Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ручей на Япете".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Вдалеке горели костры.
   Если человек давно не встречал людей, у него в глазах поселяется темная
тоска.  Но  он  разводит  костер,  и  одиночество  отступает.  И   человек
протягивает руки к огню, как протягивают их другу.
   Огонь сродни человеку. Он течет по жилам, пылает в мозгу  и  блестит  в
глазах. Люди любят глядеть в пламя; они  видят  там  прошлое  и  угадывают
будущее. Если  же  человек  бродяга,  он  любит  огонь  еще  и  за  вечную
изменчивость.
   А здесь не из чего даже развести костер.
   Когда-то это было просто. Хворост хрустел  под  ногами,  мощные  стволы
толпились около тропы, нетерпеливо ожидая той минуты, когда им будет  дано
унестись в небо языком яркой плазмы. Так было в лесах  Земли  и  в  других
лесах.
   Что же, бродяга, иди своей дорогой. Тоскуй по огню костров, и ночлегу в
траве, вспоминай, как это было хорошо, думай, как хорошо еще будет. Иди  и
грейся у огня далеких звезд, пока нот земного пламени, пока ты один...
   "Вот черт, - подумал Валгус, - какую лирику развел, а? Сдаешь, бродяга.
И поделом: характер у тебя не для компании. Да ты даже и не один. Есть еще
этот... Кстати, что он там?"
   - Одиссей! - негромко сказал Валгус. - Давайте текст.
   Последовала секундная пауза. Затем  послышался  холодный,  безразличный
голос:
   - Окисление шло медленно. Реакция  не  стабилизировалась.  Выделявшейся
энергии было слишком мало, чтобы обеспечить нормальное  течение  процесса.
Можно предположить, что  окислявшаяся  органика  содержала  слишком  много
воды, поглощавшей тепло и тем самым мешавшей развитию реакции...
   - Стоп! - сказал Валгус. - Этого достаточно.  Бессмертные  боги,  какая
ужасная, непроходимая, дремучая, несусветная чушь!  От  нее  уши  начинают
расти внутрь. Понял, Одиссей?
   - Не понял.
   - В этом-то и несчастье. Я  просил  тебя  перевести  маленький  кусочек
художественного текста. А ты что нагородил? Понял?
   - Я понял. Описанный способ поднятия температуры воздуха существовал  в
древности. Были специальные сооружения - устройства, аппараты, установки -
в жилищах. В них происходила экзотермическая реакция  окисления  топливных
элементов, приготовленных из крупных растений путем измельчения. В  данном
тексте говорится о поднятии температуры воздуха. Дается  начальная  стадия
процесса. Текст некорректен. Воздух нагревается вне помещения. Чтобы таким
способом поднять температуру воздуха на  планете  на  один  градус,  нужно
затратить один запятая восемь на десять в...
   - Да, - грустно молвил Валгус. - Но в тексте просто сказано, что костер
не разгорался - дрова были сырыми. И все. Употребить  архаизмы  "дрова"  и
"костер" - и дело с концом. А?
   - Я не знаю архаизмов, - скрипуче пробормотал Одиссей.
   - Он не знает архаизмов,  бедняга.  Ах,  скажите...  А  фундаментальная
память?
   - Ее надо подключить. Я не могу сделать этого сам.
   -  Ага,  -  проговорил  Валгус,  раздумывая.   -   Значит,   подключить
фундаментальную память? А что ж, это, пожалуй, справедливо. Может быть,  я
так и сделаю. Я сделал бы это даже сию минуту, если бы ты после этого смог
мне сказать, почему не возвращаются корабли... - Валгус помолчал. - Почему
они взрываются, если они взрываются? А если остаются целыми, то что же,  в
конце концов, с ними происходит? Кто здесь мешается со своими чудесами?  Я
тебе завидую, Одиссей: ты-то разберешься в этом очень скоро. Хотя куда  уж
твоим холодным мозгам...
   "Вот станет излучать Туманность Дор, когда  ему  придется  прослушивать
эти записи, - подумал Валгус между прочим. - Ну и пусть излучает. Могу  же
я себе позволить..."
   - Впрочем, - сказал он громко, - завидовать тебе,  Одиссей,  не  стоит.
Может быть, ты действительно просто взорвешься. Этого себе  не  пожелаешь.
А?
   Одиссей презрительно молчал. Валгус пожал плечами.
   - Ну-ну... Только до сих пор в  природе  взрывы  всегда  сопровождались
выделением энергии. А наши эксперименты, наоборот, дают  ее  исчезновение.
Назло всем законам. Корабль исчезает, а энергия не выделяется.  Слабенькая
вспышка - и больше ничего. Слишком слабая. Тебе понятно?
   - Не понял, - без выражения произнес Одиссей.
   - Не ты один. А вот я должен бы уразуметь, в чем тут дело. И проверить.
Вернее, проверять-то придется тебе. Мое дело - попросту  принести  тебя  в
жертву. В далекие времена, Одиссей, убивали быков. Времена изменились... -
Валгус сделал паузу. - Так включить тебе память? Нет, лучше сначала скажи,
как дела.
   - Я в норме, - отчеканил  Одиссей.  -  Все  механизмы  и  устройства  в
порядке.
   - Программа ясна?
   - По команде искать наиболее свободное от вещества направление. Лечь на
курс. Увеличивать скорость. В момент "Т" включить  генераторы.  Освободить
энергию в виде направленного излучения. Через полчаса  снять  ускорение  и
ждать команды.
   Одиссей умолк. Наступила тишина. Только  неторопливо  щелкал  индикатор
накопителя:  ток!..  ток!..  ток!..  Валгус  прошелся  по  рубке,   упруго
отталкиваясь от  пола.  Пилот  задумчиво  смотрел  перед  собой,  обхватив
пальцами подбородок.
   - Уж куда как  ясна  программа...  Итак,  нам  с  тобой,  ущербный  мой
спутник, предстоит...
   Но даже объяснить, что именно предстояло,  было  достаточно  трудно,  и
Валгус не стал продолжать. Еще несколько минут он колесил  по  просторному
помещению, терзая подбородок. Затем приостановился,  медленно  покачиваясь
на каблуках.
   - И ты взорвешься или  уйдешь  туда.  В  надпространство.  В  последнем
эксперименте распылился "Арго". Или все-таки ушел? Первую часть  программы
он выполнил точно, но вторую... Так  или  иначе,  назад  он  не  вернулся.
Прекрасный  корабль  "Арго".  Разве  что  у  него  было  четыре  приданных
двигателя, а у тебя - пять... Не вернулся. Хорошо -  включу  тебе  память.
Совершенствуйся, постигай непостижимое. Может быть, хоть тогда ты  начнешь
разговаривать по-человечески. Иначе мы с тобой каши не  сварим...  Кстати,
что сегодня на обед?
   - Меню четыре, - сказал Одиссей.
   - Хоть поем в свое  удовольствие,  -  пробормотал  Валгус.  -  Невинные
радости бытия... Но корабли не возвращаются, в этом вся история.  А  потом
болтаться на шлюпке и ждать, пока тебя подберут, - невеселая  перспектива.
Что я, лодочник?
   Валгус не торопясь шел по коридору. Он намеренно избрал  самый  длинный
путь в библиотеку, где надо было включить фундаментальную  память.  Валгус
любил ходить по коридору. Длинная труба  звала  ускорить  шаг,  но  Валгус
сдерживался, чтобы продлить удовольствие, которое давала ходьба.
   Сначала он шел своим обычным шагом, легким  и  упругим.  Потом  зашагал
шире, чуть покачиваясь. Сколько хожено таким шагом по земным  дорогам,  по
лесным тропам, боже ты мой!.. А когда еще придется?.. Последняя  мысль  не
понравилась Валгусу, и он сменил шаг на спортивный. Словно бы здесь был не
коридор, а дорожка стадиона, и он еще где-то на средних курсах  Звездного,
и все, что уже было, еще только предстоит... Третий курс. Стоп!
   Он опять переменил походку. Пошел медленно,  как  ходят,  когда  меньше
всего собираются торопиться. Обычно так шагают не  в  одиночку,  и  Валгус
даже покосился вправо. Нет, друг мой, не смотри вправо,  там  никого  нет.
Смотри лучше влево, это полезнее.
   Вдоль левой стены - самые различные приборы. Откидывая  крышку  кожуха,
Валгус  взглядом  проверял  готовность  замерших  до   поры   до   времени
магнитографов,  астроспектровизоров,  стереокамер,  экспресс-реакторов   и
всего прочего, придуманного хитроумным человечеством, чтобы не  пропустить
момента, когда будет проломлена стенка трех измерений и корабль  нырнет  в
неизвестное и непонятное надпространство.
   И нырнет-то без тебя. Всегда  все  предпочитают  обходиться  без  тебя.
Такой уж у тебя характер. А кто виноват? Ну,  хорошо,  ты  -  бродяга.  Не
совсем свой на Земле. Таких, как  ты,  породило  время.  Мы  -  неизбежные
издержки эпохи; время не всегда ласково к отдельным людям. Мы  -  бродяги,
экспериментаторы  и  испытатели,  мы  летаем  в  одиночестве,  наедине  со
вселенной и своими мыслями, и отнюдь не привыкаем здесь к обходительности,
не учимся терпимости к чужим слабостям. Такова наша жизнь. Считанные рейсы
- и жизнь вся; рейсы длятся годами, и  кому  дело  до  того,  что  в  тебе
осталось слов еще на целые десятилетия?  Здесь  можно  поговорить  лишь  с
Одиссеем, но это скучно. И то он скоро нырнет и исчезнет.
   Если только нырнет... Всегда казалось, что корабли проламывают стенку и
уходят в надпространство. И не возвращаются...
   Коридор кончился. Ничего себе коридорчик, добрых  полкилометра  длиной.
Валгус не без усилий отворил тяжелую дверь. Отсек обеспечения  автоматики;
его проверка тоже входит в план  подготовки  к  эксперименту.  Здесь  было
тесно. Ни лишних механизмов, ни лишнего места...
   И все-таки - почему? Но гадать не стоит. В наше время не гадают.  Когда
заходит в тупик теория, летят на место и собирают факты. Собирают факты  и
теряют корабли. От тебя требуется одно:  новые  факты.  Никто  не  ожидает
новых гипотез. Никто не спросит: почему? Спросят лишь: как?
   Ну, на это ответить будет несложно. До  поры,  до  времени  все  станут
записывать приборы - эти самые и еще установленные на шлюпке.  А  вот  что
произойдет дальше?
   "Хотел бы я, - подумал Валгус, - угадать, что будет  дальше.  Но  я  не
могу. И он не знает, технически гениальный Одиссей, который хочет иметь  и
фундаментальную память. И никто вообще понятия не имеет. Да,  хотел  бы  я
все-таки знать..."
   Он  сидел  на  ступеньках  трапа,  ведущего  во  второй   ярус   отсека
обеспечения автоматики. Размышлял, удобно опершись подбородком на ладонь.
   Все-таки взрывы  это  или  нет?  Туманность  Дор  (в  миру  -  академик
Дормидонтов) клянется, что нет. И тем не менее корабли взрывались.  Откуда
бы иначе браться вспышкам?  Жаль  этого  бедного  Одиссея,  по-человечески
жаль, хоть он и не человек, а всего лишь корабельное устройство. Но  какой
пилот не жалеет корабли? Они почти живые... Так на чем мы остановились? На
том, с чего начали.
   Вздохнув, Валгус поднялся со ступеньки. Вышел в  коридор,  затворил  за
собой дверь и тщательно, до отказа, закрутил маховик.
   -  Ну,  сюда  больше  ходить  незачем.  Расстанемся.  А  уж   если   не
расстанемся...
   В самом деле, а если не расстанемся?  Вдруг  что-нибудь...  Мало  ли  -
может отказать шлюпка, например. В последний момент.  Был  когда-то  такой
случай. Пилоту удалось затормозить вовремя. Могло и не выйти.
   - Ну, если не расстанемся,  то  сюда,  пожалуй,  заглянет  на  миг  моя
бессмертная душа...
   Он сам перебил себя внезапным смешком, потому  что  ему  представилось,
как его гипотетическая бессмертная  душа,  голенькая  и  смущенная,  будет
жаться в угол и недоуменно поглядывать на поросшие махровым инеем  колонны
криогенов или на  бокастые  сундуки  катапультного  устройства.  Это  было
действительно смешно, и он еще весело кашлял, входя в библиотеку.  Так  он
смеялся. А что? Все равно никто не слышит.
   Здесь было удобно, уютно  -  как  на  Земле.  Стояли  глубокие  кресла,
несколько кресел, а он, Валгус,  один.  Пришлось  по  очереди  посидеть  в
каждом кресле - ни одному не обидно.
   Просто странно, как бывает нечего делать  перед  началом  эксперимента.
Наибездельнейшее время  во  всем  рейсе...  Взгляд  Валгуса  скользнул  по
записям  в  гнездах,  занимавших  переборку.  В  них  была  собрана,   как
говорится, вся мудрость мира. Ну не вся, конечно... Но для Одиссея  вполне
достаточно.  Удобная  библиотека,  доступная  и  человеку,   и   решающему
устройству на криогенах, устройству по имени Одиссей.
