а, не обращая внимания на жирный слой оружейного сала. Он баюкал автомат и пел песенку. В его глазах было вдохновение. А я подумал: "Земля, Земля, мы получили твой привет сквозь столетия, получили в целости и сохранности. Но до чего же странен этот твой привет, и, мне не понять сразу, благословение это или же проклятие..." Уве-Йорген оттянул затвор и громко щелкнул им. Железные переборки глухо отразили лязг, смешавшийся с нежной, детской песенкой Рыцаря. Наутро Уве-Йорген сразу же занялся приведением оружия в боевую готовность. Ребят он заставил помогать. - Пусть привыкают к оружию! - сказал он мне. "Пусть привыкают, - подумал я. - Большой беды от этого не будет. Если выйдет по-нашему и мы эвакуируем планету, то им никогда больше не придется иметь дела с этими штуками. А если наша затея сорвется - тогда все равно. Тогда они не успеют..." Все же мне было не по себе. Но больше медлить я не мог. - Знаешь, теперь слетаю-ка, поищу этот пресловутый лес, - сказал я рыцарю. - Да, - не отвлекаясь, согласился Уве-Йорген. - А где он, ты знаешь? - Ребята говорили, что они знают направление и знают тот город, где, вроде бы, начинается тайная тропа. - Возьми кого-нибудь из них с собой, пусть покажет. - Нет, - сказал я. - Мы ведь не знаем, что там за обстановка. Может быть, меня схватят, как и Шувалова. Зачем впутывать ребят? - Оружие возьмешь? - Тоже нет. Оно меня сразу демаскирует. - Разумно, - согласился он. - Так что пока командуй. И... знаешь, что? - Я запнулся. - Будь спокоен. Собравшись, я подошел к Анне. Она с отвращением занималась стряпней. - Я скоро вернусь. - Да, - сказала она, словно бы мы сидели дома и я собирался на угол за сигаретами. - Только не задерживайся. - Нет, - сказал я. - Туда и обратно. И я сел в катер и поднял машину в воздух. 13 Выписка из бортового журнала: "День экспедиции 595-й. Корабельное время: 17:45. Местонахождение: Прежнее. Режим: Без изменений. Двигатели приведены в готовность номер один. Экипаж: Находится на планете Даль-2. Связь осуществляется систематически. См. журнал радиограмм. Предпринятые действия: Установка воздействия изготовлена. В батареях поддерживается полный заряд. Приведена в действие автоматическая система слежения за целью. Предполагаемые действия: Наблюдение за звездой и консультации с доктором Аверовым. Запись вел: Инженер корабля Гибкая Рука". - Убийство! - сказал судья. - Покушение на убийство. В моем округе, в моем городе хотели убить человека! Мало тебе было прежних нарушений закона! Судья постарел прямо на глазах. Шувалов смотрел на него и жалел; ученый и сам чувствовал себя до невозможности скверно, мелкая, подлая дрожь в руках никак не унималась. Ничто не могло сравниться по отвратительности с тем, что он сделал. Сейчас ему бы уже не-решиться на это; но так было нужно, а ради большого дела приходится порой жертвовать своим, личным. Об этом не раз говорили члены экипажа, а он не понимал их как следует; теперь понял. И надо довести начатое до конца: раз уж ты преступник, то и вести себя надо, как надлежит преступнику. Беда была в том, что ни одного преступника Шувалов никогда не видел - он, откровенно говоря, не очень об этом задумывался и лишь теперь понял, что на Земле их, по существу, и не было, - и как должны они вести себя, не знал. На всякий случай он, когда прибежали и повели его к судье, взлохматил волосы, страшно оскалился и пошел, переваливаясь с ноги на ногу: ему казалось, что преступники должны ходить именно так. Но волосы у него были мягкие и уже изрядно поредели, так что вряд ли могли вызвать у других ощущение ужаса, а скалиться все время было неприятно и утомительно. Поэтому сейчас он лишь хмуро покосился на судью и сказал, сделав над собой усилие: - Молчи. Не то я убью и тебя тоже. Но судья даже не обратил на его слова внимания. Он был слишком взволнован и слишком занят своими мыслями. И бегал по комнате, размахивая руками. - Ты сделал себе очень плохо! - воскликнул он, остановившись перед Шуваловым. - Ах, как плохо! Ему было искренне жалко преступника. - Я могу всех убить! - заявил преступник. Судья отмахнулся. - И мне ты сделал плохо, - уныло сказал он. - Что теперь делать? И в самом деле, какое скверное положение! Если бы судья отправил преступника в столицу сразу же, когда тот был уличен в нарушении Уровня, все обошлось бы. Не было бы никакого покушения. Теперь было поздно. Покушения на убийство не замолчишь. Если бы он еще оказался по-настоящему сумасшедшим! Но врачи, столь уверенные прежде, теперь задумчиво покачивали головами. Да, конечно, есть много причин полагать так, - говорили они. Но есть не меньше и поводов для сомнений, - говорили они же. Надо было что-то предпринять, пока негодный старик не натворил еще чего-нибудь похуже. Хотя что может быть еще хуже, судья не знал и боялся об этом думать. Судья категорически потребовал, чтобы врачи вынесли суждение: да или нет. Спятил преступник или же здоров. Но врачи хитрили, не договаривали. Заявили, что не могут взять на себя такой ответственности. Надо показать в столице. Это, как понимал судья, означало, что они в глубине души считают старика здоровым, но не хотят ему зла. Это было естественно, но судье от этого легче не становилось. Он едва удержался, чтобы не накричать на них. В столицу-то можно было и сразу отправить! И все же самое плохое было в другом. Самое плохое было вот в чем: врачи, простодушные, поверили, что человек этот прибыл действительно оттуда, откуда говорил. Издалека. Со звезд. Поверили потому, что он так рассвирепел. Почему, ну почему в его округе должны начаться такие несусветные разговоры? Судья снова остановился перед преступником. - Зачем же ты это, а? - спросил он. Шувалов подумал. Правду говорить было нельзя. - Так, - сказал он и пожал плечами. Теперь судья испугался по-настоящему. - Придется везти тебя в столицу. Старик кивнул и сказал: - Вези. Судья вздохнул и крикнул во двор, чтобы закладывали. Вот это был город, так город!.. Странно это было, если вдуматься. Что вызвало восторг? Гладкие, не булыжные, а тесаного камня мостовые, приподнятые тротуары, дома до пяти этажей - каменные, хотя встречались и деревянные, в один и два этажа; это, что ли, восхитило? Или ладные экипажи на улицах, гладкие лошади? Или множество людей? Как могло это все произвести хоть какое-то впечатление на прибывших с Земли, где стояла, вертелась, парила, летела могучая техника, где и дома стояли, висели, парили, погружались в океан, где по поверхности почти и не ездили больше, но летали по воздуху, потому что так было быстрее, спокойнее, приятнее, безопаснее... Ведь такая древность тут была по сравнению с планетой великой технической цивилизации! Наверное, дело было в том, что они - те, кто восхищался, - сами к земной цивилизации не принадлежали, ее величие - если только оно действительно существовало, а не было придумано - ими не ощущалось, не воспринималось, как нельзя воспринять, оценить всю огромность башни, стоя вплотную к ее подножию. И другая причина заключалась, конечно, в том, что на Земле, современной Земле они пробыли не так уж долго, не успели как следует осмотреться - и снова покинули ее, канули в пространство, и те, земные впечатления подернулись уже дымкой, а эти, здешние, были свежими. Так что, пожалуй, не столь уж удивительно то, что Георгий и Питек, идя по улице, украшенной вывесками и красивыми масляными фонарями, искренне восхищались тем, что видели окрест. Особенно тронуло их одно событие: по тротуару шли детишки - совсем маленькие детишки, десятка два, их вели две серьезные, исполненные достоинства женщины, и прохожие добро смотрели на них, а дети болтали, а иные шли важно, солидно, а кто-то сосал - видно, конфету. Георгий и Питек остановились и смотрели, пропуская детишек мимо, а потом обернулись и проводили их взглядами, и Георгий сказал: - Здоровые дети. Только очень много говорят. - Да, - согласился Питек. - Думаю, что отцы их промышляют не охотой. И им не приходится делать дальний переходы, когда женщины несут детей на спине или на боку. И он засмеялся, но быстро перестал, и они посмотрели друг на друга. - Дети, - хмуро сказал Георгий и взглянул наверх, и Питек тоже посмотрел туда, где был податель света, тепла и жизни, ласковый и ни с кем не сравнимый в своем скрытом коварстве. После этого оба зашагали быстрее, торопясь к центру города, который должен был быть в той стороне, куда больше стало экипажей и шло людей, и где, как сказала девушка, и надо было искать дом Хранителей Уровня. Девушку они с собой не взяли, а оставили я катере - велели защелкнуть люк изнутри и сидеть смирно, ничего не трогать. Чтобы ей не было скучно, включили тридивизор, засыпали в приемник горсть кристаллов с записями, которых должно было хватить без малого на сутки. Ключ стартера взяли с собой. Эта сторона проблемы была решена ими быстро и хорошо. А пойти они решили все-таки вдвоем; потому что надо было сориентироваться так, чтобы потом можно было понимать друг друга с полуслова. Они шли, мимоходом оглядывая дома, стоявшие не сплошняком вдоль тротуаров, а зигзагами, в изломах росли деревья и зеленела трава, кое-где паслись даже лошади; смотрели на небольшие зеркально-спокойные пруды, в которых плавали большие голубые и темно-розовые птицы, похожие на лебедей; и на другие пруды, в которых плескались пестрые рыбы, и люди останавливались, и смотрели на них, но не ловили, а улыбались, переглядывались, кивая головами, и шли дальше. Георгий и Питек тоже остановились и посмотрели на птиц и на рыб, потом переглянулись, и Питек хотел было пожать плечами, но вместо этого вдруг улыбнулся, и Георгий, который не умел улыбаться, вдруг тоже медленно, как бы со скрипом, улыбнулся; они покачали головами. Удивляясь сами себе, и пошли дальше. Большой