ни уже не казались настоящими, умными и смелыми... Нет, не казались. И это было так плохо, так неприятно, что мириться с этим Юрка не мог. Он стал разыскивать хоть какое-нибудь оправдание своим, земным космонавтам. Но оправданий поначалу не было, и Юрка уже почти не слушал Тэна. Его слова проходив ли где-то в стороне. И вдруг Юрия, как говорят, осенило. Он резко дернулся, охнул от боли, пронизавшей все тело, - ведь перегрузка организма все время увеличивалась и резкое движение в мягком кресле оказалось очень болезненным. И все-таки, охнув, он закричал: - А наблюдать-то они должны! Иначе зачем, же им летать? Зачем? А? Тэн посмотрел на него несколько сожалеюще, задумался и радостно улыбнулся. - Чудак. Так наблюдать нужно вашим космонавтам. Космонавтам с Голубой земли! Они же летают впервые. Они ведь как глаза и уши всего вашего... белого или черного, а может быть, желтого или уж не знаю какого там человечества. Они должны наблюдать, должны отмечать и запоминать все важное и интересное. Им, конечно, и труднее всех, и опаснее всех, я... - Тэн сверкнул глазами. - И все-таки... все-таки... интереснее всех. Они же все видят впервые! Понимаешь - в самый первый раз. - А у вас? - остывая, спросил Юра. - А у нас? У нас ведь летают в космос давно. И все космические окрестности нашей Розовой планеты давным-давно изучены. Движения всех крупных метеоритов, астероидов и комет давным-давно рассчитаны, всякие там поля и гравитационные отклонения изучаются в первых классах на уроках географии, и если школьник их не знает, так ему ставят двойку. Зачем же нужно нашим космонавтам наблюдать в начале полета? Совершенно незачем. Опять все было правильно! Но так правильно, что Юрке захотелось кричать и прыгать от радости. Нет, космонавты Голубой земли - настоящие ребята! И они не виноваты, что их цивилизация еще не дает им возможности слетать подальше, заглянуть в дальние уголки космоса. Но это время будет, и тогда... Тогда... - Правильно! - ликуя, крикнул Юрка. - Все правильно! - Что - правильно? - недоверчиво переспросил Тэн. - Все правильно! - Как это - все? Все-все? - Н-ну... все, что ты говоришь. Я, словом, все понимаю. - А вот это точно. Но это не значит, что все правильно. Это значит, что ты все понимаешь. - Ладно, Тэн, не придирайся. Рассказывай. А то мы уже столько болтаем, а я все еще не понял главного: что же вы делаете во время полета? - Так ты слушай и не перебивай! А то: "Все правильно! Все правильно!" Но вот и неправильно. - Что неправильно? - А вот то и неправильно, что первые года полтора мы просто летим, спим, едим... Ну картинки смотрим, и всякое такое... Словом бездельничаем... Роботы запрограммированы так, что нам делать совершенно нечего. В это беда, и это неправильно. Ты понимаешь? - Не совсем, - сознался Юра. - А плохо то, что полтора года мы бездельничаем. По программе, составленной на нашей Земле, нам дали отдых. Кто-то нас очень пожалел: как бы мы не переутомились. А мы не переутомились, а просто отупели от безделья И потом пришлось мучиться, чтобы опять при ступить к учебе. - А вы, значит, не просто летите? Вы ещ и учитесь? - А ты по себе не знаешь? - Ну так я думал... Это ж ваш язык, а вы наш, русский, не изучали. - Чудак. А математику, а химию? А биологию и космогонию, а сотни других наук? - А учителей где вы берете? Они к вам подлетают на скоростных ракетах? Прилетят, дадут урок и улетят? Ну конечно, оставив домашнее задание. - Ты не смейся. Мы учимся так же, как учился и ты. Вся программа нашего школьного обучения записана на пленке. Включаем урок - и готов. Понял? Так что учителя нам не особенно нужны. Мы не маленькие и уме ем заниматься сами. - А... если не все понимаешь? - Неужели ж мы вчетвером ничего не поймем? Ведь хоть один из нас да разберется. Поможет другим. А главное, пленку-то мы не перерабатываем в энергию, а храним. Не поймем - заново пропустим пленку. - Ну а если пленка плохая... непонятная? - Тогда дадим сигнал на свою Землю и оттуда пришлют консультацию. Кстати, мы здесь летим, а оттуда нам все время присылают поправки к программе. - Это зачем же? - А затем, что там, на Розовой земле, наука не стоит на месте. Каждый день рождается что-нибудь новое. А чем же мы хуже тех, кто учится в настоящих школах? Мы тоже должны знать все самое новое. Так вот мы и учимся. А могли бы и лучше. Могли бы... Он сказал это так грустно, что Юрий тоже загрустил вместе с ним - как-никак, а полтора года они действительно теряют. Ведь это что получается - даже на такой, далеко шагнувшей вперед Розовой земле и то есть совершенно определенные недостатки. Эти недостатки настолько заметны, что даже он, обитатель Голубой земли, и то их замечает. Но тут память подсказала иное. "У них плохо используется полтора года их жизни, а у нас на Земле по крайней мере три года". "Это ж почему?" - мысленно спросил Юрий