на восток, вернуться к куреню Субудай-нойона?.. Гемибек поежился, представив себе возможные последствия такого возвращения без каких-либо результатов. Грозный Субудай не простит начальника, который не сумел выполнить его приказа и потерял половину людей. В лучшем случае дело окончится плетьми, несмотря на достоинство военачальника и хенну на бороде. Любимцу великого кагана все дозволено, его воля не встречает противодействия. Сырость пронизывала до костей. Гемибек неслышно застонал, вспомнив роскошный шатер Субудая. Нойон сидит сейчас на мягких шелковых подушках, окруженный слугами, стерегущими каждое его желание, в тепле, перед богатым достарханом. На нем чекмень, расшитый золотом, - одежда чужого народа, перенятая Субудаем от властителей покоренного Хорезма. Огненно-красная борода величаво спускается на широкую грудь. Субудай пьет сладкие вина и ест, ест!.. Спазма сдавливает желудок Гемибека. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки. Голодная смерть угрожает ему и его людям. Запасных лошадей нет, они остались в пропавшей половине отряда. А пеший никуда не уйдет по раскисшей земле, по которой и лошади бредут с великим трудом. Лошадей трогать нельзя, без них верная гибель. И нельзя терять ни одного человека, их и так очень мало. Могут напасть воины племени, живущего здесь. Гемибек никак не мог вспомнить название этого племени. Род Гемибека знатен и приближен к трону великого кагана. Но он не чистокровный монгол и беден, а следовательно, и не имеет влияния. Потому и подчинен Субудаю Гемнбек, хотя и имеет все права быть полководцем. Остается только вздыхать и завидовать. Но все же Гемибек знает, что великий каган задумал большой поход в западную страну и что отряд Субудая послан сюда для предварительной разведки. Состарившийся нойон лепив. Вот уже год, как он сидит на одном месте, время от времени рассылая небольшие отряды во все стороны. А сам коротает время с половиной своего гарема (опять-таки пример покоренного Хорезма), взятого в поход вопреки всем обычаям. Субудаю тепло и сытно! Гемибек тоскливо осматривает мутный горизонт. Нигде ничего! Не темнеет вдали полоска спасительного леса, не видно дымков, не мелькнет тень джейрана. Да и нету их здесь - джейранов. А если бы и были, как догнать легкое животное на измученных, едва передвигающих ноги, конях? Он знал, что едущие за ним едва держатся в седлах от усталости и голода. Никто не осмелится напомнить о привале, люди скорее упадут с лошадей, чем рискнут вызвать гнев своего начальника. Пора объявить ночлег, но Гемибек никак не мог решиться на это. Его ужасала перспектива еще одной ночи на мокрой земле. Старое тело протестовало каждой клеточкой. И он ехал и ехал, жадно всматриваясь вперед, на что-то надеясь. Желтое пятно солнца спустилось совсем низко. Позади отряда начали сгущаться сумерки. Один из нукеров приблизился к Гемибеку и слегка дотронулся до его плеча. Не нужно и оборачиваться, чтобы узнать, кто это. Только один Джелаль мог осмелиться на подобную дерзость. - Чего тебе? Джелаль - молодой воин. Он племянник Гемибека, сын его младшего брата, взятый в поход простым нукером, но в будущем сам военачальник. - Обрати свой благородный взгляд в левую сторону, - почтительно произнес Джелаль. Глаза давно утратили зоркость юности. Но об этом никто не должен знать. Для воинов их начальник все видит. Гемибек повернулся в седле. На южной стороне, уже заметно потемневшей, среди колеблющейся дымки прозрачного тумана, смутно виднелось что-то движущееся. Что именно - человек, лошадь или зверь, - Гемибек не мог различить. Но, что бы это ни было, впервые за пять дней на пути отряда появилось живое существо. Человек - это сведения, зверь - пища голодным людям! - Алыб-барын! - приказал Гемибек. Джелаль свистнул. Двое всадников отделились и последовали за ним. Смешно и жалко выглядела эта попытка "кинуться в погоню", - лошади едва передвигали ноги. Отряд остановился. Отставшие воины медленно приближались. Но без приказа никто не спешился. Джелаль хорошо видел человека, шедшего наперерез его пути и, видимо, не замечавшего отряда. Равномерно взмахивая двумя палками, человек удивительно легко одолевал вязкую грязь. Было ясно, что он движется значительно быстрее всадников. Джелаль был молод, горяч и честолюбив. Этот поход, в который его взяли после долгих и настойчивых просьб, должен был стать началом его воинской славы. Получив приказ "взять!", он считал делом чести выполнить его, несмотря ни на что. И он с ужасом думал, что в этой грязи лошади не в состоянии догнать пешехода. Оставалось одно, и Джелаль не колеблясь принял решение. Он спешился. Оба воина вслед за ним также сошли с лошадей. Животные измучились, люди только устали. Ноги погрузились по щиколотку. Каждый шаг давался с большим трудом. Но все же Джелаль сразу понял, что