а миг не оставались спокойными, понимали, что добровольно и радостно обрекли себя на непроторенный, заведомо нелегкий путь. Да, это было чертовски трудное и прекрасное время, еще не омраченное бедой, вызванной людьми жестокими и алчными, людьми, которым не дано наслаждаться ни с чем не сравнимым чувством творческого подвига. Бескорыстного и удовлетворяющего, как ничто другое. Физики и конструкторы разрабатывали эскизный проект генератора, началась работа по исполнению технического проекта. Часть заказов уже была размещена на предприятиях, изготовлявших электронную аппаратуру. Дело шло, но хотелось, чтобы оно шло еще быстрее. Чем только мы не занимались в это время! Каждый день приносил открытия. Паутоанский университет напоминал осаждаемую крепость. В Макими съехались ученые из многих стран мира. Но беда была не в этом. Соотношение приехавших ученых и журналистов было примерно 1:10. Вот это было трудновато. Мурзарова, как человека, обладавшего характером далеко не мягким, если не сказать больше, назначили руководителем пресс-группы. Работать стало вольготнее. Журналисты были в панике. Признаться, донимали нас тогда не только нашествиями извне, но и атаками изнутри. Это были более приятные атаки. При всей нашей занятости кое-каким из них мы не могли противиться. Группа студентов-старшекурсников, прикрепленная к нашей лаборатории, все же уговорила руководство построить "дворец сказочной красоты и величия" наподобие того, что описывала легенда о Рокомо и Лавуме. И прельщала, и немного пугала мысль попробовать не в пробирках, а в огромном масштабе, на виду у всех и для всего народа продемонстрировать мощь силициевого вещества, умение человека владеть им - словом, и в наше время повторить то, что некогда делали в Век Созидания. Предстояло решиться на проверку наших возможностей. Мы пошли на это, рискуя и радуясь, рассчитывая, что в случае удачи наш эксперимент будет превосходным показом славного прошлого народа Паутоо, превратится в праздник его единства и преемственности. Душой этой затеи были паутоанские девушки-студентки. Это они переплели ветвями, увили гирляндами цветов железный каркас, оставшийся от лаборатории, "съеденной" силициевой плазмой. Из сотен самых различных растений искусно и со вкусом были сплетены башенки, арки, карнизы и балкончики. Листья веерных пальм, словно причудливое кружево, заполнили промежутки между колоннами, создав ажурные стены. Всю постройку венчала стройная башня из бамбука, затканная лианами, перевитая огромными цветами, достигающими полуметра в диаметре. И начался праздник. Он был тревожный и радостный. Не так-то легко было решиться "поджечь" все это сооружение. Доктор Ямш, хотя и уступил настояниям молодежи, не переставал волноваться, опасаясь, как бы плазма не вышла из подчинения, не наделала бед. Тяжело отдуваясь, постоянно прикладываясь к термосу с охлажденным имшеу, он с юношеской легкостью обегал всю стройку, покрикивал, давал указания, предостерегал, ругал всех и вся, но так радостно и добродушно, что все понимали, что и сам он увлечен этой поэтической затеей. Стало быстро темнеть. Новоявленные зодчие заканчивали последние детали. Площадку вокруг выросшего за несколько часов изумительного сооружения спешно убирали от не пошедших в дело растений, окружили канатом, за которым разместились сотни зрителей: студенты, ученые, преподаватели, гости, корреспонденты. Вспыхнули прожекторы, осветив со всех сторон дворец. Наконец все было готово. Юсгор, Ару и я с осторожностью, уже вошедшей в привычку, с трех сторон "подожгли" благоухающее строение, вылив под его основание по тигельку силициевой плазмы. Не прошло и десяти минут, как невидимое пламя охватило всю постройку. Вот уже ярче стали краски у основания колонн и пилонов, вот побледнели кружевные стены. А там, на нижнем карнизе, вспыхивают пунцовые цветы, чтобы навеки окаменеть, превратиться в нетленные и все такие же прекрасные чашечки. Часа два - и изменили окраску самые высокие цветы, украсившие шпиль башни. Все здание стало полупрозрачным, каждая его деталь немного набухла от переполнявших ее живых силициевых соков, все спаялось, слилось в единый ансамбль, а вскоре в свете вольтовых дуг сооружение стало переливать всеми оттенками радуги, но не яркими, а нежными, едва уловимыми, такими, как на гигантской раковине. Перламутровым отблеском заискрились колонны, орнамент, пилястры и сетчатые тонкие стены. Теперь дорога была каждая минута. Всю ночь никто не отходил от совершаемого на глазах чуда. Всю ночь курились дымки туароке, до самого утра его укрощающая сила подавляла силициевую плазму, так вольготно было разместившуюся в земных тропических растениях. Только часам к шести доктор Ямш вздохнул свободно. Успокоились и мы с Юсгором. Беды не случилось. Плазма не вышла из повиновения, а гордый, словно перламутровый, дворец розовел в первых лучах восходящего