ет, догоним? -- поинтересовался у омоновца добросердечный Андрюша. -- Нет! -- Жомов отрицательно покачал головой. -- Сейчас постирает форму, умоется, обсохнет на солнышке и вернется назад, будто только что мамой рожденный. На то, чтобы оказаться "заново мамой рожденным", у Сени ушло полчаса. Милицейская форма, высушенная на жарком египетском солнце, слегка поблекла, что Рабиновича, естественно, не радовало. Вернулся он назад посвежевший, но настолько хмурый, что Андрюша Попов не решился поинтересоваться, не разогнал ли кинолог крокодилов по всему Нилу. Глядя на сердитую физиономию Рабиновича, криминалист только жалостливо вздохнул и покачал головой. Дескать, прости Сеня, но привести тебя в чувство мы были вынуждены. -- Угу, -- прочитал его мысли кинолог. -- Отольются кошке мышкины слезы. Чего сидите? Думаете, после купания и стирки я вам что-нибудь умнее придумаю? Во дворец фараона все равно идти придется. Не дурак он, должен понять, чем ему такая политика светит. Ну а если не поймет, мы ему как-нибудь все объясним. Только предупреждаю, Жомов, лично тебя, чтобы без команды не рукоприкладствовал! -- А я че? Я ниче! -- пожал плечами Ваня и смущенно потупился. Рабинович только хмыкнул в ответ и, даже не проверяя, идут ли остальные за ним, направился к выходу из трактира. Сеня шел по улицам Мемфиса таким широким шагом, что в этот раз путь до дворца оказался не туристической прогулкой с обязательным осмотром местных достопримечательностей, а настоящим марш-броском. К удивлению ментов, ожидавших, что патриархи вымрут от такой гонки и прибудут на прием к фараону к шапочному разбору, Моисей с Аароном оказались резвыми старикашками и ничуть в скорости Рабиновичу не уступали. А вот Анд-рюша сдал очень быстро! Уже через пару сотен метров он оказался далеко в конце процессии и принялся вопить, требуя сбавить темп. Редкие прохожие, и так разбегавшиеся по переулкам, едва завидев приближающихся ментов, после этих воплей и вовсе падали ниц на землю, стремясь врасти в мостовую. А вот Рабинович делал вид, что ничего не слышит. И, лишь когда вопли Попова по своей громкости стали приближаться к критической отметке, Сеня, боясь непоправимых для истории разрушений, слегка сбавил темп. Впрочем, не настолько, чтобы тяжеловесный и ленивый эксперт почувствовал себя вольготно. К тому моменту, когда патриархи с милицейским конвоем добрались до дворца фараона, на Попова было жалко смотреть. Он осунулся, побледнел и, истекая потом, потерял не менее десятка килограммов живого веса. Последнее, впрочем, можно записать в актив, поскольку Попову, привыкшему жрать пирожные в кафе, похудение только пошло на пользу. Догнав процессию просителей (или требователей?), остановившуюся прямо у ворот дворца, Андрюша резко выдохнул и собрался просветить Рабиновича по поводу его умственных способностей, но тут с дворцовой балюстрады раздался неимоверно дикий визг. Менты дружно вздрогнули и удивленно посмотрели в направлении источника звука. Визг доносился с широкого балкона, расположенного на втором этаже и тянувшегося по всей длине фасада. Там, чинно выстроившись по ранжиру, стояли какие-то разноцветно одетые недоумки с длинными медными трубами и, раздувая щеки, дули в них со всей мочи. -- Вот, блин, саксофонисты, мать ихнюю в филармонию! -- поморщился меломан Попов. -- Горыныча нигде не видно, а эти уроды на всю округу воздушную тревогу трубят. -- Да, жалко, что летающей керосинки с нами нет, -- горестно вздохнул Жомов. -- Эх, задали бы мы вчера перцу этим медноголовым воякам, если бы Горыныч нам прикрытие с воздуха обеспечить смог. Еще раз вздохнув, омоновец вежливо содрал медную каску с головы постового у ворот и одним ударом о стену сделал из нее блин. Прежде чем кто-нибудь успел его остановить, Ваня подбросил остатки шлема вверх и от души приложился к блину резиновой дубинкой. Расплющенный медный снаряд с диким свистом помчался вперед, ласково поздоровался с такой же медной трубой в руках одного из горнистов, а затем приложился к стене замка, проделав в ней не предусмотренное архитекторами окно. Труба, в свою очередь, поспешила догнать расплющенный шлем (видимо, не успела ответить на приветствие!). Вырвавшись из лап трубача, она с музыкальным звоном вонзилась в стену, наполовину утонув в стыке между двух каменных плит. Ее владелец, расстроенный таким предательским поведением инструмента, тоненько взвизгнул и, будто красна девица, закатив глаза, грохнулся с балкона в фонтан. Коллеги трубача тут же перестали дудеть и, свесившись с перил, занялись обсуждением крайне важного вопроса: захлебнется ли несчастный в фонтане или такое добро не тонет? За этим занятием их и застал фараон. Юродивый Рамсес, услышав молчание труб, решил, что ликующая толпа подданных уже собралась под балконом, ожидая появления своего горячо любимого правителя. Пнув пару раз для скорости жрецов, всегда сопровождавших