принял верное решение: пешие подвигались вперед быстрее. Он свернул немного вправо и шел теперь под углом к линии движения неизвестного человека. А тот по-прежнему не замечал погони. Чем больше всматривался Джелаль в движения преследуемого, тем больше он удивлялся. Никогда не видел он такой походки. Ноги незнакомца не отрывались от земли, он словно не шел, а скользил по ней. И двигался быстро, очень быстро. Не прошло и минуты, как стала совершенно очевидна бесплодность погони. Они не могут догнать человека, если он не остановится. А человек явно не собирался останавливаться. Расстояние все еще оставалось слишком большим, но иного выхода не было, и Джелаль снял с плеча тугой лук. Окликнуть незнакомца рискованно, - он мог свернуть в сторону и скрыться. Надо показать ему силу, заставить остановиться. В курене Субудая не было никого, равного Джелалю в искусстве стрельбы из лука. Стальные мускулы его рук натянули тетиву до предела. Длинная оперенная стрела со свистом пронзила воздух. Оба воина восхищенно вскрикнули. Стрела вонзилась в землю в трех шагах впереди преследуемого. Джелаль бросился вперед. Неизвестный сразу остановился. С удивлением смотрел он на неведомо откуда взявшуюся стрелу, которая все еще дрожала, вонзившись в землю совсем близко от него. Потом он медленно повернулся и увидел трех преследователей. Бежать было бесполезно. Расчет Джелаля полностью оправдался. Расстояние сразу сократилось настолько, что, сделай преследуемый попытку к бегству, - вторая стрела пронзит уже не землю, а его самого. Это был человек высокого роста и богатырского телосложения. Широченные плечи и тяжелая посадка головы указывали на огромную физическую силу. Одет он был в серый кафтан, подпоясанный веревочным поясом, и мягкие поршни. На голове войлочный треух. Никакого оружия при нем не было, если не считать висевшей на поясе железной палицы. В бороде и усах просвечивали седые нити. Сухое костистое лицо, выдубленное ветрами и солнцем, пересекал длинный шрам, шедший через лоб и правую щеку. Над небольшими глазами нависали густые мохнатые брови. Человек был не стар, но уже в пожилом возрасте. Он молча ждал. Джелаль подходил медленно и осторожно, не выпуская лука с наложенной на тетиву стрелой. Могучая фигура незнакомца невольно вызывала уважение. Он был выше своих преследователей на целую голову. Никаких враждебных намерений незнакомец не выказывал. Палица, его единственное оружие, продолжала мирно висеть на поясе. Он стоял, опираясь на палки, в позе отдыхающего. Ноги трех воинов глубоко погружались в вязкую почву. Незнакомец стоял, словно на камне. Подойдя ближе, Джелаль увидел две длинные узкие дощечки, прикрепленные к ступням незнакомца ремешками. Видимо, именно они, эти дощечки, и не давали ему увязнуть. Джелалю никогда не приходилось встречать подобное приспособление. Он даже не слышал о таком способе ходить по снегу и грязи. Молодой воин с любопытством смотрел на незнакомца. Тот что-то сказал на неизвестном Джелалю языке. По-видимому, это был вопрос, заданный спокойным и дружелюбным тоном. Джелаль понял, что опасаться нечего, и опустил лук. Он жестами предложил незнакомцу следовать за собой. Незнакомец молча повиновался. Он пошел вперед скользящим шагом, и сразу оставил позади своих конвоиров, которые с трудом следовали за ним. В его движениях была привычная сноровка и мощная сила. Джелаль с восхищением смотрел на могучего гиганта. Сила, в его глазах, всегда была самым лучшим украшением мужчины. Он сам был очень силен, но в сравнении с пленником казался самому себе ребенком. Лошади ожидали своих хозяев, не трогаясь с места. Незнакомец усмехнулся, увидев опущенные бессильно головы животных, их мокрые, тяжело вздымающиеся бока, от которых шел пар. Он понял, что люди, взявшие его в плен, измучены долгой и трудной дорогой, что они не угрожают ему, а ждут от него помощи. Он подождал, пока его конвоиры сели в седла, и пошел рядом с конем Джелаля, сдерживая шаг и не уходя вперед. Джелаль вздохнул с облегчением. Теперь все выглядело как нужно и не могло вызвать насмешки. Приказ выполнен, человек взят и его ведут в плен, а не он ведет тех, кто его взял. Джелаль с благодарностью посмотрел на незнакомца. Тот перехватил этот взгляд и понимающе улыбнулся, открыто и добродушно. Собравшийся вместе отряд Гемибека выглядел довольно грозно, но незнакомец не проявил никакого страха. Казалось, он привык к подобным передрягам и захватившие его люди ему давно знакомы. Он спокойно остановился перед Гемибеком, легко распознав в нем начальника, и внимательно осмотрел его с головы до ног. Джелаль, по молодости лет, не знал многого. Гемибек был стар и умудрен опытом. Его не удивили дощечки на ногах пленника. Он давно знал, что жители севера с незапамятных времен пользуются лыжами для ходьбы по снегу. Но он не ожидал