и огромное количество радиограмм с Земли, Марса, Венеры -- отовсюду, где были люди, приветствующие Гианэю. Встреча обещала вылиться в грандиозную демонстрацию. Гианзе показали ворох радиограмм, жестами постарались объяснить, что все это адресовано ей, что ее с нетерпением ждут на Земле. Поняла ли она? Всем почему-то казалось, что да, поняла. Но внешне отнеслась равнодушно. Сообщение о том, что ей надо вылететь на Землю, загадочная пришелица встретила так же равнодушно. Объяснения давал Вестон. На специально для этого вычерченной звездной карте он указал Гианэе на кружок, изображавший Гермес, потом на Землю. Она явно поняла его жесты. Потом инженер начертил стрелу -- знак, который трудно было не понять любому мыслящему существу, тем более астролетчику. Острие стрелы упиралось в Землю. Гианэя посмотрела на Легерье, стоявшего рядом. А затем она сделала рукой плавный жест, очень выразительный, могущий означать только одно: "Летим туда!". В значении этого жеста нельзя было ошибиться. Каждая мелочь в поведении гостьи вызывала пристальное внимание. Все заметили, что, хотя пояснения давал Вестон, Гианэя "обращалась" исключительно к Легерье. Неужели она догадалась, что именно он является здесь старшим? В поведении начальника экспедиции не было ничего, что выделяло бы его среди других. Казалось, что ничто не могло навести Гианэю на правильную догадку. Роальда Янсена -- астронома, медика и биолога, исполнявшего на Гермесе обязанности врача, очень беспокоил предстоявший Гианэе перелет на Землю. -- Здесь, -- говорил он, -- воздух чист. В нем нет ни одного микроба. А ведь на Земле они есть. Как подействует это на организм Гианэи? Не заболеет ли она сразу по прилете? На эту тему состоялся специальный разговор с Землей. Там разделяли опасения Янсена. Гианэе некуда было деваться. Оставить ее на Гермесе было невозможно. Но никому не хотелось действовать без ведома Гианэи. Она согласилась лететь, но надо объяснить ей грозящую опасность. Может быть, она не знает о ней, не подозревает, что, ступив на Землю, подвергнет себя большому риску. Было решено во что бы то ни стало попытаться узнать мнение гостьи. Но как это сделать? -- У нас нет иного пути, -- сказал Янсен, -- как только объяснить ей все с помощью рисунков, схем и биологических таблиц -- обмена веществ, дыхания и так далее. Если она знакома с биологией, то поймет. Если не знакома, -- не поймет ничего. Товарищ Вестон прекрасно рисует. Я попрошу его изготовить несколько рисунков по моему указанию. А затем попробуем. -- Думаю, что это объяснение должны давать двое, -- сказал Легерье, -- я и Янсен. Остальных прошу не присутствовать. Надо учитывать возможность, что Гианэя не поймет, и пощадить ее самолюбие. Опыт произвели накануне отлета. -- А что будем делать, если Гианэя поймет и откажется лететь на Землю? -- спросил Муратов в самый последний момент, когда Легерье и Янсен готовились пойти к гостье. Гианэе отдали каюту одного из астрономов, и она почти безотлучно находилась там. -- Сообщим на Землю, -- ответил Легерье. -- Но я думаю, что она не может отказаться. Она должна понимать, что у нас нет другого выхода. -- Может случиться и так, -- добавил Янсен, -- что Гианэе придется на Земле ходить в скафандре. А жить она будет в специальном помещении с дистиллированным воздухом. Муратов покачал головой. -- На это она не согласится. -- К чему гадать? -- сказал Легерье. -- Согласится, не согласится. Увидим! Пойдем, Янсен! Опыт прошел удачно. Гианэя, очевидно, хорошо поняла графический язык биолога. Но ответных жестов гостьи не поняли ни Янсен, ни Легерье. Согласна она лететь на Землю после их объяснения или не согласна? Чтобы выяснить этот вопрос, перед Гианэей снова положили карту Вестона. Она улыбнулась и повторила тот же плавный жест, который все понимали, как "летим!". -- Мы сделали, что могли, -- сказал Легерье. -- Везите ее на Землю. Очевидно, она не боится никакого заражения. Я пошлю подробную радиограмму, и там решат, что надо делать дальше. Не теряйте времени. -- Похоже, что они знают нашу планету еще лучше, чем мы думали, -- заметил Муратов. -- Да, видимо, так. У Гианэи не было никаких вещей. Она явилась на Гермес, к людям Земли, в чуждый ей мир, одетой так легко, словно находилась не в космосе, а у себя дома. Точно зашла в гости на короткое время, с тем, чтобы вскоре вернуться обратно. Это более чем странное обстоятельство не переставало удивлять всех на Гермесе и на Земле. Трудно было даже предположить, что могло побудить ее на такой поступок. Не могла же она быть одетой таким образом на космическом корабле. А объяснение Легерье всем казалось чересчур фантастичным. Здесь крылась тайна. Обращало на себя внимание, что маленькие, очень изящные "золотые" туфли Гианэи снабжены магнитными подошвами. Это говорило за то, что обувь, выглядевшая нелепой в космическом