жалуй, позволить, например, свои медицинские навыки на Лориэле применить. Может быть, после этого он нам меньше бы надоедать стал. Нахор тупо пялился на эльфа и, следуя завету Рабиновича -- в каждой ситуации искать возможность получения выгоды, -- шлепал губами, шепотом просчитывая, сколько прибыли можно было бы получить, показывая эльфа на ярмарках. Навин с Жомовым, ставшие удивительно схожими в выражениях лиц за последние пару дней, не спускали с Лориэля совершенно одинаковых взглядов, явно не суливших наглецу ничего хорошего. Я даже опасаться за эльфа стал. Может, все-таки к нему действительно Рахиль подпустить? А то, не дай Полкан, эти два живодера до перепончатокрылого задиры доберутся, так его потом ни один любитель пазлов не соберет! -- Чего ты ухмыляешься, урод педальный? -- не унимался Лориэль, не сводя сердитых глазенок с Рабиновича. -- Думаешь, на эльфов щериться безнаказанно можно? Нимроэль! Ну-ка свяжись со своей теткой. Пусть она его навозом засыплет. -- Это неэтично, -- раздался в ответ знакомый гнусавый голос близорукого эльфа, хотя его самого снова нигде видно не было. -- К тому же и непрактично. А ты сам знаешь, как Оберон относится к тому, что его подчиненные в служебное время тешат собственное тщеславие... -- Ах ты, предатель хренов, тролля тебе в спарринг-партнеры! -- заверещал летающий прыщ, не дав своему напарнику возможность закончить фразу. -- Без тебя обойдусь. Сам все сделаю. -- Навозом, что ли, засыплешь? А откуда его в тебе столько? -- ехидно поинтересовался мой Сеня, а зря. Маленький наглец, истошно заверещав, вошел в штопор и врезался головой прямо в переносицу моего хозяина. От неожиданности Рабинович рухнул на спину. Эльф, кувыркнувшись в воздухе, пошел на следующий заход, но его неожиданно остановил Горыныч, дав упреждающий залп из всех своих горелок. Лориэль едва увернулся от пламени и завис перед Ахтармерзом. -- Не понял, блин? -- опешил маленький задира. -- Ты-то куда, детеныш игуаны, лезешь? -- Извините, пожалуйста, -- тут же проворковал Ахтармерз. -- Я вас в темноте с крупным слепнем спутал. Хотел немножко поесть... -- Поесть, говоришь? -- возмутился эльф. -- Да я тебя сейчас самого на корм нелюдям отправлю. Думаешь, орки летающих тритонов не едят или я свое обещание не выполню? Ошибаешься! Сожрут они тебя за милую душу, а я им всячески поспособствую. Сказав это, Лориэль для наглядности принялся чавкать, изображая плотоядную оркскую ухмылку. Вышло это комично, и я даже фыркнул, но тут же поперхнулся, потому что произошло невероятное -- наш неустрашимый летающий газоперерабатывающий завод и всемирно известный тоннелепрокладчик разревелся. Впрочем, почему невероятное? Это я позабыл совсем, что Ахтармерз всего лишь во втором классе учится, а вот эльф это отлично помнил, вот и отыгрался, подлец, на маленьком, вдобавок еще и сделав вид, что отгрызает у себя руку. Честное слово, я очень хотел ему в этом помочь, но не успел. Сначала Ахтармерз взвыл в голос, требуя вызвать маму, а затем Жомов истошно заорал. -- Ты чего, мухрен планирующий, детей пугаешь? -- завопил омоновец. -- Страх совсем потерял? Так я тебе его быстро по фотороботу найду. Только не обижайся, если случайно анфас с профилем местами поменяю! -- А ну, тихо все! -- рявкнул Рабинович. Все, кроме Горыныча, затихли. Впрочем, и он уже не ревел, а только всхлипывал. -- Вот так-то лучше. Давайте все вместе успокоимся и обсудим наши дела. Успокаиваться каждый принялся по-своему. Жомов заставил Навита под счет отжиматься от пола, и нервы в порядок они дуэтом приводили. Рабинович чесал свой длинный нос, Попов с горестными вздохами рылся в общих запасах, надо полагать, он заранее что-то там припрятал. Рахиль принялась наглаживать Горыныча, и эта ручная зверушка, явно обделенная женской лаской, тут же присмирела -- вот и гладь все время его чешую, а мою нежную шерсть немытыми руками не трогай. Кстати, о шерсти. Пора бы на всякий случай проверить, чешусь я от того, что пару дней не мылся, или потому, что блохи завелись. Должен сказать, что это занятие здорово успокаивает. Попробуйте на себе. Очень рекомендую. Правда, идти на такие процедуры следует только тогда, когда существует полная уверенность в отсутствии оных насекомых. В противном случае будете орать, материться и дуст себе под хвост сыпать. Тут уж, понятное дело, ни о каком успокоении речи быть не