встретить человека на лыжах так далеко к югу, да еще идущего не по снегу, а по грязи. Гемибек знал несколько восточных языков, но как он будет допрашивать этого человека с запада? Человек куда-то шел, скорее всего к дому. Значит, близко находится поселение. Надо жестами пояснить пленнику, что он должен указать дорогу к этому поселению. Но незнакомец неожиданно заговорил сам на понятном Гемибеку языке. - Что вам нужно от меня? - спросил он. - Кто вы такие? Пленник заговорил первым, и это не понравилось Гемибеку. Но человек был ему нужен, и он сдержался. Кроме того, он помнил приказ Субудая - не прибегать к насилию, не вызывать в местных жителях враждебных чувств. До поры до времени никто не должен даже заподозрить планов великого кагана относительно этой страны. - Откуда ты знаешь язык кипчаков? - Это язык половцев, - ответил пленник. Гемибек покачал головой. - Я не знаю такого народа, - сказал он. - Ты говоришь на языке кипчаков. Половцы! Кто владеет ими? - Они под властью Хорезм-шаха. - Значит, это и есть кипчаки. Но все равно. Откуда ты знаешь их язык? - Я бывал в Великом Хорезме и в Самарканде. Жил там несколько лет. Но ты и твои люди не оттуда. "Наверное, он был в плену, - подумал Гемибек. - Шрам на лице нанесен не мечом, а плетью. Богатырской силы был этот удар". - Как твое имя? - спросил он. - Откуда ты родом? - Я местный. А зовут меня Чеславом. - Далеко твой дом? - Там, - пленник неопределенно повел рукой. - Возле леса. - Далеко этот лес? - терпеливо спросил Гемибек, которого начинал раздражать независимый тон пленного. - А разве ты его не видишь? - Чеслав обернулся. - Верно, - сказал он, - туман закрывает его от твоих глаз. Если бы не было тумана, ты бы его увидел. Он близко. Гемибек знал, что, кроме Джелаля, никто не понимает языка, на котором шел разговор. Поэтому он решил, что самое лучшее - сказать этому человеку правду. - Мы заблудились в ваших степях. Мы устали и голодны. Наши кони истощены. Много дней ночуем мы под открытым небом. - Но кто вы такие? - Мы воины великого кагана. - Чагониза?! - Пленник казался сильно удивленным. - Далеко же вы заблудились. Мы слышали, что воины Чагониза захватили народы Хорезма. Что нужно вам здесь? Вопрос был опасен. Гемибек понял, что, если он не рассеет возникшие подозрения, то останется только одно - убить этого человека, иначе не выполнить наказ Субудая. Но это означало бы лишиться надежды на кров и пищу. Гемибек решил прикинуться глупцом, не знающим, как находить стороны света. Пусть пленник смеется над ним, это не важно. Главное - получить отдых, а там видно будет. - Ты говоришь "далеко", - сказал он. - Разве мы не на дороге к Хорезму? - Вы идете в другую сторону. Хорезм на востоке, а вы движетесь на запад. - И далеко мы ушли? - Порядочно. - Укажи нам дорогу к Хорезму. Дайте нам пищу и отдых. Мы уйдем, не причинив вам вреда. Туманы сбили нас с пути. Чеслав на минуту задумался. Гемибек, скрывая тревогу, наблюдал за ним. - Много вас? - Тут все. Три раза по пять и еще четыре. - Примерно столько домов в нашем поселении, - сказал Чеслав. - Нельзя не принять гостей. Но мы бедны пищей. - Нам много не надо. Дайте нам лошадь и сена. Я щедро заплачу за все. - Кто же берет плату с гостей! Сена у нас много, лошадь найдется. Ступайте за мной! Он повернулся и пошел вперед своей скользящей походкой, за которой с изумлением наблюдали воины Гемибека. Расстояние между ними увеличивалось. Не оглядываясь, Чеслав уходил все дальше и дальше. У Гемибека возникло подозрение. Поверил ли этот человек? А если он понял нехитрую уловку и намеренно хочет оторваться от отряда, уйти вперед, предупредить своих и устроить засаду Гемибеку?.. - Окликни его! - приказал он Джелалю. Молодой нукер издал протяжный крик. Проводник не обернулся. Как раз в этот момент он ступил на пласт снега, и скорость его хода заметно увеличилась. Джелаль схватился за лук. Но могучая фигура уже скрывалась в туманной дымке и сгущающихся сумерках вечера. - Иблис вмешался в это дело, - прошептал Гемибек. Но он понимал, что Иблис тут ни при чем, что он сам допустил ошибку. Следовало набросить аркан на плечи проводнику. Что же теперь делать? Следы лыж ясно отпечатались на прошлогодней траве, а кое-где и на снегу. Следовать за проводником было нетрудно, даже не видя его самого. Гемибек решился. Чеслав сказал, что в поселении мало домов, и, следовательно, мало людей. Воины Гемибека справятся, если их встретит засада. Кроме того, ничего другого и не оставалось в их положении. Из тумана уже ясно проступала темная стена леса... БЕГЛЕЦЫ - Любава-а-а! Звонкий девичий голос звучит глухо в промозглом воздухе. Даже эхо не откликается. "Интересно, - думает Лада, - почему в морозный день звуки летят далеко, а когда сыро, их плохо слышно?" Она любит задавать себе такие вопросы, на которые никто не