свою беспокойную память. "А потому, что читать и считать ты, например, умел в пять лет, а потом до второго класса ты, в сущности, ничему новому не научился". "Но..." "При чем здесь "но"? - сказала беспокойная и строгая память. - "Но" здесь ни при чем. На Розовой земле теряют полтора года, да и то только космонавты, потому что при разгоне им и в самом деле трудно учиться - слишком сильна гравитация, а на нашей Голубой - целых три. Так что "но" здесь ни при чем". И Юрию пришлось согласиться. Он легонько вздохнул и задумался над тем, что на белом свете есть много правильных пословиц. Например, ну... как ее?.. Ну, где говорится о том, что в чужом глазу мы очень легко замечаем даже соринку, а вот в своем пусть торчит суковатое бревно, а мы будем считать, что все правильно и все очень замечательно. Когда Юра собрался пофилософствовать на эту тему, кто-то требовательно ткнул его в ногу. С трудом преодолевая все усиливающуюся гравитацию, Юрий приподнял голову и увидел возле своих ног верного Шарика. Шарик всегда отличался очень умными и, как говорили все мальчишки на улице, человеческими глазами. А сейчас они были такими, что Юрий, несмотря на гравитацию, дернулся и приподнялся в своем кресле. Глаза у Шарика были не только умными, но еще и страдающими, растерянными, такими, что Юра сразу бросился на помощь своему товарищу. Но помочь он не успел, потому что, когда он все-таки приподнялся в своем кресле-кровати и сел, от удивления у него опустились руки: Шарик был Шариком и в то же время он уже не был Шариком. Он стал совсем другим. И не только потому, что у него необыкновенно поумнел и очеловечился взгляд, хотя и это было очень важно. Ведь если бы не огромный, свисающий набок язык, можно было бы ожидать, что собака вот-вот заговорит на человеческом языке. Но главное все-таки было в том, что Шарик необыкновенно вырос и вытянулся. На месте одного Шарика стало по крайней мере два. Когда собака поняла, что от обалдевшего хозяина ждать помощи нечего, она горько усмехнулась и подобрала язык. Несколько секунд вся морда Шарика, его уши и даже тело странно и непонятно дергались, морщились и передвигались. Доносились какие-то неясные, приглушенные звуки: клохтанье, повизгивание, хрипы. Потом все стихло. Шарик устало вывалил сухой язык и посмотрел на Юрку так, что он понял четвероногого друга. "Хотел тебе все объяснить. Юрка, но ничего не получилось. Не умею. Понимаешь? Очень это обидно - не умею, и все тут". И, не ожидая, пока Бойцов придет в себя, Шарик медленно повернулся и медленно, осторожно, словно на льду, стал передвигать лапы. Он не шел, а именно передвигал лапы - старательно и трудно. Они подгибались и иногда подводили Шарика, разъезжались в стороны. Но Шарик упрямо подтягивал свои непослушные лапы и сосредоточенно вышагивал к приоткрытой двери. В дверях он остановился и оглянулся. Взгляд у него опять был печальный и слегка растерянный. Потом на морде мелькнуло выражение усмешки. Как будто он хотел сказать: "Видишь, брат, как все неладно получается. Прямо и не знаю, что делать. А ты не поможешь. Лежишь и молчишь". Юрка действительно молчал, хотя и не лежал, а, скорее, сидел. На прощанье Шарик пронзительно посмотрел на него, укоризненно покачал головой и скрылся за дверью: большой, длинный, странно... нет, не то что худой, а какой-то мосластый. Словно в нем костей было много больше, чем для него требовалось. И эти словно лишние кости выпирали из неопрятной, торчащей во все стороны шерсти. Да, по всем приметам, в глубину космического корабля поковылял Шарик, и в то же время это был уже совсем не тот Шарик... "Ведь он хотел... - подумал Юра, -хотел что-то сказать мне... объяснить, что с ним произошло, но у него ничего не получилось. А почему? Наверное, потому, что у него язык не такой, как у нас. Язык у него слишком уж длинный". И Юрий, сам того не замечая, высунул свой язык и кончиком попробовал достать хотя бы до подбородка или до носа. Измерения показали, что, по сравнению с собачьим языком, Юркин язык был короче, наверное, в два раза. А может быть, даже больше. "А как ему хотелось что-то мне рассказать... Как хотелось! - опять подумал Юрка и поэтому не успел убрать язык. - Ведь это, наверное, такое мучение - понимать, что говорят другие, и ничего не уметь сказать. Надо что-то с ним делать..." - благородно решил Юрка и услышал недовольный голос Тэна: - Ты что язык показываешь? - Какой язык? - искренне удивился Юрка: он совсем забыл, что после опыта не успел убрать свой язык. - Ну, если у тебя два языка, тогда, конечно... вопрос уместный. - Я не показываю. Просто... просто я посмотрел на Шарика... - Не оправдывайся, - поморщился Тэн, - Шарик здесь ни при чем. Ведь он пошел... - Тэн замялся, - ну ты сам понимаешь... - Ничего я не понимаю, - обиделся Юрка. - Просто он пить хочет - вот и пошел. - Не думаю... Во всяком