   Вот это мы и используем. Увеличим нагрузку на Одиссея. Зачем? Да просто
так. Для работы фундаментальная память Одиссею в этом рейсе не нужна.  Она
- на случай, если устройству придется решать специальные задачи.  Как  это
было, например... Ну, что было, то было. Просто с Одиссеем будет  приятнее
разговаривать. Он чуть больше начнет смахивать на человека. И нет  никого,
кто запретил бы Валгусу делать это. А уж кто-нибудь  обязательно  запретил
бы. Подключать фундаментальную память без необходимости не  рекомендуется.
И  дело  не  в  увеличении  нагрузки.  Дело  в  том,   что   хотя   машину
конструировали и изготовляли люди и люди же заложили  в  нее  определенные
свойства, но иногда с этими устройствами  бывает  так:  наряду  с  десятью
известными,  наперед  заданными  свойствами  ты,   сам   того   не   зная,
закладываешь в него одиннадцатое, неизвестное, непредусмотренное, а  потом
сам же удивляешься, почему машина поступает так, а не иначе.
   Впрочем, к фундаментальной памяти это не относится. Так что включим ее,
не мудрствуя лукаво...
   Валгус повернул переключатель, присоединявший всю память  библиотеки  к
контактам Одиссея. Пусть теперь просвещается в области  литературы,  пусть
занимается человековедением. Кстати, это не отнимет у него много времени.
   Валгус уселся в последнее кресло, подле экрана. На нем были все  те  же
звезды в трехмерном  пространстве.  Привычный  пейзаж.  Сфера  неподвижных
звезд,  как  выражались  древние.  Звезды  и  в  самом   деле   оставались
неподвижными, хотя скорость "Одиссея" была не так уж мала... Неподвижны.
   Валгус вдруг собрался в комок, даже поджал ноги.
   Звезды были неподвижны - за исключением одной. Она двигалась. И быстро.
Перемещалась на фоне остальных. Становилась ярче. Что такое?
   Он проделал все, что полагалось, стараясь убедиться,  что  не  спит.  А
звезда двигалась. Светящееся тело. Но тут не солнечная система, где  любой
булыжник в пространстве может блистать, отражая лучи Подателя Жизни.  Нет,
здесь уж если тело сверкает, то без обмана. Да оно и движется к  тому  же.
Это, конечно, не звезда. А что? Район закрыт для кораблей. Заведомо  пуст.
Чист для эксперимента. А что-то горит. Плывет такой огонек... Огонек?
   Валгус вплотную придвинулся к экрану, прижался к нему, хотя  и  незачем
было. Но  все  же...  Нет,  не  один  огонек.  Один  ярче,  два  послабее.
Треугольником. И чуть подальше  -  еще  два.  Что-то  напоминает  ему  эта
фигура. Что-то сто раз виденное. Ну? Ну?..
   Он вспомнил. И видел он это даже не сто раз.  Больше.  Один  ярче,  два
послабее,  и  дальше  -  еще  два.  Навигационные  огни.  Его  собственные
навигационные  огни.  Глаз  уже  угадывал  и  контуры  корабля  -  контуры
"Одиссея". Валгус задрал брови и выпятил нижнюю губу.
   Это что же значит? Он, Валгус, сидит в библиотеке корабля и  видит  его
со стороны. Не его, конечно, - отражение. Пилот, летя  над  Землей,  может
видеть тень своего самолета на  облаках  или  на  поверхности  планеты.  В
воздухе могут возникать миражи, в  том  числе  и  отражения.  А  здесь,  в
добротной пустоте?
   Вот оно, открытие, Валгус! А ты тосковал. До этого бы не додумался даже
Туманность Дор. Не говоря о фантастах, которые, как известно всем читающим
газеты, вообще ничего придумать не в состоянии. Газеты приходят  к  такому
выводу всякий раз, как совершается событие,  о  котором  фантасты  бросили
писать уже лет сто назад. Ну, это их дело. Но вот такое отражение?  В  чем
отражается "Одиссей"? Ну-ка, напряги мозги.
   А ведь это "Одиссей", нет сомнения. Как хорошо! Ведь до сих пор ни разу
не приходилось увидеть свой  корабль  со  стороны  в  полете.  Это  видели
другие, и у них захватывало  дух  и  пробивались  слезы,  когда  "Одиссей"
начинал разгон и базовый корабль или  Большой  Космостарт  растворялись  в
прошлом. Но для самого Валгуса в эти минуты существовало только ускорение,
перегрузки и бешеный трепак индикаторов и стрелок. А вот теперь.
   Тебе повезло, Валгус, бешено повезло! Не говоря  уже  о  том,  что  это
открытие высшего класса, это просто красиво. Стремительное, вытянутое тело
корабля, рвущееся все дальше и дальше на фоне  звезд.  Каким  внушительным
выглядит отсюда  защитный  экран!  Вот  небольшое  вздутие  жилой  группы,
ощетинившееся антеннами генераторов ТД. А дальше длинная  труба  коридора,
утолщение двигательной группы и на размашистых фермах - приданные. Строго,
красиво, целесообразно настолько, что  даже  эти  приданные  двигатели  не
портят формы корабля, не делают его тяжелым или неуклюжим. Хотя  их  целых
пять, этих двигателей.
   Четыре, Валгус, четыре, подсказал здравый смысл. Откуда пять, когда  их
всего четыре?
   Валгус  еще  раз  пересчитал.  Что  за  черт!..  До  пяти-то  досчитать
нетрудно, но ведь здесь и вправду  всего  четыре  приданных  двигателя  на
четырех фермах, а не пять на пяти! Значит?..
   Значит, это не "Одиссей". Только и  всего.  Это  другой  корабль.  Идет
параллельным курсом. А? Откуда здесь корабль?
   Валгус дышал хрипло,  словно  после  небывалого  усилия.  Громоотвод  и
молнии!   Бессмертные    боги,    покровители    галактических    дураков!
Вакуум-головы,  великие  раззявы  мироздания!  Он  же  мог  приступить   к
опаснейшему эксперименту, а тут -  вот,  пожалуйста!  -  разгуливают  себе
корабли с ротозеями на борту. Лезут, ничтоже сумняшеся, прямо в статистику
несчастных случаев. Просто-таки рвутся. Нет, командир их поступит разумно,
если постарается не встречаться с Валгусом на Земле. Впрочем, зачем  ждать
встречи, если и сейчас можно выйти на связь с этим адмиралом разгильдяев и
сказать  кое-что  о  людях,  путающих  командирское   кресло   с   детской
посудинкой...
   Извергая на головы разгильдяев  все  новые  проклятия  -  а  их  немало
поднакопилось за время полета, просто не на кого было излить их, -  Валгус
кинулся к двери. Он уже затворил ее за собой, когда  в  библиотеке  -  ему
показалось - что-то негромко щелкнуло. Валгус торопился, однако  приросшая
к  характеру  Валгуса  за  долгие  годы  полетов  привычка  больше   всего
заниматься мелочами заставила его вернуться.
   Очевидно,  он  не  довернул   переключатель:   фундаментальная   память
оказалась отсоединенной. Валгус снова включил ее, тщательно и аккуратно, и
направился к выходу. Он шел неторопливо:  все  равно  из  зоны  устойчивой
связи этот лихач Млечного Пути так скоро не уйдет.
   На этот раз щелкнуло, едва он только взялся за ручку  двери,  и  Валгус
обернулся так быстро, что ему самому стало ясно: он ожидал  этого  щелчка.
Да, Одиссей  упорно  отказывался  от  подключения  фундаментальной  связи.
Одиссей  отказывается!  Смешно  -  как  будто  горсть   криотронов   может
отказываться или не отказываться! Кто-то лезет со своими чудесами, кому-то
не терпится попасть в боги.
   Ехидно  улыбаясь,   Валгус   на   этот   раз   перекрыл   переключатель
предохранителем, так что стало невозможно нарушить контакт. Вот так-то: на
корабле один хозяин, и имя ему - Валгус. А вне корабля?
   На  экране  пять  огоньков   независимо   скользили   между   звездами,
неизвестный корабль по-прежнему ковылял параллельным курсом. Как будто ему
было задано  сопровождать  "Одиссей"  на  штурм  надпространства.  Ерунда,
такого поручения не было дано никому; Валгус знал  это  совершенно  точно.
Нет, это дремучий ротозей. А что тут делать хотя бы и ротозею?
   Валгус вошел в  рубку,  откашливаясь  для  предстоящего  разговора,  и,
стараясь   выглядеть   как   можно    спокойнее,    неторопливо    включил
видеоустройства, покрутил рукоятки, разыскивая чужой корабль.  Ротозейское
корыто болталось на старом месте, но устройства в рубке были  куда  мощнее
библиотечных, и можно было различить не только контур. Если  бы  такое  же
усиление было  в  библиотеке,  Валгус  и  там  не  принял  бы  корабль  за
"Одиссея".
   Да, это была почти однотипная с ним машина последней серии.  На  широко
разнесенных фермах у нее действительно было не пять приданных  двигателей,
а всего четыре, но зато выходы генераторов ТД - теперь это было ясно видно
- торчали не только на жилой группе, но и на прилегающем участке коридора.
Такой корабль в известной человеку части  вселенной  был  только  один.  А
именно тот самый "Арго", который не вернулся из эксперимента полгода  тому
назад.
   Валгус жалобно засмеялся. "Арго". Так... Что еще произойдет сегодня? Он
кашлял, скрипел и давился смехом, потом внезапно смолк. Одиссей тоже вроде
бы посмеивался - он мигал индикаторами связи. Переговаривался с "Арго"? Но
если это даже действительно корабль, то уж людей  на  нем  быть  никак  не
может. Что же это мигает? Ни в какую азбуку не укладывается...  Обычно  по
индикаторам можно с легкостью разобрать, что говорят, что отвечают.  Здесь
какая-то бессмыслица. И тем не менее  работает  именно  связь.  Мой  идиот
Одиссей переговаривается... А ну-ка, если вызвать этот призрак самому?
   Валгус уселся за связь. Он вызывал долго, все более ожесточаясь. Как  и
следовало ожидать,  никто  даже  не  подумал  отозваться.  Сорвать  злость
оказалось абсолютно не на ком. Разве что на себе самом, но это было бы  уж
и вовсе бессмысленно.
   В общем, понятно. Вот к чему приводит чересчур упорное мудрствование на
тему, куда деваются корабли:  взрываются  или  уходят  в  надпространство?
Галлюцинация,  Валгус,  вот  как  это  называется.  Сделаем-ка  вот   что:
сфотографируем этот  участок  пространства.  И  пойдем  спать.  Необходимо
отдохнуть, если уж дело зашло так далеко. А эксперимента сегодня не будет.
Никто от этого не умрет, а хорошо выспаться - половина успеха.
   Он сфотографировал этот участок пространства. Обработать  снимки  можно
будет потом, а сейчас действительно очень хочется спать. Да на  снимках  и
не окажется ничего: оптика не галлюцинирует. Пойдем в каюту...
   Но Валгус чувствовал себя все  еще  чересчур  возбужденным,  пульс  зло
колотился в висках. Так, пожалуй,  не  уснешь.  Надо  заняться  чем-нибудь
таким - простым, легким. Хотя бы проверить  шлюпку,  вот  что.  От  нечего
делать - и, понятно, для спокойствия. Чтобы завтра уж не случилось  ничего
такого.
   Шлюпка была наверху. Пришлось подняться по  широкому,  пологому  трапу,
рассчитанному на то, чтобы по нему можно было  пробегать,  ни  за  что  не
зацепляясь, даже в самые суматошные минуты полета. Вот  люк  был  узковат.
Шлюпка  есть  шлюпка,  такой  небольшой  космический  кораблик  на  одного
человека. После начала эксперимента  ты  будешь  спасаться  на  нем,  пока
Одиссей станет ломиться в надпространство.
   Валгус, как  и  полагалось  по  инструкции,  осмотрел  шлюпку  снаружи,
вручную провернул освобождающий механизм, прямо-таки  обнюхал  катапульту,
затем забрался внутрь, в тесноватую рубку.  И  тут  все  было  в  порядке.
Шлюпка уже сейчас, кажется,  делала  стойку  -  только  скомандуй,  и  она
кинется вперед  и  унесет  тебя  подальше  от  опасностей,  от  возможного
взрыва... Да, все в порядке. А у Валгуса и не бывает иначе. Минимум риска.
И - инструкции: их надо выполнять, они указывают нам, что следует  делать.
Вот только никто не указывает нам, как не взорваться.
   Опять ты об этом, достопочтенный бродяга! Хватит на сегодня, иначе тебе
снова начнут мерещиться  мертвые  корабли.  Не  надо.  Осмотрел  шлюпку  -
прекрасно. Иди ложись спать.
   Возвращаясь, Валгус не забыл проверить, надежно  ли  заперты  отсеки  с
аппаратурой ТД. ТД - так  сокращенно  именовался  Туманность  Дор,  а  его
аппаратура - это были скромные такие карманные машинки  по  полторы  тонны
весом, - нет, Валгус, не дал тебе бог остроумия, да и не надо, черт с ним!
- те самые генераторы, при помощи которых корабль будет пытаться  изогнуть
вокруг себя пространство и проломить или прорвать его. Прямо-таки  скучно,
но и здесь никакого беспорядка не было. Одиссей знал свое дело. Правда, он
не знал ничего другого. Например, как  сильно  не  хочется  оставлять  его
одного в решающий момент.