его на торжественных мероприятиях, Рамсес медленно вышел на балкон и, зажмурившись, простер вверх руку, ожидая в ответ на этот жест всеобщее ликование. -- Ой, ма-альчики, посмо-отрите, ка-акая у него все-таки эр-оотичная попка, -- вместо рева толпы услышал фараон и в изумлении уставился на крупы своих трубачей, свесившихся с балкона. -- Может, все-таки спустимся вниз и спа-асем его. А то будет жалко, если та-акой гей утонет! -- В-о-о-он!!! -- истошно заорал Рамсес. Придворные музыканты прекрасно знали, каким бывает в гневе их повелитель, поэтому долго раздумывать над маршрутом следования не стали. Даже не пытаясь как-то подстраховаться, трубачи все до единого просто плюхнулись с балкона вниз. Истории неизвестно, какое количество этих, с позволения сказать, господ свалилось в фонтан, а кому там просто не хватило места. Нигде нет также и упоминаний о том, кто в дальнейшем спасал утопающих. Впрочем, нас это и не касается. Есть дела и поважнее! Очистив себе пространство для обзора, Рамсес подошел к перилам, чтобы узнать, отчего не ликует толпа. Узнал -- оттого, что всей толпы было лишь пять человек и огромный пес. Да и то ни один из них не был настроен петь дифирамбы фараону. Рамсес поморщился. Затем гневно нахмурился. Ну а потом соизволил спросить: -- И где мои люди? -- В Караганде, -- смиренно ответил ему Рабинович. -- Сеня, это уже перебор, -- посмотрев на него, сострил Попов. -- Ты уже столько всего в Караганду наотправлял, что сейчас там должна быть либо одна гигантская свалка, либо культурный центр вселенной. Дикие египтяне там еще зачем? -- Да пусть бомжуют, -- милостиво разрешил кинолог и перевел взгляд на фараона. -- Рамсес, ты не оборзел? Какого хрена людей на молитву не отпускаешь? -- Людей? -- удивился правитель Египта. -- А где ты, чужестранец, среди евреев людей видел? -- Опа-на! -- присвистнул Андрюша. -- Вот он, оказывается, откуда антисемитизм-то пошел. А мы Гитлера во всем виним... -- Слушай, Сеня, -- разделил оскорбление друга омоновец. -- Может быть, я схожу этому уроду самовар слегка почищу? А то, по-моему, у него там краник слегка засорился. -- Потом, -- Рабинович побагровел, но воевать пока не собирался, решив справиться с проблемой дипломатическими методами (ой господи, знал бы хоть что-нибудь о них!). Сеня снова обратился к фараону. -- Ты когда-нибудь о равенстве конфессий слышал? -- слегка повысив голос, поинтересовался кинолог у Рамсеса. -- Так знай, что все религии равны перед лицом государства. Ты просто должен отпустить сынов Израиля помолиться в пустыне. В противном случае я тебе гарантирую всеобщую забастовку. Твои убытки от этой акции могу и без калькулятора посчитать. -- Забастовка, говоришь? -- завопил в ответ Рамсес и радостно захихикал. -- Что же, мне это нравится. Но поверь, хотя я и очень сожалею, вынужден буду принять ответные меры, -- фараон еще на октаву повысил голос. -- Повелеваю с сего дня не давать евреям со складов соломы для изготовления кирпичей. Собирать теперь ее рабочие должны самостоятельно. При этом общие нормы выработки остаются неизменными! И, показав ментам нос из пальцев обеих рук, Рамсес вприпрыжку скрылся внутри дворца. Его свита, радостно скалясь, секунду постояла на балконе, а затем отправилась следом за повелителем. Несколько секунд над дворцовой площадью стояла гнетущая тишина, а затем к Рабиновичу, шлепая по камням сандалиями, подошел Аарон. -- Ну, спасибо тебе, мил человек! Помог, называется, -- ехидно заявил он, поклонившись кинологу в пояс. -- Теперь точно все. Прощай, Палестина! -- Не скули! -- расстроенный таким оборотом дел, злобно рявкнул на старца Рабинович и посмотрел на омоновца. -- Ну что, Ванюша, теперь можно и морду этому козлу, Рамсесу, набить... Жомов обрадовано хрюкнул и, согнув "демократизатор" в дугу, устремился к воротам. Не успел он сделать и двух шагов, как створки распахнулись, выпустив на площадь не менее двух сотен солдат, сверкающих на солнце чищеной медью. Омоновца их появление только раззадорило, и он бросился бы вперед, если бы не Попов. -- Подожди! -- рявкнул Андрюша, ухватив друга за китель и показав рукой на балкон, где ровной цепочкой выстраивались метатели дротиков. -- По-моему, драться сейчас не стоит. Может быть, у Вани и наблюдался некоторый дефицит ума, о чем ему, естественно, говорить не следует, но от недостатка здравомыслия он никогда не страдал. Посмотрев на балкон, омоновец мгновенно оценил все недостатки собственной позиции. Может быть, втроем, при помощи чудодейственных свойств дубинок, пистолета и Мурзика с разгоном дворцовой стражи менты и справились бы, но метатели дротиков с балкона быстро сделали бы из них подушечки для булавок или чехлы для шампуров -- кому как больше нравится. -- Нет, блин, я что, так никогда тут нормально и не подерусь? -- расстроился Жомов. -- Ты, Рабинович, давай-ка решай эту проблему. А то что это у нас за отпуск