полете, была предназначена именно для условий невесомости, то есть для космоса. Причудливо выглядела эта высокая девушка, вся в золоте, среди космолетчиков, одетых в темные комбинезоны. Ростом она была выше всех, кроме одного Муратова. Стройная, с чисто кошачьей ловкостью и гибкостью движений, Гианэя, казалось, не шла, а скользила по полу. Ее необычайно густые волосы с сине-зеленым отливом тяжелой массой спускались ниже пояса, а у затылка были перехвачены пряжкой в форме какого-то листка или ветки растения, не известного на Земле. Такие же "листки" прикрывали ее колени, не закрытые коротким платьем. Воздух обсерватории был нагрет до восемнадцати градусов по Цельсию, но, судя по всему, Гианэе не было холодно. От предложенного ей комбинезона гостья отказалась. Янсену очень хотелось измерить температуру ее тела, но Гианэя отклонила попытку врача, отклонила резко и, с земной точки зрения, невежливо, оттолкнув его руку с термометром. Она не позволяла даже притронуться к себе. Рукопожатие, видимо, не было принято на ее родине. Если кто-нибудь при встрече протягивал ей руку, Гианэя делала шаг назад и поднимала руку к плечу открытой ладонью вперед -- жест, которым она приветствовала людей при первом знакомстве с ними. "Это гордость и высокомерие", -- говорил Легерье. "Это обычаи ее родины", -- возражал Муратов. Кто из них был прав, покажет будущее. Скафандр, в котором Гианэя высадилась со своего звездолета, был тщательно осмотрен. Он был очень легок, из тонкого и гибкого металла голубого цвета. Шлем квадратной, вернее кубической, формы не имел внутри никаких акустических или радиотехнических устройств. Напротив глаз помещалась прозрачная пластинка, очень узкая, дымчато-серая, пропускавшая мало света. И, что было удивительнее всего, не было никаких резервуаров или баллонов с воздухом. Ни внутри, ни снаружи. Даже при очень осторожном, "экономном", дыхании, почти не двигаясь, в подобном скафандре можно было находиться никак не больше десяти -- двенадцати минут. -- Это отчасти объясняет ее нетерпеливый стук, -- заметил Вестон. -- Ей грозило удушье. Но как могли решиться выпустить ее из корабля без запаса воздуха? Новая труднообъяснимая загадка! -- По-моему, -- сказал Муратов, -- это доказывает, что они знали о том, что обсерватория населена. Иначе она шла на самоубийство. -- Да, очень темная история, -- заметил Легерье. -- Чем больше я об этом думаю, тем вероятнее мне кажется, что Гианэя просто убежала из корабля. Эта версия многое проясняет. В спешке она забыла про запас воздуха. -- Но ведь корабль остановился у самой поверхности Гермеса. Как же это согласовать с вашей версией? Выходит, что ее бегству помогал экипаж звездолета. -- Они могли заметить на астероиде искусственное сооружение и подлетели, чтобы узнать, что это такое. А она могла воспользоваться неожиданной остановкой. -- Тогда почему они остановились только на минуту? Легерье пожал плечами. -- Темная история! -- повторил он. Скафандр был устроен так, что человек мог без посторонней помощи снять его с себя. Но не надеть. Это выяснилось, когда пришло время перевести Гианэю на флагманский звездолет эскадрильи. Пришлось поломать голову, чтобы разобраться в незнакомой конструкции. С земной точки зрения, пустолазный костюм Гианэи был очень неудобен. Его нельзя было надеть на себя, в него надо было "войти". И пожалуй, никто из людей Земли не смог бы это сделать, разве что особо гибкий акробат. Гианэя с легкостью выполнила эту трудную задачу. Она скользнула, именно скользнула в скафандр с непостижимой быстротой и ловкостью. Теперь надо было герметизировать скафандр. А Гианэя ни единым жестом не попыталась помочь людям. Она стояла и ждала. Словно ей было безразлично, лететь на Землю или оставаться на Гермесе. -- Упрямое существо! -- проворчал Вестон, внимательно рассматривая длинные полосы, висящие по краям разрезов скафандра. -- Вся беда в том, что проделать это надо как можно быстрее. Иначе она задохнется раньше, чем дойдет до корабля. Неужели она этого не понимает? -- Может быть, она просто сама не знает, как обращаться со скафандром, -- предположил Муратов. -- Да еще бы! Отлично знает, но не хочет помочь. Вот, смотри, Виктор! Кажется, я понял. Эти полосы должны сами собой прилипнуть к разрезу. Иначе не может быть. -- Так попробуй! Хотя бы вот здесь, сбоку. Догадка Вестона оправдалась. Казавшиеся металлическими, полосы прилипали к разрезам. При этом раздавался сухой щелчок. Муратов заметил едва различимое утолщение на концах полос. Он нажал на одно из них. Полоса отпала. -- Все ясно, -- сказал он. -- Рука в металлической перчатке может нажать на этот выступ. Но надеть скафандр самостоятельно нельзя. Выходит, -- прибавил он, обращаясь к Легерье, -- что Гианэе кто-то помогал при бегстве. Астроном ничего не отвечал. -- Ну, наконец-то! -- облегченно вздохнул