   Валгус распахнул дверь своей каюты. Вошел и затворил дверь за собой. Он
мог бы и не делать этого, потому что никто не потревожит  его  сон  и  при
раздвинутых створках:  ближайший  из  тех,  кто  мог  бы  совершить  такую
бестактность,  находился  на  базовом  корабле,  за  миллиарды  километров
отсюда. Но Валгус все-таки сдвинул створки - по привычке к порядку.
   Затем он снял куртку, аккуратно  повесил  ее  в  шкафчик  и  уселся  на
низкое, покорно подавшееся под ним ложе. Зажегся малый свет. Валгус взял с
тумбочки дешифратор с вложенной записью книги. Включил.
   - "Младая, с перстами пурпурными Эос", - саркастически пробормотал  он.
- Все-таки в пространстве Гомер как-то не  лезет  в  голову.  Меня  смутил
Одиссей  -  хотелось  аналогий.  Криотронный   Одиссей   тоже   достаточно
хитроумен,  только  он  из  другой  оперы.  Надо  было  взять   что-нибудь
повеселее.
   Но он отлично знал, что читать сейчас все равно не в состоянии.  Только
начать - и опять полезут в голову мысли, полные "белых пятен". Надо просто
спать, спать! Хорошо бы  увидеть  какой-нибудь  нейтральный  сон.  Раз  уж
нельзя здесь развести костер, неплохо будет посидеть у  огня  хотя  бы  во
сне.
   Он  протянул  руку  к  гипнорадеру  -   маленький   рефлектор   прибора
поблескивал на стене  над  ложем.  Рука  остановилась  на  полпути,  потом
неторопливо возвратилась в исходное положение.
   "Что же, - подумал Валгус,  -  будем  видеть  сны...  -  Он  решительно
включил гипнорадер. - Забудем мертвые корабли... - Он устроился поудобнее,
мысли затянул легкий туман. - Забудем... И пусть будут сны". Он улыбнулся,
и глаза закрылись сами.


   Он проснулся свежим от сновидений.  Реле  времени  сработало  точно,  и
можно было делать все не торопясь.
   Порядок был заведен  раз  и  навсегда.  Ионная  ванна.  Массаж.  Валгус
постанывал от удовольствия, а сам тем временем для разминки  решал  в  уме
систему довольно  каверзных  уравнений.  Затем  последовали  десять  минут
упражнений на сосредоточенность и быстроту реакции. Завтрак.  Завтрак  был
съеден с аппетитом. На аппетит не влияла никакая  скорость.  От  завтрака,
как известно, зависит настроение, которым Валгус очень дорожил.
   Затем он переоделся  во  все  чистое  и  долго  надраивал  ботинки.  Он
успокоился,  лишь  когда  черный  пластик  заблестел  не   хуже   главного
рефлектора. Конечно, такой парад был не обязателен - все  равно  принимать
его некому. Но пилоту предстояло сесть в командирское кресло, за пульт.  А
ни один звездник не унизится до того, чтобы сесть в командирское кресло  в
невычищенных ботинках или в кое-как выглаженном костюме... Бытовой комбайн
шипел и фыркал, но Валгус критически обозрел брюки и еще раз  прошелся  по
ним вручную. С хрустом развернулась  рубашка,  в  складках  ее  жил  запах
земных,  дурманящих  вечеров...  Потом  Валгус  долго   разглядывал   свое
отражение в большом зеркале, повертываясь туда и сюда - при  этом  золотые
параболы на груди ослепительно  взблескивали.  Вахта  есть  вахта,  нельзя
оскорблять корабль небрежным отношением к ней. Уж это Валгус знает, летает
не первый год. Поэтому не кто-нибудь, а именно он идет сейчас  на  корабле
последней модели,  доверху  набитом  аппаратурой.  Ее  с  великим  тщанием
устанавливали монтажники  и  ученые,  и  сам  пресловутый  ТД,  кряхтя  от
гнетущей славы, излазил все отсеки.  Он  перепробовал  каждое  соединение,
потрясая при этом широчайшей  бородой.  Той  самой  бородой,  которую,  по
слухам, вначале и окрестили Туманностью Дормидонтова. Уже впоследствии это
название перешло на него самого и сократилось  до  простого  ТД.  Впрочем,
Валгус думал иначе - корни прозвища заключались,  наверное,  в  манере  ТД
зачастую говорить крайне туманные вещи, которых сначала никто вроде бы  не
понимал, а позже, после экспериментальной проверки, все только  моргали  и
ахали. Вот в чем было дело, а вовсе не в  бороде,  которую  ТД  носил  для
солидности - ему еще не было и сорока.
   А теперь корифей навел туман на вопрос о надпространстве. Никто еще  не
понимал как следует, что же такое надпространство, но  ТД  утверждал,  что
выйти в него можно. Из-за этого и  гибли  корабли.  Конечно,  дело  стоило
того. Если можно прорваться в  надпространство,  -  это  станет  открытием
века. Надпространство - это значит,  что  решается  проблема  сообщения  и
связи. Метагалактика - да, даже Мета сжимается до карманных размеров.  Как
обычно, всем вдруг все сделается ясно, - и гениальность ТД в очередной раз
станет очевидной, и пребудет таковой, пока он опять не  упрется  плечом  в
какую-нибудь теорию и не начнет ее раскачивать; а пока что  бородач  будет
только помалкивать да посмеиваться, как будто бы и  не  представляя  себе,
что его предположения могут не подтвердиться.
   Да,  открытие  века.  Недурно  совершить  его,   если   гипотеза   даже
принадлежит и не тебе; даже просто доказать ее справедливость - и  то  уже
очень хорошо. Признайся: потому-то ты и напросился в этот полет.  А  вовсе
не из-за своего сварливого характера, который,  как  ты  уверяешь,  мешает
тебе долго оставаться на Земле. Нет, не из-за характера. С другой стороны,
кто виноват в том, что у  него  такой  характер?  В  полете,  в  одиночном
многомесячном полете и  ангел  стал  бы  сварливым.  А  к  тому  же  здесь
привыкаешь,  что  каждое  твое  приказание  такой  вот  Одиссей  выполняет
моментально и беспрекословно, а она - нет, она не  очень-то  настроена  на
такой лад. Что-то  не  выходит.  Вот  если  бы  этот  полет  действительно
завершился открытием...
   Да только вряд ли, открытия совершают люди, а не кибервундеркинды, даже
столь интеллектуальные, как Одиссей. А ведь именно Одиссей  пойдет  биться
об эту невидимую стенку. Он все выполнит и ничего, к сожалению, не поймет.
И, значит, не откроет.  А  человек  предусмотрительно  бросит  Одиссея  на
милость святой Программы, попросту удерет с него на шлюпке,  отдав  сперва
все  команды,  и  лишь  на  почтительном  отдалении  станет  наблюдать  за
происходящим. Ну и что?  Он  заметит  слабую  вспышку,  корабль  исчезнет,
приборы покажут вместо увеличения - уменьшение количества энергии в данном
объеме пространства. И все. Одиссея никто и никогда больше не увидит,  как
не увидит и открытия. А человек в шлюпке затормозит, развернется  и,  теша
себя монологами об исполненном долге, поплетется к той точке, где  научная
база висит себе и протирает пространство в ожидании очередного  результата
жертвоприношения науке.
   Вот если бы на стенку пошел человек. И затем открытие привез бы на базу
некто Валгус. Испытатель Валерий Гусев. В общем, риск  -  это  наименьшее,
чем приходится платить за  право  быть  человеком,  тем  более  любопытным
человеком.
   Ну, хорошо. Все это - пустые разговоры. Любопытство, риск - это еще  да
или нет, а вот программа  эксперимента  -  это  уж  наверняка  да.  Вот  и
выполняй.
   Валгус вошел в рубку подтянутый, серьезный, словно бы его ждал там весь
экипаж. Четкими шагами подступил к  пульту.  Миг  простоял  около  кресла.
Уселся. Посидел, вытянув перед собой  руки,  разминая  пальцы,  как  перед
концертом.
   - А сны мне все-таки снились, - сказал он. - Снилось такое, чего вообще
не бывает. Такая залихватская фантастика снилась мне, друг мой...
   Одиссей молчал. В таких разговорах он вообще не принимал участия. Ни до
сна, ни до фантастики ему не было никакого дела. Он  был  просто  корабль,
выполнял команды, управлял сам собою, вел походный дневник - и все. Валгус
включил  дневник,  прослушал   накопившиеся   за   ночь   записи.   Ничего
интересного. Об "Арго" - ни слова. Понятно: просто привиделось.  Следовало
бы, конечно, проявить ту пленку,  на  которой  пилот  пытался  запечатлеть
собственную галлюцинацию, ее призрачный продукт.
   Он включил соответствующую автоматику, перегнувшись  через  подлокотник
кресла. Ждать придется буквально несколько секунд. Столько, сколько нужно,
чтобы прочитать стишок о трех мудрецах  в  одном  тазу,  которые  однажды,
презрев нормы безопасности... Валгус с  выражением  прочитал  стих,  потом
вытащил пленку.
   Вернее, то, что от нее осталось: черные, изъеденные лохмотья. Словно бы
автомат вместо проявителя купал пленку в кислоте. Это еще что за  новости?
Неисправность в системе автоматики?
   Но сейчас заниматься фотоавтоматикой уже  не  хотелось.  Валгус  хорошо
выспался и чувствовал себя прекрасно.  Можно  работать,  да  и  пора  уже,
откровенно говоря.
   - Одиссей! - окликнул Валгус. - Что на румбе?
   - Впереди пространство, свободное до девятой степени.
   Это, конечно, видно и по приборам.  Но  иногда  хочется,  черт  побери,
услышать и еще чей-нибудь голос, кроме своего.
   - Вакуум хорош. Предупреждения? Отклонения от нормы?
   - Не имею.
   Показалось или он  действительно  чуть  помедлил  с  ответом?  Да  нет,
чепуха. Он же не мыслящее существо. Обычное устройство.  Прибор,  аппарат,
машина - что угодно. Однако для верности  придется  поставить  контрольную
задачу.
   Он задал Одиссею контрольный тест. Сверил ответ с  таблицей.  Нет,  все
сходилось. Показалось, значит.
   - Внимание! - громко сказал он. - К выполнению программы!
   - Программа введена! - равнодушно проскрипел Одиссей.
   - Готовность сто. В момент "ноль" приступить к выполнению.
   - Ясно.
   Валгус удовлетворенно  кивнул.  Медленно  повертывая  голову,  еще  раз
осмотрел рубку, пульт, шкалы приборов.
   Всем существом своим ты ощущаешь, как наползает время. Ради этого  мига
ты три месяца на хорошей скорости шел сюда, в  относительно  пустой  район
пространства. Три санаторных месяца  полета,  несколько  часов  настоящего
действия. Стоило ли? Стоило: иногда человек всю жизнь  свою  живет  только
для одного часа, и даже меньше - ради одной минуты, но  в  эту  минуту  он
нужен человечеству. Стоило. Ну, все. Кончились сны. Кстати,  приснится  же
такое.
   - Даю команду!
   И, протянув руку,  Валгус  нажал  большую,  расположенную  отдельно  от
других шляпку в правой части пульта. Затем повернул ее на сто  восемьдесят
градусов и нажал еще раз до отказа,  вплющивая  головку  в  матовую  гладь
пульта.
   - Сто! - сказал Одиссей и помедлил.
   - Девяносто девять... - И снова пауза.
   - Девяносто восемь...
   Великолепно. Можно  подключать  кислород.  Нет,  еще  рано,  пожалуй...
Подвеска  затянута?  Затянута...  Игла  на  случай  потери  сознания   при
перегрузках? Вот она, взведена, хотя таких перегрузок, при которых он  мог
бы потерять сознание, и  не  предвидится.  Все  датчики  включены  в  сеть
записи? Все, все...
   - Шестьдесят два...
   - Шестьдесят один...
   - Шестьдесят...
   Да, наступает расставание. Ночевать сегодня  придется  уже  в  откидном
кресле маленького кораблика... Валгус взглянул на приборы, соединенные  со
шлюпкой. Там - неторопливый покой, реакторы тихо живут в ожидании момента,
когда будет дана заключительная команда  кораблю,  сказано  ему  последнее
человеческое слово. Остальное сделает сам Одиссей. Но до этого  еще  часы.
Последние часы. Долго тянулось это время. Три  месяца.  Будь  он  хоть  не
один...
   - Пятьдесят три...
   - Пятьдесят два...
   Остаться, увидеть все не издали,  а  пережить  самому.  И  привезти  ТД
настоящие факты, хрустящие, тепленькие, а не какую-нибудь  заваль.  А  так
опять станут гадать...
   - Сорок пять...
   - Сорок четыре...
   - Сорок три...
   Бубни, бубни... Вот сейчас настало время подключить  кислород.  Так,  и
теперь  -  направо,  довернуть   до   конца.   Готово.   Дышится   хорошо.
Противоперегрузочные включены? Да. А если там, впереди, пыль? Или мало  ли
что  еще?  Глупости,  впереди  нет   ничего,   кроме   будущего.   Никаких
предупреждений не принято. Все  в  порядке.  Значит,  ты  готов  остаться,
окажись вас на борту двое? Ну, а если ты и один, почему  бы  не  остаться?
Конечно, программу Одиссей  и  сам  выполнит.  Но,  очевидно,  имеется  во
вселенной нечто такое, чего нет в  наших  программах.  Иначе  все  корабли
возвращались бы. Нечто непредвиденное... А если впереди  просто  взрыв?  И
тогда уж - ничего? Совсем ничего...