солнца. Выходной день начался национальной паутоанской пляской. Вся площадка вокруг дворца запестрела нарядными одеждами танцующих. Появились оркестры, вся территория заполнилась народом. Весть о новом Веке Созидания облетела Макими молниеносно, и к окаменевшей песне из цветов потянулись люди. Они проходили нескончаемой чередой, осматривая возникшее из тысячелетнего забытья чудо. Люди шли весь день, манифестация была нескончаемой. Казалось, весь город перебывал у силициевого сооружения. А праздник длился и длился. Одних танцоров сменяли другие, на смену уставшим музыкантам приходили новые. Торговцы сластями и холодным питьем, хлопушками и бананами, мороженым и зонтиками заполняли пальмовую рощу вокруг волшебного дворца, увеличивая веселый шум, продолжавшийся до темноты, когда над силициевым дворцом взвились ракеты. Огненные их хвосты устремлялись в южную черноту неба, к звездам, и рассыпались разноцветными огнями. Новые и новые потоки огня взмывали вверх, вели свой хоровод вокруг теперь изнутри освещенного здания. В десять вечера прозвучал гонг. Все затихло. Доктор Ямш выступил с короткой, очень теплой речью, и праздник закончился. После Праздника Созидания начались будни. Но какие это были будни! Романтика открытий, особая приподнятость, чувство такое, что ты в центре событий увлекательных и многообещающих. В это время строились особенно заманчивые планы практического использования силициевой жизни. Помню: наиболее оживленные обсуждения начинались по вечерам, когда даже самые неутомимые уже покидали свои лаборатории и обычно собирались в большом прохладном холле, возле кабинета доктора Ямша. Вскоре уютный холл этот сделался чем-то вроде "силициевого клуба", куда частенько приходили почти все участники нашей группы. Сколько было споров, смелых предложений, вскоре во многом оправдавшихся, и все же как мы были далеки тогда от истины. Никто не мог представить, сколь своеобразно явление, с которым столкнется вскоре человечество. Наиболее предусмотрительные из нас не шли тогда дальше рассуждений о том, каким способом можно заставить плазму работать на людей, как приспособить для дел чисто практических и обуздать ее. Душой "силициевого клуба" был доктор Ямш. Как всегда приветливый, тяжело отдувающийся, он обычно приходил с пачкой только что полученных писем. Письма читались вслух, их передавали из рук в руки, все оживлялись, и даже Мурзаров отрывался от газет и включался в обсуждение. К этому времени силициевая плазма уже изучалась во многих научно-исследовательских институтах. Паутоанские ныряльщики (и на них повлиял Праздник Созидания) отбросили древний запрет жрецов и продавали свои губки не только истинно верующим, но и нам, грешным. Однако мы не могли ориентироваться лишь на кремниевые губки, добываемые с таким трудом и в малом количестве. В Новосибирске был найден способ кормить плазму менее деликатесной пищей, и она не только сохраняла жизнеспособность, но и очень успешно размножалась. Однажды вечером доктор Ямш пришел с одним письмом, но оно стоило десятка радостных сообщений: в Пензенском технологическом институте налажен синтез силициевых производных! Капля плазмы в реакторы - и процесс идет с таким выходом, о котором раньше химики и мечтать не могли. А письма приносили все новые и новые вести. Каракумский химкомбинат начал исследования по получению из песка пластической массы, пригодной для покрытия дорог. Из Польши приходят вести об удачных опытах по силицированию тканей. Там уже получены образцы превосходных материй, пригодных и для технических целей, и для небывало красивых, практически неизносимых плащей, зонтов, футляров и накидок, палаток и тентов. В Чехословакии уже налаживают выпуск кремнеорганических каучуков, пробуют изготовить "вечные" покрышки для автомобилей, мотоциклов и велосипедов. Паутоанские инженеры приступили к разработке проектов гигантских дамб и перемычек между островами. Эти возможности, естественно, в первую очередь взволновали голландцев, и вот уже в Макими пишут из страны, где почва во многих местах создана искусственно. Но, как и прежде, успех силициевой плазмы и радовал, и настораживал. Не покидали тревожащие раздумья и весьма основательные сомнения, как обернутся с ней дела. Разговоры все чаще и чаще возникали вокруг проблемы "плазма для мира". - Вот, полюбуйтесь, - показывал на статью в газете Мурзаров, - журналисты атакуют нас не зря. Я был прав: любознательность многих из них играет третьестепенную роль. Теперь, когда силициевое вещество стало пригодно не только для повторения "чудес" древних паутоанцев, но и для практических целей, газеты начинают кампанию, добиваясь "интернационализации" плазмы. - О, Ханан Борисович, это вопрос сложный, Имеем ли моральное право владеть ею монопольно? - Если бы Асквиту удалось оживить силициевые включения, он не терзался бы по этому поводу, а действовал столь же