакх и Посейдон. Причем первые два дрались друг против друга, а победитель должен был оспаривать титул чемпиона с победителем пары омоновский костолом -- морской разбойник. Жомов, мечтавший поколотить Гермеса, жутко разозлился, требуя от последнего выйти и разобраться, как мужчина с мужчиной, но тот лишь хитро улыбнулся и пригласил омоновца побегать вместе с ним. Ваня этого не любил, поэтому ему пришлось стиснуть зубы и драться с тем, кого он бить не собирался. Впрочем, теперь Жомову было все равно, кто станет его противником. Главное, чтобы дали о кого-нибудь кулаки почесать. Если бы боги знали, что собой представляет Ваня Жомов, они бы ни за что не согласились с его участием в играх. А так они решили, что легко справятся с простым смертным. Арес, конечно, мог бы кое-что порассказать, но, естественно, делать этого не стал, с удовольствием дожидаясь момента, когда парочка претендентов на титул верховного бога будет сокрушена рукой простого российского мента. Собственно говоря, подробно описывать боксерские поединки нет необходимости. Любой, кто хочет узнать, как это происходило, может посмотреть на драку первоклашек в школьном дворе. Гефест и Вакх бестолково махали кулаками довольно долго, но первый же удар бога мастеров отправил предводителя алкоголиков в десятисекундное