получается? И драки мелкие, и напороться толком нельзя. -- Жомов, я тебе напорюсь! Еще глоток алкоголя, и я у тебя пистолет экспроприирую, а потом Матрешкину подарю. Ваня от возмущения тут же потерял дар речи, а Сеня грустно усмехнулся и махнул рукой: -- Ладно, пошли отсюда. До Рамсеса нам, похоже, не добраться. Будем думать, что еще можно предпринять. Однако просто так уйти не получилось. Забытые всеми старцы, которых все утро не было слышно, вдруг напомнили о себе, истошно заголосив. Трое ментов удивленно обернулись к ним, пытаясь понять, что же так неожиданно пробудило патриархов. Оказалось, что ничего нового не случилось. Просто старики, наконец, осознали суть происшедшего на дворцовой площади. Причем до Моисея это дошло быстрее. -- Г-г-г... -- гневно завопил патриарх, тыча в сторону балкона скрюченным указательным пальцем. Менты замерли, ожидая перевода, но Аарон молчал. То ли был в шоке, то ли никак не мог проснуться. Андрюша решил ему помочь. -- Горе нам? -- с надеждой в глазах обратился он к Моисею. -- Нет! -- рявкнул патриарх, и все трое друзей от удивления едва не грохнулись на мостовую, а старец продолжил свою обвинительную речь. -- Г-г-г... -- Не мни себя равным богу, Рамсес, ибо разверзнутся для тебя хляби небесные! -- наконец принялся за работу Аарон. -- Воля господа светла, праведна и непререкаема, и всякого, рискнувшего противиться ей, постигнут страшные кары. Голод, мор и девальвация валюты по сравнению с тем, что тебя ждет, лишь благом окажутся. И ты, сметенный, будешь молить о прощении, но вовек не получишь его, -- довольный Моисей похлопал братца по плечу, тот не обратил на это никакого внимания. Старца уже понесло. Забыв о том, что его подопечный уже давно не мычит, Аарон продолжил вопить: -- И прискачет к тебе конь сивый, и на нем всадник с косой, и ад будет следовать за ним в полном составе... Моисей вытаращил на штатного переводчика глаза и, чтобы привести того в чувство, отвесил старцу увесистую оплеуху. Тот едва не свалился на мостовую, но каким-то чудом все же удержался на ногах. -- Да иди ты... в Палестину! Сорок лет и все пешком, -- отмахнулся Аарон от брата, а затем выковырял из мостовой оружие пролетариата и зашвырнул его на балкон. -- Ты, Рамсесишка, козел египетский, слышишь меня? Иди сюда, сын жабы и крокодила, я тебе морду намылю, чмо поганое! Чего, не понял меня, блин, в натуре? По фене не ботаешь, фраерок?.. То ли присутствие ментов так сказалось, то ли на Аарона просто божественное откровение снизошло, но чем дальше, тем глубже начал он забираться в такие дебри блатного жаргона, что окружающие просто диву давались. Див же этот, не имея ничего общего с трубачами фараона, исплевался от одной только мысли о таком сраме и умчался на Восток, навек поселившись в тамошней мифологии. Моисей, покраснев до корней седых волос от стыда за лексику собственного брата, больше самостоятельно его урезонивать не пытался. Подскочив к Жомову, он дернул омоновца за рукав и, замычав, ткнул пальцем в сторону распоясавшегося Аарона. Ваня понял все без переводчика. Хмыкнув, он подошел к старцу, вопящему о "нарах", "рамсах" и прочих блатных чудесах, и легонечко тюкнул его дубинкой по темени. Аарон хрюкнул и с выражением на лице, более приличествующим Цезарю во время убийства, спланировал на мостовую. На площади, наконец, стало тихо. -- Сотрясения нет? -- озабоченно посмотрев на недвижимого Аарона, спросил у омоновца Сеня. -- Обижаешь, начальник! -- широко улыбнулся тот в ответ. -- ОМОН свое дело знает. Ничего страшного с этим горлопаном не случится. Пяток минут покайфует, а затем станет как новенький, будто только что... -- Вот только про маму не надо, -- перебил его Попов. -- Я уже и так борща хочу! -- Нежные мы какие, -- фыркнул Ваня и посмотрел на Рабиновича. -- Ждать будем, пока оральник очнется, или как? -- Или как! -- безапелляционно заявил Рабинович. -- Еще мы тут не торчали, как три тополя на Плющихе... И один пень, -- добавил он, покосившись на Моисея, а затем вновь уделил все внимание омоновцу. -- Если ты, Ванюша, не можешь заставить человека просто замолчать, не лишая его возможности самостоятельно передвигаться, то придется тебе Аарона на себе тащить. -- Да без проблем, -- хмыкнул Жомов и взвалил старца себе на плечо, словно куль, скажем так, с костями. -- Куда пойдем? -- На речку, -- совершенно серьезно заявил Рабинович. -- Там тихо, спокойно, прохладно и людей в это время почти не бывает. Ваня с Андрюшей недоуменно переглянулись и, решив, что это утреннее купание вкупе со стиркой навсегда разожгло у Рабиновича любовь к Нилу, решили не возражать. Действительно, какая разница, где заняться развитием собственного слабоумия -- в душном трактире или на мутной реке? Пожав плечами, оба двинулись следом за кинологом. Моисей завершал процессию, заботливо держась за болтающиеся из стороны в сторону ноги Аарона. Впрочем, добраться