ий не вызвал вас на дуэль! - О, это было бы сенсационно, разумеется, и доставило бы вам, женщинам, большое удовольствие. - Женщинам? - удивленно переспросила Женя. - Ну, конечно, - засмеялся Михаил, искоса посмотрев на Леночку. - А знаете, смешно бы это выглядело теперь! Вы подумайте, раньше дрались каменными топорами, потом на шпагах, на пистолетах, а теперь... Представьте себе - взвиваются в воздух два истребителя и начинается воздушный бой. Они входят в пике, делают самые невероятные фигуры высшего пилотажа, стараясь зайти в хвост друг другу и р-р-р-расстрелять соперника из своих пулеметов. Очередь за очередью сверкает в воздухе, и, наконец, один из них падает сраженный! Эффектно, а? Женя улыбалась, слушая Бродовского, смотрела пытливо то на него, то на Лену и думала: "Какой он веселый и хороший, наверное, а вот не понравился Лене. Жаль!" Лена сидела молча, мяла маленький платочек в руках и старалась не встречаться взглядом с Михаилом. Сергею явно не нравилась веселость друга, и он постарался придать разговору более серьезное направление: - Как успехи твоей экспедиции, Михаил? - Вы были в экспедиции? - живо подхватила Женя. - Где, когда? Расскажите. - Я ездил в экспедицию к Солнцу. - Вы опять шутите. - Нисколько. Мы забрались в горы со своими приборами как можно повыше, чтобы быть поближе к Солнцу. - Ну, - усмехнулась Лена, - приблизились вы не намного! - Да, не намного, но нам уже не так мешала толща атмосферы. - А разве вам очень мешает атмосфера нашей старой планеты? - Очень, Женя. Она не дает возможности исследовать, как полагается, диапазон радиоволн, который излучает Солнце. Вы же знаете, что Солнце в очень широком диапазоне излучает радиоволны. Из этой разнообразной гаммы мы стремимся вычленить именно те излучения. которые влияют на развитие растений, на те или иные процессы в организме человека. - Рост растений? Разве вы, радиофизик, занимаетесь стимуляторами роста? - Вот это, кажется, самое юмористическое, что есть в Михаиле, - вставил Резниченко, который, казалось, мрачнел по мере того, как возрастало веселье в его доме. - Юмористическое? - Ну, конечно. Ведь ты радиофизик и вдруг, увлекся растениями! - Да, на данном этапе растениями. И это увлечение, думаю, понятно каждому - растения покрывают почти всю поверхность Земли, растут в реках, морях и океанах. И продукты питания, и стройматериалы, и основные энергетические запасы нашей планеты - все это результат жизнедеятельности растений. С доисторических времен и до наших дней все усилия человека направлены на то, чтобы в результате _выращивания_ растений получать нужные ему продукты. Ускорение роста - вот чем надо овладеть. И, я уверен, мы овладеем. Радиофизики помогут растениеводам, научат их управлять, стимулировать рост и получать невиданные урожаи. - Стимуляторы роста, как тебе известно, уже практически применяются, - сухо заметил Резниченко. - Это не то! - Как не то? Уже есть препараты, повышающие урожайность до двадцати, даже до пятидесяти процентов. - До двадцати, пятидесяти процентов! Ты же знаешь - я хочу, чтобы можно было получать три, четыре урожая в год! - Михаил! Ты рассуждаешь как дилетант! - Подожди, подожди, Сережа! Это очень интересно! - глаза Леночки блестели. - Если есть хоть какая-нибудь возможность осуществить это... - ...то это поможет "усовершенствовать растения". - Да, поможет! И ты напрасно иронизируешь. Получая в год три-четыре поколения растений, и можно ускорить ведение работ по направленной изменчивости. - Лена, ты опять со своими мечтами о свекле, из которой можно выжимать подсолнечное масло! - вмешалась Женя. - Михаил Николаевич начал говорить об интересных вещах, а вы с Сергеем не даете ему досказать. Михаил Николаевич, пожалуйста, рассказывайте, что вы хотите сделать? - Он и сам еще не знает, - буркнул Резниченко. - Может быть, но я уверен - мы на правильном пути. Добавлять активаторы в почву или обрабатывать ими семена - старо. Активаторы роста вырабатываются в клетках растений. Они необходимы для деления, для увеличения массы живой протоплазмы, так же, как для питания нужен хлорофилл, который образуется _только_ под влиянием луча света. Вы понимаете, почему я привел такую аналогию: хлорофилл и стимуляторы? - Откровенно говоря, нет. - Растения сами для себя вырабатывают стимуляторы роста. Вы понимаете, так же, как сами вырабатывают хлорофилл! Бродовский помолчал, ожидая, что кто-нибудь из слушающих продолжит его мысль. - Ну и что же? - нетерпеливо спросила Женя. - Какое все это имеет отношение к четырем урожаям в год? Бродовский не мог без волнения говорить о своей идее. Он встал и зашагал по веранде. Его лицо раскраснелось, глаза стали строже. - Да ведь поймите, так же, как хлорофилл образуется в клетках растений за счет энергии лучей красной части спектра, так и синтез биоксина, может быть, находится под контролем лучистой энергии! А следовательно, применяя