, и колени человека, когда он уселся, согнулись под острым углом. Устроившись на стуле, он вновь приятно улыбнулся, предъявив длинные, с желтизной, зубы, и, по-прежнему не сводя с меня глаз, чуть приподнял мохнатые, но блестевшие, как правительственная "Волга" из недавнего прошлого, брови. - Как долетели? - спросил он, выговаривая слова со странным, издавна знакомым акцентом, - до того знакомым, что я решил, будто слух обманывает меня: до такой степени облик сидевшего передо мною не вязался ни с этой, навеки запечатленной в памяти истории фонетикой, ни с чертами лица, какие всегда связывались с этим акцентом. И я растерялся настолько, что на несколько секунд речь отказала мне. Он в третий раз улыбнулся; но за этим движением лицевых мускулов не стояло никакого чувства. Белая лама презрительно фыркнула. - Не похож, да? - то было скорее утверждение, чем вопрос, и я снова явственно услышал: "Нэ пахож?" Я проглотил комок и лишь кивнул. - И это тоже, - он округло повел рукой, как бы демонстрируя обстановку, - не напоминает привычного, как по-вашему? Я почувствовал, что мой язык начинает хоть как-то действовать. - Да, товарищ... господин... Ваше... Я запнулся, потому что он предостерегающе поднял палец: - Нет, - сказал он. - Нэ надо имен. Как вам должно быть известно, владеющий именем - владеет и его носителем. Не так ли? - Но... - пробормотал я, - как-то ведь надо вас называть! На самом деле это было необязательно. Но уж больно сильна была традиция - даже и для моего поколения. Он едва заметно пожал плечами. - Если вам уж так хочется... называйте меня хотя бы "Уачакуйя". На языке кечуа это означает "благодетель". Или, если угодно - "Пачакути", что значит - преобразователь мира. Думаю, что я вправе носить и одно, и другое имя, и еще много разных. Хотя должен сказать вам: все Великие Инки были - если сравнивать со мной - всего лишь провинциальными царьками. Так что, если у вас возникают трудности - с произношением или иные, - можете обращаться ко мне просто: "Товарищ Дремин". Это ведь соответствует истине: я - для тех, кто находится там, - он неопределенно повел рукой куда-то вниз, - для очень многих из них не уснул навсегда, но, так сказать, задремал... а может быть, даже и не дремлю, но постоянно бодрствую, как вы думаете? Но я начал уже понемногу приходить в себя. В конце концов, тут было всего лишь Пространство Сна... Он словно угадал мои мысли. - Да, конечно, - сказал он. - Некоторые люди считают, что сон - это безделица, пустяк. Что от их действий и мыслей, когда они находятся в Пространстве Сна, ничего не зависит. Многие люди так считают. Совершенно очевидно, что эти товарищи ошибаются. От их поведения в Пространстве Сна зависит очень многое и в Производном Мире, и здесь. В частности: вы, конечно, подумали о том - почему я нахожусь здесь в таком виде, который совершенно непривычен для всего человечества, а не в таком виде, который привычен. Существует очень простой ответ: потому, что некоторые безответственные люди создали здесь, в Пространстве Сна, именно такой мой образ. Или, попросту, они меня именно таким видели во сне. Это были очень безответственные люди, товарищ Остров, они не понимали всей глубины своих заблуждений. Пришлось их наказать. И теперь никто из привычного нам мира не сможет встретить их даже здесь, ни в одном из доступных вам континуумов. Я очень советую вам сделать из этого соответствующие выводы. Вы, надеюсь, уже поняли: в каком бы виде я ни возникал - я продолжаю оставаться самим собою, а область моих возможностей настолько же превышает ту, которой обладал я в Производном Мире, насколько масштабы ПС превосходят масштабы нашего скромного временного обиталища. - Я понимаю, товарищ Пачакути... Простите - товарищ Дремин, - пробормотал я. Он слегка усмехнулся. - Но мы несколько отвлеклись от темы нашего разговора. Я пригласил вас сюда для того, чтобы объяснить вам некоторые обстоятельства и предостеречь от возможных ошибок с очень тяжелыми - для вас - последствиями. Последние слова заставили меня насторожиться. - Я понимаю, - продолжал он, глядя теперь уже куда-то в сторону, - что человек, получивший от своих руководителей задание, должен приложить все силы для того, чтобы это задание выполнить. Поэтому меня не удивляет, что вы, товарищ Остров, оказались здесь, хотя некоторые люди очень старались вам помешать. Вы ошибочно полагали, что вам чинятся препятствия, чтобы осложнить вашу работу по выполнению поставленной перед вами задачи. Такое мнение является неправильным. На самом деле они старались помешать вам встретиться со мной. Тут он перевел взгляд на меня - возможно, желая удостовериться в том, что я внимательно его слушаю. Я и на самом деле слушал. Хотя пришлось сделать немалое усилие, чтобы сосредоточиться на его словах. Потому что в этот миг он - внешне - стал уже совершенно другим: вырос головы на две, обзавелся франтовскими, закрученными кверху