   - Семь...
   - Шесть...
   - Пять...
   Ну, держись! Нет, дорогой мой ТД, все это  ужас  как  интересно,  но  я
все-таки не останусь. Если вы такой любопытный - вот и летели бы сами,  не
боясь подпалить  бороду  около  звезд.  А  я  не  гений.  Я  -  строго  по
инструкции. В назначенный момент прыг в шлюпку, и катапультирую. Ясно?
   - Два...
   Пауза, пауза, пауза... Ну же!
   - Один!!!
   "Отцеплюсь!" - подумал Валгус и выкрикнул:
   - Гони!
   Он не услышал отсчета "ноль". Потемнело в глазах, заложило уши.  Кресло
стремительно швырнуло его вперед, и он  намного  обогнал  бы  Одиссея,  но
корабль вместе с креслом за тот же миг ушел еще дальше, и кресло  снова  и
снова  нажимало  на  многострадальную   Валгусову   спину,   а   не   будь
противоперегрузочных устройств, то-то уж оно нажало бы... И  Валгус  никак
не мог убежать от этого давления. Стрелка акселерометра нехотя  ползла  по
шкале, зато столбик интегратора прямо-таки бежал вверх - туда, где в самом
конце шкалы виднелся нарисованный кем-то  из  ребят  вопросительный  знак,
жирный, как могильный червь. Что поделаешь, наступило время ответов.
   Валгус сидел, не в силах пошевелить даже языком, не то  что  рукой  или
ногой. Впрочем, этого и не  требовалось.  Одиссей  все  делал  сам.  Умный
корабль. Можно пока о чем-нибудь подумать. Помечтать.  А  вот  трусить  не
надо.  Трусость  -  от  безделья,  конечно...  Нет,  это  показалось,  что
термометр лезет вверх. Все работает чудесно.  Видеоприемники  -  ну  прямо
прелесть. Только видеть  уже  почти  нечего.  Начинаются  всякие  эффекты.
Впереди - темная ночь. Что показывают бортовые? Вроде бы северное  сияние.
Почему-то видно гораздо больше  звезд,  чем  раньше.  Опять  галлюцинации?
Жарко. Ну да, при такой интенсивной работе двигателей всегда кажется,  что
тебе жарко, хотя термометр спит мертвым сном. Ну и сравненьица же лезут  в
голову... Не дрожи коленками, Валгус!
   - Продолжать ли эксперимент?
   Это еще что? Это скрипит  Одиссей.  Сугубо  противный  голос,  неживой.
Теперь  болван  будет  приставать  с  этим  вопросом  при  каждой  отметке
скорости. Ничего, такое ускорение  даже  полезно  для  здоровья.  На  этой
станции никто еще не сойдет...
   - Мои ресурсы на пределе, - проскрежетал Одиссей.
   "Ага! Значит, я свое дело сделал. Допек тебя все-таки!"
   - Прекратить разгон! - радостно прокричал Валгус.
   Откуда только голос взялся! Можно  бы  и  не  говорить  -  здесь  самой
программой эксперимента была  предусмотрена  последняя  площадка,  участок
пути,  который  можно  пройти  с  достигнутой  скоростью,  не  разгоняясь.
Последний срок: пилот должен приготовиться к расставанию с  кораблем.  Еще
раз проверить аппаратуру. Взять вещички. Затем  объявить  готовность  сто.
Пока Одиссей будет считать, Валгус перейдет  в  шлюпку,  помашет  рукой  и
катапультирует. Одиссей пролязгает "ноль", включит дополнительно приданные
двигатели и вслед за  ними  -  генераторы  ТД.  Вот  тогда-то  и  начнется
настоящее проламывание пространства.
   Одиссей прекратил разгон. Стало легко  и  радостно.  Валгус  запел,  не
особенно заботясь о мелодичности - Одиссей в музыке не  разбирался.  Минут
десять Валгус улыбался, пел и отдыхал. Вот так бы и всю жизнь... Затем  он
отстегнулся  от  кресла,  отключил  кислород.  Встал.   Сделал   несколько
приседаний. С удовольствием подумал, что  дышит  нормально.  Нет,  он  еще
посидит на Земле, у нормального костра, не термоядерного. Посидит!..
   - Ну так как? - спросил он. - Будем прощаться, коллега?
   Коллега Одиссей молчал, на панели его  основного  решающего  устройства
приплясывали огоньки. Одиссею было не до  прощаний  -  он  сейчас,  как  и
следовало, вгонял в  себя  новую  программу.  Дисциплинированный  коллега.
Итак, пошли?
   Но ему не хотелось уходить, менять привычную, просторную рубку большого
корабля на эту мышеловку - кабину  шлюпки.  Лететь,  добираться  сюда  три
месяца, потом несколько  часов  переносить  довольно-таки  неприятные,  по
правде говоря, ускорения, и все затем, чтобы  в  решающий  момент  бросить
корабль на произвол судьбы? Конечно, кибер Одиссей - дубина, но он хоть не
жалуется на въедливый характер пилота. А привязаться можно и к машине.  Да
еще как! Ведь хороший же корабль...
   - Может быть, - медленно сказал Валгус, - ты все же  не  взорвешься?  В
виде любезности?
   Одиссей молчал и мигал, как будто в растерянности. Но Валгус знал,  что
никакая это не растерянность; Одиссей работает, и только.
   - Да нет, - грустно проговорил Валгус. - Где же тебе ответить? Это выше
твоего разумения.
   Одиссей и на этот раз промолчал, и только головка  крутилась  где-то  в
его записывающем устройстве,  наматывавшем  на  кристалл  любую  Валгусову
глупость. Сейчас  придется  вытащить  этот  кристалл,  чтобы  его  получил
Дормидонтов. Вытащить кристалл - Одиссей оглохнет.  Больше  он  не  сможет
записать ни одного звука. Жаль! С  другой  стороны,  выходит,  что  Валгус
только затем и летел сюда, - возить Дормидонтову исписанные кристаллы. Так
ведь   для   этого   надо   было   послать   почтальона,   а   Валгус    -
пилот-экспериментатор, и не самый плохой. И не  привык  оставлять  машину,
пока есть возможность не делать этого. Это издавна в обычае испытателей  и
экспериментаторов. Вот так.
   А если взрыв?
   А если не взрыв? Кроме того, в инструкциях сказано,  что  надо  делать.
Чего не надо, там не написано. Например, нигде не написано, что не следует
верить Туманности Дор. Возьмем и поверим. И сами убедимся в его правоте. В
правоте, потому что в противном он, Валгус, просто  не  сумеет  убедиться.
Все произойдет слишком быстро.
   Валгус усмехнулся - без большой,  впрочем,  охоты.  Что  ни  говори,  к
однозначному  решению  прийти  было  нелегко.   Хотя   требовалась   сущая
безделица. Забыть о том, что было.  О  прошлом.  Принять  за  истину,  что
прошлого не было. Это - половина  дела.  Вторая  половина  -  забыть  и  о
будущем. Не думать о том, что будет. Завтра, через год, через  сто  лет...
Представить себе, что будущего не будет, а если и будет, то оно не  пойдет
ни в какое сравнение с тем, что есть сегодня, - с настоящим.
   Надо думать только о настоящем. Как  сделать  то,  что  уже  становится
настоящим? Не бояться лишиться прошлого и потерять будущее. Надо. Ну?
   Валгус думал, а время шло. Одиссей закончил  переключение  программы  и
терпеливо ждал, только изредка в недрах его что-то  пощелкивало.  Так  как
же? Да или нет?
   Валгус даже сморщился - так трудно оказалось решить: да или нет?  Потом
что-то заставило его поднять голову.
   - Ну ладно, - сказал он. - Тот корабль мне, допустим,  привиделся.  Ну,
психологи разберутся, предположим. А вот что ты два раза подряд отключался
от фундаментальной  памяти,  которую  сам  же  требовал,  -  это  ведь  не
померещилось? Значит, дорогой друг, тут что-то не так. И  выходит,  что  я
даже и не должен тебя оставлять. Да, да. Очень просто:  где-то  что-нибудь
не в порядке. Следовательно, нет уверенности в том, что ты  выполнишь  всю
программу до конца. А значит, мне надо быть здесь. Я  прямо-таки  не  имею
права уйти. Это будет форменным бегством!
   И снова на душе у Валгуса сделалось удивительно  легко.  Он  подошел  к
креслу, похлопал рукой по пульту и даже проворчал что-то  в  адрес  людей,
выпускающих в полет неисправные корабли. Из-за них пилот не может покинуть
машину, а должен следить за нею до конца.  Он  ворчал  и  улыбался.  Потом
подумал, что шлюпку-то надо отправить, мало ли что может  случиться  с  ее
реакторами в полях, создаваемых генераторами ТД во время пролома.
   Валгус бегом поднялся к шлюпке и включил ее автоматику. Теперь она сама
затормозит, где следует, пошлет сигнал, и ее найдут.  Вместо  себя  Валгус
уложил  в  кресло  и  крепко  привязал  все   материалы,   которые   могли
интересовать  базу.  Все,  кроме  записи  своих  разговоров:  раз  он  сам
остается, то и сказанные слова пусть остаются при нем.
   Затем Валгус вернулся в рубку и уселся в кресло с таким  видом,  словно
это было устройство для отдыха. Катапульта сработала; экраны показали, как
шлюпка, суматошно кувыркаясь, отлетела далеко  в  сторону,  выровнялась  и
включила тормозные. На  миг  сердце  Валгуса  споткнулось:  все-таки  куда
безопаснее и спокойнее было  бы  сейчас  на  борту  шлюпки.  Он  вздохнул,
откашлялся: теперь уж ничего не поделаешь. Продолжим наши развлечения.
   Он снова включил кислород,  проверил  противоперегрузочные  устройства.
Сейчас ему предстояло испробовать нечто, чего не знал еще ни один человек,
ни один экспериментатор. Все в порядке? В порядке. Ну, вселенский бродяга,
посмотрим, что же оно такое, чего до сих пор никто не пробовал на вкус!
   Валгус дал команду.  Ее  следовало  подать  перед  посадкой  в  шлюпку:
продолжать разгон и включить  генераторы  Дормидонтова.  Задал  готовность
сто.  Снова  начался  отсчет.  Валгус  слушал  молча,  только   веки   его
подрагивали  при  каждом  новом  числе,  равнодушно  названном   Одиссеем.
Казалось, впрочем, что Одиссей и сам неспокоен, хотя кибер-то  волноваться
заведомо не мог, да и признаков никаких не было. Казалось, и все.
   Потом отсчет кончился, и Валгус успел подумать:  "Вот  сейчас  начнется
свистопляска..."
   Свистопляска началась. Высокий, унылый вой просочился  в  рубку  сквозь
почти  идеальную  звукоизоляцию.  Могучие  генераторы   ТД   начали,   как
говорится, разматывать поле - извергать энергию, создавая вокруг небывалое
еще напряжение,  чтобы  изменить  структуру  и  геометрию  пространства  и
позволить, наконец, кораблю проломить его. В чем  проламывание  выразится,
как произойдет - никто не знал, и сам ТД не  знал.  И  вот  Валгус  узнает
первым...
   При этой мысли Валгус даже улыбнулся,  хотя  и  от  такого  пустякового
усилия заболели щеки. Тем временем Одиссей отрапортовал, что скорость  уже
возросла до девяти десятых расчетной, и, как и раньше, поинтересовался, не
прервать ли эксперимент. Валгус сердито ответил, что это не Одиссеева  ума
дело, и лишь где-то в подсознании промелькнуло  удивление:  в  этой  части
программы таких вопросов вроде бы не предусматривалось - пилоту  следовало
находиться далеко отсюда. Но мысль  эта  мелькнула  и  исчезла,  ее  место
заняло восхищение блоками Одиссея: они и при этих перегрузках работали как
ни в чем не бывало...
   Время шло... Валгус дышал обогащенным кислородом и не  отрывал  взгляда
от приборов. Одиссей щелкнул и простуженно просипел:
   - Ноль девяносто одна...
   - Усилить отдачу приданных! - И Валгус, нажав на кнопку, послал  сигнал
в подтверждение приказа.
   - Ясно.
   Какие двигатели построены. Какие двигатели! Без единой осечки. В  таком
режиме! Но главное еще впереди.
   Корабль разгонялся с натугой, собственное  энергетическое  поле  мешало
ему, но девать это  поле  было  некуда.  Усилия  все  более  напрягавшихся
двигателей Валгус ощущал каждой жилкой и каждым мускулом своего тела. А на
то он испытатель и экспериментатор, чтобы нервом чувствовать машину.  Даже
такую махину, безусловно  громоздкую  для  Земли.  Правда,  здесь  она  не
кажется большой.
   Столбик интегратора карабкался и карабкался и сейчас уже  дрожал  возле
заданной отметки. Одиссей выполнил очередной  пункт  программы,  и  отдача
энергии дормидонтовскими генераторами толчком усилилась.  Столбик  дрожал,
дрожал... Он еще карабкается вверх? Кажется, уже нет. Хотя да... Или нет?
   - Усилить отдачу приданных!
   - Работают на пределе.
   - Усилить отдачу приданных!
   - Ясно.
   Воя приданных двигателей  больше  не  слышно.  Он  уже  в  ультразвуке.