излучатели, можно вызвать в клетках растений более интенсивное образование стимуляторов роста, ускорить рост растений. Управляя излучением, мы будем управлять ростом и развитием растений! - Ерунда! - отрезал Резниченко. - Сергей! - укоризненно сказала Лена. - Ерунда, говоришь? - Бродовский опустился на ступеньки веранды. - Конечно! В науке и практике ты не найдешь подтверждений твоим домыслам. Откуда ты взял, что биоксин образуется под влиянием лучистой энергии? - По аналогии. Энергия световых лучей идет на образование хлорофилла, ультрафиолетовое излучение стимулирует образование витамина Д, энергия митогенетических лучей вызывает клеточные деления. Согласитесь, друзья, что очень многие, пока неизвестные нам процессы совершаются в клетках под влиянием электромагнитных колебаний. Теперь, пользуясь открытием Зорина, мы должны изучить это влияние, найти ключ к управлению ростом и развитием растений. Почему так медленно совершаются процессы роста? Могут ли они протекать быстрее? Могут! Растет же бамбук по 70 сантиметров в сутки, и за две недели достигает гигантских размеров, каких достигали в мезозойскую эру исполинские хвощи и папоротники. - Минуточку, - прервала Бродовского Женя, - а почему в ту эпоху были такие огромные растения и животные? Подумать только, атлантозавр имел одиннадцать метров в высоту и сорок метров в длину. Ведь эта движущаяся махина была величиной с трехэтажный дом. Динозавры, ихтиозавры, мастодонты, по сравнению с которыми современные слоны кажутся карликами! Какое обилие гигантов! И ведь всем им, в конечном счете, доставляли пищу растения, и какие гигантские растения! Почему же природа была так щедра в то время? - Что же здесь удивительного? - рассудительно ответил вместо Бродовского Резниченко. - На Земле тогда были более подходящие условия для развития - избыток пищи, теплее было. - Теплее? - перебила Женя. - Теплый климат и хорошая почва и сейчас есть во многих местах земного шара, но это еще не ведет к образованию таких гигантов, какие существовали миллионы лет тому назад. Что же изменилось с тех пор? - А я вам скажу. Изменилось самое существенное - состав атмосферы. Да, да, - горячо продолжала Лена, - я, кажется, поняла, в чем дело. В результате жизнедеятельности растений увеличилось количество кислорода. Под влиянием солнечной радиации в верхних слоях атмосферы образовался слой озона. Когда в атмосфере не было столь "плотного" ионизированного слоя, поверхности земли достигал более широкий диапазон электромагнитных колебаний. - Браво, Лена! Ты становишься ярой последовательницей Бродовского! - Как тебе не стыдно, Женя! - смутилась Белова. - Шумишь и сбиваешь меня. Я и так, кажется, наговорила кучу глупостей. Но знаете, друзья, мне как-то очень ясно представилось, что ведь действительно в то время за счет энергии электромагнитных колебаний, излучаемых Солнцем, в растениях гораздо успешнее могли синтезироваться стимуляторы роста. - А теперь? - Какая-то часть этих лучей и теперь проникает сквозь ионизированный слой, но уже меньшая. Растения приспособились к новым условиям, и формы их изменились. - Правильно, Лена. Вот и нужно вновь дать растениям то количество излучения, которое они имели миллионы лет тому назад, и при помощи излучателей управлять развитием растений! В понедельник утром капитан Бобров пришел в кабинет Зорина раньше Титова. Окна кабинета выходили на широкий двор института. В дальнем его конце виднелось приземистое серое помещение проходной. Из окна кабинета, таким образом, можно было наблюдать за всеми, кто входит в институт и кто влияет на работу прибора. Без пятнадцати девять прибор начал подавать сигналы, и Бобров увидел, как из проходной вышел Никитин, направляясь к корпусу, в котором находился наладочный зал. Через несколько минут показалась Женя Белова и быстро прошла к тому же корпусу. Сигналы на щитке не появились. Белова перестала влиять на приборы! За пять минут до начала рабочего дня сигнал показал появление Титова у проходной. Титов влияет на приборы! Капитан опустился на стул и недоуменно, но внимательно продолжал следить за щитком. Лампочка вспыхивала постоянно и равномерно, указывая на пребывание Никитина в наладочном. Но кроме нее, попеременно зажигались и другие, фиксируя путь Титова. Вот сигнал из излучательного зала, вот замигала лампочка в лаборатории номер три и теперь... "Титов должен пройти через вестибюль второго этажа, - подумал капитан, пристально всматриваясь в щиток. - А если он направляется прямо сюда, то и через вестибюль третьего". Замигала лампочка вестибюля второго этажа, третьего... Оттуда по коридору шагов двадцать... Дверь отворилась, в кабинет вошел Титов. Поздоровавшись, он вынул из кармана письмо Никитина к Жене и протянул его капитану. - Прочтите внимательно, Петр Алексеевич. Мне кажется, что в этом сумбурно-лирическом послании содержатся намеки, которые