усами, бородой клином; на груди его был блестящий панцирь, на левом боку болтался длинный двуручный меч, чей эфес походил, в нарушение традиции, не на крест, а скорее на знак интеграла. Отзываясь на это преображение, лама отбежала, стуча копытцами, в сторону и остановилась, плотно прижавшись к стене. - Сейчас, - продолжал он далее, - я разрушу некоторые иллюзии, которые, я думаю, только что начали у вас складываться. Вы, товарищ Остров, я полагаю, начали догадываться, что раз те, кого вы считаете своими противниками, стремились помешать нашей встрече, то они делали это для того, чтобы не дать вам воспользоваться моей помощью в поисках следов товарища Груздя в Пространстве Сна. Но ваши предположения ошибочны, и их предположения тоже в корне ошибочны, потому что я ни в какой мере не собираюсь оказать вам подобную помощь. У вас, конечно, может немедленно возникнуть новый вопрос: почему же я не собираюсь оказывать вам необходимую помощь? Я вам отвечу. Потому что с товарищем Груздем произошло нечто, для меня не совсем понятное. Выражаясь языком этого пространства, он с некоторого времени наглухо заблокировался от меня, и я не могу ни встретиться с ним, ни даже увидеть или услышать его на расстоянии. Хотя на протяжении весьма долгих лет у нас с ним были прекрасные контакты - здесь, внутри того, что вы называете Пространством Сна. Если бы мы знали, где мы можем найти товарища Груздя, мы бы это сделали, товарищ Остров, и без вашей помощи. Но по уже изложенной причине мы этого сделать не в состоянии. Поэтому мы внимательно наблюдаем и впредь также будем наблюдать за вами, и так же пристально будем следить и за вашими противниками, которые на самом деле являются агентами наших постоянных злейших врагов. Они собираются найти Груздя вовсе не для того, как вы сами понимаете, чтобы снова свести нас вместе, но только для того, чтобы получить его, со всеми его идеями, и использовать эти идеи против нас. Мы никак не вправе допустить такого поворота событий. Поэтому я намерен всячески помешать им сделать это. Хотя не хотелось бы переходить определенных границ, но если у нас не будет иного выхода, то я перейду и эти границы... (Я знал, что перейдет, не задумываясь.) - Так вот, товарищ Остров. Я полагаю, что при определенных условиях вы сможете найти того человека. Вы способный работник, и я это знаю, хотя нам с вами лично сталкиваться там (он неопределенно шевельнул головой, опять словно бы указывая неизвестно куда) не приходилось, в тамошнем времени мы никак не совпадали. Но, как вы понимаете, здесь мы контролируем все времена и все пространства, так что я знаю достаточно много о вас - и не только о вас. Вот почему вы оказались здесь. Не первым, впрочем, и не последним. Вы можете найти Груздя. И вы, вероятно, найдете его. Но ни в коем случае не станете возвращать его в то положение, в каком он находился прежде, чем оставить это положение по собственной инициативе, причины которой мне пока не вполне понятны. Скорее всего это некое заболевание, от которого мы намерены его вылечить здесь. Почему вы не должны возвращать его туда, в ту явь, которую вы считаете современной потому, что и сами принадлежите ей? Потому, что он нужен не там, а именно здесь. Хотите чаю? Последние слова были настолько неожиданными, что я не сразу понял их смысл. Во время его монолога я внимательно наблюдал за ним, и мне казалось, что ему приходится употреблять много усилий, чтобы сохранять тот второй облик, в каком он сейчас выступал. Это наблюдение и помешало мне сразу среагировать на его слова. - Я спрашиваю: вы хотите чаю? - повторил Дремин уже с некоторым раздражением в голосе. Только тут я спохватился. - Нет, спасибо... - Очень странно, - сказал он. - Мне казалось, что вы голодны. А ведь я обещал вам ужин. Что ж, как хотите. Вернемся к этому позже. Я только кивнул. - Итак, - сказал он, - что касается Груздя. По абсолютной величине он фигура не самая крупная. Я бы сказал даже - очень некрупная. И вряд ли заслуживает такого внимания, какое ему сейчас уделяется. Но в сложившейся обстановке он - гвоздь. Последнего определения я не понял, и он, бегло взглянув на меня, счел нужным объяснить: - Вам, возможно, попадались в детстве такие стихи: "Не было гвоздя - подкова пропала, не было подковы - лошадь захромала, лошадь захромала - командир убит, конница разбита, армия бежит..." - ну, и так далее, и тому подобное. Так вот. Груздь - ни в коем случае не командир и даже не лошадь; но он - гвоздь, и при сложившихся обстоятельствах должен находиться на своем месте, чтобы удерживать подкову, а вовсе не там, где был до сих пор, где он, я могу сравнить, был вбит в стенку и на нем висела какая-то картинка. Плохая картинка, товарищ Остров. Сказав это, он спустился со стула и сделал несколько шагов взад-вперед. - Не будет Груздя - не будет захвата западного рынка. Не будет захвата рынка - не будет ни прибылей, ни кредитов. Не