Вестон, укрепляя полосу на ее место. -- Правильно? -- обратился он к Гианэе. Очевидно, выражение лица и интонация голоса были достаточно красноречивы, чтобы Гианэя поняла вопрос инженера. Она кивнула головой. Вестон укрепил все остальные полосы, оставив только одну, на шее, между воротом скафандра и шлемом. Ее предстояло укрепить самому Муратову, когда все будут готовы к выходу. Ни одной лишней минуты Гианэя не должна находиться без наружного воздуха. Корабли эскадрильи стояли метрах в шестистах от наружной двери обсерватории. Последнее торопливое прощание, и внутренняя дверь закрылась. В камере остались Муратов, два инженера с эскадрильи и Гианэя. Люди быстро надели свои скафандры. Чтобы сэкономить время, Легерье решил пожертовать воздухом камеры и открыть наружную дверь, не откачивая его. Муратов укрепил последнюю полосу. Теперь Гианэя могла дышать только тем ничтожным количеством кислорода, который остался внутри скафандра. "А если мы ошиблись, -- мелькнула тревожная мысль, -- если скафандр закрылся не герметически?" Но раздумывать было некогда. Условный стук во внутреннюю дверь... открылась наружная. В камере сразу образовался полный вакуум. Гианэя стояла спокойно. Все в порядке! Муратов заранее решил, как ему поступить. Хотя на Гермесе, благодаря почти отсутствию тяжести, карабкаться по скалам было нетрудно, все же это требовало какого-то расхода мускульной энергии и, следовательно, кислорода. Он поднял Гианэю на руки и чуть ли не бегом устремился вверх, по крутому склону воронки. Путь был хорошо известен, и Муратов десятки раз уже проходил здесь. Как отнеслась Гианэя к этому, неожиданному для нее, "насилию"? Муратов не почувствовал никакого сопротивления с ее стороны. Ему даже показалось, что она прижалась к его плечу, облегчая ему задачу. Выходная камера звездолета была уже открыта. Как только они оказались внутри и была убрана лестница, камера закрылась и быстро наполнилась воздухом. В виде исключения решили обойтись без обязательной процедуры "очищения". Риска почти не было, ведь Гермес был совершенно лишен даже намека на атмосферу. Единственное, что они могли занести с собой, -- это пыль на ботинках скафандров. Но ее можно будет обезвредить внутри камеры, после наполнения ее воздухом. Муратов подошел к Гианэе, чтобы помочь ей снять скафандр, но девушка отстранила его мягким движением руки и разделась сама. Ее большие, странно приподнятые к переносице черные глаза пристально, с каким-то необычным выражением взглянули в лицо Муратову. Казалось, Гианэя хотела что-то сказать или спросить. Что означал этот пристальный взгляд? Было ли это благодарностью или, наоборот, гневом, вызванным бесцеремонным обращением? Как угадать выражение лица и значение взгляда у существа, хотя и во всем подобного человеку Земли, но глубоко, бесконечно глубоко чуждого?.. 10 Шарэкс продолжал мчаться среди полей. В желтом море хлебов, подобно островам, ровными цепочками чернели громадные, неуклюжие с виду вечелектры. Рассмотреть можно было только те, которые находились вдали. Близкие к полотну дороги мелькали туманными полосами. Экспресс останавливался редко. Кончалось поле, проносились мимо город или рабочий поселок, и снова -- бесконечные желтые поля. Муратов все время смотрел в окно, но ничего не видел. Словно кинокартина, на невидимом экране его памяти один за другим проходили кадры тех незабываемых дней... ... Что означал взгляд Гианэи, там, в выходной камере корабля? Пришелица из другого мира подчеркнуто не позволяла никому даже прикоснуться к себе. А он, Муратов, неожиданно для нее, поднял ее на руки. Но ведь она не противилась. Он хорошо помнил, что Гианэя прижалась к его плечу, быть может, для того, чтобы облегчить ему ношу, ничем не выразила протеста. Она не могла не понять, что он сделал это для нее, что им руководило чувство беспокойства за нее. Нет, странный взгляд Гианэи не мог быть выражением гнева. Потом, на протяжении четырех суток Гианэя несколько раз обращалась к Муратову, как раньше, на Гермесе, она обращалась к Легерье. Если она сердилась, была оскорблена, то могла бы игнорировать Муратова, так же как игнорировала всех, кроме Легерье, на астероиде. Она могла обращаться в необходимых случаях к Гоглидзе, старшему инженеру эскадрильи, который находился тут же, на флагманском звездолете. Но Гианэя "не замечала" ни Гоглидзе, ни кого-либо другого, она "признавала" одного только Муратова. "Гордость и высокомерие", -- говорил Легерье. Нет, он не прав! Не может быть прав! Не вяжется, никак не вяжется высокомерная гордость с высокой цивилизацией, необходимой для осуществления межзвездного полета, который совершила Гианэя. Она явилась к людям с космического корабля, прилетевшего из другой планетной системы, и кто мог сказать, в какой бездне пространства находилось солнце ее родины. Этого корабля никто не