помогут нам разобраться в деле Никитина. Бобров несколько раз перечитал письмо Никитина. - Да, Никитин так и не решился сказать "все", хотя, очевидно, и намеревался. Но вы знаете, Иван Алексеевич, письмо говорит больше, чем можно подумать, прочтя его. Оно разрешает загадку влияния Никитина на приборы. - Что? - Да, представьте себе. Больше того, сегодня же мы узнаем, чем именно Никитин вызывал это влияние. - И для этого? - нетерпеливо спросил Титов. - Для этого я очень попрошу вас, Иван Алексеевич, - любезно улыбнулся Бобров, - пройти к проходной, выйти за территорию института и тем же путем возвратиться сюда. Титов никак не мог понять, зачем Боброву могло это понадобиться. Однако, взглянув в его задорно блестевшие глаза, догадался, что капитан придумал, очевидно, нечто очень важное. Иван Алексеевич проделал маршрут, о котором его просил капитан, и через несколько минут снова предстал перед Бобровым. - Иван Алексеевич! - восторженно встретил его Бобров. - Все в порядке - не мигают! - Кто не мигает? - Лампочки. Лампочки, Иван Алексеевич! Прекрасно, прекрасно! Ваши приборы просто чудо как хороши! Сядем. Я вам расскажу, как мы проведем основную проверку. К приходу Зорина капитан и Титов уже выработали согласованный план проверки и тотчас же рассказали о нем директору. Зорин нашел, что это стоит сделать, и распорядился вызвать к себе Никитина. Капитан Бобров вышел из кабинета спустя несколько минут появился Никитин. - Я поставил здесь опыт, - указал академик на смонтированные на лабораторном столе приборы, - но не имею сейчас возможности делать записи. Попрошу вас помочь мне. У вас есть с собой какая-нибудь записная книжечка, блокнот или что-нибудь в этом роде? - Да, Викентий Александрович, - Никитин пощупал боковой карман, - блокнот при мне. - Вот и хорошо. Расчертите в нем таблички и через каждые две минуты записывайте показания. Отмечайте в них время, температуру в зоне прорастания и показания прибора. Никитин сел к лабораторному столу, вынул свой блокнот, аккуратно разграфил таблички и, внимательно наблюдая за показаниями приборов, начал записи. Зорин устроился за столом напротив, приготовляя препараты для следующего опыта. Титов сидел у письменного стола, углубившись в объемистый том отчетов института. Минут через десять зазвонил телефон. - Да, Зорин слушает... В наладочном? Хорошо. Я сейчас пришлю. - Зорин положил трубку и обратился к Никитину. - Вам придется оторваться от записей. Ничего не поделаешь, - нужно срочно пройти в наладочный и проверить установку второго магнетрона. - А опыт как же? Опыт прервать, Викентий Александрович? - спросил Никитин, указывая на приборы. - Нет, нет, опыт прерывать нельзя, я отложу пока препараты и буду сам вести записи. Оставьте мне, пожалуйста, ваш блокнотик. Никитин вышел, и Титов быстро подошел к щитку с сигнальными лампочками от приборов 24-16. - Так, мы послали его в наладочный зал? Хорошо, значит, прежде чем попасть туда, он должен пройти через лабораторию номер три. Верно? - Да. В наладочный зал можно пройти и через двор, но не думаю, чтобы он обходил кругом. - Интересно. - Титов взглянул на часы. - Сейчас он уже должен быть в третьей лаборатории, а там установлен наш прибор. Посмотрим. - Думаю, что он уже успел пройти туда. - Смотрите, сигналов нет, как это было раньше, когда Никитин входил в лабораторию. - Теперь он уже, пожалуй, в наладочном. Позвонили в наладочный зал, и оттуда ответили, что Никитин там и приступил к проверке установки. На щитке сигналов из наладочного не было. Титов взял в руки блокнот, оставленный Никитиным, и стал его внимательно рассматривать. - Значит, предположение правильное - все дело в этой книжице. Титов позвонил Боброву и пригласил его в кабинет. Загадочный блокнот снова подвергся испытаниям. Как только его подносили к прибору, стрелка начинала беспокойно прыгать. Блокнот радиоактивен - это было ясно. Листки, на которых Никитин писал письмо Жене, тоже радиоактивны. Но почему блокнот стал радиоактивным? В чем виноват Никитин? Проверка явилась лишь первым шагом к разрешению этого вопроса. Листая блокнот, капитан заметил, как из него выпало что-то маленькое, темное. Он нагнулся и поднял с пола засушенную, почти совсем почерневшую фиалку. Прошла неделя со дня памятной встречи в лесу. После вечера у Резниченко Лене ни разу не пришлось повидать Михаила, но с Сергеем она встречалась почти каждый день. Сергей со дня на день ждал решения комиссии о своем проекте и уже не мог говорить ни о чем другом, как о том времени, когда он, наконец, будет в Москве, когда сможет, как однажды выразился, "зажить". Слово это врезалось в самое сердце, и, кажется, оно, это маленькое слово, решило все. Отпуск подходил к концу. Вот еще два дня и... ехать или остаться здесь, с Сергеем? Даже подумать тяжело, что больше не будет видеть его, не будет с ним и все же с каждым днем становилось яснее - не выйдет