будет прибылей и кредитов - не будет стремительного промышленного развития. Не будет стремительного промышленного развития - следовательно, усилится недовольство не только конкретной властью, но и всем строем. А тогда... Он не стал сразу достраивать прогноз, считая, видимо, что сказанного достаточно. Лишь развел руками. Но, похоже, усомнился в моей сообразительности и тут же продолжил: - Тогда вернемся мы. Нет, не я лично. Я буду руководить отсюда: так будет надежнее. Придут люди, которых я знаю, которым доверяю. И вот только тогда настанет время пустить в ход разработки товарища Груздя и воспользоваться всеми теми последствиями их внедрения, которые я уже назвал, и всеми другими - теми, которых я еще не называл. Вы меня поняли? Я кивнул. Не понять было бы трудно. - Вот почему вы должны не только найти его, но и доставить сюда, ко мне. Могу твердо пообещать: как только вы окажетесь рядом с ним, я дам вам людей, которые окажут вам всю необходимую помощь, чтобы доставить его сюда. Запомните эту формулу. Откуда-то, словно шулер из рукава, он извлек такой же листочек бумаги, как тот, что уже был у меня. На этом клочке было несколько знаков. - Вы запомнили? Слушайте, как это произносится. Письменность была мне незнакома, и я выслушал его внимательно. - Усвоили? Повторите. Я повторил. Он, похоже, остался доволен. - Неплохо. Итак, это было первое из того, что я хочу сказать вам. Но я уже начал понемногу сомневаться. - Разрешите вопрос? - осмелился вставить я. Дремин, кажется, искренне удивился: - Вопрос? Мне? Гм. Это интересно... - Он подумал немного. - Хотя скорее - забавно. Вопрос мне. Ну что же - попробуйте. Хотя я до сих пор полагал, что объясняю достаточно ясно. Итак? Впрочем, нет, обождите минутку. Ему понадобилось намного меньше минуты, чтобы вновь превратиться в Великого Инку. Похоже, такие метаморфозы доставляли ему удовольствие. Лишь после этого он кивнул мне: - Так о чем вы хотели спросить? - Почему же не должно быть промышленного развития - и всего прочего? Я считаю, что действую - и весь наш Институт действует - в конечном итоге в интересах страны, хотя мы и не являемся официальным учреждением. А вы, видимо, убеждены, что интересы страны заключаются в чем-то другом? - Безусловно, - согласился он. - Я ведь уже объяснил, но, видимо, вы ничего не поняли. Впрочем, неудивительно: вы воспитаны в другом духе. Хорошо, повторю; я считаю - и не только я, если уж вам нужно - как это называется? - общественное мнение, то оно тоже именно таково, - я считаю, что, начиная с определенной точки, развитие страны должно идти по совершенно другому пути. Страна сделала самое малое один лишний поворот - и находится даже не в тупике, что было бы еще в какой-то степени приемлемо, но страна приближается к обрыву. К грани, за которой - стремительное падение - и полная гибель. Это необходимо предотвратить. И вот тут мы с товарищами посоветовались - и решили... Он сделал паузу, усмехаясь каким-то, наверное, своим мыслям. - Мы решили, что именно здесь мы можем принять все необходимые меры. Изменить, начиная с определенного момента, ход реализации элементов бытия. Думаю, вам не нужно растолковывать, что это такое. Растолковывать действительно оказалось бы лишним. Теоретически техника возникновения Производного Мира была известна любому из нас ничуть не хуже, чем постоянным обитателям Пространства Сна. Именно с этой информации начинается первичная подготовка дримера. Но, кроме общей теории, мы не обладали ничем. Наверное, и Великий Инка Дремин продвинулся немногим дальше нас - но хотел пройти до самого конца. Теория же действительно не очень сложна - в ее основных положениях. МОЗАИКА Когда мы начинаем обучаться ремеслу, оказывается не так-то легко привыкнуть к мысли, что мир, в котором мы живем (не только наша планета, но все мироздание вообще), все то, что мы называем явью, на самом деле - всего лишь подобие детской игры, правда, настолько сложной, что понять меру этой сложности мы оказываемся не в силах. И играют в нее отнюдь не несмышленыши. Игра заключается в следующем: вам (хотя на самом деле, конечно, не вам и не мне, а кому-то совершенно другому) дается неограниченное количество смальты - разноцветных стекляшек или камешков, из которых вы должны сложить изображение, содержащее какой-то смысл. Это может быть пейзаж, натюрморт, портрет, сцена, абстракция - одним словом, что угодно. Изображение потребует определенного количества камешков, пусть даже очень большого - но никак не беспредельного. Располагаете же вы бесконечно большим числом элементов. Ясно, что воспользуетесь вы всего лишь какой-то их частью - крайне незначительной. Бесконечная масса эта не пребывает в неподвижности; она постоянно перемешивается силами, о которых мы не имеем представления; знаем лишь, что они существуют и проявляются. А некая другая сила действует, словно известный каждому из нас механизм, называемый