прямолинейно, как и с зародышами: не дам, и все тут! - Меньше всего хотелось бы уподобляться Асквиту, - возразил я Ханану Борисовичу. - Дело, конечно, серьезное, монополизировать плазму вроде неэтично, но допустить распространение ее по свету тоже страшновато. Думается, есть в данном случае только один выход... - Алексей Николаевич, мы понимаем: "Карфаген должен быть разрушен!" - Совершенно верно. Я не устану повторять: нужен, и как можно скорее, мощный "генератор запахов". Только владея надежным средством обуздания плазмы, мы сможем справиться со всяческими случайностями. А они могут быть любыми. Я уверен; силициевая плазма еще себя покажет и не исключено, что нам придется повозиться с ней как следует. Пока нами открыто только какое-то маленькое окошечко в неведомый мир. Мы еще знаем слишком мало. Плазма может как-то трансформироваться, повести себя совсем по-другому. Могут возникнуть обстоятельства самые неожиданные. Да и люди, не задумываясь, Попытаются применить ее в военном деле, как применили практически все, открытое наукой. К счастью, человек почти всегда одновременно с газом разрабатывал противогаз. - Не скажите, - возразил Юсгор, - ядерные взрывы люди уже осуществляют с превеликим успехом, а вот что-то до сих пор не видно средств, спасающих не только от их разрушающей силы, но и от радиации. Спор разгорелся с новой силой. Часть товарищей поддерживала мое стремление как можно скорее иметь генератор, часть считала силициевую плазму вообще непригодной для агрессивных целей, но все находили безусловно благоразумным не выпускать из своих рук силициевое вещество, способное мгновенно убивать все живое. Пришел доктор Ямш и поделился с нами последними новостями: Ленинградский институт электроники закончил монтаж первого опытного образца генератора; арестованы два паутоанца Западного Паутоо, пытавшиеся выкрасть из нашей лаборатории плазму. В этот вечер мы засиделись в "силициевом клубе" позже обычного, а на другой день в университет привезли труп Баокара. Баокар был давним знакомцем людей, охранявших порядок в Восточном Паутоо. Матерый контрабандист, он не раз хаживал через границу, таская наркотики из Западного Паутоо. На этот раз он шел в обратном направлении и не дошел. Его нашли почти на перевале, вблизи границы, лежащим на каменистой почве и каким-то непонятным образом вдавленным в грунт сантиметров на тридцать. Создавалось впечатление, будто кто-то подкапывал под ним землю и он опускался все глубже и глубже. Извлечь тело из земли оказалось делом довольно затруднительным: оно было твердым, закостеневшим. Отрыли землю вокруг трупа, но и тогда оторвать его от грунта не удалось. На спине труп имел отросток, которым он был прочно, как разросшимся корнем, скреплен с почвой. Отросток пришлось подрубить, и только после этого тело приподняли. При каком-то неосторожном движении людей, извлекавших труп, от него откололся кусок ноги. Излом был стекловидный. По излому можно было судить, какие глубокие изменения претерпел организм погибшего. Все ткани преобразовались в новое, твердое и вместе с тем хрупкое вещество. Баокар окаменел, как в древности окаменели Рокомо и Лавума. Вот это-то и дало повод полиции сообщить об удивительном явлении прежде всего нам. Доктор Ямш договорился с властями, и тело Баокара было доставлено вместо морга в университет. Мы не знали, что может дальше произойти с телом, боялись возникновения чего-то похожего на эпидемию, опасались, не распространится ли плазма (а несомненно было, что убила Баокара силициевая плазма) и не приведет ли все это к каким-то тяжелым последствиям. Но как удалось Баокару раздобыть плазму?! Этим вопросом занялись следственные органы. Мы в это время были озабочены другим. Оперативно созданная комиссия из ученых нескольких стран - благо они находились тогда в Макими - немедленно начала изучение трупа, который сразу же был помещен в бронированную комнату, в специальный "саркофаг", снабженный исполнительными частями манипулятора. Это позволяло вести исследование дистанционно, соблюдая все возможные предосторожности. Комиссия потребовала, чтобы лица, так или иначе имевшие дело с трупом Баокара, были обследованы специалистами. Весть об окаменении человека распространилась мгновенно. Газетчики, особенно из числа находившихся на службе у концернов, интересующихся силициевой плазмой, поспешили раздуть события, предвещая неисчислимые бедствия, рисуя картины одну мрачнее другой, утверждая в каждой своей статье, что силициевое вещество попало в ненадежные руки. А исследования трупа шли своим чередом. Врачи, биологи и микробиологи, химики и биохимики - все старались разобраться в феноменальном явлении. Прежде всего удалось установить, что Баокар стал нетленным. Химический состав проб, взятых из самых различных частей тела, показал, что содержание в нем силиция - кремния огромно - до тридцати - сорока