ничего у них с Сергеем. Все дальше и дальше он уходил от нее и становился все более непонятным, чужим. - Я завтра еду, Сережа, - сказала она, и вдруг сразу стало легче. Так трудно было принять решение, а когда внезапно, сами собой вылетели эти слова, почувствовала, что именно так надо. - Едешь? Куда? - Домой, в Славино. - Что, агитация Михаила повлияла? В первый раз Сергей предстал перед нею в таком отвратительном виде, в первый раз подумала, что вот он весь здесь - своевольный, раздражительный и очень, несправедливый. Да, да, несправедливый. До слез стало горько от сознания, что он может подумать такое, может... Лена не ответила ни слова и тихонько отошла от Сергея. - Лена! - он догнал ее, схватил за плечи, и в голосе его появились прежние, такие любимые нотки. - Леночка! Я не смогу без тебя, Лена! - Я тоже... - Лена высвободилась из его объятий. - Мне тоже будет очень трудно без тебя. Но я и с тобой не смогу. Ты понимаешь, не смогу! Даже провожая Лену на станцию, Сергей все еще не верил, что она уезжает. Не на несколько дней, чтобы оформить перевод, а навсегда. Уезжает от него, уезжает в такой момент, когда, казалось, уже все было решено. Почему? Неужели... Ее отъезд вызывал у него обиду и даже злость. Лене больно было при мысли, что Сергей так и не понял причины отъезда, так и не поверил, наверное, что и ей тяжело. "Неужели он действительно считает, что причиной всему встреча с Михаилом? Неужели Сергей не в состоянии понять... И это сейчас! А что же будет дальше?.. Может быть, я ошибаюсь?" - промелькнула мысль в последнюю минуту, когда Сергей обнял ее на прощанье, и снова стало так хорошо, что захотелось выбежать из вагона, остаться. - Лена! "Что скажет он сейчас? Какие слова найдет в эту минуту?" - пронеслось в голове. - Лена, почему ты не хочешь подождать несколько дней? Решится судьба моего проекта и... Лена отстранилась от него и прижалась лбом к оконному стеклу вагона. - Лена, ты больше не любишь меня? - Не знаю, - едва слышно проговорила она, не глядя на Сергея. - Не знаю... Мне было так хорошо с тобой... Но только было... Ты так изменился... я люблю уже не тебя, а только воспоминание о тебе, каким ты был когда-то. За окном медленно поплыл перрон. Сергей на ходу выскочил из вагона и затерялся в толпе. "Где он?" И вдруг в толпе мелькнуло лицо Михаила. Он не рискнул прийти проводить. Ну, что же... Станция Петровская осталась позади. Поезд набирал скорость. Женя решила твердо - надо пойти к Зорину. После беседы с Иваном Алексеевичем стало еще тревожнее. Она понимала, что Титов старался ее успокоить, всей душой разделял ее тревоги и по всему было видно, как глубоко его трогала ее судьба, как внимательно он вдумывался, стараясь разобраться, что же произошло с Андреем. Она начинала догадываться, что "плановик из главка" приехал сюда, по-видимому, совсем не для проверки финансовых дел. Неожиданно для себя решила она отдать ему письмо Андрея. Женя поняла, что иначе нельзя. А ведь только накануне собиралась всегда хранить эти листочки, никому не показывать. Как только она взяла со стола Никитина листочки с такими дорогими для нее строками, как только прочла их и всем существом почувствовала огромную радость: "Любит он. Любит ее!" - решила беречь их. Если даже случится что-нибудь с Андреем, то пусть они, эти маленькие бумажечки, принесшие столько радости и тревоги, останутся у нее. Фиалку она оставила в его блокноте. Пусть и он вспоминает тот чудесный апрельский день, когда бродили в лесочке, и она нашла первую весеннюю фиалку. Он попросил у нее тогда эту фиалку, и она поняла, что он просит, чтобы она любила его... Он положил фиалку в блокнот, спрятал его на груди... Милый, сколько нежности в нем, в большом и сильном! Тогда не было в его глазах этой страшинки, тогда они были ясными и их не затуманивал испуг. Они смотрели на нее открыто, такие глубокие и любящие, а теперь... Что же случилось с ним? Весь день после вечеринки у Сергея она вспоминала разговор с Иваном Алексеевичем. Тогда впервые ей стало страшно. До этого вечера еще казалось, что все будет хорошо, все как-то обойдется, выяснится с Андреем и, как знать, быть может, они еще будут счастливы. О, как бы они были счастливы, если бы смогли быть вместе! Да, казалось... Но тогда, вечером, в полумраке веранды впервые закралось в душу страшное, незабываемое. Браунвальд... Необычайное открытие, которое может принести столько благ людям и которое... Браунвальд... Зверски изуродованные люди... Опасение, что открытие и теперь стремятся использовать во вред человечеству, и сейчас работают над тем, чтобы наводнить мир губительными волнами, ищут возможности подобраться к секретам советской науки... А если и Андрей?!. Больше всего хотелось пойти к Зорину. Он мудрый, душевный. Он разъяснит, поможет, успокоит. Он поймет ее. Работа не шла на ум. Все утро Женя порывалась попасть к Зорину. То он был