открытый стадион попался на пути. Соревновались бегуны, и на невысоких трибунах было много людей. Такое Питек и Георгий успели посмотреть и на Земле; но тут было иначе - люди сходили с трибун, и трибуны все так же волновались и шумели; те, кто уже пробежал, одевались и снова поднимались на трибуны, и начинали кричать и махать руками вместе со всеми. Земляне посмотрели, и Питек сказал: - Ну, пойдем. - Пойдем, - согласился Георгий. - Знаешь, бегают они хорошо. Но я их обогнал бы. - Да. И я тоже обогнал бы, - сказал Питек. - Может быть. Но я - наверняка. - Ну, меня тебе не обогнать. - Что ты, - сказал Георгий. - Я выше ростом, и ноги у меня длиннее, и я бегаю лучше. - Нет, - сказал Питек. - Это все правда, но тебе меня никогда не обогнать, и никого из нашего народа ты не обогнал бы. Я уже не говорю - на деревьях, но и на земле тоже. - На деревьях ты, конечно, меня обгонишь, - согласился Георгий. - Но на земле - лучше и не думай. Пойдем? - Пойдем, - согласился Питек. И они пошли, только не прочь, а поближе к дорожке. Там они немного подождали, пока те, кто бежал, не закончили состязание, а когда стала готовиться новая группа, Питек и Георгий скинули рубашки и, как и все другие, положили их на траву; потом они встали в ряд со всеми, но не стали опускаться на колени, как те; Георгий согнулся и оперся локтем о колено, а Питек лишь наклонился слегка и выставил плечо вперед. Ударил гонг, и они побежали. Горожане сразу ушли вперед, - наверное, начинать бег с четверенек было все-таки выгоднее, - но Георгий быстро догнал их и вырвался вперед, и уже до самого конца не выпускал вперед никого. Питек очень старался, но так и не смог обогнать его, и Георгий прибежал первым, а Питек - четвертым. - Вот, - сказал Георгий, надевая рубашку и слушая, как кричат в его честь трибуны. - Я говорил, что обгоню тебя. - Ладно, - неуступчиво сказал Питек, - это не настоящий бег. Я еще не успел даже начать, как следует, как мы уже прибежали. На таком расстоянии, друг Георгий, оленя не догонишь, за ним надо бежать долго, не отставая, и он устанет раньше тебя, и тогда ты начнешь понемногу догонять его, и наконец догонишь. Так, как бегаешь ты, можно бегать за девушками, когда выбираешь жену, потому что та, которая, хочет, чтобы ты ее выбрал, только сначала будет бежать быстро, а потом ты ее нагонишь и схватишь, и она будет твоя. А на охоте так бегать нельзя. - Мы не бегали на охоте, - сказал Георгий. - Наши овцы и свиньи вовсе не бегали так быстро, когда они нагуляли хороший жир. И за девушками мы не бегали, у нас выбирали жен иначе. Нет, мы быстро бегали, чтобы не дать врагу уйти. За врагом надо бежать вот так, как бегал я. Теперь они пошли, наконец, дальше, мимо скульптур на углах, глядя на встречавшихся женщин, чувствуя удовольствие оттого, что одеты те были очень легко; смотрели доброжелательно, если женщины были одни, и хмуро - если шли с мужчинами. Они оба тоже чувствовали себя легко и удобно в чужих нарядах, что пришлись им более по вкусу, чем комбинезоны, потому что у себя на родине и тот и другой часто ходили вообще без ничего или же один накидывал легкую тунику, другой - наматывал вокруг бедер кожаную повязку, а до штанов их цивилизации в то время дойти еще не успели, и это, по-их не очень глубоко скрываемому убеждению, была лишняя роскошь - а уж если носить их, то лучше короткие. Впрочем, они привыкли и к длинным, они быстро ко всему привыкали... Смотрели они и на лошадей и переглядывались; Георгий многозначительно прикрывал глаза, и Питек согласно кивал, хотя в лошадях не разбирался. Но лошади и на самом деле были хороши. Так - не торопясь особенно, чтобы не отличаться от других, - вышли они на центральную площадь. Она была прямоугольной, не очень большой, и две длинные стороны ее были заняты невысокими, непохожими друг на друга, но одинаково длинными зданиями. Одно было странным - просто громадный параллелепипед - без окон и, казалось, даже без дверей; во всяком случае, с площади туда было не попасть. Второе такое же, во всю площадь, здание напротив было в четыре этажа, и по высоте почти равнялось первому, но его фасад украшало множество больших окон, занавешенных изнутри белыми, с виду тяжелыми занавесями. В этом доме было целых три подъезда, и возле них стояли и к ним подъезжали экипажи, и то и дело из подъезда выходил человек - чаще всего в руке у него было что-то - сумка или чемоданчик, - садился в экипаж и брал вожжи; или возница погонял лошадей - если он был, возница. Георгий посмотрел и сказал: - Это не то, что колесница. Колесница гораздо красивее. Питек промолчал. Его народ не знал колеса. Дом с окнами, судя по всему, и был домом Хранителей; именно так описала его девушка. Они прошли мимо, приглядываясь. Не было охраны, никто их не останавливал, не смотрел на них. На углу площади они остановились. - Кажется, войти туда просто, - сказал Питек. - Может