лототрон, периодически выбрасывающий один из мечущихся в его барабане шариков. Только эти выброшенные из общего круговорота элементы смальты и используются для картины. Смальта - это все, что существует в Пространстве Сна. А в нем находится все, что может представить любой из нас, а также и все то, чего никто из нас - и все люди вместе - представить не в состоянии. Все, что когда-либо возникало в чьих-то мыслях, фантазиях, видениях. Все, что хоть однажды было описано буквами или иероглифами на бумаге, папирусе, пергаменте, бересте, выдавлено на глине, высечено в камне... Одним словом - все, что хоть единожды возникало в конструкциях духа, и вовсе не только человеческого (мы суть крохотная часть великого мира духа), является смальтой. И лишь бесконечно малая часть этого ВСЕГО идет на реализацию того мира, в котором мы обычно живем и который называется Производным именно потому, что является вторичным, производным от бесконечного обилия материалов Пространства Сна. Каждое событие, даже реализованное в нашем мире, существует в ПС во множестве вариантов - духовных вариантов, потому что каждый человек - частица духа, заключенная в нем, - воспринимает и рисует себе это событие по-иному - а это уже разные события. В этом не было бы ничего особенного, если бы это множество вариантов являлось лишь последствием уже совершившегося события. Но это не так. В Пространстве Сна все эти события происходят одновременно - но реализуется лишь одно из них. С первого взгляда это должно показаться невозможным; нарушается причинно-следственная связь. Но в Пространстве Сна таких связей не существует. Время там, в рамках наших понятий, универсально - то есть то, что мы считаем прошлым, настоящим и будущим, в ПС существует одновременно в одном или нескольких пространственно-временных континуумах. И поэтому в любой миг событие может быть заменено другим - и, следовательно, должны будут измениться и последующие. История не прекратит, но изменит течение свое. Кстати: когда человек совершает очередное нормальное погружение в Пространство Сна, ему иногда (правда, не часто) удается попасть в эпизод - в элемент смальты - как мы называем его, "не реал", который очень близок, иногда просто неразличимо близок к тому эпизоду, что реализуется в Производном, нашем мире и станет частью его истории. Тогда мы говорим, что человеку приснился вещий сон. Наши сотрудники работают над поиском закономерностей, которые делают возможным такое "прицельное" попадание если не в реал, то, во всяком случае, рядом с ним. Это очень важно. Однако пока мы еще достаточно далеки от этого. Мы знаем слишком мало. Кто выбирает из бесконечности камешков именно тот, а не другой для каждого следующего мгновения, - мы не знаем. Мы учимся только в приготовительном классе. Нам неизвестны ответы на великое множество "почему?". Может быть, человеку, находившемуся сейчас в той же комнатке, что и я, и сейчас уже как две капли воды похожему не на древнего крестоносца, но на состарившегося ковбоя откуда-нибудь из Аризоны, ради шутки облачившегося в императорский наряд инков, было известно больше? Может быть, он находился на следующей ступени познания законов ПС - и как знать, стоял даже на несколько ступеней выше? С моей точки зрения - моей и еще миллионов и миллионов людей и в Производном Мире, и в Пространстве Сна, - он не был того достоин. Но, надо полагать, и здесь, в ПС, среди тех, кто решает и определяет (я намеренно не говорю "людей": это, конечно, существа иного плана, я уже как-то упоминал об этом), существуют разные мнения, оценки, намерения и цели. Движение Духа всегда внутренне противоречиво; дух не бывает неподвижным, стоит ему остановиться на миг - и исчезнет Пространство Сна, а вместе с ними все великое множество Производных Миров, в котором наш - даже не последняя буква пока что, и даже скорее всего не запятая, но в лучшем случае - маленькая точка в многоточии. Одним словом - личность и дела моего нынешнего собеседника и здесь, а не только в нашем мире, могут оцениваться по-разному. И точки зрения на судьбы Производного Мира тоже могут различаться вплоть до полной противоположности. Одна из этих позиций мне только что стала известной от этого человека. Если только... Если только это действительно он. Но наверняка существует и другая точка зрения. И мне обязательно нужно ее узнать. Потому что речь, возможно, идет уже не просто о судьбе Груздя. И даже не только о судьбе нашего Производного Мира. А о судьбе всего бескрайнего Бытия. Мысль эта, до сих пор лишь робко постукивавшая клювиком, словно цыпленок, только собирающийся вылупиться из яйца, пробила наконец скорлупу и выбралась в большой мир, хотя еще мокрая и взъерошенная, но наделенная уже всеми нужными свойствами и качествами. И тут же на нее, словно коршуны на цыпленка, накинулись сомнения. Целая их стая, чей клекот убеждал меня не принимать всерьез ничего из сказанного и