занят, то одолевали сомнения и нерешительность. Все утро она сновала по коридорам второго и третьего этажей главного корпуса. В кабинет входили и выходили сотрудники. Вошел и вышел заместитель директора. Вышел незнакомый, никогда не появлявшийся в филиале человек. Теперь, наверное, там уже нет никого. Женя спросила у секретаря, кто у директора. "Титов", - ответила секретарь. Женя быстро вышла из приемной, почему-то не хотелось встречаться с Иваном Алексеевичем - и на лестнице столкнулась с Никитиным. Он спешил к Зорину. Тоскливо сжалось сердце, и уже ни за что не хотелось уходить от заветных дверей, пока не выйдет оттуда Андрей. В вестибюле третьего этажа можно было тихонько сидеть на стуле за большим шкафом. Отсюда хорошо видна часть коридора с огромной белой дверью, ведущей в приемную директора. Пять, десять, пятнадцать минут... Из кабинета вышел Никитин. Глаза безумно блуждают, бледен... Что произошло у Зорина? Никитин шел, казалось, ничего не видя перед собой. Он не заметил и Женю, вставшую со стула, и быстро направился к лестнице. Женя уже собралась окликнуть его, когда к ней подошел старший лаборант спецлаборатории. - Евгения Андреевна, вас уже два часа ищет начальник отдела! Оставшиеся до окончания рабочего дня три часа показались вечностью. Таблицы сливались в расплывающиеся полосы непонятных и ненужных цифр. Звонок пришел как спасение. Судорожно собрав все документы, Женя поспешила в секретную часть. Наконец, документы сданы и можно бежать в наладочной. Пусть будет что угодно, но увидеть Андрея, спросить, что произошло у Зорина! В наладочном Никитина нет. Женя обежала все помещения, в которых он только мог находиться. Никитина в институте не было. Еще не зажглись фонари на перекрестках, но уже выплыла огромная, охряно-красная луна и в нерешительности повисла над перелеском. Женя быстро, делая вид, что спешит в магазин, прошла по улице и около домика, где жил Никитин, замедлила шаг. Посмотрела на окна. Ставни закрыты, темно. Непонятно - дома он или еще не приходил. В ярко освещенном магазине людно, и это кажется особенно невыносимо. Женя поспешно покупает что-то совсем ненужное и почти бегом отправляется обратно. Улица пустынна. На углу фонарь спокойно заливает своим желтоватым светом несколько домиков, а дальше, до следующего фонаря, и домики, и зелень погружены в голубоватый лунный полусвет. Теперь сквозь ставни видны яркие полосы света. Дома! Женя притаилась в тени акации у изгороди соседнего дома. Она слышит, как бьется ее сердце. Страшно оставить любимого в такие минуты и страшно от мысли, что, может быть, он... Нет, нет, не верится, надо пойти к нему. Сейчас, именно сейчас, когда ему так тяжело, хочется быть с ним и хотя бы нежностью своей помочь ему. Но удерживает не то девичий стыд, не то страх перед тем, что он оттолкнет теперь ее или убежит, как в тот вечер, когда написал "люблю"! Скрипнула калитка. Женя всем телом прижалась к изгороди и замерла. Никитин выглянул, опасливо посмотрел по сторонам и, все время оглядываясь, пошел в конец поселка, за которым начинался карьер. Улицу он миновал в тени изгородей и, подойдя к выгону, не пошел через него напрямик, а стал медленно и осторожно пробираться вдоль огородов. Последние надежды на то, что его тайна так и не будет раскрыта, рухнули после вызова к Зорину. Все кончено. Пропал! Но как это могло произойти? Как узнали, что блокнот... Он сам забыл о нем, забыл, что именно с ним пошел в ту ночь... "Следят или нет?" - Никитин пугливо озирался, останавливался и снова пробирался к станции железной дороги. Все тело пронизывал страх, противным холодком подползая от ног к сердцу, а в голове все путалось, все смешивалось воедино - и то, что было давно, много лет тому назад, и то, что происходило теперь... Была такая же ночь. Луна, поблескивали рельсы узкоколейки, и он спешил на станцию. Встретиться надо было на станции, а он опаздывал. Встретились там, на линии от завода к карьеру... И сейчас рельсы... Нет-нет, теперь рельсы проложены гораздо дальше, а на том месте... Бурьян, темные кусты встают под мертвенным светом луны, словно какие-то зорко следящие фигуры. "Следят, преследуют!" Вот мелькнула какая-то тень сзади и даже почуялось, что тишину прорезал крик. Бежать, бежать! Но куда? Все равно. А может быть, это показалось, может, ничего и не знают? Нет. Книжку оставили у себя. Зачем? Почему академику понадобилось, чтобы именно он делал записи? Почему присутствовал этот инженер из главка? Но как это случилось? Как узнали, что именно в этой книжке он нес листочек сплава, завернутый в кальку, и здесь передал ему? Он сам забыл о книжке и теперь... Нет, это было тогда... Или это он сейчас идет встречать _его_?.. Нет, это было тогда. Тогда не следили, но и тогда было страшно, а потом стало легко... Цепь была оборвана, и можно было жить. Все было кончено. От _него_ никто не приходил... Но как узнали?.. Блокнот