может ответить. В природе очень много непонятного. Лада пожимает плечами, всматриваясь в ближайшие кусты на опушке, не мелькнет ли цветастый платок сестры. Куда делась несносная девчонка? Убежала с самого утра и не возвращается. Мать беспокоится и послала старшую дочь на поиски младшей. Но где искать Любаву? Не блуждать же наугад по всему лесу! - Любавка-а-а! Отец вернулся-а-а! Это ложь, отец еще не пришел, но Лада хорошо знает, что, услышав такое известие, сестра обязательно откликнется или прибежит. Отца она боится. Ни звука в ответ. Где же она? Любава могла уйти только в лес. Размокшая, превратившаяся в вязкое болото, степь стала непроходима. Любаве там нечего делать. В этом году весна выдалась на редкость мокрой. Каждый день либо дождь, либо туман. Ни одного ясного дня. И солнца давно не видно. - Любава-а-а! Ну что будешь делать! Лада не особенно беспокоится за сестру. Любава сама вернется. Походит по лесу и вернется. Заблудиться она не может, - каждое дерево, каждый куст знакомы ей с детства. Но мать велела найти. Как вернуться, не выполнив наказа! Лада не боится матери, но не хочет ее волновать. Долгое отсутствие младшей дочери всегда беспокоит Бориславу. Мать опасается того единственного зверя, который обитает в этом лесу, невдалеке от поселка, хотя всем известно, что зверь так стар, что сам боится людей и прячется от них. Лада как-то видела его несколько лет тому назад, но видела мельком, медведь сразу исчез. Он и тогда был очень стар. Зверь еще жив, его следы видели прошлой осенью. Но сам отец неоднократно говорил, что медведь не опасен. А отец лучший охотник. Старого медведя никто не трогает. Пусть доживает свой век. Тем более, он здесь один, и люди считают, что своим долголетием (его видел совсем старым еще дед Лады) медведь обязан Поляне. Даже мысленно Лада произносит это слово как бы с большой буквы. Поляна священна для всех живущих возле этого леса. Там живет бог, там находится его странное загадочное жилище. Старикам повезло, когда они, много лет назад, остановились на этом месте и основали поселок, не подозревая, что судьба привела их туда, где поселился сам Перун. Это большая удача! Все уверены, что близость Поляны охраняет их от набегов половцев, которые ни разу не появлялись здесь. Правда, отец посмеивается и говорит, что причина другая, что половцев полонили воины Чагониза. Уж не на Поляну ли убежала Любава? Весной там появляется много душистых белых цветов, которые любят собирать дети поселка. Лада нерешительно направляется к лесу. Ей не хочется туда идти, но, если сестра действительно на Поляне, она не может на таком расстоянии услышать зова. На плечах Лады материнский платок, но все же ей холодно и пронизывает сырость. Небо грозит дождем каждую минуту. Удивительно, что за весь день не упало ни капли. Лада тоскливо думает о доме. Там ярко пылает огонь в печи, там не тепло, как всегда, а жарко. Мать печет и варит к завтрашнему празднику. Во всех избах поселка происходит то же самое. Дым валит изо всех труб. Праздник весны! Каждый год в их поселок приходят все окрестные жители. Потому что Поляна ближе всего именно отсюда. А праздник весны связан с Поляной. Люди идут просить у Перуна удачи в полевых работах и хорошего урожая. И бог никогда не отказывает. Старики говорят, что никогда и нигде не видели, чтобы земля так щедро давала людям свои дары. Это ли не доказательство благодетельного влияния близости Поляны! Правда, отец Лады и здесь имеет свое мнение. Он говорит, что причина хороших урожаев в том, что сама земля здесь более плодородна, чем на севере. Старики прощают отцу его речи. Они любят и уважают его как лучшего работника поселка, лучшего охотника и мастера на все руки. Авторитет отца стоит высоко не только в поселке, но и далеко вокруг него. Даже внешность отца вызывает почтение. Он самый сильный человек в этом краю и напоминает былинного витязя. Он единственный человек, побывавший далеко на востоке в стране половцев. Пять лет томился Чеслав в плену и сумел вернуться на родину. Старики не помнят такого случая, чтобы захваченный половцами возвращался. Видимо, богатырская сила помогла Чеславу. В памяти Лады праздник весны всегда озарен солнцем. Никогда она не видела весну в таком неприглядном виде. Мать рассказывает, что семнадцать лет тому назад была такая же, но Лада не может этого помнить: ее тогда еще не было на свете. Влажная полутьма смыкается вокруг девушки. Огромные деревья старого леса обступают ее со всех сторон. Здесь кричать бесполезно, звуки тают в лесу даже в самый ясный день. - Любава-а-а! Лада все же пытается звать сестру. Ей так не хочется идти в глубину леса! Утоптанная тропинка размокла, и ноги вязнут в ней. На маленьких поршнях, сработанных отцом, налипают комья тяжелой грязи. Лес молчит. Лада очень любит младшую сестренку, но решает