до реки в тишине и спокойствии у друзей не получилось. Едва они покинули пределы дворцовой площади, как по улице, навстречу им, раздался топот ног приближающейся толпы. Сеня с Андрюшей мгновенно приготовились к бою, а омоновец, аккуратно сгрузив Аарона у стеночки, выступил в авангард. Менты решили, что это Рамсес, оскорбленный до глубины души жаргонной лексикой почтенного старца, вызвал по внутреннему телефону египетский аналог сослуживцев Жомова, и приготовились к серьезной схватке, но состояться ей было не суждено -- ритмично топая по мостовой сандалиями, из-за угла на друзей выскочили Ванины новобранцы, возглавляемые невозмутимым Навином. Вооружено воинство было короткими дубинками, а головы украшали медные шлемы, явно на скорую руку переделанные из кастрюль. -- Товарищ старшина, взвод рекрутов в ваше распоряжение прибыл, сэр, -- увидев начальство, тут же доложился Иисус. -- Ты погляди, что армейская служба с людьми делает, -- ехидно восхитился Попов, хлопнув Рабиновича по плечу и указав пальцем на Навина. -- Ведь этот лох еще пару дней назад, как последний чмошник, по трактиру ползал, а теперь, гляди, прямо-таки орлом стал. Грудь колесом, морда наглая. Только ефрейторских лычек на плечах не хватает. -- Будут! -- вместо Рабиновича буркнул в ответ криминалисту Ваня и повернулся к своим бойцам. -- Вольно. Какого хрена вы тут делаете? Вам разве был приказ на площадь явиться? -- Никак нет! -- в один голос рявкнул взвод, а Навин лично пояснил: -- Просто я решил, что вести политзанятия в то время, как командир подвергается опасности для жизни, несопоставимо с честью еврейского военнослужащего. Можете отдать нас под трибунал, сэр, но мы будем охранять вас до тех пор, пока угроза не минует. И если потребуется, без колебания заслоним вас своей грудью! Андрюша, глядя на это безобразие, покрутил пальцем у виска. Сеня кивнул, соглашаясь с ним, и заметил, что не только омоновец одобрительно смотрит на Навина, но и Моисей довольно кивает головой. Все, допрыгались. А ведь эти два представителя угнетенного фараоном нацменьшинства еще пару дней назад даже не были друг с другом знакомы... Жомов одобрительно похлопал Навина по плечу и приказал личному составу следовать сзади. Дальше менты пошли под охраной взвода головорезов. Сене хоть и не понравилось такое общество, но возражать против присутствия рядом телохранителей он не стал -- может быть, для чего-нибудь и пригодятся. В крайнем случае, хоть солидность шествию придадут. Да и Жомову будет чем заняться, а то омоновец от безделья что-то излишне кровожадным становится. Рабинович кротко вздохнул и, кивком головы пригласив всех следовать за собой, продолжил путешествие к речке. Попов тут же присоединился к другу, а вот Ваня слегка задержался. Сначала он хотел взвалить Аарона себе на плечи, затем решил поручить его транспортировку своим бойцам, а под конец одумался и просто закатил старцу легкую оплеуху. -- А-а, волки позорные! -- увидев над собой озабоченные лица в корявых шлемах, с перепугу завопил патриарх и запел: -- "На черной скамье, на скамье подсудимых..." -- Моисей не выдержал и, подскочив к брату, огрел его клюкой по хребту. -- Ох ты, господи! -- опомнился Аарон. -- Что это со мной? -- Нервный срыв. Такое почти у всех во время первой ходки бывает, -- со знанием дела пояснил Иван. -- Потом либо проходит, либо прокурор второй срок дает. Аарон горестно вздохнул. Моисей, чтобы приободрить брата, ткнул его посохом пониже поясницы, и оба поспешили вдогонку за Рабиновичем. Жомов отдал взводу приказ выдвигаться следом и для поддержания воинской дисциплины заставил новобранцев шествовать по улице, чеканя шаг. Жители окрестных домов с удивлением наблюдали из окон за странной процессией, но, наученные вчерашним горьким опытом, выходить на улицу не решались. Ну их к Анубису, этих чужестранцев. Свои барабанные перепонки дороже! Примерно два квартала колонна двигалась абсолютно спокойно, а затем ей навстречу, едва не под ноги к Рабиновичу, из переулка выскочил маленький бородатый перс. Сеня едва не упал и хотел накрыть Нахора трехэтажным небоскребом, но моральная ответственность учителя перед психикой ученика удержала его от такого эксцентричного поступка. Рабинович просто шлепнул перса ладонью по затылку. -- По сторонам смотри, когда по улицам бегаешь, -- буркнул он. Стыдливо улыбаясь, Нахор потер ушибленное место. -- Значит, пиравильно мне сказали, -- довольно заявил он. -- Вот только за-ачим без мине би-иляши на пилощадь ходил пиродавать? Я би-игаю, би-игаю, а ты один би-иляшами торгуешь! -- Какие беляши, идиот! -- взорвался Рабинович, но, услышав за спиной ехидное хихиканье Попова, осекся. -- Ладно, мы с тобой позже поговорим. -- Я с тобой и-идти буду? -- смиренно поинтересовался Нахор. -- Да иди уж. Куда же от тебя теперь деться, -- обреченно согласился Рабинович. Остальной путь до берега Нила менты проделали