видел, но было известно, что погибший звездолет был гигантом, далеко превосходившим по размерам земные. И он обладал свойствами, которыми не обладали еще корабли Земли. На большой высоте должна была находиться техника родины Гианэи. А высокая техника неотделима от высокой организации общества разумных обитателей планеты, на которой она возникла. Как же согласовать это с объяснением Легерье? Но и опровергнуть его было нелегко. Своим поведением, если смотреть с земной точки зрения, Гианэя как будто подтверждала мнение французского астронома. С земной точки зрения! Муратов был убежден, что именно здесь и кроется ошибка. С точки зрения Гианэи, все это могло выглядеть совершенно иначе. Муратов вспомнил прилет эскадрильи на Землю. Она опустилась там же, откуда взлетела, -- на пиренейском ракетодроме. Вспомнил неисчислимые толпы встречающих. Не тысячи, не десятки тысяч -- миллионы людей съехались сюда, чтобы встретить Гианэю. Появление на Земле первого представителя иного разума вылилось во всепланетный праздник. На Муратова и его спутников эта грандиозная демонстрация произвела неизгладимое впечатление. А на Гианэю?.. С первого своего появления -- на пороге выходной камеры обсерватории -- и вплоть до приземления флагманского звездолета на Земле Гианэя не выказывала никакого интереса к окружающему. Равнодушие, граничащее с апатией, сквозило в каждом движении, в каждом взгляде. За семь суток своего пребывания среди людей Земли она сделала только четыре активных жеста: оттолкнула руку Янсена, когда он хотел измерить температуру ее тела, отстранила помощь Муратова в камере звездолета, да еще два раза плавно повела рукой, точно хотела сказать: "Летим!". К этому короткому списку можно было прибавить еще приветственный жест -- поднятие открытой ладони к плечу. И больше не было ничего! Этим же жестом Гианэя ответила на приветствие встречающих, выйдя из корабля под небо Земли. Можно было предположить, основываясь на явной молодости Гианэи, что она ступила на почву другого мира впервые, впервые увидела иных людей и иную природу. И ни малейшего признака волнения! Это было неестественно. После долгих сомнений, обсуждений, споров ученые решили не изолировать Гианэю от атмосферы Земли. Слишком много неудобств доставило бы гостье заключение в скафандр. Если она все же заболеет, ее вылечат. Не существовало уже микроба, против которого не было бы надежных средств. А сама Гианэя, по-видимому, не боялась заражения. И девушка другого мира явилась людям "во всем блеске красоты", как говорил Легерье, с ног до головы одетая в "золото", с тяжелой массой иссиня-черных волос, ничем не покрытых, с ясно видимым зеленым оттенком кожи. Расставленные повсюду, на многие километры от ракетодрома, экраны показали ее всем встречающим. Все знали, сколь необычно одета гостья из космоса. И все же появление такого более чем странного "космонавта" вызвало возглас изумления, прозвучавший подобно грому. Муратов внимательно следил за Гианэей. В отсутствие Легерье он был единственным человеком, который хорошо знал Гианэю. Она казалась спокойной и равнодушной, как всегда. На верхней ступени трапа она остановилась, медленно подняла руку к плечу и так же медленно опустила ее. Взгляд Гианэи был обращен прямо перед собой. На огромное кольцо встречающих она даже не посмотрела. Потом ее глаза опустились. Внизу ее ждали ученые, работники космической службы, несколько операторов телехроники и журналисты. И вот тут, в это мгновение, Муратов заметил то, что впоследствии послужило темой длительной и бесплодной дискуссии, бесчисленных догадок и предположений. По лицу Гианэи скользнула судорога, ее глаза расширились. Но только на мгновение. Она сразу же приняла обычный невозмутимый вид. Но Муратов не ошибся. Объективы фотоаппаратов и телекамер запечатлели то же, что видел он. И он готов был поклясться, что Гианэю что-то поразило, что она ждала чего-то другого. Больше того! Он увидел и понял вдруг, что перед ним другая Гианэя, что весь ее облик, выражение лица резко изменились, что все семь суток Гианэя находилась в состоянии напряженного ожидания и что только сейчас это напряжение покинуло ее, что она успокоилась. В этом нельзя было ошибиться! То, что он и его товарищи принимали за обычное лицо Гианэи, было маской. Только теперь он увидел ее подлинное лицо. И его глубоко взволновало спокойствие, разлившееся по лицу гостьи, сразу, как по волшебству, потерявшему неподвижность и жесткость черт. Что же могло послужить причиной такой перемены? Радушная встреча? Но Гианэю с первого же момента приняли на Гермесе как друга. "Опять загадка!" -- подумал Муратов с невольным чувством раздражения -- он органически не терпел загадок. Генри Стоун подошел к Гианэе и протянул руку. И снова загадка! Гианзя не отступила, как раньше в таких случаях. Она подала председателю научного