обязательно рассказать все отцу, когда он вернется. Пусть Любавка получит хорошую трепку. Что это в самом деле! В такую погоду убегать в лес, вместо того чтобы помочь матери и старшей сестре. Мало того - оторвать сестру от работы и заставить наугад блуждать по лесу. - Любава-а-а! Отец вернулся-а-а! Голос Лады звучит уже гневно. И вдруг она видит сестру. Маленькая фигурка десятилетней девочки мчится ей навстречу. Любава бежит, не разбирая дороги. На голове нет платка, и длинные косы бьются за ее спиной. На глазах удивленной Лады девочка несколько раз падает, стремительно поднимается и снова устремляется вперед изо всех сил. Лада видит искаженное лицо и застывшие глаза, в которых стоит страх. В чем дело? Что могло так напугать ее? Еще в трехлетнем возрасте Любава сломала ногу. Кость срослась неровно, и девочка сильно хромает. Бегать ей трудно. И вот сейчас она бежит сломя голову, ничего не видя впереди. Лада убеждается в этом, когда Любава проносится мимо нее. Но она успевает поймать сестру за край платья. Любава дрожит всем телом. Широко открытый рот готов издать вопль, но не раздается ни звука. Спазма страха сдавливает горло ребенка. Лада поднимает сестру на руки, ласково гладит ее голову, стараясь успокоить. Может быть, старый медведь вылез уже из берлоги и Любава встретилась с ним? Нет, она не могла так испугаться, она много слышала про безобидного зверя. Что-то другое испугало ее, но что? - Успокойся! - ласково говорит Лада. - Ну, успокойся же! Тебя никто не тронет. Никого нет, мы одни. Я отнесу тебя домой. Успокойся, девочка! Но Любава дрожит все сильнее. Она смотрит на Ладу и, видимо, не узнает сестру. Голубые глаза кажутся темными на белом, как мел, лице. Даже губы совсем побелели. Лада сама пугается. Она робко оглядывается, ожидая увидеть что-то ужасное. Но лес пустынен, как всегда. Никого нет, ни человека, ни зверя. - Где ты была? Любава не отвечает, - видимо, она не может говорить. Ее глаза все еще сохраняют жутко застывшее выражение. Лада решительно направляется к дому. Но время от времени все же невольно оглядывается. Все спокойно, их никто не преследует. В обычном лесном шуме не слышно посторонних звуков. Идти трудно, но Лада уверенно держит сестру на одной руке, а другой все время гладит ее по голове и плечам. Лада вся в отца, высокая, сильная. Сгущаются тени вечера. Впереди одно за другим желтоватым огнем загораются окошки изб. Поселок рядом с лесом, почти на опушке. Избушка Чеслава в самой середине. Войдя в поселок, Лада видит необычное зрелище. Возле их избы столпилось много народа. Люди окружили группу незнакомых всадников человек в двадцать. Кто это?.. Половцы?! Но испуг длится недолго. Лада замечает мощную фигуру отца и сразу успокаивается. Отец вернулся, - значит, бояться нечего. Она подходит ближе, и люди поспешно расступаются перед ней, удивленные и встревоженные. Отец бросается ей навстречу. На крыльцо, испуганная и простоволосая, выбегает мать. Лада передает сестру на руки отцу и коротко рассказывает обо всем. Причитая и всхлипывая, мать уносит Любаву в избу. Девочка перестала дрожать, но пережитый страх еще таится в ее широко открытых глазах. И она все еще не может произнести ни слова. Лада осматривается. Нет, это не половцы! По рассказам стариков Лада знает, как выглядят извечные враги ее родины. У этих и лица и одежда - все другое... Поселок, где родилась и выросла Лада, основан недавно. Старики еще помнят время, когда они жили у самого Киева, помнят распад Киевского государства на несколько независимых княжеств. Стало еще тяжелей. Раздоры и междоусобицы не давали спокойно вести хозяйство. Земледельцы мерли от систематических неурожаев. Невыносимо трудной стала жизнь. Смерды толпами убегали на северо-восток в леса около Волжского бассейна, где не так чувствовалось княжеское притеснение и половецкие набеги. Группа беглецов, в которую входил дед Лады, не дошла до Волги. Голод заставил остановиться недалеко от Дона. Здесь было еще не безопасно, но дальше не пошли. Киев был сравнительно близко, и опасность появления княжеских слуг вечно висела над головой. И только тогда, когда князь Андрей Боголюбский разорил Киев и перенес свою столицу на север, в город Владимир, стало легче. До Владимира далеко, и княжеская рука не достанет до придонской степи. Зажили спокойно. В первые годы очень боялись половцев. И действительно, половецкие отряды неоднократно появлялись в степях. Но притаившиеся на опушке леса поселки ни разу не были замечены ими. А потом половцы совсем исчезли и не появлялись нигде. Ходили слухи, что на них самих напали и полонили воины Чагониза. А потом появился исчезнувший пять лет тому назад отец Лады и подтвердил правдивость этих слухов. С тех пор половцев никто не видел. Не появлялись и княжеские слуги. Три поселка, расположенные недалеко