процентов. Цитологи определили, что во всех клетках тела произошла глубочайшая перестройка и они заполнились твердым стекловидным веществом. Нельзя сказать, чтобы часы возни с трупом контрабандиста были самыми приятными в нашей работе над силициевой проблемой. Мы чувствовали, что на нас легла огромная ответственность, и старались не допустить оплошности. Взятые из тела Баокара пробы были введены животным, и животные не погибали. Все мы вздохнули с облегчением: отпало самое страшное опасение - возможность какой-то силициевой эпидемия, спокойнее стало за людей, вынужденных возиться с трупом. Врачи, конечно, не ослабили за ними наблюдения, а мы продолжали исследования. Ведь сделаны были только первые шаги, предстояло еще изучить и решить многое, однако тогда нам это так и не удалось. Неожиданно труп Баокара начал расти. Превосходно сохранявшееся в течение двенадцати дней тело вдруг начало быстро менять форму, разбухать, от него стали отваливаться (без каких-либо признаков тления) куски губкоподобной каменистой массы. Продолжать исследование становилось все труднее. Тело разрослось до чудовищных размеров, угрожая разворотить "саркофаг" и манипулятор и, как знать, может быть, заполнить собой все помещение. На экстренном совещании комиссии было принято решение: труп уничтожить! Мы трудились до глубокой ночи, стараясь проводить окуривание дымами туароке с предосторожностями, совершенно исключавшими какую-либо опасность. На другой день утром нас поджидали еще две новости, исходившие из метрополии. Юсгор получил письмо от Худжуба, все еще работающего у Родбара. В святая святых его не допускали, поручали дела второстепенные, и все же он настойчиво утверждал, что Асквит и Родбар достали силициевую плазму. Больше того, похоже, что именно она помогла им все же оживить зародыши. Впрочем, в этом Худжуб пока убежден не был и собирался во что бы то ни стало проникнуть в секретную лабораторию. Вторую новость из метрополии привез профессор Асквит. Появился он у нас очень оживленный, сыпля острыми словечками, говоря комплименты, похожие на колкости, охотно отпуская колкости, походившие на комплименты. Асквит заявил, что должен сообщить нам нечто сенсационное. Никто из нас не разделял его приподнятого настроения, все мы держались с Асквитом официально, а Мурзаров прежде всего потребовал разъяснений, каким образом в ченснепповской лаборатории могла очутиться силициевая плазма. - Господа, я никогда не делал секрета из того, что меня обслуживает весьма совершенная система. Я и Родбар пользуемся ею широко, но, разумеется, мы не входим в детали. Это дело специальных ведомств Ченснеппа. - Спасибо за откровенность, профессор, - поблагодарил Юсгор, усмехаясь. - Может быть, вы будете правдивы до конца и скажете нам, кто же именно так превосходно сотрудничает для хваленой ченснепповской системы, видимо одновременно находясь в нашем университете? - Ну, знаете, вот это меня уже вовсе не касается. А кроме того, нужно не забывать, что в любой стране, даже самой свободной от общепринятых условностей, вы не найдете заведения с вывеской: "Скупка краденого". Юсгор не принял шутки и продолжал тоном, который становился все суше и строже: - Значит, вы не отрицаете, господин Асквит, что пользуетесь силициевой плазмой, уже размножили ее и имеете, вероятно, в достаточном количестве? - Не отрицаю, - притворно вздохнул Асквит, - не отрицаю. Сами боги не могут сделать бывшего не бывшим, как говорит греческая пословица. Жизнь идет своим чередом, господин Юсгор. Промышленность требует все новых и новых материалов. В институте Ченснеппа ведется довольно успешная разработка такой технологии, при которой силициевая плазма играет решающую роль. Вскоре фирма "Ченснепп-каучук" выпустит на рынок продукцию, вырабатываемую при участии силициевых посланцев космоса. Это грандиозно, господа! Какова реклама: сила космоса на службе у всемирно известной каучуковой фирмы! - Ну что же, это, вероятно, укрепит позиции Ченснеппа и Отэн Карт может обанкротиться. - Не исключена такая возможность, господин Мурзаров, но меня это мало волнует. - Да, вся эта история будет волновать не вас, не Родбара, а тысячи людей, которые могут остаться без работы. - Ничего не поделаешь - таковы уж пути прогресса, создаваемого соревнованием предпринимателей, их инициативой. - У вас в метрополии народ слишком дорогой ценой оплачивает эту инициативу. - Мне трудно судить об этих вещах, господин Мурзаров... Спор становился уж очень острым. Мурзаров перешел в наступление, Асквит отбивался рьяно, подчас теряя сдержанность. Невозмутимый Ханан Борисович старательно сводил разговор к вопросам морального порядка, всячески варьируя тему похищения плазмы из Макими, предлагая применить чрезвычайные меры, способные оградить от "ченснепповской системы" работу над силициевой проблемой. - Исследования только начаты, а уже принесена человеческая