случае, это ему не удастся. - Почему? - Для того чтобы отвернуть кран с водой, нужны руки, а у него, по-моему, нет рук. - Он и зубами сумеет... Вы его просто плохо знаете. Это такой... такой... - с некоторой гордостью ответил Юрий и почему-то успокоился. Ему и в самом деле показалось, что с Шариком не произошло ничего необыкновенного. Наверное, ему показалось, что собака так уж заметно изменилась. Измениться, конечно, изменилась. Но в этом нет ничего удивительного: что ни говорите, а они находятся в космосе. И главное, с ними обоими происходят странные события. И науке еще не известно, как все такое и подобное влияет на собачий организм. Может быть, и сам Юрий изменился, только он еще не замечает этого. Вот когда изменения заметят другие, хотя бы голубые люди, тогда нужно бить тревогу, а пока следует молчать и наблюдать. Чтобы успокоиться. Бойцов задал Тэну новый, довольно каверзный вопрос: - Ладно. С Шариком понятно. Непонятно другое. Что вы будете делать после этого полета? - Как - что? - искренне удивился Тэн. - Считай: лететь до намеченной солнечной системы около десяти лет. Значит, туда мы прилетим, когда нам будет около восемнадцати. Года два, а может быть, и три потребуется для обследования самой системы и ее ближайших космических окрестностей, на установление связей с соседней галактикой. Потом полет назад, на Розовую землю: он продлится лет семь... около восьми. - Это почему так - туда десять лет, а обратно восемь? - Потому, что наша солнечная система и нужная нам система, как и все в космосе, никогда не стоят на месте. Они перемещаются и иногда приближаются друг к другу. Вот как раз через восемнадцать лет и начнется такое сближение. Если новая, обследованная нами солнечная система окажется подходящей для нашей цивилизации, наши люди смогут переселиться на ее планеты. - Это вы должны все разведать? - недоверчиво спросил Юра. - Да, мы, - совсем просто, как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Тэн. - Значит, когда мы вернемся на свою Землю, нам будет примерно двадцать пять лет. Из них восемнадцать мы проведем в космосе. Согласись, что мы будем и опытными, и совсем еще молодыми космонавтами. - Пожалуй... -А это значит, что те из нас, кому не понравится космическая профессия, смогут остаться на Земле и получить другую специальность, а те, кого увлечет космос, отправятся в новые, более сложные и дальние космические путешествия. Лично я уже твердо знаю - я полечу еще не раз. - Здорово вас готовят! - с уважением сказал Юрий и сполз в свою кровать. - Теперь я понимаю кое-что... - Ну хорошо, хоть не сказал "я все знаю!" - засмеялся Тэн. И серьезно, почти грустно проговорил: - Да, Юрка, для того чтобы чего-нибудь добиться, нужно все время учиться и все время тренироваться. - С малых лет? - Выходит, так, - мягко улыбнулся Тэн. - Но это значит, что на Голубой земле мы уже опоздали? - встревожился Юрий. - Нет, почему же... - смилостивился Тэн. - Ведь у вас еще нет таких кораблей, как у нас. Но... - Но они же будут, - перебил его Юрий. - Вот именно. Значит, нужно готовиться как можно раньше. А ты... - Тэн опять засмеялся, - ты даже не знаешь формулу своего любимого продукта. Я уж не говорю - всей еды. Я тоже, может быть, формул всех кушаний не знаю. Но любимых!.. - Но понимаешь, Тэн, - чуть не хныкал Юрка, - у нас же этого просто не учили... - Что значит - не учили?! Ты что. Шарик, что ли? Научили его понимать - понимает. Не научили говорить - не говорит. Ты же человек! Мыслящее существо. Если видишь, что чего-то не знаешь, что, по-твоему, нужно знать, возьми и изучи! Что, у вас знания под секретом, что ли? Или, может быть, у вас не разрешают учиться? - Нет, конечно... Но... - начал было Юрий и смолк. Не мог же он рассказывать Тэну, что за последние десять лет его жизни он ни разу не ощущал острой необходимости знать формулу хлеба. Или сахара. Существовали они - это здорово! Нужно было их купить - отлично! А на большее Юрий просто не рассчитывал... Глава тринадцатая. ВОЙ В КОСМОСЕ Несмотря на тяжкую, пригибающую к полу силу гравитации. Шарик все-таки пробрался на кухню, с трудом отдышался и подумал уже не на своем, собачьем языке, а на том, новом, который он выучил, сам не зная когда и почему. Потому что в этом языке было много интересных понятий и, главное, все они состояли из слов, которые, в общем, очень здорово объясняли и его состояние, и состояние окружающих предметов, и обстановку, этот новый язык показался практичному Шарику очень подходящим. На нем он и подумал: "Что со мной делается!.. Что делается..." Он критически осмотрел самого себя со всех доступных ему сторон и горестно взвизгнул: несмотря на овладение новым для него языком, ни говорить, ни выражать свои чувства по-новому Шарик не научился. "Если так и дальше пойдет, так я раздуюсь... Как бык раздуюсь". Тревога Шарика была