жаре, - подумал Колин. - Там каждая минута покажется часом... Если так, то, может быть, все-таки чуть ускорить темп? Сэкономить эту минуту? Он покачал головой: хорошо бы, конечно, но нарушать ритм, в котором сейчас работает рест, нельзя. Именно это нарушение ритма может оказаться роковым. Нет, до следующей группы придется дойти в этом же ритме. "Инстинкт самосохранения, - недовольно подумал он. - Не главное ли теперь добраться побыстрее, чтобы спасти тех, кто сейчас ожидает помощи, кто бессилен предпринять хоть что-нибудь? Не стоит ли ради такой цели и рискнуть собой?" Нет, перебил он сам себя. Дело обстоит вовсе не так. Рискуя собой, он рискует и теми людьми. И еще одним: результатами экспедиции. Тем, что получил Арвэ с товарищами. Может быть, никто из нас и не уцелеет. Но если при этом результаты дойдут до современников, то погибнем мы не зря. А если не дойдут... А результаты здесь. В этой машине. У него в кармане. Риск был бы совершенно неоправданным. "Терпи, парень! - подумал Колин, словно именно парень уговаривал его увеличить темп. - Терпи. Дойдем и так". Они дошли. Когда время вдруг окружило их, историческое время со всеми своими камнями, жизнями и проблемами, Колин, чувствуя изнеможение, еще несколько секунд не поднимал глаз от приборов, указатели которых медленно возвращались на нулевые позиции. Дошли. Все-таки дошли... Он покосился на парня; тот, согнувшись, пробирался к двери. Да, несладко ему пришлось, очень несладко... И дышал он там всякой ерундой, тяжелый воздух в машине, надо провентилировать... Колин неуклюже вылез из машины, чувствуя, как затекло все тело. Столько времени без движения! Юра и Тер-Акопян подошли, лица их были серьезны. - Он не оставил, - сказал Юра едва слышно. - Это очень скверно, знаешь ли, что не изобретена связь, - сказал Тер. - Очень неудобно, знаешь ли. Вы бы мне сообщили, я забрал бы у него ресты, и вам не пришлось бы ни о чем беспокоиться. - Ничего себе беспокоиться, - сказал Колин. - Речь идет о жизни людей... Тер кивнул. - Я знаю. Но что тут поделаешь? Если бы мои вздохи могли помочь, то и в современности было бы слышно, как я вздыхаю. А так, я думаю, не стоит. Я вот что сделаю: заберу свои батареи сколько смогу и отвезу туда, вниз. - У тебя же хроноланг для средних уровней. - Как будто я не понимаю, - сказал Тер. - Подумаешь, мезозой - тоже средний уровень. - Только в случае, если мы Сизова нигде не догоним, - сказал Колин. - Ты сам увидишь, расчет времени тебе ясен. Да, может статься, что нигде не догоним. Очень вероятно. Хотя это уже размышления по части некрологов. Но раз такое предчувствие, что добром эта история не кончится... На этот раз гнилой рест не выдержит. Обидно - ведь больше двух третей пути пройдено. Зато последняя стоит обеих первых. До сих пор было шоссе, а теперь пойдет уж такой булыжник... - Ладно, - сказал Колин и хлопнул Юру по спине. - Поехали, что ли? Надо полагать, прорвемся. Все будет в порядке. Юра кивнул, но на губах его уже не было улыбки, которая обязательно появилась бы, будь это прежний Юра, Колин включил ретаймер осторожно, опасаясь, как бы с рестом не случилось чего-нибудь уже в самый момент старта. Медленно нарастил темп до обычного, а затем постарался вообще забыть, что на свете существует регулятор темпа. Больше никакой смены ритмов не будет до самого конца. Каким бы этот конец ни оказался. Глаза привычно обегали приборные шкалы. Стрелка часов ползла медленно-медленно... Указатели барохронов порывисто качались из стороны в сторону: снаружи была уже история, и все больше в ней становилось событий... Но рест держался. И Юра тоже держался там, в ретаймерном отделении. Хоть бы оба выдержали! Рест начал сдавать первым. Это произошло примерно еще через три часа. Раздался легкий треск, и сразу же повторился. Колин лихорадочно завертел рукоятки. Юра из ретаймерного прокричал: - Сгорели две ячейки! В его голосе слышался страх. Колин по-прежнему скользил взглядом по приборам, одновременно прислушиваясь к обычно еле слышному гудению ретаймера. Сейчас гудение сделалось громче, хотя только тренированное ухо могло почувствовать разницу. Две ячейки - не так много. Но обольщаться мыслью о благополучном завершении путешествия было уже трудно. Конечно, осталось еще сто восемнадцать. Но недаром говорится: трудно лишь начало. Оставшиеся ячейки напрягаются сильнее, им приходится принимать на себя нагрузку выбывших. А это значит... Раздался еще щелчок, стрелки приборов шатнулись в разные стороны. Третья ячейка. Зажужжал компенсатор, по-новому распределяя нагрузку между оставшимися. Колин услышал за спиной дыхание, потом Юра опустился в соседнее кресло. Значит, не выдержал в одиночестве. - Газ весь, - сказал Юра. - Охлаждать больше нечем. Они обменялись взглядами, ни один не произнес больше ни слова. Говорить было не о чем: не каяться же в грехах перед смертью... Еще щелчок. Четвертая. Колин взглянул на