быть, только кажется, - усомнился Георгий. Они еще постояли. - Хорошая площадь, - сказал Георгий. - Но маленькая. Не знаю, можно ли собрать сюда все население города. Всех горожан. - Это зачем? - спросил Питек. - В мое время были города, где граждане собирались на площадь, чтобы решать, что надо делать. - Наше племя тоже собиралось, - сказал Питек. - Только не на площади. У нас не было городов. - А у нас был царь, - сказал Георгий. - У нас был вождь. И старики. Они говорили. Мы слушали. - Мы тоже слушали, - сказал Георгий. - Нет, сюда никак не собрать всех граждан. - Ты собираешься... - Не знаю... Я думаю. Так поступали в Афинах, но мы не афиняне. И все же... Понимаешь, если со здешними вождями можно будете договориться, все хорошо. А если не удастся? Питек подумал. - У нас в таком случае бывало так, что выбирали нового вождя. - А старый соглашался? Питек ухмыльнулся и пояснил: - Ему в тот момент уже было все равно. - Ты думаешь, и здесь можно так? - Я думаю, - сказал Питек, - что нас и прислали затем, чтобы мы посмотрели: можно или нельзя. - Ты прав, - согласился Георгий. - Но я думаю иначе. Если не удастся справиться с вождями, надо созвать народ. И обратиться к нему. У нас так не делали, так делали в Афинах. Но Афины тоже были большим городом. Можно без стыда перенять кое-что и у них. - Пожалуй, да, - сказал Питек. - И хорошо бы, чтобы это удалось. Потому что иначе от всего этого ничего не останется. А будет жалко. Они хорошо живут. - Будет жалко детей, - сказал Георгий. - Тебе? - Почему ты не веришь? - Ты сам рассказывал: вы швыряли их в море, чтобы утопить. - Слабых. Тех, кто не был нужен. Правда, остальным тоже приходилось нелегко. Но мы их любили. И когда они вырастали, им не было страшно уже ничего. - А мы не бросали слабых, - задумчиво сказал Питек. - Они умирали сами. - Но здесь не видно слабых. И будет очень жаль, если с ними что-то такое приключится. - Да. Но на Земле детей куда больше. - Это правда... Только сами дети в этом не виноваты. - Ладно, - сказал Питек. - Давай пройдем еще раз мимо дома. Если нас не остановят, я зайду, а ты станешь наблюдать с той стороны площади. Если я не выйду через час, иди к катеру. Но не улетай сразу, а жди до вечера. - Хорошо, - согласился Георгий. Они снова пошли к дому Хранителей, и их никто не остановил. Тогда Питек кивнул Георгию, повернулся и быстро взошел на крыльцо. Георгий пересек площадь и остановился на противоположной ее стороне, у странного фасада, не украшенного ни единым окном. Мимо проходили люди. Приглядевшись, Георгий заметил, что, выходя на площадь и поравнявшись с домом, они на миг наклоняли головы, словно отдавая короткий поклон. Он наблюдал несколько минут, стараясь одновременно не упускать из вида и подъезд, в котором скрылся Питек. Ни один человек не прошел мимо, не сделав этого мимолетного движения. Георгий прохаживался перед зданием взад и вперед, напевая про себя мотив, который человеку другой эпохи показался бы, наверное, слишком монотонным и унылым. Георгию так не казалось. Они, триста спартиотов, пели эту песню вечером, зная, что персы рядом и утром зазвенят мечи. Это воспоминание было самым счастливым в жизни Георгия. И, как он считал, последним. В глубине души он был уверен в том, что погиб вместе со всеми остальными, но после смерти был сопричислен к лику бессмертных и попал поэтому не в Аид, а в какое-то другое место. Умом он понимал, что это не так, но остаться в живых одному из всех было так позорно, что сердцем он не допускал такой возможности. Иногда он думал, что и еще кто-нибудь из трехсот - а может быть, и все они - был возведен в ранг бессмертного. В таком случае, кто-нибудь из этих людей мог бы встретиться ему - здесь или в любом другом месте: ведь за пределами жизни, как он убедился, расстояния не играли никакой роли, да и время тоже. Поэтому он так внимательно всматривался в окружающее. Питек все не выходил. Подъезжали и отъезжали экипажи. Иногда проносились верховые. Стук подкованных копыт был приятен. Вот один верховой остановился у подъезда (конь взвился на дыбы), соскочил, бросил поводья и бегом поднялся на крыльцо. Он тяжело дышал, одежда его местами была порвана и свисала клочьями. Георгий равнодушно проводил его взглядом. То, что произошло на месте первого приземления обоих катеров, иными словами - стычка со стражей, произошло в его представлении так давно и так близко отсюда - неполных два часа полета, - что ему не пришло в голову, что только сейчас весть об этом событии могла и должна была достигнуть - и достигла - столицы. Продолжая наблюдать, Георгий, чтобы не мешать прохожим, отступил к самой стене непонятного строения и коснулся ее ладонью. И тут же пристально взглянул на ладонь и потом на стену. С виду стена была каменной. Но, прикоснувшись к ней, Георгий ощутил странную теплоту. Камень был бы на ощупь значительно холоднее. Георгий