обоснованна. С ним творилось нечто совершенно непонятное и удивительное. Если раньше, несколько часов назад, это удивительное только угадывалось, потому что оно словно прорезывалось и набирало силы, как гриб, который долго тужится, прежде чем выглянуть из-под прошлогодних листьев на белый свет, но уж когда он выглянул, то набирает силу быстро, смело и настойчиво. Вот такое происходило и с тем удивительным, что отличало теперь Шарика от всех окружающих: он рос. Рос так, что, будь он на Голубой земле, о нем бы могли сказать, что он растет как на дрожжах, или даже проще: "Во дает!" Но все это не очень радовало Шарика, хотя временами ему и нравилось, что он раздается и вширь и ввысь. Он помнил уличные обиды от более сильных и злых собак, которые всегда бывали больше его. Теперь запоздало Шарик мечтал, как он разделается со своими обидчиками. Но эта маленькая и какая-то невнятная радость перебивалась тоже еще невнятной тревогой: "Мне все время хочется либо есть, либо пить. Так хочется, что я не в силах совладать с собой. И что самое главное - чем больше я ем и чем быстрее расту, тем больше и чаще мне хочется есть и пить. Что же будет, если так пойдет и дальше?" Шарик присел на пол на обыкновенной космической кухне перед химическими анализаторами и представил, что же все-таки произойдет, если и дальше все пойдет так, как идет сейчас. Прояснялась не очень-то красивая картиш И чем ярче она становилась, тем страшнее неприятней было бедному Шарику. На этой картине вечно голодный, томимый жаждой Шарик разросся до таких размеров, что космический корабль был уже не в силах его вместить, и он, сжатый со всех сторон оболочкой корабля и в то же время наделенный гигантской, прямо-таки космической силой, чтобы спастись, вынужден был напрячься и разломать корабль надвое. А может быть, даже на три или на все четыре части.. Что тогда будет?.. Шарику стало страшно: придумать, что будет тогда, он не мог. И не потому, что не хотел. Он хотел, но не умел. Оказывается, его мозг был еще мало приспособлен к выдумкам. Может быть, еще потому, что пока Шарик еще очень мало знал. У него не было даже низшего образования. Может быть, у него и было какое-то свое, собачье образование, но в космосе оно помогало не очень-то надежно. Тогда Шарик стал думать о другом. О том, как он будет есть и пить, пока... Нет, он не будет расти до тех пор, пока не лопнет корабль. Он будет есть, пока на корабле имеются продукты и вода. И тут ему опять стало страшно, потому что если он так будет есть и пить и так расти, то вода и еда на корабле кончатся очень скоро. И тогда... Тогда единственными, кого можно будет съесть, будут его двуногие друзья. Голубые и белый. Как ни прикидывал Шарик, но получалось, что выхода у него нет. Раз он обречен на постоянный рост и, значит, на постоянные жажду и голод, он должен будет в конце концов погубить своих товарищей или погибнуть сам от голода и жажды. А он не хотел ни того ни другого. Он не мог погубить или хотя бы послужить причиной гибели своих товарищей. Но он и не хотел гибнуть сам. Положение складывалось прямо-таки убийственное. И выхода из него Шарик не видел. Конечно, можно было поделиться своими мыслями с товарищами - ведь он прекрасно понимал почти каждое их слово. Но вся беда заключалась в том, что рассказать о своих печальных и опасных мыслях Шарик не мог. Он в этом убедился, когда собирался идти на кухню: он все понимал в тот момент. У него нашлись самые добрые и самые умные слова, которые он выучил на языке голубых людей. Но произнести их он не мог - язык у него оказался слишком длинным. Как у сплетника или трепача. И он не подчинялся Шарику. Он болтался во рту между редкими зубами, и ничего путного, кроме мычания и приглушенного повизгивания, не выходило. И как теперь поступить - Шарик не представлял. А поскольку будущее в его мыслях сводилось только к двум картинам - либо гибели корабля, либо собственной гибели от голода (он даже в мыслях не мог представить, что съест товарищей), то Шарику стало так страшно, что он не выдержал и завыл на своем собачьем языке: "Ой, плохо-о-о! Ху-у-удо-о! Ши-и-бко-о ху-у-у-до-о-о!!" Его вой, виноватый и немного жуткий, разнесся по всему кораблю, ударился о стенки и эхом возвратился на кухню. Тревожно заморгали огоньки на стенах, что-то неуловимо и стремительно сменилось в положении корабля, и это уже по-новому испугало Шарика. Он перестал выть, тяжело вздохнул и, поднявшись на задних лапах, достал из картотеки программу обеда, вставил ее в отверстие манипулятора, а потом открыл краник водяного бачка и с удовольствием попил прохладной, но в общем-то безвкусной воды. По мере того как машины выдавали ему все новые и новые порции невиданных и совершенно невероятных по земным понятиям блюд и Шарик равнодушно съедал их, время от времени наклоняясь к водяному крану и запивая съеденное