услышанного. И в самом деле: не являются ли и приглашение, и разговор, и требования, выдвинутые Дреминым, всего лишь очередным ходом моих противников? Убедившись, что в открытой стычке со мной справиться не так-то просто, они вполне могли прибегнуть к другой форме борьбы: вместо принуждения - к убеждению. Да, есть над чем поразмыслить. Что же мне: прямо потребовать доказательств? Наивно: какие в таком деле могут быть доказательства? В Пространстве Сна может быть создано все, что угодно. Тут можно только верить - или не верить. А не попробовать ли мне вторую возможность: отвечать на хитрость - хитростью, на маневр - своим маневром... Если, конечно, хватит моей хитрости. Если Дремин - и в самом деле тот, за кого себя выдает или кем хочет казаться, то мне придется состязаться с одним из самых известных хитрецов Земли. Если хватит... Но, как сказано, кто не курит и не пьет - тот не выпьет и шампанского. А также: хорошо смеется тот, кто стреляет последним. УБЕЖДЕНИЕ Все эти размышления заняли у меня всего несколько секунд: в Пространстве Сна привыкаешь думать быстро - и можешь делать это, поскольку тяжелое вещество больших полушарий мозга в этом процессе не участвует. - Итак, я вижу, что вы хорошо подумали над моим ответом на ваш вопрос, - проговорил Дремин, позволяя мне заметить, что конструкция фразы была и на самом деле свойственной ему. - В таком случае (он прижмурился) вы, может быть, позволите мне продолжить? Я лишь безмолвно кивнул. - Очень благодарен вам за разрешение, - сказал он, и в голосе явственно прозвучала ирония. - Я действительно собираюсь продолжить и рассказать вам о второй причине, которая побудила меня пригласить вас на этот ужин. Я непроизвольно бросил взгляд на пустой стол. Дремин заметил это и усмехнулся: - Вы совершенно правы: ужина как такового нет. Но это дело поправимое, и я вам обещаю, товарищ Остров, что ужин будет - а я никогда не нарушаю своих обещаний. Хотя лично я - в моей нынешней сущности - предпочитаю плотно завтракать, а ужинать весьма легко. Но прежде я хотел бы закончить наши деловые разговоры. Если вы, конечно, не возражаете. Его усмешливая вежливость начинала уже раздражать меня. Но я попытался сохранить на лице выражение спокойного внимания. - Итак, вторая причина. Вы, возможно, слышали известное некогда выражение: кадры решают все. - Слышал. - Приятно. Кадры - это люди, товарищ Остров. Люди, на которых руководитель может возлагать серьезные задачи и быть уверенным, что они эти задачи выполнят. Искусство руководителя, товарищ Остров, и заключается в том, чтобы подбирать нужных людей и расставлять их на нужные места. После этого ему остается лишь проверять качество исполнения. И если кто-то лишь казался нужным, а на деле проявил себя бесполезным - следовательно, вредным, - решать возникающую при этом проблему самым простым и радикальным образом. Вы понимаете, надеюсь? - Понимаю. Он кашлянул, снова прошелся по комнате, искоса глянул на меня. - Что касается товарища Дремина, то думаю, что могу назвать себя умелым руководителем. Кажется, о том же говорит и история, не так ли? - Совершенно верно, - ответил я, хотя еще за мгновение до этого вовсе не собирался отвечать. Похоже, странное обаяние этого человека действовало на меня помимо моего желания. - Спасибо. Итак, занимаясь этой постоянной и необходимой работой - подбором и расстановкой кадров, - я собрал необходимые сведения и о вас. Нет, конечно, я не делал этого сам; у меня и тут есть необходимое количество квалифицированных сотрудников. Вы ведь знаете, товарищ Остров: те люди, с которыми мы работали там, продолжают работать с нами и в этих краях - если, разумеется, мы по-прежнему оказываем им доверие. Вы понимаете меня? Я кивнул - раз и другой. - Таким образом, у нас здесь создаются прекрасные условия для работы. И не возникало бы никаких проблем, если бы не одно обстоятельство. Не стану скрывать: обстоятельство неприятное, очень важное и нас крайне заботящее. Он помолчал секунду, пристально глядя на меня. Мне почудилось, что я ощущаю физическую тяжесть этого взгляда, так что я даже поерзал на стуле, чтобы прогнать неприятное ощущение. - Обстоятельство заключается вот в чем: все то, чего нам удается здесь добиться и что могло бы привести к самым плодотворным результатам в Производном Мире, не имеет туда выхода. К сожалению, отбор эпизодов из мозаики на реализацию нами не контролируется. Мы не в состоянии получить к нему доступ. А без реализации в ПМ все наши труды пропадают зря. Получается, что мы занимаемся работой ради работы - что является столь же бессмысленным и противоестественным, как, скажем, искусство ради искусства; в свое время существовало такое порочное, антимарксистское понятие. Или, может быть, вы не согласны? Как вы лично относитесь к лозунгу "Искусство ради искусства"? Я помотал головой, чтобы дать понять, что - крайне отрицательно. Хотя, правду говоря, никогда об