жертва, - продолжал Мурзаров. - Погиб Баокар, человек опустившийся, связанный с преступным миром. Но этот паутоанец не родился таким. Преступником он стал, живя в стране "свободной инициативы", в Западном Паутоо, а погиб, обслуживая ченснепповскую систему шпионажа. Кто поручится, что эта первая жертва будет последней? - В данном случае вы совершенно необоснованно нападаете на "ченснепповскую систему". Не менее совершенная существует и у Отэна Карта. - Я в этом не сомневался, ну а кому служил Баокар - это вам виднее. - Оставим это, господа. Вы ведь тоже не отличаетесь отменной святостью. Вы, например, утверждаете, что не делаете секретов из своих работ, публикуете якобы все. Однако и вы грешны, коль скоро умалчиваете о своих работах с Сиреневым Кристаллом. - Нам довольно затруднительно что-либо сообщать в печати о Сиреневом Кристалле по той простой причине, что у нас его нет и никогда не было. Асквит стал серьезным. - Если вы делаете это заявление официально... - Совершенно официально. - Тогда интересующий меня вопрос осложняется и принимает весьма неприятный оттенок. Я не знаю, право, как и начать разговор об этом деле, которое, видимо, будет весьма и весьма щекотливым. Отправляясь в Макими, я рассчитывал на лучший вариант и, во всяком случае, на откровенность за откровенность. Я надеялся, что за это время вам как-то удалось достать второй кристалл. - Вы же знаете, профессор, что мы предприняли поиски в Верхнем Храме и ничего там не обнаружили. - Совершенно верно, но, может быть, не там, а где-то в другом месте вам посчастливилось найти кристалл. - Нет, мы не делали никаких попыток в этом направлении. - Странно, это очень странно. В таком случае как мог Сиреневый Кристалл оказаться у вас в университете? Такая настойчивость Асквита выводила из себя. Юсгор, едва сдерживаясь, еще раз повторил, что в университете никакого Сиреневого Кристалла не было. Мы были намерены оборвать разговор на эту тему, но тут Асквит сообщил нам о пропаже Сиреневого Кристалла из Таркора. - Если вы помните, господа, в прошлом своем сообщении я ознакомил вас с работами, которые мы вели с кристаллом. Мы получили надежную экранировку поля, создаваемого кристаллом, и Золотая Ладья в этом случае уже не указывала на него. Мы продолжали работы, убедились, что Сиреневый Кристалл имеет огромное значение для решения силициевой проблемы. И вот Сиреневый Кристалл исчез. - То есть как исчез? - переспросил Мурзаров. - Мы до сих пор не знаем, как именно это произошло. Недели три тому назад мы с профессором Родбаром работали с кристаллом. В лабораторию, где производились опыты, имели доступ всего несколько человек, в которых мы были уверены, и вместе с тем... Исчезновение кристалла было загадочным. Никто из нас не мог понять, куда он делся. Было, разумеется, предпринято все, чтобы решить эту задачу, но нам ничего не удавалось понять до тех пор, пока мы не догадались... - Воспользоваться Золотой Ладьей? - быстро подхватил Юсгор. Асквит улыбнулся: - Совершенно верно. - И она показывала? - На острова Паутоо! Мы все еще не понимали, куда клонит Асквит. Поначалу всех нас занимала, так сказать, детективная сторона этого дела. - Интересно. Вы это установили в метрополии? - Да. - Не считаете ли вы, что определение может быть недостаточно точным, учитывая огромные расстояния между странами? - Это исключено, господин Курбатов, и вот почему. Располагая зародышами, мы с профессором Родбаром решили соорудить еще два приспособления, по сути ничем не отличающиеся от Золотой Ладьи, созданной древними паутоанцами. Мы исключили только витиеватые украшения, которыми в свое время снабдили жрецы этот удивительный компас, и изготовили приборы в стиле вполне современном. Вот их фотоснимки. Приборы эти мы развезли на достаточное расстояние друг от друга, и специалисты очень точно нам рассчитали, что линии, проведенные через продольные оси зерен, перекрещивались на Паутоо. Тогда я вылетел в Пога. Оттуда мы снарядили экспедиции вот на эти острова. - Асквит развернул перед нами географическую карту и продолжал: - Золотая Ладья находилась в Пога, один из сделанных нами приборов - на острове Биу, а второй - на самой западной оконечности Сеунора, на мысе Теригес. Все три "компаса" указывали на Макими. - Указывали? - Указывают и сейчас. Я регулярно получаю сведения от своих наблюдателей. Мне удалось запеленговать Сиреневый Кристалл, и теперь, обладая приборами, я могу следить за ним с достаточной точностью. Это доказательно, господа? - Несколько минут тому назад, господин Асквит, вы утверждали, что кристалл якобы находится в Паутоанском университете, - уточнил Мурзаров, - теперь вы говорите о Макими. Макими, как известно, очень большой город. - Вот, вот, - быстро подхватил Асквит, - я к этому и веду. Если вы продолжаете утверждать, что не обладаете Сиреневым Кристаллом, давайте засечем, где же именно он