без приключений. Улицы по-прежнему при их приближении пустели и заполнялись гомоном голосов только уже далеко за спиной отряда. Фараон, несмотря на вопли Аарона, не рассердился и не послал вдогонку сквернослову отряд спецназа. Может, не слышал его криков, спрятавшись в глубине дворца, или просто не понял ни слова из всей пространной речи патриарха. И даже ни один светофор на пути отряда красный свет не зажег. Впрочем, и не было в Египте светофоров! Добравшись до берега, Сеня подошел к воде, умылся и плюхнулся на траву, бездумно глядя на противоположную сторону реки. Попов тут же пристроился рядом, а омоновец, только расставив караулы вокруг, присоединился к друзьям. Нахор тут же по собственной инициативе умчался к ближайшему дому, чтобы разжиться там снедью для пикника и вином, за что позже получил от Рабиновича хороший нагоняй, а двое старцев, посовещавшись методом глухонемых, обошли ментов и чинно встали напротив них. -- Г-г-г... -- торжественно провозгласил Моисей. Сеня не обратил на старца никакого внимания, а вот измученный марш-бросками криминалист взбесился. -- Да чтобы тебя грудная жаба задушила! -- вскочив с места, завопил он. -- Задолбал уже со своими... -- и запнулся. Вода в Ниле, прямо напротив ментов, за спиной патриархов, запузырилась, словно от огромной таблетки растворимого аспирина. Следом за этим странным явлением из речной глади появились мутные глаза. Пару раз моргнув, они на секунду вновь скрылись в мутной воде, а затем на берег Нила выбралась и их обладательница -- двухметровая жаба с большими отвисшими грудями. Левой лапой она прижимала к этим молочным железам, совершенно не положенным ее виду, скрипяще квакающего лягушонка, а правой чесала длинный красный язык. -- О-хо-хонюшки-хо-хо! И что же вы меня, мужики поганые, от кормления отрываете? -- горестно вздохнула жаба и без лишних слов принялась душить Моисея. Старец захрипел, пытаясь отбиться от беспардонного чудища, а остальные в оцепенении смотрели на новое чудо природы. То ли от вида жабы, то ли от методов ее работы все оказались в таком глубоком оцепенении, что первые несколько секунд даже пошевелиться не могли, не говоря уж о том, чтобы прийти заслуженному пенсионеру Мемфиса па помощь. Первым в себя пришел Рабинович. -- Попов, немедленно убери эту гадость! -- гоном школьного учителя заявил он, ткнув дубинкой в сторону кормящей матери. -- Да я-то тут при чем? -- с перепугу возмутился криминалист, а затем сообразил, кого именно нужно Моисею благодарить за приятное времяпрепровождение. -- Сгинь, нечистая! -- завопил он, простирая руки в сторону бородавчатого киллера. -- Да чистая я, -- обиженно ответила жаба, не прекращая своего занятия. -- Не видел, что ли, как я из реки вылезла? Попов оторопел. Ляпнуть какую-нибудь гадость, вызывающую затем какие-то престранные последствия, ему уже доводилось и не раз. Однако впервые в его практике продукт необдуманного словоизвержения не желал убираться восвояси. Более того, это подлое отродье поповских эмоций еще и пререкалось со своим создателем. Жомов уже выхватил из кобуры пистолет, то ли чтобы помочь другу избавиться от наглого существа, то ли для избавления Моисея от мучений. Но выстрелить омоновец так и не успел -- Андрюша просто озверел оn жабьей наглости. -- Ах ты, крыса поганая! -- завопил он, и жаба трансформировалась в вышеуказанное существо, обвешанное пищевыми отходами. -- Змея подколодная! -- жаба-крыса тут же мутировала в змею, которую и придавила свалившаяся с неба дубовая колода. -- Да чтоб тебя каток переехал. Тихо зашуршав, из прибрежных камышей выехал беспилотный каток и, проехав по плоду поповского воображения, плотно умял этого биотрансформера в прибрежный грунт. Удовлетворенно фыркнув выхлопной трубой, рабочее орудие дорожных строителей покатилось дальше в реку и весело пыхтело до тех пор, пока полностью не скрылось под водой. А от экс-жабы, вице-крысы, а ныне змеи над землей, осталась только дергающаяся часть хвоста. -- Вот так вот! -- удовлетворенно хмыкнул Попов. -- И провались ты пропадом! Змеиный хвост последний раз дернулся и с легким треском растворился в воздухе. Ну а в качестве печной памяти последних событий ментам остались хорошо укатанная прибрежная полоса и Моисей, усиленно оттиравший с шеи отпечатки жабьих пальцев. Рабинович облегченно вздохнул и что есть силы влепил криминалисту затрещину. -- Андрюша, если еще что-нибудь подобное ляпнешь, я тебе язык к зубам гвоздями прибью! -- добродушно пообещал он. -- Да пошел ты... -- обиженно огрызнулся Попов, но замолчал на полуслове, испугавшись, что Рабинович действительно пойдет. Поднявшись с места, Андрюша, как он это всегда делал в стрессовых ситуациях, отправился кормить рыбок. Ну а поскольку хлеба под руками не оказалось, Попов начал швырять в реку кирпичи. Неизвестно, понравилось ли такое угощение рыбам, но вот крокодилы были от него не в