совета Института космонавтики свою руку с длинными, гибкими пальцами, на каждом из которых изумрудом блестел зеленый ноготь. Подала, но не ответила на пожатие. Это никого не удивило. Рукопожатие не могло быть обычаем на всех мирах. На родине Гианэи его, очевидно, не знали. Вслед за Стоуном к ней подошли две девушки. Муратов с удивлением узнал в одной из них свою младшую сестру. Но он сразу же понял, зачем она оказалась здесь. Марина была сотрудницей Института лингвистики; ее спутница, видимо, тоже была лингвисткой. Очевидно, было решено сразу же приставить к Гианэе подруг, которые могли бы изучать ее язык или попытаться научить гостью земному. Марина подошла первой. Она подняла руки, чтобы обнять девушку другого мира. Гианэя отстранилась... Воспоминания Муратова прервала остановка экспресса. На этой станции ему нужно было выйти. Но он снова вернулся к мыслям о прошлом вечером лежа в постели. Раз погрузившись в воспоминания, он испытывал настоятельную потребность вспомнить все до конца. Вернее, не вспомнить -- он никогда не забывал событий тех дней, -- а снова пережить все мысли, сомнения и чувства, которые возбудила Гианэя. Через три дня они встретятся, через три дня он увидит загадочную пришелицу, снова близко соприкоснется с окружающей ее тайной, нисколько не прояснившейся за эти полтора года. Теперь он мог говорить с ней. Правда, не более как о самых обыденных вещах. Но и это уже кое-что. Двести слов, бывших в его распоряжении, могут что-то дать, если их как следует использовать. Муратов не сомневался, что Гианэя будет говорить с ним не так, как с другими. Быть может, более откровенно. Недаром же несколько раз за это время гостья выражала желание встретиться с тем, кто доставил ее на Землю; его имени она не знала. Все говорят, что между Гианэей и Мариной существует внешнее сходство, что он сам еще больше похож на гостью Земли. Может быть, именно в этом кроется причина явной симпатии Гианэи к своей переводчице, ее настойчивого желания увидеться с ним самим? Тогда еще больше шансов, что Гианэя ответит на его вопросы. Пришелица из другого мира очень изменилась за это время. И изменилась к лучшему. Она стала заметно общительней, не отстранялась от людей, охотно обменивалась рукопожатием с теми, кто не возбуждал в ней непонятной антипатии, как, например, люди небольшого роста, которых она, по-видимому, не переносила. Она стала подвижней, живее, охотно участвовала в спортивных играх, постепенно начинала интересоваться жизнью Земли. Легерье не назвал бы ее сейчас гордой и высокомерной. Но она по-прежнему молчала обо всем, что касалось ее прошлого, истории ее появления на Гермесе. Именно это и послужило причиной тому, что Муратов избегал встречи с ней. Тогда, после прилета на Землю, Муратов вскоре покинул Гианэю. Да и что ему было делать возле нее? Он вернулся к своим обычным занятиям. Но интерес к необычному событию, в котором ему пришлось сыграть такую большую роль, не оставлял его все полтора года. Он внимательно следил за всем, что касалось Гианэи, знал все, что делала гостья, даже лучше, чем знали другие люди. Ведь его сестра постоянно находилась возле Гианэи и часто говорила с братом по радиофону. На следующий же день после прилета Гианэя сумела объяснить Марине, что хочет переменить одежду, -- по просила изготовить такую же, какая была на ней, но белого цвета. Ее желание было исполнено тотчас же. С тех пор гостья неизменно ходила вся в белом. Ни разу не надела она своего золотого платья, но тщательно хранила его, всюду возя с собой. Муратов занес этот факт в достаточно уже длинный список загадок, заданных Гианэей людям Земли. В чем дело? Что могло послужить причиной? Почему гостья так внезапно и спешно рассталась с золотым одеянием? И случайно ли выбрала она белый цвет? Не было ли тут связи с необъяснимой переменой, которая произошла с Гианэей, когда она вышла из корабля? Становилось очевидным, что появление Гианэи на Гермесе в золотой одежде было не случайно. Это имело какой-то смысл. Какой? Этого нельзя было угадать, совершенно не зная обычаев и традиций, существовавших в неведомом мире, откуда явилась Гианэя. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 Муратов приехал в Полтаву утром, в день прилета Шестой лунной экспедиции, опоздав на один день против намеченного им срока. Он хотел встретить экспедицию потому, что в ее составе находился Сергей, а Муратов давно не видел друга юности. Верный своему обещанию, он тотчас же разыскал Болотникова, который очень обрадовался его приходу. На вопрос, познакомился ли он с Гианэей, как хотел, профессор обиженно ответил, что Марина сделала попытку их познакомить, но Гианэя повернулась спиной и даже не ответила на приветствие. Оскорбленный Болотников тотчас же отошел от нее. Он был очень маленького роста, и странная антипатия Гианэи проявилась во всем "блеске". Такая упорная "невоспитанность" была труднообъяснима, тем более, что во всем остальном Гианэя держала себя скромно и вежливо. Она уже полтора года находилась на Земле и давно могла понять, что здесь нет ни "господ" ни "рабов". Для этого требовалась элементарная, самая поверхностная наблюдательность. И тем не менее!.. Расставшись с Болотниковым, Муратов отправился к дому, в котором поселились Марина с Гианэей. Этот дом не трудно было найти, -- весь город знал, где остановилась гостья из космоса. Не без волнения подошел Муратов к двери. Как встретит его Гианэя? Может быть, ее обидело упорное нежелание Муратова увидеться с ней? И в самом деле, не было никаких причин, оправдывающих его упорство. Гианэя привыкла, что ее желания тотчас же исполнялись. Он постучал, так как нигде не увидел кнопки звонка. Но ответа не последовало. Немного подождав, Муратов толкнул дверь и вошел. В квартире никого не было. В столовой он увидел неубранные следы завтрака. Очевидно, обе девушки торопились. Тут же лежала записка, написанная рукой Марины. Муратов прочел: "Милый Витя! Если ты зайдешь к нам и не застанешь, то мы уехали в Селену. Гианэя хочет осмотреть город. Увидимся на ракетодроме". Подписи не было. Муратов с досадой бросил записку. Ему хотелось, чтобы первый разговор с Гианэей состоялся без свидетелей, а на ракетодроме, в толпе... -- Если ты зайдешь, то мы уехали, -- раздраженно повторил он слова записки. -- Лингвистка, называется! Хорошо знакомая манера сестры, писавшей письма, словно нарочно, вопреки правилам грамматики, сейчас почему-то разозлила его. Он вышел из дома. Но, пройдя несколько шагов, остановился и... повернул обратно. Как это часто бывает, он вдруг вспомнил, что видел там, на столе, не только записку сестры, но и какой-то рисунок, который тогда не привлек его внимания, а сейчас внезапно возник в памяти. Что-то очень знакомое было в этом рисунке. Снова войдя в ту же комнату, Муратов подошел к столу. Память не обманула. Там лежал открытый альбом, видимо, принадлежавший Гианэе. На плотном листе карандашом был нанесен пейзаж Гермеса. Мрачные скалы, звездное небо и край диска обсерватории. На переднем плане человек в скафандре держал на руках другого человека. Судя по кубической форме шлема, этот другой была сама Гианэя. Был изображен момент, когда он, Муратов, вынес Гианэю из выходной камеры обсерватории, чтобы перенести ее на флагманский звездолет эскадрильи. Рисунок был мастерски выполнен. Муратов узнал черты своего лица, видные сквозь "стекло" шлема. "У нее прекрасная память, -- подумал Муратов, -- ведь прошло полтора года с тех пор". Было очевидно, что Гианэя рисовала недавно, может быть, даже сегодня. Значит, она думала о нем, ожидала его прихода. И, вполне возможно, намеренно оставила альбом открытым на этой странице. Она хотела, чтобы он увидел рисунок. "Я думаю о вас и хочу вас видеть", -- так можно было понять это, если бы речь шла о земной женщине. Но у Гианэи были иные представления, иные привычки. Мотивы ее поступков не всегда были понятны. "Кто ее знает, -- думал Муратов. -- Может быть, это означает как раз обратное: "Не хочу вас видеть, не забыла нанесенного оскорбления". Или что-нибудь другое, о чем и догадаться нельзя". Он в нерешительности держал в руках альбом. Если Гианэя нарисовала этот эпизод по памяти, то она могла вспомнить и запечатлеть другое. Что, если она рисовала виды своей родины? У Муратова задрожали руки. Стоит перевернуть страницу, и, может быть, он увидит то, чего никогда не видели человеческие глаза. Марина говорила, что Гианэя часто рисует, но никогда не показывает своих рисунков. Искушение было велико. Но все же Муратов поборол жгучее любопытство и положил альбом на прежнее место. Это было бы недостойным поступком -- воспользоваться доверием гостьи. Она, очевидно, была уверена, что никто без ее согласия не заглянет в альбом. Гианэя уже знала людей Земли и верила им. "Может быть, она сама покажет рисунки, если попросить ее об этом". Но робкая надежда была явно беспочвенной. Марина однажды попросила, но не получила даже вежливого отказа. Гианэя просто промолчала. Муратов медленно вышел. Его с огромной силой влекло назад. Вернуться, нарушить все законы морали, честности и гостеприимства. И потом всю жизнь презирать самого себя! Он с ожесточением захлопнул за собой входную дверь. Шестая должна была приземлиться в семь часов вечера. Сейчас было всего два. Что же ему делать все эти пять часов? Ехать в Селену и попытаться найти в огромном городе Марину с ее спутницей? Это будет не так уж трудно. Где бы ни появлялась Гианэя, ее сразу замечали. Любой прохожий укажет ему, где искать. Но надо ли так явно показывать нетерпение? Не лучше ли увидеться именно на ракетодроме, как это указала Марина в записке? Муратов зашел в столовую и заказал обед из четырех блюд, чтобы