часы. Еще много времени... Исторического, в котором надо подняться, и физического - тех секунд или часов, что должен выдержать рест. Каждый щелчок может оказаться громким - и последним, потому что оставшиеся ячейки способны сдать все разом. Нет, все-таки нельзя перегружать их до такой степени. Он протянул руку к регулятору темпа, который был им недавно забыт, казалось, навсегда. Чуть убавил. Гудение стало тише. Но это, конечно, не панацея. Сбавлять темп до бесконечности нельзя: тогда они если и дойдут, то слишком поздно. И вообще, это палка о двух концах: ниже темп - больше времени в пути, дольше будет под нагрузкой рест. Нет, теперь убавлять он не станет. Щелчок, щелчок, щелчок. Три щелчка. Нет, и это не помогает. Очевидно, ячейки уже вырождаются. Что ж, ясно, по крайней мере, где граница их выносливости при разумной эксплуатации. И то неплохо. Но до современности им не добраться... Он покосился на Юру. Парень сидел в кресле, уронив руки, закинув голову, глаза были закрыты, он тяжело дышал. Ну вот, этого еще не хватало. - Что с тобой? Юра после паузы ответил: - Нехорошо... Голос был едва слышен. Ну понятно - столько времени проторчать там, у ретаймера, дышать азотом, да еще такое нервное напряжение. Парень молодой, неопытный... Только что с ним делать? - Дать что нибудь? Погоди, я сейчас. "Что же ему дать? Я даже не знаю, что с ним". - Нет... Колин, мне не выдержать... - Ерунда. - Не выдержу... Хоть несколько минут полежать на траве... Трава. Где ее взять? - Дотерпи. Не дотерпишь? - Нет. Дышать нечем... Воздух и в самом деле был никуда не годным. Да и жара... Скоро плейстоцен, последняя разрешенная станция. Там сейчас никого нет, но станция, как всегда, готова к приему хроногаторов. Кстати, дать остыть ресту, осмотреть его да и всю машину. Больше остановок не будет до самой современности: скоро уже начнется эпоха людей, в которой останавливаться запрещено, да и подготовленных площадок там, естественно, нет... Колин невольно вздрогнул: раздались еще два щелчка. Сколько это уже в сумме?.. Юра раскрыл рот, чтобы что-то сказать, по Колин опередил его. - Вот он, - сказал Колин. - Маяк стоянки. Сигнальное устройство заливалось яростным звоном. - Включаю автоматику выхода... Цифры исторического времени перестали мелькать на счетчиках. Розовая мгла сгущалась. Хронаторы мерно пощелкивали, голубой свет приборов играл на блестящей рукоятке регулятора темпа. Небольшая, но все же отсрочка. Пусть отлежится парень и остынет рест... Хронокар выпрыгнул из субвремени. Вечерело. Стояла палатка, немного не такая, как в их экспедиции, но тоже современная, рядом стоял закрытый ящик с одной батареей. Это и была стоянка хронокаров в плейстоцене, последняя перед современностью, перед финишем в стартовом зале института. Об этом финише Колин подумал сейчас как о событии далеком и невероятном. Он помог Юре выбраться из машины и улечься на траву около палатки. - Полежи, - сказал он, - отдышись. Это и с другими бывает, а я пока займусь рестом. - Будь машина полегче... - пробормотал Юра. - Ну мало ли что. В общем, лежи. Колин полез в ретаймерное отделение и, стараясь уместиться там, снова подумал, что в такой обстановке кому угодно сделалось бы не по себе. Минут пять, а может быть, и все десять он просидел, ничего не делая, просто глядя на рест - вернее, на то, что еще оставалось от него. В конце концов все зависело от точки зрения. Если исходить из общепринятых положений, то на таком ресте хронировать нельзя. Но, принимая во внимание конкретную ситуацию... все-таки осталось еще куда больше ячеек, чем сгорело. Что ж, посмотрим. Он долго пристраивал дефектоскопическое устройство, захваченное из кабины. Затем, не отрывая глаз от экрана, начал медленно передвигать прибор от одной ячейки к другой. В однородной массе уцелевших ячеек виднелись светлые прожилки. Монолитность нарушена, но, может быть, это еще не вырождение? Колин пустил в ход тестер. Это была долгая история - подключиться к каждой ячейке и дать стандартное напряжение для проверки. Наконец он справился и с этим. Каждая в отдельности, ячейки выдержали. Но ведь теперь при работе им приходится находиться под напряжением выше стандартного. - Юра! - позвал Колин, вылезая. - Юра! - крикнул он громче. - Ты где? - И ощущая знакомое чувство гнева: - Что за безобразие! Он обошел хронокар. Низкая, жесткая трава окружала машину. Никаких следов мальчишки. Колин позвал еще несколько раз - ответа не было, зов отражался от недалекого дубового леска и возвращался к крикнувшему ослабленным и искаженным. Колин заглянул в кабину. Может быть, уснул в кресле? Времени оставалось все меньше, искать было некогда. Но и кабина была пуста. Листок бумаги белел на кресло водителя, сумеречный свет, проникая сквозь ситалловый купол кабины, затемнялся пробегавшими облачками, и в такие мгновения в кабине наставал вечер и вспыхивали плафоны. Вспыхнули они и сейчас, и