друг от друга, у самого леса, жили, не зная ничьей власти, независимо и спокойно. Каждым из них управлял выборный староста. Появились и переплелись родственные связи. Полевые работы велись совместно, стада и табуны были общими, люди поклонялись одному богу и праздник весны, единственный в году, справляли в одном поселке. И знахарь был один. Он молился Перуну за всех и следил, чтобы на Поляну аккуратно носили дары. Он же был врачевателем болезней и ран, иногда получаемых на охоте. Старика уважали. Кто первый обнаружил в лесу обиталище Перуна, теперь уже забыли. Возможно, что человек этот уже умер. Но в том, что странное сооружение является жилищем бога, никто не сомневался. Действительно, странным был этот "дом". Из чего он сделан - никто не мог понять. Как будто металл, но такого металла еще не видели. Во всяком случае это было не железо. В густых зарослях стоял круглый "дом" с плоской крышей. Ни дверей, ни окон в нем не было. Внутри он был пустым, что явствовало из глухого звука, которым отвечали стены на удар железной палицей. Тогдашний знахарь объявил его жилищем Перуна и установил на крыше самого бога, взятого с собой при бегстве из Киева. И с тех пор место это стало священным. Деревья вырубили и удалили из земли даже их корни, чтобы они не могли вырасти снова. Перун стоял на поляне, окруженной кольцом поваленных стволов. Когда деревянная фигура бога под действием дождей и снега прогнила и рассыпалась, знахарь установил новую. Такая замена производилась несколько раз, и люди постепенно стали считать богом не эту фигуру, а самый "дом", на котором она стояла. Здесь сказывалось влияние медленно, но настойчиво распространявшегося христианства. В сознании людей "бог" и его изображение разделились, тогда как раньше сделанная человеком фигура бога считалась им самим. Годы не оказывали на "дом" никакого видимого действия. Он был таким же, каким его впервые увидели, - блестящим, как новенький, без малейшего следа ржавчины. Это пугало, как все, что непонятно уму. Все предметы портятся от частых дождей и таяния снега. Металлические предметы покрываются ржавчиной. "Дом" был несокрушим. Ничто не могло повредить ему. Был случай, когда юный храбрец ударил по стене мечом. Даже царапины не нашли, а дамасский клинок сломался от силы удара. Никто, кроме бога, не мог построить себе такого жилища. В этом никак нельзя было сомневаться. И люди радовались, что случай привел их к этому месту, что они жили именно здесь, под защитой Поляны, как привыкли называть вырубку. Все верили, что именно Поляне они обязаны тем, что половцы не обнаружили поселка, что ни разу не появлялись княжеские слуги, что жизнь течет спокойно и по-своему счастливо. ЧТО ВИДЕЛА ЛЮБАВА Медведь был голоден и зол. Неопрятная, свалявшаяся шерсть покрывала его впалые бока. Желудок был пуст и настоятельно требовал пищи. Медведь только что вылез из берлоги после зимней спячки. На земле властно царила торжествующая весна. Избавившись от тяжелого груза снега, деревья расправляли ветви, покрытые еще не раскрывшимися почками. Всюду бежали ручейки. Почва была мокрой и вязкой, медвежьи лапы погружались в нее глубоко. Низко опущенный нос зверя втягивал в себя прошлогодние запахи, которые указывали ему путь к месту, где за много прошедших лет он привык находить обильную пищу. Каждый год совершал медведь этот путь и каждый год, каждую весну находил одно и то же. Изменений не происходило. Разве что дорогу пересекало новое, упавшее за зиму, дерево. Инстинкт заставлял зверя принюхиваться. Но бояться ему было нечего. Он забрел в этот лес давно, когда почувствовал приближение смерти, ушел от сородичей, чтобы острые и злые зубы молодых не разорвали его старую шкуру. Но смерть почему-то не приходила, и старик продолжал жить в одиночестве, привыкнув к нему год за годом. В ближайших окрестностях его берлоги и того места, где он питался, вообще не было никаких зверей, кроме него самого. Их отогнало присутствие здесь большого числа неприятно пахнувших двуногих существ. Старику очень повезло, но он не сознавал причин, по которым регулярно находил на одном и том же месте запасы плодов, ягод и сосуды с душистым медом. Он питался этими запасами, не думая, откуда они взялись. И постепенно отвык самостоятельно находить пищу. Двуногие существа были ему неприятны, но он не уходил, удерживаемый на этом месте легкостью, с какой пища ему доставалась. Путь от берлоги был долог, а при слабости медведя казался ему еще дольше. Но вот наконец и хорошо знакомая поляна. Сваленные деревья окружали ее сплошным кольцом. В середине тускло блестел непонятный предмет, пугавший медведя в первые годы, но постепенно ставший привычным, и, как знал зверь, совершенно безопасный. Сверху на нем стоял другой предмет, не блестевший и формой своей напоминавший медведю внешний вид неприятных