может. В общем, приведением в норму расстроенной нервной системы занялись все. Причем каждый -- в меру своих способностей. Но Оскара за лучший способ успокоения я бы все-таки отдал Нахору. Перс несколько секунд смотрел на нас задумчивым взглядом, а потом широко ухмыльнулся, так, что борода на затылок уползла, и, хлопнув себя ладонью по лбу, куда-то умчался. Вернулся он через минуту и принес... что бы вы думали?.. Три расплющенных застарелых беляша, усыпанных какой-то непонятной крошкой! В отрубях, что ли, их прятал? -- Кто би-елящи будит? -- бодрым голосом поинтересовался он. -- Я-а-а!!! -- сорвался с места Попов раньше, чем кто-либо другой сообразить хоть что-то успел. -- Три меры золота штука! -- обрадовано оповестил его Нахор. -- Несвежие, зато с мясом. Попов словно на стену каменную наткнулся. С разбегу, и головой о кирпичи. Хорошо, что на ногах устоять смог, но в предынфарктном состоянии все равно оказался. Жомов от удивления забыл сказать "два", и Навину пришлось пару минут тужиться, пытаясь удержать тело на согнутых руках. Даже мой Рабинович застыл, открыв от удивления рот -- что, Сеня, съел? -- и лишь Рахиль с Горынычем никакого внимания на выходку перса не обратили. То ли пригрелись рядом друг с другом, то ли в коммерции ни кота облезлого не смыслили. Зато эльф, примостившийся на балке под потолком, оторвался на всю катушку. -- Что, съели, козлы трюмные, мать вашу?! -- истерично захохотав, завопил он. -- Допрыгались, бараны, до того, что вам собственные подчиненные жратву продавать стали? Ничего, это еще цветочки! Посмотрите, он еще однажды утром вам ваши же штаны по сниженным ценам продавать будет. -- Ни фига себе, -- к Андрюше наконец вернулся дар речи. Видимо, не полностью, поскольку он замолчал, не закончив фразы. А Нахор будто и не заметил всеобщего удивления. -- Чего "ни фига сибе"? -- поинтересовался он. -- Цена не нравится, иди диругой би-еляш найди. -- Сеня, он у тебя охренел, -- заявил Жомов. -- Это же надо до такого додуматься, чтобы нам какие-то поганые беляши продавать?! -- А что, имеет полное право, -- Сеня уже вышел из ступора, а когда он приходит в себя, то своих в обиду обычно не дает. Это я давно на себе проверил. -- Так мы же его всю дорогу кормили, -- жалобно взмолился Попов. -- Во-первых, кормили его не мы, а переселенцы. Причем отрабатывал свою еду Нахор с лихвой, -- начал загибать пальцы мой хозяин. -- А во-вторых, пока мы в Мемфисе жили, первые дни он и вовсе за нас в трактире платил. И вообще, давайте замнем этот базар для ясности. Хочешь жрать, Анд-рюша, так покупай. Золото у тебя есть. Не хочешь, садись на задницу и не мешай людям серьезные вопросы решать. Ох уж этот мне Сеня! Жить не может без того, чтобы не уверить всех в своей значительности, хотя что бы он без меня делал? Можно было бы, конечно, попробовать объяснить ему всю роль пса в формировании характера одного, отдельно взятого кинолога, но не буду даром свое красноречие растрачивать. Через пару лет попробую, может быть, побеседовать с ним по душам, если к тому времени он хотя бы нормальным языком говорить со мной научится, ну а пока помолчу. То есть не совсем помолчу. Для вас-то я свой рассказ продолжу, а вот от разговоров с Сеней воздержусь. Кстати, и Попов предпочел с Рабиновичем не дискутировать. Скрепя сердце наш криминалист раскошелился на все три лежалых беляша. Я думал, что он сожрет их сразу, а Андрюша, хоть и истекал слюной, но жлобствовать не стал и предложил поделиться мизерным ужином с желающими. Таковых, кроме меня, почему-то не оказалось. Ну, а я не привередничал. Что я, в конце концов, болонка директрисы оперного театра, чтобы книксены задними лапами выписывать? Нет уж, у меня свои жизненные принципы есть: дают -- бери, бьют -- кусайся, а гладят -- руку отгрызи. Не всегда они, конечно, срабатывают, но в данном конкретном случае я принципами поступаться не стал и спокойно сожрал половину беляша, которую мне выделил криминалист. Спасибо, Андрюша. Твоя доброта тебе зачтется. Кем-нибудь... Впрочем, я опять что-то много о себе болтаю, словно кошка сиамская на соседской крыше. Пора и к делу переходить. Сеня, добившись, наконец, внимания всех присутствующих, обратился с речью к частично отсутствующему. К Нимроэлю, то есть. Собрав в кучу все свое красноречие, Рабинович потребовал от невидимого застенчивого полукровки спасти переселенцев