Колину показалось, что бумага шевелится. Он торопливо схватил листок. Размашистые буквы убегали вверх. "Прости меня, я немного схитрил. Чувствую себя хорошо, но машина перегружена. Помочь тебе ничем не смогу, только помешаю. Я буду ждать здесь, взял в запас одну батарею. Торопись. Удачи!" Подписи не было, да и зачем она? Одна батарея - это на сутки. А если все-таки задержка? Если что-нибудь? Чертов мальчишка! Не для того же его увезли оттуда, чтобы бросить в пути! Колин кричал еще минут десять, пока не охрип. Он приказывал и умолял. Мальчишка выдержал характер - не показался, хотя Колин чувствовал, что парень где-то поблизости, да он и не мог уйти далеко. Однако искать его бессмысленно, это яснее ясного. Колин выкинул на траву еще одну батарею. Последнюю. Конечно, это не гарантия спасения. Но кому из нас спасение гарантировано? Никому. Вот результаты экспедиции - ее отчет, хотя бы в том виде, в каком он существовал сейчас, - должны быть спасены во что бы то ни стало. 4 Рест сгорел окончательно, когда плотность времени была ужо очень близка к современной. Хорошо, что существовала аварийная автоматика. Она не подвела, и хронокар вынырнул из субвремени неизвестно где. Выход прошел плохо. Что-то лязгало и скрежетало. Машину сильно тряхнуло раз, другой. Потом все стихло. Сквозь купол в кабину хронокара вошла темнота. Очевидно, была ночь. Пахло паленым пластиком. Итак, он все-таки сгорел. Сказалось вырождение ячеек. Немного не дотянул. Жаль! Интересно, что это за эпоха? По счетчикам уже не понять - дистанция до современности слишком невелика. Ясно, что тут обитаемое время. Населенное людьми. В каком состоянии машина? Окончательно ли безнадежен рест, или автоматика, как это бывает, чуть поторопилась? Все это можно установить сейчас, но нужен большой свет. За куполом, ночь. Зажигать прожектор опасно. И так уже нарушено основное правило - сделана остановка в обитаемой эпохе. В момент, когда рест залился дробной очередью щелчков - ячейки полетели подряд, - Колин даже не успел подумать, что нарушит правила. Он просто сохранил неподвижность и позволил автомату спасти машину, это произошло без участия рассудка. Тем более следовало думать теперь. Нет ли опасности привлечь внимание людей? Что здесь, лес или город? Все равно люди могут оказаться рядом. Они увидят. Что произойдет? Царит тишина. По-видимому, тут сейчас нет войны. Правильно? Очевидно, да. С первого взгляда странно: в прошлом всегда происходили войны. Ну да, не все они были мировыми. Значит, находились места, где войн в данный момент не было. Вот и тут, сейчас. А когда - сейчас? Масштаб минус-хронистов тут неприменим. Что такое сотня-другая лет в любой геологической эпохе? Их там просто не различишь, эти столетия, они похожи, как близнецы, никто не считал их, никто не нумеровал. А в обитаемом времени сто, даже десять, а порой и один год имеет значение. Один день. Но историческая наука, к сожалению, редко достигает точности в один день. И вот приходится сидеть и гадать. Колин явственно представил, как наутро - а если он тут начнет возиться, то и сейчас - вокруг машины соберется целая толпа угрюмых предков. В памяти возникли какие-то звериные шкуры, длиннополые кафтаны, ряды блестящих пуговиц - не вспомнить было, что к каким векам относится. Пусть хотя бы кафтаны. Толпа в кафтанах будет все увеличиваться и, преодолевая страх, придвигаться все ближе. Первый камень ударится о ситалл купола, как тяжелая капля из грозовой тучи. Конечно, с материалами такой прочности, как ситаллы или бездислокационные металлы, предкам встречаться не приходилось. Однако они припишут эту прочность козням того очередного дьявола, которому в эту эпоху поклоняются. Обложат машину чем-нибудь горючим и зажгут. Или привезут артиллерийские орудия, если уже успели изобрести их. Недаром есть правило: в обитаемом минусе не останавливаться. Буде же такая остановка произойдет... Но об этом позже. А пока надо выйти из машины. Найти здания. Или другие следы деятельности человека. Машины, возделанные поля и прочее. И по ним установить эпоху. Например, самодвижущийся экипаж - это уже второе тысячелетие того, что в прошлом называлось нашей эрой. И даже точнее: вторая половина этого тысячелетия. Кажется, даже последняя четверть? Сооружения из бетона - тоже последняя четверть. Но сооружения из бетона воздвигались еще и в начале третьего тысячелетия. Жаль, что плохо припоминается история. Жаль! Но кто же в нормальной обстановке думает о том, что может наступить момент, когда жизнь людей будет зависеть от того, насколько хорошо (или плохо) кто-то из них знает историю? Можно встретить человека и пытаться определить эпоху по его одежде. Однако, даже если помнить все точно, запутаться тут еще легче. Грань между короткими и длинными штанами или между штанами и отсутствием их примерно (в масштабе столетий) провести еще можно. Но ориентироваться в десятилетиях на