этом и не думал: искусство находилось вне круга моих проблем. Я считал, что в мире его накопилось так много, что всякий может найти что-нибудь по своему вкусу; этого, по-моему, было совершенно достаточно. - Меня радует, - сказал Хозяин, - что наши взгляды совпадают и в этой частности. Итак, мы не получаем выхода в реализацию. Но, не имея его, мы не можем получить достаточной подпитки оттуда, из того же Производного Мира. Это можно сформулировать и иначе: подтверждение нашей теории и нашей практики поступает оттуда во все уменьшающемся количестве - по мере того, как там уменьшается количество наших современников. Да, они, и навещая нас периодически при своей жизни там, и переходя на постоянное обитание после того, как эта жизнь в ПМ завершается, - они приносят сюда эти подтверждения, и мы рады этому. Однако большинство их и так уже здесь - а более молодые поколения, к сожалению, исповедуют в основном чуждые нам, неправильные, немарксистские воззрения. Он снова сделал паузу, прогулялся по комнатке, щелчком стряхнул что-то, невидимое мне, с лацкана клубного пиджака со здоровенной эмблемой, в который уже успел переоблачиться сейчас. Похоже, он играл в себя, как дети играют в куклы, и это доставляло ему все новое удовольствие. Как, вероятно, и императору Нерону, с которым Дремин тут наверняка успел познакомиться, а быть может, и подружиться. - Можно спросить: но зачем нам эти подтверждения оттуда, из Производного, то есть вторичного, не главного, подчиненного мира? Взгляд его словно бы приглашал меня задать именно этот вопрос; но я воздержался. Я стал вдруг ощущать какой-то необъяснимый страх перед этим странным человеком, его бесстрастным голосом и пристальными, почти не мигающими глазами. Глаза, в отличие от нарядов, оставались теми же, что были в самом начале разговора. Так и не дождавшись вопроса, он заговорил снова: - На это можно дать очень простой и исчерпывающий ответ. Наши возможности здесь, к сожалению, прямо зависят от укорененности наших взглядов там. Они - своего рода политический капитал. И не обладая таким капиталом, мы не можем в достаточной мере усиливать наше влияние здесь. Вы поняли? - Понял. - Могут спросить также: а зачем оно нам - это политическое и всякое другое влияние здесь, в Пространстве Сна? Скажите: неужели у вас не возникает такого вопроса? Кажется, ему очень хотелось, чтобы такой вопрос у меня возник. И я решил не спорить: - Возникает. - Я так и думал. Потому что такой вопрос должен возникнуть у каждого здравомыслящего человека - а я считаю вас именно таким человеком. Или, может быть, я ошибаюсь? Я заставил себя улыбнуться, давая понять, что оценил шутку. - Очень хорошо. Так вот, товарищ Остров, влияние нужно нам для того, чтобы получить контроль над происходящими тут процессами, такими, как тот же отбор на реализацию. Контроль же нужен для нового увеличения влияния. Это - пресловутое развитие по спирали. И если оно будет идти нормально - мы в конце концов достигнем вершин власти в этом необъятном мире. Глядя на меня, он предостерегающе поднял палец: - Только не спрашивайте - а для чего нам, собственно, нужна власть. Этот вопрос не имеет ответа - или же на него можно ответить простейшим образом: власть нужна потому, что она - власть. Более осмысленной формулировки вам не даст никто. Можно, правда, сказать, к примеру, что во власти всякий дух выражается наиболее полным образом. Здесь есть немалая доля истины - но не вся истина, полной же не знает никто - и хорошо, что не знает. Короче говоря: мы намерены здесь осуществить то, что не успели сделать там: там мне не хватило времени, здесь же его хватит всем и на все. А уж придя к власти здесь, мы сможем навести порядок и во всем множестве Производных Миров. На этот раз пауза была более продолжительной; казалось. Хозяин с удовольствием созерцал возникающее в какой-то дали Пространство Сна, в котором был уже наведен порядок с начала и до конца. Впрочем, может быть, он и на самом деле видел эту картину: она была им представлена - следовательно, существовала. Пусть и не в этом континууме, а в какой-то другой из бесчисленных плоскостей. - Так вот, товарищ Остров, - наконец вернулся он в эту комнатку. - Почему нам нужно, чтобы этот маленький Груздь выпал из оборота, я вам уже объяснил: чтобы наше мировоззрение в Производном Мире получило новые стимулы для расширения и нового укоренения. Не только в нашей стране, но прежде всего - именно в нашей стране. Зачем нам нужно это укоренение - это вы тоже поняли. Таким образом, я могу перейти наконец непосредственно к вам. Как бы для того, чтобы усилить впечатление, он направил указательный палец мне в грудь. На мгновение мне показалось, что в руке этой возникает пистолет; но это, разумеется, была лишь игра моего воображения. - Как я уже сказал вам, у меня имеется весьма подробная информация о вас - как полученная оттуда, из Производного Мира, так и собранная