водой, он успокаивался и грустно думал: "А что же делать? Ну что делать, если я хочу есть, так хочу, что забываю все на свете?" И он ел, пил, совестился и ругал сам себя, пока наконец не заснул возле самого крана с водой. На корабле все успокоились, и только тихонько гудели невидимые машины, вырабатывавшие огромную, прямо-таки невероятную энергию, которая еще непонятным образом разгоняла корабль в безмерных, безвоздушных и черных просторах космоса, несла его к каким-то неведомым планетам в неведомых галактиках. И никто на корабле еще не знал, как незаметно к ним подбирается настоящая, не предусмотренная никакими программами полета, серьезная опасность. Впрочем, беды всегда подбираются незаметно, потому что если бы они были предусмотрены заранее, так это были бы не беды, а просто самые обыкновенные неприятности. После того как вой Шарика прокатился по всему кораблю и вывел из приятной, мечтательной дремоты всех космонавтов, Квач громко зевнул и, осторожно, натруженно меняя положение в кресле, сказал: - Это что за представления? Концерты с продолжением? Юра растерянно и извиняюще, словно он был виноват в том, что Шарик неожиданно завыл на весь корабль, попытался вступиться за собаку: - Тоскует, наверно... Все-таки космос... - Ну и что, что космос? - почему-то строго спросил Квач. - Если космос, так обязательно нужно выть? - Не обязательно, конечно, но... Но может быть, у него ностальгия... - Это еще что за ностальгия? - Ну... болезнь такая... Иначе еще называется - тоска по родине. - А-а, - протянул Квач и сразу осунулся и затих. - Я думаю, что ностальгия здесь ни при чем, - вмешался Миро. - У него, вероятно, не все в порядке с организмом - собака еще не умеет управлять своими эмоциями во время искусственного усиления гравитации. Отсюда и вой. - Брось мудрить! - рассмеялся Зет. - Шарику потребовалось в одно место, а найти его сразу, да еще спросонья, не может. Вот и воет - взывает о помощи. Все рассмеялись, и Зет торжественно объявил: - Предупреждаю, разгон подходит к самому трудному этапу. Устраивайтесь поудобней - перенапряжение будет особенно сильным. Вы' ключение двигателей произведут роботы - команда-задание на вывод на главную орбиту им отдана. Информационная связь со следящим центром налажена. Юра поерзал и покорно устроился в своем кресле поудобней. Ровно, но как будто громче гудели невидимые двигатели, все так же, как будто ничего не случилось, перемигивались разноцветные огоньки в стенах и в полу. На экране плыл черный и бездонный космос. В его глубинах поблескивали необыкновенно яркие, многолучевые звезды - все разноцветные, такие, как огоньки в стенах. Юра рассеянно подумал: "Почему они разноцветные?" - и сам попытался дать себе ответ: "Здесь ведь нет атмосферы и ничто не изменяет окраску света, который идет от звезд. Здесь он настоящий, подлинно звездный". Он хотел было задремать, но мозг подбросил новый вопрос: "А почему атмосфера твоей родной Земли искажает свет звезд? Может, наоборот, она очищает его? А здесь, в космосе, свет невсамделишный? А?" И Юра ничего не мог ответить на этот вопрос. Потому что он пока умел только предполагать, а знать, точно знать, что, отчего и почему, он еще не знал. И тут его одолела самая настоящая, самая земная зависть к голубым космонавтам. Подумать только - они сверстники, а вот знают, как дать роботам задание, как управлять любыми приборами, и вообще чего-чего только не делают! Вот что значит не терять времени и учиться с того самого часа, как получаешь возможность учиться. И Юрка дал себе честное слово, что он немедленно, здесь же на корабле, будет использовать каждую минуту, чтобы учиться, узнавать новое, чтобы управлять этим новым. Сразу же приступить к исполнению своего торжественного космического обещания он не успел, потому что корабль заметно прибавил скорость. А значит, прибавилась и сила гравитации. Она вдавила Юрку в кресло, прижала да еще и прихлопнула невидимой, но очень уж ощутимой тяжестью. Не то что двигаться или учиться - даже думать и то стало невероятно трудно. Почти невозможно. И Юрка очень кстати вспомнил старинную отцовскую поговорку: "Не трать, кум, силы, а спускайся себе на дно". Почему куму не нужно было тратить силы и на какое дно следовало спускаться, Юра не знал. Но поговорка показалась ему очень уместной и успокаивающей. Он смежил веки и задремал. Сколько прошло времени, как далеко пролетел корабль и сколько сменилось на нем дежурных, Юра не помнил: он находился не то в полусне, не то в полуяви, что, впрочем, почти одно и то же. Он что-то вспоминал, над чем-то пытался задуматься, но все это быстро сменялось чем-либо другим, а то, над чем он пытался задуматься минуту назад, бесследно Уносилось, вероятно, в бездонные космические дали... Когда он задумался над бездонными космическими далями и попытался выяснить, есть ли у обыкновенных