основании широких или узких штанов кажется уже совершенно невозможным. Тем более что они менялись не один раз. А ведь сейчас важны именно десятилетия. Сейчас ночь. Ждать рассвета нельзя, потому что существует второе правило, гласящее: буде остановка в обитаемом минусе все же произойдет... Колин вторично отогнал мысль об этом правиле. Успеется об этом. Пока ясно лишь, что способ ориентации по конкретным образчикам материальной культуры в данном случае не годится. Последние столетия характеризуются развитой связью. Правда, принципы ее менялись. Но и это само по себе может служить для ориентации. Если же удастся включиться в эту связь, то можно будет, если повезет, установить время с точностью даже и до года. Если же связи не будет, это тоже послужит признаком... Просто, как все гениальное. Колин протянул руку к вмонтированному в пульт мим-приемнику. Сейчас он включит. И вдруг из динамика донесется голос. Нормальный человеческий голос! Колин включил приемник осторожным движением. Шкала осветилась. Колин включил автонастройку. Бегунок медленно поехал по шкале. Он беспрепятственно добрался до ограничителя, переключился и поехал обратно. Опять до самого конца - и ни звука, только едва слышный собственный шум, фоновый шорох приемника. Плохо. Колин ждал. Приемник переключился на соседний диапазон. Проскользил до конца. Щелчок - переключение диапазона. Бегунок поплыл. Ничего... И вдруг он остановился. Замер. Приемник заворчал. Бегунок закачался туда-сюда, туда-сюда, с каждым разом уменьшая амплитуду колебания. Наконец он застыл. Приемник гудел. Передача? Передача в мим-поле? Колин закрыл лицо ладонями. Попытался не думать ни о чем, только слушать. Высокое гудение. Никакой модуляции. Равномерное, непрерывное. Это не передача. В какой-то лаборатории уже генерируется мим-поле, но люди еще не знают об этом. Он вновь тронул кнопку автонастройки. Приемник в том же неторопливом ритме прощелкал остальными диапазонами. Ничего! Тогда Колин вернулся к гудящей частоте. Под гудение было приятней думать. Итак, ориентиры уже есть. Человечество еще не знает мим-поля. Значит, до современности еще самое малое семьдесят пять лет. Полный простор для второго правила! Хотя... в конце концов, какие-то ориентиры все-таки найдены: хронокар вынырнул из субвремени не ниже чем... ну, скажем, чем за триста, и не выше чем за семьдесят пять лет до современности. Особой разницы между этими числами нет. Во всяком случае, в одном отношении - в отношении ремонта хронокара и возвращения в современность. Потому что ни триста, ни даже семьдесят пять лет назад человечество еще ничего не знало о возможности хроногации. Правда, семьдесят пять лет назад уже подбирались к принципиальным положениям. Но от этого до конкретных деталей, до готового реста еще очень далеко. И вывод: рассчитывать можно лишь на самого себя. Вот так порой оборачивается минус. Какая была бы благодать, если бы он возвращался не из минуса, а из плюса. Из будущего, а не из прошлого. Триста или семьдесят пять лет не "до", а "после" современности - пустяк! Вам нужен запасной рест? Что вы, к чему вам эта старая машина? Оставьте ее нам для музея, возьмите нашу, не стоит благодарности, счастливого кути... Вот так, наверное, выглядело бы это, потерпи Колин аварию при возвращении из плюса. Наверное, именно так. Наверное, потому что в плюс-времени никто еще не бывал. Не получается. По-видимому, там действуют какие-то иные физические закономерности. Нужна другая техника. Не все равно - нырять в воду или подниматься в воздух. И овладевают этими направлениями неодновременно и по-разному. Плюс-время, будущее - пока мечта. Мы идем туда потихоньку. День за день, час за час. Потому что этот день и этот час уходят на создание этого самого будущего. Жаль, конечно, но потомки из плюс-времени сидят там, у себя, и о тебе не думают. А вот если бы подумали, то сразу, в два счета, выдернули бы отсюда, спасли из беды. А пока, если только ты не хочешь вспомнить до конца второе правило, если только ты еще думаешь о спасении товарищей - а ты не можешь не думать, - постарайся помочь самому себе. Для этого еще раз изменим направление мыслей. Забудем о плюс-времени, забудем об ориентации. Сейчас настала пора взвесить и продумать все шансы. "За" и "против". В первую очередь - "за". Итак, сначала собственные возможности. Колин продумал их тщательно: во-первых, потому, что думать вообще следует без спешки и тщательно; во-вторых, потому, что их было мало. Исправить ретаймер? Без нового реста невозможно. Выбросить маяк? Можно, если бы был маяк. Но все они работают в экспедиции, там они куда нужнее. Вот и все собственные ресурсы. Связи, как известно, в хроногации нет. Не найден способ. Может быть, со временем найдут, после нас. Хроноланг - вот он, лежит. Но использовать его нельзя. Это компактный аппарат для хронирования одного человека. Но ради этой самой компактности