восторге. Получив из щедрых рук криминалиста пару раз каменюками по различным частям тела, они на время уняли свою страсть к мелодрамам и отправились погулять в противоположный конец Нила. -- Г-г-г... -- новыми воплями Моисей привлек к себе внимание ментов. -- Если вы думаете, что мы немощны и слабы, то вы правы, -- тут же перевел Аарон, оказавшийся вынужденным в третий раз за день выходить из ступора. -- Мы действительно слишком ничтожны. Но если вы считаете, что без вашей помощи мы и гроша ломаного не стоим, то глубоко ошибаетесь. С нами бог, и он не оставит своих сынов без высочайшего покровительства. Вот сейчас я... -- Аарон запнулся и с удивлением посмотрел на брата, усиленно жестикулирующего и мычащего. -- Ты не одурел, Мойша? -- оторопело заяви. он. -- Я тебе не факир, -- Моисей утроил скорости жестикуляции. -- А я тебе говорю, что ты с ума сошел!.. -- Эй, орел, может, переводить будешь? -- нетерпеливо одернул его омоновец. Старец поморщился. -- Моисей говорит... Акцентирую, это слова Моисея!.. Что стоит мне только посохом коснуться воды Нила, и она превратится в кровь, -- упавшим голосом закончил он. -- Лично я в эту ерунду не верю, но братец настаивает на демонстрации. Так что, извините!.. Горестно вздохнув, Аарон направился к воде и со всей силы шлепнул посохом по мутной поверхности Нила. В первые несколько секунд совершенно ничего не произошло, и старец начал поворачиваться к ментам, всем своим видом давая понять, что именно такого эффекта он и ожидал, но в этот момент Нил вдруг начал менять цвет. Сначала его вода густо пожелтела, затем стала оранжевой и к концу метаморфозы обрела удивительно густой багровый цвет. -- Сильно! -- только и смог произнести Рабинович, а Жомов принюхался. -- Не знаю, что он сделал с речкой, -- безапелляционно заявил омоновец, -- Но это точно не кровь!.. Глава 3 Вы себе не представляете, что творилось на берегу. Признаюсь честно, что даже я от всех этих чудес оторопел, а уж об остальных и говорить нечего. Невозмутимым один только Жомов оставался, да и то только потому, что до Ивана вообще все очень долго доходит. Конечно, я прекрасно знал, что от Попова всего чего угодно ожидать можно, и, когда-нибудь кто-то из-за его длинного языка станет клиентом нашего патологоанатома, но на то, что это может произойти так быстро, я совершенно не рассчитывал. Да еще тут и Аарон масла в огонь подбавил, перекрасив Нил в бордовый цвет. Мои менты сразу заорали, закудахтали и принялись вдоль берега бегать, пытаясь понять, что именно случилось с рекой и какая гадость в ней заменила воду. Нет, Сеню с Поповым я еще понять могу -- у них обоняние слишком слабо развито, а вот за Ванечку мне было стыдно. Сколько раз я слышал от остальных ментов, что у Жомова просто исключительный нюх на выпивку, а тут такое разочарование... Ванечка, родной, так ведь это вино теперь в русле течет. Это тебе даже щенок слепой мог бы сказать, а ты, высококвалифицированный профессионал, знакомого запаха так узнать и не мог. Где же твой нюх исключительный? Впрочем, разочаровывал меня омоновец не слишком долго. Пару раз глубоко втянув носом воздух, он, наконец, понял, чем Нил пахнет, и поспешил поделиться своим открытием с друзьями. Более того, Ваня немедленно собрался произвести внутрижелудочную пробу жидкости из реки, но Сеня его удержал. Дескать, если отравишься, то до ближайшей реанимации, расположенной тысячах в трех лет впереди, добраться никто уже не успеет. Жомов был вынужден согласиться с доводами моего хозяина и грустно застыл на берегу реки, жадно и без надежды в глазах глядя на багровую жидкость. От душевных терзаний спас омоновца верный Навин. Молодой рекрут, которому Ваня не так давно обещал присвоить звание ефрейтора, покинул свой пост в оцеплении и, бросившись вперед, зачерпнул каской вино из Нила. Прежде чем его кто-то успел остановить, Иисус сделал два больших глотка и с преданностью в глазах повернулся к омоновцу. -- Вино, товарищ старшина, -- уверенно заявил он. -- Без отравы и очень хорошего качества. По-моему, ничуть не хуже каберне. А может быть, даже и получше. -- Два наряда вне очереди! -- рявкнул Жомов. Сами знаете, в армии инициатива наказуема. -- Это за самовольное оставление поста. И благодарность с занесением в личное дело. За проявленный героизм и самопожертвование на благо командира!.. Навин сначала побледнел, а затем зарделся и качающейся походкой (видимо, вино действительно оказалось таким, каким он его расписывал) вернулся на свой пост. Что же, Ваня, можешь теперь расслабиться. И качество вина установлено, и самый ценный подчиненный остался жив!.. Жомов все же самолично попытался проверить правдивость слов Иисуса. Отобрав у кого-то из своих воинов медный шлем, он бросился к речке, чтобы наполнить его самородным вином, но мой Сеня не позволил. Грудью встав перед омоновцем, Рабинович заявил, что, во-первых, продукт нестерильный, поскольку