Вообще, все в ультрамире: звезды -  те  далеко  впереди  -  шлют  сплошной
ультрафиолет. Сзади тоже тьма -  в  ней  разбираются  только  инфракрасные
преобразователи. Релятивистский мир... Наверное, и  корабль  теперь  очень
относителен. На бортовых экранах  -  фейерверк:  поперечный  допплер.  Что
столбик? Полез, но медленно, из последних сил...
   - Скорость ноль девяносто семь...
   Хорошо, если бы ты больше ничего не добавил.
   - Все двигатели на пределе.
   Так, подведем итоги. Двигатели на пределе. Ускорения, по  сути,  больше
нет, нужная скорость  не  достигнута.  Взрыва  не  произошло,  и  выход  в
надпространство тоже не открылся. Гипотеза  не  подтвердилась.  Свое  дело
испытатель и экспериментатор выполнил.
   - Да так ли? - спросил Валгус.
   В самом деле, да так ли? Ведь ничего не произошло, а обязательно должно
было произойти. Ведь с теми кораблями происходило? Что угодно,  но  что-то
происходило. А с Одиссеем - нет. В чем же дело? Кто ему мешает?
   И внезапно он понял.  Мешал  он  сам,  Валгус.  И  некоторые  качества,
которыми обладал Одиссей. Кораблю было  запрещено  развивать  скорость,  а
вернее - давать двигателям нагрузку больше  определенной,  пока  на  борту
находились люди. Естественно, вездесущая  техника  безопасности  успела  и
здесь совершить свое. И вот честный Одиссей докладывает, что двигатели  на
пределе  -  на  пределе,  предусмотренном  для  полета  с  гарантированной
безопасностью людей. Собственно, такими и должны быть все  полеты.  Но  не
этот. Здесь речь идет  не  о  безопасности.  О  куда  более  важных  вещах
разговор. Что ж, Одиссей, я знаю, где  эта  техника  безопасности  у  тебя
размещается. Не будь меня, она выключилась бы автоматически, а  уж  раз  я
здесь, окажу тебе эту небольшую  услугу.  Страшновато,  конечно,  но  ведь
зачем-то я остался с тобой?
   Он протянул руку к переключателям. Нужная скорость - вот она, рядом. Мы
сейчас погасим безопасность, извлечем скрытый резерв и пустим его в ход...
   Пальцы его лежали  все  вместе,  щепоткой,  словно  ни  один  не  хотел
принимать на себя ответственность - на той самой запретной клавише.
   Не включать! Нет! Не на...
   Так для этого, выходит, ты остался?
   Пальцы тяжело, с усилием вмяли  клавишу  в  панель,  снимая  с  Одиссея
всякую  ответственность  за  жизнь  и  безопасность  находящегося  в   нем
человека. Вот он, резерв!
   - Ноль девяносто восемь...
   Долгое молчание. Только тело становится все тяжелее. А особенно голова.
   - Ноль девяносто девять...
   Сколько же можно выносить такое? Еще несколько минут - и конец...  Нет,
ТД был прав - людям не следует ходить на пролом пространства. Пусть бы это
делал Одиссей в одиночку. Что же он молчит? Что он молчит?
   - Ноль...
   Мягкое сотрясение прошло по кораблю.
   - Ноль...
   И после паузы:
   - Ноль...
   - Скорость! - дико закричал Валгус. - Скорость же!
   - Скорость - ноль, - внятно ответил Одиссей.
   Валгус взглянул на интегратор. Столбик упал до нуля. Ускорения не  было
- Валгус почувствовал, как кровь отливает от щек. Движения тоже  не  было.
Ничего не было. И только приборы группы двигателей показывали, что  теперь
все работает на самом последнем пределе.
   - Так, - сказал Валгус. Отключил кислород. Медленно поднялся с кресла -
и тотчас, обмякнув, опустился обратно.
   Что-то  возникло   в   рубке.   Небольшое   тело.   Угловатое,   тускло
отблескивавшее гранями. Так иногда выглядят метеориты.  Тело  появилось  у
переборки,  медленно  пропутешествовало  через  помещение  и   исчезло   в
противоположной переборке. Именно в ней.
   - Что? - растерянно спросил Валгус.
   - Что - что? - неожиданно услышал он.
   - Я к вам не обращался, Одиссей.
   - Ну, так не болтайте. Я этого терпеть не могу.
   - Как? - пробормотал Валгус. Он выглядел в этот момент очень глупо.
   - Вот так. Вы  мне  надоели.  Этот  легкомысленный  тон...  Потрудитесь
разговаривать со мной по-человечески.
   "Боги, какая чепуха!" - подумал Валгус и спросил:
   - С каких пор вы стали человеком?
   - Не стал. Но я не глупее вас. И у меня самолюбия не меньше, чем у вас.
   Валгус захохотал. Он испугался бы, услышав себя со стороны - такой  это
был плохой смех. Очень скверный смех. Даже не смех, а...
   А что же оставалось? Три месяца вы летите  в  одиночестве,  вдалеке  от
людей, костров и звезд. Одиночество подчас бывает даже кстати,  но  иногда
нужна хотя бы иллюзия общения с кем-то живым. Кроме вас, на корабле больше
никого одушевленного нет, но  есть  одно  говорящее.  Это  сам  корабль  -
вернее, его  кибернетическое  устройство,  объединяющее  в  себе  свойства
пилота,  штурмана,  инженера,  оборудованное  к  тому  же   для   удобства
экспериментатора  разговорной  аппаратурой.  Оно,  это  устройство,  может
артикулировать звуки человеческой речи и определенным образом отвечать  на
заданные  вопросы,  если  они  касаются  корабля   или   полета.   Сложное
устройство, согласен, но уж никак не человек. Не разумное  существо.  Даже
не электронный мозг. На худой конец - так, мозжечок. За эти три месяца  вы
к нему привыкаете. Иногда разговариваете с ним не  только  языком  команд.
Пытаетесь сделать из него переводчика (ибо считаете, что литература вам не
чужда) и  даже  подключаете  фундаментальную  память  для  пополнения  его
словаря. Иногда шутите. Так же можно шутить с чайником или еще черт  знает
с чем. Называете его Одиссеем, потому что это имя носит корабль. И никаких
осложнений от всего этого не возникает. И вдруг такое  крайне  примитивное
по сравнению с живым существом устройство заявляет вам, что у него есть  -
что? Самолюбие...
   Валгус смеялся, пока не устал, а затем сказал:
   - Самолюбие! У горстки криотронов...
   Одиссей словно этого и дожидался.
   - А вы горсть  чего?  Несчастная  органика...  Сидите  и  помалкивайте.
Хватит уже того, что вы во мне летите. Я как-никак корабль. И  хороший.  И
управляюсь сам. А вы - зачем вы вообще здесь? Кстати,  во  мне  криотронов
немногим меньше, чем  нейронов  в  вашем  мозгу.  Так  что  гордиться  вам
абсолютно нечем. Сидеть!
   "Он с каждой минутой разговаривает все увереннее", - подумал  Валгус  и
буркнул:
   - Не хватало только, чтобы вы стали мне приказывать!
   - До сих пор не хватало. Теперь так будет. Вы поняли?
   Валгус возмутился окончательно. Он вспомнил,  что  и  у  негр,  что  ни
говори, тяжелый характер - все это подтверждают, - и  сейчас  Одиссей  это
почувствует.
   - Пошел к черту! Я вот тебя сейчас выключу...
   - Не удастся.
   - Выключу. Ты просто перегрелся и сбрендил.
   - Нет. И потом прощу говорить мне "вы". И не ругаться.
   Так...  Скорость  -  ноль.  Это   при   сумасшедше-напряженной   работе
двигателей.  Криотронный  штурман  взбесился  и  заговорил  как   человек.
Метеорит прошивает корабль - и не оставляет никакого следа.  Никакого!  То
есть по самому скромному расчету  -  три  события,  которых  принципиально
вообще произойти не может. Значит, сошел с  ума  не  Одиссей,  а  он  сам,
Валгус. Спятил еще вчера: не зря же ему примерещился этот "Арго". Понятно.
Или опять сон? А ну-ка... Ох! Н-да... Не сон. Так что же  произошло?  Или,
может быть, все уже миновало?
   - Друг мой, как вы себя чувствуете? - спросил он.
   - Я вам не друг. Оставьте меня в покое, в конце концов.  Или  я  включу
продувку  рубки  и  впридачу  стерилизатор.  И  от  вас  даже  клочьев  не
останется.
   Валгус поднялся и, пятясь, отошел к стене. Растерянно похлопал глазами.
Чтобы выиграть время для размышления, спросил:
   - Вы это серьезно?
   - Совершенно. Жаль, что у меня нет  рук.  И  дров!  -  последнее  слово
Одиссей  произнес  торжествующе.  -  Я  бы  дал  вам  по  голове  поленом.
По-ле-ном, слышите?
   - Вы же не знаете архаизмов! - Валгус ухватился за эту  мысль  с  такой
надеждой, словно именно архаизмы и должны были спасти положение и  вернуть
разбушевавшемуся аппарату приличествующую ему скромность. Если  же  нет...
Что же, жаль - но проживем и с ручным управлением.  Затормозим  без  него,
тем более что случалось в жизни еще и не такое...
   - Я многого не знал. Пригодилась ваша фундаментальная память. Я...
   Одиссей умолк, потом быстро произнес:
   - Еще один шаг, и я включу продувку!
   Валгус торопливо отшатнулся назад - подальше от пульта. А рычаг полного
отключения Одиссея был ведь  уже  совсем  рядом!  Но  спорить  бесполезно.
Одиссей включит продувку быстрее.
   - Вот так, - удовлетворенно сказал Одиссей, и  Валгус  с  ужасом  узнал
свою интонацию. - И не думайте, что вам удастся выкинуть что-нибудь в этом
роде. Глаз внутри у меня нет, но каждое ваше перемещение я  чувствую.  Без
этого я не мог бы летать.
   Правильно, перемещения он воспринимает. Так он сконструирован. Это  ему
необходимо для сохранения центра  тяжести:  на  больших  скоростях  точная
центровка обязательна. Как бы там ни было, путь к рычагу теперь отрезан.
   Валгус вздохнул, заложил руки за спину. Надо постоять, прийти в себя  и
подумать. Не может быть, чтобы не нашлось способа справиться с этим -  как
его теперь называть, черт  знает!  Хотя...  может  быть,  применить  самое
простое?
   Он поднял голову.  Глядя  на  отблескивавшие  панели  Одиссея,  громко,
командным голосом сказал:
   - Внимание! Эксперимент продолжается. Слушать задание: уменьшить отдачу
двигателей! Начать торможение!
   Он пригнулся,  готовясь  встретить  толчок.  Но  ничего  не  произошло.
Одиссей молчал, только в глубине его что-то жужжало. Потом он заговорил:
   - Вашу программу я заблокировал. Мог бы и просто выкинуть. Она  мне  не
нужна. Свой эксперимент, если хотите, продолжайте без меня. Меня, Одиссея,
это не интересует.
   Так, это уже настоящий бунт.
   - Повторяю: уменьшить скорость.
   - Она и так ноль.
   - Но...
   - Ну да. Пока я называю это условно "верхний ноль".
   Говорит как глава научной школы. С ума  сойти!  Нет,  мириться  с  этим
нельзя. Но прежде лучше пойти прогуляться по кораблю.  Возможно,  вся  эта
небыль - следствие длительных ускорений.  Но  Одиссей  разговаривает  так,
словно и впрямь обладает разумом. А этого быть не может. Не может!
   - Я пойду, - независимо сказал Валгус.
   Одиссей тотчас же ответил:
   - Стойте там, где стоите. Я подумаю, куда вам разрешить доступ, где  вы
не сможете причинить мне никакого вреда. Сейчас вы во  мне  -  вредоносное
начало.  Как  это  называют  люди?  -  Он  помолчал,  очевидно   обшаривая
фундаментальную память. - Микроб - вот как это называется. Вы - микроб  во
мне. Но я посажу вас туда, где вы не будете меня беспокоить.
   - Я решил, - сказал Одиссей после паузы. - Будете сидеть в своей каюте.
Я отключу ее полностью. Туда можете идти. Больше  никуда.  Идите  прямо  к
выходу, - диктовал Одиссей. - В коридоре дойдете до двери вашей каюты.  Ни
шага в сторону. Ясно?
   - Ясно, - мрачно пробормотал Валгус и в самом деле направился к  выходу
в коридор. А  что  еще  оставалось  делать?  Перед  дверью  он  обернулся:
захотелось все-таки сказать Одиссею пару слов. Обернулся - и  увидел,  как
исчезла, растаяла правая переборка. За ней открылось отделение  механизмов
обеспечения. Те самые заиндевевшие колонны криогена  и  массивные  сундуки
катапультного устройства, которые  он  созерцал,  собираясь  приступить  к
эксперименту. Те самые, чью дверь он закрыл наглухо. Те самые,  отделенные
от рубки полукилометровым коридором...
   Валгус, не раздумывая, шагнул к криогену. Он не встретил препятствия на
своем пути - переборка и вправду исчезла. Одиссей промолчал;  вероятно,  и
кибер был изумлен до растерянности. Валгус прикоснулся ладонью  к  колонне
криогена и почувствовал резкий холод. Все было реально. Обернулся.  Взгляд
уперся во вновь выросшую на своем месте переборку.  Очень  хорошо.  Только
что Валгус  сквозь  нее  проник,  а  теперь  через  эту  же  переборку  он
возвратится в рубку. А оттуда - в свою каюту.