еще раз провел рукой по стене. Нет, это был не камень, хотя внешне материал очень походил на него. Это, несомненно, был пластик. Открытие заставило Георгия насторожиться. И город, который только что казался ему мирным и простым, вдруг сделался непонятным и угрожающим. Георгий ощутил беспокойство. Однако внешне это никак на нем не отразилось, и он продолжал стоять, опершись спиной о теплую стену и не спуская глаз с подъезда по ту сторону площади. Только отсчет времени в его мозгу стал другим. Минуты вдруг стали растягиваться. Но час еще не истек, и Георгий не сдвинулся с места. Войдя в здание, Питек очутился в просторном вестибюле. Стены его были отделаны резным деревом. Продолговатый вестибюль был параллелен фасаду, от него отходило несколько коридоров. Заглянув в один из них, Питек убедился в его неимоверной длине; конец коридора исчезал в полумраке. Здание, видимо, занимало площадь целого квартала. По вестибюлю сновали люди. Питек остановился, чтобы как-то освоиться с обстановкой. Через несколько секунд к нему подошел человек. - Что привело тебя сюда? - доброжелательно спросил он. Питек немного подумал. - У меня дело. - Никто не приходит сюда без дела, - тем же тоном сказал человек. - И, конечно, ты хочешь изложить свое дело самим Хранителям Уровня. - Да, - сказал Питек. И прибавил: - Если это можно. Человек улыбнулся. - Мне нравится, что ты понял: дел очень много. Хранителей же Уровня, как ты знаешь, мало. И они могут заниматься только самыми важными делами. - У меня как раз такое дело, - сказал Питек. - Я верю. Для каждого человека его дело - самое важное. Но позволь и нам убедиться, что дело твое действительно важно и не терпит отлагательств. Скажи: не изобрел ли ты машину, которая может работать все время, не требуя ни дров, ни водопада? - Нет. Я не изобретаю машин. - И делаешь правильно. Все машины уже изобретены, и ошибается тот, кто думает, что можно придумать что-то еще. На свете есть только один Уровень, и это - наш Уровень. Или, может быть, ты думаешь иначе? - Нет, - сказал Питек. - Я думаю точно так же, как ты. - Это очень хорошо. Но о чем же хочешь ты говорить с Хранителем Уровня? Но Питек уже принял решение. В конце концов, вести переговоры он не был уполномочен, его дело было - разведать подступы. - Знаешь, я сказал тебе неправду. - Вот как? Я не знаю, хорошо ли это... - Нет, конечно. Но у меня нет никакого важного дела. Я просто хотел увидеть живого Хранителя Уровня. Я никогда не видел ни одного Хранителя Уровня. - Ах, вот в чем дело! - сказал человек и улыбнулся. - Ну, это понятно. Ты ошибаешься, если думаешь, что только у тебя возникло такое желание. Очень многие хотят увидеть Хранителя Времени. Но согласись: если бы стали удовлетворять все эти желания, Хранителям пришлось бы только тем и заниматься, что показываться людям. Когда же они стали бы хранить Уровень? - Да, ты прав, конечно, а я - глупец. - Вовсе нет. Ты честный гражданин. И желания таких граждан мы должны удовлетворять. Для этого здесь нахожусь я. И вот... Он умолк. В вестибюль вбежал человек. Дыхание его было затруднено, одежда висела клочьями, плечо левой руки было перевязано, и повязка порозовела. Оглядевшись, человек торопливыми шагами подошел к ним. - Что привело тебя сюда? На этот раз чиновник спросил быстро и деловито, не так, как у Питека. - Тревожные вести из запретного района. Питек отвернулся. Он узнал человека: это был тот, кто возглавлял стражу во время стычки. - Что там? - Кто-то. Там была схватка. Я ранен. И многие другие. Я сразу же бросился сюда. - Где это? В городе? - Нет. Там, где находится то, что нельзя видеть. - А-а... Иди. Иди прямо, минуя первое и второе звено. Я сообщу. Человек кивнул. Питек проследил за ним взглядом. Человек торопливо пошел, почти побежал по среднему коридору. Теперь чиновник снова повернулся к Питеку. На лице его была озабоченность, но через мгновение он снова улыбнулся. - Так о чем мы с тобой?.. Ах да, ты хотел увидеть Хранителя... Пусть тебя не заботит то, что ты случайно услышал: это все безумства молодых людей, еще не нашедших себя в Уровне. И все же такие сообщения очень важны. Если ты тоже увидишь или услышишь что-то такое... - Тогда меня тоже допустят к самому Хранителю? - О нет, этот человек не увидит Хранителя. Но он увидит одного из тех, кто вхож к людям, имеющим доступ. - Я понял. Так ты покажешь мне? - Конечно. Но только... - Я должен что-нибудь сделать? - Только одно. Ты будешь удивляться. Это неизбежно. Но знай: в том, что ты увидишь, нет никакого зла. И нет нарушения Уровня. Все это тоже входит в Уровень. Ты понял? - Понял. Не бояться. И не удивляться. - Не бояться. Пойдем. Чиновник повел его не в коридор, а к одному из простенков между ними. Ключом отпер дверь. - Войди. Питек вошел. Чиновник вошел за ним и затворил дверь. Здесь, было темно. Но щелкнул выключатель, и зажегся свет. Чиновник