у Нила берега даже не кисельные, а из грунтовых пород, и выхаживать омоновца, заработавшего себе расстройство желудка, он не собирается. Во-вторых, Жомов и дома речную воду только после многократного хлорирования пьет, а тут, в Древнем Египте, в реках может и тиф с холерой водиться. Ну а в-третьих, Рабинович уже объявлял сегодня утром сухой закон и дважды повторять не собирается. -- Собственно говоря, мне по фигу! -- закончил свою речь мой Сеня, отходя в сторону. -- Если хочешь заработать себе брюшной тиф, моровую язву и сифилис... -- Крякнулся, что ли?! -- на последнем слове перебил его Ваня. -- Ты думаешь, я Ленке смогу объяснить, от чего у меня эта зараза появилась? Думаешь, она поверит, что я заразился, когда вино из Нила пил? -- А тебе, друг мой Ванечка, и объяснять ничего никому не придется, -- ехидно заверил его Рабинович. -- Ты у нас сейчас бросишься бухать и, не выходя из запоя, заразишься всем, чем только можно. Потом тихонечко, не трезвея, сдохнешь где-нибудь в уголке, и никто не узнает, где могилка твоя! -- Сеня, ты думаешь, что я настолько спился, что способен винище из реки безмерно хлестать? -- оскорбился от нарисованных перспектив Жомов. -- Да я его лучше в кабаке куплю! А дармовое -- пусть бомжи хлещут. Конечно, Сеня не на такую реакцию со стороны друга рассчитывал. Но поскольку конечная цель -- отлучение Жомова от винно-водочной реки -- была достигнута, на остальное он просто посмотрел сквозь пальцы. У моего Рабиновича теперь только одна мысль осталась. Зато такая глобальная, что ее на лице, как на экране телевизора, можно увидеть было. Знаете, это как у Стивена Сигала, когда он ходит по всяким злачным местам, на морде заглавными буквами и жирным шрифтом написано: "Давайте я кому-нибудь сломаю челюсть", так и у моего Сени сейчас легко можно было прочитать: "Дайте мне немедленно вывести евреев из Египта или я кого-нибудь убью!" Не убьет, конечно. Пугает просто. Но это знаю только я, а остальным лучше не проверять. Пока мои менты возвращались на травку и чинно усаживались на прежние места, Моисей с Аароном так и не сдвинулись ни на миллиметр от кромки воды (вина, если уж быть до конца точным!). Причем первый радостно приплясывал, завывая себе под нос какой-то мотив без слов, отдаленно напоминающий "семь сорок", а второй представлял собой собственную статую, в четвертый раз за день впав в ступор. Если честно, мне старика жалко стало. Столько шоковых ситуаций за такое короткое время любого в могилу свести могут, а я что-то сомневался, что у нашего патриарха сердечко достаточно крепким окажется и выдержит все перипетии общения с российскими ментами. Я-то по себе знаю, что чем чаще они кого-нибудь в ступор вводят, тем больше вероятность приближения какой-нибудь, но непременно глобальной катастрофы. Поэтому ничего хорошего от дальнейшего развития событий не ждал. Впрочем, никого, кроме меня, это не беспокоило. Нахор вернулся назад с корзиной, наполненной пищей, и менты тут же принялись уплетать поздний завтрак (или ранний обед?) за обе щеки, выслушивая самовосхваления перса по поводу его хитрости, изворотливости и находчивости. Сеня, хоть и старательно напрягал извилины, придумывая самые разнообразные способы бегства евреев, вслух это за едой не обсуждал. Понимал, гад, что от друзей никаких ценных советов не получит, пока они свои бездонные животы не набьют. Меня же сильно волновало иное. Я никак не мог понять, как патриархам удался фокус с Нилом. Кран с трубы местного винзавода Аарон своим посохом, что ли, сорвал? В отличие от моего хозяина, я не забыл о том, что мы представляем в Египте всю нашу российскую милицию. Должностных обязанностей с нас никто не снимал, а это значит, что до истинных причин любого происшествия на вверенной нам территории докопаться мы просто обязаны. Поэтому, если уж Сеня с друзьями решил прохлаждаться под африканским солнцем, пожирая мясо с овощами и закусывая их фруктами, придется мне поработать одному. Проглотив слюну -- есть-то мне тоже хочется, но работа прежде всего! -- я подошел поближе к старцам и принюхался. Рыба, дыни, много лука, пыль, пот. От Аарона -- страх и недоумение, от Моисея -- ликование и абсолютная уверенность. Больше ничем не пахло. Ни трубами с винзавода, ни даже какой-нибудь паранормальностью, как от нашего Горыныча... Что вы ухмыляетесь? Не верите, что я по запаху страх от ликования отличить смогу? Тогда возьмите специальную литературу и почитайте. Ученые довольно часто правильные вещи в своих трудах пишут, хотя и среди них олухи попадаются. Например, те, кто утверждает, что псы все в черно-белом цвете видят. Загрыз бы таких за вранье, если бы на улице встретил!.. Впрочем, извините, я отвлекся. Вернемся к нашим баранам, то бишь патриархам. Я, конечно, самым тщательным образом обнюхал Аарона с Моисеем и весь берег поблизости от них, но совершенно ничего необычного не