находится. В этом, по-моему, должны быть заинтересованы все исследователи, работающие над силициевой проблемой. Господа, я готов в любое время доставить из Пога в Макими все три приспособления и немедленно начать разведку. Я убежден: мы найдем кристалл, если вы его не накроете колпаком из чистейшего кремния. Это было уже слишком, но нам пришлось принять от Асквита и эту пилюлю. Положение у нас было отвратительным. Не верить Асквиту мы не могли: он, кажется, и в самом деле готов был продемонстрировать свои приборы. Однако и мы недоумевали, откуда мог взяться в Макими Сиреневый Кристалл. Теперь мы больше всего боялись, как бы не перестали работать его лодочки. В этом случае была бы задета честь университета, Асквит раззвонил бы о похищении Сиреневого Кристалла и... В общем было противно. Можно было, конечно, пренебречь мнением Асквита, но, признаться, нас стала привлекать перспектива найти Сиреневый Кристалл, коль скоро он мог оказаться в Макими. Вызов Асквита был принят, и начались переговоры о том, как именно провести эксперимент, как начать хлопоты по поводу разрешения на допуск асквитовских групп в столицу Восточного Паутоо. Доктор Ямш уладил все необходимые формальности довольно быстро, и мы приступили к проверке доводов Асквита. Все три прибора Асквит привез в Макими, их расставили на окраинах города, и начались замеры. В каждой из трех групп находились люди Асквита, сотрудники нашей лаборатории и ученые, так сказать, нейтральных стран. По обоюдному согласию прессу решено было пока не приглашать. Вычисления были сделаны опытными геодезистами быстро, и мы убедились: приборы точнейшим образом показывали на Паутоанский университет. Решение перенести приборы на территорию университета возникло сразу же, как только мы убедились в правильности замеров. В этот же день наблюдательные точки перенесли, замеры сделали и к вечеру стало очевидным: приборы точнейшим образом показывали на нашу лабораторию. Мы во второй раз собрались для беседы с Асквитом за круглым столом в холле нашего "силициевого клуба". Началось совещание, напоминавшее дипломатические переговоры о том, как организовать "контроль без шпионажа". В роли наиболее непримиримого дипломата неизменно выступал профессор Мурзаров. Обсуждение затягивалось, переговоры становились томительными, обстановка делалась нервозной. Никому из нас, зная, что в университете нет и не было Сиреневого Кристалла, не хотелось соглашаться с предложениями Асквита, которые представлялись нам унизительными, а Асквит посмеивался, давая понять, что и нас уличил в поступках неблаговидных. Это злило все больше и больше. Даже доктор Ямш, человек сдержанный и находчивый, всегда отменно вежливый и сообразительный, никак не мог предложить что-то такое, что решило бы вопрос и, самое главное, позволило бы сохранить достоинство университета. Все устали, всем надоела эта процедура до чертиков, но откладывать решение до следующего дня было невозможно, так как могли возникнуть неприятные для нас подозрения. Большие часы в холле пробили одиннадцать, и в это время с наблюдательных постов, на которых находились приборы Асквита и Золотая Ладья, сообщили, что все приборы вдруг засуетились. Совещание прервалось, начали производить новые наблюдения, подсчеты. Лодочки уже не указывали на нашу лабораторию. - Прелестно, господа, - теперь Асквит не улыбался, в его узких темных глазах поблескивали злорадные огоньки. - Кажется, вы добились своего. Пока мы здесь совещались, кто-то из ваших сотрудников вывез кристалл из университета. - Господин Асквит! - доктор Ямш встал из-за стола, и мы не узнали всегда добродушного ректора. - Я считаю ваше заявление оскорбительным. Все сотрудники лаборатории налицо, за исключением Севены и Ару, которые сегодня работают на аппаратуре, находящейся в технологическом институте Макими. - Прошу простить меня, господин ректор, - спокойно поднялся со своего места Асквит. - Я был очень далек от того, чтобы высказать в чей-либо адрес что бы то ни было обидное, а тем более оскорбительное. Я только констатировал факт. Посудите сами, приборы уже указывают не на лабораторию, как это было час тому назад. Все три, подчеркиваю. Это говорит о том, что предмет нашего наблюдения, то есть Сиреневый Кристалл, удаляется от вашей лаборатории с довольно большой скоростью. Может быть, кто-нибудь из присутствующих здесь предложит какое-либо другое объяснение этому явлению? Никто из нас предложить ничего другого не мог. Утром, плохо отдохнувшие, больше обычного возбужденные, мы снова собрались на этот раз уже в кабинете ректора. Замеры были проделаны еще раз, еще раз произведены расчеты - все три лодочки указывали на Австралию. Совещание, как и накануне, было довольно тягостным и бесплодным до тех пор, пока Мурзаров, как человек самый бдительный из нас, не предложил проверить, какие самолеты ушли вчера вечером в направлении