лежал среди ненужных книг, беря его, он забыл, что тогда из этой же книжки он вынул и передал ему листочек. Тот вложил его в свою книжку, и теперь она вместе со сплавом... "Ведь сплав не попал никому в руки. Никому! Сплав и сейчас где-то здесь!" Вдруг волна какой-то смятенной радости охватила Никитина, и он бросился в сторону от узкоколейки, туда, к зарослям бурьяна, но там почудились шевелящиеся тени, и он ринулся назад к рельсам. Он оглянулся, позади белела чья-то фигура, а внизу, под откосом, показалась другая, темная, устрашающая. Светлая фигурка приближалась и что-то кричала. Темная взбиралась все выше по откосу, все ближе подползала к рельсам: запоздалый пешеход решил сократить путь и пробирался напрямик от станции к поселку по давно заброшенной дороге. Вот он уже показался над рельсами и под его ногами зашумела, осыпаясь, порода. Никитин попятился назад. Карабкавшаяся по насыпи фигура опять вынырнула из темноты и крикнула: - Дайте же руку! Женя подбежала к Никитину. Запыхавшись, сна не "могла выговорить ни слова и только прильнула к нему. Никитин, не спуская обезумевших глаз от протянутой" к нему руки, постепенно пятился назад, потом оттолкнул Женю и дико закричал: - Это он! - Андрей! Андрей! Что с тобой? Никитин бросился бежать по шпалам. Он вилял из стороны в сторону, перепрыгивал через кучки породы, падал, поднимался и снова бежал. Женя бежала за ним, не переставая звать его, но силы покидали ее. Она отставала все больше и больше и, наконец, споткнувшись, упала. 7. ВСТРЕЧИ Предварительные эксперименты Эверс мог считать удачными - в период с двадцатого по двадцать пятое сентября все двадцать семь пунктов работали неплохо. Неприятно, конечно, что получились осложнения в Порто-Санто и пришлось убрать этого Питерсона, но даже это, пожалуй, не должно повлиять на дальнейший ход событий, - думал Эверс. Клифтон молодец, все же. Его ребята довольно ловко уладили дело. Хуже другое. Излучатели не только подавляли деятельность живых организмов, вызывали не только состояние, близкое к летаргическому сну, но и почему-то, по причинам совершенно не понятным Эверсу, - заболевания энцефалитом. Медики подняли шум, в прессе появилось много статей о возобновившейся эпидемии, а это уже никак не могло способствовать осуществлению планов Эверса. Впрочем, это все уже позади. Пройден первый этап, и надо готовиться к следующему. У Крайнгольца не удалось выудить ничего существенного. Для серьезных дел мощность и эффективность действия излучателей недостаточны, но ждать нельзя. Уже сейчас надо начинать действовать, а там будет видно. Надо приступать к осуществлению плана, а значит нужны громадные средства, нужно привлечь крупных дельцов-финансистов. Еще в Европе Эверс предположил, что наиболее полезным для проникновения к крупным финансовым заправилам будет Юджин Диринг. Эверс узнал, что Диринг находится в Майами и, уладив все самое неотложное в Вестчестерских лабораториях, отправился к нему. По дороге в Майами в вашингтонском экспрессе, мчавшемся во Флориду, Эверс детально продумывал план своего "наступления" на финансовый капитал. Начинать наступление было совершенно необходимо - его финансовое положение становилось катастрофическим. Средства, которыми он располагал по возвращении из Европы, затрачены на организацию лаборатории и проведение предварительных опытов. Кредиторы, в свое время так охотно отпустившие станки, приборы и оборудование новой организации, теперь требовали уплаты погашений и процентов. Еще числившаяся на его счете в банке сумма едва ли была достаточной для неотложных расчетов со служащими лаборатории, а затем - банкротство. Майами - фешенебельный курортный городок, излюбленное место отдыха и развлечений виднейших финансовых заправил Америки. Здесь в разгар сезона Эверс мог рассчитывать на самые разнообразные встречи с нужными ему людьми. Вряд ли кто-нибудь из его многочисленных деловых знакомых мог быть ему сейчас так полезен, как Диринг. Прежде всего он должен найти Диринга. Эверс дружил с ним еще со времени их совместного пребывания в Принстонском университете, затем они встречались в оккупированной Европе. Отпрыск могущественной династии финансовых магнатов, Юджин сразу же по окончании Принстона имел возможность занять видное положение в знаменитой банкирской конторе "Диринг, Пэйн энд компани", а затем стать вице-президентом этой компании. Война сделала его бригадным генералом и руководителем экономического отдела американской военной администрации в Германии. Диринг ловко провел спасение преступных германских монополий и очень умело возобновил и расширил "деловые связи" уоллстритовских магнатов с их компаньонами из "И.Г.