пришлось, увы, пожертвовать универсальностью. Хроноланг действует при плотности времени не ниже пятнадцати тэ аш. Иными словами, за зоной последней станции он уже не годится. Для того и устроена станция, чтобы на ней хронолангисты могли дождаться машин. А какие есть возможности несобственные? Попросту говоря, на какую помощь и на чью ты можешь рассчитывать? Да ни на чью и ни на какую. Из твоих современников никто не знает, где ты, и не станет искать тебя здесь. Потомки о тебе не знают. А от людей, живущих в этом времени, помощи тебе не дождаться: они и не поймут, и не сумеют. Так что на чудеса рассчитывать не приходится. Что же остается? Остается второе правило. Второе правило гласит: если остановка, вот эта самая, все же произойдет, то... Как это там было? "Минус-хронист обязан принять все меры, включая самые крайние, для того чтобы его появление осталось не замеченным или не разгаданным обитателями этого времени". Коротко и ясно. Колин откинулся в кресле и начал тихонько насвистывать. Не реквием, конечно, но веселой эту мелодию тоже никто не назвал бы. Крайние меры - это значит исчезнуть. Дехронизироваться вместе с машиной и со всем, что в ней находится. Отвести предохранитель, закрыть глаза и выключить экраны. Чего мы боимся? Что, появившись в их времени, как-то нарушим ход истории, цепь причин и следствий? Но история носит, кроме всего прочего, вероятностный характер. А мое появление здесь - крохотная случайность, таким не под силу поколебать развитие исторического процесса. История ничего и не почувствует. А если даже чуть выйдет из берегов, то очень быстро войдет в свое русло. Колин взглянул на шкалу барохрона. На счетчик исторического времени. На мим-приемник. Не возразит ли кто? Но приборы безразлично отблескивали. Они не боялись смерти. Нет, конечно, дело не в том, что ты поломаешь или нечаянно убьешь что-то или кого-то и от этого история пойдет по другому пути. Мы опасаемся не этого. Но вот если ты встретишься здесь с человеком и он догадается, кто ты и откуда, - это не исключено, - то начнет расспрашивать. И ты будешь ему отвечать - потому что предоставлять неверную информацию о чем бы то ни было в твое время уже не умеют. Считают недостойным. Раньше был даже такой специальный глагол для названия этого. Он давно забыт. Ты начнешь рассказывать, а человек - понимать, что не каждый путь, каким идут сегодня, приведет куда-то, все равно - в науке ли, в технике, в искусстве... А ведь каждому хочется делать то, что понадобится завтра, и никому неохота заниматься тем, что потомки забудут навсегда. Но иначе не бывает. Даже то, что завтра покажется ненужным, с точки зрения сегодняшнего дня правильно и необходимо. Ты прилетишь в мезолит и покажешь прекрасное стальное лезвие. И может быть, умельцу, обивающему кремень, станет обидно: он-то старается, а потом это выбросят, забудут... Но если он бросит свою работу, человеку никогда не дойти до стальных лезвий. Поэтому не надо волновать его зря. Не надо, чтобы он чувствовал свою вынужденную ограниченность. И поэтому встречаться с ним тебе не следует. И если будущее человечества - вечный мир, это не значит, что можно бросить оружие раньше времени. Но если ты выскажешь свое отношение... Одним словом, второе правило справедливо. 5 Надо умирать; ничего не поделаешь. Когда? Сейчас, пока темно, пока тебя не заметили. Хорошо. Хорошо, пусть будет так. Я сделаю это. Но мне нужно хоть немного времени, чтобы приготовиться. Успокоиться. Как-никак умирать приходится не каждый день. Это не может войти в привычку. Человеку, готовящемуся к смерти, не остается ничего другого, как думать о жизни. Вроде бы все в ней было так, как надо. Люди ни в чем не смогут упрекнуть тебя. Жил, как того требовала жизнь. Честно служил своему делу, ставя его превыше всего. И умер, потому что так нужно было сделать в этих условиях. Можно быть спокойным... Обстановка располагала к спокойствию. Была тишина, только гудели едва слышно энергетические экраны, пока еще охранявшие машину и самого Колина от дехронизации. Ладно. Он протянул руку и отвел предохранитель главного выключателя. Ну вот и все приготовления. Теперь только нажать от себя... А как же те, кто остался в глубоком минусе? Как же мальчишка, который сбежал и ждет помощи на последней станции? И мало того. То, что оправдало бы, может быть, гибель всех нас - результаты экспедиции - покоится у тебя в кармане и исчезнет вместе с тобой. Сейчас поступить по инструкции - будет означать просто, что ты убежишь первым. Слишком легкий выход. "К черту инструкцию! - с облегчением подумал Колин. - Еще не вечер! Еще есть время. Хотя бы для того, чтобы сидеть здесь и сдаться последним, а не первым. Надо дождаться рассвета. Дождаться. И посмотреть: а может быть, есть еще надежда? Может быть, уцелеют хотя бы пленки Арвэ? Решено: ждем. Может быть, никто здесь меня и не..." Колин оглянулся. За прозрачным куполом было