посмотрел на Питека. - Я вижу, ты изумлен. Ты никогда не видал такого света? - Я... конечно же, нет. Где бы я мог увидеть его? - Ты прав: больше нигде. Но взгляни сюда. Как ты полагаешь, на что это похоже? Питек замялся. Больше всего предмет был похож на видеоэкран, но вряд ли стоило говорить чиновнику такие вещи. - Право же, не знаю... Не приходит на ум. - Ты прав. Ну, допустим, похоже на маленькое, темное окошко. И это на самом деле окно, только не такое, как все. Вот в нем ты сейчас увидишь Хранителя... И снова послышался щелчок выключателя. Экран засветился. В большой комнате, спиной к окну, сидел человек. Окно было завешено плотной белой занавесью. Человек сидел за столом. Перед ним были какие-то бумаги. Вот он встал и сделал несколько шагов. Подошел к чему-то, стоявшему у стены. Это был пульт. Питек мог бы поклясться: пульт вычислителя, хотя и не очень мощного. Глядя на лист бумаги, что он держал в руке, Хранитель нажал на пульте несколько клавиш. После этого он возвратился к столу, но сел не сразу. Он подошел к окну, приоткрыл занавесь и несколько секунд глядел наружу. В открывшемся уголке окна Питек увидел серую стену здания без окон. Значит, окно кабинета выходило на площадь. Человек опустил занавесь и повернулся. Было видно его лицо. Человек выглядел задумчивым и усталым. Он сел и снова углубился в бумаги. Экран погас. - Ты видел очень многое, человек! - сказал чиновник. - О, я даже не знаю, как сказать... Как благодарить тебя. - Будь честным гражданином - больше ничего не нужно ни Хранителям, ни мне. И еще одно: не спрашивай меня, как все это устроено. - Нет, я не стану спрашивать. Скажи только: наверное, это очень трудно - быть Хранителем? - Очень, очень трудно! Недаром же они готовятся много лет, постигая все тайны Уровня... Но достаточно, человек: мне ведь надо говорить и с другими, а ты увидел все, что хотел. - Ты прав. Я бесконечно благодарен тебе... Они вышли в вестибюль. Свет за спиной погас. В вестибюле Питек едва не столкнулся со стражником, прискакавшим с вестью о стычке. Стражник только что вышел из коридора. Взгляды их встретились, и Питек понял, что его узнали. Стражнику и в самом деле было трудно забыть дикий взгляд продолговатых, зеленых глаз, глаз охотника и кочевника. Во время схватки они уже смотрели друг на друга. Питек поклонился чиновнику и поспешно зашагал к выходу. Затворяя за собой дверь, он увидел, как стражник указывает в его сторону здоровой рукой и как меняется выражение лица чиновника. Питек выбежал на крыльцо. Георгий с той стороны площади кивнул ему. Питек махнул рукой и побежал вдоль фасада. Георгий, не торопясь, пошел в ту же сторону. Он был спокоен. Он заранее чувствовал, когда придется биться и когда дело кончится миром. Сейчас ощущения боя не было. И в самом деле, как ни странно, никто не погнался за Питеком. Может быть, чиновник не поверил стражнику. А может быть, просто некому было броситься в погоню. В вестибюле не было стражи, да она и не была здесь нужна. За углом Георгий нагнал Питека, и они, не торопясь, пошли по городу в том направлении, где в диком парке был оставлен катер с девушкой у тридивизора. Город продолжал неспешно жить. Шли люди, ехали экипажи. Навстречу разведчикам попалось несколько возов. Каждый тянула пара сильных тяжеловозов. Колеса тяжело рокотали. - Тяжелый груз, - заметил Георгий. - Да. Но небольшой. - Железо. - Пожалуй. Не слишком ли много сопровождающих? Они проводили телеги взглядом. - Что это может быть за железо? Они посмотрели друг на друга и кивнули. И Георгий ощутил, что бой недалек. - Ну, что ты успел? Видел Хранителя? - Представь - да. - Ото! - И еще кое-что. - Ну? - В доме электричество и электроника. - Что? Они остановились. - Вот оно как... А я удивился, что это сооружение напротив сделано из пластика. Или, во всяком случае, облицовано им. - Тоже интересно... - Электричество. А силовая установка? - Никаких следов. - Она или в здании, или ток подводится по кабелю. Воздушной линии я не заметил. - Погоди, пока не обойдем весь квартал. Они обошли. Линии не оказалось. - Выходит, город этот - не простой. - Да... Что еще ты увидел? - Я сообразил примерно, где помещается хотя бы один из Хранителей Уровня. - Скорей на катер. Я начинаю тревожиться, найдем ли мы его на месте. - Ты иди и лети к нашим. А я останусь. - Зачем? - Послежу за Хранителями. Может быть, узнаю что-нибудь о Шувалове. Если каждый прохожий может смотреть на Хранителя, то неужели такой человек, как Шувалов, не добьется встречи с ним? Я буду ждать тебя завтра, в этот час, на том же месте. Уве-Йорген стоял, подбоченившись. Автомат висел на его груди. Честный, добрый автомат. - На месте! Раз, два, три!.. Вперед - марш! "Музыка! - подумал он, прислушиваясь к глухому топоту. - Что все симфонии! Вот - музыка!" - Взвод - стой! Раз, два! "Бетховен!" - Слева по одному, перебежками, вперед - марш! Он