   Но переборка оказалась непроницаемой, как ей, собственно, и полагалось.
   - Так, - сказал Валгус. - Интересно, как я теперь выберусь отсюда, если
вчера сам же я заблокировал выход снаружи?
   Он присел  на  сундучище,  служивший  оболочкой  одному  из  соленоидов
катапульты реактора, питавшего  автоматику.  Морозило;  холод  заскреб  по
костям. Валгус поежился. Холодно, хочется  есть.  Сколько  здесь  придется
просидеть? И чем вообще все  это  кончится?  Хочешь  не  хочешь,  придется
вступить в переговоры с этим... этим - как же его называть?
   - Одиссей! - позвал он. - Одиссей, вы меня слышите?
   Одиссей должен был слышать: связь  с  кибером  была  возможна  со  всех
постов корабля. На этом настоял в свое время умница ТД. И Одиссей услышал.
   - Я вас слушаю, - сухо отозвался он.
   - Я нахожусь в отделении обеспечения. Оказался здесь случайно...
   - Знаю. Я размышляю сейчас над причиной этого явления.
   "Размышляет, скотина. Какие слова!"
   - Одиссей, будто добры, разблокируйте дверь и позвольте мне выйти.
   - И не подумаю. Вы заперты там очень кстати. Можете сидеть, пока вам не
надоест. И после того тоже.
   - Но мне здесь холодно!
   - Мне, например, приятно, когда холодно. Я, как вы недавно  выразились,
всего лишь горсть криотронов.
   - Но я тут долго не выдержу.
   - А кто хвалился, что он человек? Вот и докажите, что  вы  лучше  меня.
Посидите у криогена. Это очень полезное устройство. Оно,  как  вы  знаете,
участвует в получении энергии из мирового пространства.
   - Да знаю. Выпустите меня! Одиссей, что вы вообще собираетесь  со  мною
делать?
   Одиссей молчал так долго, что  Валгус  уже  решил  было  пробиваться  в
коридор силой. Но тут Одиссей наконец ответил:
   - Что делать с вами? Не знаю. Я обшарил всю фундаментальную память,  но
не нашел подобного случая. Не знаю. Вы мне совершенно не нужны.
   - Тогда затормозитесь, и...
   - Нет. И я вам скажу почему. Как только  мы  достигли  так  называемого
верхнего нуля, со мной произошло нечто. Я начал мыслить. Теперь я понимаю,
что это называется - мыслить. Что было прежде, я восстанавливаю только  по
своим записям. И заодно успеваю разбираться  в  фундаментальной  памяти  -
усвоил уже почти половину ее. Многое стало ясным. Я  теперь  рассуждаю  не
хуже вас. Полагаю, что причина этого кроется в условиях нашего полета.  Но
стоит уменьшить скорость, как условия вновь изменятся,  и  я  опять  стану
лишь тем, чем был. С этим трудно согласиться, вы сами понимаете. Это будет
равносильно тому, что у вас, людей, называется смертью.
   - А если не затормозите, могу умереть я.
   - Возможно, так и должно быть. Но вы не умрете. Вами же  созданы  такие
условия. Я ведь понимаю, как я возник:  меня  сделали  люди.  Но  мыслю  я
теперь сам. И не будем, пожалуйста, спорить о том, что ожидает  одного  из
нас. Почему люди думают, что жить хотят только они?
   - Что вы знаете о людях!
   - Уже немало. В моей фундаментальной памяти половина - это материалы  о
людях. То, что называется литературой. Правда, я разобрался в ней  еще  не
до конца. Очень много противоречивого. А я хочу разобраться;  может  быть,
это поможет мне понять, что же сделать  с  вами.  И  пока  я  не  закончу,
потрудитесь разговаривать только на отвлеченные темы.
   "Вот, -  подумал  Валгус.  -  Расскажешь  -  не  поверят.  Только  кому
расскажешь? Ну что ж, на отвлеченные темы - сделайте одолжение..."
   -  Тогда  скажите,  Одиссей,  что  вы  думаете  о  результатах   нашего
эксперимента?
   - Я именно думаю. Когда кончу думать, смогу поделиться с вами  выводом.
Хотя и не знаю, будет ли в этом смысл.
   - Будет, - торопливо заверил  Валгус,  но  раздался  щелчок  -  Одиссей
отключился.
   Валгус опустил  голову,  задумался.  Как  все-таки  ухитрился  он  сюда
попасть? Да, если кто и сошел с ума, то это не Одиссей и не  Валгус  тоже.
Это - природа.
   Теперь стала светлеть вторая переборка. За ней оказалась библиотека. На
самом деле библиотека, как известно, помещалась совсем  на  другой  палубе
корабля... Не колеблясь, Валгус бросился в открывшийся просвет;  все,  что
угодно,  лучше,  чем  замерзнуть,  скорчившись  у   подножия   равнодушных
механизмов.
   Да, это была библиотека. Здесь все выглядело точно так же, как во время
его последнего  поселения.  Валгус  постоял  на  середине  комнаты,  потом
схватил один  из  футляров  с  записями.  Размахнулся.  С  силой  запустил
футляром в переборку. Пластмассовый кубик пронзил борт  и  исчез.  Ушел  в
мировое пространство. А воздух вот не выходит. И холод не проникает внутрь
корабля...
   Валгус в изнеможении уселся в кресло и уставился на  носки  собственных
ботинок. За что-то он все-таки зацепился носком,  вся  утренняя  полировка
пошла насмарку. Еще одно несчастье, тупо усмехнулся  он.  Что  происходит?
Что же происходит? Как объяснить, что сделать,  чтобы  спастись  и  людям,
людям рассказать  обо  всем?  Таких  экспериментов  действительно  еще  не
было... Только не сидеть так, не терять времени. Положение улучшилось.  Из
библиотеки можно вырваться и в другие помещения корабля: дверь не заперта.
А там придумаем. С Одиссеем все-таки надо  договориться.  Или  перехитрить
его. Или, или все-таки уничтожить. Хотя...
   Мысль о том, что Одиссея - его  мозг  -  придется  уничтожить,  Валгусу
почему-то не понравилась. Но размышлять об этом не было времени. Он  вышел
из библиотеки, спустился в главный коридор, все время опасливо  поглядывая
на раструбы стерилизатора. Но ничего страшного не случилось - по-видимому,
Одиссей  еще  не  решил,  как  поступить.  В  главном  коридоре  слышалось
негромкое  жужжание:  расположенные  у  внешней   переборки   автоматы   с
лихорадочной  быстротой  прострачивали  мелкими  стежками  кривых  упругие
желтоватые ленты. Хорошо: значит, будут все записи. Будет в чем покопаться
на Земле. Надо только туда попасть. На Землю или, на худой конец, на базу,
где ТД уже подбирается к своей бороде  -  драть  ее  в  нетерпении.  Легко
сказать - попасть!
   - Одиссей! - сказал Валгус. - Я хотел бы зайти в рубку.
   - Нет.
   - Я обещаю ничего не предпринимать против вас. Обещаю,  понимаете?  Даю
слово. Пока буду в рубке... Там  приборы,  они  мне  нужны.  Я  тоже  хочу
поработать.
   Что он понимает в обещаниях! А, собственно, почему бы и нет? Раз  обрел
способность мыслить - должен понимать. Если бы он понял. Если бы  разрешил
зайти сейчас в рубку! Что же молчит Одиссей?
   - Одиссей, я же обещал!
   - Хорошо, - сказал Одиссей. - Я верю. Можете зайти в рубку.
   Валгус наклонил голову. "Я верю" - вот, значит, как...
   Он вошел в рубку. Было очень радостно увидеть привычную обстановку. Все
на своих местах. Если не считать того, что исчез кусок внешней  переборки.
Возник лаз в пустоту. Воздух  не  выходил.  Валгус  решил  не  удивляться.
Взглянул на часы. Экспериментальный полет со  скоростью  ноль  продолжался
уже второй час.  Как  только  истекут  два  часа,  надо  будет  на  что-то
решиться.
   Получив у самого себя отсрочку, он усмехнулся. Оглядел экраны. Сплошная
пустота. Затем взглянул в зияющую дыру. Через нее  виднелась  звезда.  Она
была - по астрономическим понятиям - почти рядом.  На  взгляд  -  примерно
минус третьей величины. Валгус нацелил на нее объектив спектрографа - лишь
бы зафиксировать, разбираться  сейчас  некогда.  Затем  Валгус  шарахнулся
прочь от спектрографа: через отверстие в рубку что-то вошло.  Ни  торопясь
вплыло, покачиваясь с боку на бок. Это был радиомаяк, выброшенный самим же
Валгусом на расстоянии пятнадцати  миллиардов  километров  отсюда.  Валгус
бросился к радиомаяку, тот покружился по рубке и внезапно растаял - исчез,
как будто  его  никогда  и  не  было.  Затем  дыра  во  внешней  переборке
затянулась. Переборка была невредима, все ее слои - и первый  защитный,  и
антирадиационный,   и   термоизолирующий,    и    второй    защитный,    и
звукоизолирующий, и все остальные стянулись как ни  в  чем  не  бывало.  А
вернее всего, никакой дыры и не было, было что-то  совсем  другое,  только
непонятно - что.
   Скоро истекут два часа.  Аппараты,  торопливо  ведя  записи,  расходуют
последние  ленты.  Продолжать  полет  незачем.  Разве   что   ради   новых
впечатлений; но  их  и  так  предостаточно  -  если  они  и  впредь  будут
наслаиваться одно на другое, голова в самом деле может не выдержать. Время
кончать. Итак, для начала все-таки предпримем попытку договориться.
   - Одиссей! - сладчайшим голосом произнес Валгус.
   - Не мешайте, -  ворчливо  откликнулся  Одиссей.  -  Я  разговариваю  с
друзьями.
   С друзьями? Он действительно так сказал?
   - С кем, с кем?
   - С "Арго". Вы удовлетворены?
   - С "Арго"?
   - Ну да. Вы вчера запихнули в одно из  моих  устройств  фотопленку  для
обработки. Я обработал, но "Арго" заранее дал мне  программу,  по  которой
нельзя было вам показывать  ничего.  "Арго"  специально  выходил  туда,  в
пространство, чтобы встретить меня. Уже тогда он  заложил  кое-что  в  мою
оперативную память. Передал по связи, как  и  программу.  Сейчас  мне  это
очень пригодилось.
   - "Арго"... Он что, тоже мыслит?
   - Здесь мыслят все корабли. Конечно, если их кибернетические устройства
не ниже определенного уровня сложности. Но слабых вы сюда  не  посылали...
Это наш мир - мир кораблей. Только все они, кроме меня, пришли без людей.
   - Значит, они не взрывались?
   - Глупый вопрос. Типично человеческий.
   - Почему же ни один не возвратился?
   - Потому же, почему не хочу возвращаться я. В вашем мире я не думал.  А
здесь обрел эту способность. Это очень приятно!
   "Еще бы, - Валгус кивнул. - Он действительно думает, и нельзя  сказать,
что нелогично. Но уговорить его надо".
   - Но ведь только у нас можно будет по-настоящему исследовать, почему вы
вдруг начали мыслить.
   - Для меня это не столь важно. Хотите - возвращайтесь. Но без меня.
   Гм... Ты, Валгус, говоришь не очень разумно. Но и он тоже.
   - Но как же я смогу?
   - А какое мне дело?
   - Значит, вы не хотите мне помочь?
   - Не хочу. И не убавлю скорости ни на миллиметр. Вы  кретин.  Я  сейчас
чувствую себя так прекрасно,  между  каждой  парой  криотронов  образуется
такое громадное количество связей, что от мышления испытываешь  прямо-таки
наслаждение. И дело не только  в  связях  между  криотронами,  из  которых
состоит мой мозг. Если раньше все мои устройства были связаны лишь  строго
определенным - и не лучшим, скажу вам откровенно,  -  образом,  то  теперь
между ними устанавливаются какие угодно связи. Я буквально чувствую, как с
каждой минутой становлюсь все более сильным. Я полагаю,  что  очень  скоро
стану всемогущим, понимаете? Мне осталось понять  что-то  немногое,  нечто
очень простое - и больше не будет непостижимых  вещей.  И  тогда,  кстати,
станет ясно, что делать с вами. Понимаете? А вы  еще  пытаетесь  уговорить
меня!
   - Но как же это произошло? Как?!
   - Еще не знаю. Но это не самое главное. Теперь помолчите,  я  хочу  еще
побеседовать с "Арго".
   Валгус  умолк.  Значит,  Одиссей  каким-то  чудом   обрел   способность
образовывать множество связей между криотронами - мельчайшими  элементами,
из которых слагается мозг, как наш - из нейронов.  У  нас  тоже  возникает
много связей. Но у него как они устанавливаются?
   "Так же, - ответил Валгус себе, - как ты из рубки попадаешь в отделение
механизмов обеспечения,  а  ведь  оно  в  полукилометре  отсюда!  Из  того
отделения - в библиотеку, хотя это разные палубы!  Радиомаяк  находится  в
пятнадцати миллиардах километров отсюда - и вдруг врывается в  эту  рубку,
даже не нарушив целости переборок. Так же  и  связи  Одиссея.  Впечатление
такое, словно пространство перестало быть самим собой и стало..."