протянуть время. В ожидании он раскрыл журнал, вышедший вчера. Как он и предполагал, на одной из страниц был портрет Гианэи. Оживленная, с улыбкой на губах, она стояла у какого-то памятника. Рядом была Марина. Какой контраст с той Гианэей, которую помнил Муратов! Как изменилась гостья! Не осталось и следа от напряженной, ожидающей чего-то маски. Да, теперь он твердо знал, что лицо Гианэи тогда, на пути к Земле, было маской, трагической маской человека, убежденного, что его ожидает что-то, видимо, печальное, а быть может, и ужасное. Это что-то было неизвестное людям Земли, но для самой Гианэи -- близкое и реальное! Если бы не форма глаз и зеленый оттенок кожи, Гианэю можно было принять за сестру Марины, так сильно было сходство между ними. Обе с черными волосами, обе одеты в белое, обе стройные и высокие. Гианэя на полголовы была выше и казалась старше. Но сколько ей лет в действительности, никто еще не знал. Скоро они встретятся. Теперь Муратов мог говорить с гостьей. Это сильно меняло их будущие отношения. Теперь он не будет столь беспомощным, как раньше, когда все приходилось объяснять жестами. "Если только она не повернется ко мне спиной, как к Болотникову, -- подумал он. -- А это может произойти, если она обиделась на мое невнимание к ней". Но в глубине души он не верил, что так будет. Ему казалось, что Гианэя нарисовала его в альбоме потому, что думала о предстоявшем свидании и хотела его. "Интересно, какова будет реакция Гианэи, когда она узнает, что я брат Марины!" Он просил сестру не говорить об этом и был уверен в том, что его просьба исполнена. Мысли Муратова прервало появление "официанта". Механические руки быстро и ловко сервировали стол. Чуть слышный звенящий звук сопровождал каждое движение. Это была старая конструкция, модели последних выпусков не звенели. -- Спасибо! -- машинально сказал Муратов, когда блюда были поставлены. Робот "кивнул головой" и отошел. Муратов усмехнулся. Даже это предусмотрели конструкторы. Он ел быстро. С каждой минутой усиливалось нетерпение. Ему мучительно хотелось как можно скорее встретиться с Гианэей, выяснить самый главный вопрос: как она относится к нему? Если худшие опасения оправдаются, это будет тяжелым ударом. Слишком много надежд было связано с возобновлением старого знакомства, слишком многое и важное хотел он узнать, используя былую симпатию Гианэи. А что Гианэя относилась к нему с симпатией, было несомненно. Достаточно вспомнить момент их расставания. Он зашел тогда, чтобы проститься с ней. Знаками объяснил, что уезжает. Гианэя сама, первая, протянула ему руку, чего прежде никогда не делала. В ее глазах он увидел грусть. Очень велико было сходство этой девушки из другого мира с земными людьми. Разница была ничтожна. И нельзя было истолковывать ее жесты и выражение глаз иначе, как "поземному". А неоднократные просьбы Гианэи, чтобы Муратов приехал к ней! Это говорило о том же. Обед был слишком обильным. Муратов сегодня еще ничего не ел, но сумел справиться только с половиной. Нажав на кнопку, дающую сигнал к уборке стола, он вышел на улицу. "Убить" удалось всего полчаса. Оставалось четыре с половиной. "Поеду в Селену, -- решил он. -- Кстати, я никогда там не был. Погуляю, посмотрю город". Долететь можно было за пять минут. Но, все с той же целью -- протянуть время, Муратов не поднялся к одной из многочисленных станций местного воздушного сообщения, находившейся рядом, а выбрал самый медленный вид транспорта -- городской вечебус. Вскоре он пожалел о своем решении. Машина невыносимо часто останавливалась, входили и выходили пассажиры. Как правило, городским вечебусом пользовались только на небольшие расстояния, а Муратову нужно было пересечь весь город, раскинувшийся на многие десятки километров, проехать обширный район между Полтавой и Селеной, занятый автоматическими заводами, и только тогда он окажется у цели, да и то на окраине. -- Сколько времени займет путь до ракетодрома? -- спросил он. -- Полтора часа, -- ответил металлический голос водителя. Несколько человек с удивлением взглянули на Муратова. Он вздохнул и устроился поудобнее в мягком кресле. Пусть удивляются люди его чудачеству. Им и в голову не может прийти, что он находится в нелепом положении человека, не знающего, куда девать время. С ним самим это случилось первый раз в жизни. 