полюбовался. Да дайте ему последних ублюдков - он и из них через неделю сделает... "Рыцарей", - усмехнулся он уголком губ. - Как держишь автомат, ты! Как же ты сейчас станешь из него стрелять? Что это тебе - дубинка? "Нет, - подумал он, - люди и на этой планете остаются людьми. Люди всегда - люди. И стоит дать им в руки приличное оружие, как они... Как это говорилось у тех - господь создал людей разными, одних сильными, других - слабыми. Но мистер Кольт изобрел свой сорок пятый калибр, и тем уравнял возможности..." - Внимание! По пехоте... В пояс... Короткими очередями... Защелкали затворы. Пока что впустую. Пока. Спешившись, Никодим привязывал лошадь к коновязи. Стучался. Входил. Говорил: "Доброго здоровья". Просил напиться. Ему давали. Если был голоден - кормили. Расспрашивали о новостях. Он тоже расспрашивал. Отвечал - по возможности. Ему было привычно и легко. Вот бы и всю жизнь так. Люди были простые, добрые, работящие. Хорошие. На девушек он старался не глядеть. Все же был дан обет. Конечно, обет этот во все времена нет-нет, да и нарушался. Человек грешен, грешен. Но уж не настолько, чтобы и чести не знать. Потом, переночевав - в доме или на сеновале, - ехал дальше. Прямая дорога пролегала меж широких полей. Коренастые волы - их предков тоже, верно, привезли с Земли - парами, а то и четверкой тянули тяжелые плуги. Отваливались темно-коричневые пласты. Птицы выклевывали червей. Здесь снимали в год по два урожая. Тепло, и земля хорошая. Все перло в рост прямо бегом. Иеромонах ехал и вздыхал: пора дождю. Но и дождь пошел, как по заказу. В одном месте он не выдержал и сказал: - Дай, я. Не удивились и не перечили. Хочешь - паши. Полдня проходил за плугом. Устал. Думал потом: тренировка - тренировкой, а пахарь - это тебе не тренировка. Этот труд основной. Людей кормим... Он и о себе вдруг подумал так: людей кормим. И снова велись разговоры. - Земля-то чья? Его не понимали. - Как - чья? Земля есть земля. Сама своя. Нет, не понимали. - А так, чтобы - твоя, моя - у вас нет? - Почему же: есть. Вот одежда - моя. Ношу ее. - А хлеб вырастет - чей? - Есть все будут. Значит - ничей. Людской. - Ага... - вздыхал Иеромонах. - Насчет бога у вас плохо. - Как это? - Понятия бога нету. - Это, может быть, в городе. Там и дома каменные. - Эх... - вздыхал Иеромонах. - А солнышко вас как - не беспокоит? Удивлялись. - Не муха, чтобы беспокоить. И погода славная. Растет как... - Так ведь это - пока оно спокойно. А вдруг... - Что - вдруг... - Да говорят... Улыбались. - Это в городе, верно, говорят. Мы на солнце глядим, как полагается. У нас все основательно, нам слухи ни к чему. И верно. Земля - основательно. И-солнце... Ах, солнце ты, солнышко, нет на тебя управы! А то бы взял и остался здесь. Не его это дело - летать. Тут легкая жизнь, земля - мирская, все - мирское. Живут миром. И вечерами действа разыгрывают. Не божественные. Ближе. Но интересно. Сами разыгрывают, или приезжают другие - и тоже разыгрывают. Специальные дома для этого. Тридивизоров, правда, нет. И не надо. Избы тоже ладные, удобные. Чисто. - Скотину не держите, что ли? - Скотина на лугах. Мясо, однако, ели каждый день. Не то, чтобы помногу, но ели. Бога нет - это плохо. Только и сам он, Никодим, от бога отвык, если говорить правду. Пока все вокруг верили - и сам верил. Все вокруг не верят - и сам... Молился, правда. Шепотком или мысленно. И крестом осенял себя. Так привычка же. Господи! Сорок лет молился - сразу не бросишь. Да и кому от этого вред? - Ну, будьте здоровы... - Да не оставит тебя Красота! Ехал дальше. И трудно думал. Не уйдут отсюда. Не поверят. Нет, не уйдут. Да и легкое ли дело - от такой земли, от ровной жизни - и вдруг бах, тарарах, бросай поля, избы, скот, набивайся в железные корабли, лети куда-то через черную пустоту... Лети от такой красоты, которая не просто сама по себе, а с людьми. Сама по себе - значит, красота есть, а люди ее не замечают, и жить им от нее не легче. Тут красота с людьми: они ее видят, они ее хранят, друг другу ее желают. Не поэтому ли так спокойны они, уверены, добры? Понимают, видно: раз в мире есть красота, значит, мир этот правильный. Не того ли когда-то хотелось и самому Никодиму? На Земле тогда не обрел. Далеко пришлось залететь, чтобы встретить. С ними бы Никодим хорошо жил. Работал бы, как они. И с легкой душой желал бы всем: пусть не оставит их красота. И никуда бы отсюда не ушел. И они, вернее всего, останутся. Силой не заставишь уйти. Народ основательный. Твердый. Если только такой указ выйдет? И то неизвестно еще. Поднять бы, закрутить, завертеть... Пророком сделаться? Побьют, пожалуй... А иное что придумаешь? Ничего. Ох, пророк ты, пророк, горе луково! И все же - не минуть сего... Только не легко решиться. Тут прежде всего себя надо - поднять, закрутить, завертеть... И к вечеру снова: - Доброго здоровья... - И вам тоже. Ужинали. - Вот