Австралии. Все поняли, что это выход из создавшегося положения, легче вздохнули. Проверку произвели быстро. Накануне в 22:35 в регулярный рейс Макими - Мельбурн вылетел большой лайнер. На борту его находилось тридцать шесть пассажиров. Доктор Ямш еще дозванивался в аэропорт, стараясь выяснить, кто именно числился в списках вылетевших в Австралию, когда в кабинет вошел секретарь и подал ему записку. Ректор прочел записку, положил трубку на аппарат и обратился к собравшимся: - Мне сейчас сообщили, что следственным органам выдан ордер на арест сотрудника лаборатории Юсгора лаборанта Ару, обвиняемого в хищении из университета силициевой плазмы и в преступной связи с контрабандистом Баокаром. Не трудно было заметить, как изменился в лице Асквит. Нельзя сказать, что эта новость оставила спокойным кого-либо из нас. Ару мы верили, с ним начали работу, и вот теперь... Ару значился в списках пассажиров, накануне вылетевших из Макими в Австралию. Приборы Асквита, видимо, и в самом деле работали превосходно, коль скоро они были строго ориентированы по направлению Австралии. Оставалось непонятным, откуда у Ару, который никуда не выезжал из Паутоо, взялся Сиреневый Кристалл, пропавший в Таркоре? Впрочем, как я узнал впоследствии, это было загадкой для всех, кроме Асквита. Как только официальная часть встречи с профессором Асквитом, так неудачно старавшимся уличить нас в неблаговидных поступках, окончилась, Ханан Борисович подошел к нему и уже без всякой запальчивости, даже как бы участливо спросил: - Вы огорчены, профессор? - Чем именно? - Потерей такого превосходного разведчика. - Вы позволите мне не отвечать на этот вопрос? - О, разумеется. Мне и так все ясно. Ару не только совершал подлости по отношению к нам, но и вас подвел порядком. Ну что же, все это закономерно, господин Асквит. "Ченснепповская система" не может быть совершенной: она подбирает людей, способных предавать. Жаль только, что мы не раскусили этого парня своевременно. - От меня он никуда не денется, - спокойно и зло заключил Асквит. Это прозвучало приговором. Мурзаров был больше всех удовлетворен выигранным сражением. Повеселели все мы, но ненадолго. В этот же день события повернулись так, что всем нам уже было не до Ару и не до проектов Асквита, который предлагал запеленговать похитителя Сиреневого Кристалла в Австралии. Вскоре и Асквит вынужден был отложить свои намерения. Надвигалась беда, с которой надо было бороться, собрав все силы. Угрожала опасность, для борьбы с которой стоило даже объединиться с людьми, работающими в Западном Паутоо и в метрополии, - погибал огромный цветущий край. Матуан, река, берущая начало в горах Восточного Паутоо, орошает большую плодородную долину, неисчислимые рисовые плантации. Это Нил Западного Паутоо. И вот жизненосный поток, кормилец миллионов людей, иссякает. Беда двойная: не только убавляется вода в Западном Паутоо, но и прибывает в Восточном, затопляя поля и поселки. В горах, в том месте, где нашли труп Баокара, начала свое нашествие силициевая плазма. Что именно произошло с контрабандистом в то время - сказать было трудно, но факт оставался фактом; именно здесь начала свой разрушительный путь силициевая плазма, уничтожая все живое, местами окаменевая, забивая живительные потоки, наступая на страну, лишая ее урожая, губя селения и скот. 13. ГЕНЕРАТОР ЗАПАХОВ Кировские острова. Утро. Легкий морозец, розовый иней на деревьях и сине-сиреневые тени за сугробами. До Института электроники далеко, но я оставил машину и иду пешком. Времени у меня мало. Нет ни минуты лишней, а я все равно решаю идти пешком, хочу вдыхать полной грудью холодный воздух, впитывать и впитывать эту ни с чем не сравнимую, подернутую нежным утренним туманом красоту аллей, старинных дач, дворцов-санаториев, мостиков, перекинутых через речушки и каналы. В моем распоряжении всего три дня. На все. На встречи с родными, на любование Ленинградом, на приемку в институте генератора. Но в это утро я не в силах был экономить минуты и шел пешком. Шел долго, терзаясь и радуясь. Солнце поднялось, засверкали кристаллики снега на вершинах деревьев, подступающих к реке Крестовке, таяла сизая дымка, скрывавшая Елагин остров... Солнце показалось из-за яхт-клуба. Огромное, багрово-красное и совсем ручное. Неужели это то же самое солнце, которое неистовствует там, на Паутоо? Такое казалось неправдоподобным. Ведь там, на Паутоо... Вот тогда я забываю об искрящемся кружеве заколдованных морозом деревьев у Крестовки, вспоминаю бушующую у истоков Матуана пену. Перед моим взором встают гигантские окаменевшие исполины тропиков, умерщвленные силициевой плазмой джунгли, и я вскакиваю в автобус. Уже в вестибюле института, просторном и теплом (тут только я почувствовал, как продрог утром), меня обрадовали и огорчили одновременно: генератор действительно готов к сдаче государственной комиссии; получено сообщение