Фарбениндустри". Проведение этих операций выдвинуло его в ряды финансовых дельцов. Сочетание в одном лице преуспевающего финансиста и генерала - вот в чем секрет его блестящей карьеры. Нельзя сказать, чтобы Майкл когда-либо завидовал карьере Юджина. Их пути в жизни всегда были несколько различны. Общим у них было только одно: вечная, неугасимая жажда наживы. Нет, Майкл, пожалуй, никогда не завидовал быстрому продвижению Юджина по лестнице, ведшей к Доллару, - скорее Майкл видел в Юджине обнадеживающий пример. В университете Эверса считали человеком незаурядных способностей, что же касается Юджина, то он принадлежал к типичному кругу принстонцев, больше всего интересовавшихся спортивными событиями и биржевым курсом. Правда, их уже не занимал "Лайф", рассчитанный на рядового обывателя. Они предпочитали "Тайм", но больше всего увлекались игрой в бридж и знали толк в рецептах по составлению коктейлей. Майкл прекрасно понимал, что Юджин и ему подобные могут не особенно утруждать себя накоплением знаний - накопленные их предками богатства обеспечивали им вполне приличное положение в обществе. Да, положение Юджина, пожалуй, не вызывало у Майкла досады, но иногда он не без горечи думал о том, как мало в сущности помогли ему его недюжинные способности и как преуспел за это время Юджин, за спиной которого стояли "Диринг, Пэйн энд компани". Но ведь теперь в руках Эверса дело, сулящее мировое могущество, за спиной удачно проведенные эксперименты - он на пути к достижению заветной цели, и очень скоро, быть может, Юджин, всегда преуспевающий Юджин станет _его_ компаньоном, _его_ помощником, Но пока что надо суметь заинтересовать Диринга, суметь с его помощью привлечь к этому делу крупных финансистов. Эверс в пути, еще не доезжая Саванны, детально разработал план "наступления". Позади Джексонвилл, Уэст, Палм-Бич, и, наконец, поезд медленно приблизился к небольшому, невзрачному вокзалу Майами. На привокзальной площади Эверс нанял машину и через деловую часть города отправился в Майами-Бич. Банки, учреждения, универмаги и конторы уступили место дворцам и виллам под тенью величественных пальм. По дамбе через Баскейнскую бухту машина доставила Эверса в Майами-Бич. Курортный пригород раскинулся на много километров по узкой косе. Среди громадного количества отелей на Колинз-авеню Майкл выбрал такой, в котором больше всего можно было рассчитывать на встречи с нужными ему людьми. Предположения Эверса оказались правильными: пребывание Юджина в Майами-Бич, объяснялось, главным образом, тем, что он охотился за мисс Флорой Тайсон, а вернее (учитывая далеко непривлекательную внешность этой молодой особы) за миллионами папаши Тайсона. Стремление богатых семейств заключать браки внутри финансового круга и создавать таким образом все более могущественные финансовые династии стало традицией, и Диринги, как, впрочем, и старик Тайсон, весьма благосклонно смотрели на возможность бракосочетания Юджина Диринга с Флорой Тайсон. Эверс мог быть только доволен: чем ближе будет Юджин к семейству Тайсонов, тем легче проникнуть в "Нэйшнл сити бэнк", тем ближе можно подобраться к Национальной ассоциации промышленников, вице-президентом которой был Тайсон, тем скорее удастся осуществить задуманное им предприятие. Но прежде всего надо суметь заинтересовать Диринга. Эверс знал, что этот деятельный человек, наделенный незаурядным коммерческим талантом, помноженным на откровенную беззастенчивость в вопросах наживы, мог увлечься новыми начинаниями, особенно если от них попахивало авантюрой. Диринг оживал всякий раз, когда чуял, что подвертывается "дело с огоньком". Но частенько избалованного жизненными успехами генерал-коммерсанта охватывал сплин, и тогда (Эверс это прекрасно знал) было почти невозможно заинтересовать его чем-либо. Майкл встретился с Дирингом в его комфортабельной вилле, расположенной на берегу залива. Один взгляд на холеное, слегка перекошенное брезгливой гримасой лицо Юджина - и Эверс убедился, что Диринг не в настроении. - Хелло, старина! Какого черта вам вздумалось в такую жару приехать во Флориду? - приветствовал Эверса Юджин. - Исключительно для того, чтобы повидаться с вами. - Вот как! Это чертовски любезно с вашей стороны, только не думаю, что мое общество доставит вам удовольствие. Эверс осмотрел стройную фигуру своего сверстника, высокого, сухощавого, с маской скучающего бездельника на лице. - Что, Юджин, очередной сплин? - не без участия спросил Эверс. - Хуже, я, кажется, оставлен в дураках этой девчонкой Тайсон. - Да, это хуже. Сплин проходит - и это хорошо, но когда из-под носа уходят миллионы Тайсонов - это плохо! - Вы неисправимы, Майкл, вы только и думаете о миллионах. - А вы? - быстро спросил Эверс. - Я? - задумался Диринг. - Я стараюсь их делать. - Стараетесь? Похвально! И что же этому мешает в данном случае, позвольте спросить? Конечно, если это не секрет. - От вас у меня секретов нет, Майкл. В данном случае мешает увлечение, и, кажется, очень серьезное мисс Флоры неким Эдди Фридзамом. Эверс подумал, что неудачи его друга прежде всего отразятся на нем самом: разрыв Юджина