от голода, еще раз обратившись к троюродной тетке из ФСБ. Просьба была встречена овациями присутствующих в лице одного Попова (я тоже помахал хвостом), а против высказался лишь один член общего собрания. И то не член, а мини-членик. Впрочем, вопил он, как настоящий. -- И думать забудьте, мать вашу, козлы безмозглые! -- узнаете? -- Как вы не поймете своими ментовскими башками, что запреты недаром существуют! Вмешательство фээсбэшников в иномирные дела всегда строго дозируется и обязательно согласуется с МЧС... -- Во пургу гонит! -- серьезно возмутился Иван. -- Это когда такое было, чтобы ФСБ у МЧС разрешение спрашивало? Ты скажи, что они еще с сантехниками консультируются. -- Ванюша, у эльфов эти аббревиатуры имеют какое-то другое значение, -- напомнил другу умный криминалист. А что, зря, что ли, он техникум легкой промышленности заканчивал? -- ФСБ это Феи Служат Быдлу. -- А МЧС -- это Моделирование Чудесных Ситуаций, -- раздался из ниоткуда голос Нимроэля. -- Обычно каждое вмешательство ФСБ в дела параллельных вселенных МЧС прогоняет на рабочей модели и выдает свой прогноз на предстоящую операцию... -- Молчать! -- взвизгнул Лориэль, бессовестно перебиваемый уже не только чужими, но и своим напарником. -- К делу это не относится. И так ясно, что, привлекая тетку этого долговязого придурка, мы здорово рисковали тем, что своим вмешательством не уменьшим, а усилим диссонанс вселенных... К моему удивлению, Лориэль минут пять говорил нормальным человечьим языком. Я даже считал, сколько раз он моих друзей за это время обзовет. Насчитал шесть случаев: трое "козлов", двое "идиотов" и "чешуйчатый недоучка" -- это уже в адрес Горыныча, когда он с Лориэлем дискутировать попытался. Приводить их болтовню здесь не имеет никакого смысла. Скажу только, что Лориэль был абсолютно уверен в том, они с Нимроэлем наживут большие неприятности, если кто-то узнает о работе фээсбэшницы в этой вселенной. В таком случае самой мягкой карой, грозящей обоим эльфам, будет ссылка в какую-нибудь вселенную в качестве кураторов отсталого поселения тупых гоблинов. Ну а о самых страшных карах, описанных Лориэлем, я и вовсе говорить не хочу. Сударыня, не улыбайтесь! Это совсем не то, что вы со своим мужем после очередного его загула сделать хотели... -- Нет, нет и нет, -- закончил свою пространную речь маленький болтун и посмотрел куда-то в потолок. -- Ни о каких чудесах больше и речи быть не может, а если какой-нибудь идиот думает иначе, то я ему быстро глаза местами поменяю. Все поняли, идиоты? -- Блин, когда-нибудь я тебя пристрелю за твой длинный язык, -- пообещал эльфу Ваня, не привыкший позволять кому-то безнаказанно обзываться. -- Не думай, я не злопамятный. Просто злой, и память с детства хорошая. Поэтому попасть я в тебя очень постараюсь, а от пули даже ты убежать не успеешь. -- Чего это ты там вякаешь, помесь быка с баобабом? -- изумленно завопил Лориэль, зависая над жомовской макушкой. -- Забыл, как по зубам от меня получал? -- Тихо вы, скаженные! -- рявкнул мой хозяин, пытаясь унять разгорающийся скандал. -- Лориэль, ты же не думаешь, что люди голодными сорок лет по пустыне ходить будут? -- Какие сорок лет? -- эльф от изумления даже выругаться забыл. Завис на месте на пару секунд, а затем хлопнул себя маленькой ладошкой по крохотному лбу. -- А-а, вот вы о чем! Книжек всяких начитались?.. Так, могу вас поздравить с повышением звания. Теперь вы не идиоты. Вы -- полные дебилы. Свиномордые, бычьешейные и длинноклювые. Остальную фауну в расчет не берем. Если честно, я и сам за "фауну" наехать на Лориэля хотел, но меня Попов опередил. Пока Лориэль с Жомовым ругался, Андрюша так незаметно к эльфу подкрадывался, что даже я не сразу его замысел раскусить смог, а крылатый наглец и вовсе в последний момент эксперта заметил. Жалко, конечно, но эльф снова увернуться от удара успел. -- Все, блин, козлы!.. При всех тут клянусь, что приложу все свои силы и использую каждый контакт в правительстве, но к гоблинам вас отправлю! -- и, зашипев, как потухающий бенгальский огонь, Лориэль растворился в воздухе. -- Эй, так как быть с едой? -- запоздало поинтересовался криминалист. Ответом ему было молчание. -- Нимроэль, хоть ты козлом таким не будь. Слышишь, чучело? -- Извините, но на вашей телефонной карте ноль единиц, -- раздался затихающий голос потомка неравного брака. -- Время контактов