обнаружил. Старики как старики, и пахнет от них соответственно. Впрочем, как и от Попова за версту несет обычным экспертом-криминалистом, а ведь и он чудачества вытворяет. Одна грудастая жаба чего только стоит, не говоря уж о его прошлых достижениях! Честное слово, мелькнула у меня мысль о том, что наши патриархи тоже из параллельной вселенной могут быть. Мелькнула и затаилась. Все-таки доказательств этому у меня никаких не было, а нам по уставу бездоказательно обвинять кого-либо не положено. Поэтому оставалось только одно -- следить за стариками и надеяться, что они как-нибудь по неосторожности проявят свою суть. Старцы тем временем решили меня не томить и приступили к действию. Предварительно посовещавшись при помощи жестов (по мне так уж лучше бы друг друга обнюхивали, и то информации можно больше получить!), патриархи твердой поступью направились к обедающим ментам. Посмотрев на выражение лиц Аарона с Моисеем, я было подумал, что дедушки сейчас еду у моих сослуживцев отбирать начнут. Слава богу, я ошибся. -- Хвала господу, положение изменилось! -- Моисей, видимо, перепуганный инцидентом с жабой, даже не пытался говорить, поэтому вещал один Аарон. -- Теперь, когда благоволение господа к нам больше не требует доказательств, мы должны идти во дворец к фараону и объявить ему о том, что несчастье, постигшее Египет, -- это кара за его гордыню... -- О каком несчастье идет речь? -- вкрадчиво поинтересовался Рабинович. -- Как это? -- оторопел старец. -- В Ниле больше нет воды. Люди не смогут поливать огороды, поить скот, готовить пищу и пить. Разве это не несчастье? -- Эхо уж кому как! -- хмыкнул Сеня и махнул рукой куда-то вдоль берега. -- По-моему, те люди несчастными не выглядят и даже пьют с удовольствием. Патриархи повернулись в указанном направлении, да и я не удержался от того, чтобы посмотреть, что там происходит. Там, куда показал Сеня, еще недавно паслось стадо овец под присмотром двух плюгавых аборигенов. Видимо, в то время, когда Аарон по глупости начал плюхать посохом по воде, животные мирно ее пили. Судя по всему, утолять жажду из Нила они не прекратили и позже, и сейчас культурно отдыхали -- овцы дружно водили хоровод вокруг единственного барана в отаре, а пастухи сидели в обнимку на берегу и распевали на всю округу египетский вариант народной песни алкоголиков "Бывали дни веселые..." -- Исключение из правил является только подтверждением самих правил и никак не может считаться фактом закономерности, определяющей общее развитие событий, -- с сомнением в голосе произнес Аарон. -- Надеюсь, я понятно выражаюсь? -- История нас рассудит, -- заявил в ответ Рабинович, а Жомов спросил: -- Чего это он сказал? -- Он сказал, Ванечка, что, если ты пьешь вино, это еще не значит, что твоя теща пьет вино, -- ехидно ответил Сеня. -- А если и она выпивает, то, скорее всего, из-за того, что с тобой пьяным по-трезвому общаться невозможно. А если и возможно, то только потому, что ты слишком много пьешь. -- Все равно ничего не понял, -- растерянно хмыкнул Жомов. -- А тебе это и не нужно, -- уверил его мой хозяин и повернулся к Аарону. -- Во дворец фараона ходить больше не хрен. Этот придурок все равно так же, как Жомов, ничего не поймет. -- И все-таки, я думаю, что, если мы вместе с вашим другом, -- старец почтительно поклонился в сторону Попова, -- покажем Рамсесу чудеса, творимые при помощи божественного благословения, он вынужден будет уступить нашим просьбам. Аарон еще долго разливался мыслью по древу, но мой Рабинович прислушаться к его словам наотрез отказался. После утреннего инцидента со стражей Сеня понял бессмысленность ведения переговоров с этим фараонствующим террористом и стал настаивать на решительных действиях. Например, предлагал прорываться с боем из Египта. О том, как заставить драться с солдатами ожиревших на казенных харчах соплеменников Моисея, Рабинович не сказал, да и старцы его все равно бы слушать не стали. Моисей с Аароном настолько поверили в божественное благословение, лежавшее на них, что решили, будто смогут теперь разговаривать с фараоном с позиции силы. Возомнили, блин, себя Штатами в Совете Безопасности ООН! Жомов с Поповым участия в дискуссии Рабиновича с патриархами не принимали никакого. Анд-рюша, как обычно, поддерживать разговор из-за постоянно забитого рта не мог, а Ване и вовсе все обсуждения были до лампочки. Он у нас человек действия. Есть конкретная задача -- выполняет, нет -- баклуши бьет. Мой Сеня надрывался один как мог, доказывая бесполезность ведения переговоров с фараоном. Кончилось это все тем, что они с патриархами разругались, и два разгневанных старца, гневно фыркнув, отправились к Рамсесу одни. Сеня облегченно вздохнул и, вернувшись к трапезе, успел даже вырвать из захапистых рук Попова два куска мяса. Я тихонько рыкнул, напомнив, что также имею право на часть обеда, и моему хозяину не осталось ничего друго