ему двуногих. Маленькие слезящиеся глазки, наполовину прикрытые бурыми космами шерсти, уже различали знакомые сосуды, и влажный нос чуял аппетитный запах меда. Спазма голода сдавила желудок медведя. Он занес переднюю лапу, чтобы привычно перебраться через завал, но внезапно остановился и весь напрягся. Незнакомый запах коснулся его ноздрей. Он был не похож на известные ему запахи двуногих и четвероногих зверей, в которых он научился хорошо разбираться за свою долгую медвежью жизнь. И в то же время это был несомненный запах живого существа. Медведь стоял неподвижно. Голод гнал его вперед, страх перед неизвестным удерживал на месте. Пока он раздумывал, как ему поступить в таком непредвиденном случае, в странном предмете, стоявшем на середине поляны, образовалось отверстие и появился двуногий зверь, совсем не похожий на тех, которых медведь видел раньше. Знакомые медведю двуногие были темны - этот светел и казался на фоне леса бело-голубым пятном. Ничего подобного никогда еще не приходилось видеть старому и опытному зверю. Страх пересилил голод. Медведь сделал движение повернуть обратно. И в этот момент он почувствовал на себе взгляд незнакомого существа. Если бы звери могли рассуждать, сопоставлять и анализировать события, обладали бы логическим мышлением, то медведь, вероятно, немало удивился своему собственному поведению. Вместо того чтобы скрыться в спасительной чаще, что властно приказывал ему врожденный инстинкт, он перелез через завал и направился к тому месту, где стояло двуногое, непонятное и безусловно враждебное существо, избегать соседства с которым повелевал ему опыт бесчисленного числа предков. Что-то сильнее инстинкта и опыта заставило его поступить так неосторожно. Двуногое спокойно ожидало его приближения и не выказывало никакого страха перед властелином леса. Медведь не мог знать, что это существо видит подобного ему зверя первый раз в жизни и "позвало" его только для того, чтобы рассмотреть лучше. Скованный неизвестной силой, не испытывая даже естественного страха, медведь покорно подошел к ногам двуногого существа и остановился, забыв о сосудах и своем голоде. Он стоял и ждал, сам не зная, чего он ждет. Двуногое повернуло голову, но не издало ни звука. И тотчас же, словно услышав неслышный призыв, из того же тускло поблескивающего предмета вышло еще четверо таких же существ, вернее трое таких же. Четвертый был несколько иным, не бело-голубой, а черный и бронзово-красный. Это был Рени в черном плаще Гезы на плечах. - Ты видел когда-нибудь такого зверя? - спросил его один из пришельцев. - Нет, никогда, - ответил Рени. - Я знаю, что на далеком севере водятся похожие, но они белого цвета. Звук голоса, неожиданно раздавшийся в полной тишине, заставил медведя сильно вздрогнуть, и это не укрылось от внимания людей. - Он слышал и знает звук человеческого голоса, - сказал пришелец. - Статуя на крыше, сосуды, - заметил Рени, - все указывает на то, что это место посещается людьми. - Наша камера используется как пьедестал для статуи "бога". Но это означает, что люди здесь дики. В "голосе" пришельца чувствовалась грусть. Опять неудача! Опять они явились слишком рано! Но разве могли они надеяться на другое? Разве не они сами установили срок, а прошло только девять десятых этого срока? Им показалось, что человечество Земли не только не продвинулось вперед, а даже отошло назад. Думать так заставляло крайне грубо и примитивно сделанное изображение человека, стоявшее на крыше их цилиндрической камеры. Оно не могло идти ни в какое сравнение со статуями эпохи Рени. Не менее грубо были сделаны и сосуды, стоявшие на земле. Если бы они увидели все это тысячи лет назад, не на родине Рени, а в какой-нибудь другой стране, принадлежавшей той же эпохе, они не удивились бы, понимая, что в одно и то же время могут существовать на планете различные уровни культуры. Но сейчас, когда прошло столь много веков, это их удивляло и тревожило. Назначение сосудов было вполне очевидно, - это жертвенные дары, приносимые идолу, которому поклонялись здешние жители. А может быть, они поклонялись самой камере, назначение которой не могло быть им понятным. В эпоху Рени искусство обработки металлов стояло довольно высоко, пришельцы видели хорошо отделанные блюда, кубки, мечи и копья. Здесь, судя по всему, царил еще почти что каменный век. Таково было их первое впечатление. Невольно вспоминалась гибель первой камеры. Так неужели же катастрофа, постигшая родину Рени, была так велика, что уничтожила всю достигнутую культуру и отбросила земное человечество на много веков назад? Если такое предположение верно, это грозило самыми неприятными последствиями. Машина времени настроена на определенный срок, и изменить его уже невозможно. Она все равно "остановится" еще раз, когда пройдет первоначально назначенное