ограничено. Спасибо, до свидания! Нимроэль замолчал, и пару минут в палатке висела гнетущая тишина. Надо же, зашла в наглую, намылила веревку и повисла. Может быть, так бы и провисела до утра, но Рабинович своим болтливым языком ей всю малину испортил. Не пожалел несчастную -- прогнал. -- Что же, все равно стоило попытаться, -- проговорил он, имея в виду неудачу переговоров с эльфами. -- По крайней мере, нам себя теперь упрекнуть не в чем, и если утром переселенцы начнут возвращаться в Египет, это уже будет не нашей проблемой. -- Ага, щас! -- сердито фыркнул Попов. -- Думаешь, Оберона волнует, отчего проект провалился? Он же, гад, и крылом не пошевелит, чтобы нас из этой дыры вытащить. Ему же, как и нашему Кобелеву, абсолютно не важно, как ты будешь поставленную задачу решать. Главное, чтобы результат был, -- Андрюша поднялся с ковра. -- Ладно, как хотите, а я спать пошел. Говорят, сон от голода помогает. -- А топор -- от перхоти, -- согласился с ним Рабинович, но удерживать в шатре никого не стал. Я, как и положено вежливому кобелю, пошел проводить гостей до двери. Именно поэтому я и стал свидетелем того, как Попов, выйдя из нашей палатки, во весь рост растянулся на песке. Просто сделал шаг за порог и тут же упал, будто в самом эпицентре гололедицы оказался. Я удивленно тявкнул и принюхался: вокруг стоял мощный запах подгоревшей манной каши. Кто же это, кроме Попова, мог додумать втихаря, пока все спят, кашу трескать? Оказалось, что никто. Едва мне удалось привыкнуть к темноте, как я обнаружил, что вся земля вокруг усыпана круглыми белыми шариками, запах манки исходил именно от них. Я принялся обнюхивать эти шарики, а Андрюша попросту собрал малую толику россыпи странного града и помчался обратно, к нам в шатер. -- Сеня, это что такое? -- удивленно поинтересовался он, пихая шарики под нос моего хозяина. Сеня принюхался, пощупал находку пальцами. Даже языком шарики лизнул, а уж потом радостно провозгласил: -- Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь, пожалуй, никто голодным не останется... -- Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, -- заявил Жомов. -- И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой! Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски. Глава 4 То, что творилось утром в лагере переселенцев, праздником назвать было никак нельзя. То есть сыны израилевы, конечно, радовались, что нашлось, чем на завтрак набить животы, при этом не заплатив ничего совершенно, но не хлебом же единым люди живы. Хотелось бы и мяса к столу. И от самогонки, остатки которой самым бессердечным образом вылакали вчера менты, никто из переселенцев тоже бы не отказался. Да и очередь за чистой водой, что длинной лентой выстроилась у единственного в окрестностях родника, тоже утомляла изрядно. В общем, евреи страдали, но ради великой цели молча терпели все. А те стенания, что устроили они своим непосредственным начальникам с утра и до следующего бархана, не отставая от десятников даже в дороге, в расчет можно не принимать -- издержки переезда и не более. Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай -- "у Попова") появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно -- Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь... То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь. -- Перловка в армии и то приятней на вкус была, -- недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. -- Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется. Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном. Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали. В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить не мог, зато бекал и мекал преотличнейшим образом. Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение верховного правителя сынов израилевых должно было олицетворять всю ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел в роль, что, не успей Сеня подоспеть вовремя, точно бы своему братцу в горле от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог, вывалится, да и легкие наружу торчать будут. А это -- первый шаг на пути к пневмонии. -- Я тебе поиграю с холодным оружием! -- рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил. -- Фу, Мурзик. Сидеть, -- тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. -- Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно. Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел. -- Г-г-гы!.. -- завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича. -- Да пошел ты, -- буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. -- Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай. -- Ну-ка, переводи. Не отлынивай, -- наставил его Рабинович на путь истинный. -- Что Моисей сказал? -- Ничего умного, -- пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал "на гора". -- Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете? -- Ничуть, -- хмыкнул Сеня. -- А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете. Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал -- нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают. Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой. -- Это милицейский беспредел! -- всю дорогу вопил возмущенный патриарх. -- Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство... -- старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком. -- И на хрена ты его так? -- поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. -- Пенсионер все-таки. -- А орет, как пионер, -- отмахнулся омоновец. -- Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться. -- Ни хрена себе, вот это ласка, -- хмыкнул кинолог, глядя на бесчувственного Аарона. -- Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А то, как стал первосвященником, так что-то в буйство впадать начал. Вещи уже собрали?.. -- А чего мне собирать? -- удивился Ваня. -- Все мое при мне. Я-то тут стяжательством не занимался. Не то что некоторые. -- А я, можно подумать, только для себя старался, -- Сеня вспыхнул, как бездымный порох. -- Скажи еще, что тебе небольшая прибавка к зарплате помешает. Жомову возразить на столь веский аргумент было совершенно нечего. Ему оставалось только смиренно потупиться, тем самым признавая заслуги Рабиновича перед отечеством. А Сеня, посчитав, что времени на споры и нотации не осталось, просто махнул на омоновца рукой и помчался к своей палатке, но опоздал. Шатер уже свернули, а Сениных котомок нигде не наблюдалось. Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу из-за бархана. -- Ты не видела, куда мои вещи делись? -- испуганно оглядываясь по сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович и тут же махнул на нее рукой. -- Мурзик, а ну ко мне. Ищи! -- Сенечка, не мучай со... песика, -- вспомнив строжайшие инструкции, поправилась Рахиль. -- Я уже о твоих вещах позаботилась, -- Рабинович оторопел. -- И не смотри на меня так изумленно. Все-таки мы готовимся к совместной жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности, беречь общее имущество и заботиться друг о друге. Что, не так? Или ты жениться на мне не собираешься? -- И куда же ты мои вещи дела? -- проигнорировал кинолог последний вопрос. -- Надеюсь, не закопала в песок, как тетя Мириам свой вчерашний мусор? -- Ой, Сенечка, ты такой шутник! -- хихикнула Рахиль, а Рабиновича от этого передернуло. -- С тобой так весело, что мне все время смеяться хочется... -- Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!.. -- Мурзик, фу! -- рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. -- Помолчи, пожалуйста. Не видишь, люди разговаривают, -- а затем посмотрел на Рахиль. -- Так где мои вещи? -- Ой, не беспокойся, я обо всем позаботилась, -- девица начала загибать пальцы, считая. -- Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи носит, а то ты его совсем бесплатно учишь. Самый большой мешок я дяде Самсону вручила. У него семья большая и все сыновья сильные. Так что не надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у бабушки Циллы. Она на телеге едет и небольшая прибавка к грузу ее кобылу ничуть не утомит. А самый маленький я отдала двоюродной сестренке сына папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет... Вот тут-то Рабинович и не выдержал. До этого он, конечно, багровел с каждым словом, слушая имена тех, кому Рахиль доверила его бесценное имущество. Однако Сеня до последнего момента надеялся, что у девицы хоть хватит ума оставить себе самый маленький, но самый ценный баул -- Рабинович в нем в давно нестиранных носках все свои сокровища прятал. Поэтому и взорвался, когда узнал, в какой именно компании его бесценный сейф дальше путешествовать будет. -- Двоюродной сестренке сына папиного свата, говоришь? -- злобно прошипел он. -- Да ты