темно в тихо. Но тебе не кажется, что в одном месте - вот тут - эта темнота еще темнее? Он вгляделся. И увидел, как из черноты протянулась рука. Он ясно различил все пять пальцев, странно согнутых. Вот костяшки пальцев коснулись купола. Белые пальцы на черном фоне. И раздался стук. Сердце билось бешено. Колин сидел, пригнувшись, подобрав ноги. Он все-таки оказался здесь, человек. Набрел. Дехронизация отменяется, пока он не отойдет на достаточное расстояние. Лучше всего будет, если человек уйдет совсем. Но это от Колина не зависит. Что предпринять? Сидеть, не подавая никаких признаков жизни? Снаружи тот ничего не разглядит: в машине темно, выключена даже подсветка приборов. Итак, переждать, пока ему не надоест стучать. Он уйдет своей дорогой, и можно будет делать свое дело. Стук повторился. Но если он уйдет и приведет других? Если эти другие далеко - беда невелика: когда они подоспеют, Колина уже не будет. А если они рядом и их пока просто не разглядеть? Когда-то такая ситуация уже была. Только снаружи вместо человека топтался ящер. Тогда Колин вышел. Но с ящером разговор был краток. Впоследствии палеозоологи с удовольствием занимались его анатомией. То был ящер, не человек. Да, переделка ничего себе: час от часу хуже. Но вроде бы так дожидаться не совсем в твоих привычках. Колин решительно встал. Медленно прошел по кабине. Помедлил секунду - и нажал на ручку двери. Он вышел. Вокруг был лес. Послышался хруст шагов. Стучавший, видимо, обходил машину. Предрассветная мгла начала проясняться. Колин пошел навстречу человеку. Обходя машину спереди, он окинул взглядом уже проступивший из тьмы корпус хронокара. Это был профессиональный интерес: как удалось вынырнуть из субвремени в таком густом лесу? Н-да, этим особо не похвалишься. Левый хронатор - вдребезги. Деформирован большой виток темп-антенны. Вмятина в корпусе почти рядом с выходом энергетического экрана. Проклятые деревья! Разглядывать повреждения дальше стало уже некогда. Предок вышел из-за левого борта. Он подходил медленно, остановился, вглядываясь, и Колин тоже стал вглядываться в него. Человек казался неуклюжим. Он стоял, широко расставив ноги, и молчал. Наверное, ему показалась необычной тонкая фигура в отблескивающем защитном костюме, с широким, охватывающим голову обручем индивидуального энергетического экрана. Впрочем, если человек и удивился, то, во всяком случае, не испугался. Он не отступил, не сделал ни одного движения, которое можно было бы принять за признак страха или хотя бы за ритуальный жест, какой, помнится, в прошлом полагалось делать при встрече с чем-то необычным: не поднял рук к небу, не дотронулся до лба и плеч, не принял даже оборонительной позы. Он просто сделал шаг вперед, и теперь Колин, в свою очередь, смог рассмотреть его как следует. Тяжелая одежда; очевидно, без подогрева. Интересно все-таки, смогу я определить эпоху? Нет, безнадежно. Ясно, например, что штаны есть. Но короткие они или длинные - не разобрать, потому что на ногах у человека, к сожалению, сапоги до бедер. А такие носили с незапамятных времен и чуть ли не до вчерашнего дня. Да и в минус-экспедиции было что-то подобное, только, конечно, из другого материала. За спиной висит оружие. Кажется, еще огнестрельное, поражавшее пулями. Так... Сейчас он заговорит. Как важно... - Извините, я вас разбудил, - сказал человек и улыбнулся. Зубы его блеснули в полумраке. Колин наморщил лоб. Слова можно было понять: хотя они показались очень длинными, корни их были общими с языком современности. Это, пожалуй, удача... И нападать предок как будто не собирается. Тем лучше. Он ничего не подозревает. Теперь надо только вести себя так, чтобы наткнувшийся на хронокар человек и в дальнейшем не узнал истины, чтобы у него вообще не возникло никаких подозрений. А для этого - не позволять ему опомниться. Сразу занять чем-нибудь. И самому осмотреть ретаймер. - Значит, спали, - снова сказал человек. - Я вас не стану больше тревожить. Расположился здесь, по соседству, но оказалось, что огня нет - то ли потерял спички, то ли дома забыл... - Нет, - проговорил Колин, - я не спал. Вздремнул немного. Так и думал, что кто-нибудь подойдет. Мне нужна помощь. А огонь я вам дам. Он достал из кармана батарейку, нажал контакт. Неяркий венчик плазмы возник над электродом. - Зажигалка интересная, - сказал человек, прикуривая. С удовольствием затянулся. - Иностранец? - Как? - Ну, турист? Путешественник? - Пожалуй, так, - согласился Колин. - Понятно, - проговорил человек и взглянул почему-то вверх. - Машина любопытная, мне такие не встречались. Издалека? - А... да, довольно издалека. (Так правильно?) Так вы сможете мне помочь? - Почему же нет? Пожалуйста... А в чем дело? Он снял с плеча оружие, прислонил к дереву. - Вот, - сказал Колин, указывая на виток. - Видите эту дугу? Помялась. Надо выпрямить. - Инструмент у вас есть? - спросил предок. Он разложил свое верхнее одеяние возле хронокара. - Давайте... "Хорошо, - подумал Колин. - Пока работает, он ни о чем не спросит. Хотя бы о том, как я попал сюда, в чащу леса, без дороги, на такой неуклюжей машине... Или откуда попал... Значит, можно браться за ретаймер". Он начал осмотр с внешних выходов. Так, здесь все в порядке. Ну, перейдем к главному... В ретаймерном отделении было тепло. Колин протянул руку и сразу нащупал рест. Он уже не обжигал, хотя был еще сильно нагрет. Колин стал слегка прикасаться пальцами к ячейкам. Они осыпались под самым легким нажимом - слышно было, как крупинки вещества падали на пол. Да, сгорел. Мир праху его, сказал бы Сизов. Странно: это было ясно заранее, и все же только сейчас Колина охватил ужас. Такой сильный, что Колин замер в оцепенении. Но опомнился, услышав легкое покашливание. Он поднялся и вышел из машины, стараясь выглядеть как можно безмятежнее. - Ну, это я сделал, - сказал предок. - Подручными средствами, как говорят. Готово... - Речь его странно замедлилась, он смотрел в одну точку, смотрел не отрываясь. Колин проследил за направлением его взгляда и почувствовал, как холодеет спина: сквозь блестящий титановый щиток хронокара проросла былинка. Она уже была здесь, когда хронокар выходил из субвремени, и что-то в нужный момент не сработало в уравнителе пространства-времени; щиток не примял былинку, а заключил ее в себя - слабый стебелек пронзил металл, словно сверхтвердое острие... Колин почувствовал, что краснеет, но предок все смотрел на былинку. Сейчас спросит. Опередить его... - Кстати, кто вы? - спросил Колин. - Работаете здесь? - Нет. Иногда приезжаю отдыхать. - А чем вы занимаетесь, когда не отдыхаете? Кажется, предок взглянул на Колина с некоторым подозрением. Ответил он не сразу. - Работаю... в одном учреждении. - В какой области науки? - В ящике. Колин не понял, но решил не переспрашивать. Очевидно, у них не принято говорить на эту тему. У всякой эпохи свои обычаи. Надо быть внимательнее. - Да, - сказал Колин. - Здесь вы отдыхаете... ("Если бы он тут не болтался, как знать - может, я и проскочил бы, не было бы этого уплотнения времени, на котором сгорел рест. И сидеть бы мне сейчас в стартовом зале Института Хроногации и Физики Времени...) Наши, возвращаясь из звездных экспедиций, тоже любят пожить в лесу. Кстати, что слышно о последней звездной? Колин выжидательно посмотрел на человека из прошлого. Тот не менее внимательно глядел на Колина, в глазах его было что-то... Неужели в этой эпохе еще не было звездных экспедиций? Когда же они начались, черт... Человек шагнул к нему, и Колин напрягся, чувствуя, что сейчас что-то произойдет. - Знаете что? - сказал человек. - Давайте начистоту. Я ведь не ребенок... и вы меня не убедите в том, что на такой машине смогли заехать в чащу леса, куда я и пешком-то еле пробираюсь. - Я по воздуху, - безмятежно промолвил Колин. - Вы, наверное, еще не слышали - сейчас уже изобретены машины, которые передвигаются по воздуху. Как птицы. Вы воздушный-то шар видели? Ну, а это совсем другое, но тоже летают. Есть машины с крыльями, ну, а вот моя - без крыльев. - Согласен, - предок чуть улыбнулся. - Ваша машина сошла бы за вертолет... будь у нее винт. Или у вас реактивный двигатель? Откровенно говоря, не очень-то похоже: здесь все вокруг было бы выжжено. Да и как это вы ухитрились опуститься сквозь сомкнутые кроны, не задев ни одной веточки? Он снова взглянул наверх и опять перевел взгляд на Колина. "Вот несчастье, - подумал Колин, - вот знаток на мою голову... Я не умею искажать информацию, и не удивительно, что я все время попадаю впросак. И сколько раз еще попаду! Рассказать ему, что ли, все? А правила? Так что ж, что правила; все равно мне деваться некуда. Да и человек этот, кажется, не из тех, кто сразу же впадает в истерику, едва услышав, что где-то люди живут иначе. Нет, он определенно не из тех. Рассказать?" - Расскажите-ка все, - сказал предок. - Я тут строю всякие предположения, но они выходят очень уж фантастичными. А мне фантастика в выводах противопоказана. - Ну что ж, - вздохнул Колин, набирая полную грудь воздуха. Он рассказывал недолго. Когда кончил, предок усмехнулся и повертел головой. - Да... Но придется согласиться: убедительно. Затем он нахмурился. - Я чувствую себя виноватым: выходит, не раскинь я здесь свой лагерь, вы благополучно проскочили бы в ваше время? - Возможно, - согласился Колин. - Но наша судьба - подчас спотыкаться там, где располагались предки. Это не ваша вина. - Очень хочется вам помочь. Вы меня, конечно, изумили порядком. Но в принципе история знает вещи, которые на первый взгляд казались еще менее вероятными. Давайте подумаем, как вам выпутаться. Вы не покажете эту вашу деталь? - Рест ретаймера? Пожалуйста... Все это ерунда. Эпоха не ясна, но, во всяком случае, столетие не наше. И даже не прошлое. И, значит, в ресте он разбирается, как... как... Но сравнения