здесь, где вас уже неплохо знают. И эта информация, товарищ Остров, характеризует вас с положительной стороны. Вы - скажу откровенно - представляетесь мне очень перспективным работником. Думаю, вы понимаете, насколько это важно - для вас. Он усмехнулся: - Там, в ПМ, как вам известно, все люди смертны. То есть через то или иное время они все попадают сюда. Вряд ли вы окажетесь исключением. Тут возразить было нечего. - И вам, знающему Пространство Сна отнюдь не по кратковременным и хаотическим посещениям, но по профессиональной работе в нем, - вам понятна разница: оказаться ли здесь новичком без связей, покровителей, хорошего места - или прийти сюда, когда вас ждут и готовы принять наилучшим образом. Вы, конечно, и без меня знаете, что такие вот новички чаще всего оседают в каких-то диких континуумах, и даже в Пространстве Сна не могут хотя бы на малое время встретиться с теми, кто пока еще остается в Производном Мире и кто сам хотел бы увидеться с ними в том, что люди там называют сном. (Каждый раз, когда он произносил "там", в голосе его слышалось легкое презрение. И лама неизменно отвечала на это негромким, но тоже выразительным пофыркиванием.) - Таким людям приходится - и то далеко не всем - пробиваться через многие пространства и времена, чтобы вновь приблизиться к одному из тех центров, откуда ведется реализация; но ведь можно и не добраться: в диких континуумах могут и убить - и тогда в результате вы оказываетесь еще дальше от цели, чем были вначале. А то даже и в Аиде, откуда выходов уже и совсем не бывает. Потому что вам ведь известно: континуумы отнюдь не подобны один другому, они разнятся еще более, чем, скажем, страны в Производном Мире. Я кивнул: действительно, так оно и было. - Поэтому, я думаю, для вас имеет большой смысл не порывать отношений, которые я вам предлагаю. А для этого вам придется незамедлительно выполнить то, что я намерен вам поручить. Или, может быть, я вас не убедил? - Видимо, - сказал я осторожно, - другого выхода у меня нет. - Совершенно верно, - кивнул он. - В таком случае мы, я полагаю, могли бы перейти к конкретной части нашего разговора. Однако... Он усмехнулся. - Однако боюсь, что в таком случае у вас возникнет подозрение, что бывают случаи, когда я не выполняю своих обещаний. Хотя я уже говорил вам, что выполняю их всегда. Поэтому сейчас я приглашаю вас поужинать. А за ужином, надеюсь, мы найдем и возможность продолжить наш разговор. - С удовольствием, - сказал я, на сей раз - совершенно искренне, ощущая, как все ближе к горлу поднимается горькое чувство обиды. УЖИН Потому что Дремин - или кем он там был на самом деле - надул меня по первой категории. По высшему классу. Заставил тащиться на другой конец города, соблазнив неким таинственным интересом - да и ужином тоже, по которому я давно уже истосковался. А вместо тайн и ужина угостил меня лишь лапшой, которую щедро навешал на уши вместо вожделенной мною глубокой тарелки пшенной каши, щедро посыпанной сахаром; почему-то именно это блюдо рельефно представлялось моему внутреннему зрению. Тайна же скорее всего заключалась лишь в иероглифах, повествовавших о кровавой схватке с клопами (тот редкий случай, когда, убивая врага, проливаешь свою собственную кровь; такой ли уж редкий, впрочем?). Мне почему-то вдруг стало ясно, что все, что пришлось от него выслушать, на самом деле было чистой воды трепом слабоумного, которому, быть может, еще в Производном Мире почудилось, что он и есть тот самый Хозяин, полубог, чье имя десятки лет приводило в трепет страха или экстаза; наверное, там он пребывал в дурке, здесь же, в Пространстве Сна, такие заведения хотя и есть, но попадают или не попадают туда по воле того, что мы называем случаем или раскладом, а вовсе не по заключению врачей. Чтобы сохранить хотя бы остатки уважения к себе, тут надо было действовать кулаками. Я даже проглотил слюну, предвкушая, как сейчас довершу разгром этой крысиной норы, давным-давно начатый бесстрастным временем - хотя его здесь и не существовало, тем не менее результаты его действия каким-то образом проявлялись (одна из множества загадок, чьи разгадки были нам неведомы). Но в тот миг, когда я сделал движение, чтобы встать со стула и, для затравки, хрястнуть бывшей мебелью об пол, губы моего визави исторгли несколько звуков, сложившихся в такие слова: - Достаточно. Благодарю вас. Очень хорошо. Спасибо. Мой собеседник не улыбался более. Сдвинув густые, теперь черные с проседью брови, он внимательно, с прищуром глядел мне в лицо, непроизвольно отразившее, надо полагать, мои мысли и желания. Его могучий торс нависал над столиком, белоснежный пластрон равномерно опадал и вновь вздымался на груди, лучи света от громадной, медленно вращавшейся хрустальной люстры под высоченным потолком заставляли глубоко отблескивать атласные лацканы его фрака. В пальцах дымила длинная сигара. Голос его, только что прозвучавший, оказался