просто... Рабинович запнулся, увидев, что Рахиль меняется на глазах. Сначала у нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно не утратить слегка упущенной инициативы, девица разревелась в три ручья, принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на себе кудрявые волосы. Сеня тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную. -- Ну не обижайся. Перестань реветь. Я же просто так спросил, -- растерянно бормотал он. -- Нет-нет, это я во всем виновата, -- не забывая рыдать в паузах между словами, возразила Рахиль. -- Снова хотела как лучше, а получилось безобразно. Я не могу быть хорошей женой, -- Рабинович едва сдержал облегченный вздох. -- Я тебя всегда расстраиваю. Но я обещаю, что исправлюсь. Я ничего-ничего без твоего повеления в жизни больше не сделаю. Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу? -- Пошли-ка сначала вещи назад вернем, -- поперхнулся Сеня и торопливо потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев. Аборигены, приучаемые начальством к порядку, устроили страшную суету, пытаясь занять соответствующие росту, весу и материальному благополучию места в своих десятках. А поскольку после успешного форсирования Красного моря на ночлег сыны израилевы располагались там, где свалились на берег, совершенно не соблюдая штатное расписание, то сейчас на восстановление порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в общую суету, гоняясь по лагерю в поисках счастливых хранителей движимого имущества Рабиновича. Искали они долго, но нашли всех и все, за исключением небольшого переносного сейфа. -- Не знаю, -- пожала плечами одиннадцатилетняя девочка с внешностью среднестатистического гиппопотама и соответствующим уровнем интеллектуального развития. -- Там никаких нарядов для моей куклы не было, и я его кому-то подарила. Сеня застонал и хотел покрыть одним большим гимнастическим матом всю окрестность, но вовремя вспомнил, что рядом находятся ребенок и легко ранимая Рахиль. Горестно вздохнув, Рабинович оставил мат при себе и попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть и честно попытался, след взять не смог -- уж слишком много вокруг куда более крепких ароматов витало, чтобы среди них Сенино нестиранное имущество можно было по запаху отыскать. Мурзик фыркнул пару раз, повертелся на месте и, сев на песок, беспомощно посмотрел на хозяина. Дескать, прости, босс, тут я бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть. -- Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, -- вспомнив недавний разговор, вздохнул кинолог. -- С чем уходили, с тем, похоже, и назад вернемся. -- Куда это, назад? -- насторожилась Рахиль. -- В Караганду, -- проинформировал девушку Сеня о своем любимом месте на земле. А затем просто взял, гад, и поплелся к штабному бархану, оставив девицу в неведении относительно географического положения этого чудного места. Все руководство стада переселенцев уже собралось в путь, выстроившись строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на лихом верблюде, был в авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус старательно кивал головой, делая вид, что все понимает, но только Ваня мог не рассмотреть, что на лице Навина заглавными буквами было написано: "Все это -- колдовство, и от него я буду держаться подальше!" Рабинович с расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой "корабль пустыни", и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном. -- Сеня, короче, дело одно есть, -- с серьезной миной на лице проговорил омоновец. -- Я тут подумал и решил, что пора армией немного заняться. Вчера, блин, из-за неподготовленности этих баранов к обороне нас фараон бежать десятка два километров заставил. Больше я таких ужасов видеть не хочу. Мало ли что впереди встретиться может, -- Жомов запнулся, удивившись длине собственной тирады, и конкретно закончил: -- Короче, дрессировать солдат надо. Ты веди баб с детьми вперед, а я немного войска помуштрую и вас к вечеру догоню. -- А-а, делай что хочешь, -- махнул рукой убитый безвременной утратой Рабинович. -- Только смотри не отстань от общей колонны. -- Не отстану. Я этих рохлей за вами марш-броском погоню. Для физического развития полезно будет, -- заверил друга Жомов. -- Кстати, ты чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил? -- Бабушка умерла, -- меланхолично буркнул в ответ Сеня. -- А-а, сочувствую. Крепись, -- омоновец собрался похлопать Рабиновича по плечу, но в последний момент, фыркнув, задержал руку. -- Ну-ну, умник. Прикалывайся дальше, -- и, развернув верблюда, направился к хвосту штабного каравана, свистом приказав Навину следовать за собой. Сеня подождал, пока Жомов с Навином отделят от общей массы переселенцев подчиненных Иисусу мужчин, а затем махнул рукой, приказывая колонне отправляться в путь. Омоновец с первым полководцем зародыша израильской армии подождали, пока сыны израилевы уйдут вперед и после них хотя бы часть пыли вернется на свое прежнее место жительства, а затем повернулись к ожидавшим их аборигенам. -- Эх, Попова нужно было с собой оставить, а то орать задолбаюсь, -- вздохнул Ваня, орлиным взором осматривая колышущиеся ряды новобранцев. -- Хотя командирский голос тоже тренировать надо... Армия, равняйсь! Смирно!.. -- Жомов еще раз обвел взглядом толпу. На этот раз почти застывшую. -- И что же мне с вами со всеми делать? Я такие кучи народа разгонять привык, а не в боеспособные подразделения организовывать. Навин посмотрел на своего кумира с таким откровенным недоумением в глазах, что тут же заработал вполне заслуженный подзатыльник. Действительно, на старших по званию полагается смотреть раболепно всегда. За исключением тех случаев, когда с ними водку пьешь. В такие моменты на начальство смотреть и вовсе не рекомендуется. Секунду поколебавшись, Ваня отвесил Навину еще одну затрещину, помогая намертво усвоить это неписаное правило, а затем задумался, обводя взглядом неровные ряды доисторических воинов... Действительно, проблема. Тут одной строевой подготовкой и физзарядкой не обойдешься! Жомов, конечно, солдат бывалый. И в десанте послужил, и в ОМОНе немало попрактиковался. Да и во время путешествий по всяким нерусским мирам повоевать успел. Но до сего момента, как ни крути, больше взвода бойцов в своем подчинении не имел. Да и взводом-то один раз лишь командовал, когда на учениях старлея водкой убило и он все маневры в кустах под овражком проспал. А тут целая армия на его голову свалилась, причем слабо вооруженная и не имевшая никакого представления о том, что называется воинским искусством. Поди научи их чему-нибудь. Впрочем, Ваня перед трудностями пасовать не привык, он вздохнул и приступил к обучению войска. Научить человека можно чему угодно. Да и не только человека -- вон в цирке медведи на велосипедах катаются, главное -- знать, чему учить. У Жомова с этим сразу возникла проблема. Оглядев толпу аборигенов, Ваня страшно пожалел, что не догадался захватить с собой в путешествие из своего мира хотя бы пару вагонов с автоматами. Тогда бы все было просто и понятно: хочешь научить солдат защищаться, заставь копать окопы и строить укрепленные точки, ну а в атаку пусть идут цепью, короткими перебежками и под прикрытием артиллерии. А тут бардак какой-то получается. И в дотах прятаться не от чего, и когда перебежками в атаку идешь, мечом рубить не очень сподручно. Единственным знакомым омоновцу видом боя, который можно вести без применения огнестрельного оружия, был разгон демонстраций. Но стоило Жомову представить, что его бойцы, растянувшись в цепь, идут разгонять плотный строй какой-нибудь древнеегипетской армии, как Ване сразу стало дурно. Жомову оставалось одно -- вспоминать историю. А с этим у Вани всегда было плохо. В смысле, и с историей, и с памятью. Пока омоновец, сидя верхом на верблюде, меланхолично плюющемся в новобранцев, раздумывал, чему именно аборигенов следует обучать, те потихоньку стали терять терпение. Ближайшие к нему бойцы еще сохраняли какое-то подобие стойки "смирно", несмотря на то, что жомовский и присоединившийся к нему навинский верблюд уже обхаркали их с ног до головы, превратив в подобие бракованных огнетушителей, а вот задние ряды начали откровенно роптать. Кто-то из толпы даже посоветовал Иисусу ткнуть в Ваню палкой, чтобы проверить, не заснул ли он. Навин, естественно, был не дурак и следовать совету не собирался. Ну а поскольку был еще и дисциплинированным солдатом, то тут же приказал вытащить из строя непрошеного советчика и набить ему морду. Что с удовольствием и сделали уставшие стоять на одном месте аборигены. Причем били нахала со смаком и радостными криками, чем вывели Жомова из оцепенения. Ваня рявкнул, приказывая всем вернуться в строй, а когда