навертывались только обидные, и Колину не захотелось употреблять их даже мысленно. Он осторожно вынес рест из машины - возня с зажимами отняла немало времени - и положил на землю, усыпанную сухими сосновыми иглами. - Вот, - сказал он. - Это сгорело. Остались считанные ячейки. Видите - одна, две, три... семнадцать. Из ста двадцати. Остальные - пепел. Дать мне новые ячейки - если не рест целиком - вы, к сожалению, не можете. А иного пути нет. Предок молчал, размышляя. Затем медленно проговорил: - А больше таких обломков у вас не сохранилось? Колин удивился. - Один лежит в багажнике. Но там уцелело еще меньше... - А если отремонтировать? - Что вы имеете в виду? - Ну те, уцелевшие, переместить сюда. Вы что, не понимаете, что ли? Ремонтировать: взять два сгоревших реста и пытаться сделать из них один новый. Очевидно, этим предкам приходится туго с техникой. А идея остроумна; только, к сожалению, бесполезна. А впрочем, почему бы и нет? На тридцати ячейках, понятно, не уедешь. Но если взять их еще из маленького реста в хроноланге - там их еще тридцать, - то уже можно рассчитывать... нет, не на то, чтобы спастись самому и догнать Сизова. Но хотя бы на то, что машина - пусть лишь скелет машины - доползет до института и доставит письмо и пленки. - Вы молодец, - сказал Колин. - Знаете, мне это не пришло бы в голову, у нас ремонт - нечто иное. Что же, поработаем. Да, раз уж маскировка не помогла, раз этот предок знает, кто ты и откуда, надо держаться до самого конца. Предки должны быть высокого мнения о потомках, о людях будущего. Такой человек здесь в особом положении. Своего рода пророк, хотя бы он и не старался становиться в позу. Пока это, кажется, удавалось. И, во всяком случае, удалиться надо будет с библейским величием - когда придет к концу энергия экранов. Чтобы предок не подумал, что ты просто гибнешь. Пусть думает, что спасаешься. Зачем предкам знать, что ну нас - бывает - гибнут люди. Он вынес второй рест и инструменты. Спокойно взглянул на часы. Человек из прошлого засучил рукава: наверное, это по ритуалу полагалось делать перед тем, как приступить к работе. Потом Колин незаметно забыл о времени. Ячейка за ячейкой покидали раму реста, сожженного Юрой, и занимали место по соседству с уцелевшими семнадцатью. Ну что ж, даже увлекательно... Тихо пощелкивал выключатель батарейки, в возникавшем пламени мгновенно сваривались с трудом различимые глазом проводнички. Пепел от сгоревших ячеек падал на землю и, вспыхивая мгновенными, неслышными искорками, исчезал. "Модель моей судьбы, - мельком подумал Колин. - Модель гибели. Но что возможно, я сделаю". Через час привинченный рест стоял на месте. Все выглядело бы совсем благополучно, если бы не шестьдесят ячеек вместо ста двадцати. Предок, подняв брови, покачивал головой - то ли сомневаясь, то ли удивляясь степени риска, на который надо было идти, то ли осуждая - уж не самого ли себя? Колин медленно собрал инструменты, тщательно уложил их в соответствующую секцию багажника, обстоятельно, очень обстоятельно проверил, хорошо ли защелкнулся замок секции. Потом он решил, что надо проверить и остальные секции. Он проверял их медленно-медленно... Потом прикинул: что еще можно будет выкинуть из машины, которая уйдет в современность одна, без человека? Оказалось, что в хронокаре очень много оборудования, ставшего вдруг лишним. Вся климатическая система, например, баллоны с кислородом, кресла, мало ли что еще. Как знать - может быть, машина и дойдет. И донесет то, что будет ей поручено. Теперь осталось только написать письмо, положить его вместе с пленками Арвэ на пульт, включить автоматику дрейфа и выскочить из машины. Самое тяжелое будет - выскочить. Не поддаться искушению остаться в ней. Потому что лишних семьдесят килограммов нагрузки приведут к тому, что рест сгорит на первых же секундах пути. Не останется даже той минимальной мощности, необходимой, чтобы спастись, выскочив из субвремени. Ничего, с этим он справится. Он вышел из машины. Было совсем светло, но солнце еще не поднялось над деревьями. Предок стоял, прислонившись к стволу, и насвистывал что-то задумчивое. - Спасибо, - сказал Колин предку. - Вы мне очень помогли. Предок отвел глаза в сторону и промолчал. Наверное, он тоже не до конца верил в отремонтированный рест. Пели птицы. Предок вздохнул. - Ладно, - сказал Колин. - Давайте посидим немного, отдохнем... - Он чувствовал, что ему нужны несколько минут покоя. - Я бы пригласил вас в машину, там неплохо, но вы, к сожалению, не можете существовать там - в ней течет наше время, а у вас нет защиты от него. - Он извиняюще улыбнулся. - А потом мне снова потребуется ваша помощь: придется выгрузить кое-что. Предок кивнул. - Посидим, - сказал он. - Может, разложим костер? - Костер? Это будет славно... Древний огонь - простое открытое пламя, - возникнув над электродом колинской батарейки, охватил ветки; Колин устремил взгляд