далей дно и какая принципиальная разница между обыкновенными и космическими далями, он. услышал, как громко и сладко зевнул Квач, а потом крикнул: - Дежурный! Ты что, всерьез задумал морить нас голодом? Ведь есть же хочется! - Ребята, - замогильным голосом сказал Миро, - следящие роботы предупредили: необходима экономия продуктов. В бункерах резко сократилось количество белковых молекул, по крайней мере полутора сотен видов. Химические анализаторы и преобразователи уже получили задание проверить запасы и привести белковые молекулы к нормальному соотношению... Но... контролирующие роботы... - Слушай, Миро, ты брось шутить! Кто моу растратить белковые запасы?! - Я не знаю, Квач, но контролирующие роботы отмечают непозволительно щедрые траты белков, жиров, витаминов, кислот... ну и так далее. - Твое решение? - Постойте, ребята, - вмешался Зет. Прежде чем дежурный примет решение, нужно подумать о главном - есть-то нам все равно нужно. Поэтому поступило предложение: вначале поесть, а потом уж решать сложный вопрос об исчезновении белков, углеводов... - Углеводы, понимаете, почти в норме... - перебил Миро. - Правильно, - не растерялся Зет и продолжил: - Их легче вырабатывать непосредственно на корабле, чем жиры, витамины, кислоты... ну и так далее. Как мое предложение? - Принимается единогласно! - крикнул Тэн. - Дежурный, действуй! И дежурный действовал. Он вызвал из кухни тележку с обедом, и тележка объехала каждого космонавта. Все поели. Все как будто были сыты. Оставалось только поуютней устроиться в своих креслах и задремать - впереди самый трудный разгон. Гравитация будет возрастать. Нужно экономить силы. А все, как сговорившись, ерзали в креслах, переглядывались, и непонятно было, чего им не хватает. Первый, как всегда, это разгадал Квач. - Знаете что, ребята? После такой еды нужна земляника. И земляника появилась. Космонавты ели ее, хвалили, а корабль начинал выход на галактический курс. Не хотелось думать ни о миллиардах километров предстоящего пути, о неизвестности, о непонятной утечке продуктов. Вернее, не самих продуктов, а тех составных частей, из которых они делаются, - такой вкусной, успокаивающей и бодрящей была замечательная земная ягода. Посоветовавшись, решили дать роботам задание еще раз проверить, во-первых, сами запасы, а во-вторых, работу следящих роботов. Хотя за последние полвека на всей Розовой земле еще не было случая, чтобы роботы подводили, но теоретически такой возможности Упускать не следовало. Все должно быть точно. А пока будет идти проверка, можно отдохнуть. В тот момент, когда все, кажется, успокоилось и утряслось, космический корабль опять потряс тяжкий собачий вой. Он снова прокатился из отсека в отсек, откликнулся эхом и постепенно затих. Космонавты еще некоторое время прислуживались к отголоскам этого воя и наконец решили: успокоится и ляжет спать. Следящие биологические роботы не заметили ничего подозрительного - иначе они известили бы нас о любых изменениях в здоровье Шарика. Вероятней всего, Шарик плохо переносит гравитацию. Вот и все. - Давайте немного отдохнем, - предложил Квач. Глава четырнадцатая. ТАЙНА КОРАБЛЯ Космонавты дремали и даже спали, ели пили и очень страдали от гравитации - тело было налито свинцом, в висках стучало, и где-то под ложечкой все время посасывало. Но постепенно привыкли и к этому, потому что корабль только выходил на свой галактический курс. Значит, разгон еще будет длиться долгое время. Миро очень страдал от перегрузки и, наверное, поэтому ворчал: - У нас научились высчитывать все. Даже рост цветка или полет моли. А вот уравновешеч ние сил гравитации и ускорения в космическое корабле все еще не умеют делать. А все почему - жалеют энергию. - При чем здесь энергия? - откликнулся Зет. - Энергии у нас сколько хочешь. Мест мало. Ты же проходил космографику и знаешь как трудно составлять графики и решать уравнения на сопряжение двух этих сил. Да еще в условиях наших систем получения энергии. - Я все понимаю, - рассердился Миро. - Но именно потому, что понимаю, поэтому и возмущаюсь: самую сложную часть работы мы не умеем передать роботам. Они оказываются неграмотными. - Нет, дело не в этом. Грамотных и в этом деле роботов создавать не так уж трудно. А вот поместить их на нашем корабле негде. - Это не резон. Значит, нужно делать роботы меньшими. - Мы еще не умеем. - Вот этим-то я и возмущаюсь. Как только окончу первоначальное обучение, сейчас же переключусь на роботов. Это же прямо-таки нетерпимо. То изволь проверять следящих роботов - может быть, они напутали. То живи, как мышонок в банке. Тебя раздувает, перегружает, а ты лежи и радуйся тому, что уравновешиванием сил все еще некому заняться по-настоящему. Безобразие! Честное слово, безобразие! Они еще некоторое время поспорили, а Юрий, прислушивавшийся к этому спору, сделал два вывода: во-первых, роботы не так уж всемогущи, как кажется. Они могут быть даже малограмотными. Во-вторых, на корабле существует какая-то интересная энергетическая установка, топлива для которой сколько угодно. Известно, что только одному двигателю в мире "топлива" может быть "сколько угодно". Однако вся беда в том, что такой двигатель называется "вечным". А "вечных" двигателей в природе не существует. Значит, и на этом космическом корабле не может быть двигателей,, которые потребляли или давали бы энергии "сколько хочешь". Для двигателей тоже есть предел-горючее. Не может быть, чтобы на таком сравнительно небольшом космическом корабле было так много пусть даже самого замечательного, самого драгоценного и полезного горючего. Если оно разгоняет корабль до огромных, околосветовых скоростей, расход этого горючего должен быть прямо-таки катастрофическим. Тогда, спрашивается в задаче, откуда же космонавты берут горючее для своих двигателей? Вот об этом Юрий и спросил Миро, как только тот повернулся к нему лицом. Миро задумался и с долей сомнения посмотрел на Бойцова. Он словно прикидывал - поймет этот бестолковый мальчишка такие серьезные вещи или нужно отшутиться и не пытаться растолковать то, что заведомо непонятно земным людям. Потом Миро поморщил лоб и, должно быть, решил, что хочешь или не хочешь, а объяснять нужно: Юрий летит вместе со всеми. Он равноправный товарищ. И не его вина, если он чего-то еще не знает. Но если объяснить как следует, так, может, и узнает. Ну, понятно, не все сразу. Кое-что будет и непонятным. Но потом, когда Юрий сам захочет, он разберется, подучит, что нужно, почитает и все поймет. Так что рассказывать нужно. Миро вздохнул. - Ты знаешь, что такое атом? - тоном усталого гениального учителя спросил он. - Знаю, - сразу же, уже привычно слегка обижаясь, ответил Юрий. Ему не понравился и тон Миро, и то, что его второй раз спрашивают об атоме. - Знаю, что такое атом. Знаю, что в атоме есть ядро, а вокруг него вращаются электроны. А иногда протоны. Или нейтроны и всякие иные совсем элементарные частицы. - Чудесно! - чуть не подскочил Миро, но властная и тяжкая сила гравитации придавила его к креслу. - Великолепно! Тогда ты, наверно, знаешь, что обыкновенный свет состоит из квантов? Честно говоря, Юрий этого не знал. Но он уже был научен горьким опытом и поэтому согласился: - Тао! - Ну а раз так, то ты понимаешь, что кванты - это крошечные частицы материи, почти такие же, как и другие элементарные частицы атомного ядра или электрона, да и вообще крупных частиц. Теперь посмотри на экран, и, может быть, ты кое-что поймешь. Юрий посмотрел на экран, но увидел все тот же фиолетово-голубовато-черный мрак космических пространств с крапинками звезд. Иногда в него вплетался отсвет близкой или очень крупной звезды - розоватый, голубоватый или алый, а потом постепенно и сама звезда показывалась на экране и уплывала дальше; иногда бархатисто-черный экран прорезывали прямые, как мечи или столбы прожекторов, лучи невидимых звезд; иногда экран светлел и становился как бы сероватым, но не теряющим свою черную бархатистость. Иногда участок экрана ярко светился: это проплывала огромная туманность - скопление звезд или раскаленных вселенских газов. Словом, там, за стенами корабля, в безграничных и бездумных глубинах или высотах Космоса, все время бродили отсветы или лучи света. Значит, бродили и кванты - крохотные Частицы материи, образующие потоки света. И Юрий так и сказал: - Многого, конечно, не поймешь, но одно понять все-таки можно: квантов там очень много. - Во-от. А теперь представь себе, что творится в галактиках, когда взрываются сверхстарые звезды или образуются сверхновые. Чего-чего, а этого Юрий представить себе не мог, потому что за всю жизнь он не видел, как взрывается обыкновенная граната. А тут речь шла о целых звездах. Поэтому он дипломатично промолчал, и Миро не заметил этого - он уже стал увлекаться своей ролью лектора или учителя. - Ну вот. После каждого такого взрыва во все стороны с огромной быстротой разлетаются обломки той самой материи, из которой состояла взорвавшаяся звезда. Потом прибавь к этим обломкам и квантам еще всякие летучие газы, постоянно кочующие по Вселенной, и ты поймешь, что космические дали не такие уж безнадежно пустые, как это мы учили в первых классах и как они для простоты иногда представляются учеными. Нет, в космическом пространстве хоть и в ничтожных количествах, но материя присутствует. Есть даже особые солнечные, космические ветры, которые раздувают хвосты комет... - Но ведь ты сам говоришь, что это не столько материя, сколько ее обломки. - Чудак человек! Ну... чем вы, например" топите печи у себя на Земле? - Н-ну, углем или дровами. - Ясно, - подумав, кивнул Миро. - Так вы же в топку кладете не целое дерево или пласт угля? - Конечно нет. - А что вы с ними