с Тайсонами закрывал почти единственный для Эверса путь к "Нэйшнл сити". - Эдди Фридзам? Не знаю такого. Кто же он, этот счастливчик? Военный, финансист, конгрессмен? - Ее личный шофер. Эверс свистнул. - О, тогда это не серьезно. Не думаю, что папаша Тайсон, поскольку я могу судить о нем, мог бы согласиться на такую нелепость. - Э, Майкл, папаша папашей, но вы не знаете характера доченьки! - Воображаю, - рассмеялся Эверс, - какой шум поднимут газеты. Флора Тайсон выходит замуж за своего шофера! - Это будет почище того случая, когда Джемс Стиллмен-младший женился на кухарке своей матери. - Нет, дружище, я думаю, мы не дадим газетчикам подработать. - Мы? - Да, Юджин, у меня уже созрела некая комбинация, которая, может быть, позволит нам устранить с дороги этого Фридзама. Где он был до службы у Тайсонов? - Точно не скажу, но, кажется, служил в армии. - Хорошо. Был в Европе? - Как будто был. - Прекрасно. Весьма возможно, что удастся кое-что сделать. А каково ваше положение у Флоры Тайсон? - В воскресенье я должен был сделать предложение. - В воскресенье? Сегодня среда. Так, я постараюсь разведать кое-что об этом парне. - Узнаю вас, Майкл, вы только приехали и сразу же беретесь за дело. Вы, кажется, остаетесь все таким же деловым человеком, каким были, когда мы встречались с вами в Европе. Если не ошибаюсь, это было, кажется, в Бонне? - Да, - усмехнулся Эверс. - Эмелькейленштрассе. - И много событий у вас произошло с тех пор? - Пожалуй, одно, но очень важное. - И оно привело вас сюда? - Да. - Выкладывайте! - Я не знаю никого, кроме вас, кто мог бы по достоинству оценить это, Юджин. Вы как военный, - Диринг отмахнулся, улыбаясь, - и как финансист можете понять, что это новое, совершенно необычное средство борьбы, о котором идет речь, затмевает все существующее. Это будет посильнее, чем атомные и водородные бомбы, и поудобнее, чем бактериологические штучки. - Но, но, Майкл! - вяло и все же с оттенком интереса вставил Диринг. - Да, да, - с энтузиазмом продолжал Эверс. - Если жара еще не совсем расплавила ваши мозги, Юджин, выслушайте сущность идеи. Жара и подавленное настроение, вызванное неудачами у мисс Флоры, действительно меньше всего располагали Диринга к деловому разговору, но Эверс так обстоятельно и с таким увлечением говорил о своих планах, что Диринг невольно оживился. Он понял, что Эверс действительно затеял нечто из ряда вон выходящее. - Последние опыты показали, - заканчивал Эверс, - что у нас в руках величайшее открытие. - Черт возьми, Майкл! Я всегда считал, что у вас неплохо устроена голова. Вы, как мне помнится, не хлопали ушами в Принстоне, а учились кое-чему у старых олухов, именуемых профессорами. - Я рад, Юджин. Я предлагаю вам участие в этом деле. Доведем его до конца и разделим его успехи. Диринг спокойно и довольно долго рассматривал выразительное, ставшее сейчас одухотворенным лицо Эверса. Высокий лоб, крупный нос со слегка заметной горбинкой, стального цвета глаза, в которых всегда была строгость и только временами вспыхивала смешинка, придавали его лицу выражение волевое и властное. "Да, - подумал Диринг, - если это дело осуществимо - оно находится в руках сильного человека, а если так, то надо постараться не упустить тех возможностей, которые оно сулит". - Я благодарен вам, Майкл, за доверие, которое вы мне оказываете, хотя и не совсем понимаю, чем, собственно, я могу быть полезен? - Не скромничайте, Диринг. Прежде всего, финансирование - это ваша область, затем ваши возможности создать нужное мнение в военных кругах, и, наконец, расшевелить конгрессменов. - Это можно уладить. Конгрессмены, пресса, радио - все это, в конце-концов, в наших руках. Хуже другое. - А именно? - Поскольку я вас понял, вам до зарезу нужны эти... ну, как их... зоринские секреты? - Да, Юджин, - вздохнул Эверс. - Так в чем же дело? Ведь у вас наверняка должен быть кто-нибудь в СССР для этого дела. Не даром же вы, черт возьми, болтались там порядочное время! - Был. - Вот как! А теперь? - Неприятная история, Юджин. Связь прервана. В институте Зорина у меня был некий Протасов, и он... - Поймали? - Неизвестно. Он исчез. - Чепуха! - Совершенно невозможно установить, что стало с этим человеком, и я ничего не могу получить оттуда, особенно теперь, когда... ну, вы понимаете... времена "Полевого агентства" прошли. - Понимаю, - многозначительно протянул Диринг. - Юджин? - Да, Майкл. - Вы видите, я все рассказал вам. - Что вы мямлите, Майкл? Выкладывайте прямо! - Я хотел сказать, мне кажется, вы все это сможете уладить. - Я? - Да. Ведь у вас есть контакт с заведением Уолтерсона, а они держат связь с людьми в СССР. - Здесь какое-то недоразумение, и я... - Что вы мямлите, Юджин. Выкладывайте прямо! Диринг расхохотался. - Вы молодец, Майкл. Вы можете делать дела, раз вы умеете выведать о людях больше, чем они того хотели бы. Молодец! Хорошо, я свяжусь с заведением