2 Люди, посвятившие себя изучению вопросов языковедения, обычно принадлежат к типу кабинетных ученых. Марина Муратова являлась исключением из этого правила. Она обладала большими способностями к лингвистике, прекрасной памятью, хорошо владела восемью языками и была склонна к исследовательской работе. Но она любила и многое другое. Живопись, музыка, спорт занимали не последнее место в ее жизни. Любовь к путешествиям и общительный покладистый характер так же сыграли заметную роль в том, что выбор ученого совета Института космонавтики, искавшего подругу для Гианэи, остановился на ней. Марина согласилась сразу. Необычность и трудность предстоящей задачи увлекли ее. Она знала, что на долгое время, быть может на годы, будет оторвана от привычного дела, но это ее не испугало. Познакомиться с чужим языком, не имевшим ничего общего с земными (так она думала), или научить пришелицу из космоса земному языку, близко сойтись с существом чуждым Земле, родившимся и выросшим на другой планете, под светом другого солнца, -- во всем этом было много привлекавшей ее романтики. Марина не была тщеславна, и тот факт, что, став подругой Гианэи, она сама привлекла к себе внимание всего населения Земли, не повлиял на ее решение. Она об этом просто не думала. Таинственность Гианэи, длинный ряд загадок, связанных с ней, интересовали Марину в последнюю очередь. Она была уверена, что все тайны раскроются, как только гостья освоится на Земле, привыкнет к людям и получит возможность свободно говорить с ними. И свою задачу Муратова понимала именно так -- помочь гостье освоиться. Ни у кого не возникало сомнений в активной помощи Гианэи. Человек, явившийся на чужую планету, не мог вести себя иначе. Но оказалось не так. Прошло немного времени, и всем стало ясно, что задача не столь проста. Гианэя отказалась изучать земной язык и не выражала особого желания знакомить Муратову со своим. В первое время дело шло как будто гладко. Гостья сама нуждалась в том, чтобы ее понимали. Язык, на котором она говорила, был звучен, казался простым, слова запоминались легко. Группа сотрудников Института лингвистики и сама Муратова считали, что и в дальнейшем не будет никаких трудностей. Но чем дальше, тем неохотнее Гианэя расширяла свой лексикон. Становилось очевидным, что она хочет ограничиться бытовым разговором, необходимым ей самой, но не больше. Да и то, что люди уже знали, смущало лингвистов. Чувствовалось, что Гианэя упрощает фразы, а Муратова вынуждена произносить слова без грамматических связей. Такую речь Гианэя могла понимать, но это не было знакомством с языком. Высокая культура народа, к которому принадлежала Гианэя, исключала возможность "бедности" речи. Ее язык безусловно был богат и обширен, а его кажущаяся простота -- обманчивой. Когда окончательно убедились, что на помощь Гианэи рассчитывать не приходится, было решено продолжать изучение без ведома Гианэи. Живя на Земле, общаясь с людьми, даже с одной только Муратовой, гостья невольно произносила новые слова и фразы. Их запоминали и расшифровывали. На помощь к прекрасной памяти Марины привлекли магнитофон. Маленький портативный аппарат, о существовании которого Гианэя не знала, сопровождал ее всюду. Записи поступали в Электронный Мозг Института лингвистики, и тайны чужого языка медленно, но систематически открывались. Марина запоминала все. Но она крайне осторожно и в строгой постепенности расширяла намеченные Гианэей рамки их бесед. Она боялась "спугнуть" гостью. И девушка другого мира, казалось, не замечала, что ее подруга говорит с ней все более свободно и правильно. Марина знала, что нравится Гианэе, что гостья симпатизирует ей. Было очень важно укрепить и развить дружеские отношения. Все надежды ученых -- раскрыть загадки появления Гианэи -- были основаны на этом. Марине приходилось работать одной. Другая лингвистка, так же как и она "прикрепленная" к Гианэе, на следующий же день после прилета гостьи на Землю вынуждена была отстраниться. Все постарались предусмотреть в ученом совете, вплоть до внешности, но никто не мог предположить, что небольшой рост окажется неприемлемым для гостьи Земли. Привлечь к работе другую девушку оказалось невозможным -- не было ни одной подходящей кандидатуры, Но Муратова и одна хорошо справлялась. За прошедшие полтора года она ни разу не пожалела о том, что связала себя с Гианэей, ни разу между ними не "пробегала черная кошка". У гостьи Земли был хороший характер, и с каждым днем он становился лучше. Исчезли, ушли в прошлое натянутость, холодность в обращении и какая-то непонятная, но несомненная настороженность, очень заметные в первые месяцы. Теперь Гианэя была "обычной" девушкой. Всегда оживленная, очень подвижная, любящая спорт и спортивные игры (которые она осваивала с поразительной легкостью), рисование и музыку, она в последнее время даже дурачилась, оставаясь наедине с подругой. Что именно она рисовала в своих альбомах, оставалось тайной. Марине редко удавалось увидеть эти рисунки. А то, что Гианэя показывала, всегда было пейзажами Земли или портретами Марины. Несколько бюстов, вылепленных с большим мастерством, изображавших либо Марину, либо ее самою, Гианэя сразу же уничтожила. Она даже не пыталась научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, но с удовольствием слушала, когда играла Марина. Иногда гостья начинала петь странные для