время, - теперь через промежуток времени, равный приблизительно тысяче оборотов Земли вокруг Солнца. Каждая остановка вредно влияла на организм, после каждой требовалось все более и более продолжительное время отдыха. В стране Моора они могли прожить нужное число дней. А тут? Снова непредвиденное обстоятельство скомкало и опрокинуло все их расчеты. - Злая судьба преследует нашу экспедицию, - сказали пришельцы. И Рени понимал, что они хотят сказать этими словами. Он уже многое узнал с тех пор, как встретился снова с пришельцами. - Где-то здесь есть люди. Их надо найти. - Они сами придут к нам, - заметил Рени. - Этот зверь пришел на знакомое место, за пищей. Он привык находить ее здесь. А те, кто приносит ее, думают, что бог питается их дарами. Он улыбнулся, вспомнив жрецов, среди которых жил и которые поступали с приношениями горожан точно так же, как и этот зверь. Слова Рени напомнили пришельцам о медведе. Они совсем забыли о нем, погрузившись в свои невеселые мысли. Медведь стоял на том же месте, низко опустив голову, словно обнюхивая землю. По его виду нетрудно было догадаться, что он сильно истощен. - Что это такое? - спросил один из пришельцев, указывая на сосуды. - Пчелиный мед, - ответил Рени, но тут же, сообразив, что его не поймут, добавил: - Это вещество изготовляется насекомыми из соков растений. Оно питательно и вкусно. - Разделим трапезу, - сказал пришелец. - Здесь два сосуда. Один возьмем себе, а другой оставим ему. Так они и поступили. Чтобы освободить медведя от сковывающей его чужой воли, все пятеро вернулись в камеру, и дверь закрылась за ними. Медведь сразу "очнулся". Он недоуменно повел носом, не понимая, куда исчезли двуногие существа. Их запах остался в воздухе, но почему-то не тревожил больше и не вызывал опасений. Голод проснулся с прежней силой, и медведь принялся за еду. Одного сосуда было мало, чтобы утолить его голод, но второй исчез, и, ткнувшись несколько раз носом в пустую посудину, медведь недовольно заворчал и скрылся. Первый раз в жизни зверь не почуял постороннего присутствия. Ничего не заметили и пятеро людей, только что бывших на поляне. А за всей этой сценой наблюдала пара голубых глаз, обладательница которых, окаменев от ужаса, притаилась в кустах у самого завала. И долго после того, как поляна опустела, Любава сидела, не будучи в силах пошевелиться, почти в обморочном состоянии... Следы ее присутствия были обнаружены пришельцами поздно вечером. Сперва они заметили рассыпанные по земле белые цветы, которые девочка трудолюбиво собирала весь день, чтобы украсить ими праздничные столы. А потом Рени нашел оброненный ею пестрый платок. Это было очень важным открытием. Искусно вышитые узоры платка заставила усомниться в первом, неблагоприятном впечатлении, которое произвела на них окружающая обстановка. Такая вещь не могла быть сделана дикарями каменного века. Платок свидетельствовал о высокой культуре. Во всяком случае не меньшей, чем в эпоху Рени. И, хотя ни пришельцы, ни Рени не могли догадаться о назначении этого куска разноцветной материи, находка возбудила надежды. Только наутро следующего дня Любава смогла рассказать о том, что она видела на Поляне. Рассказ был настолько странен, что старики только покачивали головами, подозревая внезапное безумие девочки. А Чеслав тотчас же один отправился на Поляну проверить слова дочери. Его сердце, закаленное суровыми испытаниями, выпавшими на его долю, не ведало страха. Жители поселка и успевшие уже собраться группы соседей, явившиеся на праздник, в тревожном беспокойстве ожидали его возвращения. Чеслав подошел к Поляне очень осторожно, прячась за кустами и деревьями. Несмотря на свой рост и могучее сложение, он двигался с гибкостью кошки, подкрадывающейся к добыче, ступая мягко и бесшумно. Прежде чем выйти на открытое место, он долго и внимательно осматривал Поляну. Все было, казалось, таким же, как всегда. Он легко нашел место, где пряталась Любава, по рассыпанным там цветам. Но оброненного ею платка нигде не было. Это служило первым доказательством правдивости рассказа, - никто не мог взять платок, кроме людей. Перешагнув завал, Чеслав вышел на Поляну. Она была давно и хорошо ему знакома, и он сразу заметил происшедшую перемену. Появился проход от поверхности земли вниз к "дому", который оказался значительно больших размеров, чем думали до сих пор. Считалось, что "дом" стоит на земле, подобно лежачему камню, а на самом деле он был погружен в почву, над которой возвышалась только верхняя его половина. "Дом" всегда был сплошным, а теперь ясно виднелась овальная трещина, похожая на странной формы дверь. Оба сосуда, пустые, стояли на обычном месте, и возле них Чеслав увидел следы медвежьих лап. Это его нисколько не удивило: он давно знал, кто съедает жертвенные дары, но тут же были и другие следы, чел