подобие порядка было восстановлено и невольно спасенный им солдат благодарно помолился портрету омоновца, самолично нарисованному на песке за две секунды, Жомов провозгласил: -- Короче, слушай все сюда. Сейчас будем учить строй фаланги. -- А фаланги строем не ходят, -- во всеуслышание посмел перечить высокому начальству все тот же умник. -- Что ты сказал? -- оторопел Жомов, глядя поверх людских голов на говорливого сына израилева. -- Два наряда вне очереди. Аборигены, за исключением первоначального состава взвода Навина:, с армейской терминологией были еще не знакомы, поэтому наивно решили, что два наряда вне очереди переводятся, как два тумака от каждого, причем очередь можно не соблюдать. Именно поэтому, а не из природной жесткости все новобранцы бросились к излишне умному призывнику и начали его пинать по второму кругу. При этом особо усердствовали те, кто в первый раз не успел до крикуна добраться. Поначалу Жомов от такого толкования его приказа оторопел и пару секунд лишь тупо смотрел на происходящее, ничего не предпринимая. Затем потихоньку озверел и потребовал прекратить безобразие, использовав совершенно недоступные аборигенскому уму непарламентские выражения. После того как его не поняли, Ваня озверел еще больше и самолично принялся наводить порядок, используя все доступные средства: кулаки, дубинку и берцы. Применение последних, может быть, и было излишней жестокостью, но зато позволило восстановить порядок почти мгновенно. Потерявших сознание бойцов отнесли в тенек бархана, позволив самостоятельно возвращаться к жизни, по пути осознавая всю тяжесть последствий нарушения армейской дисциплины. -- Товарищ старшина, а мы действительно никогда не видели, чтобы фаланги строем ходили, -- вполголоса проговорил Навин, когда успокоившийся омоновец вернулся на своего верблюда -- Чего? -- Ваня удивленно уставился на своего лучшего ученика, не желая верить услышанному -- И ты, Брут? -- Я не Брут, я Иисус, -- в свою очередь удивился тот, а затем показал Жомову насекомое, похожее на скорпиона, которого Навин наколол на кончик копья. -- Вот это фаланга, и у нас в Египте никто не видел, чтобы они строем ходили Может быть, в вашей стране они и передвигаются по пустыне в пешем строю, но мои сородичи этому никогда не поверят. -- Тьфу ты! Идиоты, -- рявкнул Ваня. Он, конечно, мог бы объяснить евреям, что не фаланги строем ходят, а просто строй называется так, и не в честь ядовитого насекомого, а потому, что ряды солдат напоминают плотно сжатые в кулак фаланги пальцев, но тогда бы это был не Жомов, а Ахтармерз Гварнарытус Омоновец трепать языком не любил, поэтому просто стукнул Навина в лоб Несильно, а лишь в качестве помощи для лучшей концентрации внимания. Иисус чудом удержался на верблюде и оторопело посмотрел на командира. -- Блин, если я говорю что-то, значит, вы будете это делать, -- крайне убедительным тоном заявил омоновец. -- И если еще какой-нибудь идиот меня перебьет, то я перебью всех, кто ему вовремя рот не заткнул, -- Жомов обвел взглядом притихшие ряды. -- Короче, слушай все сюда. Ваня приступил к обучению аборигенов. Главным тематическим пособием для него стали картинки из учебника истории о войнах Александра Македонского, которые он вовремя вспомнил. Воспоминания были отрывочные и все время норовили куда-то сбежать, оставив вместо себя память о первой сломанной головой парте или о последней выбитой плечом стальной двери, но Жомов вовремя успевал поймать их за хвост и водворить на место. Процессу обучения это крайне мешало, поэтому первая фаланга, построенная Жомовым, выглядела несколько коряво. Ваня просто заставил всех сбиться в кучу и получил толпу вместо первобытного организованного войска. Пришлось омоновцу напрягать мозги. С третьей попытки это удалось, и на песчаном берегу Красного моря возник шедевр воинского искусства. Конечно, то, что получилось, отчасти было плагиатом, но Жомова это устраивало. Тем более что ничего более интересного Ваня придумать и не мог. Не тевтонскую же свинью, в конце концов, из евреев строить! Перво-наперво омоновец разделил новобранцев на шесть неравных частей. Из первой, самой большой, он и построил вполне приличную фалангу, вооружив задние ряды заточенными оглоблями вместо копий. Две следующие, примерно равные части, превратились в конницу и выстроились по флангам. Тут, правда, возникли сразу две бо