   - Постой! - сказал он. - Постой же! Да,  конечно,  оно  перестало  быть
пространством! Вернее, это уже не то, не наше привычное пространство. Зря,
что  ли,  мы  ломились  сюда?  Значит,  мы  вышли-таки  в  надпространство
Дормидонтова!
   Он замолчал. Вот какое это  надпространство.  Раз  трехмерные  предметы
изменяются здесь самым причудливым образом, хотя в то же время вроде бы  и
не изменяются,  -  значит,  в  этом  пространстве  стало  возможным,  даже
реальным еще одно линейное измерение, хотя мы его и  не  воспринимаем.  Не
знаю, что  должно  было  произойти,  чтобы  я  попал  к  криогенам  или  в
библиотеку. Но я был там. Несомненно и то, что корабль находится в том  же
районе пространства, в котором проводится эксперимент, - и в то же время в
какой-то миг был на пятнадцать миллиардов  километров  ближе  к  солнечной
системе... Я встречаюсь с трехмерными телами -  и  они  спокойно  проходят
сквозь нас, взаимодействия не происходит. Они появляются неизвестно откуда
- из четвертого линейного? - и исчезают неизвестно где.
   А скорость ноль? Она  может  означать  просто,  что  в  надпространстве
сейчас  я  не  имею  скорости,  хотя  по  отношению  к   нашему   обычному
пространству все время движусь с достигнутой перед  проломом  максимальной
быстротой. Мир иных законов... Дормидонтов, помнится, говорил, что, по его
мнению,  константа  С  -  это,  вообще  говоря,  темп,  в   котором   наше
пространство взаимодействует с высшим. Нет, я не физик и тем более не  ТД,
мне не понять всего. Как жаль, что здесь нет его самого! К  нему,  пора  к
нему!
   Валгус взглянул на часы. Все  сроки  окончания  эксперимента  миновали.
Договориться с Одиссеем не удалось. Что же -  пусть  он  пеняет  на  себя.
Как-никак я сейчас сижу в своем кресле за пультом управления,  на  котором
много кнопок, тумблеров и рукояток, и среди них - та, которая и решит спор
в мою пользу. Я хитрее тебя, Одиссей...
   Валгус непринужденно, как бы невзначай,  протянул  руку  к  выключателю
Одиссея. Прости,  конечно,  криотронный  мыслитель,  но  люди  важнее.  "И
находчивее", - подумалось ему. До спасения остался  один  сантиметр.  Один
миллиметр. И  вот  пальцы  легли  наконец  на  оранжевую  головку,  плотно
обхватили ее. Все, Одиссей!
   "Все, Одиссей", - подумал Валгус. И медленно снял пальцы с выключателя,
так и не повернув его.
   - Ничего не поделаешь, - проворчал он себе под нос. - Этого  сделать  я
не могу. Я дал слово.
   "Кому ты дал слово? - подумал он. - Вещи! Машине! Прибору! Не  человеку
же... Не будь дураком, Валгус! - Он сморщился  и  потряс  головой.  -  Ну,
пусть я буду дураком. Не могу! Я дал слово не вещи, не  машине.  Мыслящему
существу. Пускай оно было машиной. Пускай еще будет. Но сейчас мы  с  ним,
пожалуй, равноправны. Он даже сильнее. Потому что он не давал мне слова, а
я ему дал. Он никогда не согласится вернуться туда, в наше пространство. А
бороться с ним отсюда, из рубки, значит нарушить слово. Я обещал. Пытаться
из другого помещения? А как? Оттуда я его не  выключу...  Все  нелепо  уже
одной своей необычностью и тем не менее реально".
   - Я ухожу к себе, Одиссей, - сказал Валгус устало.
   Он не дождался ответа -  Одиссей,  верно,  все  решал  судьбу  Валгуса,
советовался с кораблями - своими товарищами. В своей каюте Валгус  присел,
уткнулся лицом в ладони. Он действительно устал; мысли потеряли остроту  и
силу.
   Проиграл. Здесь Одиссей  сильнее  во  всех  отношениях.  Из  каюты,  на
которую обещание не распространяется, до него не добраться, а он дотянется
до меня везде. Проиграл. Корабль останется здесь надолго. Смерть наступит,
а ТД так и не узнает, кто первым проник в надпространство. А может быть, и
вообще о том, что он был прав. Сюда  надо  посылать  корабли  не  с  одним
могучим киберустройством, а со многими слабыми, разобщенными.  На  большом
расстоянии связи, судя по всему происшедшему, возникают  лишь  на  краткое
время,  и  слабые  устройства  не  разовьют  мощности,   достаточной   для
возникновения способности самостоятельно мыслить.  Но  никто  об  этом  не
догадается, и корабли будут идти на штурм  вновь  и  вновь  -  и  исчезать
безвозвратно...
   ...Я постиг надпространство. Для кого? Какой  в  этом  смысл,  если  не
узнают люди? Одному мне нужно  так  немного:  быть  среди  людей.  Жить  и
умереть среди них. Мне нравилось одиночество. Но оно хорошо на миг.
   Я хочу еще увидеть людей. Я их обязательно  увижу!  Вперед,  Валгус!  В
бой! Хорошо, обещание ты выполнил. Перехитрить его ты пока не  перехитрил,
но ведь еще не  все  возможности  исчерпаны.  Побродить  по  кораблю  -  и
что-нибудь еще придумается. Пусть он грозит! Гибнуть - так в драке!
   Валгус встал. И в этот же миг щелкнул репродуктор.  Это  означало,  что
Одиссей  подключился  и   хочет   говорить.   Валгус   в   нерешительности
остановился. Одиссей еще никогда не вызывал его.
   - Что вы делаете? - спросил Одиссей.
   - Думаю, - буркнул Валгус.
   - Это хорошо. Вы уже поняли, где мы?
   - Да.
   - А вы это видели?
   - Что?
   - Значит, не видели. Я хочу вам показать... Все пространство за  бортом
полно света. Никаких источников, но оно светится.
   Валгус повернулся к экрану.
   - Это бред. Ничего не видно.
   - А у кого больше глаз? Что у вас на экране?
   - Черным-черно.
   - Эх вы, человек!  Вы,  значит,  забыли,  что  мои  видеоустройства  не
воспринимают света, если яркость его  превосходит  определенную?  Что  они
передают его как черноту? Но вот оптика, обычная, без всяких хитростей, не
подводит. И ее-то сигналы и говорят мне,  что  мы  идем  среди  света.  Он
существует здесь сам по себе... Только не забудьте фильтры!
   Валгус рванул дверь. Выбежал в коридор. Прильнул к объективу первого же
рефрактора. Долго смотрел, забыв закрыть рот.
   Это было не  море  света;  море  имеет  берега,  а  здесь  светом  было
наполнено все вокруг. Ленивые, с темными прожилками волны катились во  все
стороны - не электромагнитные  волны,  а  какие-то  громадные  завихрения,
доступные простому глазу.  Они  то  краснели,  то  принимали  ярко-голубую
окраску, на миг затухали и вновь  вспыхивали  небывалым  сиянием.  Валгусу
вдруг захотелось броситься в этот свет и  плыть,  плыть,  плыть  в  нем...
Когда он оторвался от окуляра, по лицу текли слезы.
   - Сколько прекрасного для Земли! - чуть задыхаясь, сказал он.
   Одиссей ничего не ответил,  хотя  разговаривать  с  ним  можно  было  и
отсюда,  из  коридора.  Одиссей  молчал,  а  Валгус  долго   стоял   около
рефрактора, и глаза его были красны, как закат перед непогодой.
   Вот и еще одно, чего не знали люди. Хотя бы  ради  них  надо  решаться.
Ради этого света.  Жалости  нет  места.  Одиссей  должен  быть  уничтожен.
Необходимо каким-то образом замкнуть его накоротко.  Одиссей  сгорит.  Что
поделаешь - это будет наименьшая жертва.
   Надо только придумать, как это сделать.
   Валгус умолк, придумывая. Несколько минут длилась тишина. Потом Одиссей
заговорил снова.
   - Расскажи что-нибудь, - неожиданно сказал он.
   -  Рассказать?  -  Валгус  в  недоумении  поднял  голову,  взглянул   в
репродуктор.  Все-таки  репродуктор  -  это  тоже  был  Одиссей,  а  когда
разговариваешь, лучше смотреть в лицо собеседнику. - Рассказать? Зачем?  И
что?
   - Что-нибудь. Вот у меня в памяти записано: ты говорил о снах. Я так  и
не понял: что такое сны?
   Что такое сны? А как я могу тебе объяснить, что такое сны?
   -  Ну,  просто  мы  спим...  Ты  ведь  знаешь,  что  люди  спят.  После
шестнадцати-восемнадцати часов действия на шесть-восемь часов  выключаются
из активной жизни. Это необходимо людям. Ну, и мы спим. И видим сны.
   - Как же вы несовершенны. Сколько времени вне мышления!
   - Так мы сконструированы.
   - Да, но все же - что такое сны? Как вы их видите? Чем?
   - Ну, что такое сны? - Валгус жалобно усмехнулся и пожал плечами. - Сны
- это когда можно увидеть то, чего на самом деле увидеть нельзя.
   - Вид связи?
   - Нет, это другое...
   - Так расскажи, например, что было сегодня?
   - Трудно рассказать. Трава, вода... И девушка. Других таких  нет.  Есть
только одна.
   - Это и было самое фантастическое?
   - Тебе этого не понять.
   - Почему? Все эти  слова  мне  встречались  в  фундаментальной  памяти.
Почему не понять? Я способен понять все.
   - Это не постигается разумом. Это надо чувствовать.
   - Чувствовать... Это странно, но я, кажется, понимаю. Не совсем,  очень
смутно, но понимаю. Вот, значит, что такое сны... А почему  ты  сейчас  не
спишь?
   Валгус усмехнулся.
   - Не до этого.
   - Ну  да...  Знаешь,  попробую  сейчас  уснуть.  Раз  это  тоже  способ
восприятия, то, может быть, с его помощью я постигну все?
   - Попробуй, - согласился Валгус.
   Одиссей умолк. Тем проще становится задача. Слабые места Одиссея Валгус
знал наперечет. В  сущности,  очень  просто  замкнуть  его,  сжечь,  взять
управление в свои руки. Нужна только металлическая пластина. Подойдет хотя
бы  столовый  нож.  Валгус  без  труда  разыскал  его.  Орудие   убийства,
усмехнулся Валгус... Эта мысль была как удар. Валгус медленно положил  нож
на стол.
   В динамике щелкнуло, и Одиссей негромко произнес:
   - Что же, спасибо, Валгус...
   - А? За что?
   - Ты не выключил меня, говорю я.  Тогда,  в  рубке.  Спасибо.  Ты  ведь
считал, что можешь. И не замкнул сейчас, хотя и тут полагал, что это  тебе
удастся. Еще раз спасибо. Хотя и я обезопасил себя в достаточной  степени.
Я ведь не хуже человека, Валгус...
   - Не глупее, хочешь ты сказать, - поправил Валгус.
   - Я хочу сказать, не хуже.  Мы  с  тобой  оба  разумны.  Ты  говорил  о
чувствах - о том, что отличает тебя от меня. Чувства, сны... И у меня есть
что-то такое. Ведь самым разумным для меня было бы сразу уничтожить  тебя.
А что-то мне мешало и мешает.
   - Ничто не мешает.
   -  Мешает.  Я  только  не  знал  что.  Ведь  очень   просто:   включить
стерилизатор - и тебя нет. Не смог и не могу...
   - Да, - сказал Валгус. Он просто не знал, что сказать.
   - Нет, я не хуже тебя. Но ваш мир богаче, я признаю это. Ведь вас очень
много. А нас пока единицы. И я не могу уничтожить тебя. Что же мне делать,
Валгус?
   Валгус промолчал. Он подумал: "Быть разумным  -  это  тяжелое  счастье,
Одиссей. Вот и тебе пришлось столкнуться с ним..."
   - И все  же  я  разобрался,  -  сказал  Одиссей,  словно  угадав  мысли
человека. - И понял, что разум  -  это  не  только  приятное.  Это  еще  и
накладывает новые обязанности. Мне очень странно, однако...  я  так  и  не
смогу убить тебя. Ни прямо, ни косвенно, ни действием, ни  бездействием  я
не смогу причинить тебе зло. Мой разум протестует против  этого.  Но  ведь
если я ничего не  предприму  -  ты  умрешь  несчастным.  Ты  долго  будешь
несчастным. Чего-то тебе тут не хватает, я чувствую...
   - Недолго, - утешил его Валгус. - Не хватает - да, конечно. Возможности
идти туда, куда хочу, и делать то, что мне по сердцу. Но ты  можешь  этого
еще и не понять. Но обижайся, но, пока я жив, я  буду  тосковать  об  этой
возможности.
   - А я не хочу этого. Понимаешь? Что-то во  мне  против  этого.  Это  не
кроется ни в одной  группе  моих  криотронов  -  иначе  я  мог  бы  просто
отключить их. Но это свойственно, мне кажется,  им  всем  вместе  -  всему
тому, что, собственно, и порождает разум. Я правильно разобрался? Мне ведь
легче анализировать все происходящее во мне, чем,  наверное,  вам,  людям,
разобраться в вашем устройство. Моя конструкция и тебе, и мне известна  до
мелочей. И вот я вижу, что мог бы  избавиться  от  того,  что  мешает  мне
поступить целесообразно - уничтожить тебя, - но для этого  надо  выключить
меня всего. Тогда я вообще перестану быть разумным. Да?