теперь неожиданно низким и гулким, с рокочущим "р" и широким, каким-то куполообразным "а". Теперь это был совершенно другой человек, хотя я знал, что напротив меня сидел по-прежнему он. На этот раз неожиданность была полной, и я замер. Хозяин же продолжал: - Не беспокойтесь, ваш ужин не преминет быть, как только вы закажете. Я не вполне еще изучил ваши вкусы, да это и не мое дело. Уасикамайок! Официант - а может быть, он являлся тут даже метрдотелем, обряженный в тунику вроде той, что была на Инке-Дремине в начале нашей встречи (только качеством похуже), материализовался немедленно. Очень низко поклонился и в такой позе шелестящим голосом отозвался, произнеся еще одно не знакомое мне слово: - Интип Чурин? - Передайте вилькакаме: я хочу немного чуньо и рыбу из вод Чичайкоча. - Да, Сапа. - А курак (он кивком указал на меня) закажет для себя сам. Мэтр - или кто он там был - повернулся ко мне и, не поднимая головы, положил ладонь на спинку моего стула каким-то едва ли не отеческим движением. - Что вам будет угодно откушать? Внезапно мой собеседник остановил его легким движением ладони: - Не сейчас... При этом он смотрел мимо меня - на что-то, находившееся за моей спиной. Я невольно обернулся: таким странным был его взгляд. По залу, в который вдруг преобразилась нищая комнатушка, к нам, лавируя между столиками, приближалась странная процессия. То были дети, в возрасте, насколько я мог определить, лет шести-семи. Мальчики и девочки. Светловолосые, черные, рыжие, каштановые - на любой вкус. Черты лица указывали на различные расы: тут были несомненные европейцы, монголоиды, представители дальневосточных и латиноамериканских народов. Черные, карие, голубые, зеленые глаза. Похожим было только их выражение, свидетельствующее о страхе. Их было много. Я попытался сосчитать, но на второй сотне сбился. Странную вереницу сопровождали несколько взрослых в оранжевых туниках. Первый из детей уже поравнялся с Инкой-Дреминым, и тот поднял ребенка, поцеловал в лоб и вновь опустил на пол; к последующим он только прикасался рукой. Я медленно поворачивал голову, следя за тем, первым. Он был уже близ противоположного выхода, когда один из оранжевых остановил его. В руке взрослого блеснул широкий нож. Удар. Из маленькой груди хлынула кровь. Оранжевый запустил руку в грудную клетку малыша, вырвал сердце, поднял вверх, что-то прокричал. Другие собирали струившуюся кровь в тазики - медные или, может быть, золотые, третьи уже оттащили тельце в сторону, и на его месте, на запятнанном кровью полу уже стоял другой ребенок. Я отвел глаза, рука невольно схватилась за столовый нож. Поднял глаза на Дремина. Он улыбнулся: - Это называется "капакоча". Не волнуйтесь: такое совершается нечасто. В этом, кстати, есть определенная символика, вам не кажется? Я промолчал, изо всех сил стискивая зубы. Он глянул на нож. - Этим невозможно убить человека. Тем более меня. Да вы и не успели бы. Остров. Не переживайте. Это все - дела давно минувших дней, а содеянного не вернешь, не так ли? Да ведь это и не я придумал, как вы понимаете. Кстати, я вовсе не стараюсь вас устрашить. Случайное совпадение. Можете посмотреть, Остров: ничего такого нет, вам просто померещилось. Это была шутка. Я с трудом огляделся. И правда, ничто не напоминало о только что происшедшем. Здесь не было более ни детей, ни оранжевых туник, ни следов крови. - Так что советую вернуться к ужину. Уасикамайок терпеливо ждет вашего волеизъявления. Ну, ладно. Шутить так шутить... Я откинулся на спинку мягкого стула, чуть не прижав спиной пальцы метрдотеля; на всякий случай дотронулся до черного галстука, обязательного здесь, кончиками пальцев. - За этим дело не станет, - заверил я. - Что-нибудь простенькое, легкое. Икру, устрицы, холодную осетрину, зелень, ти-боунстейк, что еще? Ну, фрукты, сыр, кофе... Вина я выберу сам. Вместо аперитива я бы выпил пива. Все. Устраивает? С тихой радостью я увидел, как на лице мэтра проступает выражение озабоченности. - Вот и весь заказ, - повторил я не без некоторого высокомерия - впрочем, целиком наигранного. Потому что продиктованные мною слова еще усилили ощущение голода, а голод плохо соседствует с заносчивостью. - Если же мой выбор ставит вас в затруднительное положение... - Да, - откровенно признал он. - Выполнение вашего заказа связано со сложностями. - Ну что же, - сказал я, ухмыльнувшись. - Придется извинить вас. Чем же вы располагаете? - О, у нас есть все, - откликнулся он, сделав рукой движение, как бы отмахиваясь. - Тут затруднение иного характера. Проблема выбора. Икра - какая? Иранская, астраханская, казахская или еще какая-нибудь? Устрицы - из Остенде или?.. Какие фрукты - у них же есть имена! Кофе - какой из шестидесяти сортов? Пиво - какой марки, если их тут сотня? - Икра черная, - произнес я уверенно. И запнулся. - Я слушаю, - напомнил он, выдержав паузу. А черт его знает - какие там сорта. В нашем