о введении чрезвычайного положения на всем архипелаге Паутоо. Три дня, проведенные в Ленинграде, промелькнули незаметно. Из Паутоо непрерывно поступали тревожные телеграммы. Никто из нас, занятых генератором, не давал себе отдыха. Питались мы кое-как, на ходу, уезжали на часок-другой отдохнуть и все остальное время не покидали испытательную площадку. Последняя регулировка, оформление документации, испытания. Проверка агрегата вновь и вновь и наконец последняя проба на плазме, выпущенной на испытательный участок. Сосновые ветки, стволы, сучья, сваленные на выложенной чугунными плитами площадке, пришлись силициевой плазме по вкусу ничуть не меньше, чем пальмы и ротанги на Паутоо. Пенистая масса подбиралась все к новым и новым порциям приносимого ей в жертву сосняка. Но вот включался генератор, установленный на расстоянии сорока метров, и все прекращалось. Пена затвердевала, мертвела. Портативный, мощный, изящно выполненный генератор своими невидимыми лучами смело и безотказно разил надвигающееся на нас чудище. Рядом лежащие стволы свежесрубленных деревьев оставались неповрежденными, все такими же синевато-зелеными, чуть припудренными снежком. Успех вызывал чувство огромного удовлетворения, а тревога не покидала ни на миг: вести из Макими не радовали. На следующее утро я уже прощался с Ленинградом. К полудню в специальный скоростной самолет был погружен генератор, и я вместе с главным инженером института вылетел в Макими. Теперь, рассматривая потрепанные записные книжки тех боевых дней, я удивляюсь, как мы успевали справляться со всем навалившимся на нас так внезапно. Из Ленинграда я вылетел 18 февраля, а 22-го мы уже начали наступление на самом ответственном участке бедствия - у водопада Никтеу. В Макими я застал обстановку, напомнившую дни войны. Правительство заседало почти беспрерывно. Создан был комитет по борьбе с силициевой опасностью. Доктор Ямш и Юсгор несколько раз в день выступали по радио и телевидению, призывая все население островов собирать туароке. Газеты были полны сообщениями о "продвижении противника". Плазма надвигалась, захватывая все новые и новые площади. На Паутоо в это время во всех местах, мало-мальски пригодных для производства смолы, день и ночь шла работа. Сотни тысяч людей сносили кустарник в кучи, рубили его, варили, вытапливали смолу. И уже тысячи костров окружают силициевое живое вещество в горах Канатура, и там, где дымки туароке окутывали потоки плазмы, она каменела, замирала, становилась не такой уж страшной. Весть об этом дошла до населения Западного Паутоо. Вскоре и там стихийно начался сбор туароке. Туароке в какой-то мере спасал положение. К окуриванию плазмы удалось привлечь огромное количество людей, но все же дымки душистой смолы не в состоянии были нацело ликвидировать опасность. Чуть заметный ветерок, слегка отклонившийся в сторону поток дыма - и плазма оставалась нетронутой, находила лазейку, растекалась и завоевывала новые участки. В часы, когда низвергались с неба ливневые потоки, костры мгновенно тухли, а живое силициевое вещество, освеженное, приободрившееся, действовало особенно бурно и гордо. Все надежды в то время мы возлагали на генератор запаха. Ночью 21 февраля его установили на вертолет, и еще до рассвета мы с Юсгором ринулись в бой. Возбуждение было столь велико, что не замечался грохот мотора. Внимание привлекало только одно - вершина Канатура, уже розовевшая на темном небе. Что там делается? Как удастся справиться с нашествием? Я пристально всматривался в таящие угрозу горы, с нетерпением ожидая момента встречи с плазмой, стараясь представить, что она уже успела натворить. Внизу, в долине, все выглядело привычным, мирным, ничего не говорило о надвигающейся беде. Восток быстро светлел, и, как только показался раскаленный диск солнца, все озарилось золотым блеском. Террасы рисовых полей засияли смарагдовой зеленью, среди маленьких, зеркально голубевших прудиков уютно темнели участки еще не тронутого топором тропического леса. Все постепенно оживало. Задымились лесные порубки, в паутоанских деревушках, прятавшихся среди кокосовых пальм, бананов, хлебных деревьев, показались люди. По красному латеритовому шоссе уже шли грузовики, полные рабочих, едущих на каучуковые и ананасные плантации. Вертолет уносил нас все дальше и дальше от океана. Кончалась цветущая, прорезанная речушками и каналами равнина, начинались холмы, поросшие лоланг-лолангом, а вскоре под нами заклубились темные непроходимые джунгли, показались скалистые обрывы, в ярком солнце четко обозначились глубокие расщелины в вулканических массивах Себарао. В окнах замелькали тени от вращавшихся над головой лопастей. Мы снижались, стремительно приближаясь к могучим лесным исполинам. В первый момент я не мог сообразить, что с ними произошло. Казалось, каким-то чудом за несколько минут из нежащихся под солнцем тропиков мы пе