проезжал, заметил неподалеку: накось поля идет полоса. Непаханая. Все кругом засеяно, а эта - непаханая. Вроде дороги, а - не дорога. Что так? Пожимали плечами. - Не пашем. Никогда не пахали. - Почему же? - Нельзя. - Да почему? Этого не знали. Но никогда эту полосу не пахали, и теперь каждый год напоминают - чтобы никто не забыл: не запахивать. Если на ней проклюнется деревце - срубать. Трава пускай растет. Но скотину не выпускать. - Ах, так, значит. - Так. - И далеко она? Конца я не увидел... - Кто знает. Говорят, до самой столицы. - Вот оно что. А в ту сторону? - Так и идет. Все прямо. Слышали - потом уходит в лес. - Да, прямая полоса. - На диво прямая. - Ехать по ней, значит, нельзя? - Никак нельзя. - Ну, спасибо за угощение. Будьте здоровы. - Здоровья и вам... Выходил. Седлал лошадь - отдохнувшую, поевшую, напоенную. - А сам ты откуда - от Уровня? - Путник я. Вот езжу, гляжу - как живете. Поручение такое. - Мы хорошо живем. Тут бы сказать - слава богу. Не говорили. Кланялся, садился в седло. И снова пускался в путь. 14 Я сделал несколько кругов - и не увидел внизу ничего такого, что говорило бы о людских поселениях. Может быть, они и были внизу; но опыта воздушной разведки мне явно недоставало. В свое время я, пятнадцатилетний, стоял перед начальником училища штурманов бомбардировочной авиации; шла война, и за девять, помнится, месяцев (а может быть, и за год) из парня делали штурмана, способного вывести машину на цель, - но даже в то время начальник не решился зачислить мальчишку, которому не хватало, самое малое, двух лет. Начальник штаба училища, майор, пожилой, тощий, с лицом в крупных морщинах, посмотрел на меня и сказал: "Ничего, если человеку суждено летать, он будет летать". И меня выпроводили. Летать я потом научился, прыгать тоже, но сейчас это мне никак не помогало, тем более, что наблюдать приходилось с большой высоты, чтобы не действовать на нервы здешним обитателям. Тогда я стал решать задачу с другого конца. Несомненно, был какой-то путь, какая-то тропа, по которой люди попадали в лесные поселения. Как говорили ребята, тропа эта начиналась где-то в районе ближайшего к лесу населенного пункта. А найти его было не так уж трудно. Я посмотрел записи курсографа и выбрал направление. Как у нас на Земле в тех местах, где я жил когда-то, тут желтели поля, и вились речки, и синели озерца, и линии дорог казались проведенными по специально подобранным лекалам. Городок я увидел издалека. Это была уже окраина страны - не та, где мы приземлились, а противоположная. Небольшая страна, подумал я; и как им не одиноко на целой планете? Но тут же я сообразил, как это хорошо: задача эвакуации, хотя бы теоретически, становилась вполне реальной, наши действия приобретали четкий смысл, и можно было думать об этой стране и ее людях без хинного привкуса обреченности. Теперь городок был подо мной, замысловатый и красивый, как начертание старого японского стихотворения в оригинале. Я миновал городок и посадил катер в ближайшей же роще, там, где едва можно было протиснуть машину сквозь густые кроны. Целый день ушел, чтобы надежно укрыть катер от случайных прохожих - а может быть, и не случайных, как знать. Потом я поел и отдохнул, даже вздремнул немного и проснулся свежим и готовым к действиям. Стояла ночь. Сильно пахло землей, она была тепла на ощупь. Вдалеке лаяли псы. Звезды теснились в небе. В той стороне, где лежал городок, мерцали редкие огоньки. И снова мне почудилось, что не было ни времени, ни пространства, отделявших меня от молодости, словно все, происходившее" на самом деле, придумалось или приснилось мне только что, когда я, усталый, спал на теплой и пахучей траве; но вот я встал и иду, огни родного дома ждут меня и беззвучно, но явственно говорят: поспеши, не теряй времени, торопись настичь то лучшее, что несомненно ждет тебя впереди. "Не теряй времени, - подумал я и вспомнил старинное: - Время стоит, это ты уходишь... Как мы быстро уходим", - подумал я и невольно замедлил шаг. Через полчаса я вошел в городок. Улицы играли в догонялки, неожиданно поворачивая и останавливаясь. Окна не светились. Я шел мимо спящих домиков, мимо тусклых фонарей, в которых горели свечи, мимо водяных колонок с примитивными ручными насосами и незаметно пересек город и вышел на окраину с противоположной его стороны. Тут кончались домики, окруженные густыми садами, и начиналось открытое пространство, поросшее густой травой, неторопливо уходящее к самому горизонту, пересеченное лишь одной темной неширокой полосой деревьев. Возможно, то была большая дорога, но вряд ли она уходила в тот лес, куда мне нужно было попасть. Тут я остановился. Дальше идти было, пожалуй, незачем. Шла ли эта дорога в лес, или нет, но он лежал именно в этом направлении, где-то за кромкой горизонта. Теперь следовало набраться терпения и обождать, наблюдая и запоминая. Я се