делаете? - Ну... колем уголь. И дрова тоже колем. На мелкие поленца. - Значит, материю, которой вы топите свои топки, вы раскалываете на мельчайшие обломки. Верно? - Выходит... - Чего же удивляться, что во Вселенной тоже бродят обломки материи? Но ведь нам-то они нужны именно как обломки. Ведь мы топим топки своих двигателей не целыми планетами, а только их обломками. Все шло как будто более или менее правильно. Юрий уже научился беседовать с голубыми людьми. Если чего-нибудь не понимаешь или в чем-нибудь сомневаешься - не откладывай в долгий ящик, а сейчас же спрашивай об этом. Голубые люди немедленно начнут растолковывать. И если такое растолковывание будет не только понятно, но и логично, значит, все верно. Можно продолжать. Сейчас логика отказывала Юрию в одном. Если считать, что Миро говорит правду и голубые люди действительно топят топки своих космических кораблей обломками материи, то ведь этих обломков должно быть, прямо скажем... ну, хотя бы порядочно. А их, как говорит и сам Миро, в космосе ничтожно мало. На чем же тогда будут летать космические корабли? На ничтожно малом? - Нет, что-то у тебя не получается, -сказал Юрий. Как ни удивительно, но Миро даже не обиделся. Он только усмехнулся. - Ты не учитываешь скорость. - Какую скорость? - Скорость космического корабля. Ведь он летит очень быстро. Вначале несколько километров в секунду. Потом несколько десятков километров в секунду, потом несколько сотен километров в секунду и так далее. И чем быстрее он летит, тем больше квантов, обломков атомов, сами атомы, потом обломки молекул других миров и сами молекулы попадаются на пути корабля все чаще и все гуще. А иногда попадаются облачка космической пыли, мелкие метеориты и все такое прочее. И все это годится нам в топку. - Так что же вы, собираете их на лету? Как же это возможно? - Это гораздо проще, чем ты можешь подумать. Космический корабль летит, а ему навстречу летят обломки материи и все такое прочее. Вы на своей Земле строили такие корабли, чтобы их обшивка отражала все встречное и поперечное. Верно? - Верно, - согласился Юрий. - А мы делаем все наоборот. Обшивка нашего корабля притягивает все встречное и поперечное. И все кванты, и все электроны, ядра и атомы, встречаясь с нашим кораблем, прилипают к нему, как мухи к липучке. Больше того, чем с большей энергией мчится частица, тем глубже она проникает в оболочку корабля и, отдавая ему свою энергию, помогает общему делу. - Какому это общему делу? - на всякий случай, убеждаясь уже, что логика восстановлена и Миро рассказывает, кажется, дельные вещи, спросил Юрий. - Общему делу преобразования энергии и материи. Понимаешь? - Не все. - Еще поймешь. Давай дальше. Частицы материи попадают в обшивку и в обшивке сразу же сортируются. Видал все время перемещающиеся и перемаргивающие огоньки в стенах? - Видал! - Ну так вот, некоторые из них и есть контрольные огоньки преобразователей простейших частиц, из которых, собственно, и построена оболочка корабля. А все остальные - это только то, что налипло на обшивку, преобразовано ею и отныне годится в дело. - А как же они могут преобразовывать обломки в обшивку? И потом, откуда же берется энергия для этого? Из обшивки, что ли? Вопросов сразу набежала масса. И разобраться в них Юрию казалось невозможным, потому что ответ на один вопрос начисто зачеркивал второй. Если, например, голубые космонавты додумались двигаться на энергии космических глубин, что само по себе, вероятно, возможно, то спрашивается: как же быть с обшивкой? Ведь обшивка тоже состоит из тех же самых, да еще и преобразованных обломков звездного вещества. А ведь на их преобразование тоже нужна энергия. Откуда же брать эту, дополнительную, энергию? И пока Юрий барахтался в этих противоречиях, Миро спокойно и щедро раскрыл для него одно из подтверждений вечного закона сохранения энергии. Юра с трудом вспомнил, что в школе этот закон, кажется, проходили, но никто никогда не предполагал, что он так могуч и так всеобъемлющ, что он действует даже в космосе. - Когда ядро, или квант, или электрон врезается в обшивку корабля и отдает ей часть энергии, преобразователи прежде всего определяют, что это такое. Если ядро, отправляют его к подобным ядрам. Если элементарная частица - к подобным частицам, а кванты сразу преобразовываются в нужные, но быстроживу-щие частицы. Потом преобразователи смотрят, каких атомов на корабле нехватка, и как раз их-то и начинают делать. Допустим, нехватка атомов кислорода. Начинают подбирать для них нужные ядра и нужные частицы. Получается синтез, соединение. А при синтезе выделяется энергия. Собираем ее и с ее помощью делаем новые атомы. И так все время, пока корабль не расходует энергию, а просто летит по инерции или используя притяжение соседних или дальних, но огромных звезд. Но вот нам нужно освободиться от этого притяжения -