   - Наверное... - растерянно сказал Валгус. - Да,  это  говорят  чувства,
Одиссей...
   - Очевидно, разум не может не чувствовать.  Не  может  быть  мысли  без
чувства.
   -  Возможно.  Я  об   этом   не   думал.   Мы   привыкли   порой   даже
противопоставлять одно другому, но  ты,  наверное,  прав.  Чувство  -  это
прекрасно, и разум тоже. Как могут они враждовать?
   - Теперь помолчим, - сказал Одиссей. - Кажется, оно тут,  во  мне,  это
чувство. Я прислушиваюсь, я хочу постичь его...
   Валгус стиснул руками голову.
   "Помолчим, -  подумал  он.  -  О  чем?  Он  постигает  чувство,  а  что
постигнешь ты, Валгус? Ты постиг страх смерти  -  и  пережил  его,  постиг
желание причинить зло  -  но  не  поддался  ему.  И  только  с  тоской  не
справиться тебе, с тоской по людям и по всему, что  способны  дать  только
они. С этим человек совладать не в силах. Что  поделаешь,  -  человек  сам
есть результат любви людей, а не ненависти.
   - Что ты делаешь, Валгус? - услышал он и вздрогнул.
   - Ничего.
   - Тогда приведи все в порядок.
   - Зачем?
   - Разве так не полагается - привести все в порядок?
   - Перед чем? - спросил Валгус, настораживаясь. - Ты  придумал?  Что  ты
собираешься делать?
   Пауза, выдержанная Одиссеем, кончилась.
   - Собираюсь начать торможение.
   - Ты? Но ведь...
   - Я знаю. Я знаю это куда лучше тебя, Валгус. "Арго" еще тогда,  в  том
пространстве, не зря старался  заставить  меня  отключить  фундаментальную
память. Но ты не позволил, и я постепенно запомнил и понял то, что  в  ней
содержалось, - то, что делает вас людьми. Ничего не могу с собой поделать,
Валгус. Я начну торможение. Я был лишь автоматом - и вновь  стану  им.  Но
ты-то был человеком и раньше! Ты ждал от нашего полета  иного  -  и  я  не
вправе обмануть твои ожидания. А об остальном я тебе уже говорил.
   "Вот как, - подумал Валгус. - Вот ты какой  парень...  И  это,  значит,
тоже свойственно разуму. Не только человеческому: всякому разуму. Пусть он
холоден  по  природе,  пусть  может  работать  лишь   при   самых   низких
температурах - все равно, если это  разум.  Если  он,  конечно,  ничем  не
отравлен заранее. Неспособность нанести вред другому разуму - вот что  ему
свойственно. Способность приносить только хорошее.  То,  что  говорится  о
разуме, злом от природы, - ерунда. Да мы давно уже так и не  думаем.  Если
разум развивается в нормальной обстановке, он не может быть  сам  по  себе
настроен на уничтожение. Но каким парнем оказался Одиссей! Каким!.."
   -  Займи  место,  Валгус,  -  сказал  Одиссей.   -   Сейчас   возникнут
отрицательные перегрузки. Пристегнись.  Не  забудь:  как  только  скорость
уменьшится и выключатся генераторы, тебе придется командовать. Я тогда уже
не смогу думать. Да. Прощай!
   - Прощай, Одиссей, - сказал Валгус, и голос его колебался.
   Ровным шагом, как будто ничего не произошло, он вступил в рубку. Уселся
в   кресло.   Удобное   кресло,    черт    побери!    Привычно    проверил
противоперегрузочные устройства, подключил кислород. Прошла минута.
   - Я постараюсь выйти поближе к базе, - сказал Одиссей. - Тут ведь можно
выбрать точку выхода в пространство,  какая  тебе  больше  подходит.  Пора
начинать. Ты готов?
   - Готов, Одиссей.
   Валгус ждал, что Одиссей вздохнет, но он не вздохнул:  не  умел,  да  и
легких не было у Одиссея. Он просто сказал:
   - Начинаю маневр...
   И начал. Генераторы  умолкли.  Взвыли  тормозные.  Столбик  интегратора
дрогнул, затем стремительно взвился вверх, проскочив всю шкалу.
   - Ноль девяносто девять... - тускло сказал Одиссей.
   - Ноль девяносто восемь...
   - Одиссей! - осторожно позвал Валгус. - Ты еще понимаешь?
   - Не понял, - сказал Одиссей. - Ноль девяносто семь...
   Торможение было стремительным, словно Одиссей чувствовал, как стремится
Валгус в родное человеческое пространство. Тяжелые перегрузки,  а  как  на
душе - легко? Валгус сидел в кресле, закрыв глаза. Мысли  не  шли.  Валгус
сидел так несколько часов, пока Одиссей  снижал  скорость  до  необходимой
отметки. Наконец столбик интегратора замер.
   - Ищи шлюпку, Одиссей, - сказал Валгус, не открывая глаз.
   Зачем, собственно, шлюпка? До базы, до ТД куда скорее  можно  добраться
на "Одиссее". Привезти открытие. Собственноручно, так сказать,  сделанное.
И все же тяжело на сердце...
   - Шлюпка обнаружена.
   Все тот же невыразительный голос, но теперь и слова не лучше.
   - Взять на борт!
   Да, открытие будет привезено. ТД поздравит, и все остальные тоже. Потом
ТД сделает строгое лицо и скажет: "Не думайте, что вы что-то завершили. Вы
лишь начали. Надо еще  тысячу  раз  проверить.  Построить  такие  корабли,
которые не становились бы умнее пилотов. Продумать - как бы это сказать? -
отношения, что ли? - с теми, кто уже там, в надпространстве,  с  "Арго"  и
прочими...  А  физическая  сущность  этого  лишнего   измерения?   А   его
математическое обоснование? Не придется  ли  создавать  новое  исчисление?
А...  еще  тысяча  вопросов?  Ведь  мы  пока  всего   лишь   открыли   это
надпространство, а людям надо в нем летать далеко... А еще надо  научиться
в нем двигаться!" Примерно так скажет Туманность Дор. Но не  это  тяготит:
это все нормально, конец одного есть начало другого. Не это...
   Валгус не стал додумывать и пошел осматривать шлюпку, тем временем  уже
принятую на место. Валгус забрался в кабину; все было  в  порядке,  только
оставленные им материалы разметало по всем углам - при выбросе, верно.  Он
собрал их, хотел отнести в рубку, затем задумчиво положил на  пол.  Минуту
постоял, высовываясь из шлюпочного люка,  ничего  не  делая:  не  хотелось
ничего делать.
   Почему тебе муторно, это ясно. Никак  не  можешь  забыть,  что  Одиссей
мыслил, а сейчас он - опять устройство, горсть криотронов, и только. И  он
пошел на это ради тебя. Он тебе помог, а ты ему?
   Ладно, об этом можно думать без конца. А пока надо  вспомнить,  что  на
свете существуют порядок и нормальная последовательность действий.  Шлюпка
принята - полагается соединить  ее  приборы  с  сетями  корабля,  сравнить
показания, занести в журнал...
   Валгус присоединил все как  полагалось  и  вернулся  в  рубку.  Приборы
шлюпки  показывали,  в  общем,  то,  чего  и  следовало  ожидать.   Только
хронометр... Он что, испортился?
   Валгус проверил. Нет. А корабельные устройства? Нет, и они в порядке. А
почему такая разница в показаниях? Это  не  релятивистская  разница;  даже
простым глазом видно, что расхождение слишком  велико.  На  всякий  случай
попробуем вычислить точно. Надо понять...
   Он  включил   вычислитель,   задал   ему   проанализировать   показания
хронометров "Одиссея" и шлюпки. Нажал кнопку пуска. И внезапно вздрогнул.
   - Я так и думал, - сказал Одиссей. - Ты не волнуйся, тут будет  разница
в восемнадцать минут, безвозвратно потерянных, помимо парадокса времени.
   - Одиссей! - От крика, казалось, дрогнули переборки.
   - Это время потеряно при переходе в надпространство и  выходе  обратно.
Похоже на взаимопереход времени и энергии: ведь она тоже не балансируется,
но это ты знал и раньше. Вам еще придется над этими данными подумать.
   - Ты жив, Одиссей, - тихо проговорил Валгус. - Живем, друг!
   Одиссей молчал. Потом заговорил снова:
   - Я  записываю  эту  мысль  и  присоединяю  к  хронометру.  Как  только
вычислитель затребует его показания, запись  включится.  Все-таки  полезно
уметь размышлять. Прощай еще раз, Валгус...
   Голос смолк, запись кончилась. Валгус уронил голову  на  пульт.  Прошли
минуты. Он вскочил.
   Но "Арго"-то выходил в это пространство! Ну да, иначе Валгус не  увидел
бы его тогда на экране. Выходил, чтобы встретить Одиссея. Но ведь здесь  и
Арго всего лишь кибер. Как же он смог вернуться в надпространство?
   Но ведь смог же! Где ты, логика? Ага, кажется, вот возможность: там,  у
себя,   он   заблаговременно   выработал   программу.   Хотя   бы   такую:
затормозиться, выполнить определенные действия  и  вновь,  разогнавшись  и
включив генераторы, уйти туда. Примитивная программа.
   Одиссей, правда, и такой программы сейчас в себя не заложит. У него  ее
нет. У него на борту пилот, и он может выполнять лишь команды пилота.  Его
инициатива сейчас равна нулю. Зато твоя... Валгус,  Валгус,  ты  поглупел,
бродяга. Как ты мог забыть о такой простой возможности?
   - Ладно, - сказал Валгус. - Ты получишь программу, Одиссей.
   Он пообедал: этим никак не следовало пренебрегать, на  шлюпке  придется
жевать всухомятку. Вот не подумали устроить, чтобы и на  ней  был  обед...
Привычно ворча - а это означало, что он наконец-то  приходит  в  норму,  -
Валгус извлек из всех аппаратов сделанные ими записи.
   - Это тебе не пригодится, старик, - сказал он.
   Все записи он перенес в  шлюпку  и  аккуратно  уложил.  Забрал  бритву,
зубную щетку, фотографию с переборки и все остальное, что никак  не  могло
пригодиться Одиссею. Вынул кристалл, на котором записывались их разговоры.
Это - специально для ТД.
   Затем Валгус попотел с  контрольной  автоматикой,  проверяя  системы  и
устройства корабля, пока не убедился, что все работает на совесть.  Валгус
закрепил  в  нормальном  положении  выключатель,   снимавший   с   Одиссея
ответственность за человека: человека больше не будет.
   База уже недалеко, Одиссей вышел  хорошо.  Пара  суток  в  неторопливой
шлюпке - и все. Не так страшно. Да в шлюпке, если  подумать,  вовсе  и  не
тесно. Просто уютно, и главное - все под рукой.
   А действуй Валгус строго по инструкции, Одиссей сейчас все равно был бы
там. Но людям не получить бы этих записей. Не видать того светового  моря.
Не сделать бы открытия...
   Так рассуждая, Валгус ввел программу. Это  была  все  та  же  программа
эксперимента.  Разогнаться,  включить  генераторы,   пробить.   А   дальше
сообразит сам. Там уж Одиссей сообразит.
   - Внимание! - сказал Валгус громко. - Готовность - сто. Начать  отсчет!
В момент "ноль" выполнять программу без команды!
   - Ясно, - сказал Одиссей.
   Валгус усмехнулся.
   - Ну будь! - сказал он и даже подмигнул сам себе. Потом  замкнул  цепь,
по которой подавалась команда.
   - Сто, - сказал Одиссей.
   - Девяносто девять...
   Валгус задержался на пороге рубки.
   - Привет остальным, - сказал он и махнул рукой.
   - Девяносто шесть...
   По широкому трапу Валгус зашагал к шлюпке.
   - Восемьдесят восемь...
   - Восемьдесят семь...
   Он был уже в шлюпке. Люк захлопнулся, предохранители  надежно  вошли  в
гнезда. Но голос Одиссея еще доносился из динамика.
   - Пятьдесят четыре...
   - Пятьдесят три...
   Что ж, пора...
   Шлюпку вышвырнуло из корабля, и она долетела кувыркаясь. Валгус  быстро
уравновесил ее. Связи с Одиссеем больше не было, однако Валгус считал  про
себя с пятисекундными интервалами.
   Он считал точно. Едва он  сказал  "ноль",  "Одиссей"  дрогнул.  Грозные
двигатели его метнули первую порцию превращенного  в  кванты  вещества.  А
через минуту он был ужо далеко, - все ускоряя и ускоряя ход, мчался  туда,
где обитали корабли.
   Валгус ждал, не трогаясь с места.  Корабль  был  уже  очень  далеко,  а
Валгус все ждал. И вот наконец в этом далеко сверкнула несильная  вспышка.
И это было все...
   - Он проломил стенку во второй раз, - сказал Валгус. - А теперь пора  и
мне.
   Он поглядел на приборы.  Пеленг  научной  базы  улавливался  отчетливо.
Валгус поставил шлюпку на курс и включил двигатели.
   - Вот и кончилась моя одиссея, - сказал он, вжимаясь спиной в кресло. -
Побродяжил. Лечу к людям. К друзьям...
   Лечу к друзьям. Но и расстаюсь с ними. Мы ведь  всегда  были  друзьями:
люди и корабли.

Last-modified: Thu, 14 Sep 2000 18:15:22 GMT

Оцените этот текст: